Текст книги "Прошлое в настоящем"

Автор книги: Иван Парфентьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

– Ну что, бандит, сразу все расскажешь?

– Расскажу все сам.

– Так-то оно будет лучше. – Майор вынул чистый лист бумаги и положил перед Кавериным. – Вот тебе бумага и ручка – пиши.

Начальник долго читал написанное и потом, дав Николаю расписаться, сказал привезшему Каверина:

– Ты его до утра пристрой где-нибудь, а утром мы его в Таганку определим.

Работник, доставивший Николая в МУР, долго водил его по Москве. Без сопроводительных документов никто не решался взять Каверина на ночевку.

«Но все-таки лучше ходить по улице, – думал Николай, – чем сидеть в КПЗ».

Часам к двум ночи наконец-то удалось определить Каверина на ночевку в 50-е отделение милиции.

К вечеру этого первого, проведенного в заключении дня попал Каверин на Петровку. Камера была маленькая, десятиметровая. Спать пришлось прямо на полу, подстелив под себя собственную одежду.

Скучно потянулись дни – долгие и однообразные. Единственной радостью были письма домой, которые разрешалось писать только раз в месяц.

«Хоть бы побыстрее кончилось следствие», – думал Николай, но его никто не вызывал и не допрашивал.

И лишь месяца через полтора его вызвали с вещами. Во дворе перед глазами поплыли круги, это от свежего воздуха. Но не успел он вдохнуть этого воздуха воли, как снова попал в «черный ворон».

Высаживали заключенных группами – одних у Петровки, других у пересылки. Николая высадили на вокзале.

Вот и следствие. 59 ³ – прямо бандитизм – было заключение следователя. Николай пытался доказать, что он только косвенно был участником бандитской группы, но об этом никто не хотел слушать.

Суд идет!

«Вот и решается моя судьба, – думал Николай, – только бы не дали на всю катушку».

И суд действительно учел, что Каверин воевал и не был судим ранее, поэтому и приговорил Николая к семи годам лишения свободы и к трем годам лишения прав.

Последним выступал прокурор, который отверг все доводы Николая и потребовал от суда такое наказание.

Теперь Николай мог проститься с родственниками, с матерью, с сестрой. Отец на суд не приехал.

– Прощай, мама, я еще стану человеком, – сказал Николай на прощание.

– Я в этом не сомневаюсь, – ответила мать, и на глазах у нее навернулись крупные слезы.

От тюрьмы до платформы «зеков» вели по улице под охраной конвойных с собаками. Николай видел, как мать шла по обочине и махала ему рукой. Последний раз их взгляды встретились, когда садились в вагон. «Прощайте, родные места, не скоро я вас увижу и увижу ли, – думал Николай. – Но как бы там ни было, а я докажу, что я человек, а не сволочь, способная убивать людей».

Тихо стучали колеса, под их перестук можно было петь любую песню, особенно грустную. «Зеки» лежали на нарах молча. Многим из них уже приходилось отправляться на восток в арестантском вагоне. Николай стоял у маленького зарешеченного окна и смотрел на убегавшую назад родную сторонку. В этих местах стоял его полк, здесь случилось несчастье, за которое он теперь расплачивается.

Только через семь лет Каверин вернулся домой из заключения. Тяжелые испытания, выпавшие на его долю, не погасили мечту стать человеком.

В столице Николай прожил недолго. Вскоре пришел участковый милиционер и предложил покинуть Москву. «Куда ехать? – в отчаянье думал Николай. – Только приехал и опять скитаться!»

И вот Николай пришел в МУР. О чем мы говорили, вы знаете из начала моего рассказа. Я помог Каверину прописаться в одном из ближайших от Москвы городов.

В незнакомом городе жить было трудно, скитания по частным квартирам отнимали половину зарплаты, а вдобавок ко всему Каверин еще неудачно женился, пошли каждодневные ссоры из-за денег, из-за квартиры, вообще по каждому пустяку. Пришлось оставить жену и снова искать счастья в жизни. Он переехал в другую область и, договорившись с одним начальником милиции, «потерял» паспорт. Пошли запросы в тот город, где он жил раньше, но там о прошлом Николая ничего не знали. И вот он получил чистый паспорт, полноценный, без помарок.

Николай завербовался в строительном управлении и вернулся в Москву. Он понимал, что без учебы далеко не пойдет, и поступил в вечернюю школу. Работал добросовестно, к людям относился хорошо.

И вот он снова встретил прежнюю жену. Видимо, жена заявила в милицию, так как его через несколько дней вызвали в отделение. «Опять придется уезжать, – грустил Николай. – Бросить учебу!»

Но его не выселили из Москвы, а только поменяли паспорт, в котором поставили отметку о судимости.

Николай благодарил работников, что ему поверили.

