Текст книги "Партизанский фронт"

Автор книги: Иван Дедюля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Позже из немецких документов стало известно, что

«усмирение вдоль железной дороги Минск – Борисов – Орша проводила первая пехотная моторизованная бригада СС под командованием бригаденфюрера СС Фишера фон Троенфельда».

Именно этот палач и головорезы Дирлевангера в ответе за сожженных заживо жителей деревень Прилепы, Ляды, Дубравы, Сухого Острова и хуторов в Кормшском лесу.

Утром наш отряд вернулся в лагерь. Вечером похоронили москвича Василия Симонова. С прощальным словом выступил комиссар. Мы поклялись отомстить врагу за смерть боевого товарища, за убитых детей, женщин и стариков – жителей хуторов Кормши.

Быстро прошло лето. Наступила дождливая осень. В сентябре небо затянулось тяжелыми тучами. Лес нарядился в багряный убор. Но сейчас он никого не радовал. Поля опустели и раскисли. Ночи стали длинными, холодными и сырыми. Гайна почернела и бесшумно несла мутные воды в извилистую Березину.

Грустно шумели осенние ветры в соснах над безлюдным полуостровом Гребенчук, далеко врезавшимся в болото. Густые заросли надежно укрывали лагерь от самолетов и чужих глаз. Несколько небольших шалашей из веток кое-как еще спасали нас от дождей, сырости и пронизывающих ветров. Но они совершенно не могли укрыть людей в летней одежде от наступавших заморозков. Холод до костей пробирал партизан. Они каждой ночью теснее жались друг к другу, тщетно пытаясь согреться. Многие настолько коченели, что, не дождавшись утра, убегали под густую ель, где под большим котлом с водою постоянно поддерживался огонь.

С каждым днем холода усиливались. Ноги у большинства постоянно были мокрые. Многие простудились и сильно кашляли.

Партизаны, донашивающие летнюю одежду, фактически были раздеты. Все труднее становилось с питанием. Мы голодали. Еще холоднее становилось на душе от печальных вестей с фронта.

В общем, отряд оказался в кризисном положении: наступление зимы застало людей без крова, продовольствия, добротной обуви и теплой одежды. Питание рации село, и она молчала. Командир бездействовал. Горько было видеть, что и Панкевич в это трудное время тоже опустил руки. Он днями просиживал в дряхлом шалашике и записывал что-то в свой блокнот.

В ноябре положение в отряде стало настолько плачевным, что партизаны заговорили во весь голос:

– Мы пришли воевать, истреблять фашистских гадов, а не мерзнуть, голодать и умирать от болезней в лесу.

– За такое отношение к подчиненным на фронте к стенке ставят…

Кисляков, Ерофеев, я и парторг Ивановский пошли к комиссару и заявили, что настроение в отряде паническое. Нужны срочные меры, иначе голодные и раздетые люди начнут разбегаться. Ведь уже не выдержал Жилицкий и сбежал из отряда. Панкевич внимательно выслушал нас, задумался… и беспомощно развел руками:

– Что я могу поделать? Поймите, мы не где-нибудь, а в глубоком тылу. Давайте пригласим на всякий случай командира, поговорим.

Комиссар проинформировал приунывшего Сивакова о нашем разговоре и спросил:

– Что будем делать, командир? Так дальше жить нельзя.

Долго собирался командир с мыслями и едва слышно проговорил:

– Я много думал о нашем положении и пришел к выводу, что обстановка требует либо немедленной помощи по воздуху из Центра, либо ликвидации нашего отряда и передачи личного состава в другой сильный отряд. Сами мы беспомощны. Считаю, что надо сейчас же отправить за линию фронта связного для доклада о положении дел и получения указаний.

В тот же вечер, взяв пистолет с имевшимися к нему четырьмя патронами и карту, я отправился на Большую землю.

– Скорей возвращайся, – шумел мне вслед партизанский лагерь.

Я действительно скоро вернулся в отряд. Откровенно говоря, я и не собирался пробираться к далекой линии фронта.

