Текст книги "Обмен заложниками"

Автор книги: Иван Наумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Наш закат

Моя семья – Батон да Серый. Все у нас общее, одно на всех. Куда ж мне без них – ни друзей, никого. Все люди – враги, как сказал бы писатель какой-нибудь. У Батона ряха сытая, холеная – и то сказать, жрет с утра до вечера, о диетах слыхом не слыхивал. Если не прикидывается, конечно. А Серый – наоборот, натура тонкая, холерик. Щеки впавшие, глаз злой, как зыркнет – холодно становится. Да только мне на это наплевать.

Потому что я старший.

В округе мы – троица весьма известная. Местечко наше, оно, конечно, не мегаполис – городишко захудалый, упадочный. И не говорите, что мы тут виноваты – слабые вечно в сильных свои беды ищут. Да, кормимся, да, дань собираем – да много ль ее, дани той? Смех! На площади рыночек – недоразумение одно, ни лабаза, ни ларька, только лоточки гнилые, бабульки да дедульки барахлишком трясут.

Вот не могу, зверею, когда вижу эту тряску. Зачем? Неужели продается лучше? Экая никчемность, право слово. Таких мы особо не жалуем. Двойная такса.

И местность вокруг – не разгуляться, леса да овраги. Ни деревень зажиточных, ни тучных стад. Проходит неподалеку федеральная трасса Москва – Крым, да где ж она – та Москва, а что такое Крым – только слово одно. Ну да раз поставили нас за городком присматривать, так мы справимся, дело нехитрое. Когда голос повысишь, когда просто взглянешь строго – народ, он понятливый.

А с непонятливыми Батон разберется. Он, хоть толстый, и лютым бывает. Коли что не по нему, может и петуха подпустить. Это мы, кстати, давно поняли: бей по тылам. Людишки наши больше не за морду, а за амбар боятся. Так что, честь по чести, долю отдай, уважение предъяви и живи себе с миром. А нам на жизнь хватит – и тебе жизни хватит.

Разместились мы на выселках, лес, экология, туда-сюда. Тихо, все нам песни поют, вечерами – лягушки с болота, днем – цикады с косогора, ночью – соловьи да совы. А утром я сплю обычно, так что про жаворонков только от Серого знаю, это его вахта. Так уж повелось, больно времена неспокойные, кто-то спит – кто-то бдит. Двое в отключке, а третьему – сторожить. Я обычно звезды считаю, Батон, по-моему, лопает без устали, Серый в уме цифры перебирает, карты рисует – все в следопыта не наигрался. Но оно ему и нужнее. Правда, с играми своими проглядел тут на днях: кто-то чуть не мимо порога по утру прошел, росу с травы посбивал, а Серый даже не разбудил нас. Ну, я его так отчитал, урока надолго хватит.

Просыпаемся мы обычно к обеду. И до полудня надо успеть выползти – все сонные, ноги не идут, а надо. Торговля закончится – так с рыночка-то все сразу шмыг! Ищи потом. Пробовали абонемент вводить: типа, торгуешь или каждый день, или вообще не торгуешь, да больно хлопотно вылавливать потом этих хитрованов. Я-де заболел, я-де к теще на блины в район ездил – сто отмазок, а нам слушать! Вернее, мне слушать – я же старший, мне и судить. Мое слово здесь закон.

И приятно это чувствовать. Ведь если разобраться – Батон меня сильнее, Серый – хитрее, вдвоем они бы меня в момент урезонили. Мне без Серого никуда – он все тропки знает, все ходы-выходы, ночью на полшага не ошибется. Да и без Батона – были бы мы сыты? Были бы в достатке? Так что приятно мне чувствовать, как они на раз под команды мои прогибаются, и хоть бы слово поперек.

Понимают, что не век нам тут маяться. Велел Нынешний за местечком смотреть – смотрим. А там, глядишь, посерьезнее что перепадет, поответственнее. Ждать надо.

