Текст книги "Партизанский фронт"

Автор книги: Иван Дедюля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Где партизан? – вытаращив глаза, заорал во всю глотку пузатый фашист. Повернув свою лысую вспотевшую голову к женщинам, он вновь истошно завопил:

– Кто говорил партизан? Где видел партизан? – Прокричав это и не услышав ответа, он стал испуганно озираться то в сторону шептавшихся женщин, то на спокойно стоящую группу новых «рабочих», то в направлении отдаленного кустарника.

Все затихли. Молчала и испуганная женщина, никак не предполагавшая, что ее услышит толстый «шеф». Однако гитлеровец не унимался. Видно, каким-то подсознательным звериным чутьем он почувствовал присутствие партизан. Круто повернувшись к пулеметчикам, он вдруг истошно заорал:

– Тревога!

Дело приняло неожиданный оборот. Медлить было нельзя. Партизаны моментально выхватили пистолеты. Громко щелкнул первый выстрел, и одноногий упал. Тотчас же партизаны стали стрелять по охранникам, бросившимся к пулемету. За минуту было покончено с охраной у этой машины. Крики и стрельба послужили сигналом для первых групп, успевших уже рассредоточиться у первой и второй машин. Их удар был дружным и неотразимым. Двум или трем немцам, вертевшимся среди работавших, крестьяне сами разбили головы лопатами. С 15 немецкими охранниками было покончено.

– Братцы! Уничтожьте и проклятые машины-потогонки, раскрепостите нас! – просили жители, указывая на огромные грязные торфорежущие машины. – Не хотим гнуть спины на фашистов!

– За нами дело не станет! – весело отвечали партизаны.

По совету партизан все работающие отошли к лесу. Под машины быстро заложили взрывчатку. Заискрился бикфордов шнур. И через пяток минут три «потогонки» с грохотом и свистом взлетели в воздух. Вслед за ними запылали штабеля сухого торфа. К небу потянулись высоченные столбы едкого дыма. Торфоразработкам пришел бесславный конец.

На опушке леса крестьяне горячо поблагодарили партизан за раскрепощение. Несколько молодых парней, вооружившись трофейными автоматами, тут же вступили в отряд.

Так с каждым днем росла и крепла наша бригада, множились ее боевые дела.

Партизаны не любили хвалиться подвигами, считая, что на их месте любой поступил бы так же, если не лучше. Мои боевые друзья по бригаде рисковали, были дерзкими, отважными, смело шли в бой, проявляя героизм и борясь до последнего вздоха. Они очень любили жизнь, с оружием защищая ее от лютого врага. Если же приходилось умирать, то дорого отдавали свои жизни.

Героические подвиги в бригаде совершались чуть не каждый день, потому что героизм был нормой поведения народных мстителей.

Проявлялся героизм, конечно, каждый раз по-своему, что зависело от характера боевой задачи и условий, в которых он совершался, а также от внутреннего склада партизана. Иногда нужны были смелый, бесстрашный налет, решительная атака и дерзкий удар из засады. В других случаях, особенно в разведке, требовались неимоверная выдержка, терпение и напряжение всех духовных сил. Ради спасения боевых друзей, выполнения сложной задачи или в безвыходной ситуации бойцы шли на смертельный риск, вплоть до самопожертвования. Очень часто, особенно поначалу, мы ошибались в оценке людей и их возможностей. На рискованные операции подбирали физически сильных, рослых партизан, глядя на которых невольно думалось: «Ну и орлы! Этим все по плечу!» Однако боевая практика и тяжелая партизанская жизнь показали, что такой критерий нередко ошибочен. Впоследствии мы поняли, что главное – это духовное качество бойца, его моральная стойкость и убежденность, его воля и мужество.

В конце концов, хорошо изучив бойцов, в отрядах перестали оценивать их возможности по внешним данным. Я уже приводил много примеров бесстрашия, мужества, массового героизма многих наших партизан. Не могу не рассказать и еще несколько эпизодов, убедительно подтверждающих, какие духовно сильные люди были в бригаде.

