Текст книги "Командиры мужают в боях"

Автор книги: Иван Исаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

– Смотри, не выпускай провода из рук, а то собьемся…

– Идем точно, – спокойно ответил солдат. – Сейчас будет огневая позиция полковой пушки, а дальше, в лощинке, – командир третьего батальона…

Майор Бурак сидел в неглубоком окопчике, накрытом плащ-палатками. Он доложил, что хочет попробовать несколько улучшить позицию батальона, сблизиться с немцами, чтобы утром удобнее было атаковать.

– Быстрее ворвемся во вражеские окопы.

– А командир полка знает об этом? – осведомился я.

– Знает.

– Тогда действуй.

– У меня все готово.

Майор Бурак ракетой подал сигнал. Сразу же застучали пулеметы и автоматы, послышались разрывы мин. Немцы, видимо, не ожидали нашей вылазки, поэтому среагировали не сразу. Когда же начали освещать местность и вести огонь, роты 3-го батальона уже сделали свое дело и в нескольких местах даже ворвались в окопы противника, не потеряв при этом ни одного человека. Гвардейцы быстро окопались. Гитлеровцы усилили пулеметно-автоматный огонь. Когда он немного поутих, мы с Бураком прошли по подразделениям и разъяснили солдатам задачу на завтра. То, что с полком будут действовать танки, рождало у всех уверенность в успехе.

Я собрался было в обратный путь, намереваясь хоть немного поспать у себя на НП. Но неприятель опять открыл огонь.

– Давай, Старков, подождем, может успокоятся.

– А я уже и провод взял.

– Полежи. Правда, сыро сейчас.

– А я сел на противогаз.

Сколько ни ждали – огонь не прекращался.

– Пойдемте, товарищ майор, он теперь до утра психовать будет.

– Ну ладно, потопали.

Впереди пробирался Старков, за ним я. Стрельба усилилась, и мы ускорили шаг. Иногда даже делали перебежки. Теперь Старков был рядом со мной. Трассирующая пуля пролетела совсем близко, мне показалось, что сквозь него. Однако Старков продолжал бежать. Вдруг я услышал жалобное:

– Товарищ майор, я убитый…

– Убит, а бежишь? Как же это?

– У меня… У меня изо рта кровь…

Я схватил его под руку.

– Куда попала пуля?

– Не знаю, из горла идет кровь…

– Давай я посмотрю и перевяжу.

Старков присел. У него действительно изо рта шла кровь.

– Снимай противогаз, автомат, бери меня за шею, я тебя понесу.

– Нет, я сам…

– Тогда давай все сюда.

– Я сам…

– Что ты разговариваешь! – Отобрав у Старкова оружие, лопату, я взял его под руку и повел.

Сначала он шел хорошо, потом стал все чаще просить отдохнуть. Кое-как добрели до огневой позиции полкового орудия. Здесь с него сняли верхнюю одежду, подняли гимнастерку: пуля вошла немного ниже правой лопатки и вышла через правую сторону груди. Бинтовать было очень неудобно, но все же сделали перевязку. Оставив артиллеристам имущество и оружие Старкова, я сначала повел, а потом понес его на полковой НП, откуда его отвезли в санроту полка. Он никуда не хотел ехать из части, даже в медсанбат. Его оставили в санроте, где он и находился до выздоровления.

Утром после непродолжительного артиллерийского налета началась атака. Вслед за двумя КВ и несколькими Т-70 поднялись и устремились к окопам врага стрелковые подразделения. Схватка была короткой. Гитлеровцы не выдержали решительного натиска гвардейцев и откатились назад.

В штаб полка направили первых пленных – шесть или семь человек.

Полк продвинулся на три-четыре километра и снова был приостановлен сильным огнем танков и пехоты врага. Мы потеряли один КВ. Целищев, начальник разведки полка Петр Пантелеевич Сухомлинов и я подошли к подбитой машине: у нее недоставало гусеницы, а в носовой части застрял бронебойный 75-миллиметровый снаряд.

Целищев полез внутрь КВ. За ним последовали и мы с Сухомлиновым. Боекомплект снарядов оказался почти нетронутым, башня вращалась легко, прицел тоже был в порядке.

– Пожалуй, получится неплохой бронированный НП, – вслух подумал я, и мы принялись за дело: затащили в люк телефонный аппарат, связные отрыли возле танка окопы.

