Текст книги "Обмен заложниками"
Автор книги: Иван Наумов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
– О, про нас показывают! – Пакс прибавил громкость и перекинул изображение на большой экран у себя над головой.
Немолодая женщина с неприятными морщинами вокруг рта взмахивала руками, что-то рассказывала терпеливому ведущему. Титр в нижнем углу кадра гласил: «Хаджат – жизнь после смерти?»
– Опять коматозные глюки, – констатировала Дэйзи, теряя интерес к передаче.
А Лекс вспомнил кое-что из рассказанного профессором.
– …Никакого тоннеля! – воскликнула гостья передачи. – Сразу свет, белый, ровный… Решила, что я в облаке…
Мастер Зонц посмотрел на темные тяжелые тучи над челном и медленно изогнул ротовую щель дугой. Скоро они научатся еще и улыбаться, подумал Лекс.
– И тогда появился Он! – женщина экстатично вытаращилась в кадр.
– Он?
– Ангел! Это ангел пришел ко мне, светлый, добрый, грустный, одинокий… – еще один эффектный залом рук. – Он заговорил со мной, я и спрашиваю, я уже умерла? А он такой: что ты, Зоя Михайловна! Тебе еще жить и жить! Сердце срастется, сосуды прочистятся…
– Он так и говорил – про сосуды, сердце? – поинтересовался недоверчивый ведущий.
– Ну, я это так поняла… – засомневалась женщина. – А главное, он говорит: если хочешь, Зоя Михайловна, я все время буду с тобой! Вот тут я уже и прокумекала, что Бог мне послал хранителя, чтоб заботиться, значит, обо мне. О'кей, говорю, пожалуйста, мой ангел! И он прошел сквозь меня…
– Исчез?
Женщина опустила глаза, словно прислушиваясь к себе, и сказала, наивно и очень трогательно:
– С тех пор он во мне, и всегда со мной. Где раньше ничего не было, теперь тепло-тепло… И покой…
Изображение исчезло, и тренькнул сигнал тревоги. На экран выпала мелкомасштабная карта с горящим красным кружком.
– Твою мать, это же за Владимиром! – обалдел Пакс, хватаясь за штурвал.
– Патруль, вызываю патруль, – ворвался в кабину нервный голос.
Пакс рванул челн вбок, и потемнело в глазах. И Лекс и Дэйзи тоже тренировались держать перегрузку до пяти «же», но каждый раз ощущали себя сметаной в маслобойке.
– Челн-три. Вызов принят, – подтвердил мастер Зонц. – Сообщите подробности.
Рваные края облаков заплясали перед лобовым стеклом.
– Наш реанимобиль стоит на мосту, вам нужно на юг, по течению реки метров на сто, мы туда съехать не можем…
– Расчетное время – три минуты… – это Пакс.
Челн с хлопком перешел на сверхзвук.
– Автобус, рейсовый, почти тридцать человек. Пробил ограждение, упал в реку. Проплыл сколько-то, теперь встал на дно, вода до крыши. Пассажиров вытаскиваем, но все с термошоком, почти у всех остановилось сердце. Пятеро еще держатся. Ждем вас.
– Подлетаем. Отбой. – Мастер Зонц тут же вызвал другой канал. – Слышал? – Гипы в присутствии людей, и особенно в совместных вахтах, старались говорить по-русски. – Нам всех не забрать.
– Четвертый. Иду к вам, – Лекс узнал сухой и бесстрастный голос мастера Куриэра, одного из двух «богомолов» в московском Центре.
Огненным пятном засверкал под челном Владимир. Пакс уверенно шел по карте, заходя на цель с учетом данной реаниматорами поправки. Снова навалилась перегрузка, ранец резко потяжелел и потянул вперед. Мелькнул мост с разноцветными мигалками реанимобилей и гаишного жигуленка, и почти сразу челн завис над затонувшим автобусом. Крыша «Икаруса» смотрелась диковинным красным плотом на темной ленте воды.
К счастью, все пассажиры уже были на берегу. Лежали рядами, прямо в мешанине снега и грязи, а среди них сновали измотанные спасатели. Пакс заложил короткий последний вираж, и челн встал, чуть накренясь, максимально близко к потерпевшим.