Каверин окончил школу и поступил в институт. Я увидел, что парень порвал с прошлым, что он по-настоящему решил стать человеком.

Мы с Кавериным встречались несколько раз. Он окончил институт и работает главным инженером на одном из московских предприятий.

КВАКИН

Район Шаболовки застроен новыми корпусами, а его улицы и переулки обсажены липами и тополями.

Теплым вечером молодежь во дворе поет песни. Я зашел в тот самый двор, который мне был нужен, и присел на лавочку. Сидел, слушал и думал.

Я тоже живу в обыкновенном московском доме с множеством подъездов и большим двором. На стенах подъездов после ремонта возобновляются клинописные подписи – от объяснений в любви и до ругани. А в открытом всем ветрам дворе постоянно разгружаются машины, гуляют звонкоголосые мальчики и девочки.

Вечером, когда я возвращаюсь домой, парни постарше – всегда одни и те же – стоят кучкой у ворот: когда-то они тоже выцарапывали надписи, а теперь выросли. Надписи иногда некоторые любители вытатуировывают на собственном теле, а игры частенько заменяют выпивками. Но эти ребята работают, многие учатся и занимаются спортом. Откуда берется пьянка, татуировка, гадкая ругань? Откуда берутся и куда ведут? На этом месте мои мысли были прерваны наступившей тишиной – это кончилась песня, которую пели ребята под гитару.

Я подошел к ребятам и спросил:

– Вы, ребята, не знали тут у вас во дворе парень один жил – Поздняков Василий.

– Это какой Поздняков?

– Шофер Василий Поздняков, – ответил я, – он жил в седьмой квартире.

– А, это Васька Шевелюра, – сказал один парень. – Так он же сидит в тюрьме. А зачем он вам?

– Да я не его самого ищу, а его товарищей, – ответил я. – Просто нужно мне узнать про него, что он за парень.

И начался у нас с ребятами разговор о Василии Позднякове, о его приятелях, привычках и преступлениях, за которые он попал в тюрьму.

История была простая: учился мальчишка в школе не очень хорошо, был ленив и непоседлив. Любил озорничать и командовать другими, подражал взрослым, хулиганистым парням во дворе. После седьмого класса поступил работать учеником шофера на автобазу. В вечернюю школу он не пошел, шатался по клубам. Завел каких-то темных знакомых. На совершенно здоровый зуб поставил коронку и стал носить самодельный нож, который именовал финкой.

Прошел год, два, и из озорного мальчишки Василия Позднякова вырос матерый хулиган. И дружки у него были «достойные»: Жан Попов, на которого постоянно за его дебоши писали заявления в милицию, и Николай Хлебников, уволенный за прогул с завода, где он работал формовщиком.

Втроем они познакомились с Рыжим – Иваном Барановым. Ивану Баранову уже было за сорок. Половину своей жизни за кражи и хулиганство он просидел в тюрьмах. Освободившись, думал погулять и покутить. Баранов, как и прежде, подыскивал себе дружков в пивных и закусочных.

Там же, на Шаболовке, у павильона «Пиво – воды» Рыжий встретил пьяную троицу. Он понял – нашел искомое. С этого майского дня они начали заниматься грабежами.

События развернулись быстро. Поздняков и Попов угнали автомашину, открыв ее подобранным ключом.

Уже смеркалось, когда они подъехали к государственной палатке, где, угрожая пистолетом, забрали незначительную выручку, а похищенную машину, бросили в Сокольниках.

В мае в тот самый двор, где я беседовал с ребятами, заезжала «Победа». По приметам из машины выходил Рыжий, вместе с ним – Поздняков и Попов. Они бросили «Победу» и отправились к остановке такси. Трое подошли к одной из пустых машин и пытались открыть, но были задержаны с набором ключей. Васька Шевелюра в этот раз отсутствовал. Запирательство было бесполезным, бандиты сознались во всех преступлениях, и только Баранов нагло и цинично обвинял совращенных им ребят во всех смертных грехах. Он же выдал и Ваську Позднякова.

С тех пор прошло много времени. Мы с ребятами сидим во дворе, говорим по душам. Мне очень нравится идея организовать комсомольско-молодежный штаб их двора.

– Вы помните, у Гайдара Мишку Квакина? – спрашивает у меня паренек с гитарой.

– Помню.

– Так вот, начинается с Квакина, а кончается Поздняковым, – говорит паренек.

И все мы соглашаемся: разбитые лампочки в подъездах, ругань, озорство, а потом – преступление.

Прощаясь с друзьями, я был уверен – с этими ребятами ничего похожего на историю Баранова, Позднякова, Попова случиться не может.

ЭКСПОНАТ ИЗ ПРОШЛОГО

Наша Москва богата музеями. В одном можно увидеть произведения искусства, в других – изделия промышленности, в третьих – революционные реликвии. Картины Сурикова, Репина, вологодские кружева, новейшие станки-автоматы – все это творение рук человека, человека, создающего красивое, человека дерзающего.

