Текст книги "Прошлое в настоящем"

Автор книги: Иван Парфентьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Маркова на деле не было. Он только присутствовал при разговоре.

Дегтярева попросили выйти и привели Зою.

– Вот, читайте показания, – сказал я и протянул ей протокол допроса Дегтярева.

– А где он? – спросила она.

– Введите Дегтярева, – попросил Туманов работника.

Как только Дегтярев увидел. Зою, лицо его перекосилось, и он, не скрывая злости, сказал:

– Продала, сволочь!

– Напрасно, Васенька, волнуешься, – ответила она ему, – тюрьма одна, а дороги разные.

Рано утром я уже ехал на вороном в Заборье.

СМЕРТЬ КАЗНАЧЕЯ

Федор Степанович Петров работал на Центральном телеграфе. Работал честно и аккуратно.

Должность казначея кассы взаимопомощи требовала этих качеств. И эти качества – честность и аккуратность – создали Федору Степановичу уважение сотрудников и благосклонность начальства. Отличала Федора Степановича только необычная замкнутость, неразговорчивость, редкая улыбка.

Размеренно, день за днем, текла жизнь казначея. В восемь утра уходил на работу. В шесть вечера – домой, к семье. Жена Ольга Ивановна и дочь Вера – студентка. Федор Степанович аккуратно приносил жене зарплату.

Жили дружно. Отец отдыхал вечером за чтением газеты, дочь грызла гранит науки, в праздники собирались всей семьей на демонстрацию. Федор Степанович становился в головную колонну, нес портрет, пел с коллективом песни, поздравлял товарищей с праздником, и замкнутость его исчезала.

«Хороший человек», – говорили о нем сослуживцы.

В этот яркий весенний день ничто не радовало Федора Степановича. На душе было тяжело. Необычный случай вывел его из привычного равновесия. Заболел товарищ по работе. Федор Степанович пошел к больному, и деньги исчезли: то ли потерял, то ли вытащили в троллейбусе.

Мир померк для Федора Степановича.

Что делать? Как быть? Поверят ли, если сказать правду?

Решение пришло после долгого раздумья. Взял деньги в «своей» кассе взаимопомощи без ведома руководства, отдал их больному.

Время шло.

Выхода не было. Зарплаты на погашение долга не хватало. Продать нечего. Поиски выхода ни к чему не привели.

Очень удивились сослуживцы, заметив однажды, что от Федора Степановича попахивает спиртным. Но ни председатель месткома, ни его заместитель ничего не сказали. «С кем не бывает», – говорили, зная Федора Степановича как положительного товарища.

В этот день все было как обычно: через четверть часа муж должен прийти домой к обеду.

В половине седьмого Ольга Ивановна забеспокоилась, а когда стрелки подошли к восьми, разволновалась не на шутку: муж так долго не задерживался.

Ольга Ивановна сошла вниз. В подъезде – телефон-автомат. Позвонила мужу на работу. Никто не отвечал. Она позвонила еще раз, подумав, что перепутала номер, но из трубки доносились все те же продолжительные гудки.

Ольга Ивановна волновалась. Волновалась и Верочка.

– Не попал ли наш папа под машину, – переговаривались женщины.

Ночью раздался звонок. Ольга Ивановна открыла дверь. Мужа привели.

– Открывай ворота, старуха, – пробормотал Федор Степанович и соскользнул на пол.

– Ужасно – он пьян! – Ольга Ивановна была потрясена.

За двадцать лет соседи такого еще не видели. Федор Степанович стоял перед ними на карачках и мутно смотрел в полуосвещенное пространство.

Утром, не отдав жене зарплату, он, как всегда, позавтракал, в восемь пошел на работу. Ольга Ивановна проводила его, не сказав ни слова.

Выйдя на улицу, Федор Степанович стал вспоминать, где поблизости есть «Пиво – воды».

Долго искать не пришлось. Выпив, Федор Степанович навеселе побрел к телеграфу.

Не жизнь стала у Федора Степановича, цепная реакция – работа, водка, водка и водка.