Мне было совершенно ясно, что даже в лучшем случае на дорогу к фронту зимой уйдет не меньше месяца. Вряд ли раздетый и голодный отряд смог бы продержаться столько в морозное и вьюжное время. Кроме того, не было никакой гарантии, что я благополучно пройду почти тысячекилометровый путь по тылам врага. Короче говоря, я понимал, что отряд может спасти экстренная помощь в ближайшие же дни. У меня еще раньше созрела идея обратиться за советом в подпольный обком партии. Эту идею я и решил осуществить. Добраться туда можно было за несколько дней. Я не без труда отыскал товарища Стригу, который познакомил меня с секретарем райкома И. И. Ясиновичем. Он выслушал меня и порекомендовал сначала обратиться в подпольный межрайком партии Борисовской зоны, расположенный на одном из паликовских островков возле хутора Старина. Ясинович показал дорогу. Там меня внимательно выслушали, и межрайком решил направить в наш отряд комиссию из трех человек для принятия необходимых мер на месте. Возглавил ее член межрайкома, командир партизанской бригады «Старик», старый большевик, член партии с 1917 года Василий Семенович Пыжиков, известный партизанам под фамилией Владимиров.

На рассвете в сопровождении взвода отряда «Беларусь» мы отправились в путь. К исходу дня достигли деревни Горелый Луг. Гостеприимные хозяева деревни приютили нас на ночлег. Скоро мы убедились, что в этой деревне старый большевик Василий Семенович Пыжиков свой человек. До поздней ночи к нему шли люди. Одни расспрашивали о наших делах на фронтах, другие докладывали о борьбе здесь, на месте, третьи делились своими личными бедами. Каждому из них Василий Семенович находил доброе и вдохновляющее слово, слово коммуниста. Он владел ключом к сердцу простого человека, понимал его нужды и жил ради него.

Пыжиков один из тех, кто боролся за Советскую власть в Белоруссии, один из счастливцев, кому довелось видеть и слушать Владимира Ильича Ленина. Об этом Василий Семенович рассказывал проникновенно, с горящим огоньком в добрых и умных глазах. Впервые он увидел Ильича на Финляндском вокзале в Петрограде.

– Потом еще было две встречи с Лениным, – рассказывал Пыжиков. – И всегда Владимир Ильич зажигал нас верой в победу труда над капиталом, рабочих и крестьян над буржуазией. Ильич открывал нам глаза в новую жизнь без эксплуатации и нищеты…

В 1917 году Василий Семенович командовал отрядом Красной гвардии в Петрограде, принимал активное участие в Февральской революции. Потом по решению ЦК ВКП(б) был направлен на Западный фронт, где воевал против немцев, белополяков и белогвардейцев в качестве комиссара 145-го полка 51-й бригады, а затем комиссаром этой бригады. В грозные годы партия направляет в Приморский край молодого и талантливого организатора-большевика на борьбу против японских оккупантов. В Приморье Пыжиков командовал партизанским соединением и участвовал в освобождении Владивостока.

Перед войной командир бригады «Старик» возглавлял отдел пропаганды и агитации ЦК КП(б) Белоруссии.

В неблизком пути в Смолевичский район поведал комбриг нам и о своих встречах с Ф. Э. Дзержинским. Мы слушали очень внимательно Пыжикова. Как были нужны людям сейчас эти страницы прошлого!

Не прошло и трех дней, как мы прибыли на Гребенчук. Сплошные тяжелые тучи висели над поседевшим лесом. Тускло блестели ледяные зеркала, покрывшие лужи, водоемы и болота. Бор окутался белоснежной шалью и застыл. Все изменилось, один только лагерь отряда был без изменений. Он по-прежнему представлял жалкую картину. Сиротливо и тоскливо стояли запорошенные снегом убогие шалаши. Нас встретили хотя и с удивлением, но без энтузиазма. Ведь мы шли налегке, а измученным бойцам мерещился хлеб, теплая одежда и добротные сапоги. Худые и небритые партизаны, все посиневшие от холода, стуча зубами, теснились вокруг нескольких костров, единственных очагов жизни. Тут же у костров на подстилке из хвороста и листьев лежали несколько больных, прикрытых всевозможным тряпьем.

