Текст книги "Командиры мужают в боях"

Автор книги: Иван Исаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Не успел Кошкин сделать и несколько шагов, как к нам подбежал сержант Атаканов. Волнуясь, и оттого плохо выговаривая русские слова, выпалил:

– Там десять, двадцать, тридцать танка идет! – и махнул рукой в сторону переднего края.

– Чьи танки? – спросил Сазонов.

– Немса, немса…

Со стороны села Настеновка надвигалось девяносто шесть вражеских машин. На этот раз они, стреляя, шли под углом к нашему переднему краю, постепенно приближаясь к позиции 3-й стрелковой роты. За танками на бронетранспортерах следовала пехота. Она тоже вела интенсивный огонь. Гвардейцы отбивались. Захлебываясь, стрекотали пулеметы, непрерывно били противотанковые ружья. Однако выстрелов их за общим грохотом не было слышно. Но вот загорелся один танк, остановился другой, окутался дымом бронетранспортер…

Связь с ротами прервалась: вражеский танк намотал на гусеницу провод, который от НП был протянут одной линией во все роты – не из-за лени, а из-за нехватки кабеля. Поддержать подразделения нечем было. Одна надежда на минометы Карнаушенко. Но они хороши против пехоты, а не против брони. Карнаушенко мастерски отсек автоматчиков. Однако танки продолжали двигаться одни. Вот они уже навалились на окопы 2-й роты. Гитлеровцы словно знали, что здесь только два батальона стрелков и нет противотанковых средств. От взрыва связки гранат еще один «тигр» завертелся на месте. А остальные, проутюжив боевой порядок 2-й роты, поползли дальше, но не в глубину, а вдоль линии обороны. Под их давлением наша 1-я рота и 2-й батальон отошли за овраг и снова принялись окапываться. Танки противника вели огонь, а преследовать не решились.

Было обидно до слез потерять столько людей, громивших захватчиков в ожесточенных оборонительных и наступательных боях… И не потому, что воевать не умели, не потому, что не было средств борьбы с танками, а лишь оттого, что где-то, в каком-то звене не было вовремя организовано взаимодействие, кто-то из командиров неправильно оценил обстановку…

Ведь потом, спустя всего несколько часов, позади нас занял огневые позиции целый истребительно-противотанковый артиллерийский полк. Окажись он здесь тремя-четырьмя часами раньше, фашистские танки были бы уничтожены и мы не имели таких потерь.

Особенно тяжелый урон понес 1-й стрелковый батальон. В числе тех, кого мы недосчитались, оказался и старший лейтенант Иванников, командир 3-й роты, который пришел к нам в батальон совсем еще неоперившимся юнцом и в короткое время вырос в боевого, толкового офицера. Меньше других пострадали 1-я рота и 2-й стрелковый батальон.

Организовав оборону на новом рубеже и оказав помощь раненым, мы с Сазоновым отправились к командиру полка.

Когда пришли в штаб, Александр Данилович стоял у кукурузной копны.

– Потери?

– Сорок девять человек, – доложил Сазонов.

– У вас? – Харитонов взглянул на меня.

– Восемьдесят семь…

– Ну ладно, ты, Сазонов, молодой комбат, а ты?! – Харитонов обернулся ко мне. – Почему допустил, что противник побил людей при отходе?

– Товарищ подполковник, гвардейцы не отходили, а воевали. Они остались там, в окопах. Вам ведь докладывали, что нужна артиллерия…

Харитонов молча сверли меня глазами, желваки на его скулах судорожно двигались. Ничего хорошего это молчание не предвещало: должен же быть виновник этого поражения…

Не знаю, чем бы закончилась эта наша встреча, если бы из-за копны не вышел заместитель комдива.

– Харитонов!..

Александр Данилович с отчаянием махнул рукой и скрылся в блиндаже. Полковник Гаев потребовал сначала от меня, а потом от Сазонова подробного доклада о том, что произошло. Мы рассказали, доложили и о том, что всю ночь просили подтянуть к нам артиллерию.

– А почему вы неправильно информировали утром командира полка? Сообщали, что занимаете прежние позиции?