Однажды вызвали Федора Степановича в местком и показали заявление жены. Ольга Ивановна с горечью писала, что ее в прошлом не пьющий муж, уже в который раз является пьяным и приносит только половину получки.

– Ты что же, Федор Степанович, жену обижаешь? – начал издалека секретарь. – Был человеком и на́ тебе – запил. Может, обидел кто? Так ты скажи, поможем, а то нехорошо получается. Ты, Федор Степанович, подумай, мер принимать пока не будем.

Федор Степанович молчал и согласно кивал головой.

На этом и закончился неприятный разговор для Федора Степановича. В конце рабочего дня зашел к Федору Степановичу Максим Петрович – старый его товарищ. Разговорились. Но после беседы в месткоме настроение у Федора Степановича было подавленным, хотелось выпить. Взял Федор Степанович опять из «своей» кассы взаимопомощи полтораста и пошел с приятелем в кафе «Националь».

– Только коньячок, – потирая руки, сказал Максим Петрович.

– Сойдет, как говорится, нет хлеба – на пироги согласимся!

Чувствовалось, что Максим Петрович здесь свой человек. Официантка любезно предложила меню.

Максиму Петровичу было весело, а Федор Степанович сидел, подперев голову руками, и пытался излить наболевшее.

– Максим, тридцать лет не пил. Могу теперь выпить?

– Конечно, можешь. Каждый трудящийся может выпить.

– Вот и я про то говорю, а жена против.

– Так ты же, наверное, перекладываешь? – спросил Максим Петрович.

– Смотрю я на нее, хоть бы красавица какая была, а то тьфу.

– Да ты постой, – перебил товарища Максим Петрович. – И ты ведь не красавец.

– А заявления на меня строчить – хорошо?

– Ну, наверное, довел до этого, я ведь знаю Ольгу – она человек мягкий и добрый.

– Ах, ты туда же, – обиделся Федор Степанович.

После этого пили молча и долго.

Разошлись поздним вечером.

Максим Петрович уехал на такси, а Федор Степанович по стенке – то ли прячась от ветра, то ли не надеясь на себя – побрел пешком.

Утром Федор Степанович ушел на работу раньше обычного. На вопрос Ольги Ивановны, куда он собрался в такую рань, – он ответил, что теперь служба начинается раньше.

У палатки он встретил старых знакомых. Тоже пропойцы.

– По стопорю бы хватить, Федор Степанович? – с надеждой прошипел Валька со Столешникова.

– Неплохо бы. – поддержал его красноносый товарищ.

– У меня вот и тараночка.

Федор Степанович заказал водочки и пивка. Насыпав в кружку соли, он поставил ее на прилавок. Потом поднес кружку ко рту, немного помедлил и глубоко вздохнул, вылил в малиновые, потрескавшиеся губы омерзительную влагу.

Тут же ему удружили тараний хвост, который он обмакнул в пиво и сунул в рот, а пиво отдал обладателю таранки, который, жадно обхватив дрожащими руками кружку, сделал сразу несколько глубоких глотков.

– Не все пей-то, – послышалось из-за спины, – опиваться, что ли, пришел?

Теперь уже обладатель пива был хозяином положения. И на него смотрели заискивающе.

Федор Степанович хотел заказать еще, но потом, видимо, решив, что хватит, пошел на службу.

Федор Степанович разбирал деловые бумаги и не выходил из кабинета, а в перерыв, не пообедав, ушел в город.

– Товарищ начальник! – Докладывает дежурный по МУРу Климов. – В помещении Телеграфа в рабочем кабинете был обнаружен труп казначея Петрова с перерезанным горлом. Столы взломаны, железный шкаф открыт.

Немедленно на место преступления была послана оперативная группа, которую возглавил Иван Титыч Кириллович.

Кириллович пришел в милицию по призванию и работал еще со старыми, прославленными муровцами. Он хорошо знал свое дело. В работе всегда помогали ему талант и терпение.

Столы кабинета были сдвинуты, стулья перевернуты, в кабинете казначея стоял беспорядок.

