Текст книги "По мостовой из звёзд"

Автор книги: Иван Галкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Бейся и сдайся

– Я говорил, что хочу увидеть чудо, которое ты ищешь… но для меня ты его уже сотворил. Я в долгу у тебя и ты даже не представляешь, насколько… Я сказал это и моему слову ты можешь верить. Иногда ошибку можно променять на жизнь. И иногда эта жизнь меняет сотни других.

Так сказал Родам. Сказал когда Саша навестил его в шатре. Это было на следующий день после возвращения посольства, вместе с Остегом.

– Хорошо, только мне нечего просить. Раньше нужно было, а теперь… Теперь я сам. – ответил мальчик тогда.

Но только несколько позже, встретив Ареила, Саша полностью понял, что Родам имел в виду.

– Послы рассказывают о тебе чудеса. – сказал князь, сверкая черными глазами.

– Мы же договорились.

– Я помню, – отмахнулся Ареил. – Но это же не значит, что ты мне не расскажешь?

– Расскажу. Только что там такого?

– Как ты спас Остега?

– А почему именно он?

– Как это почему? Он наследник Дегама.

– Дегам?

Ареил удивленно поднял брови.

– Дегам – это правитель Згока. – сказал он. – А Родам – его брат. Ты же столько общался с Родамом, неужели не знал?

– Не знал. И я все равно не понимаю, почему это он наследник?

Ареил вздохнул.

– У Дегама нет своих детей. Ему уже почти шесть десятков лет – значит, и не будет. И у него один брат. Вот и выходит, что Остег – наследник.

– Так вот почему он сказал, что я не представляю насколько он у меня в долгу. А почему же тогда они его сюда отпустили?

– Я не знаю этого. Но он вроде бы очень упрям. К тому же, я Дегама не видал, почему он отпустил сказать не могу. Но если брат Дегама говорит, что у тебя в долгу… Иногда мне кажется, что все события моего города задевают тебя, а ты их. Зачем же Пальд направил тебя сюда?

* * *

Лесники передавали сообщения с сидами. Они стояли в лесу за городом, ожидая наступления. И, в то же время, город готовился к новой битве. Пятнадцать карранов во главе с Родамом и освобожденным Остегом томились в своих загонах пока их наездники подгоняли снаряжение. Кузницы и так не останавливались с момента осады, а все способные держать оружие находились в постоянной готовности.

Риши же готовили метательные машины и баллисты, почти все уже были восстановлены. Укрепляли частокол вокруг города. И казалось, будто они не подозревают о готовящемся ударе. Так это или нет, но если бы люди могли видеть подкрепления, стекавшиеся к лагерю накануне битвы… Все кто ранее грабил деревни и поселки были здесь. Риши направили в лагерь даже те отряды, которые должны были находиться на охране кораблей.

Метательные машины били постоянно, расходуя последние камни, но не давая городу восстановить стены. Обе стороны готовились биться насмерть, уверенные в слабости противника.

* * *

Владыка, верхом на огромном седом хорхи, наблюдал за своими войсками, крадущимися в темноте. Если риши и не ожидали чего-то, то удара ночью из ослабленного города. И тем более – лесников.

* * *

Лерад наблюдал за таящимися во мраке бойцами, всадники вели стидов в поводу, пешие старались не звенеть металлом. Почти все мужское население сейчас едва слышно передвигалось по холмистой равнине между городом и лагерем крысолюдов.

* * *

В нетерпении переминались карраны, чувствуя напряжение своих наездников. Все они были выведены из загонов, готовясь взлететь один за другим. Родам ждал появления гонца.

* * *

Сбившись поплотнее в крайних палатках лагеря, вооруженные, риши готовилсь к бою. Готовы были расчеты метательных машин. Отряды арбалетчиков собрались в центре лагеря.

* * *

Ночь вспыхнула горящими глазами и яркими факелами. Будто кто-то чиркнул спичкой в заполненной газом комнате. Через поваленный частокол в лагерь ворвались горожане. Всадники вскакивали на стидов, и носились между палаток, поджигая всё, что могло гореть.