– Я докладывал правду. Но буквально через тридцать-сорок минут началась танковая атака, связь была прервана и об этом я уже не смог донести.

– Так точно, товарищ полковник, – вставил Сазонов, – мы все время были вместе.

– Хорошо, проверим, – и полковник Гаев пошел в блиндаж к командиру полка.

Мы с Сазоновым долго ждали. Появился Мороз и принялся нас успокаивать, дескать, Харитонову сильно досталось от генералов Родимцева и Бакланова. Однако мне от этого не стало легче.

Только много лет спустя, возвращаясь в мыслях к пережитому в тот день, я понял, в каком трудном положении оказался тогда командир полка. Ведь фактически получилось, что невольно он ввел в заблуждение старших начальников, доложив, будто полк занимает прежний рубеж, в то время как танковая группа неприятеля отбросила нас на два с лишним километра.

Наконец в сопровождении своего заместителя майора Фаворова, командира противотанкового дивизиона майора Розанова и полковника Гаева Харитонов вышел из блиндажа и приказал нам с Сазоновым с наступлением темноты восстановить утраченные позиции. Мне придавался дивизион майора Розанова. Фаворов командировался в наши подразделения и должен был контролировать выполнение поставленной задачи.

Мы с Розановым не преминули воспользоваться представившейся возможностью обсудить вопросы, связанные с совместными действиями. Он интересовался, что за танки у гитлеровцев, сколько их. Договорились, что с наступлением темноты он приведет свой дивизион в район моего НП.

Вернулись мы с Сазоновым к себе только под вечер измученные. От Ильина узнал, что в роты вернулись некоторые уцелевшие бойцы, а фашистские танки, напоровшись на плотный артиллерийский огонь, откатились за холм.

Вскоре, как и обещал, к нам прибыл с истребительно-противотанковым дивизионом майор Розанов, а с ним и майор Фаворов. Все вместе мы еще раз уточнили на местности задачу. В это время пришли разведчики. Сержант Атаканов доложил, что на участке 2-го батальона гитлеровцы ведут себя спокойно, а перед 1-м батальоном все время вспыхивает стрельба. Проникнуть к нашим оставленным окопам не удалось, а там, возможно, остались раненые.

Майор Фаворов сказал, что опекать меня он не будет и пойдет с Сазоновым.

– Ну, как будем действовать? – спросил Розанов.

– Давай так, – предложил я, – посадим на твои «виллисы» сколько сможем стрелков, развернем машины в линию и будем ехать до тех пор, пока противник не откроет прицельный огонь. А как только он это сделает, отцепим пушки. В то время как расчеты будут занимать огневые позиции, пехотинцы выдвинутся на исходный рубеж. Остальные подойдут туда потом. Минометчики прикроют нас…

– Не слишком ли рискованно? Можем потерять матчасть.

– Предложи что-нибудь другое.

– Половину орудий, думаю, надо оставить здесь. В случае необходимости они смогут стрелять прямой наводкой и поддержать действия передовой группы, а остальные потащим, как предлагаешь. На каждый «виллис» посадим по семь-восемь твоих гвардейцев.

– Не возражаю.

Отобрав людей, которые должны были ехать с первой группой пушек, мы объяснили им суть нашего замысла и предупредили, что действовать следует решительно.

Все заняли свои места. Машины, миновав овраг, начали подниматься вверх по полю и находились пока в мертвом пространстве. Пользуясь этим, водители набирали скорость. Когда до наших прежних позиций осталось рукой подать, в небо взвилась ракета и неприятель открыл огонь. Стрелков словно ветром сдуло с «виллисов». Они рванулись вперед, а артиллеристы стали отцеплять и разворачивать орудия. Майор Розанов, перебегая от расчета к расчету, давал установки. Гвардейцы залегли метрах в ста пятидесяти от артиллеристов и принялись окапываться.

Первый бросок прошел успешно. Спустившись с Розановым к оврагу, мы встретили цепи наших солдат во главе с Ильиным и Нефедьевым. Я остался с ними, а Розанов пошел к своим оставленным пушкам, чтобы подтянуть их.

Рубеж нам удалось занять не совсем тот, который удерживали утром: от него нас отделяло метров сто – сто пятьдесят. Всю ночь мы зарывались в землю. Дождь прекратился, и грунт немного просох.

