Текст книги "Обмен заложниками"
Автор книги: Иван Наумов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)
Ну, а о Вселенской Хрени, о нас с вами, Бабло и подавно не догадывалось. Мнилось ему, что живет оно для себя, а на самом-то деле – для нас. Чем больше людям в руки Бабла попадало, тем охотнее они посредством Бабла делали всякую Хрень.
Но однажды Бабло зарываться стало – решило оно слиться с людьми в единое целое и научило людей-женщин, как построить город-завод Лас Эгас. На заводе том из оборота Бабла людей начали получать. Хрень-то вышла знатная, только недосмотрело Бабло, перегнуло палку. Часть существ-людей сбежали от Мирового Бабла на соседнюю планету и начали жить для себя – к звездам летать, в тайнах мирозданья копошиться, смысл жизни искать.
Вселенской Хрени ведь безразлично, как у цивилизации дела обстоят. У любой из них есть научно обоснованный период охреневания, это когда они одновременно Хрень творят и от этой Хрени хренеют. И кончается этот период только вместе с цивилизацией.
Не могло Мировое Бабло предвидеть – и на этой Земле тоже – что не станет однажды людей в том виде, к которому оно было приучено. В поисках смысла научились люди менять свои тела, давать своему разуму вместилище любой формы, становиться ветром и камнем, светом и пустотой, не теряя своей сущности.
Не знало Бабло, что, превращаясь в стихию, люди навсегда забывают о том, что можно меняться какой-то материальной Хренью – что из себя Бабло и представляло. Ветер точит камень, свет летит сквозь пустоту, и нет больше, совсем в мире нет места для Мирового Бабла. Сгнили бумажки, занесло песком монетки, разрядились или ушли в землю последние осмысленные комбинации электронов. Так и умерло Мировое Бабло.
А люди – вот они, вокруг нас. Светят красным и голубым, пронизывают пространство, затягивают в себя целые миры. Они уже вне всего, и для Вселенской Хрени они – нейтральный фон бытия. Нам сейчас за другими следить надо.
Вот прилетят, например, на заброшенные людские планеты хоть мумбы протоплазменные, хоть стрекозлики зеленые – кто-нибудь из тех, кто сейчас в той галактике цикл охреневания проходит, – посмотрят вокруг свежим глазом и что увидят?
Увидят развалины Нью-Йоркского центра мировой торговли да руины Московской товарно-сырьевой биржи, памятник евроюаню да крепость Форт-Нокс, целую и невредимую. Посмотрят они на это и скажут: «Что за хрень!»
Вот и вся моя притча. Теперь, хренята, укутывайтесь в реальности и ныряйте в забвение циклов на триста, вам надо сил набираться… В чем смысл притчи? Смешной ты, малыш! Смысл – это всего лишь одна из форм Хрени, понятно? Нет?
Объясню завтра.
Синяя комната
У нее так дрожали руки, что Нэю хотелось скрыть их от посторонних глаз. Он украдкой осмотрелся. Окружающему миру не было до них никакого дела. Столовое серебро негромко звякало о фарфор, неслышно сновали официанты, журчало разливаемое вино. Никто из соседей не повернул головы и не прервал беседы.
Маджента беззвучно плакала. Их постоянный столик стоял у панорамного окна с видом на бухту и порт. Внизу, под скалой – если прижаться к стеклу лбом, то можно было увидеть и отсюда – разгружались торговые корабли. Несколько парусов цветными пятнами украшали водную гладь. Длинная отмель выходила из бухты, показывая голубой язык синему океану. На дальнем мысу помигивал маяк. На другой стороне бухты город красными и черными крышами вползал на холм, поблескивая тысячами окон. Обычно от этой картины у Нэя захватывало дух, но сейчас все казалось тусклым, серым и плоским.
– Если у тебя нет аппетита, пойдем домой, – просительно сказал он. – Вернемся попозже, выпьем чаю, попробуем новый десерт – Эмиль обещал что-то сногсшибательное…
– Ты будто не понимаешь, – отвернувшись от зала к окну, она промокнула платком глаза, – или не хочешь понимать. Дело не в аппетите. Я не просто хочу есть, я зверски голодна. И меня убивает, что приходится есть вот это!..