Пыжиков с первых же минут пребывания в лагере понял, что требуется немедленно спасать отряд от полной деморализации и развала. Кисляков выстроил партизан и доложил ему:

– Товарищ уполномоченный подпольного межрайкома, по вашему приказанию отряд «Смерть фашизму» построен…

К строю энергично подошел Пыжиков – чувствовалась в нем военная выправка, хотя и был он в штатском. Перед ним стояло около 80 вооруженных партизан. Они поеживались, прижимались друг к другу. Рядом с ними молчаливо дрожало и топталось десятка три невооруженных новичков, недавно прибывших в отряд.

– Здорово, орлы! – подняв руку к выгоревшей на солнце военной фуражке, приветствовал он.

– Здравия желаем, – недружно и тихо ответил строй.

Поправив ремень, на котором висела кобура длинноствольного трофейного парабеллума, Пыжиков твердым голосом объявил решение межрайкома о снятии с должностей Сивакова и Панкевича, об отзыве их в распоряжение партцентра Борисовской зоны и назначении межрайкомом командиром отряда одного из боевых товарищей отряда «Беларусь» Тарунова Василия Федоровича и комиссаром Дедюлю Ивана Прохоровича, автора этих строк.

Он сказал, что нет безвыходных положений, когда за дело берутся энергичные люди, подчеркнув, что судьба отряда в руках самих партизан.

– Да ведь вас какая сила – целая сотня здоровых и крепких духом бойцов! С вами можно горы своротить… А требуется не так уж много… Во-первых, нужны теплые светлые землянки, не иметь их в лесу непростительно. Нужна пища, но и она с неба не свалится, ее надо уметь достать у немца на автостраде и в деревнях. Одежду и обувь нужно настойчиво добывать у гитлеровцев и с помощью колхозников выделывать самим. Недостающее оружие также пока можно взять лишь в бою. Межрайком партии выражает уверенность, что вы, не медля ни минуты, проявите волю, энергию, находчивость и смекалку, крепко встанете на ноги и вновь начнете бить оккупантов! Для большевиков нет непреодолимых трудностей. Мы верим, что слава о вашем отряде разнесется по всей Борисовщине. Желаю вам больших успехов в борьбе с ненавистным врагом. Отряд может и должен с честью выполнить возложенные на него задачи. Посмотрите на себя, на кого вы сейчас похожи?.. Не гроза для гитлеровцев, не орлы, какими я хочу вас видеть, а мокрые куры… стыдно глядеть… Сейчас не время митинговать, – закончил Пыжиков, – да и погода не располагает к этому. Друзья, нужны решительные действия…

Я еще никогда не видел такого преображающего воздействия на людей простых, но правдивых и прямых слов. Бойцы буквально за несколько минут стали неузнаваемы. Они подтянулись, стали смотреть уже не осуждающе и с укоризной, а скорее виновато. Программа оздоровления обстановки была до обидного проста и ясна. И каждый, наверное, в душе подумал: «Как же это мы сплоховали и сами не додумались…» Последние слова Пыжикова: «Смерть немецким захватчикам! Да здравствует победа!», были встречены с большим воодушевлением. Потом Пыжиков обстоятельно представил нам нового командира.

Василий Федорович Тарунов родился в 1914 году в деревне Старинки Горьковской области, коммунист, бывший рабочий-сталевар, с 1937 года служил в армии. Перед войной был начальником саперной службы одной из частей Красной Армии, дислоцировавшихся на территории Белоруссии.

Василий Федорович прошел большую школу борьбы с врагами в составе старейшего белорусского отряда «Беларусь». За храбрость, проявленную в боях, Тарунова наградили орденом Красной Звезды. Он стал первым орденоносцем в нашем отряде.