НП разместили на склоне оврага, неподалеку от двух одиноких тополей. Кузьмич с усердием копал щель. Я посоветовал ему сделать ее подлиннее и поуже.

– Да хорошенько замаскируй.

– Все будет в ажуре…

Я пошел в роты. Бойцы работали молча, с какой-то злостью. Чувствовалось, что они горят желанием отомстить за гибель товарищей. Каждым своим нервом я ощущал, что ни один из них не сделает ни шагу назад.

Связался со 2-м стрелковым батальоном. Он почти полностью восстановил положение, только на левом фланге несколько не дошел до прежних своих позиций и находился на одной линии с нами.

Во второй половине ночи к нам явился высокий смуглый капитан и сообщил, что Нефедьев отстранен от занимаемой должности и что он прибыл вместо него. В чем дело? Мы терялись в догадках. Капитан ничего не объяснил, только сказал, что предстоит расследование.

Выслушав это, Нефедьев заявил, что никуда не пойдет и останется в батальоне.

Взошло солнце, туман в низине постепенно рассеялся. Поле казалось пустынным: и люди и техника были упрятаны. Тихо. Как будто и нет войны. Но такое безмолвие на фронте обманчиво. Около двенадцати часов после короткого артиллерийского налета на наши боевые порядки фашистские танки двинулись в атаку. Орудия майора Розанова молчали. Вражеские машины подходили все ближе. Они еще не видели наших пушек – так хорошо за ночь оборудовали и замаскировали свои огневые позиции артиллеристы.

– Иван Григорьевич, – обращаюсь к Розанову, – не пора ли?..

– Подожди, пусть еще подойдут. – А сам тоже заметно волнуется, ведь танков значительно больше, чем орудий.

Несколько пехотинцев на правом фланге 1-го батальона и на левом фланге 2-го, не выдержав этого напряжения, выскочили из окопов и стали отходить. Критическая минута! Я взглянул на Ильина. Он понял меня и пулей бросился в 1-ю роту.

В этот момент ударили наши противотанковые орудия. И сразу же одна из неприятельских машин задымила. Попятившиеся было стрелки вернулись в окопы.

Танки и укрывшаяся в окопах пехота противника открыли сильную стрельбу. Мы отвечали тем же. Истребителям удалось подбить второго «тигра», а вскоре и третьего… Фашистские танки остановились, затем, отстреливаясь, поползли назад и скрылись за скатом холма. Лишь несколько из них продолжали вести огонь.

Постепенно бой затих. Правда, некоторое время еще продолжалась редкая перестрелка, но вскоре и она прекратилась. С наступлением темноты фашисты отступили и заняли рубеж за Настеновкой. Село было сожжено ими дотла. Обо всем этом я доложил командиру полка.

Поздно вечером в батальон прибыли два старших офицера из прокуратуры и политуправления, их интересовали события вчерашнего дня. Мне пришлось подробно рассказать о случившемся.

– Но ведь людей вы потеряли, когда они отходили? – возразил представитель прокуратуры.

– Нет. Гвардейцы погибли, ведя неравный бой. В этом легко убедиться, если осмотреть позиции.

Мы прошли по местам, где оборонялись 3-я и 2-я роты, и приехавшие удостоверились, что солдаты этих подразделений действительно дрались геройски.

Представители уехали. А мы получили приказ о дальнейшем наступлении. Нефедьев был восстановлен в прежней должности.

Село Настеновка было первым на нашем пути населенным пунктом Полтавской области. Отсюда гитлеровцы начали откатываться за Днепр.

13-я гвардейская стрелковая дивизия перешла к преследованию разбитых частей дивизии СС «Мертвая голова».

ГВАРДЕЙСКАЯ ПОЛТАВСКАЯ

очью 20 сентября я получил приказание командира полка вывести батальон из боя и сосредоточить его в районе расположения штаба полка…

Мне не пришлось долго гадать, зачем. Подполковник Харитонов сказал, что к рассвету нужно создать подразделение в составе трех рот автоматчиков, минометной роты и взвода ПТР. Для этого в мое распоряжение передавалась рота автоматчиков Ивана Яковлевича Подкопая и часть личного состава 3-го стрелкового батальона во главе с командиром роты капитаном Сергеем Онуфриевичем Хохичем.