Нэй посмотрел в ее тарелку. Безупречный кусок говядины – филе под зеленым перцем – исходил соком, источал будоражащий аромат, идеально поджаренные баклажаны и цукини полукругом обрамляли главное блюдо. Нэй сегодня предпочел рыбу и заканчивал свежайшее фритто мисто. «Эмилиан Хауз» считался одним из лучших мест в городе. Мадж к мясу даже не притронулась. Болезнь возвращалась снова.
– Ты же знаешь, – негромко и настойчиво сказал он, – все равно нужно немного поесть. Хотя бы немного. Ладно?
Мадж, не поднимая глаз, взяла нож и вилку. Она механически запихивала в рот кусок за куском, глотала через силу и тяжело молчала.
Эмилио, заметно поседевший за последние два года, возник у стола и бросил на Мадженту встревоженный взгляд.
– Графиня, повар пережарил мясо? Я распоряжусь…
Мадж посмотрела на него безмятежно , лазурно,и сдержанно улыбнулась:
– Что вы, Эмиль! Нигде в округе так не приготовят филетто алла пеппе верде. Просто мне немного нездоровится, а сэр Солбери сегодня не в духе, и от его историй у меня пропадает охота к еде.
Подлив ей вина, метрдотель хотел оставить их.
– Осталось ждать недолго, мой мальчик? – обратился к нему Нэй.
– Да, граф, – Эмилио сразу повеселел. – «Санта-Диана» должна отшвартоваться к утру – а значит, уже к выходным я накормлю вас канокки под острым соусом, брандзино-в-соли, а вместо эспрессо буду предлагать моретту.
– Нэй, мы уже договаривались, что совершенно ни к чему прилюдно называть мальчиком нашего величественного Эмиля!
– Что вы, графиня, это честь…
– Когда мы с Маджентой и твоим отцом, – Нэй слегка откинулся в кресле, пускаясь в воспоминания, – только собирались застраивать эту скалу…
– Нэй, оставь это до столетнего юбилея!
– Ну нет, три года скрывать от мальчика такую историю…
– Нэй!..
Подобие спокойствия было восстановлено. Впрочем, от десерта Мадж все равно отказалась.
Доктор Кинли, то поправляя пенсне, то теребя подтяжки, ходил перед Нэем из угла в угол своего кабинета – от старомодного скелета у шторы до подставки для зонтов у входной двери. Изумительный наборный паркет был изрядно стерт по маршруту его движения.
– Поймите, сэр, недуг вашей супруги выходит за рамки терминологии «здоров – болен». С точки зрения классической психологии, она много ближе к нормальному состоянию, чем вы или я, или кто угодно. Другое дело, что теперь мы вынуждены пользоваться другими мерками.
– Теперь?
– Последние двести лет, сэр… – где-то запиликал сигнал вызова, Кинли отошел к окну, прикрывая ладонью ухо, чтобы лучше слышать, и начал тихий разговор.
Его офис располагался на другом конце города. Отсюда, с противоположной стороны бухты, был хорошо виден порт, игрушечный на фоне массивной серой скалы с искоркой «Эмилиан Хауз» на вершине. Несколько кранов деловито растаскивали контейнеры с большого сухогруза. Наверное, пришло кулинарное оборудование для Эмилио, подумал Нэй. У мальчика будут горячие деньки – установка, тестирование, калибровка проектора, ввод рецептур… А точнее, ночи – с утра до вечера ресторан оккупирован посетителями.
– Извините, граф, – Кинли вернулся к столу и сел напротив Нэя. – Итак. Здоровье госпожи Солбери с учетом принятых за последние месяцы мер не вызывает опасений. Плановые коррекции понадобятся не ранее, чем через полтора-два года. Но изменения мозговых тканей вокруг импланта необратимы.
– Неоперабельны?
– Ну почему же! Операбельно все. Но не здесь. А без импланта графиня вряд ли перенесет путешествие в метрополию.
Нэй, стараясь оставаться спокойным, повернулся к окну.