На этом совещании Василий Федорович поделился боевым опытом партизан Палика. Здесь же я подробно рассказал о бригаде «Старик», отличавшейся организованностью и армейским порядком, о небольших аккуратных и добротных землянках ее командира Пыжикова, батальонного комиссара Бывалого и начальника штаба майора Чумакова, в которых мне довелось побывать. Просторными, светлыми и теплыми были у них и землянки для самодельной типографии, госпиталя и хозвзвода. На другой стороне линейки располагались землянки-близнецы для боевых подразделений. В центре красовался армейского типа грибок для часового. В стороне, меж густых елей, дымились кухня и баня. Все было построено с умом и толком.

Примерно такую планировку решили сделать и мы у себя. До утра разрабатывали общий план и выясняли многие детали. Были сформированы группы плотников, печников, кровельщиков, добытчиков кирпича в разрушенных хуторах.

Ночью прибыли две подводы с хуторов. Их встретили с огромным ликованием. На них привезли лопаты, пилы, топоры. Наши лекари при свете костров рассматривали медикаменты и хирургические инструменты, добытые в деревне Сухой Остров. Больных прикрыли старыми полушубками и одеялами, привезенными днем с базы межрайкома партии.

Лагерь, как бы обретя второе дыхание, гудел, все жаждали работы. И пока что со смаком затягивались самосадом.

И закипела настоящая трудовая жизнь. Несмотря на беспрерывный снегопад, переходящий в дождь, где-то через неделю вместо ветхих шалашей появились довольно теплые, просторные землянки, заработала лагерная кухня. Запахло печеным хлебом, о котором раньше лишь мечтали. В стороне запарила настоящая партизанская баня. По вечерам зазвучали песни. Люди ожили и воспрянули духом. На очередном партсобрании Ивановский подвел итоги:

– Людьми умело командовать нужно, тогда они не только хорошие землянки построят, горячую пищу организуют, обуви понашьют, одежду добудут, но и сотни фрицев на тот свет отправят.

Собрание отметило, что жизнь отряда вступает в норму. Вместе с тем были поставлены задачи по дальнейшему укреплению дисциплины и обеспечению отряда многим недостающим. Ведь, как и раньше, партизаны ели еще без соли. Чуть не четверть отряда не имела оружия. Плохо обстояло дело с питанием рации. Совсем мало было патронов и взрывчатки. Нужно было одеть и обуть партизан. Многие, к нашему стыду, ходили в лаптях. А главное, требовалось без промедления начинать бить фашистов и полицаев, которые, обнаглев из-за бездеятельности отряда, стали все чаще грабить население в ближайших селах. Предстояло наладить систематическую разведку.

Развернулось творческое соревнование. Каждый стремился что-то предложить, сделать, как-то помочь скорее преодолеть трудности. Организовывали сапожную, пошивочные мастерские, приступили к обработке коровьих и овечьих шкур. Началось изготовление пусть неказистых на вид рукавиц, обуви, снаряжения. Особым энтузиастом в этом деле стал старший Нейман, не проявлявший особого рвения к участию в боевых операциях.

Каждый день из лагеря стали уходить группы. Одни к автомагистрали, другие с задачей добыть продукты питания, одежду и оружие. Они никогда не возвращались с пустыми руками.

Как-то в штабной землянке мы до рассвета разрабатывали планы на будущее. Почти весь отряд был уже вооружен. Надо было скорее приступать к активным боевым делам. Для повышения организованности и укрепления отряда было решено изменить его структуру, перестроив по военному образцу: отделение, взвод, рота.

Для ведения активных боевых действий на автомагистрали и железной дороге Минск – Москва на участке от станции Жодино и до пригорода Борисова создали первую роту во главе с Иваном Михайловичем Деминым и батальонным комиссаром Яковом Борисовичем Лихтером. Вторую роту скомплектовали из двух взводов и невооруженной группы. В нее в основном включили местную молодежь, которой предстояло быстро экипироваться у себя дома по-зимнему и отправиться на паликовские острова для военной подготовки и строительства запасной базы отряда и стационарного госпиталя. В ее состав ввели и специальную группу для добычи оружия, боеприпасов и взрывчатки. Командиром роты назначили лейтенанта Андрея Александровича Кислякова, политруком – Ивана Прочакова.