Мы видели, что противник производил в глубине перегруппировку: то шли его пехотные колонны, то артиллерия на конной тяге, то бронетранспортеры, а нас держали их танки.

Целищев вертел, вертел башню КВ, потом зарядил пушку и ударил по неприятельской бронемашине. Снаряд лег недалеко от цели. Начальник артиллерии полка выстрелил еще раз. Бронеавтомобиль загорелся.

– Вот это мы! – торжествовал Сухомлинов.

– А ты-то при чем?

– А кто снаряд подавал?

– Мы пахали.

– Не пахали, а стреляли!

И они с Целищевым принялись охотиться за неприятельскими машинами. Но вот в броню ударило что-то тяжелое. Нас оглушило, в лицо брызнули мелкие осколки. Это противник, обнаружив, что КВ действует, обстрелял его. Целищев и Сухомлинов прекратили стрельбу. Замолчали и гитлеровцы. Я приоткрыл люк и окликнул связных и связистов:

– Все ли живы?

В ответ услышал бодрый голос:

– Все в порядке, мы же в окопах, да и ваш танк здорово нас прикрывает.

– Посмотрите, где перебит провод, и соедините, – приказал я.

Связь была восстановлена, и я доложил Палицыну обстановку. Он сказал, что нужно закрепиться. Я передал это распоряжение Бураку и Сазонову. Целищев снова открыл огонь из пушки. Неприятель ответил тем же.

– Брось ты это занятие, – взмолился я, – дай мне возможность перебраться в окоп.

– Что, плохо быть танкистом?

– Не завидую… Чувствую себя, как оглушенная рыба.

Выбраться из танка удалось лишь вечером. Нет, что ни говори, а на земле куда лучше. Наверное, для пехотинца нет брони надежнее, чем окоп.

В штабе нас ожидала новость: оказывается, жители Владимировки среди взятых утром пленных опознали нескольких фашистов, которые сожгли наших солдат и застрелили младшего лейтенанта, выпрыгнувшего в окно. Гитлеровцев судили. За совершенное злодеяние их приговорили к смертной казни через повешение.

В наступательных и оборонительных боях прошел весь февраль.

ПОСЛЕДНИЕ БОИ

осьмого марта 1944 года после пятидесятиминутной артиллерийской подготовки наши войска перешли в наступление. Снег к этому времени уже стаял, и чернозем превратился в тяжелое липкое месиво. Автомашины буксовали, повозки еле тащились, пехота с трудом передвигала ноги. И все же неведомо откуда брались силы, и царица полей успешно наступала. «Неведомо откуда», – сказал я, но нет, я знаю, откуда брались силы у наших солдат, – мы наступали! Хоть и медленно, как нам казалось, однако продвигались все дальше и дальше, гнали врага, вызволяли из фашистской неволи наших людей, и именно это поднимало дух солдат, удесятеряло их энергию.

Противник неоднократно контратаковал нас, пытаясь застопорить наше продвижение, но каждый раз мы отражали его натиск. По мере приближения к районному центру Новоукраинка сопротивление врага усиливалось.

Впереди, примерно в полутора километрах от нас, виднелся курган со странным названием Могила раскопана. Там вел упорный бой соседний полк. Командир дивизии приказал и нам атаковать эту высоту. Перед курганом расстилалось ровное поле с высокой стерней и кучами прошлогодней соломы. Чуть поближе стояли какие-то копны. Враг вел одиночную стрельбу из винтовок. Откуда? Сколько мы ни наблюдали, обнаружить не удалось.

1-й батальон поротно начал выдвигаться на исходные позиции. Начальник артиллерии полка Николай Дмитриевич Целищев и я находились в это время в 3-м батальоне. Целищев из своего «личного оружия» (45-миллиметровой пушки) принялся бить по копнам. Оттуда выскочили и устремились к кургану неприятельские солдаты. 3-й батальон открыл огонь и многих уничтожил. Однако стоило ему подняться в атаку, как с поля снова послышались винтовочные хлопки. Несколько гвардейцев упали, сраженные фашистскими пулями. Майор Карп Алексеевич Бурак получил ранение в глаз.