Рано утром меня пригласили в дом, где штабные офицеры разрабатывали план действий. Здесь я узнал, что в дивизии по распоряжению командующего 5-й гвардейской армии создается сводный отряд. Кроме нашего подразделения в него включили истребительно-противотанковый артиллерийский полк, дивизион 32-го гвардейского артиллерийского полка и танко-самоходный полк (в нем было всего четыре самоходки). Во главе этих сил был поставлен заместитель командира дивизии полковник Гаев. После прорыва обороны противника 34-м и 42-м гвардейскими стрелковыми полками отряд должен совершить рейд во вражеский тыл на глубину до 50 километров и захватить на реке Ворскла переправы на участке Михайловка – Кучумовка.

Мне вручили карту с нанесенными на нее тремя вариантами действий отряда. В этот момент в штаб соединения прибыл командующий 5-й гвардейской армией генерал-лейтенант Алексей Семенович Жадов. Он поинтересовался, какую я получил задачу и как думаю ее выполнять. Я доложил. Выслушав меня, Жадов задал еще несколько вопросов, а затем сказал:

– Мы вам собрали автотранспорт со всей армии. Действовать вы должны решительно и смело, нельзя потерять ни одной машины. Трофеи брать разрешается. – Последние слова были произнесены уже полушутливым тоном.

– Есть, товарищ командующий!

Отряд выстроился. Вынесли изрешеченное осколками и пулями Знамя полка, и мы дали клятву выполнить приказ.

Когда заканчивалась посадка подразделений на автомобили, подошел командир дивизии генерал Бакланов и спросил меня, на чем поеду я.

– На мотоцикле.

Бакланов одобрил мое решение и заметил, что когда командовал механизированной бригадой, тоже предпочитал этот вид транспорта как самый маневренный.

Сводный отряд выступил из села Вязовая в первой половине дня и без боев подошел к переднему краю противника, где 34-м и 42-м полками в обороне гитлеровцев должна была быть пробита брешь. Однако сделать это частям не удалось, и мы вынуждены были остановиться. Обеспокоенные таким обстоятельством, сюда приехали командарм Жадов, командир 32-го гвардейского стрелкового корпуса Родимцев и командир нашей дивизии Бакланов. Жадов потребовал от нас самых энергичных действий.

Решили с наступлением темноты развернуть часть автомашин в одну линию и, ведя на ходу огонь, проскочить через позиции неприятеля. Некоторые водители сняли с моторов глушители. А Карнаушенко установил в кузовах минометы.

Когда стемнело, последовала команда завести моторы. Машины, сопровождаемые самоходными артиллерийскими установками, двинулись в атаку. Гвардейцы открыли огонь. Он был довольно плотным. Прямо с грузовиков стреляли несколько минометов. Били и расчеты противотанковых ружей. Атаку поддержали также орудия истребительно-противотанкового полка.

Мы с Нефедьевым следовали за цепью машин на трофейном мотоцикле БМВ, который вел сержант Драгунов. За нами ехал грузовик со штабом батальона.

Передний край обороны фашистов удалось взломать с ходу. Не давая противнику опомниться, мы ускорили движение. Подразделения действовали смело, напористо.