А Кинли бесстрастно продолжал:
– Поэтому необходим психолог, прежде всего психолог. В таком возрасте лишиться контакта с имплантом – это страшный шок. Вас ждут тяжелые времена.
Набережная белого мрамора, тянувшаяся от порта почти до самого маяка, была их излюбленным местом прогулок. Неспешную красивую пару в том запредельном возрасте, когда счет лет становится чистой абстракцией – что это может означать: двести лет на двоих? – знали в лицо. С ними неизменно уважительно здоровались продавцы сувениров и прохладительных напитков, шарманщик и чистильщики обуви, хозяин лодочного проката и музыкант, вечерами собирающий толпу перед своими диковинными инструментами.
По осанке стариков не составляло труда догадаться, что им не однажды доводилось бывать на приемах у королевы. Граф и графиня Солбери доживали свой век спокойно и независимо, не пытаясь заглянуть в завтрашний день и не очень обременяясь заботами сегодняшнего.
По устоявшемуся обычаю они всегда проходили к причалам и разглядывали корабли. Отсюда навсегда ушла Беатрис, в новые земли, которые так далеко… Но это случилось больше полужизни назад, и горечь сменилась печалью. Отсюда когда-то стал все чаще уходить Ричард, исчезая на месяцы, потом на годы. И это было хуже, потому что каждый день он мог появиться на пороге – грузный и краснолицый, так не похожий на Нэя, – вываливая на стол ненужные подарки, начиная что-то сбивчиво рассказывать, обнимая родителей по очереди, кружась по комнате, наполняя ее собой… А мог не появиться.
– Ты молчишь про Кинли, – констатировала Мадж. – Напрашиваются неутешительные выводы.
У них не было привычки что-то утаивать друг от друга, и, осторожно подбирая слова, Нэй начал рассказывать. Маджента держала его под руку. По мере того, как он излагал факты, соображения, какие-то ненужные ободряющие фразы, ее ладонь, обычно невесомо касающаяся его рукава, все тяжелела и тяжелела.
Он боялся ее реакции, но реакция – как это случалось почти всегда последние восемьдесят лет, – оказалась неожиданной. Маджента остановилась и, кивнув на первую попавшуюся забегаловку, спросила:
– Зайдем? Я очень хочу бутерброд.
– Здесь? Но искусственное мясо и зерновые…
Мадж повернулась к нему и погладила его кончиками пальцев от виска к подбородку.
– Милый! Теперь нам нужно будет договариваться с Эмилем, чтобы он тайком закупал для меня клонированную пищу. А повара придется подкупать отдельно – хотя ему будет трудно поступиться принципами!
И, решительно задрав подбородок, она первой вошла в кафе.
Несмотря на явную дешевизну интерьера, внутри было довольно приятно. Невысокие темного дерева столики, масляные факелы на каменных стенах, сводчатый потолок, витраж с конными рыцарями – когда Мадж еще работала в архитектурном бюро, она такие называла «камелотчиной», – тележное колесо вместо люстры…
Нэй смотрел, с каким остервенением жена поглощает жуткого вида булку с котлетой, и наконец решился на вопрос:
– Скажи, а что ты видишь?
Она оторвалась от бутерброда и отставила тяжелую кружку с подозрительным элем.
– А ты уверен, что тебе это не повредит?
– Мадж, я всю жизнь занимался поставками новых кулинарных образов из метрополии. Я знаю лучше, чем кто-либо, что весь мир – фикция, созданная для нашего удобства и спокойствия. Мы завязли в декорациях викторианской эпохи – почему бы и нет, тогда было меньше причин стыдиться за британский флаг… А сейчас мне важно оставаться с тобой, и хотя бы чуть-чуть заглянуть за занавес, чтобы не получилось, что мы говорим на разных языках. Что ты видишь?
Городские часы пробили четверть.
– Я вижу типовое строение – мы лепили такие сотнями. Стены из необработанного полибетона. Вся проводка и вентиляция в открытую висят под потолком. Дешевые пластиковые столы и стулья. Но абсолютно реальная котлета у меня в руке и эль у меня в кружке. Я доставлю тебе кучу проблем – я правда больше не смогу есть прессованную биомассу, даже если она умеет прикидываться лобстером или трюфелями.