Атака высоты с ходу не удалась. Наступил вечер. На фоне темного неба, словно на экране, было видно, как одна за другой проносятся, разбрасывая по ветру огненные хвосты, вражеские реактивные мины. Казалось, они неизбежно накроют нас. Но вот прогремел очередной взрыв – и все разом стихло.

Мы снова поднялись и двинулись к кургану. Неподалеку от него стояло несколько тридцатьчетверок. Не знаю, по чьему распоряжению были созданы две группы: в каждую входили танк и стрелковое отделение.

Как потом выяснилось, на поле имелись окопы без брустверов. За высокой прошлогодней стерней их не было видно. В этих ячейках укрывались гитлеровцы. Они-то и вели прицельный огонь. Наши танки проутюжили неприятельские окопы.

Ночью мы были усилены минометным полком из Резерва Верховного Главнокомандования, которым командовал майор Цурбанов, тот самый, что командовал у нас минометной ротой в сорок втором году.

После артиллерийского налета подразделения поднялись в атаку. Завязался ожесточенный бой. Со стрелками действовали три САУ-76. Но две самоходки почти сразу подорвались на минах. Несмотря на это, батальоны продолжали двигаться к вершине кургана. Казалось, победа уже в наших руках. Однако атака захлебнулась, и гвардейцам пришлось залечь. Мы чувствовали, что противник обороняется из последних сил. Требовалось небольшое усилие – и наступил бы переломный момент. Но и мы выдохлись. Целищев выставил свои батареи на прямую наводку, расчеты вели огонь почти в упор, а завершить штурм высоты не удавалось. Такая неясная обстановка – не победа и не поражение – сохранялась до второй половины дня. Нужен был какой-то толчок, чтобы бойцы дружно поднялись и смели со своего пути неприятеля.

Я уже говорил, что с нами помимо самоходок действовали танки. Когда стрелковые подразделения залегли, они оттянулись немного назад и находились перед полковым наблюдательным пунктом. Одна тридцатьчетверка, приблизившись к переднему краю, начала маневрировать. Ползала, ползала по склону и вдруг на полном ходу рванулась на высоту. Это было так неожиданно, что гитлеровцы даже не успели среагировать. Стреляя из пушки и давя врага гусеницами, Т-34 выскочил на вершину кургана. Первыми его поддержали артиллеристы Целищева. Один из расчетов быстро выкатил на захваченную позицию орудие. Потом в едином порыве поднялись наши стрелки. Курган был взят!

Тридцатьчетверка тем временем ушла на обратный скат и, как мы узнали после, одержала еще одну победу– уничтожила несколько вражеских минометов с солдатами. Пока экипаж Т-34 занимался этим, из глубины обороны противника выползли три фашистских танка. Тридцатьчетверка дала задний ход и незаметно спряталась под скирдой соломы. Подпустив неприятельские машины совсем близко, тридцатьчетверка почти в упор расстреляла их.

Командир полка подполковник Василий Семенович Палицын пригласил командира Т-34. Пред нами предстал высокий старший лейтенант с раскрасневшимся, возбужденным лицом. Светло-карие глаза его так и сияли от радости. Палицын выяснил, что отличившийся экипаж входит в состав одного из подразделений 5-й гвардейской танковой армии.

Мы все от чистого сердца поблагодарили танкистов за помощь, которую они нам оказали.

Наш полк снова устремился вперед. К утру мы подошли к населенному пункту, занятому противником, и быстро выбили его оттуда. За селом у немцев был подготовлен оборонительный рубеж с проволочными заграждениями и хорошо оборудованными траншеями в полный рост. Но фашистам не удалось занять их. Гвардейцы опередили.

На этом рубеже 39-й гвардейский стрелковый полк задержался на сутки. Затем вместе с другими частями дивизии продолжал наступать в направлении Новоукраинки.

16 марта соединение вышло к железной дороге и нависло над левым флангом группировки противника, находившейся в Новоукраинке. 17 марта соединения и части 32-го гвардейского стрелкового корпуса штурмом овладели этим населенным пунктом.

За умелые действия и успешное выполнение боевых задач Указом Президиума Верховного Совета СССР 13-я гвардейская стрелковая дивизия была награждена орденом Суворова II степени.