Вот, к примеру, коммунист-партизан отряда имени Чкалова Яцук, неприметный на вид, скромный человек. Он ночами просиживал на морозе в засаде у охраняемой автострады. Только за один март 1944 года он из противотанкового ружья и автомата уничтожил две немецкие танкетки и четыре автомашины.

Характерно, что чем тяжелее и опаснее складывалась боевая обстановка, тем упорнее, решительнее и инициативнее дрались народные мстители, проявляя при этом массовый героизм. В этом отношении очень памятен мне следующий случай.

Немецкое командование, ведя активную борьбу с группами наших подрывников, решило применить тактическую хитрость. Оно пыталось быстрой выброской маневренных групп перехватывать отходящих подрывников от автомагистрали. Командир коммунист Казиев по согласованию с нами решил проучить гитлеровцев. Свою усиленную группу партизан он расположил на выгодной позиции в контрзасаде на автомагистрали вблизи Жодино. Несколько партизан, бронебойщиков и пулеметчиков было послано к железной дороге. Вскоре они успешно обстреляли вражеский воинский эшелон, выведя из строя паровоз, уничтожив и ранив в вагонах несколько десятков немецких солдат. Комендант Жодино решил преградить отход партизан к лесу и выслал в засаду большую группу эсэсовцев.

Враг сам шел в ловушку. Партизаны только этого и ждали. Ничего не подозревавшие гитлеровцы невдалеке остановились, спешились и стали колонной выдвигаться к указанному им месту. Казиев видел, что силы врага в несколько раз превосходят его боевую группу. У него было два усиленных взвода, а гитлеровцев почти целая рота. Но на стороне партизан была внезапность и выгодная позиция. Бойцам было приказано, пропустив головное отделение, обрушиться всей силой огня на походную колонну фашистов, когда она максимально приблизится к засаде. После дружного партизанского залпа среди оккупантов началась невообразимая паника. Затем началась ожесточенная перестрелка. С немцами, которых уже осталось меньше половины, надо было быстрее кончать. Тогда командиры отделений Соснин, Гриднев, Жарков и капитан Казиев, бросившись первыми, увлекли за собой в атаку всех партизан. Оккупанты не выдержали рукопашной схватки и побежали по шоссе, подставляя свои спины партизанским пулям. Пользуясь этим, боец Альянов, установив свой ручной пулемет прямо на шоссе, начал косить удиравших врагов. Когда у командира отделения смолк автомат, он кинулся к убитому фашисту, схватил его винтовку и успел прикончить еще двоих гитлеровцев. Так засада Казиева без потерь уничтожила немецкую роту, намеревавшуюся устроить засаду для партизан.

Впоследствии мы часто стали устраивать против засад врага свои контрзасады. Это значительно облегчило деятельность групп подрывников. А немецкие коменданты стали опасаться и все реже высылали на шоссе свои маневренные подразделения.

За два с лишним года борьбы в тылу врага бригада пережила много опасностей и лишений. И все это наравне с мужчинами мужественно делили наши боевые подруги – женщины. А их было немало в каждом отряде. Врачи и сестры под бомбежками и обстрелами выносили с поля боя раненых и спасали им жизнь.

Партизанки были радистками, разведчицами, поварами. Многие женщины и совсем юные девушки были также активными и отважными бойцами, а некоторые даже подрывниками.

К примеру, Катя Мальцева. Она с группой храбрых девушек преподнесла подарок Родине к Международному женскому дню 8 Марта – совершила диверсию на железной дороге, уничтожив паровоз и четыре вагона с живой силой. Трудно назвать значительную боевую операцию, в которой Катя не отличалась бы мужеством и храбростью. Газета «Смерть фашизму» от 6 апреля 1943 года писала:

«Катя М. смела, отважна, настойчива… Катю любят и уважают товарищи, как отважную партизанку».

