Текст книги "По мостовой из звёзд"

Автор книги: Иван Галкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Княгиня плакала. И не только она. Казалось, все женщины в толпе плакали и причитали, провожая мужей и сыновей на войну. Такова была традиция, таковы были и их чувства, которые считалось зазорным скрывать, а не наоборот. Момент, когда они бросались к мужчинам, обнимая их, уже прошел. Так же, как и напутствия старейшин и советников, остававшихся управлять городом. Теперь мужчины взбирались на стидов, занимая места в колонне. Все ожидали приказа князя. А он произносил совету последние напутственные слова.

Саша не слушал, он рассматривал воинов. Вся личная сотня князя, верхом на великолепных стидах, была одета в более качественные доспехи, чем всё, что Саша видел раньше. Морды и бока стидов были закованы в сталь. Поверх кольчуг красовались стальные пластины в виде дисков или ромбов, закрывавшие спину и грудь. У многих были закрыты плечи и голени, бедра также защищены пластинами. Шлемы у всех были одинаковы – оставляли открытыми только лица, притом на нос опускалась защищавшая его пластина.

Сам князь сидел верхом на крупном, но очень изящном стиде. Поверх кольчуги был одет самый настоящий панцирь, охватывавший грудь, но оставлявший, для свободного поворота, уязвимым живот. В металл были закованы и плечи Бореада. Наплечники закрывали не только их, но и шею от удара со стороны. На руках – кольчужные перчатки, обитые металлическими пластинами. Пластинчатая юбка, защищала бедра. Закрыты были и голени. На голове красовался шлем, оставлявший открытыми лишь глаза и рот – остальное закрывалось плавными изгибами металла. На вершине шлема сидела металлическая статуэтка священного ласчи.

Меч князь, похоже, никогда не менял – все тот же, изогнутый, со вторым лезвием на рукояти. За спиной висел большой круглый щит, обитый металлом. Плаща на князе не было, наверняка чтобы никто не мог стащить Бореада со стида, ухватившись за ткань. Но было видно атласный квадрат ткани, закрепленный между наплечниками и у нижнего края грудного панциря. Когда Бореад поворачивался, Саша мог видеть изображение пустоши, над которой светила луна. На поверхности этой пустоши был изображен четырехлистный цветок. Все было вышито белыми нитками.

Саша и раньше видел это изображение – на воротах княжеского терема и в княжеских покоях. Но встречалось оно не слишком часто, уступая, обыкновенно, изображению ласчи или статуи Пальда.

– Это ваш герб? – Спросил Саша, обернувшись у Ареилу.

– Да, родовой. – Ареил немного промолчал, а потом вдруг задумчиво заговорил – Однажды я спросил отца, почему он не сменит его, ведь он некрасив и непонятен. Он промолчал. Тогда я сказал, что герб мог бы быть ласчи или чем-либо другим, какая разница? Чем ему так дорог именно этот, старый герб? Он сказал мне, что этот герб дорог кровью, которой за него было заплачено…

– Он прав.

– Да, когда я был мал, этот вопрос действительно не казался мне глупым. Но дело в другом. Я запомнил его слова и тогда же многое стал понимать в его действиях. Не только герб – многое, что люди легко отбрасывают, отбрасывать так просто нельзя. То, что оплачено кровью и хранит в себе историю – это сердце и дух народа. Те, кому это кажется рухлядью… глупцы. Они могут кричать о пользе для народа, разрушая старье, как они его обзовут, но так они убивают основу – убивают сам дух, скрепляющий народ – его историю и связь с богом. Эти люди – враги, но враги не по своему убеждению, а по своему невежеству.

– Почему ты вспоминаешь об этом?

– Я… не знаю. Наверное, я боюсь, что скоро все эти вопросы коснутся меня. Ты даже не представляешь, какая это ответственность – решать за других людей. Можно, конечно, просто делать то, что кажется тебе правильным, не вдаваясь в долгие рассуждения о благе народа и следование божественному пути… Но это не настоящий правитель. И я воспитан совсем не так. Для меня это будет тяжело.

– Ты зря думаешь о том, чего еще не произошло. Верь в лучшее, быть может это и не изменит ничего… но, по крайней мере, вера сделает всё гораздо проще.

– Да, ты прав, пожалуй. Только, не могу я не думать. Может, просто беспокойство временное и скоро пройдет, – Ареил замолчал, а затем перевел тему. – Тебе кажется красивым тот меч?