Нэй усмехнулся:
– Бедный Эмиль…
Для них обоих наступило непростое время. Запала Мадж хватило ненадолго. Она еще пыталась храбриться, шутить над собственными проблемами, игнорировать произошедшие с ней изменения. Но все чаще за улыбкой прятались то слезы, то брезгливость. Перехватывая ее взгляд, Нэй спрашивал, что она видит. Маджента отвечала не всегда.
– Такое впечатление, – сказала она однажды на прогулке, – что меня посадили в тюрьму или отправили в ссылку. Наши родители попали сюда детьми, и я выросла домашней девочкой, очень привязанной к городу. Даже работа в бюро, где мы пятьдесят лет препарировали реальность, казалась обыденным делом – мы старались на благо всех, и себя в том числе. Скрывая плохое и рисуя хорошее, которого не было на самом деле, мы украшали город, делая всех счастливее… Почему же теперь, Нэй, я не могу воспользоваться результатами собственного труда?!
Надеясь хоть как-то отвлечь ее, Нэй протащил Мадженту на дальний пирс, где швартовались немногочисленные пассажирские корабли.
– Смотри, видишь, в самом конце!..
Мадж недоверчиво прищурилась:
– А это точно гетское судно?
На фоне холеных океанских яхт, претенциозных теплоходов и парусников застывшее у дальнего причала судно напоминало корабль-призрак. Темные борта казались сделанными из настоящего дерева. Не просто плохо, а вручнуюпригнанные друг к другу доски были изъедены временем и источены морской водой. Потрепанная, местами сгнившая парусина навевала мысли о натуральных тканях. Не шхуна, не галеон, не когг – Нэй не смог бы определить класс судна. Что-то среднее по размерам и формам, круглобокое, двухмачтовое и очень старое. Просто судно. Имя отсутствовало как на носу, так и на корме.
Они подошли ближе. Часть борта корабля была откинута вместо трапа на манер подвесного моста – Нэй только однажды видел подобную конструкцию.
– Это такой же корабль, как был в бухте? Когда мы ездили на Пол-Водопада? – спросила Маджента так, будто речь шла о прошлой неделе или месяце.
– Помнишь, мы подплыли к нему и я забрался наверх по якорной цепи, а тебе вот так же открыл трап?
– Молодой, глупый и самонадеянный мальчишка Солбери, – подтвердила Мадж. – Если бы на том летучем голландце оказалась хоть одна живая душа…
– Зайдем? – спросил он.
Маджента должна была урезонить мужа, тактично объяснив ему, что одно дело – в восемнадцать лет из баловства и хвастовства перед девушкой забраться на борт непонятного одинокого корабля, неизвестно зачем бросившего якорь в одной из диких бухточек Меловых фьордов, и совсем другое – почтенной супружеской паре прямо с городского причала подняться без приглашения на борт пассажирского транспорта чужеземной державы.
– Только постучимся, – безапелляционно сказала она, подхватила Нэя под локоть и потащила к трапу.
Вязкая тишина, не считая глухого стука волн о борт снаружи, и сырой сладковатый запах. От звука их шагов затлели маленькие стенные светильники, освещая уходящий в обе стороны неширокий коридор. Несколько дощатых дверей, лестница в трюм, лестница на верхнюю палубу.
– Кто-нибудь? – громко и по-хозяйски позвал Нэй. Звук утонул в глубине корабля. – Наверное, надо подняться наверх.
– Это точно гетское судно, – сказала Маджента. – Я помню даже запах. Странно.
По пути к лестнице им попалась приоткрытая дверь. Нэй постучал. Мадж открыла ее шире. Каюта не выглядела жилой. Два больших рундука с плоскими крышками никак не походили на койки, но на одном из них лежал шерстяной плед в крупную красно-зеленую клетку. Никаких других следов присутствия человека в пределах каюты не наблюдалось.
Они хотели пойти дальше, как вдруг Мадж потянула Нэя к столику у иллюминатора.
– Ты только посмотри…
Она взяла в руки маленький горшочек. Из черной жирной земли торчал небольшой зеленый кустик. Они оба, как зачарованные, смотрели на живое растение.