Образец самоотверженности проявила Катя и в роковом бою при защите деревни Остров. Противник под сильным прикрытием бронепоезда из Жодино бросил на деревню три танка. Стальные чудовища, засыпая на ходу снарядами и поливая свинцом оборону партизан, продвигались вперед. Противотанковое ружье выстрелило и замолкло: гильза застряла в патроннике. Головной танк остановился, но продолжал вести пулеметный огонь. Второй танк развернулся и помчался в обход обороны. Над взводом партизан нависла угроза окружения и полного уничтожения. Партизаны дрогнули. В этот критический момент Катя Мальцева выскочила из своего окопчика и с гранатой бросилась наперерез танку. Она задержала танк и ценой своей жизни спасла взвод от гибели.

25 октября 1943 года на кладбище в Заречье бригада отдала воинские почести славной дочери белорусского народа, провожая ее в последний путь.

В некрологе газета «Смерть фашизму» писала:

«Катя погибла, но память о ней будет жить в сердцах каждого партизана и партизанки. За ее смерть мы во сто крат отомстим немецким бандитам».

Было бы несправедливо не рассказать и о подвиге «Малышки». Как-то раз произошел такой курьезный случай. При очередном посещении бригады секретарь Минского подпольного обкома партии товарищ Мачульский повстречал проезжавшую на подводе небольшую девчушку. Увидев на этом подростке, одетом в ватную фуфайку, перетянутую широким армейским ремнем, перекинутый за плечо немецкий автомат, Роман Наумович сурово сказал начальнику штаба бригады:

– Совсем зря доверяете оружие таким малышам!

– Так это же Лида Пилюга! – возразил Кисляков. – Наверное, слышали о ней! Лида, стой! Иди сюда, поговорить надо! – крикнул Кисляков вслед девушке.

– Андрей Александрович, сейчас некогда, – отозвался тоненький девичий голосок. – Вот отвезу картошку на кухню и приду в штаб.

– Так, значит, это та самая бесстрашная смолевичская комсомолка-подпольщица?! – удивленно отозвался Мачульский. – Вот уж не ожидал, что она такая вот… малышка, – как бы оправдываясь, улыбнулся он.

Да, Лиду, которой едва исполнилось семнадцать лет, мы звали Малышкой, вкладывая в это слово всю нашу любовь и теплоту. О ней в Смолевичском районе разнеслась добрая слава. Дело было так.

До войны в Смолевичах на Садовой улице в уютном домишке жила дружная семья Лиды Пилюги: отец, мать и трое детей. Война оставила семью без отца. Трудно стало матери перебиваться в голодное время с тремя ребятами. Но трудолюбивая и скромная семья не роптала, не гнула шею перед оккупантами. Люди Чуянова, видя это, установили связь с Лидой и ее старшим братом Володей. Это были честные и бесстрашные комсомольцы. Они горячо упрашивали взять их в партизанский отряд. Однако нам позарез нужна была конспиративная квартира и надежные разведчики-связные. Поэтому Чуянов убедил их в том, что они нам нужнее в Смолевичах. И их домик стал явочной квартирой.

Сначала все шло хорошо. Наши юные связные оказались очень смышлеными. Они выполняли такие ответственные задания, на которые не у всякого взрослого хватит пороху. Так, по нашему приказу Лида сумела познакомиться со словаком Войтехом Шатаром, который командовал взводом, охранявшим автомагистраль. Добившись взаимопонимания и доверия, она организовала его встречу с партизанскими разведчиками. Прошло немного времени, и все 22 словака с оружием перешли на сторону партизан.

Однако вскоре на семью Лиды обрушилось горе. Случайно получилось так, что Владимира оккупанты при очередной облаве схватили и повезли в Германию. По пути при попытке к бегству он был убит. Беда часто тянет за собой другую беду. Лида узнала, что почти одновременно в боевой схватке пал героем лучший друг их семьи – бывший танкист, бесстрашный наш партизан Леонид Косаревский. На семью навалилось еще одно несчастье. В их доме, облюбованном немецкими квартирьерами, решил разместиться штаб вновь прибывшей в районный центр немецкой части. Гитлеровцы выгнали вон мать, Лиду и маленькую Галю. Мать, обливаясь слезами, едва выпросила разрешение разместиться в холодном и темном дровяном сарае.