Дверцы распахнулись одновременно. Мастеру Зонцу не приходилось давать указаний – постоянная практика научила экипаж действовать максимально быстро. Потому что пять минут – это черта, отделяющая живого человека от навсегда мертвого. Потому что после остановки сердца мозг еще пять минут держится, а потом начинает умирать, клетка за клеткой.
Анализатор – пучок тончайших игл. Нужно попасть в шею так, чтобы захватить и артерию, и одну из желез, и хрящевую структуру трахеи. Через семь секунд, после подтверждающего бипа, светящимся маркером мазнуть пациента по лицу. Один из баллонов хаджата – их позволено брать в руки только гипам, – сразу настраивается на биохимию пострадавшего и начинает светиться тем же цветом, что и полоса на его лице. Хаджат работает и без диагностики, но медленнее и ненадежнее.
Зонц и Пакс подтащили ящик с баллонами прямо к пострадавшим. Лапы-ласты гипа едва удерживали тяжелую коробку. Хаджат полагалось брать из челна поштучно, но здесь было слишком много работы. Лекс и Дэйзи перебегали от одного тела к другому, и синеющие в темноте лица с закрытыми глазами расцветали флюоресцентом.
Мастер Зонц проворно выхватывал из коробки начинавший светиться баллон, срывал блокировку с узкого носика, просовывал в рот очередного пассажира, и голубое сияние хаджата вспыхивало там, внутри. Не газ, не жидкость, не плазма – хаджат, – проникал сквозь слизистую, сквозь ткани, струился по венам, рассасывался по лимфотокам. Перехватывал связь спинного мозга с головным, заполнял их, и через несколько секунд брал под контроль каждую молекулу остановленного устройства, называемого человеком. Если успеть все сделать правильно, то дальше можно не волноваться – хаджат не позволит тканям разрушиться сколь угодно долго.
Подход к вопросу лечения оказался столь механистичен, что слова «врач» и «лечить» так и не приросли к гипской медицине. Что, впрочем, никак не повлияло на ее эффективность.
Команда Куриэра, сверкнув посадочными огнями, приземлилась борт в борт с челном Зонца. Работа пошла вдвое быстрее. Пакс взялся помочь пилоту второго челна отволочь ящик с хаджатом богомолу, но поскользнулся, и серебристые баллоны выскочили из фиксирующих гнезд, полетели, покатились в разные стороны…
– Не влезем, – сказал мастер Зонц.
Пострадавших оказалось тридцать пять. Когда их сосчитали точно, челн Куриэра уже ушел в сторону Центра починки с шеснадцатью телами на борту. Еще девятнадцать лежало у кромки черной воды. Тучи разволокло, и колючие зимние звезды дали немного света.
– А если на наши кресла? – предложил Лекс.
– А мы? – спросила Дэйзи.
– Пока летели, я посмотрел по карте, рядом станция. Доедем до Владимира, а там нам навстречу кого-нибудь снарядят.
Дэйзи посмотрела на гипа.
– Что скажете, мастер Зонц?
– Вам не рекомендовано путешествовать без сопровождения, – напомнил Пакс. – Тут не Москва, мало ли…
– А есть другие варианты? – спросил гип, и Лексу подумалось, что мастер Зонц мог бы быть хорошим человеком. – Тогда давайте грузиться.
Так и не дождавшись от реаниматоров предложения подвезти, они втроем по мокрой обочине шоссе добрели до поселка. Дэйзи выглядела несколько странно, то ли уставшей, то ли напуганной, и порывалась что-то рассказать. Но поглядывала на ковыляющего гипа, с трудом переваливающегося с одной слоноподобной ноги на другую, и замыкалась в себе. Лекс взял у нее сумку – они всегда возили в челне лишнюю смену одежды, легкий перекус и подобные мелочи. На прямой вопрос, что случилось, Дэйзи лишь буркнула «Потом!» и снова уставилась себе под ноги.
Набрели на темную платформу с единственным тлеющим огоньком кассы и закопченным расписанием рядом на стене. Из мерзлого тумана, блистая циклопьим глазом, на них надвинулась электричка. Замелькали светящиеся внутренности поезда – редкие пассажиры, деревянные и ободранного дерматина лавки, цветные лоскутки реклам под потолком и между окнами.
Лекс украдкой посмотрел на мастера Зонца. Но что поймешь по лицу гипа? Для него это романтическое путешествие. Дитя звезд, блин.