Был создан также разведывательный взвод во главе с Евгением Михайловичем Чуяновым. Перед взводом стояла задача постоянно и активно вести разведку, выяснять замыслы и намерения врага, собирать всю информацию о дислоцированных в Смолевичском районе, Борисове и Минске силах противника, их передвижении, строительстве укреплений, системе охраны коммуникаций, вести учет полицейских сил и всех важных объектов в зоне отряда. Данные надо было собирать не только в интересах отряда, но и для регулярной информации штаба партизанского движения на Большой земле.

Хозвзводу, порученному Василию Андросову, предстояло обеспечивать в любых условиях партизан питанием, наладить ремонт оружия, починку и пошивку, обуви и одежды.

Быстро побежали короткие зимние дни. Каждую ночь несколько групп со взрывчаткой на плечах тайком пробирались к железной дороге. Не всегда и не всем удавалось взорвать эшелон. Часто замерзшие, измученные, голодные, с тяжкой ношей за спиной возвращались подрывники в лагерь. Мрачные и злые, они отдыхали день, а к вечеру снова отправлялись в поход.

Железная дорога Минск – Москва была твердым орешком. Противник охранял ее круглосуточно. Вдоль полотна дороги возвышались наблюдательные вышки с пулеметами, откуда хорошо просматривались подступы к дороге. Днем с севера ее надежно прикрывала автомагистраль, по которой непрерывным потоком к фронту и обратно сновали отдельные грузовики и целые автоколонны с живой силой, техникой и снаряжением.

К югу от железной дороги простиралась открытая местность. Здесь вдоль линии патрулировали на мотоциклах и велосипедах группы полицейских и охранников. В небе регулярно висели разведывательные самолеты. С наступлением сумерек на железную дорогу выходили десятки дополнительных групп охранников. Они стреляли направо и налево при намеке на подозрение.

Много усилий затрачивали оккупанты на охрану дороги! Но, несмотря на это, почти каждый день на участке нашего и соседних отрядов со скрежетом и треском летели под откос поезда. Гитлеровцы били тревогу, усиливали охрану. По ночам они на машинах и броневиках стали курсировать и по автомагистрали. Перекрывали засадами наиболее вероятные подступы к железной дороге. Но партизаны все же минировали дорогу! Счет паровозов и вагонов, пущенных под откос, продолжал расти.

Но вскоре жизнь подрывников омрачилась – кончилась взрывчатка. Пришлось добывать ее из снарядов и авиабомб, подобранных партизанами и населением на полях и в лесах. Но вот настал час, когда ни снарядов, ни бомб не стало. Обиднее всего, что это совпало с наиболее ответственным периодом сражений на фронте: шла Сталинградская битва.

Как же все-таки достать взрывчатку и патроны?

Мы с командиром решили посоветоваться с партизан нами и местными жителями. Командир направился в штаб отряда, а я – к политруку первой роты Лихтеру, чтобы с ним пойти в деревни. Яков Борисович Лихтер, набросив шинель, сидел у соснового стола. На столе лежали исписанные листы.

– Бьюсь над листовкой. Исписал кучу бумаги, и все не клеится что-то.

Я просмотрел написанное. Это была не листовка, а целое воззвание. Взялись писать заново, так, чтобы словам было тесно, а мыслям просторно. Учитывали и практическую сторону: чем короче листовка, тем легче ее переписывать, хранить и передавать. Закончив листовку, мы передали ее машинистке Тамаре для размножения. Большими буквами она быстро отпечатала:

«Прочитай и передай другому!»

Дальше выделила заголовок:

«Фашисты не пройдут!»,

и ниже:

«Сталинград – могила для фашистских орд!»

В листовке говорилось о тяжелых боях на Волге и героизме ее защитников. Листовка заканчивалась словами:

«Истребляй оккупантов, жги их склады, препятствуй, чем можешь, переброске подкреплений к фронту, уничтожай связь! Помни – разгром врага на Волге приблизит час освобождения Белоруссии. Смерть немецким оккупантам!»