Обсудив сложившуюся ситуацию, мы с Чуяновым решили забрать всю семью в бригаду. Девушка обрадованно согласилась, но, в свою очередь, категорически заявила:

– Я пойду к вам только тогда, когда взорву ненавистный штаб и отомщу за Володю и Леню!

Никакие уговоры командира отряда Николая Яцкевича на нее не действовали.

– Так ведь штаб-то в вашем же доме! – привел последний аргумент обескураженный Николай.

– Вот и хорошо! Значит, мне лучше это удастся сделать… Ведь немцы меня не подозревают…

После долгих дебатов в штабе мы решили уступить Лиде. Яцкевичу разрешили осуществить операцию. Он быстро научил девушку обращаться с миной, обсудил с ней весь план действий.

Неся вечером за пазухой тяжелый толовый заряд, она побаивалась реакции матери. Но мать, обняв дочь, прошептала:

– Пусть это будет убийцам за Володечку! Только смотри, ласточка моя, будь осторожной, не погуби себя и нас!

Быстро завертелось дело у Лиды. В течение дня уже все соседи знали, что у них «сильно заболела» Галочка. Укутанная девочка и мать срочно ушли к «доктору». На другой день Лиде сообщили, что обе они благополучно прибыли к партизанам. Осталось осуществить самую трудную, вторую часть операции. А немецкий часовой, как назло, разгуливал не на улице, а по двору. Мину же надо было пронести по лестнице на чердак… Пришлось чуть не до вечера с показным старанием прибирать в сарайчике, стирать да развешивать разные тряпки. Лида уже отчаялась: так долго не наступал подходящий момент. Наконец часовой, удалившись на улицу, стал громко разговаривать с каким-то солдатом. Лида, забыв про все страхи, кинулась в сарай, схватила старую кошелку, в которой под тряпьем лежала мина, и мгновенно вскарабкалась по лестнице на чердак. Здесь она разгребла опилки и установила взрыватель, сунула мину в ямку, заровняла все опять опилками и спустилась вниз. Когда она, вся дрожа от напряжения, проходила у ворот мимо часового, он спокойно продолжал беседу со своим напарником.

Часа через два наши разведчики встретили девушку далеко за Смолевичами, в деревне Каменка. Поздним вечером в Смолевичах раздался сильный взрыв…

Прошел год, тяжелый год борьбы в тылу гитлеровцев. Но это была лишь половина трудного боевого пути. Бригада только родилась, и ей еще больше года предстояло вести смертельные схватки с оккупантами, которые, чувствуя скорую гибель, становились все злее и беспощаднее.

Командование бригады, проявляя заботу о жизни каждого советского человека на оккупированной территории, каждый раз очень требовательно и придирчиво относилось к выбору позиций проведения боевых операций. Мы вынуждены были считаться с тем, что оккупанты в соответствии с предписаниями командования вермахта от 16 сентября 1941 года разрушали все дома и селения, в которых проходили с ними столкновения, а также расстреливали 10 заложников мужского населения из близлежащих деревень от места боя.

С учетом этого наши подразделения стремились проводить боевые операции на коммуникациях противника вдали от населенных пунктов. Делалось все возможное, чтобы не дать врагу повод для расправы с мирным населением. С лета 1943 года все деревни, которым угрожала опасность, мы прикрывали своими заслонами.

За время пребывания в тылу врага мы приобрели боевой опыт, добились немалых успехов в борьбе с оккупантами. Но, несмотря на это, нет-нет да и попадали в довольно трудные ситуации. Вот и теперь, с наступлением морозной зимы, для нас сложилась чрезвычайно тяжелая обстановка. Дело в том, что на бригаду неумолимо наступал голод.

Это я особенно остро почувствовал во время проверки нашего госпиталя, расположенного примерно в 70—80 километрах от основного лагеря на запасной базе в районе озера Палик. При осмотре госпиталя мной овладели два чувства: гордость и тревога.