В луже крови лежал Петров. Ноги его были вытянуты, а руки согнуты в локтях так, что окровавленные кисти касались туловища. Рядом с трупом лежало окровавленное пресс-папье. Лицо Федора Степановича было закрыто – на нем лежала красная тряпка. Через шею шел красно-голубой надрез.

После осмотра кабинета казначея и опроса свидетелей Кириллович сразу же вернулся в МУР и явился к начальнику.

– Разрешите доложить результаты, товарищ начальник.

– Присаживайтесь сначала, Иван Титыч, в ногах правды нет. А теперь рассказывайте.

И Иван Титыч начал свой доклад. Он говорил медленно, обстоятельно, старался вспомнить все детали.

Начальник знал, что Кириллович не мог упустить ничего, даже самое незначительное, поэтому слушал его внимательно.

Это случилось одиннадцатого или двенадцатого августа утром. В шесть часов сотрудники ушли. В кабинете были только главбух и казначей, но главбух вскоре запер стол и простился с Петровым. Петров ушел последним. В девять здесь было совещание. Потом, как всегда, уборщица убрала кабинет и сдала ключ коменданту. Уборщица была аккуратной женщиной, как говорят работники. Ключ она также аккуратно сдавала коменданту, как она и сдала вечером, одиннадцатого августа. После нее уже никто не входил в кабинет. Председатель и заместитель ушли и не возвращались, а кроме них, ключи были только у коменданта и казначея.

По утрам на работу первым всегда приходил казначей и, открыв дверь, весь день ее не закрывал. Но утром двенадцатого первым пришел главбух. Дверь оказалась запертой. Ключей у главбуха не было, и он стал терпеливо ждать.

Вскоре пришел председатель.

– Что-то казначей сегодня опаздывает!

– Не может быть, – ответил председатель, – Федор Степанович за двадцать лет не только никогда не опаздывал, но и не болел ни разу.

Председатель вставил ключ во внутренний замок, но он оказался открытым. Тогда он щелкнул французским замком, но, открыв дверь, сразу же отпрянул в коридор. Все, что было после, вы уже знаете.

Начальник выслушал Кирилловича, потом спросил:

– Иван Титыч, вы узнавали – была у Петрова ревизия?

– Так точно, товарищ начальник, была ревизия. Ревизия установила растрату в две тысячи пятьсот рублей.

– Да, странно, Иван Титыч.

– Странно, товарищ начальник, – растрата у казначея, и убит казначей.

– Вот что, Иван Титыч, поговорите еще с членами ревизионной комиссии, а заодно попробуйте установить, кем и в каком магазине была куплена бритва, которой был зарезан казначей Петров. Пока все, Иван Титыч. До свидания.

Искать, где куплена бритва, да еще кем, в таком городе, как Москва, равносильно поиску иголки в стоге сена. Но найти было необходимо. Ведь иногда и работникам розыска везет. Но везет – это не то слово. Прежде чем повезет, нужен кропотливый, упорный труд многих людей.

Кириллович рассуждал:

– А что, если эту бритву купил сам казначей? Тогда искать проще. Казначей жил на Пушкинской, а работал на Телеграфе. Следовательно, скорее всего он мог купить бритву на улице Горького или в одном из ее переулков.

Это все правильно, но при одном условии, что бритву купил он.

– А если не он?

– Кукин, вы пойдете в торг и спросите, когда и в какие магазины поступали бритвы данной марки. Косолапов возьмет улицу Горького, а я пойду по парикмахерским. Там-то лучше знают, где можно купить хорошую бритву.

Тем временем начальник снова и снова рисовал себе обстановку кабинета до и после убийства.

Два канцелярских шкафа с документами, принадлежащих казначею, были открыты. Третий шкаф был заперт. Но ведь именно на этом шкафу стоял несгораемый железный ящик, в котором хранились деньги, даже ключ со связкой других ключей торчал в скважине. «Несгораемый» тоже был открыт, и в замке был ключ.

Неужели убийство было совершено перед работой?

Поздним вечером и ночью незамеченным в кабинет пройти никто не мог. Да и казначея до утра не было на месте.

Значит, убить казначея мог только хорошо знающий его человек. Но кто этот человек?