Дальше наш путь лежал на Первомайск. Дороги были буквально забиты брошенной врагом техникой. Издали иной раз казалось, будто подходим к какому-то селению, а вблизи обнаруживали, что это крытые машины. Уж на что Николай Целищев был любитель повозиться с техникой – и то потерял интерес к ней. Приглядывался только к тягачам на гусеничном ходу.

Противник упорно сопротивлялся. На подступах к городу он подготовил оборонительный рубеж. Протаранить его с ходу не удалось, хотя с нами и взаимодействовала кавалерийская дивизия. У конников сороковых годов имелись танки, зенитные орудия и много другой техники. Т-34 у них были самых последних выпусков с длинноствольной 85-миллиметровой пушкой.

На рассвете 21 марта после артиллерийской подготовки гвардейцы прорвали оборону врага. Одним из первых в Первомайск вошел батальон Михаила Сазонова. В отдельных домах еще находились гитлеровцы. Они оказывали сопротивление. Но передовые подразделения не стали вступать с ними в бой. Не задерживаясь, они устремились к Южному Бугу, чтобы захватить мост и форсировать реку, не дать фашистам закрепиться на противоположном берегу.

Мост уже был разрушен. Взрывали его гитлеровцы, видимо, впопыхах: он всего-навсего осел, и только с противоположной стороны несколько пролетов развалилось. Не успевшие переправиться фашисты бежали вдоль берега вниз по течению реки. Некоторые бросались в весенние мутные воды Буга, пытаясь спастись вплавь. По ним били пулеметы. Продолжалась стрельба и в городе.

– Что будем дальше делать? – спросил Сазонов.

– Готовиться к форсированию. Хорошо бы хоть как-нибудь восстановить мост…

– Сейчас не даст. Вон, видишь? – И Сазонов указал на дот, который прикрывал устье реки Синюхи, впадавшей в этом месте в Южный Буг.

Слева от моста мы заметили еще одну долговременную огневую точку. Обе трехамбразурные. Я сказал Сазонову:

– Организуй сбор лодок у населения. Поищи бочки. Будем делать плоты.

Сазонов отдал приказание Мирошниченко, тот – в роты, и работа по заготовке плавучих средств закипела. К нам пришел капитан Михаил Иосифович Ерофеев.

– Что слышно?

– Думаем с Сазоновым, как форсировать Южный Буг, – ответил я. – Жители говорят, будто на аэродроме много самолетов, не могут подняться из-за грязи. Вот бы их захватить! Пехота захватывает самолеты. Здорово звучит! Не правда ли?

– Опустись на землю, мечтатель!

– На земле, Михаил Иосифович, мы собираем лодки, бочки и все, что можно приспособить для переправы.

Вечером командир полка позвонил мне по телефону:

– Готовьте подразделения к форсированию реки ночью. Что у вас уже сделано?

– Сазонов запасся пустыми бочками из-под бензина, сооружаем из них плоты, нашли две лодки.

– Начальник штаба направляет вам расчет на форсирование по эшелонам.

– А лодки будут?

– Даем четыре малые надувные лодки разведчикам, они прибудут в 1-й батальон.

С наступлением темноты Сазонов послал несколько солдат к мосту измерить глубину реки в том месте, где нет пролетов.

Бойцы вернулись с доброй вестью:

– Там неглубоко, можно пройти вброд.

Это несколько изменило наши планы. Решили начать форсирование в тишине, внезапно: взвод разведчиков на четырех лодках – выше моста, а 1-й батальон под прикрытием мостовых конструкций сперва переправит на лодках группу стрелков. Когда они зацепятся за берег, главные силы пойдут по мосту, а дальше – вброд.

Я решил переправиться вместе с разведчиками. Погода благоприятствовала нам: шел мелкий моросящий дождь. В кромешной тьме точно в назначенный час гвардейцы осторожно спустили на воду надувные резиновые лодки и, бесшумно работая веслами, медленно поплыли к противоположному берегу. Я плыл с командиром взвода. Над рекой стояла тишина: ни выстрела, ни стука, ни всплеска. Время тянулось томительно долго. Наконец лодка мягко толкнулась о берег. Мгновенно все выскочили и устремились к траншее, ведущей к доту. В ней никого не оказалось. Дот тоже был пуст. Рассредоточившись, мы ждали, когда 1-й батальон подаст сигнал, что достиг берега. Внезапно в темноте зазвучала немецкая речь. Голоса приближались. Мы изготовились. Я приказал подпустить фашистов вплотную. Нас было человек восемнадцать-двадцать.