Мельник Петрович – свой человек. Прижился уже, приспособился. Стоит в дверях, шапку мнет, в глаза заглядывает. Явно не пустой пришел, думка у него аж волосы шевелит. Лицо спитое, мятое. А в углах губ будто червячки сидят, выгибают рот подковкой. «Ваша власть, ироды», думает Петрович. «Да я-то и при вашей власти в накладе не останусь. Вы меня попользуете, а я вас – вот и славно будет!» Типа того.

Предлагал мне Батон мельницу подпалить поначалу, когда мы приехали только, да я сразу смекнул – человечишко подлый, нужный. Ну и вот – половину дохода мы с его наводок делаем. И ему выгода – не мукой же нам с него брать.

– Давай, – говорю, – театров мне тут не устраивай. Что принес?

Кхекнул мельник, осклабился. Ой, не пустой! А то бы побоялся кренделя мне тут выписывать. Собрался-таки он с духом и приступил:

– Ты только, Сатрап, не гневись, если что. Я ж – того, мельник, человек мизерный, толку с меня мало – так ведь и спросу мало. Чую я, что не в свое как бы дельце ввязываюсь. Да только думаю, что не пустишь же ты меня в распыл за то, что помочь тебе всей душой желаю.

Хорошо врет про всю душу, только червячки презрительные мне о своем говорят. Плохой у мельника рот – как и душа плохая.

– Помнишь, может, – племяшка у меня жила, Клавка. Дуреха-то изрядная, все в столицу рвалась. Я ей сколько толковал: кому ты нужна-то там, так нет – уехала…

Гляжу я, Серый от окна на мельника так смотрит задумчиво, желваки играют, дышит тяжело. Понимаю я тебя, Серый, только качаю головой отрицательно – не трогай человечка, паскудный он, да полезный. А мне терпения не занимать, я любую сказку до конца дослушаю.

– Так вот, Сатрап, к чему веду-то я… Устроилась она в Москве – да и неплохо. За год эх как продвинулась – уж не спросил ее, через какие такие заслуги. А служит она в сехретариате на ЗИЛе. На посту ответственном, с бумагами работает. С начальством – вот как мы с тобой. Знаешь ли ЗИЛ-то? Завод имени… ну, понимаешь, о чем я, да?

Здесь уже и Батон от шашлычка оторвался, засопел. Не надо бы Петровичу нам на больное наступать! Рухнула наша структура в Москве, поперли наших за сто первый километр, давно такого позора не было. И, главное, уже последняя собака повсюду об этом знает. Ну да ладно, потерпим. Нескоро сказочка сказывается.

– ЗИЛ-то – он ясно, под кем. Так что разные там разговоры разговаривают, а Клавка моя уж больно шустрая: глаз зоркий, ухо вострое, а мозгов – ни хрена! Дали ей, значит, письмо вчистовую приготовить, а там список длинный. И показался ей этот список странным, потому что среди всяких городов знатных – а там и Самара, и Смоленск, и Ярославль – вдруг усмотрела она и нашу дыру Богом забытую, и еще всякие деревеньки да хуторки. Кой-что она запомнила головешкой своей, мне и отписала.

– И что ж там за «хуторки»? – прошелестел от окна Серый. О, как зацепило – поперек меня пасть раззявил! А голосочек у него тот еще, пробирает.

Прищурился мельник, рот покорежил и начал перечислять.

– Кстово, Борятино, Манятино, Нижние Ложки, Гуляй-Лог, Козельск, Обоянь, Гусь-Железный да Гусь-Хрустальный, Кижи, Можга, Онега, Геленджик, Калач-на-Дону… Еще было несколько, только она, дуреха, плохо мне повторяла…

Серый окаменел. Да и Батон все понял – куда уж яснее.

– И что ж ты надумал к нам со своей географией приходить? – невозмутимо спросил я, пытаясь проглотить комок в горле. – Нам это к чему?

Но мельник не дурак, смотрит уже в упор, глаз не прячет.