В электричке было почти пусто. В дальнем конце вагона целовалась парочка, в середине пожилая женщина с неестественно прямой осанкой пристально смотрела в окно. Там медленно уползали в ночь редкие фонари, обмотанные гирляндами ларьки и цепочки уютных окошек частного сектора.
Гип выбрал место спиной к пассажирам, тяжело сел, и широко расставил бесформенные ноги. Ссутулился, скособочился, размяк. Дэйзи заняла место напротив, Лекс опустился рядом. Никому вокруг не было до них дела. Поезд вышел из поселка, и полотно сразу обступили деревья.
Мастер Зонц прислонился головой к деревянной раме, отчего его скула промялась на пару сантиметров. Большие туманные глаза обшаривали заоконную темноту. Иногда Лексу мерещилось в их глубине подобие зрачков, но лишь ненадолго, словно рыба проходила подо льдом.
– Все-таки накиньте капюшон, мастер, – попросил Лекс. – Не будем эпатировать публику.
Гип неохотно натянул на лицо просторный капюшон, а ласты сунул в карманы на животе.
– Отчего такие условности, мастер Лекс? – спросил он. – Знаю, здесь не Москва, люди нас только в новостях видели, но вот так прятать себя от них мне кажется унизительным. Мы ваши гости! Пусть и незваные, но мы не даром едим ваш хлеб. Работаем с вами вместе, а не просто сидим и ждем, когда нас заберут домой.
– Зо, голубчик, – Дэйзи единственной в Центре удавалось вне работы называть гипов на «ты», – а вот вы – действительно такие дружные? Рептилии, моллюски, насекомые, млекопитающие… Вы же с разных планет, из разных культур, и неужели всегда ведете себя так одинаково, что вот прямо: «мы, гипы, сидим?…», «мы, гипы, ждем?..» Вы не можете думать и действовать по одной схеме. Ты решишь сделать так, а твой друг иначе. И у людей так же. Я, к примеру, считаю вас рыцарями и идеалистами, а вон, Лекс – инопланетными разведчиками. Кому-то гипы жизнь спасают, а кому-то ломают.
– Как это? – мастер Зонц даже отлип от окна и повернулся к Дэйзи.
– А ты не интересовался статистикой: сколько врачей сменили профессию с тех пор, как открылись Центры? Сколько медицинских институтов рассыпалось из-за недобора студентов? Нет? Вот возьми меня – попала к вам по конкурсу, сбежав с первого курса. Чему выучилась, забыла давно, но везучая! Работаю в Центре починки. Но повезло-то не всем.
Мастер Зонц гулькнул. Такой звук Лекс сопоставлял со смешком. Поезд остановился у пустынной заснеженной платформы и шикнул дверьми.
– Меня всегда удивляла, – подбирая слова, заговорил гип, – ваша внутренняя противоречивость. Вы хотите лечить – или чтобы все были здоровы? Что для вас важно – жизни одних людей или занятость других?
– Давайте помолчим минутку, – вдруг оборвала его Дэйзи.
В вагон через дальние двери вразвалочку вошел коротко стриженый парень с пакетом пива в руке. Густая черная щетина на его щеках была мастерски выбрита остроконечными узорами. Чтобы вырастить такую, нужна пластика. Пирсинг в ушах, губах, бровях блестел хромом и черненым металлом. Широкая распашная куртка, похожая на кимоно, и безразмерные спортивные штаны бугрились набитыми карманами.
– Там тэнс, – шепнула Дэйзи. – Не смотрите на него.
Мастер Зонц послушно отвернулся к окну. Лекс тихо ругнулся.
– И забыл уже в городе, что повсюду эта шваль.
Действительно лучше не смотреть, чтобы не привлекать лишнего внимания. Лекс напрягся, ощущая, как потенциальная угроза движется в их сторону. С тэнсами одна беда – не угадаешь, чего они захотят в следующую секунду. Может, посадить дерево, а может, размозжить тебе голову. Убрать целый квартал от мусора – или сжечь твою машину. Tension feeds happiness [1]1
Англ. – Напряжение кормит счастье.
[Закрыть].
– У-у! – протянул парень, затормозив у их лавки, и в упор разглядывая Дэйзи. – Какая конфетка! Девушка, вы транспортом не ошиблись?