– Приготовиться… Огонь!

Треск автоматных очередей слился с взрывами гранат. В считанные минуты фашисты были уничтожены. Одновременно с нами огонь открыл и 1-й батальон. Разведчики бросились к ближайшим домам. Застигнутые врасплох гитлеровцы не смогли оказать серьезного сопротивления. Очень скоро гвардейцы Сазонова достигли центра города. Мы встретились с ним у здания какого-то института. Его батальон и разведчики овладели основными магистралями. Плацдарм был захвачен, и противник теперь бессилен помешать переправе через реку главных сил.

Сазонов пошел в роты, чтобы организовать оборону занятого рубежа, а я с начальником штаба и разведчиками остался в здании института. Здесь у немцев, видимо, был госпиталь: повсюду валялись одеяла, белье, склянки с лекарствами. Мы очистили для себя несколько комнат на первом этаже и перед зданием отрыли окопы.

Кто-то нашел стеариновые плошки. Зажгли их, занавесив окна одеялами. Телефонисты, воспользовавшись вторым рейсом разведчиков, протянули через Буг связь, и я доложил обстановку подполковнику Палицыну. Он одобрил наши действия и пообещал прибыть к нам. Я попросил прислать сюда артиллеристов, так как ожидал контратак неприятеля. Только закончил разговор с командиром полка, как раздался звонок Сазонова.

– Помогите, нахожусь на втором этаже с командиром 2-й роты, а в первый этаж ворвались фрицы…

В трубке что-то затрещало, послышались выстрелы, потом взрыв гранаты. Связь прервалась. Взяв взвод разведчиков, я побежал с ними к дому, где дралась 2-я рота. Фашисты уже отходили. Бойцы, развернувшись в цепь, открыли автоматный огонь. Три гитлеровца упали. Приблизились к зданию, в котором находился Сазонов. У входа лежали два убитых гвардейца. Влетели в помещение. Внизу никого не было.

– Сазонов!

– Я здесь! – Михаил сбежал по лестнице со второго этажа.

– Цел?

– Цел. Жалко, двоих наших убили…

– А зачем тебя понесло на второй этаж?

– Хотелось посмотреть, виден ли аэродром.

– Надо было выставить охрану понадежнее.

– Так у меня никого не было, кроме связных, ординарца и телефониста. Двоих оставил внизу. Хорошо, что телефон взяли с собой наверх.

– Командиру всегда нужно быть с людьми. Особенно в населенном пункте нельзя отрываться. Как закрепитесь, похороните погибших.

Отправив прибывших со мной бойцов назад, в здание института, мы с Сазоновым проверили, как закрепляются роты, и вернулись в штаб. Ожидая, что неприятель попытается пробиться в район переправы и отрезать нас от реки, я приказал командиру разведчиков отрыть окопы у изгиба Южного Буга. Еще одну позицию, преграждавшую врагу путь к переправе, мы подготовили на левом фланге батальона, на случай, если гитлеровцы прорвутся в стыке между нашим и 34-м гвардейским стрелковым полком.

Первомайск в основном был освобожден. В руках противника остались лишь несколько улиц и аэродром.

22 марта город был полностью очищен от врага подошедшими частями. Москва отметила эту победу салютом. Указом Президиума Верховного Совета СССР наша дивизия была удостоена второго ордена Красного Знамени. Теперь она стала именоваться—13-я гвардейская Полтавская ордена Ленина, дважды Краснознаменная, ордена Суворова II степени стрелковая дивизия. Всему личному составу Верховное Главнокомандование объявило благодарность.

Настроение у всех было приподнятое. Ломая сопротивление врага, преследуя его днем и ночью, мы рвались к нашей государственной границе.

2 апреля 13-я гвардейская дивизия наступала в направлении станции Затишье. Батальон Сазонова двигался колонной прямо по полю. По дороге шла артиллерия. Мы с капитаном Ерофеевым верхом на лошадях ехали впереди орудий. К нам пристроились несколько человек из тыловых подразделений, тоже верхом. Левее наступал 42-й гвардейский стрелковый полк. Погода не благоприятствовала нам. Накануне ударил мороз, грязь сковало льдом, образовались кочки, идти было чрезвычайно тяжело. Повозки громыхали, как по булыжной мостовой.