В последующие дни и недели у супругов Солбери наиболее популярной темой для спора оказался вопрос, сколь долго продлилась медитация над ростком салата. Потому что, когда они наконец поднялись на верхнюю палубу, расстояние до берега стремительно увеличивалось. Гетское судно преодолело уже половину бухты и направлялось в открытое море.
Нэй был удивлен до такой степени, что просто стоял и смотрел на проплывающий за бортом город.
– Сэр Солбери, вам не кажется, что мы попали в двусмысленное и дурацкое положение? – поинтересовалась Мадж.
– Видимо, этот автомат ходит по расписанию, – вяло прореагировал Нэй. – Но это так странно.
– Как обычно, на променад ты вышел с пустыми карманами?
– Ну, за морскую прогулку я спишу деньги со счета…
– Я не об этом. Ты можешь кого-нибудь вызвать?
– «Алло, флибустьер Солбери приветствует вас с борта захваченного корабля»?
– Если мы решили прокатиться, то подумай сразу, что будешь говорить в конце маршрута.
Нэй задумчиво посмотрел на приближающийся маяк.
– Ну, на космический корабль нас без денег все равно не посадят…
Мадж посмотрела на мужа с любопытством:
– Граф примеривается к межзвездным перелетам?
Поскрипывали лебедки, поднимая громадный бесцветный парус. Судно вышло на открытую воду и медленно повернулось форштевнем к солнцу. Нэй и Маджента молча смотрели на океан.
Они обошли последовательно все помещения, проведя ревизию попавшего в их временное пользование имущества. С учетом того, что путь до космопорта занимает около суток, основным неприятным фактом стала необходимость провести ночь на деревянных рундуках – ничего сходного с нормальным спальным местом так и не обнаружилось.
– Почему так долго, Нэй? Это же нелогично – удлинять на двое суток и без того долгое путешествие.
– Ну, здесь вопрос не только и не столько времени. Начальная, реальная «морская» фаза путешествия создает предпосылки правильного психологического настроя. Все равно межзвездный корабль декорируется под такой же парусник или круизный лайнер. Замена визуальных и вестибулярных ощущений – первооснова путешествия. На плоту космопорта ты пересаживаешься с одного корабля на другой – и все.
– И все. Месяц в пути, гуляя по палубе, танцуя по вечерам, встречая нарисованные закаты и смоделированные рассветы, флиртуя со стюардами… Знаешь, я бы не отказалась от подобной поездки.
– Исключая стюардов, я тоже.
– Если уж зашла речь о стюардах – ты не голоден?
В одной из кают, сразу названной камбузом, они нашли биоблок, выдающий до шестнадцати килограммов живой массы в сутки, что многократно превышало их потребности, и стандартный набор кухонных принадлежностей. Кроме того, маленькие горшочки с натуральным и вполне съедобным салатом были запрятаны по всему судну в самых странных местах, и Маджента сочла возможным использовать несколько листочков в пищу.
В другой каюте Нэй нашел два пыльных шезлонга и вынес их наверх. Пустая бочка стала обеденным столом. Мадж сервировала обед, как смогла. Розовато-сизая губчатая биомасса не шокировала Нэя – все-таки он проработал всю жизнь над тем, чтобы она казалась людям чем-то более аппетитным, и пробовал ее раньше неоднократно. Листья салата были восприняты как деликатес именно из-за своей реальности,так-то – трава травой.
Проворочавшись до утра, по-стариковски охая, они выбрались на палубу. Солнце светило сквозь густой туман. Сияющее молоко окутывало судно. Несмотря на безветрие, они уверенно скользили вперед.
До полудня туман так и не рассеялся. Почему-то Нэй почувствовал, что не очень доверяет своим часам. Маджента на камбузе изучала опреснитель и тихонько пела по-португальски.
Нэй поднялся на капитанский мостик. Как и ожидалось, для управления судном имелся штурвал. Красивый, аутентичный штурвал. Хочешь – крути его влево, хочешь – вправо, ничего, включая курс корабля, от этого не менялось. Не было ни компаса, ни астролябии, ни секстанта, ни прочих приборов, названия которых остались в памяти из детских книжек.