За линией окопов снова построились в колонну и начали преследовать отступавших. Нам уже казалось, что мы их вот-вот настигнем. Но тут вдруг раздался взрыв. Это враг разрушил мост через ручей. Опять остановка. Топкое место пришлось гатить заборами, бревнами, досками. И хотя переправу соорудили быстро, все же немцы успели оторваться от нас. Почти все лежавшие на нашем пути села были ими сожжены. Не встречая серьезного сопротивления, отряд продвигался вперед всю ночь. Позади осталось около сорока пяти километров. До Ворсклы было совсем недалеко. Вот уже и последний населенный пункт перед рекой. Дома целы. Это показалось странным. Кто-то выстрелил из противотанкового ружья. При свете вспышки мы рассмотрели стоявшие на улице селения машины и орудия. Один грузовик загорелся. В нем были ракеты, и теперь они беспорядочно разлетались в разные стороны, освещая село, забитое вражеской пехотой и техникой. Наше появление вызвало среди фашистов панику. Многие выскакивали из домов в одном белье. Гвардейцы стреляли по ним прямо с машин. Неприятель все же успел завести танки и на окраине села преградил нам путь, открыв сильный огонь из пулеметов и малокалиберных автоматических зенитных пушек. Чтобы прорвать этот заслон, нужно было хотя бы часть сил спешить, так как наша колонна уже втянулась в село и развернуться не могла. Конечно, тут мы допустили ошибку. Следовало послать вперед усиленную роту. Если бы она завязала бой, остальные обошли бы село и создали условия для окружения гитлеровского гарнизона. Но у нас не было опыта действий на машинах, поэтому мы и попали в такое положение. Однако из него надо было как-то выходить. Рота капитана Хохича при поддержке истребительно-противотанковой батареи и минометчиков Карнаушенко начала наступать прямо по дороге. Рота автоматчиков развернулась влево и тоже двинулась на противника.

Я послал Сапронова и Ильина в хвост колонны, чтобы спешить остальных наших людей и развернуть артиллерию. Бой принимал ожесточенный характер. К Нефедьеву подбежал командир батареи истребительно-противотанкового артполка и заявил, что впереди орудий нет пехотного прикрытия. Нефедьев принялся доказывать, что там находятся автоматчики капитана Хохича. Пришлось вмешаться.

– Пойдемте проверим.

– Пойдемте, и вы убедитесь, что я прав, – не успокаивался командир батареи.

Подошли к одному расчету, ко второму, спросили, где наши пехотинцы. Нам ответили, что их не видно, а впереди, у построек – немцы.

Я крикнул наугад:

– Хохич!

– Я! – отозвался голос со стороны дома, что стоял метрах в ста от орудий.

Мы направились туда. Нефедьев торжествовал.

И вдруг, когда до строения осталось метров пятнадцать-двадцать, в нашу сторону полетели гранаты. Мы бросились вправо и залегли. Раздалось несколько взрывов. Да, у ближайшего дома были фашисты. А Хохич со своей ротой оказался дальше. Получилось нечто вроде слоеного пирога: за населенным пунктом находились танки и часть пехоты врага, перед ними – роты Хохича и Подкопая, позади них – опять неприятель, а перед ним – наши артиллеристы. Пришлось послать им подмогу. Стрелковый взвод при поддержке двух станковых пулеметов выбил гитлеровцев из построек. Гвардейцы начали на руках подтягивать орудия к передовым цепям. Несколько попыток сбить противника на пути к реке закончились неудачей.

Перед рассветом на землю опустился густой туман. Видимости – никакой. Мы с Нефедьевым, примостившись у плетня, рассматривали карту, пытаясь найти дорогу, по которой можно было бы в обход выйти к переправам. Справа тянулось болото, затем – до самой Ворсклы – лесной массив. Слева поля, за ними лес. К нам подошел полковник Гаев.

– Как дела?

– Плохо, никак не можем пробиться.

– Через двадцать минут общая атака. Скоро подойдет артиллерийский полк. Но мы, не дожидаясь его, должны захватить переправу, пока туман.

В условленное время поднялись. Но снова напоролись на сильный огонь пулеметов и малокалиберной артиллерии.

Тогда полковник Гаев приказал оставить на месте роту Подкопая, чтобы она прикрыла огневые позиции артиллерии, а остальные силы батальона отвести назад, уничтожить захваченную технику врага, затем пешком преодолеть болото, скрытно подойти к противнику и внезапным ударом захватить переправу.