Тут же упали стены шатров и сотни ришей ринулись на оторопевших горожан. Напряженное дыхание ришей утонуло в криках ярости, пробежавших по рядам людей. Противники схлестнулись.

* * *

Сотня арбалетчиков вела слаженный огонь по людям, били немного за спины, доставая задние ряды. И вдруг палатки слева рухнули, смятые огромными зверьми. Если риши и могли чего-то испугаться, то только этих ужасных волков, беспощадных и могучих.

Зелеными пятнами хорхи возникали в рядах мохнатых легионеров, разрывая тела вместе с доспехами. Прежде, чем мечники прикрыли стрелков, в бой ворвались лесные всадники. Кололи, рубили, яростным криков возвещая о прибытии. И рык сотен хаяс поддерживал своих хозяев.

Если безумие и не затопило умы, то оно точно вырвалось на свободу в пламенеющем лагере, став искрящимся воздухом и потными телами.

Сполохи пламени плясали на лице Владыки и невозможно было угадать, доволен он или нет.

* * *

Вождь ришей, в полных металлических доспехах, лично возглавил битву. Защищенный лучшими бойцами он должен был контролировать ее сам. Да, ожидали людей… Но не столько.

* * *

Родам ошеломленно глядел на многотысячную схватку, охватившую лагерь. С высоты полета каррана, горящие палатки, люди, звери и риши казались ему одним пылающим муравейником.

Вслед за Остегом Небесные владыки легли на крыло. И вскоре ночь окрасилась взрывами, когда бурдюки с огненной смесью ударили по баллистам и катапультам. Жгли всё, над чем проносил их ветер.

Отсегу лагерь напоминал ярмарку на сильно переполненной площади. Светло было как днем… Так что было даже видно вспыхивавших как спички ришей и их падающие с высоты фигурки, когда карраны поднимали их в воздух.

Если бы вожди ришей не заменяли друг друга с поразительной скоростью, так что схватка не меняла хода…

* * *

Светило наверняка удивилось, обнаружив всё то, о чем слышала от своего спутника. Бой шел до самого рассвета, удобряя землю жизнями воинов. И весь город теперь напряженно вглядывался в схватку трех армий.

Изменения, произошедшие за ночь, очевидны были не всем. Глядевшие со стен не знали, что за ночь битва сдвинулась от лагеря к стенам города. Войска то сходились, то расходились, и если сначала отряды людей сменяли друг друга, давая отдых уставшим рукам, то теперь это уже была отчаянная рубка.

Риши давили людей к стенам… К разрушенным стенам. А жители видели свежие отряды, готовившие штурмовые лестницы. Было ли ришей настолько больше, или же они были гораздо более умелы – теперь было неважно.

* * *

Саша тоже смотрел на поле за городом. Оно было усеяно точками тысяч павших существ. Вперемешку лежали здесь тела лесников и горцев, ришей и жителей Верска, карранов и хорхи с хаяс. Битва была проиграна, это было очевидно. Но даже скомандовать отступление было некому.

Лерада снесло со стен камнем, летевшим из лагеря ришей… Владыка сражался, не замечая потерь, окруженный густым кольцом телохранителей – этих, казалось, не сломить. Но так только казалось. Все решало время. Может, только Небесные владыки видели с высоты исход. Однако, обезумевший Остег снова и снова направлял каррана в бой, разрывая ришей. Ведь Родам упал бесформенной кучей посреди поля… И только ветер шевелил перья застывшего навсегда каррана и его изломанного наездника.

Саша смотрел на них, но взгляд его утыкался куда-то еще дальше. В стену за горизонтом. Он хотел бы разозлиться, но не мог. Хотел бы испугаться, но не мог. Может, потому, что не знал, что ему делать? Рушились все планы.

Мальчик устало опустился на деревянный настил и облокотился на стену.

– Что мне делать Ворон? Всё, что я могу – это пойти туда пешком и единственное, когда у меня что-то выходит – это страх. А если я хочу обратиться к Тьме… или Перекрестку…. Или что бы это ни было, я теряю себя. Я хотел хотя бы помочь этим людям, если я могу… но и тут ничего не вышло. Ведь город теперь падет, да?