Все партизаны горячо убеждали меня, что хотят как можно скорее вылечиться, вернуться в родной отряд и бить оккупантов. Они жадно слушали мои рассказы о наших последних боевых успехах. По всему было видно, что народные мстители, едва встав на ноги, рвались из госпиталя. На этой почве между нами и врачами разыгрывались горячие споры.

Под впечатлением настойчивых просьб выздоравливающих партизан я начал было наседать на госпитальных врачей, чтобы они принимали меры по скорейшему возвращению больных в ряды активных бойцов. Однако врачи ответили мне:

– Никакие лекарства, товарищ комиссар, не в состоянии компенсировать явный недостаток жиров, белков и углеводов. Чтобы раненые скорее выздоравливали, требуется калорийное питание. А мы вынуждены, наоборот, с каждым днем снижать нормы.

Да, было о чем задуматься. Заявление соответствовало реальному положению дел, о чем лучше всего говорил вид худых партизан, их запавшие щеки и ввалившиеся глаза. Все это вызвало во мне большую тревогу.

Командир и я всегда требовали, чтобы каждый отряд бригады своевременно выделял в фонд госпиталя лучшие продукты. Для находящихся в госпитале была установлена повышенная норма ежедневного рациона. И все же по мере расходования скудных партизанских запасов и наступления холодов выздоравливающие стали постепенно получать все меньше питания, качество которого катастрофически ухудшалось. Уже не три, а только два раза в день им начали выдавать по тоненькому кусочку черного хлеба да ограниченную порцию жидкого супа или щей, слегка заправленных картофелем и перловой крупой. Уже несколько дней госпиталь не видел мяса и жиров. Я пока ничего не мог пообещать раненым. С тем и покинул госпиталь.

По пути в лагерь я удостоверился еще раз, что рассчитывать на получение сколько-нибудь значительной продовольственной помощи в селах нельзя. Они еще осенью отдали нам все, что могли. Ничего конкретного пока не обещали и в подпольном межрайкоме. Все, что удалось там получить, я тотчас отправил в госпиталь. Но этого могло хватить лишь на несколько дней.

Перед командованием со всей остротой встал вопрос – где и как доставать необходимые продукты? А ведь требовалось их теперь очень много, так как количество людей возросло во много раз и уже перевалило за тысячу человек.

Местные жители нам помогали всем, чем только могли. Земной поклон им от всех лесных гвардейцев партизанского фронта. Но на оккупированной территории и местные советские граждане оказались в весьма трудном положении. Оккупационная политика разбоя и грабежа с каждым месяцем все больше и больше давала о себе знать. На оккупированной территории во всю силу действовало указание Геринга о том, что вермахт должен «снабжаться продовольствием из России». Ему вторил рейхсминистр продовольствия и сельского хозяйства Герберт Баке:

«Россия призвана кормить Европу… Желудок русского растяжимый, а поэтому никакого сочувствия».

И оккупанты где только могли грабили, обрекая советских людей на голодную смерть. В немецких документах еще 1942 года продовольственное положение Белоруссии характеризовалось как «катастрофическое».

Вопрос питания для нас становился острой проблемой. Мы решили еще раз посоветоваться с командирами и комиссарами отрядов.

– Положение тяжелое, – начал Василий Федорович, открывая совещание руководящего состава, – хлеба нет, соль на исходе, мясо – лишь в одном первом отряде, где осталось только две коровы.

– Одна, – поправил командир отряда Демин.

– Как одна? – Тарунов даже привстал, и его серые глаза вспыхнули возмущением. – Куда же вторую дели? Неужели за ночь съели?

– Нет, товарищ комбриг, передали Ивану Федоровичу Золотарю[22]22
  Иван Федорович Золотарь – командир сводного партизанского отряда имени Ф. Дзержинского.


[Закрыть]. У них с питанием намного хуже нашего.

– А-а… Ну это другое дело, – остыл Василий Федорович, правилом которого всегда было вовремя оказать помощь соседу и другу.

– Вторую корову мы думаем разделить между всеми отрядами и штабом, – закончил Демин.