Захватив десятка по два листовок, мы со связными направились в деревню Бабий Лес. Как только солнце село, Лихтер пошел в Бабий Лес, а мы с Петей Мальцевым по опушке леса направились в Росошно. По пути Петя рассказал, что родился в деревню Калюшки, до войны учился, любил поозорничать, забраться в чужой сад, подраться. В 1941 году в шестнадцать лет уже запасся оружием: спрятал в лесу самозарядную винтовку, два автомата с дисками и патронами. Семнадцати лет Петя пришел в отряд со своим трофейным оружием.

Неожиданно, как бы решившись, он попросил меня принять в отряд сестру Катю.

– Как только в Смолевичах узнают, что я в партизанах, ее сразу повесят. К тому же она жена офицера Красной Армии да и человек смелый, решительный.

Пока вы будете в Росошно заняты, я приведу Катю, за нее я ручаюсь, – настаивал Петя. – А вот за старшего брата, работающего в Смолевичах на станционной водокачке, я не поручусь…

– Где, на какой водокачке? – прервал я его.

– На водокачке, которая наполняет паровозы.

Это было находкой. К водокачке, обеспечивавшей водой маршрутные паровозы, мы так искали подходы, а на ней, оказывается, работает брат нашего партизана!

На мои расспросы Петя ответил, что брата он не любит и при случае собственноручно пристрелил бы его как пособника врага.

– Не торопись стрелять! Разобраться надо! Приводи сестру к ручью за деревню к 12 часам. Хочу с ней поговорить. Понял?

– Понял, товарищ комиссар! – радостно вскрикнул парень, убегая.

К дому нашего связного Павла Кирильчика я подошел с огорода. Кругом было тихо. Только в клети сзади хаты что-то шумело. В нос ударило кислым запахом сивухи. Я прильнул к окошку и увидел в клубах пара на перевернутой вверх дном бочке самого хозяина. Открыв дверь, вошел. Хозяин настолько был увлечен работой, что вначале даже не заметил меня.

– Кто там? – Кирильчик вынырнул из пара. – Вот нежданный гость! – протягивая руку, говорил Павел. – Пришли бы завтра, попали бы сразу на первак. К Новому году решил немного сделать для отрядного госпиталя.

– Я пришел по очень важному и срочному делу. Соберите вашу дружину на гумне.

– Хорошо, я быстренько.

Первым пришел его младший брат Григорий. Запыхавшись, прибежал юркий Николай Лущик. Вскоре вернулся сам Павел и сказал, что Дубовский болен.

Передав дружинникам отпечатанные листовки, я сказал, что сейчас, как никогда, отряду нужны боеприпасы и взрывчатка. Какие у дружины есть возможности в этом смысле?

На некоторое время воцарилось молчание. Колхозники прикидывали, думали…

– Возможности невелики, но кое-что можно сообразить, – начал Григорий. – Во-первых, надо попытаться поискать снаряды на Борисовском артиллерийском полигоне. Помню, до войны там оставались невзорвавшиеся снаряды и мины, а теперь наверняка и немецких прибавилось.

– Во-вторых, – сказал Лущик, – мы уточним, у кого из деревенских припрятаны запасы динамита, шнура и капсюлей, которые оставались еще со времен работ на лесозаготовках. Завтра к вечеру привезем все, что найдем.

– А пока нет возможности взрывать поезда, нужно хотя бы задерживать их в пути, – продолжал Григорий.

– Интересно, как это можно? – поинтересовался я.

– Очень просто, – отвечал он. – Как только приближается поезд, я выбегаю на линию и размахиваю зажженной головешкой. Состав медленно останавливается, и меня спрашивают, что случилось. Я говорю – только что спугнул людей, возившихся у железнодорожного полотна, поэтому не исключено, что заложена мина. Тут и начинается переполох… Одни палят в кусты из автоматов, другие, понукаемые офицерами, с фонарями осторожно ищут несуществующую мину. Немцы бегают, нервничают, ругаются, паникуют, а поезд стоит 25—30 минут, иногда и больше, за ним нагромождаются другие составы, паровозы гудят… А я сижу у костра, покуриваю да усмехаюсь себе в усы. Останавливаются и встречные поезда. Начать движение никто не решается, ибо ни у кого нет миноискателей. Шум, свистки, крики, стрельба продолжаются до тех пор, пока со станции не примчится автодрезина с саперами и те не проверят путь. В общем получается настоящий цирк. Ведь никому из фрицев неохота подорваться…

– Хорошо придумано. Вот бы заставить оккупантов ползать на каждом километре, – вставил Павел Кирильчик.