– Так ведь, Сатрап, я умишком-то пораскинул, а что тут у нас на выселках полезного есть? Ни тебе шахт, ни рудников, ни пшеницы толком, ни бычков племенных. Пустое наше место, никчемное. А вы все-таки здесь, а не за холмом. А как ваши с рязанскими в Москве схлестнулись – так это только глухой не слыхал, уж извини. ЗИЛ – он на то и ЗИЛ, чтобы вашим братом интересоваться.

Батон на меня просяще смотрит, можно, мол, порешу гниду. Нельзя, Батон, не вся сказка еще…

– Ладно, Петрович, – говорю, – молодец, что не дремлешь. Надо будет проверить, о чем речь. Чего хочешь на этот раз? Денег мы на твоей байке не заработаем, так что в желаниях будь скромен, а то братья мои подумают о тебе плохо.

– А мне в этот раз ничего не надо, – мельник отвечает. – Только ты, Сатрап, ежели куда насовсем соберешься, так пообещай мне, что возьмешь с собой. Нету мне теперь жизни здесь, Сатрап. Не брось.

Не стали мы мельника убивать. Хоть Серый и настаивал – взъелся он на Петровича по-черному. Через Клавку его еще много чего узнали. Больше плохого, чем хорошего. Все, как положено, Нынешнему сообщали.

По осени он объявил сбор.

На подлете, когда вышли из тяжелых темных туч, я как-то по-новому взглянул на раскинувшееся внизу великолепие – лоскуты полей, пятна лесов, клочья тумана по оврагам. О-хо-хо, что-то ждет нас всех?

Встречались черт-те-где, в горелом лесу. Рыже-серая хвоя под ногами рассыпалась в пыль. Мы прибыли не первыми, на проплешине уже собрался с десяток семей.

Серый слева, Батон справа, как положено. Я – Сатрап, старший – чуть впереди. Подходим степенно, без заискивания.

Вроде круг – он круглый, да только во главе круга – Нынешний. Со своими – имена их все позабыли давно за ненадобностью. Ритуал приветствия, стандартные фразы – подошел, предстал, так сказать, – отходи. Нынешний совсем одряхлел. Мешки под глазами, кожа – как яблоко печеное.

– Здравствуй, Сатрап, – и как всегда, глаза в глаза, – не ты один несешь дурные вести. Встань со мной рядом, поддержишь старика.

О младших говорить не принято – куда ж они без нас. Встаем мы рядом с семьей Нынешнего.

А вокруг – собираются семьи. Только вижу я – нет ни Мамоны из Козельска, ни Поганки, ни Шипа из Можги. У нас на сбор не опаздывают, нет – это значит, совсем нет. А вот Корень… Да что ж это! Без своего следопыта!

И еще хлеще – у незамкнутого края круга топчется следопыт, с ноги на ногу переминается. Один-одинешенек. Это где ж ты, бестолочь, старшего и бойца положил?! Как такое вообще мыслимо? От Прошлых я, конечно, о всяком слыхал. Во времена больших войн рушатся семьи, всех не убережешь…

Так круг и не замкнулся. И сорока семей не набралось. И всем было ясно, о чем нам сейчас поведает Нынешний. Но оказалось страшнее, чем мы ждали.

– Бойцы, владеющие силой. Следопыты, знающие пути. Старшие, черпающие мудрость. Наши годы теперь имеют счет. Наше солнце все ближе к закату. Я собрал вас не для утешений…

– Брось это, Хмар! – вмешался Корень. Голос его был сильнее, а авторитета хватало даже, чтобы спорить с Нынешним. – Да, Москву отдали, да, загоняют нас поодиночке. Так давай, пока не поздно, вместе выступим. Рязань с землей сравняем, на ЗИЛе уделаем все, что шевелится. Ты же сам учил: бей по тылам. А там, глядишь, и разберемся, как к Одноглазому подобраться. Чем он ответить может? Велика ли армия его? Я всяко проверял – больше десяти тысяч ему против нас не выставить. Да это ж мужичье, лапотники, солдат-то раз-два… Да и собрать их в кулак – ему время понадобится. А мы – все здесь, и пока нас больше сотни, двинем прямо сейчас! И шансов у него – нету! Что ты молчишь, Нынешний?!