Приблизившись к железной дороге, увидели на путях скопление вагонов. Когда до составов осталось метров триста – четыреста, услышали взрывы.

– Похоже, рвутся гранаты, – заметил я.

– Кто может там быть? – в раздумье спросил Ерофеев.

– Кто его знает… Возможно, разведчики…

– Давай подскочим, может, помочь нужно, – предложил Ерофеев.

– От нас помощь невелика! Два пистолета, да вот у них карабин, – кивнул я на тыловиков. – А впрочем, можно и подскочить.

– Тогда аллюр три креста…

И мы помчались к вагонам. Мать честная – да это же пятидесятитонные бензиновые цистерны! Где-то за ними опять раздались хлопки несильных взрывов – команда гитлеровцев взрывала рельсы.

Ерофеев спрыгнул с лошади и по буферам стал пробираться поближе к фашистам, я последовал его примеру. Когда мы открыли огонь, неприятельские солдаты дали стрекача, а их офицер, подбежав к одной из цистерн, попытался открыть кран. Но не сумел. Тогда он чиркнул то ли зажигалкой, то ли спичкой и поднес ее к застывшему отверстию. По трубке пополз голубой огонек. Ерофеев выстрелил в фашиста из пистолета. Офицер упал. А пламя уже охватило кран. «Если загорится бензин, быть большой беде, – подумал я. – Ведь тут не меньше двадцати цистерн, а в вагонах наверняка имеются боеприпасы». Ерофеев бросился к огню и шапкой погасил его. Вернулись бойцы, которые преследовали подрывников. Я оставил их в качестве часовых у спасенных цистерн.

– Какие проблемы решаете? – поинтересовался подошедший к нам Сазонов.

– Да так, просто разговариваем, – откликнулся Ерофеев.

– Как будем перетаскивать на ту сторону железнодорожного полотна орудия и повозки? – спросил Сазонов. – Вагоны стоят на многие километры сплошной кишкой.

– Пойдем посмотрим, может, где и найдем разрыв.

Ерофеев отправился в штаб полка, а мы с Сазоновым двинулись вдоль эшелонов. Чего только в них не было! Радиоприемники всех систем, бочки с повидлом и вареньем, мебель, проволока, гвозди, постели, боеприпасы и другое награбленное имущество. Сколько ни шли, «окна» между составами не обнаружили. Попытались сдвинуть вагоны. Кое-как это удалось. Через образовавшийся проход протащили пушки, повозки, провели колонны.

В близлежащем населенном пункте сделали привал, чтобы покормить людей. Сюда прибыли заместитель командира полка по тылу майор Афанасьев, из дивизии – подполковник Чеверда, из корпуса – полковник Андриец. Все они хотели запастись горючим, но на цистерны уже было наложено «вето» работниками тыла армии.

Тем не менее Афанасьев и Чеверда решили непременно наполнить бочки и скатить их под гору, в сторону от железной дороги: если этого не сделать, то автотранспорт дивизии отстанет. Некоторые машины находились еще под Кировоградом, застряли во время распутицы. Нам удалось наполнить и откатить от цистерн какое-то количество бочек.

Погода резко изменилась, подул ветер. Как ни странно, но 2 апреля разыгралась сильная метель. Видимость резко ухудшилась. На землю лег толстый слой снега. Артиллерия, минометы, повозки с пулеметами и прочим имуществом по полю двигаться не смогли. Поэтому было решено направить по целине пехоту, а артиллерию, минометы и повозки – по дороге в полосе наступления 42-го гвардейского стрелкового полка. Иного выхода у нас не было.

Наш полк должен был освободить Марьяновку. Мы с Сазоновым поехали верхом с колонной артиллерии. С дороги хорошо наблюдались стрелковые колонны. Похолодало. На Сазонове был трофейный прорезиненный плащ с пелериной, под ним стеганая телогрейка и обычные синие галифе.

– Что-то зябко, махнем рысью, может разогреемся, – предложил Михаил.

– Поехали, – согласился я.

Лошади пошли побыстрее. Вскоре показалась балка. Она упиралась в другую балку, образуя букву «Т». Прежде чем спуститься в лощину, мы осмотрелись. Слева на буграх я разглядел в снеговом вихре неясные фигуры людей.