Согласно этому приказу мы и начали действовать. Я повел отряд к болоту. Зеленая тухлая вода доходила до пояса. А там, где было помельче, стеной вставали заросли камыша. Впереди шел я, за мной командир 2-й роты Сафронов, за нами гуськом остальные. Бойцы несли на себе станковые пулеметы, ружья ПТР, минометы, лотки с минами. Идти было тяжело, люди не спали уже около двух суток. Тем, кто шел позади, приходилось особенно трудно. Поэтому мы перестроились и дальше двинулись тремя колоннами. По многим признакам болото должно было скоро кончиться. Мы остановились. Решил разведать, что делается на противоположном берегу. Со мной отправились капитан Ерофеев и Кузьмич. Осторожно выбрались на твердь. За болотом увидели поля с убранным хлебом. Под копнами десять-двенадцать немецких танков и около них группы пехотинцев. Если враг обнаружит нас на болоте, не избежать больших потерь, не говоря уже о том, что мы не выполним задачу. Пришлось повернуть подразделения на девяносто градусов влево и идти вдоль берега. Людей предупредили, чтобы они были осторожны и ни одним звуком не обнаружили себя. Теперь впереди был Ерофеев, за ним я, а за мной колонны.

– Это не болото, а так… чепуха, – вполголоса говорил Ерофеев. – Я ведь охотник. Кубанские плавни исходил во всех направлениях. Так что эту лужу преодолеем запросто… Вот только беда с моим радикулитом, опять придется маяться…

Наконец вышли на берег. Перед нами открылся луг. За ним виднелся лес. Перебежками проскочили открытое место, скрылись в зарослях – и сразу будто гора свалилась с плеч. К Ворскле подошли тихо, никем не замеченные. Неприятель как раз переправлялся. Мы заняли исходное положение. Карнаушенко произвел небольшой огневой налет, и мы пошли в атаку. Силы, конечно, были неравными. Все же гитлеровцы переполошились и поспешили уничтожить переправу.

В это время подоспели главные силы дивизии, и фашисты были разгромлены. Сводный отряд тут же расформировали.

39-й гвардейский стрелковый полк получил приказ: наступая в первом эшелоне дивизии, перейти вброд Ворсклу и наступать в направлении Полтавы.

В ночь на 22 сентября мы благополучно преодолели реку, разбили вражеский заслон и устремились к городу. К концу следующего дня части 13-й гвардейской дивизии во взаимодействии с другими соединениями Степного фронта создали угрозу окружения полтавской группировки противника.

23 сентября Полтава была освобождена. Вечером стало известно, что нашей дивизии присвоено наименование Полтавская.

Мы ликовали. В соединении и в частях состоялись митинги. Гвардейцы клялись и дальше драться не щадя жизни, чтобы ускорить день окончательной победы над фашизмом.

Дивизионная газета «На разгром врага» выпустила листовку, в которой говорилось: «Гвардейцы-полтавчане, нас ждет Днепр. Сегодня вся наша страна, весь советский народ услышал о нас. Как и более двухсот лет назад русские чудо-богатыри у Полтавы разгромили иноземных захватчиков, так мы, гвардейцы, разгромили немецких оккупантов. Советский народ сказал нам спасибо. Родина салютовала нам. Наше боевое Знамя овеяно новой славой победы. Мы – полтавчане. Это звучит гордо. Сегодня, в торжественный день, мы еще раз присягаем нашей Родине: умножим славу русского оружия в боях, очистим родную землю от немецко-фашистских захватчиков… Нас ждут еще тысячи советских людей, изнывающих на гитлеровской каторге. Нас ждут родные берега Днепра. На салют Родины ответим новыми боевыми подвигами. За Днепр! За Родину! Вперед, гвардейцы-полтавчане!»

Дивизия стремительно наступала. Вот уже форсирован Псел. На горизонте показались крутой правый днепровский берег и Кременчуг. 29 сентября части соединения вели бои в Кременчуге, а наш полк – справа от города выходил к Днепру. Настроение у всех приподнятое. У меня не выходила из головы песня:

 
Ой, Днепро, Днепро,
Ты широк, могуч.
Над тобой летят журавли…
 

Ни с чем не сравнить чувство, когда гонишь врага!

На марше нас встретил командир полка подполковник Харитонов. Торопил. Мы и сами спешили. Когда-то думалось: дождаться бы такого момента, чтобы увидеть, как будут бежать фашисты, тогда и погибать не так обидно. Дождались этого часа и стали мечтать: дойти бы до Днепра. Теперь Днепр – вот он. А настроение – на ту сторону скорее попасть, дойти до границы и поставить на прежнее место пограничные столбы.