Максим Петрович? Это нужно проверить. Уборщица? Старый человек не мог справиться с казначеем. Председатель или заместитель? Нет, они уже двадцать лет работают вместе. Да ведь у них ключи были у каждого. Если бы они захотели взять деньги, взяли бы, не совершая убийства. Нет, не они. Но кто же тогда? Может быть, комендант? – думал начальник и мысли его снова возвращались в кабинет убитого.

Никаких признаков крови как на шкафу, так и на денежном ящике не было, но и денег в нем не оказалось, не без иронии заметил начальник.

Посмотрим, что скажет НТО.

Но зачем потребовалось переставлять со шкафа на окно радиоприемник?

Зачем переставлять горшок с цветами? Красная косынка лежала на приемнике.

К вечеру вернулся Кириллович.

– Ну как дела, Иван Титыч? – спросил начальник.

– Разрешите доложить?

– Докладывайте.

– При опросе продавцов фирменных магазинов, как я и думал, нам удалось установить, что бритва такой же марки была куплена в специальном магазине на улице Горького, у Телеграфа.

– Это интересно.

– При предъявлении продавцам фотографии одна из продавщиц опознала казначея. Эта бритва была продана одиннадцатого августа. В этот день была продана только одна бритва такой марки. Да и покупатель оказался странным, рассказывает продавщица, поэтому она и запомнила его. Обычно люди интересуются какой марки бритва, интересуются ее качеством, а этот выбил чек и положил бритву в карман, не глядя.

– Это интересно, Иван Титыч, продолжайте.

Начальник слушал и чертил карандашом по чистому листу бумаги, прикидывал и переосмысливал.

– Мы беседовали с директором завода и другими товарищами, с которыми работал Максим Петрович – друг казначея, – продолжал Кириллович. – Это один из лучших инженеров завода, уважаемый всеми человек. Директор завода говорил о нем только хорошее. Потом мы говорили сами с Максимом Петровичем. Он рассказывал, что накануне они встретились с Федором Степановичем, зашли в «Националь», казначей жаловался на жизнь, ругал жену. Мы беседовали с дежурным комендантом. Мне кажется, что человеку, у которого были ключи, незачем было убивать казначея.

– Да, но кто-то его убил?

– Но кто?

Поздним вечером сообщили из НТО, что все отпечатки на приемнике и бритве и, на денежном шкафу принадлежат казначею Петрову. Других следов нет.

В эту ночь начальник не вызывал машину, а пошел домой пешком. По бульвару вышел к Пушкинской улице. Остановился, чтобы закурить. Неожиданно вспомнил, что стоит у дома, где жил казначей. И пошел той же самой дорогой, которой двадцать лет ходил Петров.

Он дошел до Телеграфа и свернул в переулок: спешил домой. Пройдя по улице Огарева, вышел на улицу Герцена. И снова, снова вспоминал случай с казначеем. Очень уж загадочным казался он. Вроде все так, и что-то не так. Чего-то недостает в цепи фактов, что-то здесь противоречит.

Зачем нужно убивать человека, если есть ключи. Судя по обстановке, казначей не сопротивлялся. Иначе все было бы залито кровью, а крови нет. Забрызган только пол и то незначительно.

Он шел и никак не мог решить задачу. Но должен был ее решить. Это – его работа, его долг.

Утро наступило быстрее обычного, бессонная ночь сокращала часы. Но решения не было. Были смутные догадки в цепи сопоставлений.

А что, если Петров сам покончил с собой?

Данные научно-технического отдела, отсутствие денег в кассе, беспорядочная жизнь Федора Степановича в последние месяцы.

Он снова вспомнил биографию Петрова.

Родился Петров в сибирской деревне, в бедной крестьянской семье, в которой было семь ртов. Здесь же, в деревне, окончил он начальную школу и начал работать с отцом. После смерти отца стал кормильцем, учился. Окончил техникум связи. Пошел Федор Степанович работать на Телеграф.

На водку у него не хватало денег, – нужно было думать о тех ртах, которые остались в деревне. Да и тяги к выпивке у него не было.

