Текст книги "Я – Васька из Кокошино"

Автор книги: Иван Панюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Дядя Серёжа передал мне тлеющий платок, предупреждая: «Я платок жгутиком свернул. Не давай ему раскручиваться, маши кругами». Он взялся за вёсла и мы поплыли, стараясь отдалиться от неприятного запаха горелой тряпки. Но запах всё время меня догонял. Я вытянул руку как можно дальше, но рука так быстрее уставала. Пришлось почаще перекидывать платок из одной руки в другую. Платок раскручивался и я старался скрутить его обратно, пока огонь не начинал подступать к самым пальцам. Тогда платок приходилось перехватывать, для чего приходилось подносить его к себе и запах снова начинал неприятно раздирать мои ноздри. Зато мы ехали хоть и со слабым, но относительно постоянным огоньком. Но платок был невелик и хватило его не на долго.

«А у тебя есть платок?» – спросил дядя Серёжа. «У меня его и не бывало никогда», – ответил я. «Эх ты, жених! Тебя, сопливого-то, и девки любить не будут», – пошутил он. «А на что они мне?» – «Как на что? Время придёт – узнаешь на что».

Немного помолчав дядя Серёжа достал нож, отрезал от своей рубашки большой лоскут и попытался поджечь его. Лоскут от огня сворачивался, но не загорался. Рубашка была не хлопчатобумажная, а из какой-то дряни. Тогда дядя Серёжа отрезал лоскут от подклада куртки. Но он тоже не загорался. Я снял с себя рубашку и подал ему. «Ты что, Васька? Озябнешь без рубахи-то», – обеспокоился он. «На мне же фуфайка ватная».

Дядя Серёжа не сразу, но решил попробовать, загорится ли она. Рубашка моя не уступила платку – загорелась. И дальше мы жгли рубашку. Рвали на лоскуты, свивали в жгуты и потихоньку использовали. Её хватило на долго. С её помощью мы проплыли довольно много по третьей пещере. Она была уже и уходила куда-то влево, хотя изредка поворачивала и направо. Свод её был намного ниже и ровней, хотя больших выступов на нём мы не заметили. Иногда свод опускался так низко, что мы почти задевали его головами. Но вот и рубашка кончилась, надо было пожертвовать ещё чем-то.

«Нет, дядя Серёжа, – говорю, – это не наша пещера. Здесь я себя чувствую как-то не так. И свод ниже, и узкая она какая-то». – «Так мы же в потёмках плыли, не видели, не знаем, она это или не она». – «Телом вот, дядя Серёжа, я чувствую, неуютно здесь. По-моему колодец где-то там, за обвалом». – «Эх, Васька! Чёрт его знает! И я так думаю, но боюсь я обвала. Та пещера, мне тоже кажется, вроде как роднее». – «Ну так айда обратно». – «А светить чем?» – «А давай верёвку жечь». – «Нет, Васька. Она сырая…, да и нужна она нам будет. А где у нас рюкзак? Ну-ка давай его попробуем».

Я пошарил по дну лодки, нащупал рюкзак и подал дяде Серёже. Он попробовал поджечь уголок – горит! Дядя Серёжа быстро распластал его на ленты и мы стали возвращаться. Немного проплыв дядя Серёжа вдруг остановился, а потом стал грести обратно.

«Что случилось?» – спросил я. «Сейчас, Васька. Ну-ка, свети пуще». Я стал махать тлеющей лентой быстрей. Вижу – дядя Серёжа смотрит на свод. «Что это за мохры висят над головой?» – спросил он. Действительно, с потолка свисали каким-то круглым пятном, шириной метра в два с половиной, мохры какие-то. Дядя Серёжа подплыл, дотянулся, сорвал одну нить, помял пальцами, понюхал. «Васька! Корни!» – «Какие корни?» – «Корни какого-то дерева». – «Ну и что?» – «Как ну и что? Поверхность близко».

Тут до меня дошло, что над нами стоит какое-то дерево и толщина земли сверху небольшая. Дядя Серёжа бросил якорь и велел мне перейти на его место, а сам занял моё. Он выбрал положение лодки, при котором по его мнению было удобно и безопасно копать дыру, через которую нам можно будет пролезть наверх, и стал шарить по дну лодки. «Ты чего, дядя Серёжа, – спрашиваю, – ищешь?» – «Молоток». Я тоже стал шарить. Нашёл и подал ему. Взяв молоток он сел и задумался. Мне, конечно, не терпелось. Я немного подождал и спросил: «Ещё что-нибудь надо, дядя Серёжа?» – «Нет, Васька. Айда-ка отъедем, покурим. Подумать надо. Как бы обвал не сотворить».