Саша взглянул, куда указывал собеседник. Ареил указывал на человека, чей стид стоял по левую руку от князя. Этот всадник был одет только в черное. Его доспехи не уступали княжеским и более того, он был почти полностью закован в пластины – даже живот. А его шлем оставлял открытыми только глаза. За спиной развевался плащ, и у него совсем не было щита. Его оружием был длинный обоюдоострый меч с волнистым лезвием, явно двуручный. Когда Саша взглянул на воина, Клык на его плечах зашипел.

– Да, меч красивый. А что?

– На самом деле такой меч оставляет ужасные рваные раны. Из-за этого на Ульра косо смотрят. Не подобает сыну священника таким оружием сражаться. Плохой характер. Наверное, поэтому отец всегда держит его подальше от города, в постоянных походах. Зато, говорят, лесники боятся и ненавидят его.

Саша еще раз взглянул на Ульра. Теперь он видел, что на черном плаще был изображен шестилапый ящер. В одной руке ящер держал кинжал, в другой – книгу, в третьей – меч, в четвертой – щит. Пятая лапа держала монету, а шестая – стрелу.

– Он сам выбрал себе такой герб, – словно прочитал его мысли Ареил. – В одном ему не откажешь, он не боится сражаться без щита.

– А это кто? – Саша указал на седого воина по правую руку от князя.

– Дереим. Голова. Лучший военачальник у отца. Недавно вернулся с востока, вместе с Ульром. Но обычно он здесь, в городе.

Дереим был одет во все коричневое. Доспехов у него было меньше, чем у его соседей слева. Кольчуга, клепаная кожа и длинное копье, с широким лезвием. Нагината – вспомнил Саша земной аналог, только более гибкий. Таким можно было не только колоть, но и рубить. Возможно, поэтому на нем не было тяжелых доспехов. Такое копье требовало легкости движений.

Пока Саша рассматривал воинов, Бореад закончил речь и дал отмашку. Передние ряды тронулись, дрогнула земля под ударами сотен копыт. Дереим и Ульр погнали стидов в начало колонны. Женщины бросились следом, а мужчины ободрительно выкрикивали что-то.

А затем один за другим в небе появились карраны. Величественные птицы описывали круг над городом, прежде чем унестись вдаль. Они отправлялись разведывать дорогу для войска, исчезая в облаках где-то далеко на востоке.

Острам

Острам и Арнад. Карран и его наездник. Арнад был юношей лет девятнадцати, самым молодым из наездников. Саша успел увидеть его всего пару раз, но Арнад ему понравился. Хотя нельзя было сказать определенно – чем. Он не часто шутил, и был не более разговорчив, чем все. Да и внешне не отличался от других наездников.

Может быть, Саше именно теперь он казался более приятным, чем остальные… Ведь сейчас Острам был здесь один. Арнад был первым погибшим наездником в отряде Остега. Он погиб где-то в лесах на востоке, а птица, без хозяина, вернулась в загон.

Даже на Родама Острам реагировал агрессивно. Родам объяснил, что птенцы с детства воспитываются вместе с наездником. Только его они подпускают к себе. Однако, увидев ласчи, потерявшая хозяина, изможденная, но величественная птица, опустила голову. Теперь за Острамом ухаживал Саша. Карран и на мальчика сначала шипел, сторонился, но ласчи неизменно сидел на плече. И птица принимала заботу.

Вместе с Родамом они промыли ей раны и нанесли лекарственные мази. А затем Саша часто убирался в загоне, иногда проводя с птицей несколько больше времени. Ему нравилось огромное животное. Порой ему было страшно даже просто притрагиваться к шелковистым перьям каррана. В такие моменты Острам косил на него пугающими алыми глазами. Но мальчик каждый раз чувствовал при прикосновениях такой восторг, что страх по сравнению с ним не стоил ничего. Ладонь ощущала под собой живое чудо.

А еще он видел, насколько птица умна и понимал, что она вполне осознает потерю хозяина.

Однажды Ворон спросил его, когда он был рядом с Острамом.

– Ты стесняешься?

– Да. Но не просто так… мне его жаль.

– Не стесняйся жалости. Возможно, животные единственные, кто дают себе волю любить по-настоящему. Люди слишком сильно контролируют себя, и это отражается даже в чувствах. Может они бы и не хотели фальшивки, но создают ее. И даже когда выходит истинно – видят фальшивку. Люди не доверяют себе, а животные просто не имеют такого выбора. Для них это только чувства. Это их язык, и только с ними можно не стесняться быть собой.