– Я не могу понять, – за вторым уже обедом сказал Нэй жене, – что здесь реально, а что нам лишь кажется. Гардеробная комната, которой не было вчера, заполненная одеждой нашего размера. Всякие мелочи, появляющиеся, пока ты отворачиваешься в другую сторону – что это?
– Это гетское судно, – сказала Маджента, – что ты знаешь о гетах?
Ни в тот день, ни на следующий космопорта не было. Светящийся туман по-прежнему не рассеивался. Вопрос о гетах стал действительно актуален. Нэй не находил себе места из-за Мадженты. Если предположить хотя бы на мгновение, что каким-то неведомым образом деревянная развалюха могла захватить их сознание до такой степени, что они не заметили пересадки на настоящий корабль, то Мадж находилась в смертельной опасности. Достаточно отключиться импланту – а Нэй был уверен, что в настоящий момент металлические контакты на какое-то время снова нашли в мозгу свои нейронные связи, – и она умрет. Осознав невесомость или многократные перегрузки, даже в стандартном полуанабиозе Маджента вряд ли смогла бы противостоять стрессу.
Как не смогли тысячи и тысячи первопоселенцев на сотни лет раньше. Межзвездное пространство покорилось физически, но не психологически. Прыжки калечили людей, одних – сразу, других – спустя годы.
Кроме того, в новых, красивых и ласковых, но негостеприимных мирах теряли способность к размножению даже насекомые, не всходили земные растения, оставляя людей без «кормовой базы». Пять-шесть простейших бактериальных культур и тупое клонирование белковых дали простую пищу, но не стали панацеей. Первая волна экспансии захлебнулась, почти не начавшись.
Но Нэя не волновали судьбы мира – он боялся за Мадж.
Первые три дня они мало разговаривали, каждый по-своему осмысливая произошедшую в их жизни перемену.
– Скорее иди сюда! Нэй! – услышал он из трюма, где тщетно пытался найти хотя бы признак силовой установки или любого другого механизма.
Маджента, перегнувшись через борт, во все глаза на что-то смотрела. Нэй встал рядом.
– Это рыбы, – сказал он недоверчиво. – Мадж, это рыбы!
– Значит, мы уже не дома, – сказала она.
И повторила, пробуя на вкус:
– Не дома!
А через несколько часов туман начал рассеиваться.
Крошечный атолл, один из сотен, разбросанных в море вокруг судна, лежал прямо по курсу. В переливающихся малиновым и сиреневым сумерках они едва разглядели на берегу крошечный причал со скособоченными фонариками. Рядом стояло два десятка приземистых хижин, крытых пальмовыми листьями. Всюду мелькали огни и огоньки, вспыхивали фейерверки, слышался смех и музыка.
– Ты видишь то же, что и я? – привычно спросил Нэй.
Как только трап с гулким стуком упал на причал, супруги Солбери чинно сошли на берег. Огоньки двигались к ним – целая толпа детей втекала на причал. В одежде аборигены ограничивались набедренными повязками. При ближайшем рассмотрении сходство с детьми было очень поверхностным. Дистрофичные низкорослые существа с факелами в руках, распевая «Гет лама! Гет лама!», окружили Нэя и Мадженту танцующим кольцом и повлекли в селение. Их фасетчатые глаза и удлиненные в хобот губы создавали редкое ощущение полной безопасности – Нэй по-прежнему воспринимал их детьми.
От ближайшего прибрежного костра поднялся человек. В шортах и белой рубахе нараспашку, загорелый, коротко стриженый, с прямыми седоватыми волосами и такой же бородкой. Широкоскулый, светлоглазый, уверенный в себе и окружающем мире. Подойдя ближе, он церемонно поклонился.
– Меня зовут Хэм, – представился человек. «Или тебе хочется, чтобы тебя звали Хэм», подумал Нэй. – Рад вас приветствовать на Новой Карибе. Здесь редко бывают гости, особенно гетские путешественники.