И вот такой человек украл деньги у своих товарищей. Споткнулся на ухабе жизни и стал пить. Сначала немного, для храбрости, потом втянулся. На водку нужны были деньги. Тогда Петров стал пропивать зарплату, а потом все чаще и чаще стал прибегать к подвластной ему кассе взаимопомощи.

Как не заметили этого сослуживцы? Ведь за месяц до гибели он троим отказал в ссуде в назначенные комитетом сроки. Обратили бы внимание – остался бы жив человек.

Очевидно, Петров долго вынашивал мысль о самоубийстве, но никак не решался. И лишь после ревизии ему уже, по его мнению, ничего не оставалось делать.

И вот одиннадцатого августа, когда все сотрудники пошли в столовую, Федор Степанович решил купить бритву, чтобы еще до конца обеденного перерыва симулировать грабеж и убийство.

Но Федор Степанович опоздал. Когда он вернулся в кабинет, уже были люди. Они пришли за ссудой, но Петров пообещал им выдать деньги завтра.

Федор Степанович сидел за столом, уронив голову на руки, и мучительно думал: что же делать?

Весь день приходили сотрудники: одни по делу, другие рассказать новые анекдоты.

Домой Федор Степанович пришел хмурым и злым, но трезвым. Обрадовалась Ольга Ивановна, может, одумался человек, ведь не пил же он раньше. В этот вечер Ольга Ивановна во всем хотела угодить мужу, даже поставила на стол купленную к празднику бутылку кагора, но Федор Степанович не притронулся к ней. Он лежал на тахте с полузакрытыми глазами и думал тяжелую думу.

Жалко Федору Степановичу и жену и дочь, но делать было нечего. Он вспомнил, как пришел в этот большой город, как начал работать, как все вдруг в жизни наладилось. Он не лез в начальники, не гнался за длинным рублем, жил спокойно и был доволен своей жизнью.

Он вспомнил, как в войну часами лежал в Синявских болотах опухший и голодный. Но совесть его тогда была чиста. А теперь? Кто он теперь? Спившийся мелкий воришка.

Губы его шевелились, видно было, что он все время что-то про себя говорил, и Ольга Ивановна несколько раз думала, что он обращается к ней, но Федор Степанович не отвечал. Он думал о печальном итоге своей жизни.

Так и пролежал Федор Степанович на тахте до утра. Потом он тихо встал и раньше обычного пошел на работу.

И утром не стал пить казначей, напрасно поджидали его собутыльники. У ступенек Телеграфа казначей остановился как перед эшафотом, ему стало страшно. Потом, решившись, он незаметно прошел мимо вахтера и открыл кабинет.

Федор Степанович сдвинул вбок несколько столов. Потом подошел к шкафу, снял с него горшок с цветами и хотел бросить на пол – разбить, но, видимо, не решился – услышат. Поставив горшок на стол, он подошел к приемнику и переставил его зачем-то на окно.

Потом открыл сейф, разбросал на пол бумаги, открыл шкаф и денежный ящик и выбросил все содержимое на пол. Достал бритву.

Совершив первую растрату, Федор Степанович не смог встать на честный путь. Петлял в кассовых расчетах, изворачивался. А когда понял, что выхода нет, – покончил жизнь самоубийством.

НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ПРЕФЕРАНС

Шла война. Но уже не гремели орудийные раскаты над столицей. Разбитые в декабрьских боях под Москвой вражеские войска все дальше и дальше откатывались на запад. К лету сорок третьего года стали возвращаться в столицу эвакуированные. Жизнь понемногу налаживалась, во всем чувствовалось огромное облегчение от грозных дней сорок первого и сорок второго годов. Стали открываться кафе и столовые, все больше и больше становилось магазинов. Лишь газетные полоски висели еще на окнах – их не успели смыть. Словом, жизнь стала веселей.

Занятые тяжелой работой для фронта, советские люди находили время и для развлечений. Вновь открылся Центральный московский ипподром, и десятки тысяч москвичей с увлечением наблюдали за резвым бегом рысаков. Веселая детвора появилась на стадионе Юных пионеров.