Ворон молчал. А мысли носились в голове, чередуясь в безумной гонке. Силясь найти решение. То, в чем он был бы уверен. Знать, как получить желаемое… но он не знал.

– Молчишь… Я бы хотел разозлиться, но не могу. Если бы я мог как-то балансировать на грани… но сколько я не пытался – у меня не выходит. Я делал все, что ты говорил, я действительно старался. Но не выходит. И времени не остается. Если я не пойму, – мальчик глубоко вздохнул, – я просто брошусь в самый центр их лагеря. Я не знаю… Что мне делать?

Саша почувствовал себя бесконечно уставшим. Он лег на спину, и небо могло видеть свое отражение в его глазах.

Ворон не ответил, но Саша вдруг вспомнил его слова.

– Сдайся, – однажды говорил он ему.

Отчаяние сменилось безразличием и отстраненностью.

– …и тогда ты поймешь, что бог тебе совсем не нужен.

Мысли текли холодно и плавно. И также плавно, почти незаметно, пришло озарение. Разгоряченный всадник разума остановил безумного скакуна чувств и мыслей, огляделся… и понял, что уже прибыл на место и едва не проскочил мимо.

Теперь Скиталец точно видел грань, грань между миром внутри и снаружи. Грань, очерченную наблюдением. Он точно знал что делать, но все еще боялся… Боялся не за себя – за людей, что были вокруг. И потому ему нужно было вырваться из города, ставшего ловушкой.

Он бросился со всех ног по скрипучему настилу. Если добраться до шамана… это решит и исход боя. Мешать командирам ришей, равноценным шаману не стоило ничего – заменяли друг друга. Хотя и то, как именно помешать бою он слабо представлял, он был уверен, что шаман ключ к этому.

* * *

Ареил глядел битву. Он понимал, что происходит на поле. Но его просто напросто сковала ноша ответственности. Он знал, чем закончится отступление в город. Стены были сломаны и риши бы давили до последнего…

– Кетад…

– Да, светлейший? – главный советник даже сейчас не терял учтивости.

– Все риши на поле?

Ареил не замечал, как пальцы опущенной руки непроизвольно постукивали по бедру.

– Нет, – советник отвел глаза. – Они не вводили еще резервы… ждут, когда мы начнем отступать.

– А если не начнем?

– Протянув еще немного они ударят и сломают остатки войска.

– У нас?

– Только твоя охрана, светлейший. Часть монахов, еще старики и подростки. Все у храма… Все мужчины, способные сражаться уже на поле.

Ареил помолчал. Затем взглянул в осунувшееся лицо советника. Раньше полнота лишь сглаживала некоторые острые черты. Теперь лицо Кетада отталкивало.

– Почему ты не предлагаешь бежать? – спросил советника Ареил.

– Отряды вокруг города ловят беглецов… Я уже смотрел этот вариант. Даже тайные ходы перекрыли, не пойму как они их нашли. В открытую нам не прорваться их много… слишком много. Будто бы мы упустили часть. Их больше чем было, но теперь уже поздно.

– Ясно… Неважно. Это всё хорошо. Я бы не бежал.

Теперь промолчал советник.

Саша протискивался сквозь толпу дворян. Она была заметно меньше тех, что собирались в тереме обычно – многие уже попытались бежать, проверив истинность слов главного советника. Окружающие не решались преграждать мальчику дорогу, хотя и пускать его к князю было не положено… Ареил заметил его, дав знак пропустить.

– Я могу остановить бой, – сходу заявил Саша, пытаясь отдышаться.

Теперь все взгляды обратились на него и на ласчи на его плечах. Многие слышали о мальчике, звавшемся Зимним Солнцем, и даже если никто не видел причины гибели ришей, то трудно было представить что-то иное. Даже сомневавшиеся в вере смотрели на него с надеждой, не как на мальчика, а как на источник надежды.

Ареил обернулся к нему. В его груди Ареила зарождалась надежда. Но в словах еще сквозило отчуждение.