Да, они не могут знать человека, и никогда не знают, что от него ожидать. Но они следуют своей простой животной логике, и они действительно видят твои чувства, даже когда ты пытаешься их скрыть. Это стоит ответного шага.

И Саша не стеснялся. Странно, но иногда он думал, что даже в этом чужом мире, он может быть честным только с Клыком, Вороном и этим карраном. И ни один из них не был человеком. Возможно поэтому, именно с ними он проводил времени больше, чем даже с Рией и Ареилом.

* * *

Три дня спустя, после возвращения Острама Скиталец вдруг отчетливо понял, что ему необходимо на северный берег. Ворон не зря учил его видеть возможности. Так, одна из них показала Ледяной океан, к берегам которого подходила огромная флотилия. И Саша был абсолютно уверен, что эта возможность уже реализована. Скиталец был уверен, что видит происходящее за много километров от Верска.

Значит, думал Саша, лекарство – что бы это ни было – появилось на Северных берегах вместе с кораблями. Теперь Саше не нужен был карран. Добраться до берега можно было бы и на стиде, попутной повозке или пешком. Только то, что для птицы было парой часов, для стида было сутками, для медленных быкоподобных животных, тянувших повозки крестьян – еще дольше. А пешком… Это заняло бы недели.

Но ответ Родама Саша знал заранее. В любом случае, он решил попрощаться со стариком. Он думал о том, что можно было бы еще зайти к Рие, Пану и олерису. Но остановился на том, что после Родама попрощается с Ареилом и отправится на север, не тратя больше времени.

– Доброго дня – поздоровался Саша со стражниками у входа в шатер. Оба были примерно одного возраста, и очень похожи в одинаковой одежде, с длинными волосами и бородами.

– К Родаму? – спросил тот, что был слева.

– Ага.

– Его нет. – Ответил второй.

– Надолго?

– Не знаю. Он на восток улетел, часа два тому назад.

– Ясно. – Саша заколебался, собираясь поворачивать. Он сомневался, что его пропустят в пустой загон. И вдруг у него возникла идея.

– Риск, – среагировал Ворон.

– Думаешь, не стоит?

– Только предупреждаю.

– Заходить будешь? – спросил стражник слева.

– Родам разрешал, но если его нет… – словно сомневаясь, протянул Саша, тем не менее, глядя на стражника с надеждой.

– Тебя то мы знаем. Да и Родам, действительно, предупреждал насчет тебя.

– Буду, – тут же закончил Саша, уже шагая вперед.

Стражник лишь удовлетворенно кивнул головой, даже не сдвинувшись с места. Он стоял, привалившись к стене шатра, утомленный потоком солнечных лучей.

Наездник, после того как отбыл его отряд, стал раздражителен и брюзглив. Он теперь часто седлал каррана, и отправлялся в полет. Иногда просто описывая круги над городом, а один раз на сутки отправился на восток. Хороших новостей оттуда он не принёс – князь завяз в лесах. Видимо сейчас Родам снова решил отправиться на восток – иначе его карран был бы виден в пределах города. Он не отлетал далеко без причины.

Внутри было пусто. Только Острам шумел в своей части загона. Больше здесь не было ни души. А Саша уже шел к загону. Он много раз помогал и старику, и другим наездникам седлать карранов. И знал, что Острам не тронет его. Оставалось лишь одно – если карран его не тронет, это не означает того, что он будет слушаться.

Существовало три системы управления карраном. Основой были команды голосом. Именно их вспоминал Саша, стараясь уложить их в голове в строгую последовательность. На самом деле, не было строгой системы голосовых команд. Птицы привыкали к определенным, формулируемым самими наездниками. Например, один мог кричать, указывая на врага – «Бей!», а другой – «Взять!». Одни кричали «Ввысь!» при взлете, другие просто «Ххо!» или что-нибудь подобное. Саша надеялся, что карран его поймет.

По пути к клетке с птицей он завернул в казарменное помещение, где взял седло и кожаные ремни, крепившие к нему всадника. Кроме него он взял и плотный кожаный плащ – такой очень помогал наездникам в борьбе с холодным воздухом, еще позволяя им спать в длительных перелетах, где придется. Они просто опускались на землю и засыпали у костра, укрывшись теплым плащом. А если ришей нет на берегах, то Саша решил лететь дальше, через океан. Так что плащ был очень даже нужен.