– Нет, на каждом километре не получится. Немцы не дураки. Они быстро поймут нас.

Проведение «саботажа» решили поручить самому инициатору – Григорию. Конечно, мы понимали, что это лишь временная мера, злоупотреблять которой нельзя, ибо в случае подозрения гитлеровцы сразу рассчитаются с ее организатором.

Лущику было поручено утром же выехать на Борисовский полигон, собрать невзорвавшиеся снаряды крупных калибров и доставить их в условленное место.

Под конец совещания Павлу Кирильчику пришла мысль попытаться забивать в стыки рельсов небольшие стальные стержни-болванки. Организацию этого дела он и взял на себя.

Распрощавшись с дружинниками, я поспешил на встречу с Катей Мальцевой. Было без четверти двенадцать. Сильно морозило. Взошла луна. Луг, покрытый чистым слежавшимся снегом, переливался в голубоватом свете, точно огромный серебристый ковер.

Я и не заметил, как оказался у места, где меня уже ожидали.

– Ваше приказание выполнил, Катю доставил, – доложил Петя.

– Как в деревне?

– Два дня назад немцы увели пять коров и настреляли сотню кур. Листовки расклеил. Хотел было пристукнуть старосту, но оставалось мало времени, и я лишь пригвоздил на его воротах листовку. Пусть просвещается, – улыбнулся Петя, надеясь на похвалу.

– Листовки – хорошо. А насчет старосты – запомни, ты не судья. В следующий раз выполняй только то, что приказывают. Понял?

– Понять понял, но староста – шкура, предатель! Сам видел, как он помогал полицаям наших красноармейцев отвозить в Смолевичи. Таких гадов нужно немедля истреблять…

– Об этом позже, а теперь прогуляйся, пока я поговорю с сестрой.

– Мальцева, – несмело протянула руку молодая женщина среднего роста. Из-под платка в свете луны блестели кольца вьющихся черных волос, а через плечо до пояса спускалась аккуратно заплетенная коса. Строгий взгляд больших глаз и бледное строгое лицо.

На предложение установить связь с братом, работающим на водокачке в Смолевичах, Катя, как бы извиняясь, тихо ответила:

– Договориться с ним будет нелегко, но я сделаю все, чтобы выполнить приказ.

Проинструктировав ее, как лучше установить связь с братом, я назвал время и место следующей встречи. А на прощанье сказал, что с сегодняшнего дня Катя – партизанка нашего отряда, и выразил уверенность, что она оправдает высокое звание народного мстителя.

За неделю взрывчатки добыли гораздо больше, чем можно было ожидать. Николай Лущик по пути к Борисовскому полигону совершенно случайно встретил несколько крестьянских подвод, везущих снаряды от эшелона, прибывшего с боеприпасами на станцию. Для перевозки оккупационные немецкие власти мобилизовали из ближайших деревень все подводы. Снаряды возили на склады, расположенные в сосновом лесу около большака Борисов – Логойск.

Узнав это, Николай, невзирая на опасность, поспешил на станцию и в общем потоке нагрузил на телегу десяток тяжелых артиллерийских снарядов. Выехав за город, Лущик остановился и пропустил следовавшие за ним подводы. Когда те скрылись за поворотом, он прикрыл снаряды сеном и свернул на проселочную дорогу. Объезжая гарнизоны врага, Лущик благополучно прибыл на Кормшу. Наутро с красными от бессонницы глазами «он мобилизовал» из Росошно для перевозки снарядов еще четыре подводы. Они тоже благополучно доставили нам драгоценный груз. Лущик с Павлом Кирильчиком еще по три раза съездили за снарядами.