Не секрет, что есть среди нас любители карточной игры. Яростным поклонником «пульки» был и генерал-лейтенант Петров. Он не играл, он священнодействовал.

«Профессор» в этой игре, он редко прощал партнерам ошибки, и его громкий бас останавливал спорщиков из-за неправильного хода, покрывал все и всех.

– Эх ты, шляпа! Дубина! Разве с семерки ходят под вистующего?

Надо заметить, что преферансисты не обижаются на это. В запале они прощают друг другу все оскорбления.

Когда играющий заказывал «мизер», где не должен был взять ни одной взятки, начинался суматошный расчет. Нужно было обязательно угадать, что «снес» партнер. Угадали – можно и посадить, нет – партнер спокойно кончал игру. Но Петров возмущался всегда: и когда был неправ, и когда прав.

– Это вам не шахматы, – обращался он к одному из партнеров, мастеру спорта по шахматам, – здесь нужно уметь играть – мыслить, а не переставлять пешки. – И, невзирая на ранги, возраст и общественное положение партнеров, всячески их ругал. Но потом, когда Петров отходил от стола, он остывал: – Ладно, в этот раз выпустили, в следующий – посадим.

Но бывало, что рискованно играющий выходил и во второй и в третий раз, и снова Петров всех учил и громко ругался. И хотя не только он, но и все остальные были обеспеченными людьми, важен был ритуал, важен был удачный расчет. Нужно было во что бы то ни стало посадить играющего хотя бы «без одной».

Обычно играющие собирались зимой у кого-нибудь на квартире, летом – на даче.

Вот и в этот летний вечер партнеры сидели на даче, в прокуренной комнате и вели ожесточенную игру в «пульку».

Но эта «пулька» была последней на даче генерала Петрова.

В тот год я работал в отделе по борьбе с бандитизмом. Бандиты, воры, дезертиры часто еще отравляли жизнь честным людям. Борьба с ними шла не на жизнь, а на смерть. Вскоре наиболее крупные из этой братии были взяты и отправлены в далекие лагеря, а некоторые по законам военного времени – расстреляны. Но еще оставались на «свободе люди с темным прошлым.

Вечером я сидел у себя в кабинете и обдумывал план очередной операции. Раздался звонок. Я снял трубку.

– Иван Васильевич, – послышалось в трубке, – мне необходимо срочно вас увидеть. Дело очень серьезное и неотложное. От вас зависит предотвращение несчастья.

– Так приходите ко мне. Кто вы? Я закажу вам пропуск.

– Нет, сейчас не могу, – ответила неизвестная, – давайте встретимся завтра в двенадцать в гостинице «Москва».

– Но как я вас узнаю? – поинтересовался я.

– Я буду в коричневом костюме, с белой сумочкой в руках.

– Хорошо, ровно в двенадцать я вас буду ждать, – ответил я и положил трубку.

«Кто бы это мог быть? – подумал я. – Может, кто-нибудь решил просто разыграть?»

Моя профессия приучила меня хладнокровно подходить к любой ситуации. И хотя нечего бояться только тем, кто ничего не делает, я, хоть иногда и боялся, шел на обоснованный риск.

Ровно в двенадцать я вошел в вестибюль гостиницы и сразу же заметил в стороне, около парфюмерной палатки, старую знакомую еще по Подольску – Шуру. Она была в коричневом костюме, с белой сумочкой в руках.

– Шура, что это значит? Зачем этот розыгрыш? Почему вы не назвали себя?

– Я сначала не узнала вас по голосу. Не видела вас много лет, а потом постеснялась в этом признаться.

– Рассказывайте, рассказывайте, таинственная незнакомка. С какими вестями? Откуда?

– Дело у меня к вам серьезное, Иван Васильевич. Речь идет о жизни человека и к тому же не рядового, а крупного военачальника. Жизнь его в опасности, Иван Васильевич. Его должны убить.

– А откуда вы об этом знаете?

– Я случайно узнала об этой истории.

И она назвала мне фамилию генерала Петрова, который в то время занимал ответственный пост.