Уже через несколько минут, скинув ненужные пальто и сидя на теплом песке, Нэй и Мадж чокались с Хэмом гранеными стаканами. «Это ром, Нэй! Какой чудный ром!» – хохотала Маджента. Через полчаса они ели только что пойманную рыбу, поджарив ее на шпажках над костром. Час спустя Хэм уже предлагал им отдельный остров совсем неподалеку, чтобы можно было плавать друг к другу в гости на хрупких пирогах.
– Вы рассказываете удивительные вещи про ваш мир, графиня. Здесь, конечно, нет таких штук, от которых рыба превратилась бы в мясо, а бунгало в дворец. Но у нас отличные вина, развитая торговля, все стоит дешевле пальмовых листьев. Для людей в возрасте работают великолепные геронтологи. Вон там, – он ткнул пальцем куда-то в море, – живет мой сосед. Ему скоро сто двадцать, и это ничуть его не беспокоит. Туземцы на редкость дружелюбны…
– Мнят вас богом? – невинно вмешалась Мадж.
– Скорее проявлением божественного легкомыслия, – засмеялся Хэм. – Они считают нас детьми, всячески заботятся и оберегают от невзгод. Мы же не умеем разговаривать!
Кончился ром, погас костер. До того, как уйти спать в предложенное им бунгало, Нэй и Мадж постояли на берегу, глядя на ослепительный ковер звезд в небе и в море.
– Я правильно поняла, – поинтересовалась Маджента, – что его смутил код нашей планеты? Когда он предложил помочь с переоткрытием счета?
– Не смутил, – ответил Нэй. – Он просто не поверил. И я хочу не верить. За три дня мы перепрыгнули полгалактики, солнышко. Это другой рукав, другая сторона. Отсюда ближе до Земли, чем до дома. И безо всякого флирта со стюардами.
Мадж поежилась.
– Ты сердишься на меня?
– За что?
– Я не должна была лезть куда попало.
– Это же я предложил.
– Я могла отказаться.
Он обнял ее за плечи, и снова посмотрел на звезды.
– Нет, я не сержусь.
Прекрасно понимая, что нужно оставаться, они, тем не менее, утром поднялись на причал. Нэй занес на судно подаренные аборигенами гамаки. Хэм поставил около трапа две тяжелых корзины с едой и напитками.
– Вы же запомнили координаты, правда? – весело спросил он, протягивая Нэю старинный морской бинокль. – Как только увидите наши острова – поворачивайте! Извините, дальше не провожаю. Это – вашкорабль. Графиня, граф! В нашем захолустье столь приятная компания – большая редкость. Буду счастлив встретить вас вновь.
Маленькие человечки махали им руками и пели вслед «Гет варэ! Гет варэ!».
Потом острова заволокла дымка.
– Все возможно, возможно все! – маленький круглоголовый клерк улыбнулся в тридцать два зуба, и повернул к ним экран с расчетами. – Кто сказал, что нет больше единого пространства?! Экономика побеждает расстояние! Смотрите: «Юнайтед Ресорсез», в чьем филиале хранятся ваши сбережения, имеет совместную собственность в секторе Леера, по тендеру отданному на заселение «Калькутта Экспаншн». Чей контрольный пакет, в свою очередь, принадлежит правительству Звездных Малайзий. Их долгосрочные облигации имеют хождение на биржах Перта-Перта и Кергеленского оффволда…
Энергично размахивая руками, клерк продолжал тянуть цепочку взаимоотношений фирм, государств, рынков, позволяющую «без малейшего риска» перевести их «забытые дома» сбережения в твердую валюту планеты Наутилус – сохранив более тридцати процентов капитала при трансфере на четыреста двадцать парсеков – правда впечатляюще, ваши сиятельства?
– Ваш профессионализм вызывает восхищение, господин Райман, – повторяла Мадж.
– Разумеется, процедура может быть запущена только после получения вида на жительство, оформления налоговых номеров, стандартного генетического удостоверения ваших личностей. К сожалению, здесь, на Наутилусе титулы не так в ходу, но безусловное уважение к новым переселенцам с учетом вашего возраста и обстоятельств вашего появления я гарантирую.