Итак, у нас образовался немалый запас снарядов. Подрывники чуть не плясали от радости. Частью взрывчатки решили поделиться с северным соседом – отрядом «Дяди Коли». Соседи не остались в долгу и прислали взамен из своих запасов несколько десятков двухсотграммовых шашек прессованного тола для детонации и пятьдесят взрывателей.

Большую помощь оказали нам и жители деревни Бабий Лес. По нашему заданию они разыскали в лесу и передали в отряд около пяти пудов динамита и несколько сот капсюлей, применявшихся до войны для подрыва больших сосновых пней. Колхозник Силич вместе с динамитом передал Чуянову припрятанные им две винтовки с патронами.

За это же время на автостраде партизанские группы сумели добыть значительное количество патронов и около сотни гранат. Группы и отделения подрывников спешно готовились к диверсиям.

Едва мы стали обладателями взрывчатки, как радио передало долгожданную весть о победоносном наступлении советских войск на Волге и окружении там более чем 300-тысячной фашистской армии.

В честь этого мы решили нанести по гитлеровцам два мощных удара одновременно – на железной и шоссейной дорогах Минск – Москва. С чьей-то легкой руки операцию окрестили «Дуплетом». Целые сутки тщательно подготавливали план операции.

Основной удар было намечено нанести на шоссе. Цель – уничтожение крупной автоколонны. Согласно нашим наблюдениям, каждую ночь по автомагистрали проходили две-три колонны по 15—20 тяжелых грузовиков. Часто такие колонны возглавляли и замыкали легкие танки. Минирование и засаду намечалось осуществить на одной из излучин дороги, имевших довольно высокую насыпь. Замысел состоял в том, чтобы примерно в полночь, когда движение прекращается, быстро уложить в ровики на автостраде через равные промежутки двенадцать снарядов крупного калибра с прикрепленными натяжными взрывателями. Расчет делался на то, чтобы сразу подорвать все снаряды, как только колонна втянется в их зону. Для стрельбы по танкам был подготовлен расчет противотанкового ружья. Главные силы первой роты должны были рассредоточенно укрыться по обе стороны шоссе. Они были разбиты на огневые, нападающие и прикрывающие группы. Несколько групп получили задачу – быстрый сбор трофеев. Небольшая группа должна была после поджечь машины противника.

Второй удар этой же ночью как можно дальше в стороне от лагеря должны были одновременно нанести по вражескому эшелону две группы подрывников, подорвав заряды под паровозом и в центре состава. Для облегчения и быстроты действий группам на первые две трети пути были выделены носильщики толовых зарядов.

Наконец все было подготовлено. Первыми после обеда ушли подрывники. Отряд выступил перед вечером. Шел густой мокрый снег, завывал пронзительный ветер. На этот раз мы были рады такой погоде, она помогала маскировке. К вечеру добрались до Острова. Здесь взяли несколько подвод для перевозки снарядов. С наступлением темноты направились в совхоз «Бадагово», а оттуда кружным путем – к автомагистрали. Колонну вел наш верный помощник – дед Остапкевич. В хвосте шел обоз. Когда до шоссе оставалось с полкилометра, остановились в роще. С магистрали доносился беспрерывный рев моторов. Маскируясь в обледенелых зарослях и складках местности, отряд вслед за разведкой бесшумно развернулся в боевой порядок и стал подтягиваться к дороге. Внизу все еще стремительно проносились отдельные запоздавшие машины. Как только наступило затишье, подрывники как бы растворились в белой дрожащей мгле со своей партизанской «артиллерией» – немецкими снарядами.

Наступил самый ответственный момент, от которого, в сущности, зависел успех всей операции. Выдалбливать в спрессованном снегу поперечные ровики для укладки снарядов было не так легко. А ведь в любую минуту могла появиться крупная вражеская колонна. Одиночных машин мы не боялись: их тотчас бы расстреляли, оттащили на 200—300 метров вниз и столкнули в овраг. Все партизаны, наблюдая за работой на автостраде, сильно переживали, но не имели возможности ничем помочь. Минуты ожидания превратились в вечность. Однако страхи были напрасными. Через каких-нибудь 15 минут снаряды на шоссе были уложены. Все облегченно вздохнули – главное было сделано.