Лекс сделал каменное лицо и никак не отреагировал, надеясь, что тэнс пройдет мимо. Так и произошло – парень был в позитивной стадии опьянения. Хмыкнул, и, покачиваясь, побрел дальше.
– Коз-зёл! – негромко процедила Дэйзи.
Тэнс не мог этого слышать, но почему-то обернулся. И увидел гипа.
– Оптыть! – чуть нагнул голову, как бы заглядывая под капюшон, и встретился взглядом с мастером Зонцем. – Гуттаперча!
Обвел взглядом стены, окна, потолок, показушно развел руки:
– Это ж я, наверно, не в тот поезд сел! Извиняйте, господа, не по злобе, а во хмелю!
– Мы на аварию выезжали, – развернулся к тэнсу Лекс. – Автобус упал в реку. Тридцать человек с гипотермией. Скольких могли, загрузили в чёлн. А сами – своим ходом.
Парень часто заморгал.
– А чёй-то ты мне это рассказываешь? Я говорю: гип в электричке, а ты мне про автобус…
– Да то, что мы врачи! – встряла Дэйзи. По ее голосу никак нельзя было догадаться, что она нервничает. Холодная острая бритва. – Вытаскивали из воды, может, твоего брата, а может, тетку. Едем домой. Уставшие. И просто хотим, чтобы нас не трогали.
– Я что, – удивился тэнс, – кого-то уже трогал? А брата у меня нету, цыпа. Да и какие вы, на хер, врачи? Вы – мастера!
И продолжил уже в пустоту:
– Мока, валите сюда! – Черная пирамидка, торчащая из середины его нижней губы, служила не только украшением, но и микрофоном. – Не тормози, говорю, есть тема.
– Чего он хочет? – негромко поинтересовался мастер Зонц.
– Ничего не хочет, – ответил Лекс, сжимая и разжимая в карманах вмиг заледеневшие пальцы. – Конфликта хочет. И зовет на помощь кого-то из своих.
– Давайте пойдем, а? – заерзала Дэйзи.
– А куда, детка? – Лекс снова посмотрел на пританцовывающего у дверей паренька. – До Владимира еще минут двадцать, не по вагонам же нам бегать.
– Конфликт – это война? – недоверчиво спросил гип.
– Нет, – ответила Дэйзи, дрожащей рукой дергая замок сумки.
– Мини, – поправил ее Лекс. – Ограниченный контингент, примитивное вооружение. Как правило, не до смерти, а только до увечий. У вас так не принято?
Мастер Зонц набычился, его голова залоснилась, промятая скула выправилась.
– А мы имеем право защищаться?
– У нас свободная страна, – сказал Лекс. – Все имеют равные права.
– Даже репатрианты? – уточнил гип.
Дэйзи нервно рассмеялась.
– Они вооружены? – мастер Зонц с академическим интересом изучал все аспекты неприятной ситуации, в которую их затягивало.
– Предположительно. Ножи, моньки, могут быть шокеры, – ответил Лекс, методично обхлопывая карманы. За Дэйзи – или из-за ее реплик, не всегда приходящихся к месту, ему приходилось драться больше десятка раз. Потом решил пояснить: – Моньки – веревки из вашего же моноволокна, хоть за пазуху прячь, хоть в подол зашивай. А под напряжением – маленьким, батарейки достаточно – костенеет, получается палка. Или еще что-нибудь. Не знаю местных обычаев.
Тэнс у дверей приободрился. В тамбуре началось какое-то шевеление. Женщина с прямой спиной вдруг засобиралась, подхватила хозяйственные сумки и поспешно перешла в следующий вагон. Парочка тоже исчезла.
Один за другим из тамбура появлялись тэнсы. Расслабленные, самоуверенные и жаждущие активной деятельности. Куртки, на один манер расшитые ти-эф-эйчами, создавали ощущение униформы.
– А, грёбаные гипократы! – почти натурально обрадовался кривоносый детина, выбритый полосками. Он сел на краешек скамьи через проход от Зонца. Недобро щерясь, стал разглядывать Дэйзи и Лекса. – Пристроились под бочком у гуттаперчевых! Все хотел спросить, холуи, из-за кого это моя сестренка осталась без образования, когда ее медучилище сократили. Девочка хотела честно сверлить зубы, ставить пломбы, помогать людям. Четыре года отпахала в отличницах, кусок хлеба на всю жизнь, считай, уже в кармане. А тут добрые дяди – нате вам, земляне, укольчик в десну. Ни кариеса, ни работы.