– Как? – спросил он.

– Мне только нужно попасть туда, – Саша указал на лагерь ришей.

– Светлейший, воины почтут за честь… – начал Кетад.

– Я сам, – отверг Ареил, прервав главного советника поднятой вертикально ладонью.

– Безумие, – вступился один из советников.

– Тебе подойдет моя помощь? – просто спросил Ареил. В волнении он теребил рукоять фамильного меча, возвращенного лесниками.

– Да. Только время не терпит, – ответил Саша.

– Стида мне, – обернулся Ареил к дворянам.

– Светлейший…

– Я князь. Таково мое слово. Посмеете остановить меня?

– Вам не стоит делать этого, – ответил кто-то из ближних.

Но Ареил просто сбежал вниз со стены, ведя за собой Сашу. Он сам взял своего стида под уздцы и взлетел в седло. Дворяне окружили его, колеблясь. Они уговаривал, и удерживали стида, но всерьез держать никто не решался.

Ареил протянул руку Саше и тот схватил тонкие пальцы, поднявшись на стида, за спину князя. Князь резко вскрикнул и сорвался с места. Дружинники тут же сорвались следом. Единственные они не спорили, просто принимая решение своего князя, хотя и они не одобряли подобного. Часть дворян вскочила в седла, бросившись следом за князем, другие метались, боясь последовать за ним.

Главный советник бросился к своему стиду и в этот момент возник олерис. Окруженный вооруженными монахами в черных рясах он протолкался к советнику сквозь седлавших коней или стоявших в стороне дворян. Кетад вопросительно взглянул на него.

Олерис огляделся.

– Мы должны вывести князя, – жестко сказал он. – Храм выводит в лес… далеко за город.

У главного советника мгновенно опустились руки.

– Почему же народ вы не выводили? И почему об этом я не знал?

– Раньше не выводили, чтобы паники не было… Сейчас – выводим. Надо спасать князя, где он?

– Где ты раньше был… – словно не слыша олериса проговорил толстяк.

– Где князь? – олерис не повышал голоса, но его голос прозвучал неожиданно проникновенно.

Вопрос старика пробрал всех, кто стоял рядом. Один из дворян молча указал на открытые ворота, где удалялась пестрая кавалькада всадников.

– Там.

– Как вы могли отпустить его? – неожиданно устало проговорил олерис.

Окружающие молчали.

Олерис обернулся к советнику, полубезумными глазами глядевшему вслед князю, ворвавшемуся в гущу сражения.

– Ты сломался, Кетад. – произнес олерис. А затем обернулся к монахам – верните его… своей жизнью отвечаете.

Монахи молча бросились к стидам. В мгновение ока оседлали их и вырвались за ворота, по следам князя.

Ворон

– Ворон, я вдруг подумал… и, может, я больше на задам такой вопрос, но тогда, в первую нашу встречу, скажи честно… Тот рыцарь был ты? То есть, рыцарь был для тебя как гиена для рыцаря, да?

– Может быть впервые, я считаю, что должен ответить тебе, но не сделаю этого. Пусть это будет для тебя уроком и еще одной тайной, Скиталец.

– Но ты можешь хотя бы ответить, кто же все-таки ты такой, Ворон?

– Я Тот-Кто-Живет-Между-Мирами.

И Ворон смеялся, так же как и в первую встречу. Казалось, это было вечность назад.

Лекарство

Они мчались сквозь ряды сражавшихся. Четверка дружинников неслась рядом, отбрасывая кидавшихся на них ришей. Поле представляло собой настоящую бойню. Здесь правила ярость. Среди тел даже риши, славившиеся слаженностью, потеряли строй. Битва давно превратилась в сотни небольших стычек и тени карранов над головами проносились над мешаниной тел, утопавших в своей и чужой крови.