– Нет! Придется всем потуже затянуть ремни, а корову немедленно отправить в госпиталь на Палик. Комиссар бригады только что оттуда и доложил печальную весть – раненые уже несколько дней сидят на одной бульбе. Самим им не достать продовольствия. Начальник штаба, сейчас же уточните, что осталось в отрядах из питания, и сегодня вместе с коровой без промедления отошлите часть запасов нашим раненым.

Затем Василий Федорович попросил всех подумать и подсказать, где у гитлеровцев можно было бы попытаться с боем взять продукты. Долго судили и рядили, но ничего не придумали. В гарнизонах, с которыми бригада могла справиться, продуктов, по нашим сведениям, было очень мало, а там, где их было много, враг был силен, и смять его нам было не под силу.

После обсуждения мероприятий по заготовке овощей, круп и муки в районах Борисово-Бегомльской зоны и окончания совещания Кисляков попросил выслушать его.

– А я знаю, где взять необходимые продукты… – начал после долгих размышлений Кисляков. – В районном центре Смолевичи, на немецком продовольственном складе.

Разочарованные командиры замахали на него руками.

– Там-то есть, да не про нашу честь, – с явным сожалением заметил Демин. – Склады, конечно, там большие, однако гарнизон этот нам не взять.

Смолевичи, расположенные на железнодорожной магистрали Минск – Москва, в самом деле имели сильный гарнизон, к тому же войскам, находящимся в Смолевичах, на помощь могли очень быстро прийти части из Минска и Борисова.

– У меня есть уже идея, – тотчас загорелся начальник разведки бригады Евгений Михайлович Чуянов.

Когда мы остались вчетвером, он, несколько волнуясь, сказал:

– Я считаю, что мы в самом деле можем и должны попытаться взять продовольствие у немцев в Смолевичах. Причем операцию следует провести самую неожиданную, без какого-либо шума… Гитлеровцев надо заставить добровольно «выдать» нам побольше продуктов…

– Чуянов, не мучай нас загадками и говори яснее, – не выдержал комбриг.

– Кратко мой план, товарищ комбриг, состоит в следующем. Надо подготовить группу смелых партизан, включив в нее знающих немецкий язык, переодеть всех в немецкую форму, подделать накладную на получение пайка, скажем, на батальон и, обеспечив конным транспортом, попытаться получить продукты непосредственно со склада под видом немцев, так сказать, на законном основании.

Наступило молчание. Мы стали раздумывать над этим чрезвычайно смелым и опасным планом.

– Нет, друзья, – твердо заявил Тарунов, – это сплошная фантазия, которая нам может очень дорого стоить. Ну разве допустимо среди белого дня посылать в самое логово врага целую группу партизан?!

– Василий Федорович, эта операция, безусловно, рискованная. Но ведь смелость города берет, – не сдавался Чуянов. – И неожиданность очень много значит. Это уже половина успеха. Затем прошу учесть, что на смолевичский продовольственный склад нам уже удалось устроить на работу двух наших девушек – Марию Шеремет и Наташу Казак. Они начали подготовку к тому, чтобы по указанию командования незаметно пронести на склад несколько мин замедленного действия и взорвать его. Теперь же мы можем переключить их на новое дело. Они разведают все, что нам надо.

Чувствуя наши сомнения, Чуянов пустил в ход еще один козырь.

– А руководить подготовкой и проведением операции прошу разрешить мне. Ведь я неплохо владею немецким языком…

Лед тронулся. Споры и обсуждения различных деталей в целом одобренного плана продолжались далеко за полночь.

С утра Чуянов, Чернышев и Кисляков начали готовиться к этой дерзкой вылазке. Вопросов возникло очень много, и от правильного решения каждого из них зависел успех задуманной операции.

Прежде всего Казак и Шеремет получили новое задание. Им поручалось точно выяснить время и порядок выдачи немецким подразделениям и командам продуктов, систему охраны склада, расположение его помещений, наличие связи, а также достать из дела уже заполненную накладную на получение продуктов и хотя бы один чистый бланк. Все данные, кроме бланков накладных, через неделю были получены.