– А вы не шутите? – недоверчиво спросил я ее. – Зачем кому-то понадобилось его убивать? Не такое уж он значительное лицо в нашей армии. Есть люди намного поважнее. И скажите, пожалуйста, кто такие предполагаемые убийцы?

– Нет, нет, – перебила меня Шура. – Именно его, Петрова, убьют и ограбят дачу. Я точно знаю и знаю тех, кто это затевает. Это дезертиры. Один из Подольска, а двое других – из Москвы. Поверьте в серьезность их гнусных намерений. Я лично с ними знакома. Один из них мною интересуется, ну вроде влюблен, что ли. Но я думаю, что он больше влюблен в мои деньги, нежели в меня. Сегодня я с ним и его дружками встречаюсь в ресторане «Москва». После ресторана они поедут к Петрову на дачу. Вот и решайте, я вам все рассказала. Если что нужно, я вам помогу. Скажите только, что мне делать и как себя вести.

– Шура, а вы не знаете, где они сейчас? Может, и без ресторана обойдемся?

– Нет, я не знаю, где они живут. Знаю только, что двое из них ходят в полевой офицерской форме и что у них есть документы, подтверждающие, что они находятся в краткосрочном отпуске после ранения. Третий, штатский – с белым билетом. У «моего» штатского денег много. Впрочем, и у офицеров денег хватит, пешком не ходят, только на такси.

Я договорился, что Шура сядет с ними поближе к оркестру, а рядом за столик сядем мы, тоже в штатском. Я ей сказал, что с нами будут девушки и что мы тоже будем танцевать, чтобы она не смущалась. Я ей также сказал, чтобы она не подавала виду, что знает меня, и не обращала внимания ни на какие наши действия.

– Нужно только, Шура, побольше шутить, танцевать и постараться подольше задержать их в ресторане.

На этом мы расстались, и я поехал к начальнику управления НКВД.

Узнав о готовящемся покушении, начальник управления вызвал к себе генерала Петрова.

Полчаса спустя генерал приехал. Он вошел к нам в кабинет, шумно с нами поздоровался и, смеясь, спросил:

– Что, «пульку» пораньше сгоняем, в порядке исключения?

– Вот насчет пульки мы и решили с вами поговорить, – сказал начальник управления, – только насчет другой, а не той, о которой вы думаете.

– Что? – вспыхнул Петров.

– Да, да, не удивляйтесь, речь пойдет о самой настоящей пульке. Вы ее могли сегодня заработать у себя на даче и, возможно, не одну. – Лицо генерала сразу посуровело.

– Что, что вы говорите? Это что – шутка? Какую пульку и от кого?

Начальник управления вышел из-за стола и пригласил генерала присесть.

– Присядем, генерал, и спокойно обсудим это дело.

Генерал опустился в кресло и закурил.

– Так вот, – продолжал начальник управления НКВД, – сегодня ночью на вашей даче вас должны убить и ограбить.

– Это (невероятно!

– Вот поэтому мы и предлагаем вам: во-первых, отменить вашу «пульку», выставить охрану, а самому остаться в городе. Ясно?

– Да, конечно, я сейчас же распоряжусь.

Совещание в кабинете начальника было кротким. Мы решили, что на операцию пойдет пять мужчин и девушка. Так будет лучше. Враг вооружен, это безусловно, всех нужно взять так, чтобы не было никакой стрельбы.

Перед походом в ресторан мы еще раз обсудили все детали операции. Нужно было сделать так, чтобы наши столики были рядом. Но как? Для этого мы срочно послали в ресторан «Москва» одного из наших работников. Он должен был занять столики никого за него не пускать до нашего прихода. В случае чего, поможет метрдотель. Этот же работник должен был предупредить и отделение милиции, которое находится в вестибюле гостиницы. Хотя бы двое милиционеров на всякий случай должны быть наготове. Еще одно обстоятельство было немаловажным. Если бандиты будут в офицерской форме, нам понадобится офицерский патруль.

В девять часов вечера, переодетый в штатское, я зашел к уполномоченному МУРа по гостинице. Мы вызвали к нему старшего администратора ресторана и обо всем договорились. На него была возложена обязанность следить за всеми моими сигналами и, если будет нужно, позвать милицию и патруль.