Ходишь по музеям, и сердце радуется: сколько хорошего может сделать и делает человек! Я не ошибусь, если скажу, что в музеях познаются душа народа, его устремления.

Как-то на Выставке достижений народного хозяйства стоял я в толпе возле макета искусственного спутника Земли и слушал пояснение экскурсовода.

– Полет космического корабля! Вот он стоит на старте, чтобы через секунды проложить еще одну трассу в космос. Старт. Ракета устремилась вверх. И только огненный след да быстро рассеивающиеся столбы отработанных газов. От восторга захватывает дух – это сделано руками советского человека!

Экскурсовод говорил и говорил. Но вдруг мне стало грустно, я вспомнил другие экспонаты, экспонаты музея криминалистики. Там выставлены тоже изделия рук человеческих, но на что они нацелены? Отмычки, кастеты, ножи. Они вроде бацилл под колпаками.

Ракеты и кастеты. Мчащаяся в космосе человеческая мечта и орудия преступника. Настоящее и прошлое.

– Так как же с музеем криминалистики, комиссар? – спросил я себя. – Видно, плохо ты работаешь?..

Экскурсовод прервал объяснение и вопросительно посмотрел на меня:

– Вы что-то сказали?

– Нет, нет.

Я спорил сам с собой. Спорил вслух.

Извинившись, я отошел в сторонку. А мысль все сверлит мозг: «Как же с «нашим» криминалистическим музеем?»

Видимо, моя работа заставляет меня острее воспринимать все это. А если посмотреть со стороны?

В музее криминалистики «короли взлома» уходят в прошлое, и экспонаты молчат.

Есть у меня одна фотография, она могла бы висеть в музее, в разделе «Конец преступного мира». Это фотоснимок 65-летнего старика Муравского.

Стены московского уголовного розыска видели его еще молодым. Тогда он не был лыс, и щегольские усики не блестели сединой. Последний раз Муравского задержали за карманную кражу. Он уже постарел, не мог прыгать на ходу из трамваев – возраст не тот. Тогда он стал подвизаться в церкви, обирать тихих, смиренных старушек.

У Муравского много знакомых среди прихожан. Недаром, когда его задержали в церкви, на следующий день в МУР пришла делегация верующих. Они просили отпустить «бедного старичка». Когда же им рассказали все, что было известно о Муравском, они, понурив головы, ушли из уголовного розыска.

В тот же день я разговаривал с этим представителем последнего поколения «воров-аристократов».

На вопросы он отвечал скупо, неохотно.

– Где живете?

– Это несущественно. Ночевал на вокзалах, в поездах.

– Значит, вы бродяга?

Он молчит. Ему не нравится слово бродяга.

– Где работали?

– Последнее время нигде.

– Есть ли у вас профессия?

– А как же! Мои родители имели в старое время лавку с москательными товарами, а я у них был старшим приказчиком.

Выясняется, что в наше время Муравский нигде и никогда не работал. Пытались его приучить к труду в местах заключения, но он не захотел. Считал себя «интеллигентом».

И вот последний, кажется, самый простой вопрос:

– Есть ли у вас друзья?

– Друзья? – удивился Муравский. – Вы хотите сказать – сообщники?

– Вы не поняли вопроса, Муравский. Речь идет не о сообщниках и даже не о собутыльниках, а о людях, которые вам близки. Может, вас связывают с ними общие воспоминания?

– На что намекаете, начальник? У меня нет связей с преступниками. Я работал один.

Муравский даже не понимает, что означает слово «друг».

Он жил в нашей стране, но ни одно из ее огромных дел его не коснулось. Люди строили, учились, воевали, любили, а Муравский воровал, сидел в тюрьмах. Человек, всю жизнь обворовывавший людей, – обокрал себя.

Время его наказало.

В нашей стране идет глубокий процесс рождения нового человека. Рождается этот человек не в мечтаниях – он виден, ощутим по его новому отношению к труду, по его поступкам и характеру. Лень, зависть, корыстолюбие уже не властвуют над новым человеком. Миллионы юношей и девушек, бросив уютные квартиры в городах, едут на целину и новостройки. Валентина Гаганова и многие ее последователи перешли в отстающие бригады.

В этой атмосфере героизма, бескорыстия, в обществе, где все больше и больше проявляются коммунистические отношения, труднее становится орудовать людям с частнособственнической психологией. Люди поняли, что старое уходит навсегда. На смену ему пришла новая жизнь, жизнь с новой коммунистической моралью.