Стид Ареила перепрыгнул через тело риша и тут же снова совершил рывок. Под ними сплелись хаяс и риш. Не способные подняться, изуродованные ранами, но продолжавшие рвать и колоть друг друга. А чуть дальше десяток ришей окружил хорхи. Зверь бросался из стороны в сторону. Пять тел ришей уже лежали у его ног. В боках волка торчал десяток стрел и пара копий, раны покрывали шкуру могучего зверя. Но вот упал еще один риш…

Огромная стрела пронеслась прямо перед мальчишками. Она пронзила бегущего впереди стида, сметя его вместе со всадником. Бесформенной кучей оба отлетели в сторону. Саша почувствовал, как напрягся Ареил. Следом пал еще один дружинник, бросившись на тройку арбалетчиков, стоявших на пути князя.

– Держись! – крикнул Ареил.

И Саша вцепился в него, когда прямо перед ними выскочил обезумевший хорхи. Зверь не тронул их, только перекрыл собой дорогу и испуганный стид едва успел броситься в сторону. Они обогнули хорхи и Ареил снова вонзил пятки в бога животного, гоня его на пределе.

Невероятно, но им удалось добраться до границ частокола, окружавшего город. Недалеко виднелся большой пролом. Здесь Саша остановил Ареила.

Скиталец соскочил со стида. Он видел ришей, подтягивающихся к ним.

– Я сам, – взглянул он на Ареила.

– Ты уверен?

– Да.

– Дай Пальд… Удачи, – простился с Сашей князь.

Скиталец только кивнул. Также кивнув на прощанье, Ареил развернул стида. В сопровождении оставшихся дружинников он помчался назад. Еще раз оглянулся, взглянув на Сашу в последний раз, но тот уже исчезал в проломе.

Если что и могло помешать – только страх. Теперь у Саши не было страха за людей… За себя он не боялся давно. И Скиталец направился к центру лагеря.

Здесь крысолюды – охрана шамана и резерв – суетились между палатками. Отсюда били баллисты и метательные машины… Да, у людей не было больше шансов. Скиталец отметил это, но не ничего не почувствовал – ни сожаления, ни злости. Он шел, оставляя звуки боя позади и его переполняло чувство равновесия. Ему нужно было лекарство. Остальное – неважно. Он даже шел… иногда исчезал, появляясь в паре метров впереди, иногда просто шагал.

А Риши бросались на него один за другим, и также, один за другим, падали бездыханными. Скиталец шел, отводя руками наконечники копий. Достаточно было легкого удара, чтобы риши получили сильнейшие ранения, но ему не приходилось делать этого. Ни один не спустил курка арбалета.

Скиталец чувствовал каждое сердце, каждую жилку, каждый капилляр их тел. Достаточно было подумать, чтобы сломать этот хрупкий механизм. Он балансировал на грани, почти ныряя в вечность, а Ворону не нужно было больше удерживать его.

Саша словно не замечал падающие тела вокруг. Не обращал внимания и шагал к своей цели. Цель сейчас была важнее всего.

Когда старый риш в мантии из белых перьев попытался сбежать, Саша почувствовал это и остановил его. У риша в желтой палатке отнялись ноги в тот момент, когда Скиталец подумал об этом. Всего на секунду, но этого было достаточно – риш больше не пытался бежать.

Шаман никогда раньше не видел таких людей и не думал, что такое возможно. Но то, что происходило сейчас, нельзя было назвать ничем иным, чем вмешательством богов. Нет, не Пальда и не Ракшей. Истинных, первозданных – это были Ульм и Асм. Но они были едины, они были частью этого человека, а человеку требовался он. И старик смирился.

Риши больше не бросались на мальчика. Земля была усеяна телами, и они боялись. Ужас и благоговение охватили их, хотелось бежать. Воля стаи не давала им этого сделать. Эта внутренняя борьба заставляла их держать расстояние с человеческим ребенком, то отступая, то приближаясь.

Саша прошел мимо дрожавших рядов до палатки шамана. Скиталец видел их, видел ришей. Он знал теперь – они не уступают людям. И понимал их. Он поступал ужасно, но разве можно было иначе? Саша хотел взять, то, что принадлежало ему и если для этого требовалось устранить помехи…

Что-то говорило, что он мог поступить иначе. Это что-то ныло глубоко внутри, не давая покоя. Забытое знание, рвавшееся из своего плена. Что-то, что пришло к нему в момент озарения, когда он был почти един с Жизнью. Именно тот момент, а не баланс на грани двух реальностей, казался настоящим.