Хмар – и как это я забыл его имя – долго подбирал слова.

– Во всем ты прав, мудрый и могучий Корень. Но не надо меня перебивать. Если бы речь шла о том, чтобы лоб в лоб…

Семьи никогда не видели старика таким. Над поляной зависла тишина тяжелее, чем тучи над головой.

– Дело в том, что китайские товарищи очень подвели. Всех нас. И себя. Стало достоверно известно, что Мораторий нарушен.

Мир лопнул у меня перед глазами. В нескольких коротких фразах Нынешнего действительно таилась наша смерть. Секрет, контролировавшийся на протяжении тысячи лет несколькими уважаемыми китайскими семьями, выплеснулся наружу. А последствия этого предугадывали еще Прошлые Прошлых. Все ближе к закату наше солнце.

– Запретные технологии проданы – за обычные деньги. Одноглазому. Для производства ему понадобилась Москва – там достаточно мастеров нужного уровня, чтобы чертежи превратить в реальность. И ЗИЛ сегодня защищен лучше Камелота или Кенигсберга. Сунемся – поляжем все, в один день. Не сунемся – чуть позже. Ведь Одноглазому хочется гарантий, и теперь в наш с ним внутренний конфликт впутаны чужаки. И они вооружены – вы знаете, как. Нас действительно зачищают по одному – Одноглазому удалось привлечь трех наемников. Экстра-класса, вне категорий.

Нынешний подробно рассказал о тех немногих приметах, по которым можно было распознать убийц. О первом не было известно ничего, кроме того, что на лбу у жертв он вырезал инициалы «Д.Н.». Фамилия второго была Попов – редкая такая фамилия, цвет волос рыжий – уже лучше, отличный стрелок – уже хуже. Про третьего знали только, что родом он из-под Владимира, то ли из Петушков, то ли из Коврова, что-то такое – Хмар сказал, я просто не запомнил.

Потом потерявший своих следопыт, робея и запинаясь, рассказал о подробностях гибели своей семьи. Все это для меня прошло как в тумане.

– И напоследок мне остается сказать лишь одно, – Нынешний выдержал паузу, чтобы взбудораженные новостями старшие замолчали. – Чувствую, что это моя последняя встреча с вами. И, пока еще жив, я должен назначить Будущего.

Хмар выдержал паузу.

– Доблестные семьи! Вижу огонь войны в ваших глазах. И мне унизительно просить вас о противоестественном. Но мы не бежим, мы отступаем. Чтобы сохранить клан, нужно рассредоточиться. И ждать. Ждать и надеяться, что Одноглазому хватит ума не отдать запретное знание в чужие руки насовсем. Сибирь, Памир, Гималаи, Заполярье – нас нигде не встретят с радостью, но там мы сможем пересидеть это черное время. Терпение – горькая чаша, и это повлияло на мое решение.

Поляна зароптала.

– Прости меня, Корень, ты воевал лучше других. Прости меня, Хваленый, твоей хитростью мы часто добивались большего, чем силой. Простите и остальные за мой странный выбор. Сатрап, сделай шаг вперед!

Я повиновался, а Батон и Серый безмолвными тенями последовали за мной.

– Ты один из самых молодых, но я вижу в тебе ту способность, которая дает нам призрачный шанс. Уверен, что ты лучше других сумеешь затаиться, схорониться, перестроить свою жизнь так, чтобы сберечь семью – и ждать лучших времен. Ты единственный, кто научился использовать обычных людей, договариваться с ними – передай же свой опыт остальным.

Пока я собирался с мыслями, выстраивая инструктаж об особенностях общения с сельским людом, Серый за моей спиной зашептал:

– Слышь, Батон, так мы теперь – семья Будущего!

И очень нехорошо засмеялся.