Он подумал, что еще захватить, но с оружием он обращаться не умел. И вдруг вспомнил про пищу. Плохо бы было, если бы он ничего не взял. Сухари, флягу с водой… Пожалуй, всё есть.

Карран, через щели между досками, выжидающе смотрел на мальчика, подошедшего к вороту клети. Но в этот раз мальчик не закрыл дверь за собой. Створка плавно отошла в сторону и Острам, впервые за долгое время, оказался на свободе. Он осторожно вышел на арену.

Саша же думал о том, как поведет себя карран. Птица могла отправиться гулять по арене или просто-напросто улететь. Но Острам вышел и выжидающе взглянул на мальчика с седлом в руках. Саша думал, как ему правильнее скомандовать птице сесть, но Острам неожиданно сделал это сам. Умная птица опустилась на землю, давая мальчику возможность закрепить седло.

Пристегнул седло, закрепил ремни, проверил застежки, крепления… Готов.

– Ххо!

И Острам сорвался с места. Сашу бросало из стороны в сторону, конечно, это не приносило никакого удовольствия. Пришлось на ходу исправлять ошибку, подтягивая ремни плотнее. Карран, расправив крылья, приближался к невидимой границе, когда должен был взлететь. Птица уже начала взмахивать крыльями, пытаясь оторваться от земли. Саша напряженно глядел вперед, через голову птицы. Его сердце билось сильнее, захватило дух и пересохли губы.

Инстинктивно Саша прижался к шелковистой шее… карран взлетел, резко порвав нити притяжения. Под свист воздуха в ушах они описывали круги, поднимаясь по спирали. Из тьмы к свету. Сашу, привычного к полумраку загона, теперь заливал солнечный поток, из отверстия в куполе.

Острам сложил крылья…

…и вырвался из узкого кольца в ослепительно чистое небо.

Карран расправил крылья и лег на воздушную плоскость ветра. В этот момент Саша, под напором хлеставшего в лицо воздуха слегка наклонился. И птица тут же бросилась вниз. Дома стремительно приближались и мальчик не на шутку испугался. Так же инстинктивно он отклонился назад. И карран снова взлетел вверх.

Такова была вторая система управления карраном. Легкие наклоны поворачивали курс огромной птицы, поднимали ее выше или ниже. Искусные наездники составляли с птицей единое целое, когда и птица и всадник чувствовали малейшее движение друг друга. На то, чтобы научиться этому, уходили годы.

Но как это выглядело… Саша видел, как Остег выводил своего каррана. Их полет был словно танцем Ярби, в лучах которого они перетекали, выполняя немыслимые фигуры и пируэты.

Саша вспоминал это, пока под легкую дрожь распущенных перьев его уносило на север. Над серо-коричневыми улочками и домами, к зеленым лугам. Он вспомнил рассказы наездников и слегка ударил ногами бока каррана. Острам ускорил полет, до свиста в ушах.

Ноги вообще играли большую роль. И особенно в третьей, боевой системе. Ведь наездники учились летать не просто так. Воздушные воины сражались с помощью птицы, указывая ей цели и сами.

Они сбрасывали на головы врага горшки и бурдюки с легковоспламеняющимся маслом, сжигая дома врага и сея ужас в рядах солдат, вспыхивавших как спички. Кроме того, врагами наездников могли быть как другие карраны, так и иные воздушные противники. Саша слышал, что у лесников есть такие. В воздухе наездник сражался с помощью лука и меча.

И вот здесь требовалось настоящее искусство. Когда наклоны и смещение центра тяжести переставали играть роль уздечки для каррана, в ход шли ноги. Воин мог вертеться, резко поворачиваться, но ноги, словно отдельная часть тела занимались своим делом. Слегка сдавить или ударить левой или правой – карран повернет. Поднять ноги выше – карран наберет высоту. Опустить – снизится. А если ноги одновременно сжать – замедлит полет.

И все это дублировалось словами, разными для каждого всадника. Например, приказ к атаке можно было отдать только голосом. Хотя вот приземление и взлет тот же Родам, да и Остег, выполняли вообще без слов… Но так могли не все.

Саша прекрасно понимал теперь, какие сложности имел в виду старый наездник. На земле все инструкции казались не слишком сложно выполнимыми, но в воздухе… Саша боялся представить, что будет, если на них кто-то нападет. Он и так с трудом управлял карраном, в постоянном напряжении боясь слишком сместить тело.

Он так и летел, час за часом, и болела спина, затекли ноги. Лишь иногда он позволял себе менять направление и высоту полета.