Но он отмахнулся от этого.

Зашел в палатку, не оборачиваясь. Стараясь не думать о том, что осталось за ее пологом. Ему нужно было лекарство, и он, наконец, добрался до него.

Напротив Саши стоял старый, почти седой риш. Когда-то он держал его в плену, как зверя. Сейчас риш отступал от мальчика до тех пор, пока не уперся спиной в стену палатки. И лишь испуганно смотрел на человека маленькими черными глазками.

Скиталец опустился на землю, подогнув под себя ноги. Холодные голубые глаза, не отрываясь, смотрели на риша. Сейчас Саше нужен был Ворон.

– Переведешь его речь? – спросил мальчик.

– В этом нет нужды, – неожиданно тихо произнес Ворон.

Впервые в его словах не было ни тени насмешки, только печаль и жалость.

– Что ты хочешь сказать?

– Ты знаешь.

Саша не стал уточнять. Он многому научился у Ворона и главным было – думать и наблюдать. И он задумался.

И снова пришло озарение.

Озарение, словно механизм, собиравший картинку. Картинку, давшую ему возможность балансировать между мирами. А ведь когда она была создана, он оставил только ее. Очередная картинка, ставшая ложной истиной. Прекрасный механизм был отброшен.

Накатила волна боли и раскаяния.

Саша вышел из палатки. Вокруг, насколько хватало глаз, стояли риши. Они держали копья, мечи и арбалеты наготове, но сразу отступили назад, когда он появился.

Он не замечал этого.

Скиталец плакал. Он страдал так, как никогда бы не смог, если бы самые страшные горести происходили с ним самим. И мир плакал вместе с ним. Моросящий дождь, несмотря на практически безоблачное небо, зашелестел по земле. Пробрался в волосы, размыл кровь ришей, забирая ее в землю. А сквозь этот дождь продолжало светить оранжевое солнце.

– Почему ты плачешь? – спросил Ворон.

– Ты говорил мне, что смерти нет. Ты говорил, что каждый процесс – это начало другого. Ты говорил, что жизнь не знает остановки, а для человека остановки быть не может в принципе, что смерть – только иллюзия.

– Да.

– Я в и д е л, Ворон. Это ложь. Даже истина может быть ложной, ведь теперь я знаю – смерть есть. Смерть это остановка самого великого процесса, того у которого не будет продолжения – процесса нашего мышления.

Тело не стоит ничего, ты прав – оно лишь даст жизнь другим. Но со смертью разума погибает мир. И когда разум погибает от старости – это естественно. Но когда разум разрушен, смят как цветок лотоса, не успевший расцвести и погибший в грязи, это ужасно, Ворон. Этому нет прощения.

Слезы снова брызнули из глаз. Ему было сложно даже думать об этом, но он продолжил.

– А я – я разрушил столько миров.

Он бросил взгляд на тела ришей.

– Я принес им смерть. Настоящую остановку, которой не будет продолжения. Они были и есть. Всё что они сделали – будет записано вселенной, я знаю это. Ничто из сделанного не будет потеряно. Но ничего больше не будет сделано, и не будет больше их развития. И вселенная не сможет хранить то, чего не было. Она предоставит варианты, которые выберут другие, но они – уже никогда. И каждый раз, видя миллиарды этих вариантов, от самых прекрасных, до самых ужасных, я буду думать, что отнял их у этих существ.

Смерть младенца не так ужасна, ведь он еще не осознал мир, дерево еще не пустило корней. Смерть старика не так ужасна, потому что он уже исчерпал свой выбор – каким бы он ни был, ему был дан шанс. Ты дал мне это понять. Но у них… – Саша подумал о телах ришей вокруг и всхлипнул. – Я отнимаю у них эти шансы. И ради чего, Ворон?

Ворон промолчал. Мальчик опустился в грязь, встав на колени.