По дороге домой я решил завернуть к Бабаньке. Года два ее не видел, не видел бы и еще двести, но приказ Нынешнего нужно воспринять буквально. А хорошими документами я мог разжиться только тут.

Старуха ценила уединение. Заброшенная лесная деревенька встретила нас выбитыми окнами, бурьяном, странными шорохами. Бабанька поначалу была неприветлива, однако, когда зашел вопрос о подработке, сразу оживилась.

– Что ж, – говорит, – известное дело, как на Руси неспокойно, все за кордон ломятся. Кто деньжата увозит, кто сам прячется. Тээкс. Что могу предложить? Тээкс. Есть под Парижем место, лес Фонтенбло. Народ спокойный, винищем глаза зальют – и кто по бабам, кто картины рисовать. Политикой ва-аще не интересуются.

– Дальше, – говорю.

– Не прет от Франции? Оу-кей, сказал Макей. Западная Сахара. Романтика пустыни. Незарегистрированный оазис. Курорт!

– Дальше!

Бабанька костлявыми пальцами рылась в своей картотеке, мусолила листочки, причитала, ворчала и предлагала все новые и новые варианты. Вышли мы от нее уже в сумерках.

– Ну что, Серый, – говорю, – Гондурас или Эквадор? Ты ж у нас за Ариадну, тебе и решать.

– Лучше колымить в Гондурасе… – нараспев протянул Батон. Его примитивная психика легко переварила ощущения загнанного зверя. О Сером, как, впрочем, и обо мне, этого сказать было нельзя.

– Гондурас, Эквадор… Разницу вижу только в названии. – Серый был совсем плох. Замкнут в себе и рассеян настолько, что даже один раз сбился с дороги.

– Тогда Эквадор. Там не только вид на жительство, но и гражданство через три года. А как пробираться будем?

– Уж это мне оставь, ладно? – резко ответил он. Я почувствовал в семье серьезный разлад. Хотелось как-то его успокоить, но вместо этого я начал молча злиться.

Лопасти мельницы зловещими крыльями чернели на фоне заката. Оставалось перейти речку, подняться на холм к дому, забрать те мелочи, которые могли бы понадобиться в дороге, деньги для Бабаньки и по-тихому вернуться в лес. И сразу же в ночь отправиться в путь. Лишь бы Петрович сейчас не привязался, убивать без причины не хотелось. Да нет, поздновато. Сидит сейчас мельник дома в тепле, за стаканом пшеничной самогонки, в печке дрова поют…

– Скажи, Серый, – я все перебирал в памяти события прошедшего дня, – а ты смог бы так, как этот… Ну, у которого семью прикончили? Один, без старшего, без бойца…

– Ну, реально, был бы сам себе голова! – жизнерадостно захихикал Батон.

Мы вышли на кособокий мосток. Крыша нашего дома – бывшей конюшни – отсюда уже была видна. По воде стлался туман, где-то выше по течению играла рыба.

С противоположной стороны к мосту приближался запоздалый путник. Тяжелый дождевик превращал фигуру в треугольник на ножках. Припозднился грибничок…

– Это кто у нас тут такой путешественник?.. – цыкнув зубом, игриво и громко крикнул Батон. «Где трое в коже, там битые рожи» – деревенский фольклор.

Серый почему-то замедлил шаг.

Путник же резким движением сбросил плащ и поднял свой посох в нашу сторону.

– Батон, вали его! – заорал я, но вспышка опередила мои слова. Раздался нестерпимый грохот, и голова Батона лопнула сочным арбузом.

Путник отбросил палку в сторону и, перейдя на бег, потянул из ножен меч – в безукоризненном клинке блеснуло закатное небо. И тут я понял, что не могу пошевелиться.

– Серый, зачем ты меня держишь?!

Путник уже стоял рядом – бородатый мужичок, низкорослый и грозный.

– А затем, – прошелестел Серый. – Хорошее болото и в Рязани, и в Мещере найдется. Если знать, с кем договариваться. Эквадор ему! Ты сначала узнай, кто там живет, а не как там прописаться.