Клерк любезно проводил их не до дверей, а до самого лифта в конце яруса. Хрустальные купола подводного города открывали фантасмагорическую перспективу. Лежащий в океанской расселине на глубине пятисот метров Наутилус-Сити был окружен коралловыми рифами. Светилось все – камни, растения, гигантские рыбы, морские звезды, планктон. Медленное кружение желтых, зеленых, голубых, розовых, белых пятен в глубинной мгле гипнотизировало и будоражило.
Пока они скользили к поверхности в стеклянной трубе лифта, цветные пятна окрашивали их седину в легкомысленные оттенки. Мадж молчала. Нэй видел, что что-то не так.
– Что ты видишь?
Она лишь отрицательно помотала головой.
– Мы в первый раз оказались так близко к дому. Это реальный шанс закрепиться. Мадж, это девятый мир в нашем путешествии. Кто знает, куда нас занесет теперь! Давай не будем торопиться!
Она снова не ответила. Только захлопнув за собой дверь-трап и убедившись, что судно выплыло между лепестками похожего на хищный водный цветок порта, она решилась заговорить.
– Я так испугалась, Нэй! Последнее время ты снова стал доверять своим глазам. Мне показалось, что я возражу тебе и ты начнешь настаивать – тебе так здесь понравилось!
– Так что же там было?
– Начнем с того, что на планете Наутилус нет воды.
– Как – нет воды? – глядя на расходящиеся от корпуса волны, глупо спросил он.
– Совсем нет. Здесь на поверхности приблизительно минус сто. Радиоактивный фон явно выше нормы – везде таблички, предупреждения, напоминания. Это одна из планет первой волны. Я не хочу умирать в шахтах – даже с ненужными мне деньгами на счету в Райман-Трасте. И мы свободны выбирать. Мой имплант уже давно не работает, но, находясь на борту, я все равно вижу море там, где его не может быть. Это судно не даст нам умереть с голоду. Наша жизнь становится все комфортнее – ты не заметил? Раньше или позже мы выскочим где-то не слишком далеко от дома, и пусть там будет небо над головой.
– Мадж, это же рулетка с миллиардом чисел на колесе!
– Сэр Солбери! Мы куда-то торопимся?
После шторма море казалось темно-серым. Непрозрачная вода, покрытая случайными кружевами пены, хаотично взъерошивалась, понемногу успокаиваясь после ночного безумства.
Вдали, параллельно курсу судна, тянулась полоска суши. Ветер издавал парусами странные хлюпающие звуки. Мадж в шезлонге куталась в плед, а Нэй в бинокль пытался рассматривать крупных белых птиц с черными головами, танцующих далеко за кормой.
Относительную тишину – шум волн, крики птиц, скрип мачт – внезапно разорвал воющий и скрежещущий звук. Перед носом корабля поднялся водяной столб, а от тугого хлопка взрыва весь корпус судна вздрогнул, словно наткнувшись на препятствие.
Нэй бросился к Мадженте. Она уже стояла у бортика, молча показывая рукой на черную фигурку, прорисовавшуюся со стороны берега.
Нэй посмотрел в бинокль, потом передал его жене. Хищные обводы корабля, три прямых высоких трубы, носовая и кормовая башни не давали поводов для оптимизма. Логики движения своего судна они по-прежнему не понимали и повлиять на его ход не могли. Заложено ли в программу представление о том, что такое предупредительный выстрел? Умеет ли судно обороняться? Или хотя бы выполнять маневры уклонения?
– Ты что-нибудь понимаешь по-гречески? – достаточно спокойно спросила Мадж. – «Абпопа» – так корабли не называют. Должно читаться по-другому.
Нэй снова схватил бинокль. На корме приближающегося корабля трепетал бело-синий флаг с красным знаком в центре. Действительно, что-то похожее на перекошенную букву «пси». Носовое орудие явно готово ко второму выстрелу.
Над их головами запела ткань, и скрипучие блоки начали опускать грот. Нэй инстинктивно отвел Мадженту на мостик и занял место у бутафорского штурвала. Через минуту они легли в дрейф.
На палубе металлического чудовища замелькали фигурки матросов. Спущенный на воду бот изрыгнул клуб черного дыма, и вскоре Нэй получил возможность вблизи рассмотреть представителей «береговой охраны», как он самоуспокаивающе обозначил их для себя.