Дэйзи, игнорируя докладчика, поймала взгляд Зонца и слегка взметнула брови – смотрите, мастер: живой пример всему вышесказанному.
– Ребят, давайте не будем делать глупостей, а? – Лексу совсем не нравилось соотношение «восемь к трем», особенно с учетом того, что из трех одна – девчонка, а другой – резиновая игрушка.
– А скажите, уважаемые, – сказал мастер Зонц, – разве статус гостя, безусловно имеющийся у меня в любой точке этой планеты, не является для вас неким… нравственным барьером, что ли? Для подобного к нам обращения?
– Отошел от своего челна – потерял статус, дядя! – констатировал рыжеволосый вожак с огненными спиралями на щеках, видимо, Мока собственной персоной. – Или ты тётя?
– Мастер Лекс, – демонстративно громко спросил гип, – я обязан соблюдать правило не нападать первым?
– Никак нет, мастер Зонц! Вы вольны действовать по своему усмотрению. Нанесенных оскорблений уже достаточно, чтобы считать их первопричиной инцидента.
Тэнсы жизнерадостно заржали, неторопливо разматывая прозрачные моньки.
– К тебе, гуттаперча, у нас вопросов нет, – подвел итог вожак. – А вот с этими двумя…
Он не договорил, потому что Зонц, до этого сидевший, вдруг выпрыгнул с места вперед с нечеловеческой силой, и, перелетев спинку сиденья, врезался в основную группу тэнсов. В ту же секунду Лекс коротко, без размаха, ударил полосатого собеседника правой в нос, а крюком слева в челюсть обрушил громоздкое тело в проход между лавками.
От удара сбоку монькой по шее перед глазами поплыли цветные медузы, но Лекс повернулся и дотянулся обидчику ногой в пах. Над головой просвистела черная сумка Дэйзи, где одна косметика тянула килограмма на три, и тэнс улетел в кучу-малу у входных дверей, где отважно сражался мастер Зонц. Лекс прыгнул следом.
Тэнсы дрались молча и сосредоточенно. Хорошо дрались, умело. Но не знали, что делать с аморфным, гнущимся во все стороны гипом. Кулаки и палки вязли в его серых щеках, как в подушках, и Лекс мимолетно вспомнил, что в голове Зонца и мозга-то нет, из важного – только рот, глаза и уши, а все органы равномерно распределены по клапанам-перегородкам между воздушными пузырями, из которых состояло все тело гипа. Кто-то сравнил такую структуру с Интернетом… Пропущенная зуботычина напомнила Лексу, о чем стоит думать именно сейчас.
Зато Зонц быстро разобрался, как нанести противнику максимальный урон. Ласты, покрытые с внутренней стороны многофункциональными отростками-щупальцами, при замахе растягивались чуть ли не до полутора метров, и каждая попадающая в цель оплеуха сдирала с лиц обидчиков лоскуты кожи.
Один из тэнсов щелкнул выкидухой и, поднырнув под удар Зонца, погрузил нож по рукоять в его податливый бок. Гип сдавленно свистнул на такой частоте, что у Лекса зарябило в глазах, и поймал нападавшего двумя ластами за голову. Тэнс заорал, пытаясь вывернуться, запахло паленым, и гип отбросил на пол бесчувственное тело с дымящимися волосами.
На мгновение возникла статичная картина: Зонц и Лекс образовали линию обороны поперек вагона, чуть позади в проходе между ними встала Дэйзи, отведя свой боевой снаряд назад для быстрого замаха. Трое тэнсов корчились на полу, четверо в нерешительности замерли попарно напротив гипа и человека. А восьмой тэнс, стоящий далеко позади своих товарищей, деловым и неторопливым жестом выдернул из-за пазухи короткоствольный револьвер, и, почти не целясь, выстрелил перед собой.
Реакция гипа оказалась лучше, и он сдвинулся в проход, загораживая собой застывшую Дэйзи. Пуля вошла ему в грудь, и мастер Зонц крутанулся на месте, пытаясь удержать равновесие. Словно испугавшись случившегося, тэнсы устремились к выходу.