Я дернулся, но мой следопыт держал меня лучше любых пут.

– Так что, не в обиду, Сатрап – аста ла виста!

Наемник Одноглазого неспешно размахнулся, меч описал сложную дугу, и удар неожиданно пришелся на Серого. Его голова вместе с шеей качнулась, как подрубленное дерево, и, ломая калиновый поручень, рухнула в воду. Ржавая табличка с едва проступающими буквами «р. Смородина» с дребезгом упала мне под ноги.

Я осел на передние колени. Без следопыта я понемногу начал ощущать наше – теперь мое – тело, но слишком, слишком медленно. Так же медленно в гортани начал вызревать огонь. Оторвав взгляд от обезглавленной шеи Батона, я встретил глаза наемника.

– Ну что, чудило-юдило, непруха тебе сегодня, – он невозмутимо примерился мечом к моему низко опущенному загривку. – С приветом от Одноглазого!

Я, наконец, вспомнил, что сказал Хмар. Не из Петушков, а из Мурома.

Оттерев клинок о ближайшие лопухи, мужичок уже в полной темноте начал шарить руками в траве. Наконец пальцы наткнулись на холодное железо. Он поднялся к заброшенным конюшням. Протяжно свистнул. Привычная ко всему кобыла, гарцуя, прискакала из темноты.

Внутри царил обычный драконий смрад, но это его не смущало. Разведя костерок и запалив пару факелов, Илья обошел просторное помещение и нашел лежку. Покопавшись вокруг припасенной лопаткой, он наполнил монетами и украшениями две седельные сумки, остальное перепрятал на улице. На это ушло два часа.

Потом вернулся к костру и принялся чистить мушкет. Тщательно, с любовью. Потом отстегнул от пояса два кожаных мешочка. В первом был гремучий восточный порошок. Оставалось зарядов на двадцать. А второй Илья небрежно бросил под ноги, что-то пробормотав про накладные расходы и назвав кого-то одноглазой задницей. Из мешочка выскочила медная монетка и укатилась в огонь.

Он перезарядил мушкет.

– Хрен тебе я его сдам! – Илья ласково погладил вычурное клеймо Завода имени Лиха. – И вы все нам вообще на хрен не нужны!

Старшему верхнему

Пэха уже нельзя было назвать ребенком. Но по-прежнему каждый раз перед сном он отворачивался к стене и тихо шептал привычные и успокаивающие слова молитвы.

«Боги и демоны, жители Верхнего мира!

Простите нас за любопытство и не карайте строго. Разбрасывая зерна зла, не цельтесь намеренно в наш маленький город. Разбрасывая зерна добра, не обижайтесь, если мы немножко возьмем себе.

Пусть в завтрашнем дне найдется место для послезавтрашнего. Пусть уходящий день не станет последним «вчера» для мамы и папы, братьев и сестер, дяди Фара. Для близких и дальних, для знакомых и незнакомых. Для меня».

Отец до сих пор не вернулся. Пэх пытался обмануть себя, направить мысли в другую сторону, но тревога проникала в сердце все глубже.

«Папа, будь осторожен, мы очень тебя любим. Бесшумный демон Ауа всегда подкрадывается со спины. Стремительный демон Чка может гнаться за тобой до самого города. Старший Верхний хотел бы, чтобы нас не было вовсе. Но я говорю с ними и прошу милости для нас. Так что, папа, просто будь всегда начеку и не старайся сделать всё в одиночку. Скоро я стану совсем взрослым, и ты разрешишь мне охотиться с тобой».

Сегодня Пэха в первый раз пустили в верхние галереи. Дядя Фар провел его через огромный зал Ста Голосов, куда сходятся главные улицы города, потом по дороге Водопада они поднялись до поста стражи и вышли за пределы города.

Земля влажно чавкала, но по мере того, как дорога превращалась в тропу, а широкий городской тоннель – в неудобный лаз с необработанными стенами, стало значительно суше.