И все же, ничто не могло ему помешать наслаждаться процессом полета. В его голубых глазах мелькали белыми стрелами облака, а лучи Ярби играли на ресницах. Змеившиеся под ногами темные линии рек, словно след кисти художника на фоне зеленеющих равнин и лесов, притягивали взгляд.

Хотя ветер окрасил красным лицо, а страх не совладать с норовистой птицей пульсировал где-то на краю сознания, он улыбался.

А когда он привык к птице, когда он, послушав Ворона, отдался наблюдению, пришло ощущение единства. И тогда он, в безграничной эйфории, наклонился вперед, направив каррана к земле…

Над проносившимися в нескольких метрах снизу стеблями травы…

Над бурлящими потоками…

И гладью заснувшего озера…

А затем ввысь, в голубой небесный поток, когда под ногами облака, а над головой потемневшая от проступивших звезд вечность.

Отвергая предрассудки

– Почему, при всей своей жестокости, эти люди так просты? Такое отношение к гостям… к знакомым и друзьям, да даже к врагам. Мой мир… Там не то что не так, но мне кажется, что все слишком сложно и доброту так трудно заметить… а показывать ее боятся.

– Местные жители… Эти люди умеют уважать других.

Саша снова видел Ярда, принимавшего его в своем доме. Естественно и просто, как родственника – достаточно было слова Пана.

Затем возник образ, созданный Вороном. Это был небольшой клуб. На современной, освещенной прожекторами сцене, стоял у микрофона человек в темных очках. Зрители, по рядам кресел перед ним, вслушивались в речь:

– Как и дети информационного общества, дикари не обладают достаточным пониманием сущности человека. Только вот наши современники считают, что понимают, они невежественны из-за нежелания понимать. Да, они не смогли бы постичь сущность человека. Но могли бы хотя бы признать, что на нашем уровне развития этого сделать нельзя. Вместо этого они решили, что уже п о ч т и всё знают, – здесь вещавший скривил губы, прежде чем продолжить. – Под этим почти скрывается огромный пласт знания, но их ярлыки подменили им все.

Ведущий сделал небольшую паузу, и Саша поднялся со своего места во втором ряду.

– А люди прошлого мира невежественны в отсутствии знаний. – То ли возразил, то ли уточнил Саша, глядя на оратора.

– Верно, – согласился оратор, – но это оказывает им хорошую услугу. Они живут в мире тайн, где человек – одна из самых больших. Неудивительно, что даже самых циников здесь может мучать совесть – кто знает, насколько большой грех ты совершил? Даже те, кто говорят, что бога нет, имеют сомнение – а вдруг? Ведь они так немного знают об окружающем.

Так они отличаются от потребителей современного общества, решивших, что знают всё, что бог им не нужен или же овеществляющих бога, как и всё вокруг.

На лице человека снова возникло презрение.

– Да, люди прошлого могут быть жестоки. Как дети. Жестокость легко сочетается с верой в чудо. Ведь это просто следование чувствам. Умнейшие их современники могут обвинять их в невежестве, но они еще не видели твоих современников… – вещал оратор, – «Мир победившей логики». Мир обмана, царство вещей, живущее в головах больного общества…

– Ты говоришь эмоционально… Но чего-то не хватает… Словно ты знаешь больше, чем говоришь, – снова прервал его Скиталец, – Нет, даже не так. Ты не говоришь эмоционально, а просто используешь эмоциональные слова.

– Верно – рассмеялся человек и образ исчез.

Ворон продолжил уже из темноты.

– Ты должен понимать, что хочешь услышать, когда задаешь вопрос.

В мгновение ока Скиталец оказался на улице. Небольшой городок, с медной статуей одного из старых вождей на площади. Пятиэтажки, киоски и оживленные машинами дороги. Рядом с ним остановилась машина. И Скиталец мог слышать, как радио вещало из открытого окна:

– Нечистоты, убийство, животное удовлетворение потребностей… У этих людей мало проблем с психологией. Они с легкостью упрощают изменчивую религиозную и светскую мораль и подстраивают под себя. Потому что они остаются животными более, чем современные люди.

Из окна автомобиля вылетел бычок, снопом искр разбившись о мостовую. Машина тронулась с места, но Саша теперь слышал голос Ворона не только из радио. Всего мгновение назад площадь перед статуей была чиста, теперь же там стояли рекламные щиты с прибитыми к ним плакатами. И Саша видел, как на одном из них, девственно чистом, возникают буква за буквой, формируя строки:

«Общество загнивает, говорят тебе? Не верь! Эти слова – лучшее подтверждение того, что общество видит и исправляет свои проблемы».