– Кажется, фрицы…

– Откуда им быть? – возразил Сазонов. – Ведь тут должен находиться 42-й полк.

– Боя вроде не было.

– За метелью могли и не слышать. Раз противник не удержал станцию и дорогу, будет теперь откатываться дальше.

– Ну, а гражданским лицам что здесь делать в такую погоду?

Мы съехали в балку. Теперь ни мы, ни люди на буграх не видели друг друга. Недоброе предчувствие охватило меня, стало как-то не по себе.

– Подождем артиллеристов, они скоро подойдут, – предложил я. – Честно говоря, не хочется ехать дальше. И так сегодня с Ерофеевым по-дурацки выскочили к составам.

– Да ты, никак, боишься?..

Этот, хотя и заданный в шутку, вопрос стеганул по моему самолюбию.

– Ладно, поедем, только подержи Голубку. Я ненадолго сойду.

Спешившись, я отдал повод Сазонову, который, повернувшись спиной к ветру, стал напевать: «Накинув плащ, с гитарой под полою… не разбужу я сон красавицы моей…» У Сазонова был высокий конь огненнорыжей масти, а ноги в белых чулках. Моя Голубка – значительно ниже, шерстка у нее с заметной сединой, не отличалась особой красотой. Зато это была очень умная и быстрая лошадь, обученная всем кавалерийским приемам. За скорость солдаты называли ее «мессершмиттом», а Муха говорил:

– Товарищ майор, Голубка вас от любой смерти спасет. Она так разумна, что ей один раз покажи прием, и она повторит. И ест мало. Кармана овса хватает.

Эту убедительную речь в защиту Голубки Андрей Григорьевич Муха произнес, когда я хотел однажды оставить ее, раненную осколками при бомбежке…

Я начал проверять, как затянуты подпруги, словом, копался, чтобы выиграть время, в ожидании, что вот-вот подъедут артиллеристы.

Сазонов нетерпеливо обернулся и отдал мне повод:

– Как хочешь, а я совсем замерз.

Он повернул своего коня и поехал по ложбине вниз. Сев на лошадь, я догнал его, и вскоре мы увидели голубое пятно, оказавшееся, когда мы подъехали ближе, жилым домом.

– Вот и хорошо, сейчас уточним у жителей обстановку, – сказал как бы в успокоение самому себе Сазонов.

Это был хутор Веселая Балка. У крайнего дома в огороде стояла женщина. Мы подскакали к ней.

– Здравствуйте! Не знаете, кто на бугре, не немцы ли?

Женщина с минуту смотрела недоуменно, потом, обрадовавшись, кинулась к нам.

– Здравствуйте, здравствуйте… – и заплакала: – То фашисты…

А гитлеровцы уже бежали к нам. Уйти назад? Но тогда пришлось бы на виду у врага скакать на гору. Нам ничего не оставалось, как въехать в хутор и, прикрываясь домами, отстреливаться до подхода своей колонны.

– Давай, Михаил, за этот дом! – крикнул я Сазонову.

Голубка легко перемахнула через невысокую изгородь. В момент прыжка стрекотнул пулемет. Еще одна очередь – и пули вжикнули совсем рядом. Я соскочил с лошади: повод – в левой руке, пистолет – в правой. Из-за угла пытаюсь рассмотреть, откуда бьют.

Конь Сазонова лежал перед изгородью, а Сазонов метрах в пяти-шести от меня.

Неприятельский пулеметчик бил с порога дома, в котором Сазонов надеялся уточнить обстановку. Голубка натянула повод, колени ее подогнулись, и она рухнула, вырвав повод из моих рук.

– Михаил, жив?

– Жив… Ранен…

– Куда?

– В бедро.

– Ползи потихоньку ко мне.

– Не могу…

– Поднатужься! Если я выползу к тебе, он сразу откроет огонь.

– Не могу…

Я приблизился к Михаилу, отцепил от кобуры ремень – он был длинный – и бросил его Сазонову. Тот ухватился, и я стал потихоньку тянуть его, отползая к стене дома.

– Давай перевяжу.

– Не нужно, – выдохнул Сазонов. – Быстрее беги в батальон.