– Только ради себя. Ради того, чтобы понять…

Скиталец вдруг ужаснулся оформившейся мысли. Мир замер. Тихо катились по щекам слезы, щекоча кожу. Дыхание стало ровным и еле слышным. Покрасневшие глаза широко раскрылись, но глядели далеко, дальше палаток и линии горизонта.

– Ради того, чтобы понять, на что способен человек, я отказался от человечности… – прошептал Саша.

Мгновение он осознавал этот факт.

И вдруг возникла простая, детская мысль. Обида и непонимание навалились комом. Грудь мальчика сдавила тяжесть. Дыхание вырывалось рывками.

– Почему же ты не сказал мне? – спросил он Ворона.

– Ты бы не понял, – слова учителя были пропитаны неподдельным сочувствием. – А если бы даже понял… Ты знаешь, ты бы не смог сделать того, с чем не связан. Если ты не можешь сделать первый шаг, то никаких других – тоже. Ты должен был понять это именно так.

– Именно так? Снова ложь… Я знаю – я мог понять это по-другому. Разве не так, Ворон?

Ворон снова промолчал.

– Но ты выбрал для меня такой путь.

В этот раз Саша уловил колебание, словно Ворон удержал мысль. И он задумался. На мгновение его чуть не захватила истерика, когда возникла мысль что и эта фраза – ложь. Ложь от других, ложь от себя.

Месяц назад Скиталец поддался бы чувствам, но сейчас он вдруг понял, что стоит на коленях, на линии прибоя. Поднялся, попятился назад. Взглянул на океан. А затем тихо произнес.

– Ты прав, этот путь выбрал я сам.

Соленые капли все еще текли по его щекам, но он уже успокоился. Теперь Скиталец вспомнил слова Ворона о цене свободы. Знания и ответственность. Он не знал, и потому не может нести ответственность в полной мере. Может, это звучит жестоко… Но он действительно взвалил на себя то, что не имел права брать на себя. Но и забыть не имеет права. Теперь он знает и никогда больше не должен повторить ошибку. А если это все же произойдет, ведь мир может создать любые ситуации…еще раз принести смерть, будет означать для него и ответственность.

– Я человек… – произнес Саша, – и если мир не воздаст мне, я воздам себе сам. Потому что я хочу быть по-настоящему великим.

Скиталец поднялся с колен. Сделал шаг, затем еще один. Ноги несли его за границу лагеря. Он шел и плакал. Не от горя. Плакал от бессилия, понимая парадокс возможностей. Он мог всё, и не мог ничего, целиком состоя из причин и следствий. Так тяжело было принять эту двойственность мира и невозможно осознать… Плакал потому, что хотел бы знать ответы на все почему, но уверенно знал только один ответ – это невозможно.

– Это не те существа боги без возможностей, Ворон. Это мы, люди, боги без возможностей…

Мальчик шел сквозь ряды ришей, расступавшихся перед ним. Он не замечал, насколько слился с миром, не видел даже как над телами погибших ришей, вслед за его мыслями, возникла радуга. Саша многое понял и должен был думать. То, что он сам был лекарством – не стоило ничего. Гораздо более важным было… озарение. Так сложно было думать о том, что это – истина. Сколько раз он уже ошибался? Но это была именно она. Истина, которую невозможно ухватить – как вздох сожаления. Она подарила баланс, то ощущение мира, которое владело им в лагере. За это ощущение и за озарение, подарившее его, пришлось дорого заплатить. И разве мог кто-то сказать, стоило ли оно того?

– Я решил Ворон. – тихо произнес Саша. – Я сам создам свои причины. И пусть это будет только обман, зато по-настоящему прекрасный и полностью, понимаешь? Полностью мой.

Саша вышел за пределы лагеря ришей. Поле здесь было усеяно телами сотен воинов, убивавших друг друга и убивших себя. Воины в серых и синих накидках, риши и огромные птицы, хорхи и тела лесников в серых балахонах.

Он остановился посреди поля и взглянул на тела ришей. Саша видел в них разум иных… Скиталец показал ему разум равных.

Оглянувшись назад, Саша видел историю борьбы этой расы. Он видел, как посреди ледяных пустошей риши греются в маленьких домиках, подбрасывая скудную пищу в котел. Видел, как они замерзали, и снег скрывал их мягкие тела, превращая в камень под слоем бездушно красивых снежинок.

Только набегами жил этот народ. Они плодились гораздо быстрее людей, но суровая родина забирала девять из десяти в первые двадцать лет жизни. И не оставляла стариков. В пробиравших до самых глубоких закоулков их маленьких душ пустошах даже дерево для топки было трудно найти. Рыба составляла их повседневный паек и не имели они домашних животных.

Трудности сплотили их, научив видеть желания сородичей. Только совместными трудами они вырывали право на жизнь. Это были великолепные конструкторы, в борьбе с природой изобретавшие всё новые средства. И вместе с тем это были лучшие войны из тех, что могли родиться на этой планете. Крепкие, закаленные и сплоченные. Они не были черствы и беспощадны, просто тепло их истинных чувств горело где-то глубоко внутри, небольшим, но негасимым огоньком.

Жизнь требовала платы, и они ее вносили. То, что они добывали грабежами, позволяло им выживать. Беспощадность к людям была вызвана отчаянием. Сказки, о безволосых народах, живущих в тепле и достатке, имеющих кров и разнообразную, диковинную пищу, они впитывали вместе с молоком матери. И всем сердцем жаждали… справедливости? Может быть.

Саша не мог их судить. Сколько нужно ошибиться, чтобы понять, что если истина и есть, то человеку она недоступна? Сколько нужно ошибиться, чтобы от понимания осознания прийти к самому осознанию? Мальчик отвернулся.

Он должен был снова видеть книгу вселенной. Измерение, где были записаны судьбы, где был записан он сам, парадоксальный в своем понимании мира.

Саша хотел бы, чтобы борьба между ришами и людьми прекратилась… Но Скиталец знал, что этого быть не должно. И этого быть не может… по крайней мере сейчас. Только так, заплатив своей кровью, они получат право на знание. Знание, которое позволит им прекратить распри. Знание, которое даст им возможность избегать опасностей собственных инстинктов. Но на это им нужны тысячи лет борьбы и развития… И Скиталец не вправе вмешиваться в процесс, запущенный при рождении вселенной. Да она и не даст. Эволюция обходит любые препятствия. А для перехода ее в другое качество нужно нечто большее, чем философия.

Но Скиталец мог подарить этим вечным врагам напоминание о том, что их жизни не уходят в никуда и не отданы просто так. За выдуманных богов и урожай на полях. Смерть была платой за величие их потомков, за возможности, доступные каждому.

Саша мог подарить им напоминание и сделал это. Посреди мертвой битвы возник обелиск. Скульптура из странного и очень прочного материала, абсолютно цельная. Она изображала ласчи и хорхи, держащих шар. А на этом шаре, спинами друг к другу, стояли риш и человек. Один сеял, другой конструировал. За их спинами расцветал цветок звезды, являющейся Солнцем этого мира.

* * *

Риши тогда ушли обратно в свои земли, на север. Они возвращались еще не раз, и не только на эти земли. Карты этого мира за десятки и сотни лет менялись множество раз, почти стерев память о ледяной родине и набегах на побережье. Удивительный случай, когда борьба, продолжавшаяся столетиями, закончилась ничьей. Риши выжили, как и люди. И в этой борьбе, бок о бок, рождалась культура и язык. Рождалось понимание соперника. Стоит ли говорить, как впервые, между несколькими жадными ришами и несколькими не менее жадными людьми, отказавшимися от морали ради выгоды, впервые возникла торговля?

И легендарный ящер, один из последних стражей лесов, вскоре исчезнувших, мог бы многое рассказать. Но его тайны так никогда и достались людям. Хотя, разве для того чтобы знать тайну, нужно обладать всеми фактами? Иногда разум, глядя на ящера, свернувшегося у подножия странной скульптуры, мог сделать домыслы правдой, пусть получившаяся сказка и была правдой лишь для наблюдателя.