– Дядя Фар, – сказал Пэх, – а что, война с чужим народцем совсем закончилась?

– Не с кем воевать, – шутливо ответил тот. – Когда мы, наконец, ворвались в их кладовые, им стало нечего защищать. Кто не погиб в бою, тот сбежал навсегда.

– А куда же они пошли?

– Ну, это только Верхние знают. На юге их прогонят Дети Ручьев, на севере – клан Гигра, нашего дальнего родственника. Скорее всего, на восток, в леса. Чужой народец быстр и смышлен. Кто остался жив, не пропадет.

Пэх вспомнил, как столкнулся нос к носу с чужим. Когда воины Фара ринулись в пролом, сделанный отцом, наступила страшная неразбериха. Чужие выскакивали отовсюду, в страхе метались по незнакомым тоннелям, где их подстерегала смерть.

Пэх просто не мог себе представить, как этому ребенку удалось проскользнуть в город. Он влетел прямо в спальню, и когда Пэх перекрыл ему выход, заверещал и залопотал что-то быстро-быстро на своем непонятном языке. «Успокойся, – сказал ему Пэх. – Я не трону тебя, просто ты должен уйти. И не пытайся что-нибудь взять. Как тебя зовут? Не бойся!»

Но ребенок дрожал, забившись в угол, и продолжал говорить. Пэх не знал языка чужих, но улавливал в незнакомых словах боль, горе, отчаяние.

«Я назову тебя Топ, ладно? Тебе нравится имя? Ведь никто не убивает тех, чьи имена знает. Теперь ты можешь меня совсем не бояться… Сидите тихо!» – прикрикнул Пэх на младших братьев, высунувших носы из детской.

Чужой что-то жалобно пискнул и попытался проскочить мимо Пэха к выходу.

«Да подожди ты! Сейчас тебе надо будет повернуть направо. Когда дойдешь до развилки, выбери старую заброшенную дорогу. Это недостроенный туннель – было несколько обвалов и мой отец велел прекратить прокладку. Но там осталось несколько лазов наверх, может быть, один тебя и выведет из города».

Пэху нравилось думать, что ребенок понимает его, хотя, конечно, этого быть не могло.

«А наверху уже ищи своих. Уходите подальше, отсюда наши воины будут прогонять вас всегда. И не попадайся демону Ауа».

Пэх отодвинулся в сторону, и чужой стремглав бросился в коридор. Направо.

Ть-ть-ть-ть… Удаляющийся топот ног.

– А на запад они могли бы пойти? – спросил Пэх.

– Куда, в земли демонов? – удивился Фар. – Верная смерть.

– А я слышал, что они не боятся Чка и умеют прятаться от Ауа. И еще слышал, что чужой народец знает, как напугать Старшую Верхнюю.

– Детские сказки, – сказал дядя Фар. – Если бы Верхние боги боялись Нижних жителей, то Чка рыл бы нам тоннели, а Младшая Верхняя пела колыбельные.

Пэх представил, каким чудесным был бы мир. За разговором они пробрались в совсем незнакомые места. Всюду щекотно пахло едой. Стены доносили непривычные шумы.

Кхыс… Хтап… Кхыс… Хтап… Пэх замер. Далекий звук был страшным и неестественным. Словно втыкался в землю и выворачивал ее наизнанку.

– Нужно спешить, – пробормотал Фар. – Они уже близко…

Ыгр протиснулся между спешащими навстречу рабочими. Каждый здоровался с ним почтительно, но торопливо. Ыгр не осуждал их. До завершения Большого проекта оставались считанные минуты.

Рабочие покидали котлован по пологим спиральным пандусам. К тоннелям, выходящим к котловану, сверху тянулась паутина тросов. Там на огромной высоте покоился шершавый бок Дара Богов. Одно маленькое усилие, и… Десятники расставляли рабочих к тросам. Один настоящий рывок, и Дар Богов окажется в надежном хранилище.