– Зо, ты цел? – спросила странным клекочущим голосом Дэйзи, и, обернувшись, Лекс увидел маленькое растрепанное отверстие в ее дутой куртке ровно на уровне сердца.
Тыльной стороной руки Дэйзи недоуменно вытерла струйку крови, сбегающую из угла рта, и рухнула лицом вперед. Поезд начал тормозить перед следующей остановкой.
Гип потускневшими глазами посмотрел на упавшую девушку.
– Я слишком мягкий! – сказал он, словно пытаясь извиниться перед ней, перед Лексом, перед пулей, которую не смог остановить собой. – Центр, вызывает мастер Зонц…
Лекс выволок на платформу потерявшую сознание Дэйзи, а гип лунатично обошел место схватки, прихватив сумки обоих и бесхозную моньку, выкатившуюся в проход. Челн упал на платформу искрой с неба, и уже по посадочному виражу Лекс мог сказать, кто за штурвалом.
– Жива?
– Как ты успел так быстро? – выдохнул Лекс.
– Я лучший, – коротко ответил Пакс.
Кровь пропитала одежду Дейзи, и каждый ее хрипящий вздох сопровождался густым хлюпанием.
– Диагностику. Хаджат, – сказал мастер Зонц.
Сухие слова прогнали шок, и происходящее мгновенно улеглось в стандартную схему. Пакс молча смотрел, как пучок игл погружается в перемазанное кровью горло Дэйзи. В руках Зонца заискрился баллон, и голубое марево хаджата хлынуло в тело девушки.
– Домой, – тихо сказал гип.
Полет прошел в тишине. Пакс, разговаривая сам с собой, нервно поводил головой, Зонц отвернулся к окну. Лекс машинально тер сбитые костяшки и беззвучно звал. Кара, детка, слышишь? Мы же знаем с тобой лучше всех, что люди просто так не умирают, ты же помнишь это, Кара? Никакая дурацкая пуля не может сломать нас насовсем, пока есть Центр. Девочка моя, спи, спи, спи, пока мы не соберем тебя по частям, не склеим твое сердце, не соединим ткани, и будет лучше, чем было, мы же теперь можем все!..
Лекс почувствовал, что его начинает трясти, и засадил себе кулаком в подбородок. Челн начал клониться к залитой светом посадочной крыше Центра починки.
Лекс сплел пальцы и сжал их с такой силой, что выступили слёзы. И вроде бы уговорил себя, что все волнения уже позади. Кстати, совершенно напрасно, потому что основное потрясение ждало его дома, когда он открыл свой саквояж и на самом дне обнаружил тусклый металлический цилиндр, чуть потолще обычного баллончика с лаком для волос или пеной для бритья. Хаджат.
Ах, Дэйзи, Дейзи… Теперь понятны все твои странные взгляды. Зачем, ради всего святого, тебе понадобилась эта хрень? Кому ты ее собиралась передать? Почему положила именно в мою, а не свою сумку? Какие новые сюрпризы ты мне готовишь?
Лекс метнулся в спальню, вытряхнул из стопки летних рубах конвертик «на черный день», захватил две смены белья, зимние ботинки, серебристый чайный пакетик, где хранились документы. Остальное, в принципе, и так жило в саквояже.
Выглянул из-за шторы, оглядел двор. Пусто, как всегда в это время. Собаки с соседней стройки копошатся у мусорных баков. Лужи блестят первым ледком. С неба сыпется – снег, не снег – так, демо-версия предстоящих метелей.
Время сказочных случайностей и невероятных совпадений прошло, мастер Лекс. Если у тебя на кухонном столе лежит самый желанный для любой разведки мира предмет, золотой ключик к неимоверно сложной технологии, семечко райского яблока, то это не просто так. Если твою дверь еще не снесли с петель, то сделают это в самое ближайшее время.
И гипы не простят. Это предательство всего того, что делалось последние годы. Глупая, зачем?! Даже злясь на Дэйзи, Лекс все равно думал о ней, как о маленькой девочке, взбалмошной и доверчивой. Как ее угораздило?! Выздоровеет – прибью!
Зонц пообещал, что Дэйзи положат на стенд уже сегодня и починят за неделю. До этого времени вся команда в отпуске, и значит…
Лекс запер дверь, оставив в квартире свет, и, перепрыгивая через две ступеньки, устремился вниз.