Мы узнали, что смолевичский продовольственный склад снабжал продуктами не только местные гарнизоны, но и выдавал сухой паек всем воинским командам, проезжавшим по шоссе к фронту и обратно, а также подразделениям, выезжавшим для проведения карательных операций. Начальником склада был итальянец, отличавшийся трусливостью и мягким характером.

Начался подбор состава группы для проведения операции.

Лучшего командира группы, чем Чуянов, мы не искали. Еще до войны он упорно овладевал немецким языком в школе, а затем в медицинском институте. Очень много Чуянов работал над шлифовкой произношения и в немецком тылу. Он сам вел все допросы пленных. Часами беседовал на немецком языке с немцами, перешедшими на нашу сторону.

Насколько хорошо он владел немецким языком, нам стало ясно из вопроса одного фашистского офицера к Чуянову:

– Вы, немец, и перешли к партизанам?

В общем мы надеялись, что язык Чуянова не подведет.

Чуянов без колебания попросил включить в группу перешедших на нашу сторону и уже положительно зарекомендовавших себя в боях немцев Курта и Эрнста, бельгийцев Вилли и его брата, а также француза Жака.

Больше партизан, знающих немецкий язык, не было. Поэтому для полного укомплектования группы пошли по принципу – брать храбрых и находчивых. Взяли таких смельчаков, как Вышников и Соляник, комсомолец Вигура и еще двух бойцов. Эти товарищи выступали в роли полицаев.

Подготовку к операции во избежание доноса какого-либо провокатора проводили в строжайшей тайне. В течение нескольких дней вся группа вдали от лагеря под руководством Чуянова проходила усиленную тренировку в подаче и исполнении различных команд на немецком языке.

Подготовка шла к концу, но девушки все еще не присылали заполненной накладной и чистого бланка. У нас был партизан-художник, который настолько набил на подделке документов руку, что гитлеровские патрульные ни разу не заметили фальши в документах, изготовленных им. Но на этот раз он был бессилен – у него не было образца для снятия копии. И вдруг наш связной принес от девушек оба документа. Бланк накладной был срочно и безукоризненно заполнен и оформлен поддельной печатью. Начальник разведки для проверки дал накладную пленным немцам. Те, внимательно проверив и просмотрев даже на свет, заявили, что она настоящая. И все же мы не могли унять беспокойства. Но тут нам удивительно повезло.

Боевая группа из первого отряда уничтожила на шоссе целую команду немцев во главе с капитаном. В его сумке была обнаружена накладная, по которой он ехал получать в Смолевичи недельный паек на 35 человек.

– Не надо голову ломать, подделывать и рисковать – бери готовую и получай по ней, – улыбаясь, сказал Демин, передавая накладную Чуянову. Но тут он извлек из трофейной сумки пачку бумаг и уже серьезно добавил: – Нет, лишний раз рисковать не надо. У запасливого гауптмана оказались и чистые бланки накладных с печатями.

– Вот их нам как раз и не хватало! – засиял Чуянов. Часа через два наш специалист Иван Шагайко изготовил накладные на паек для 350 человек.

Наконец подготовка была завершена, и перед штабной землянкой выстроились все товарищи, отправлявшиеся в Смолевичи. Раньше, когда группы уходили на боевое задание, их по поручению штаба бригады обычно провожал кто-нибудь один из нас – комбриг, я, начальник штаба или Чуянов. Теперь здесь находились все четверо; только начальник разведки был на этот раз в числе провожаемых.

Женя, зная, что мы с нелегким сердцем отпускаем их во вражеский гарнизон, откуда можно было и не вернуться, попытался несколько успокоить нас. Стоя в форме гитлеровского капитана, он лихо распахнул левой рукой борт шинели так, что на груди стали видны три фашистских Железных креста. Важно отставив ногу и поглядывая на нас медленным взглядом, он вдруг быстро, громко и зло заговорил по-немецки, брызжа слюной. А в уголках его глаз бегали задорные смешинки: «Что, видали? А вы еще сомневаетесь».