До реки километра полтора.

– Андрей Тимофеевич, оставайся-ка ты здесь, – предложил я Нефедьеву. – Расположи минометчиков, хозяйственный взвод. Позаботься об обеде, а мы с Ильиным пойдем с ротами, займем оборону, попьем сами и тебе пришлем днепровской воды.

– С каких это пор комиссару полагается оставаться в тылу? – полушутливо заметил Нефедьев.

Верхом на лошади подъехал Петр Георгиевич Мощенко.

– Привет, сегодня еще не виделись. Куда собрался?

– На берег.

– Я буду левее тебя. Сейчас подойдут подразделения – и тоже туда.

– Давай дерзай, как говорил Щур, там и увидимся.

– Хорошо бы выкупаться в Днепре… – мечтательно произнес Петр.

– Сейчас фрицы не дадут, а вот когда будем форсировать, пожалуй, хочешь не хочешь – придется…

Уже смеркалось, когда мы с Ильиным вышли к воде. Там скопилось множество солдат, и каждый старался напиться из Днепра. Кто набирал в каску, кто зачерпывал просолившейся от пота пилоткой, кто пригоршнями, а некоторые просто ложились на живот и пили прямо из реки…

Мы с Ильиным определили позиции для рот, дали команду отрыть окопы, выставили охранение, подыскали место для НП, организовали связь.

Гвардейцы начали гадать, когда будем форсировать Днепр.

– Наверное, завтра. Это же не Ворскла и не Псел. Надо подготовиться.

– Такую реку запросто не перешагнешь…

– А может, будем обороняться, пока льдом покроется?

Раздался смех.

– Волга пошире, а морозов не ждали, под бомбежкой и обстрелом переправлялись.

– Были бы на всех водолазные костюмы, – размечтался кто-то, – прошли бы по дну и фрицам: «Хенде хох!»

Опять смех.

– Вот если бы нам плавающие машины дали. Да побольше. Вот тогда действительно фашистам был бы хенде хох!

Других интересовали вопросы питания.

– Скоро ли кухни придут?

– Галушек захотелось?

– Так я ж полтавчанин!..

По радио я доложил командиру полка о выполнении задачи. Потом вместе с Ильиным зашли в ближайшую хату – уют, чистота… Мы уж и забыли, когда садились за выскобленный добела стол. Хозяйка угощает. На столе появился отварной картофель, крупные красные помидоры, малосольные огурцы, бутылка домашней наливки. Мы на ходу отведали всего понемногу, поблагодарили за гостеприимство и вышли на улицу. Время от времени с правого берега била неприятельская артиллерия.

Откуда-то из-за хат прямо на нас вылетел всадник, держа на поводу еще одну оседланную лошадь.

– Не видели майора Исакова? – крикнул он и, очевидно узнав меня, круто осадил коня.

Это был сержант Чмырь, ординарец Нефедьева.

– Комиссара ранило и майора Мощенко… Одним снарядом обоих. Они там, где хозяйственный взвод. Просили приехать, вот и Голубку привел, – выпалил Чмырь.

Оставив на НП Ильина, я вместе с Чмырем поскакал к Нефедьеву. Лошадь еще не остановилась, а я уже соскочил и – в хату. Глазам стало больно от света яркой лампы. Не сразу разглядел, что пострадавшие уже перевязаны и лежат на кроватях, обложенные подушками. Возле них суетилась пожилая, очень полная симпатичная женщина.

– Батальоном остался командовать капитан Павленко, в случае чего, помоги ему, – попросил меня Мощенко. – Долго валяться не собираюсь, скоро вернусь, и вообще дальше медсанбата не пойду.

– Я тоже, – заявил Нефедьев.

Убедившись, что боевые друзья мои хорошо устроены и ни в чем, кроме покоя, не нуждаются, я пожелал им быстрейшего выздоровления и отправился в обратный путь.

Наутро нас, комбатов, вызвал подполковник Харитонов. С ним поехали к командиру дивизии, от которого получили приказание форсировать Днепр.