…и значит, ее начнут допрашивать не раньше, чем через пять дней. Если до этого времени вернуть хаджат, попробовать все замять…
К ночи изрядно подморозило. Без перчаток ушел, россомаха… Вернуться? Лекс пересек двор в направлении доисторической ярко-красной телефонной будки. Выудив из кармана смятый прямоугольничек самодельной, на принтере распечатанной визитки, набрал номер. Гудок… два…
По стене дома поползли два пятна света. Две одинаковые машины въехали во двор через арку и остановились у подъезда Лекса. Или Дэйзи? Четыре гудка… Пять… Неужели не дома? Из обеих машин вышли люди. Четыре молодца, одинаковых с лица… Щелчок на линии, и сразу – раздраженный голос:
– Кузаковский, душа моя, пока не сдадите гипофиз, о зачете даже не мечтайте! И прекратите эти бессмысленные звонки!
– Артур Владиленович, это Алексей… – торопливо сказал Лекс, боясь, что профессор положит трубку. – Сказочник…
– А, здравствуйте, голубчик! Спасибо за чаепитие, развлекли старика…
– Артур Владиленович, мне нужно увидеть вас прямо сейчас…
Коротко стриженые атлетически развитые молодые люди уже скрылись в подъезде. Наверное, двое поднимаются пешком, даже не сбивая дыхания, а еще два везунчика едут вверх на лифте.
– Прямо сейчас…
Последний раз он жил в подполье, когда сбежал из дома в десятом классе. Днем слонялся по бульварам, пил химический бульон в кавказских шалманах, таскал в смешном дедовом саквояже зубодробительный учебник по невропатологии. Жил у одноклассника, спровадившего предков на дачу под предлогом подготовки к экзаменам. Тогда Леша добился своего – родители разрешили поступать в «мед».
Чего он хочет добиться теперь, Лекс не знал. Один в огромной полузаброшенной квартире, под взглядами строгих офицеров и волооких декольтированных дам с пыльных картин, он просто ждал. Один, оторванный от дома, от Центра, от Дэйзи. Один – географически и во времени, по ощущениям и по предчувствиям.
Артур Владиленович приходил заполночь, драил под струями горячей воды веснушчатые руки и понемногу начинал рассказывать, как прошел еще один слишком короткий день. Ученые, как дети, не могли оторваться от инопланетного леденца и успешно превозмогали желание откусить хотя бы крошечку.
– Вы оказали бесценную услугу человечеству, Леша, – в последний вечер профессора пробило на патетику. – Того, что мы насобирали за эти дни, хватит лет на десять целому институту. Не знаю, что вас сподвигло на этот шаг, но благодарен вам безмерно! – и протянул Лексу неповрежденный баллон.
Лекс зажал в руках горячую кружку, отхлебывая «турбочай», как прозвал фирменный профессорский напиток. Сгорбился, сжался, потому что было тяжело сказать правду, даже самому себе.
– Дорогой мне человек… – поморщился от банальности собственных слов, – сейчас лежит на стенде. Я боюсь.
Артур Владиленович замер, глядя на бывшего ученика с состраданием.
– Вы, Леша, хирург. И я скажу без экивоков: все плохо.
– Это догадки или факты?
– Это логика, дорогой мой. Порассуждаем вместе? Из ниоткуда на земной орбите появляется корабль, якобы терпящий бедствие. На борту – мультирасовый экипаж, собранный, видимо, из разных звездных систем. Все говорят на лилле – общем языке. Что это может означать?
– Империя? Единое государство?
– Благодарные спасенные честно говорят, что через тридцать пять лет за ними прилетит их Эмчеэс. Чтобы скоротать время, предлагают людям свою помощь. Трудоустраиваются, можно сказать. Дарят пару побрякушек, такой галактический стеклярус – двигатели, моноволокна, компенсаторы гравитации…
– Разве это плохо?
– И страну для небывалого эксперимента гипы выбрали не случайным образом. В меру изолированную, в меру зубастую, способную объяснить всем остальным, чтобы не совались не в свое дело. А освоившись, они начали манипуляции с местными жителями. Не помните, Леша, зачем Декарт ковырялся в трупах?
Лекс вопросительно поднял брови.