Ыгр подумал, что надо было позволить сыну не спать в момент, когда происходят такие события. Большой проект, фантастическая выдумка, бредовая идея, воплощенная в жизнь – и его усилиями тоже. Дети будут им гордиться. Городу больше не придется голодать.

Только это постепенно приближающееся «кхыс-хтап»… Совсем мало времени.

Котлован опустел. На мгновение мир окунулся в тишину. А потом сипло завопили, запели десятники, встраиваясь в единый ритм.

В тот момент, когда хор голосов слился в один Голос, натянулись тросы и стены затряслись, захрустели, запели. Дар Богов неуверенно, но сдвинулся с места. Снова и снова… Снова и снова…

Сквозь шум падающей земли Ыгр сначала не расслышал грозного тяжелого грохота, пришедшего совсем с другой стороны. Хоуп… Хоуп… Хоуп…

Рабочие, вовлеченные в величественный танец, не сразу поняли, что беда уже пришла. Дар Богов, уже почти выскользнувший из цепких объятий Верхнего мира, вдруг шевельнулся, потянул и без того рвущиеся тросы.

– Это Старший! – крикнул Ыгр. – Навалитесь, или Дар уйдет к Верхним.

Но усилий рабочих едва хватало, чтобы удерживаться в рыхлых тоннелях. Внезапно хватка Старшего Верхнего ослабла, и Дар снова начал сползать в котлован.

Цэп… Цэп… Цэп… Сяп… Сяп… Сяп…

От шагов богинь дрожит земля. Старшая и Младшая, понял Ыгр. Как же все плохо!

Дар снова рванулся вверх, и один из рабочих с воплем сорвался в котлован.

– Ммм… Чка!!! – раздалось из Верхнего мира. Демоны не заставили себя ждать. Обычно Чка и Ауа всегда ходили разными тропами, но сейчас примчались одновременно.

Один из тоннелей начал проседать, и рабочие, бросив трос, начали пробиваться прочь от котлована.

– Держитесь! – кричал Ыгр. – Вы можете, я знаю, вы можете!

Десятники уже тоже встали к тросам. Ни одна из сторон не хотела уступать. Дар Богов замер между мирами, и на какое-то последнее мгновение Ыгр поверил, что они могут победить.

Но что это? Как это может быть? Больше нет демонов, которые могли бы вмешаться в великое противостояние. Так чьи же это шаги? Словно крошечные комочки земли ссыпаются по склону. Ть-ть-ть-ть…

Если бы Пэх стоял сейчас рядом с Ыгром, то сказал бы отцу, что это его знакомый чужой. Что он заблудился в Нижнем мире, но нашел себя в Верхнем. Что у него – странно! – даже есть имя, у единственного чужого на свете. И зовут его Топ.

Но Ыгру было уже не до размышлений о том, что чужой может делать рядом с демонами.

Новый рывок Дара вверх разорвал несколько тросов. Земля стонала. Тоннели рушились, засыпая самоотверженных горожан. Десятки рабочих копошились и стонали на дне оползающего котлована.

А потом Дар Богов окончательно переместился в Верхний мир.

Сквозь то место на границе миров, где только что трещал разрываемый Дар, хлынуло страшное неназываемое, которое течет всегда по прямой и жалит, жалит…

Ыгру не хватало воздуха. Покачнувшись, он едва не соскользнул вниз, но удержался и бросился в спасительный тоннель. Котлован за его спиной заполнился криками ужаса и смерти. И деловитым урчанием демонов.

«…Поэтому, Старший Верхний, ты никогда не догадаешься, что в следующий раз придумает мой папа. Ваш мир больше нашего, зато мы меньше вас. Вам служат демоны, а нам – только наши умения. У вас есть столько зерен добра и зла, сколько вы пожелаете, а у нас – лишь то, что мы захотим взять у вас.

И мы возьмем…»

источники:

1. Посадил Дед репку… (далее Вы и так знаете)

2. Шутка-загадка: Почему Дед и Бабка не могли репку вытянуть?

Ответ: кроты держали.