Выехав из лагеря, группа перед рассветом миновала последнюю деревню Шпаковщину, которая контролировалась партизанами. Подняв коричневые воротники эсэсовской формы, молча сидели хлопцы в санях, запряженных немецкими ломовиками. Чуянов сейчас больше всего боялся натолкнуться не на немцев, а на какую-нибудь партизанскую засаду из соседних бригад и отрядов. Поэтому он чутко прислушивался и напряженно всматривался в белесую мглу морозной ночи.

…На рассвете дорога через перелески кончилась, и санный обоз из пяти пароконных упряжек выбрался на автостраду Минск – Москва. На передней ехал «гауптман» Чуянов, Вигура и француз Жак. На остальных парами разместились: советский партизан и иностранец. Вскоре сквозь пушистую завесу метели стали показываться первые встречные грузовики, Евгений Михайлович поправил фуражку с высокой тульей и приосанился. Он то и дело оборачивался и, улыбаясь, подбадривал своих бойцов. Они в ответ также улыбались и показывали, что все в порядке.

Перед Смолевичами им повстречался другой санный обоз, выехавший на шоссе с проселочной дороги. Чуянов тотчас же вступил с гитлеровцами в беседу.

На окраине города Чуянов заметил полицейский пост и дал знак Вигуре, чтобы тот попридержал лошадей и пропустил вперед обоз попутных немцев. Постовой полицай проверил у них документы, пропустил обоз и подошел к саням «гауптмана». Тот, не дожидаясь вопроса, небрежно протянул поддельное удостоверение. Наступил самый критический момент: узнает ли полицай, что документы фальшивые, или нет? Посмотрев на них раз, другой и возвращая их «гауптману», он вдруг спросил:

– Пароль, гер офицер?

– Вас вильст ду?[23]23
  Что ты хочешь?


[Закрыть] – вопросом на вопрос пренебрежительно ответил Чуянов, а у самого сердце так и екнуло: «Кажется, влипли. И как я не догадался спросить пароль у попутчиков? Приняв за своего, они сказали бы его, не колеблясь. А теперь, черт знает, не испортит ли все дело этот остолоп?»

– Пароль? – повторил свой вопрос полицай.

– Цум тойфель пароле. Форвертс – дас ист майне пароле! Хает ду ферштанден, идиот?[24]24
  К черту с твоим паролем. Вперед – вот мой пароль! Понял, идиот?


[Закрыть] – зло крикнул возмущенный «гауптман» и замахнулся на полицая.

Все партизаны так и подались вперед. Затаив дыхание, они крепко сжали автоматы. Их взгляды тревожно перескакивали с полицая на Чуянова и на магистраль, по которой проносились вражеские автоколонны. Но полицай вздрогнул, вытянулся в струнку и испуганно захлопал глазами. Кроме слова «идиот», он ничего не понял, но грозный вид немецкого капитана ничего хорошего не сулил. Чтобы поскорее от него отделаться, он поспешил открыть шлагбаум.

– Езжайте, гер офицер, – пролепетал он робко.

Вскоре группа приблизилась к продовольственному складу, размещавшемуся в больших деревянных бараках посреди обширного двора, обнесенного забором из колючей проволоки. Внутри двора и на улице стояло много саней, фургонов и автомашин. Всюду было много немецких солдат, дожидавшихся очереди.

– Нам, видно, долго придется здесь сидеть, как на пороховой бочке, – с сожалением сказал Соляник.

– Не затем ехали, – уверенно заявил Чуянов.

Евгений Михайлович сразу обратил внимание, что во дворе недалеко от склада в снегу буксует немецкий легковой автомобиль «мерседес». Как только шофер включал мотор, колеса, отбрасывая комья снега, все глубже зарывались. Наконец машина окончательно села. За всем этим молча и безучастно наблюдали гитлеровские солдаты, дожидавшиеся получения продовольствия в очереди у склада. Никто из них даже не подумал вытащить застрявшую машину, хотя видели, что рядом с ней стоял пожилой полковник.