«Люди понимают, что старая жизнь уходит». Написал я эту фразу и подумал: «Но ведь не все же еще понимают!» Преступность в нашей стране уменьшилась, а ведь оставшиеся уголовники – это живые люди, пусть заблудившиеся, но люди. Возвращение их к честному труду и честному образу жизни – дело всей общественности. И не потому появились эти записки, что мне хотелось пополнить коллекцию детективных сочинений. Мне, человеку, отдавшему десятки лет борьбе с нарушителями закона, хотелось рассказать о том, как еще сильны старые привычки.

МЫ В ОТВЕТЕ

Но вернемся к Ржавину. Помните, с чего началось? С голубей. Почему же такое невинное занятие привело к краже? Ведь вместе с Ржавиным стали воровать ребята. После Московского фестиваля многие москвичи стали разводить голубей. Но если в дни подготовки к фестивалю голубеводами интересовались комсомольцы, то теперь их отдали на откуп голубятникам-коммерсантам, и пошли пьянки, спекуляции, карточные игры, воровство. Бедного сизого меняют на водку, перепродают. Между тем в Москве есть примеры, когда комсомольцы создали клубы голубеводов, поставив во главе их настоящих энтузиастов-любителей. Чтобы ржавины не отнимали у нас честных ребят, голуби должны быть взяты комсомольцами на свое вооружение.

Хорошо после работы пройтись по улице и подышать московским воздухом. Выходишь, и сразу попадаешь в молодежное море. Тысячи юношей и девушек, закончив работу, спешат в театры, библиотеки, клубы. Яркий свет витрин выхватывает из этого людского потока интересные сценки. Вот девушка в шапочке, пушистой, как первый снег, разговаривает с молодым парнем в спортивном костюме. В руках у него папка. Долетает отрывок фразы:

– Приду, сейчас только переоденусь. Подожди.

Эти идут, наверное, в театр.

А кто это? Свет витрин падает на трех молодых людей в пестрых пиджаках с опущенными плечами, зеленых брюках и клетчатых шарфах?

– А, старые знакомые! Стиляги! Мелкие людишки, которые считают, что им все разрешено и все прощается. Люди без страстей, ничего не читающие и не желающие ничего знать. Они идут, мурлычут под нос одни и те же джазовые мелодии. Интересно, куда направляется эта тройка? Хотя маршрут давно известен: первая остановка – ресторан «Якорь», далее везде.

Но что это? Слышу название «Молодежное кафе» – это уже интересно! Стиляги и молодежное кафе! Мы видим, как нередко в новое дело вкрадывается старое, оно, как ложка дегтя в бочке меда.

Вначале я рассказывал о старом своднике Ясиновском, о муровской «няне», о Ржавом и о других. У всех у них было одно стремление – потуже набить свой кошелек за счет других, боязнь за этот кошелек. Смотришь на них и диву даешься: откуда могла появиться такая мразь в нашем обществе, что руководило их поступками, ради чего они грабили хороших советских людей? Денег им, что ли, не хватало, или они голодали? Нет. Ни один из них не голодал, и если они работали, то получали столько же, сколько и остальные. Они просто хотели прожить «легкую жизнь» – ничего не делать, а получать много, и что самое удивительное: каждый из них за свою долгую жизнь и двух книг не прочитал, не бывал в театрах, редко смотрел кинокартины. Никто из них, наверно, даже не задумывался о своей жизни. Сегодня пьянка, завтра то же. Так переползали изо дня в день, и все. И наконец, с чего начал свой путь Ржавин? С пьянки, и никто в это время не подошел к нему и не сказал: «А ну-ка, брось, милый, до хорошего это тебя не доведет».

Но время идет. Люди начинают мыслить по-иному. Вот, к примеру, это было не так давно. Я просматривал сводку. В ней говорилось о вещах, найденных москвичами в метро и переданных в милицию. Только за один год было передано в милицию 170 часов, 18 фотоаппаратов, 322 чемодана, 360 хозяйственных и дамских сумок, 14 шерстяных отрезов, 26 пар новой обуви и несколько тысяч рублей. И вот мне снова вспомнились ржавины, ясиновские и различные «няни». Ведь они дрожали над кошельками, а тут, смотрите – груды ценностей, сданных людьми.

В последнее время у работников милиции работы «по специальности» убавилось. Вы, конечно, помните стихотворение С. Я. Маршака «Рассказ о неизвестном герое»:

 
Ищут пожарные,
Ищет милиция,
Ищут фотографы
В нашей столице,
Ищут давно,
Но не могут найти
Парня какого-то
Лет двадцати.
 

Этот парень вынес из горящего дома девочку, отдал ее матери и, не сказав своего имени, вскочил на площадку трамвая и скрылся. Сейчас приходится больше искать людей, проявивших героизм. Люди видят проявление героизма и хотят поблагодарить героев, но они скромно исчезают. Найти преступника легче, чем разыскать героя, – ведь он не оставляет «улик».