Саша был уверен, что мгновение назад это был обыкновенный плакат большого размера, но теперь это уже был механический рекламный щит. Заскрежетали жалюзи и надпись изменилась.

«Разве мы дикари – не видеть своих проблем? Мы должны думать и решать их. Невежество приносит кратковременное счастье и затем – горе. Учись, и вместе мы построим дорогу в будущее».

– Дикари… – Сказал вдруг один из прохожих, читая плакат. – Если бы не одиночки, кричащие о гуманизме, они бы до сих пор резали друг друга за блестящую бусину. Да и какая у них ценность жизни? Никакой, одна видимость.

– Вы философ? – спросила его полная женщина, тоже смотревшая на экран.

– Нет, просто странно, вешают такие плакаты. Привлекает внимание, и вот, стою, думаю. Хотя, казалось бы – к чему это?

И снова площадь изменила свой вид. Рекламные щиты сменились огромными телеэкранами, пятиэтажки исчезли, освободив пространство вырастающим на глазах многоэтажкам. На одном из экранов рассуждал какой-то ведущий:

– Путь, которым движется общество, это именно то, что приведет нас к истинному величию разума. Всю свою историю мы боремся со своим животным началом. Из открытой стадии мы перешли в закрытую. Теперь это внутренняя борьба. Однако, мы все еще не можем избавиться от необходимости выживать… Ведь проблема распределения ресурсов всегда остро стоит перед человечеством.

– Когда бог уже не может оправдать животных поступков, приходиться лгать самому себе. – Покачал головой тот же прохожий, не двигаясь с места.

Саша теперь присмотрелся к нему – это был молодой человек в рубашке с короткими рукавами и шортах. Глаза его были скрыты светозащитными очками.

– Подожди, дай подумать – обратился к соседу Саша, уверенный, что говорит с Вороном.

Площадь мгновенно замерла. Ответ звучал словно бы за кадром фильма.

– Верно. Чтобы принять очевидное, поддавшись эмоциям, думать не надо. Но если ты хочешь видеть больше…

Саша вдруг ощутил на голове очки. Сняв их, он удивленно заметил, что сидит в обыкновенной комнате, а все происходящее ранее – было, действительно, фильмом, транслируемым на стекла очков. В комнате он был абсолютно один, но Ворон ведь всегда был рядом.

– Да. Продолжай, – просто сказал Скиталец.

Одна из стен в комнате, являвшейся небольшим кинотеатром, вдруг осветилась. Она оказалась стеклянной, и человек в темных очках стоял за ней. Он был одет в кофту и джинсы, в зубах сжимал сигарету. Было неясно, смотрит ли он на мальчика, но он спросил:

– То о чем я говорил тебе… Как ты это видишь?

– Ну… ты говорил, о проблемах. Ты хотел сказать, что человечество решит их? Все сложнее поведение людей, потому что они пытаются это сделать, так?

Человек кивнул.

– Верно, и сделают. Они решат эти проблемы и породят новые. Ваше общество попыталось избавиться от жестокости, взяв человечество под контроль. Получилось ли? – выгнул он бровь. – Очевидно, что гуманизм проделал большой путь. И отношение большинства людей к смерти изменилось. Не так, как это было бы лучше для их понимания мира, но так, как это лучше для взаимодействия с ним. И в этом ключ.

Усмехнувшись, человек потряс небольшим прибором, в котором Скиталец интуитивно опознал проектор. Затем человек продолжил:

– Люди всегда будут понимать мир так, как будет лучше для взаимодействия с ним. Сами усложняют систему и сами следуют за ней.

Щелчок, и Скиталец снова стоял во Тьме, один. Ворон помолчал, а затем заговорил несколько другим, более спокойным тоном:

– Ты молодец, что не спрашиваешь меня о боге. Здесь это не важно. Говорить, что бога нет, не зная, также нелепо и невежественно, как и говорить, что он есть, не видев его. Здесь важно лишь то, что рядом. Даже если бога нет… кто из вас знает ч т о есть? Тайн еще великое множество и считать, что вы уже так много открыли – невежество. Если ты решишь для себя – искать бога, то следуй этим путем. Если тебе это не нужно, то зачем придумывать лишнее? И никаких сомнений. Верующий, атеист, агностик… всё это лишнее. Отбрось то, что не важно.