Все шло как и было задумано.

Безукоризненно одетые люди сразу же после моего знака направились к соседнему с Шурой столику, Трудно было поверить, что сидящие рядом люди могли быть убийцами.

Вот на столе у веселой компании появилась водка, вино, закуски. После первого бокала они стали еще веселее. Начались танцы. Один из наших работников в форме офицера и Маруся, тоже наша работница, весело кружились по залу. Маруся улыбалась всем. Наконец улыбнулся ей и один из сидящих за Шуриным столом. Потом он глазами стал приглашать ее за свой столик.

Шура невольно следила за мной. Она еще не понимала, кто со мной рядом и что мы затеяли, поэтому нервничала и отвечала невпопад своему ухажеру. Народу в зале было много. В основном сидели отпускники.

«Да, – подумал я, – ведь все эти офицеры могут возмутиться, если мы сделаем что-нибудь не так».

Народ не расходился. А нам нужно было уже действовать.

«Пора», – решил я.

Я стал пристально приглядываться к Шуре, потом, поцеловав свой бокал, передал его ей.

– Эй, ты, полегче. Чего пялишь зенки на женщину? – сказал подольский ухарь.

– А ты не пугай, фраер, не таких видел. Подумаешь, птица, – огрызнулся я.

– Тебе сказали: кончай, значит – кончай, – вмешался один из бандитов, – а то у нас недолго и заработать, фотокарточки своей не узнаешь.

Я не отходил. Тогда он взял бокал с пивом и плеснул мне в лицо. Несколько официантов кинулись к нам. Но подоспели работники. Перебранка готова была перейти в драку. В это время появился старшина милиции и попросил прекратить безобразие.

– Это что такое, напились, как свиньи, и сразу драться? Взять всех, – обратился милиционер к патрулю.

Нас повели.

Все это время я внимательно следил за руками бандитов. Но они не стали хвататься за оружие. Ведь психологически это было оправдано. Они офицеры, а мы к ним пристали, правда на их стороне.

Мы спускались всей, ватагой в отделение милиции. Уполномоченный МУРа был уже ко всему готов.

– Ну, погоди, сволочь, – сказал мне один из бандитов, – сейчас протокол напишем, век будешь помнить.

Я отошел в сторону. Не драться же с ним. Я сунул руку в карман и спустил пистолет с предохранителя. Так спокойней.

– Федоров, – обратился дежурный к старшине, – откуда это такая большая компания?

Вдруг в кабинет вошел майор и еще несколько человек.

– Всем встать, – оказал майор, – поднять руки вверх! – Он приказал нас обыскать.

Тот, кто был из Подольска, попробовал сунуть руку в карман, но Костя Стрючков резко сжал его кисть, и рука слабо опустилась, а потом поднялась вверх.

Документы проверял начальник отделения. Бандиты вытащили свою «липу» и положили на стол.

Я и мои товарищи показали красные книжечки. Изумление и растерянность были написаны на лицах у задержанных.

– Ах вы, лягавые проклятые, вот оно что! – пробасил один из бандитов. Он прыгнул быстро ко мне, но Овеченский ударом в челюсть заставил его быть немного скромнее.

Составили протокол обыска и протокол об изъятии у них наличных денег. Бандитов отправили в камеру предварительного заключения.

.Всю ночь просидел у телефона генерал Петров, ожидая нашего звонка. Ждал он звонка и от начальника охраны дачи. Но звонков не было. Мы все спали как убитые. Шуру мы отправили на милицейской машине на вокзал, ей нужно было рано на работу.

Долго после этого не играл в «пульку» генерал Петров, а на настоятельные звонки партнеров отвечал, что переключился на шахматы.

– От вашей «пульки» можно остаться не только без двух, но и без головы, – шутил он.

– Рехнулся наш генерал, – недоумевали партнеры. Но генерал был неприступен, лишь изредка, в одиночестве он раскладывал преферансовые комбинации и в запале ругался сам с собой.

.Следствие, а потом суд полностью подтвердили показания Шуры.