– Да ведь тут немцы, разве отсюда выскочишь? Доставай пистолет… Если полезут, будем отстреливаться, а батальон с артиллерией и так должны с минуту на минуту подойти.

– Помоги вытащить оружие…

Пистолет у Сазонова был маленький, словно игрушечный.

В этот момент в хуторе разорвалось несколько мин. Наши! За войну я и во сне научился различать по звуку, какое из орудий ведет огонь. То были 120-миллиметровые мины. Раздались автоматные очереди и взрывы 45-миллиметровых снарядов. Из дома, где был установлен пулемет, выбежало двенадцать вражеских солдат.

Справа появилась еще одна группа немцев. Там завязался бой. Я несколько раз выстрелил из пистолета. К дому, за которым мы скрывались, подбежали с несколькими артиллеристами Целищев и санинструктор 1-го батальона Вера. Она хотела тут же перевязать Сазонова, но он потерял сознание. Мы внесли его в горницу, уложили на лавку, и Вера занялась им. Пришел начальник штаба Александр Васильевич Мирошниченко и доложил, что хутор освобожден и нам приказано здесь закрепиться. Я отдал необходимые распоряжения. Сазонова перенесли на кровать и послали за линейкой на рессорах, чтобы отправить его в медсанбат или же в полковую санроту.

– Тебе лучше, Михаил? – спросил я.

– Дай пистолет…

– Ты сошел с ума! Сейчас отправим в медсанбат, все будет в порядке.

– Нет, это конец.

– Ты же был пять или шесть раз ранен, и каждый раз возвращался к нам, так будет и теперь, – принялся я уговаривать Сазонова. – Потерпи еще немного… Вот, попей…

Ему дали вина, и он успокоился.

Полковые связисты установили телефон. Когда я доложил обо всем, что произошло, командиру полка, тот отчитал меня за эту вылазку. А мне и без того было тошно: не удержал Сазонова, и вот расплата…

– Иван Иванович, подойди сюда, – тихо позвал Сазонов.

– Что, опять пистолет? Не получишь…

– А Тоню наповал… Хорошо, хоть не мучилась… – заговорил он вдруг об Антонине Гладкой, и я вспомнил о давнишнем разговоре с ней, когда она просила совета выходить ли замуж за Михаила. А теперь уж и ее не стало, и в Михаиле жизнь едва теплилась, и в самый трудный свой час он думал о ней.

Пришла линейка. Мы положили на нее перину, подушки и бережно перенесли Михаила. Завернули его потеплее, стали прощаться.

– Ну, Миша, выздоравливай побыстрее и обязательно возвращайся к нам. Пиши из госпиталя.

– Мертвые не пишут.

– Да выбрось ты из головы эту глупую мысль! – вскипел я. – За жизнь нужно бороться, а ты говоришь так, словно тебя уже нет в живых.

– Мне очень плохо…

Линейка увезла Сазонова.

…Отчетливо помню тот злосчастный день и разговор с командиром дивизии, который перед отъездом с хутора подозвал меня и поинтересовался, как был ранен Сазонов. Я ему все рассказал, как на духу.

– Ты уже не мальчик, а заместитель командира полка, – заметил генерал Бакланов. – Пора уяснить, что командуют боем командиры до роты, а начиная с батальона – управляют боем. Вот и потеряли лучшего в дивизии комбата.

– Виноват, товарищ генерал.

Бакланов все время смотрел прямо мне в глаза, и я, чувствуя свою вину, опустил голову, кляня себя в душе за браваду, которая так дорого обошлась нам.

– Голову опускать нечего, впереди еще много дела, а на будущее учти.

– Есть!

– Сазонову сделали операцию, ему стало легче. Вечером поезжай к нему, возьми с собой чего-нибудь повкуснее, заверни в штаб дивизии за письмом, я ему напишу. Машину даст командир полка.

Генерал уехал.

Вечером на машине Палицына я поехал к Сазонову. В темноте разыскал населенный пункт, где должен был находиться медсанбат, но он уже свернулся и уехал отсюда. Мне сказали, однако, что часть раненых еще здесь и ждет эвакуации в госпитали. Я стал расспрашивать жителей, не знают ли они, где лежит раненый капитан. Мне указали на хату, где будто бы был какой-то капитан. Постучался. Долго никто не открывал. Затем женский голос спросил: