Текст книги "Обмен заложниками"
Автор книги: Иван Наумов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)
Дюжина матросов, поднявшихся на борт, была одета в одинаковые черные одежды, из-под которых проглядывали смешные бело-голубые полосатые фуфайки. На головах матросы носили залихватски заломленные фуражки, лишенные даже подобия козырьков, зато с парой длинных черных ленточек на затылке. На околышах значилась все та же «Абпопа», а на кончиках лент золотились якоря, которые Нэй сначала принял за вычурные «омеги».
Английскому, португальскому, французскому и испанскому старший из гостей, поднявшийся на мостик, предпочел ломаный немецкий.
– Вы есть райзе-фюрер этот корабль? – спросил он, блеснув искусственным зубом, почему-то сделанным из желтого металла.
– Нэй Солбери, капитан. С кем имею честь? – что-то удержало Нэя от упоминания титула.
– Старший матрос Поплавский Балтийского революционного флота. Ваш корабль есть нарушать пространство планета Балтика-девять. Моя команда смотреть вокруг. Я решать: реквизит – не реквизит. Ферштейн?
– Галактическое транспортное право не предусматривает… – посмотрев в глаза матросу, Нэй внезапно понял полную никчемность тех слов, которые еще только собирался сказать. И махнул рукой:
– Смотрите, здесь все равно нечего взять.
Поплавский добродушно улыбнулся ему, потом Мадженте, а потом хохотнул:
– Сам корабль, например.
Не прошло и пяти минут, как к величайшему изумлению Нэя, матросы, кряхтя и пыхтя, вытащили на палубу четыре больших кованых сундука и загалдели, видимо обсуждая, как их спустить на бот.
Поплавский уже нетерпеливо тянул его вниз по трапу за локоть:
– Шнель, шнель, старый дед. Низ смотреть, машина смотреть, руль смотреть. Старая корабль, еще долго служить мировой революция.
На ватных ногах Нэй последовал за матросом в трюм и неожиданно ткнулся ему в затылок.
– Что? Это? Такое? – сдавленно спросил Поплавский. – Я спрашиваю: Вас? Ист? Дас?
Только теперь Нэй почувствовал одуряющий, выворачивающий нутро наизнанку, дух гниющей органики. Привыкнув к полутьме трюма, он начал различать, прямо от их ног и до противоположного борта, мутные серебрящиеся тушки.
Сдержав рвотный позыв, Нэй выпрямился, и, откинув белоснежную прядь со лба, гордо ответил по-английски:
– Макрель, сэр! – и, во избежание эксцессов, тут же перевел: – Треска, господин революционный матрос.
Поплавский, едва не уронив Нэя в рыбу, выскочил на палубу и перегнулся через борт.
Побережье Балтики уже давно скрылось за горизонтом, а Маджента все еще не могла прийти в себя. Она продолжала дрожать даже в каюте, забравшись к Нэю под мышку, а он все старался подоткнуть плед со всех сторон вокруг них, словно шотландская клетка могла защитить от сквозняков внешнего мира.
– Как странно, правда? Мы прожили целую жизнь в одном месте, и только сейчас начинаем понимать, как по-разному все устроено, – Мадж в неверии качала головой из стороны в сторону, и седые кудри щекотали Нэю подбородок. – И Ричард, когда еще имел обыкновение приезжать, никогда не рассказывал ни о чем подобном. Как ты думаешь, мы могли бы встретить его?
– Каждый этнос строит свою иллюзию, – возразил Нэй, аккуратно игнорируя вопрос.
– Эта была не иллюзия, а большой железный корабль. И снаряды какого-то там калибра. И люди, готовые по праву сильного выкинуть нас за борт.
– Иллюзия у них в головах.
– А оружие у них в руках.
Он поцеловал ее в макушку. Их плавно приподнимало и опускало. Под всеми парусами, зарываясь носом в пологие попутные волны, судно направлялось к следующей точке своего непостижимого маршрута.
– Капитан Солбери, – внезапно заявила Мадж, выбираясь из его объятий, – я полагаю, что сегодняшний ужин имеет право быть сервированным по праздничному регламенту.
– Безусловно, графиня, – ответил он. – Предлагаю вам срочно проследовать в огород!
Пока Маджента готовила салат, Нэй обошел все закутки судна в поисках изменений. Все было там, где должно быть. То, чего не должно было быть, отсутствовало. Особенно тухлая рыба.
Посреди камбуза, где гости перевернули все вверх дном, в центре большого разделочного стола стояла пыльная бутылка пятнадцатилетнего портвейна, два хрустальных бокала и штопор с серебряной ручкой в форме смеющейся макрели.
Когда Мадж подтвердила, что видит то же, что и он, Нэй лишь недоверчиво усмехнулся.
Который день их судно окружал лишь светящийся туман. Его рассыпающиеся лепестки и локоны редкий ветер закручивал в странные фигуры, заставляя Нэя оглядываться, играя с ним, бередя душу.
Они поставили шезлонги рядом на корме. Мадж разыскала где-то разноцветную ветошь, толстые нитки и кривую парусную иглу и пыталась составить из клочков расползающейся материи «Юнион Джек».
– Когда ты поднял первый бокал со словами «Боже, храни Королеву», я, кажется, наконец прониклась значением этих слов.
– Еще недавно ты говорила, что монархия – это атавизм, не имеющий права на существование в наше такое и разэдакое чудесное прогрессивное время.
– Когда это – недавно?
– Ну, лет десять назад.
– А я и сейчас скажу, – невозмутимо ответила Мадж, разрывая пополам красный лоскут. – Просто, раз уж она у нас есть, пусть Бог будет к ней благосклонен.
Далеко в тумане показался размытый силуэт, напоминающий нос корабля в виде драконьей головы. Потом будто бы наметилась тень парусов. И вдруг из тишины донесся пронзительный животный визг.
– Мадж, там свинья! Ты слышала?
– Голубчик, какая свинья? Ты что-то услышал?
Визг повторился снова и снова.
– Нэй, что они делают с животным?!
Темные очертания в тумане растаяли, и снова наступила тишина.
– Что это было, Нэй?
– Или чем это не было. Мы все реже в состоянии узнать реальность. Будто в синей комнате.
– В какой комнате?
– В синей. Я же тебе рассказывал. Когда в фильмах…
– В чем?
– В фильмах. Самая простая двухмерная инсталляция. Я же рассказывал тебе! Так вот, в фильмах еще требовались люди – артисты, а инсталляторам – уж не знаю, как тогда называлась эта профессия – приходилось моделировать несуществующие пейзажи и отдельные предметы на компьютере. И потом накладывать изображение живого артиста на созданное в цифре окружение. Для этого артисты играли в специальной закрытой комнате, на особом синем фоне… Да нет же, я точно уже рассказывал тебе об этом!
– Сэр Солбери, находясь в здравом уме и твердой памяти, я спрашиваю: когда, по-вашему, это могло случиться?
– Не знаю… Наверное, лет пятьдесят назад.
Они оба сначала улыбнулись, а потом засмеялись.
Берега уже третий час тянулись по оба борта – они входили в устье тихой широкой реки. С бело-золотистых барханов сползала жара, словно пластами, время от времени накрывая судно сухим покрывалом.
Нэй и Мадж потеряли счет пройденным мирам. Богатым и нищим, плодородным и мертвым, раскаленным и ледяным. Республикам и тираниям, монархиям и коммунам, военным лагерям, планетам-тюрьмам, концессиям и вольницам. Перед ними падали ниц и гнали их с порога, пытались обмануть и пытались спасти – всюду на свой манер. Но никогда не покушались на гетское судно и не чинили препятствий, когда они уходили.
Десятки раз собираясь остаться, они все равно возвращались к разверстому зеву судна, к горшочкам салата и обществу друг друга. Нэй, раздобыв где-то золотую краску – нужно же было как-то называть их временный дом – вывел на корме аккуратными буквами «Гамельн». Маджента придерживала его за ноги, чтобы он не вывалился за борт, и язвительно комментировала происходящее.
Прежде чем показался порт, они увидели по обе стороны фарватера очередь из… Кораблями это назвать было трудно – безразмерные черные прямоугольные коробки, лишенные всякой грации и изящества, но дышащие силой и мощью. Крошка «Гамельн» не доставал до их палуб даже верхушками мачт.
– Что это за саркофаги? – спросила Мадж, читая проплывающие мимо названия.
– Мы на планете-фронтире, – Нэй тоже следил взглядом за именами кораблей. – Это транспорты экспансии.
Он пытался представить, сколько же людей и техники может вместить каждая коробка. «Дитя Моргена – 21», «Леди Ультра-Йорка», «Дитя Моргена – 73», «Атланта», «Лемурия», «Длань Соннема»…
– Нэй, ты видишь то же, что и я? – Мадж побледнела и даже приложила руку к груди.
– Соннем… Неужели не совпадение?
Ласковая, домашняя, доверчивая Беатрис, облик которой уже почти стерся в их памяти… Выскочившая в одночасье за социотехнолога, специалиста в построении замкнутых сообществ, и заявившая полгода спустя, что ее место на фронтире, рядом с мужем. Ушедшая полвека назад.
Взявшись за руки, Нэй и Маджента стояли на носу корабля, стараясь угадать в плавящемся воздухе очертания порта.
Планета называлась Ультима. О Соннеме здесь даже не слышали, но, поддавшись на уговоры, офицер-пограничник взялся за поиск. Сначала по флотской базе, затем по справочнику обитаемых планет и поселений. А когда выяснилось, что Соннем находится «буквально в трех мирах отсюда», влез в информаторий и распечатал на пластик краткую сводку двухлетней давности.
Передавая листок, офицер с любопытством смотрел на загадочных стариков, приплывших вдвоемнепонятно откуда. Непонятно зачем и непонятно на чем. Впервые за годы службы его спросили – ха-ха! – как называется эта планета. Старуха прижалась к своему мужу, и они так впились глазами в текст, будто от этого зависела их жизнь.
Офицер скосил глаза на экран, где еще оставалась открытой сводка.
«Малколм О'Кенден, губернатор города Соннем-Сити-Один. Биография… Образование… Кавалер орденов… Родители: Патрик О'Кенден , БеатрисО'Кенден, урожденная графиня Солбери.Дети: Энтони, двадцати одного года, Элизабет, четырнадцати лет, Нора…»
Какая странная история. Сквозь стекло, из своего прохладного убежища, он наблюдал, как, выйдя в самое пекло, старики о чем-то беззвучно спорят. Солбери, кажется, граф, смешно расхаживал туда-сюда по причалу, взъерошивал длинные белые волосы, отчаянно жестикулировал. Жена, похоже, больше молчала, лишь изредка вставляя короткие реплики.
Офицер придвинул к себе документацию по ближайшему рейсу. До отхода транспорта оставались какие-то сутки, и заниматься этой гетской посудиной очень не хотелось. Хотя инструкция и гласила, что корабли гетского флота имеют безусловный приоритет в оформлении. А также не могут досматриваться, не могут задерживаться – в общем, лучше ничего с ними не делать. И без комментариев.
Когда он оторвался от работы, то увидел две седоголовые сгорбленные фигурки, под руку уходящие по пирсу к своему допотопному судну.
Пронзительный шквалистый ветер прогнал их с палубы в каюту. «Гамельн» бросало на волнах, паруса нехорошо потрескивали, мачты подозрительно скрипели.
Греясь кипятком, кутаясь во все теплое, что у них было, они сидели на рундуке. Рядом, но поодиночке. Маджента задумчиво разглаживала смятый листок и тихо улыбалась. Нэя мутило от качки, и он блуждающим взглядом осматривал их пристанище. Какие-то занавесочки на иллюминаторе, аккуратная скатерть, пришпиленная к маленькому столу, неказистые матрасы на рундуках, грубая вешалка в углу. Минимальный уют, попытка свить свое гнездо в таком большом мире.
– Нэй, – спросила Мадж, так и не отрываясь от листка. – Почему наши дети нас бросили? Почему не выбрали для себя что-то, чтобы хотя бы изредка заглядывать на обед к Эмилю, рассказывать о своих делах, делиться планами, надеждами?
– Ты спрашивала о гетах, – сказал Нэй. – В том-то и дело, что мы не знаем о них ничего. Одна, кажется, из семи рас, выбравшихся за пределы своей звездной системы. Прекрасные торговцы. Меняют все на все. Что интересно, не признают денег ни в какой форме – только натуральный обмен. У них нет своих колоний, никто толком не знает, где их родная звезда. Они старые. Наверное, мы напоминаем им – помнишь, на первом острове, у Хэма – этих смешных маленьких человечков. Которые суетятся, строят хижины, ловят рыбу – а Хэм возлежит у костра с бутылкой рома и смотрит в бинокль на горизонт…
– Наверное, мы были слишком замкнуты друг на друга. Слишком самодостаточны, чтобы у них возникло сомнение, справимся ли мы без них. Ричард же ушел не в один день – он возвращался десятки раз… Мне хорошо с тобой, Нэй. И я ни о чем не жалею.
Он ничего не успел сказать, когда глухой хрусткий удар сотряс корпус судна, потом еще один. Выйдя на палубу, они увидели, что «Гамельн» уперся в кромку пакового льда, уходящего в тяжелый промозглый туман.
– Это что, конечная точка? – Мадж была отрешенно спокойна. – Я не понимаю, что здесь происходит с нашим восприятием или что нам хотят показать. Какой, к черту, лед на межпланетной трассе?!
– Я не думаю, что можно говорить о «трассе», Мадж. Отбрось человеческие термины. Никто от нас ничего не хочет. Просто в нашей синей комнате началась зима. Даже если мы приплыли, я не буду спускаться на лед. Пойдем вниз.
По мере того, как начало смеркаться, воздух стремительно остывал. К ночи в каюте стало не теплее, чем на палубе. Утепляться было уже нечем.
– Спокойной ночи, Нэй!
– Спокойной ночи, Мадж!
На следующее утро Маджента не проснулась. Она лежала на спине, бледная, как северный рассвет, и Нэй бросился к ней, хватал за холодные руки, гладил щеки, встряхивал за плечи.
Внезапно она открыла глаза и, так и глядя в потолок, спросила:
– Нэй, а мы можем считать это свадебным путешествием?
Он молча сел на пол, прислонившись к рундуку спиной. Мадж потеребила его волосы.
– Ведь у нас же его не было тогда, правда?
Он усмехнулся:
– Пожалуй, идея мне нравится. Джаст мэррид.
Из щелей тянуло сочным и теплым воздухом. Выглянув в иллюминатор, Нэй убедился, что от снега и льдов не осталось и воспоминания. В этом мире ничего такого и не было никогда. Они поднялись наверх.
Вздыбленные меловые скалы, нереальной белизной царапающие горизонт. Нагромождение темных валунов по самому верху и тонкий радужный водопад, долетающий до моря лишь цветным сиянием.
В полном безветрии корабль легко скользил прямо в округлую бухту. Ни домика, ни тропинки, ни признака человека. Мадж, как зачарованная, смотрела на приближающуюся полоску прибоя.
– Это же…
Нэй, не в состоянии отвести взгляд от берега, обеими руками обнял Мадженту за плечи, и она прижалась к нему спиной. Когда «Гамельн» зашелестел килем по песку, они оба закрыли глаза.
«Видишь ли ты то, что вижу я?»
Якорная цепь была ржавой и скользкой. Два раза чуть не свалившись в воду, юноша все-таки перевалился на палубу.
– Кто-нибудь? – на всякий случай выкрикнул он.
– Кто-нибудь сидит в воде и терпеливо ждет ковровую дорожку.
– Свистать всех наверх! – завопил он. – Мокрая кудрявая голова по правому борту!
Скатившись по лестнице вниз и пробежавшись в полутьме повсюду, он наконец нашел трап и разобрался, как его спустить. Целый кусок обшивки откинулся наружу, почти достав до воды.
Протянув руку девушке, юноша рывком вытащил ее из воды.
– Представляешь, совсем заброшенный парусник! Ни людей, ни вещей, пусто! Как будто декорация.
– Никогда не видела таких трапов, – сказала она. – Словно зверю на язык встала.
Он притянул ее к себе:
– Пойдешь зверю в пасть?
Она явно была чуть старше и посмотрела на него снисходительно:
– Сэр Солбери! В вашей компании – хоть на край света.
– Так тому и быть, – ответил он, и они шагнули в темноту.
Обмен Заложниками
Это не развлекательное чтение.
Необходимое уведомление
– Кажется, Семьдесят семь – тринадцать, – я провел пальцем по монитору. – Условно земная территория. Дозаправка, отстрел транзитников и летим дальше. Есть часа два на размять ноги.
Амандо Нунчик, смешной и нескладный попутчик, с неподдельным интересом повернулся ко мне:
– Отстрел? Это как понимать?
Антикварные очки в костяной оправе, взъерошенный чуб, губы бантиком. Всю дорогу от Пятого Байреса он приставал ко мне с бессмысленной и беззаботной болтовней.
– Любая транзитная станция шлюзует только большие паромы. Посудину вроде нашей никто стыковать не будет. По экономическим соображениям. Аварийная шлюпка вмещает десять человек и три тонны багажа. Мы отстреливаем свою – с транзитными пассажирами, а база шлет нам пустую. То же самое с топливными саркофагами. Круговорот тары в пространстве. Экономим на маневре, капитан получает свой бонус.
Нунчик уважительно щелкнул языком. Помолчал, готовя тему для следующей атаки.
За иллюминатором расстилалось бескрайнее астероидное поле. Если смотреть долго, можно заметить, как тот или иной камень постепенно поворачивает к солнцу блестящие сколы или цепляет соседа, передавая ему свое движение. Чарующая картина, если не задумываться о происхождении этой рукотворной красоты.
– Странно, странно. Я перед поездкой листал старые путеводители, смотрел гиперкарты, и как-то мне запомнилось, что перед последним циклом прыжков к Суо мы пройдем Винную Долину.
– Никогда не слышал, – закрылся я.
Кто же ты такой, безобидный друг? Зачем так в лоб меня пробиваешь? Хочешь услышать правдивую историю Винной Долины – или убедиться, что перед тобой тот, кого ты ищешь? Какие устройства размещены в твоей оправе? Зачем ты летишь на Суо?
Паранойя, в общем-то, но это стандартный диагноз для людей моей профессии. Если можно говорить о стандартах для столь малого круга лиц.
Экран поделен на четыре части, в каждой – своя картинка. На трех – вооруженные люди бродят вразвалочку по пандусу в полутора метрах от поверхности воды. Когда камеры поворачиваются к воде, виден далекий чужой берег залива. Когда возвращаются назад – то снова ходят туда-сюда абсолютно невоенные мужики, зачем-то запасшиеся станерами и тяжелыми карабинами.
Четвертая показывает внутренности базы. Большое широкое помещение переполнено людьми. Женщины и дети вповалку спят на полу. В дальнем углу кто-то раздает пищевые рационы.
Звука нет, но лица людей, попадающие в кадр, наполнены ожиданием беды. А может быть, я додумываю для них эмоции, зная, что сейчас увижу.
База стоит на сваях и соединена с берегом только мостками. Теперь здесь так больше не строят.
На левой верхней картинке пандус с отдельно стоящим охранником почти уплывает из кадра, когда там что-то мелькает. А мы наблюдаем серую воду, отделенную от белесого неба неясной полоской суши у горизонта. Камера идет назад. Охранник с распоротым горлом медленно переваливается через поручень.
В другом кадре видно, как из воды взлетает вверх огромная зеркальная туша. Обтекаемые формы, разверстая треугольная пасть, длинные ласты-руки. В правой зажат длинный кривой нож. Еще в полете тварь наотмашь чиркает второго охранника под коленки. Бедолага успевает выстрелить в упор. От высоковольтного разряда тварь судорожно скручивается в воздухе и падает назад в воду.
Но еще три – уже на мостках. Безупречные рептилии, длиннотелые и длиннолапые. Тяжелые плоские хвосты – как гигантские мечи. Одна перекусывает шею коленопреклоненному охраннику, другие стремительными прыжками бегут по мосткам на стреляющих в упор защитников базы. Камеры снова отворачиваются к воде.
Теперь уже видны призрачные силуэты, скользящие неглубоко под поверхностью. Их много.
Снова на экране залитый кровью пандус. Живых охранников не наблюдается. На правой нижней картинке три женщины плечом к плечу замерли напротив расположенной под камерой двери, сжимая карабины. Не шевелясь.
Вокруг упавших в воду тел мельтешат карнали, хищные полосатые рыбы. Пандус кишит тварями. Женщины на четвертой картинке начинают стрелять…
Комендант остановил кадр. Внутри базы все еще живы. Пусть останется так.
– Позже мы начали пользоваться эхолотами, – сказал Георгий Петрович.
Еще на Земле я прочел до последней буквы все материалы о конфликте, статистику, аналитику, прогнозы. Пересмотрел хронику. Но таких записей там не было.
Мы выпили не чокаясь. Комендант словно сошел с рекламного проспекта программы колонизации – уверенный и открытый немолодой мужчина, чеканный профиль, тяжелый подбородок, морщинки вокруг глаз. Отец родной, батя. Если бы я собирался осваивать новые миры, то доверился бы именно такому лидеру.
– Потом мы поняли, что шнехи почти невосприимчивы к электрошоку, очухиваются быстро, зато старая добрая тротиловая шашка глушит их, как обычных карасей. Они стали гораздо осторожней. Но из-за своих традиций так и не стали использовать огнестрельное оружие. Только благодаря этому удалось восстановить баланс.
– Баланс?
– Нанести им соразмерный урон. Решение, Антон Андреич, было чисто интуитивное, но оказалось верным. Мы собрали весь летающий хлам, способный держаться в воздухе, и предприняли рейд к их месту посадки. Если бы мы не уничтожили две трети их центральной базы, никаких бы переговоров и не состоялось.
– Хотел бы я видеть ту вылазку…
Георгий Петрович посмотрел пристально и задумчиво.
– Мы нашли выход не сразу, Антон Андреич. Большой Земле было не до нас. Вы рубились с таймаками и кем там еще?.. А здесь – изоляция. И необходимость срочных решений. Ни устойчивой связи, ни проверенных быстрых коридоров к ближайшим заселенным мирам. Это все появилось позже.
Комендант потянулся за бутылкой. Я расположился на широченном кожаном диване, выглядящем дико и несуразно здесь, в кабинете первого лица планетарной администрации Суо. Здесь, в настоящей дали. Диван этот принадлежал какой-то рок-звезде, готовившейся к очередному круизу по ближним мирам. Георгий Петрович попросту упер кожаного монстра с околоземного склада за два часа до старта экспедиции, о чем не преминул рассказать мне в подробностях в первые же минуты знакомства. Пока внимательно вычитывал предъявленные мной документы и сверял голографические коды с какой-то своей инструкцией, стараясь, чтобы я этого не заметил.
Средних лет секретарша Марта приоткрыла дверь, бросила взгляд на стол и, видимо, удовлетворившись увиденным, исчезла.
– Шнехи – такие же колонисты, как и мы, – продолжил Георгий Петрович. – Так же уверены, что застолбили планету по всем правилам. Что с того, что ни их, ни нашего флаг-спутника на орбите не наблюдается? Их прилетело приблизительно столько же, сколько нас. Двести тысяч поселенцев для такой планеты – пустяк. И, остановив войну, все задумались о гарантиях мира.
– И кто же предложил обмен заложниками?
– Уж не смеетесь ли вы, Антон Андреевич? В истории Земли и не такие казусы происходили. Ведь каждый колонист – потенциальный родоначальник. Психология, знаете ли. Все тяготы долгого полета в неизвестность, все неизбежные риски – ради детей.
Я на секунду представил себя мальчишкой, и что мой отец за руку ведет меня по мосту, а навстречу нам ползут две твари, крупная и помельче. На середине моста отец останавливается, а мне надо идти дальше.
Мы выпили.
– Единственной проблемой стало договориться по срокам и возрасту. Работала совместная комиссия. Срок установили в четыре года.
Я, разумеется, знал об условиях обмена все. Мне было важно услышать это от коменданта.
– А вот биологический возраст у нас со шнехами разный, поэтому их заложники – семилетки, а наши – двенадцати лет.
Я не удержался и переспросил:
– Двенадцати лет?
Вот так лишнее слово, неправильная интонация, необдуманный жест или ошибка в мимике могут привести к взрыву.
– Да, уважаемый гость! – заорал комендант, вздымаясь из-за стола. – С двенадцати, потому что в этом возрасте человек уже может выдержать собственный страх. И в шестнадцать вернуться к родителям взрослым и вменяемым. Потому что лучше быть тихим и напуганным, чем мертвым и безразличным. Потому что любому родителю еще есть дело до двенадцатилетнего чада. И он не разрядит станер в железную ящерку, которая поселилась в опустевшей детской.
Стоп, стоп, стоп! Что я делаю? От этого человека зависит, удастся ли мне…
– И не вздумайте рассказывать мне о нашей жестокости, о конституциях и свободах – я все знаю и сам! Пока ваши боссы чесали лбы и обсуждали, кто виноват в неправильной планетарной разметке, я потерял двадцать тысяч человек из вверенных мне ста! Объясните им,почему вы не ввели войска – или хотя бы не дали разрешения на полномасштабные действия!
– Георгий Петрович!..
– Потому что шнехи – хищники! Генетически, понимаете вы?! Каждый шнех – воин. Каждая шнеха – воительница. Против метрового шнешонка, появись он в этой комнате, мы, два взрослых мужика, не выстояли бы и пяти минут…
Повисла тяжелая пауза.
– Георгий Петрович… – Я тоже встал. Отошел к окну, оказавшись к нему спиной. – Я знаю о шнехах все, что вы со дня колонизации передавали на Землю. И я здесь не для того, чтобы оспаривать ваши действия. Если вам это не безразлично, решение об обмене заложниками кажется мне великолепным. Вы остановили бойню и перешли к сосуществованию. Но прошло уже пять лет, и нужно двигаться дальше. Разве не так? – Я повернулся и посмотрел ему в лицо.
Комендант, как ни в чем не бывало, усмехнулся.
– Вы извините меня, Антон Андреич. Накопилось, знаете ли. Поделиться хочется. А тут такая возможность – ксенолог из центра, да еще со спецмиссией. Как же удержаться, да пар не выпустить?
– Я не совсем ксенолог. – Как бы теперь комендант не расшаркивался, нужно было срочно восстанавливать контакт, который я едва не разрушил. – Я специалист по конфликтологии и занимаюсь больше своими, чем чужими.
– Что ж только одного прислали? Тут и десятку работы хватило бы. Живем как на пороховой бочке.
– А сами как думаете? – я подошел к столику и без спроса пополнил обе стопки.
– А я не думаю, – сказал комендант. – Я знаю. Учился все-таки в том же заведении. Сто тысяч населения – пустяк. Это раз. Право на владение территориями ни одна сторона доказать не может. Это два. Цивилизация шнехов не владеет оружием тотального уровня. Это три. Правильно?
Он смотрел на меня выжидающе и доброжелательно. Он искал во мне союзника, как и я в нем. Нам было решительно нечего делить.
Я ничего не ответил. Мы просто чокнулись, выпили без закуски и приступили к обсуждению ситуации.
Средних размеров материк лежал в северных водах. Климатом и рельефом походил на Финляндию. Фьорды, заливы, озера, болота, реки, ручьи, протоки. Мы собирались осваивать сушу, шнехи – и сушу, и воду.
Сто тысяч колонистов первой, и пока последней, волны расселились просторно. Кто-то занялся сельским хозяйством, кто-то остался жить в центрах – до городов эти населенные пункты пока не дотягивали – налаживая автоматические заводы, разворачивая инфраструктуру цивилизации. Некоторые поселенцы попросту плюнули на первоначальные планы, особенно после короткой и кровопролитной войны, и превратились в полудиких охотников и рыболовов.
Меня всегда удивляла конечная цель всего этого. Не для отдельного человека, а в целом для человечества. Шаг вширь – два шага назад по лестнице прогресса. Из мира в мир мы приносили Дикий Запад.
Кстати, к западу от поселка, считавшегося столицей, по заболоченной равнине тянулись невысокие холмы. Местные звали их Бугорками. Дальше лежал залив, длинным широким языком вдающийся в сушу с юга. На его другой стороне хозяйничали шнехи.
Я видел много шнешат. Грациозные ящерки казались отлитыми из живого металла. Они жили в семьях, вместе с временными родителями ходили на праздники, которых комендант изобрел великое множество. Иногда можно было встретить шнешонка с хозяйственной сумкой в зубах, спешащего к пекарне или в аптеку.
А где-то далеко за заливом в чужих гнездах спали и наши дети, учились чужой жизни, впитывали чужой язык.
Мы словно шли по лезвию. Что, если случайно одна из этих юных ящерок свернет шею? Что, если кто-то из обезумевших поселенцев, потерявших всех своих в стычках со шнехами, не удержится и откроет свой личный счет в своей личной войне? То, что почти пять лет прошло без подобных инцидентов, казалось мне чудом.
Комендатура занимала двухэтажный особнячок, классический образчик ностальгической архитектуры. Георгий Петрович выделил мне для работы крохотную угловую каморку, но для работы мне было достаточно стола, стула, компьютера и станции связи. Я вгрызся в информационное пространство Суо.
Из-под патриархального уклада новорожденного аграрного государства проступали острые контуры внутренних противоречий, растущих угроз, скрытого недовольства. Полномочия позволяли мне пренебрегать многими условностями, и я потрошил орбитальный сервер без зазрения совести. Пресса, форумы, группы, личная переписка, перечни импортируемых товаров, демографические отчеты, персональные досье – всё шло в дело.
Чем детальнее я изучал местную жизнь, тем более глухим казался построенный договором тупик. Перемирие, зиждящееся на заложниках, раньше или позже должно рухнуть, похоронив под собой жертв нового столкновения.
Ни одного взрослого шнеха на этой стороне залива я не видел. Ни один взрослый человек не собирался на другую сторону.
Первый постулат конфликтолога – не надейся на помощь. Никто из окружающих тебя людей не обладает нужными навыками и знаниями для принятия решения. Даже для его поиска. Ты собираешь информацию, ты анализируешь ее, ты проводишь действия, направленные на разрешение конфликта, ты несешь ответственность за то, что сделал. И за то, что из этого получилось, тоже.
Обстановку в столичном поселке, как и в остальных приграничных со шнехами районах, спокойной назвать было нельзя. Эхолоты береговой охраны почти каждую ночь регистрировали подозрительные движения рядом с нашим берегом.
Шнешата, жившие среди людей, то и дело становились объектом насмешек и издевательства, особенно в школе. Глядя на частокол зубов в пасти этих подростков, я пытался не вспоминать увиденное в кабинете коменданта.
Георгий Петрович добыл мне обновленные учебники и словари шнехского. Они разительно отличались от скудных пособий, попавших в земные военные архивы и давно изученных мной от корки до корки. Я включился в обычный режим – двести слов в день наизусть. Наутро из двухсот в памяти оседало около ста, но через пару месяцев я уже мог шипеть что-то вразумительное. Надеялся найти себе учителя среди шнешат, но почему-то не получалось.
Тем временем понемногу возвращались с той стороны залива шестнадцатилетние спасители человечества. Пушечное мясо подросткового возраста. Не задерживаясь надолго в поселке, не особо разговаривая с местными, они обычно ночевали, а наутро отправлялись на восток, по домам.
А им навстречу тянулись несчастные семьи. Вариантов отсрочки не существовало. Родители стремились проводить детей до залива, до катера, до того берега – чему, впрочем, препятствовали сотрудники комендатуры. Георгий Петрович постоянно находился в разъездах. Он управлял своим миром железной рукой. Было чему поучиться у этого человека.
От него и пришла новость.
– Антон Андреич, – услышал я сквозь треск помех.
Официально так, будто и не сполз он уже давно на «Антошу» по праву старшего по возрасту.
– Антон Андреич, не затруднит тебя подскочить ко мне? Да, прямо сейчас. Хочу тебя с одним молодым человеком познакомить. Жду.