В течение дня предстояло собрать в прибрежных селах имевшиеся там лодки, бочки, бревна, из которых можно было бы связать плоты или что-то другое, способное удержать на себе хотя бы несколько человек. Обещали подбросить и табельные переправочные средства.

Генерал Бакланов спросил командиров полков, как поняли задачу, потребовал доложить решение. Обращаясь ко всем, комдив сказал:

– Нужно очень серьезно отнестись к подготовке, позаботиться о переправочных средствах, создать резерв этих средств, провести тщательную разведку, распределить подразделения по лодкам, все рассчитать, составить графики, чтобы не было сутолоки. На противоположном берегу действовать энергично и напористо, закреплять каждый захваченный метр.

Начальник политотдела попросил провести в подразделениях партийные и комсомольские собрания и разъяснить значение предстоящих действий, чтобы коммунисты и комсомольцы, как и всегда, были в бою примером для всех.

Первыми начали форсировать Днепр автоматчики капитана Ивана Яковлевича Подкопая. Выбор на это подразделение пал не случайно. Сам Подкопай впервые встретился лицом к лицу с врагом в сорок первом году под Киевом. Он проявил себя храбрым и способным разведчиком. Не одного фашиста захватил тогда в плен этот смелый, немногословный сержант. У нас даже говорили, что у него особый нюх на гитлеровцев. В сорок втором году он уже был лейтенантом и командовал ротой автоматчиков. Подразделение это прославилось смелостью, бесстрашием. В бойцах словно бы повторялся мужественный характер их командира.

Мне нравилось, что Иван никогда не похвалялся своей храбростью, не бравировал ею, зря не рисковал. Но уж если дрался, то на совесть. После одной из октябрьских ночей в Сталинграде о нем с восхищением и гордостью говорили во всей дивизии, хотя сталинградцев трудно было удивить геройством. А произошло тогда вот что. Ценой больших потерь фашистам удалось пробиться через боевой порядок дивизии и выйти к Волге. Часть войск, в том числе и наш полк, оказалась отрезанной от основных сил 62-й армии. Восстановить положение, уничтожить прорвавшихся к Волге выпало на долю роты Ивана Подкопая. Автоматчики дрались с таким упорством, с такой яростью, каких даже мне, человеку, провоевавшему всю войну в пехоте, не приходилось видеть ни до, ни после этого. По силе враг превосходил это подразделение примерно в три-четыре раза. Однако рота смело вступила в бой с гитлеровцами и уничтожила их. Положение было восстановлено.

Теперь тоже был октябрь, но как много переменилось с тех пор! Уже не оккупанты теснили нас, а мы гнали их прочь с нашей земли.

Под покровом ночи автоматчики начали переправляться через реку, чтобы вцепиться в кромку противоположного берега и дать возможность полку преодолеть водную преграду.

1-му и 3-му батальонам 39-го гвардейского стрелкового полка предстояло форсировать реку следующим вечером. Все было рассчитано и подготовлено заранее. Подразделения находились неподалеку от берега. Меня вызвал командир полка и назначил своим заместителем на том берегу, поручив координировать действия стрелковых батальонов и роты автоматчиков.

Перед нами простирался голый песчаный остров, плоский как стол, за ним – пересохшее старое русло Днепра и высокий, покрытый лесом правый берег.

Солнце близилось к закату. Я обдумывал, как лучше действовать, и очень сожалел, что со мною не было Нефедьева. Пришел почтальон и протянул мне письмо. Глянув на конверт, я увидел, что письмо из дому, от отца. После приветствий и пожеланий скорейшей победы шли строчки, которые резанули сердце недобрым предчувствием: «Будь, сынок, мужественным…» Так и есть! Отец писал: «Нас постигло горе, большое несчастье, виной которому война… Твой брат, наш дорогой Петя, погиб 18 августа 1943 года в боях с немецкими захватчиками и похоронен в городе Краснодаре. Воевал так же, как и ты, в гвардии. Ты должен отомстить за смерть брата, но не будь безрассудным, без толку не рискуй… Мы трудимся на колхозных полях и в меру своих сил помогаем вам. Наш колхоз сдал два плана хлеба в фонд обороны…» Дальше шли приветы и пожелания родственников, но это уже прошло мимо сознания.