– Изучал шишковидную железу. Искал точку соприкосновения миров, где сходятся рес экстенсаи рес когитас.Мир тела и мир души. Сейчас это кажется смешным, но только на первый взгляд. Мы же так и не знаем ничего о том, что у нас в голове. И позволяем заезжим гастарбайтерам подключать себя к их аппаратуре. Как вы объясняете очередникам: «Хаджат – принудительная кома»? А хотите другой слоган? «Хаджат – перезагрузка с неопознанной системной дискеты».
Лекс хотел возразить, но Артур Владиленович хлопнул ладонью по столу:
– Гипы добрые, интересные, умные, да! Но у каждого человека, прошедшего хаджат, что-то прописывается в префронтальные зоны коры, Леша. В сектор мозга, назначения которого мы не знаем! Вся эта болтовня об ангелах и откровениях – примитивно понятая правда. А мы строим и строим стенды по их технологиям, торопимся пропустить через перезагрузку всех, кого успеем. Сами, Леша, сами! Даешь хаджат в каждый дом! В каждую семью, на радость родным и близким! Мы гуманисты, нам надо спасать всех!
Профессор судорожно выдохнул воздух, схватился за грудь, и аккуратно сел на подставленный Лексом табурет. Вытряхнул на ладонь старомодное зернышко нитроглицерина, бросил под язык.
– А теперь представьте себе, – уже спокойно продолжил Артур Владиленович, – что через двадцать пять лет прилетают гипские челны размером с луну. И в каждой обработанной хаджатом голове запускается новая программа. Вы уверены, что владеете своим телом? Разумом? Чувствами? Молчите?
Лексу хотелось, чтобы этого разговора не было. Уснуть и проснуться пятнадцать лет назад, на лекции Артура Владиленовича, молодого и энергичного, размахивающего указкой над макетом мозга размером с кафедру. Смотреть, как кружится пыль в столбах солнечного света, читать переданную по рядам записку и ощущать, что впереди жизнь.
– Молчите… – Профессор снова смотрел ему в глаза. – Потому что знаете, какое слово прозвучит следующим, так? Это вторжение, мастер мой Леша.
Центр починки отличался от обычной больницы в первую очередь отсутствием мер по поддержанию стерильности. Никаких зеленых или белых халатов, разноцветный водоворот жизнерадостных и целеустремленных сотрудников, атмосфера большого офиса преуспевающей компании. Куда-то спешил, клацая когтями по линолеуму, гип-птероид из транспортного отдела. Лохматые программисты там и сям сидели на подоконниках, запивая пивом привезенную курьером пиццу, и разговаривали на своем узкопрофильном языке.
– Чтоб не перебирать по молекуле, запустим кровь на круг, а в аортах поставим пару фильтров…
– Добавил кислорода до предельного насыщения, теперь соседи возятся с гемоглобином…
– Запустили сращение по месту надлома, шестичасовой цикл…
Лекс шел по коридорам Центра, пытаясь не обращаться к самому себе. Не могут же все вокруг быть слепыми! Но повсюду тишь да гладь. Или пусть все катится к чертям? Если хотя бы половина сказанного профессором – правда, то ждать недолго… Но как быть мне? Кара, я боюсь! Боюсь вместо тебя увидеть гипа. Девочка, что же мы будем делать?..
В зоне восстановления, где по два-три дня приходили в себя вернувшиеся со стендов пациенты, было тихо и пустынно. Найдя нужную дверь, Лекс на пару секунд замер перед узким полупрозрачным окошком, разглядывая размытый силуэт – рыжее на белом. Вошел.
– Мастер боевой сумки снова в строю? – спросил он, подходя к изголовью кровати. И продолжил неуклюже и скомканно:
– А также лучшие пилоты галактики…
Паша сидел в углу, не видимом от двери, и зачем-то держал в руке полуавтоматический картечный эжектор, блестящий, керамический, цвета «шампань». Стволом в сторону своей команды.
– Ты вовремя, Леш, – сказал Паша. – Как раз тебя вспоминали.
Лекс оценил расстояние до пилота. Паша лишь отрицательно покачал головой.
– Сядь-ка рядом с Дэйзи, Леш. Хоть узнаешь, каково делить ложе с такой красоткой. И не дергайся, ладно?
– Сдурел?! – повысил голос Лекс, осторожно опускаясь на край кровати. – Убери мясорезку, ты кем себя возомнил, парень?