Он разжёг новую ленту и подал мне, а сам достал якорь и взялся за вёсла. «Маши», – приказал он мне и стал грести, направляя лодку вверх по течению. Я стал размахивать лентой над головой, освещая свод. Но там больше следов корней не попадалось. Немного отплыв дядя Серёжа молча закурил и стал грести потихоньку дальше. Табачный дым, конечно, весь доставался мне. Я морщился, но терпел. Дядя Серёжа курил не торопясь, видимо строя в голове какие-то свои планы. Покурив он отпустил вёсла и нас понесло течением обратно, через табачный дым, смешанный с вонью горелой материи. Ну, тут уж я надышался, мне кажется, с запасом. Я хотел сам взяться за вёсла и ускорить движение, но надо было светить, чтобы не проехать корни. И я терпел. Наконец дядя Серёжа взялся за вёсла и приказал светить пуще. И мы вернулись к корням. Дядя Серёжа опустил якорь и подал верёвку мне в руки, чтобы я держал лодку на нужном расстоянии от того места, где он будет ковырять свод, предупредив: «Если посыплются камни или ещё что случится – выдёргивай якорь». – «Понял», – говорю.

И он потихоньку, осторожно стал пробовать выбивать из свода камни. Сначала выбирал маленькие, потом побольше. Который камешек поддавался легко, который с трудом. Камни бросал в воду, а крошки сыпались в лодку. Он старался делать дыру круглой, но камни между собой были сцеплены так, что идеально круглой дыры не получалось. Дело шло медленно. Свод был не из одних камней, а как бы из камней связанных глиной. Иначе корни не смогли бы проникнуть в пещеру. Я пожаловался, что лента догорает. «Брось её, – сказал дядя Серёжа, – а то скоро задохнёмся». – «А как же, – спрашиваю, – ты ковырять будешь?» – «На ощупь», – ответил он.

Я бросил догоревшую ленту в воду и освободившейся рукой стал выгребать из лодки насыпавшуюся глину и мелкие камушки. «Ты что делаешь, Васька?» – спросил дядя Серёжа. «Крошки из лодки выбрасываю». – «Не надо пока, не выбрасывай». – «Почему?» – «Лишние звуки, Васька. В потёмках если не видишь, так хоть слышать надо. Сейчас каждого лишнего шороха бояться надо».

Я понял, что дядя Серёжа боится обвала и затих. Долго дядя Серёжа копался в потёмках. Что у него там получается или не получается, я не знал. Может, помочь бы ему чем-то, но, как говорится – «темно – хоть глаз выколи». Я даже спрашивать боялся, разговор – тоже лишние звуки. По тем же звукам, что исходили от дядиных Серёжиных действий, я улавливал, что он достал из кармана нож и обрезает корни, попавшие ему на пути. Я догадывался, что корни уже толстые и дядя Серёжа их резать затрудняется. «Эге, – подумал я, – неужто скоро увидим свет?» И чем дальше, тем больше мной овладевало нетерпение. Но дядя Серёжа вдруг сел и приказал мне отпустить верёвку. Лодку понесло течением вниз и мы отъехали на расстояние всей длины верёвки. «Что случилось», – спрашиваю. «Устал я, Васька, – ответил он, тяжело дыша. – В корнях запутался. До толстых добрался, которые перерезать никак не могу. Корни-то вперемешку с землёй, нож затупился». – «Да-а-а, – невесело протянул я. – Что же дальше делать?» – «Камень надо нашарить, о который попробовать нож заточить».

Дядя Серёжа поработал правым веслом и лодка прислонилась к стене. Он долго шарил в воде, но камень так и не нашёл. Тогда он стал работать левым веслом и лодка переместилась к противоположной стене. Здесь дядя Серёжа достал из воды несколько камней и стал пробовать точить о них нож. Только один камень показался ему пригодным, остальные он выбросил за борт. Мне показалось, он долго точил, Я за это время выбросил из лодки весь накопившийся мусор. Наконец мы снова вернулись к будущему лазу. Дядя Серёжа копошился стоя в лодке и часто чертыхаясь. Я сидел смирно и слушал, как комья глины вперемешку с камнями падают в лодку или плюхаются в воду. Дядя Серёжа тяжело дышал. Видно трудно ему было. Жаль мне было его, но помочь ни чем не мог. Он часто наступал на борт лодки, тянулся куда-то, а ещё чаще, затаив дыхание, прислушивался. Время шло и я терял терпение. Я хоть ничего не делал, только за верёвку держался, но от нетерпения рука держать устала. И вот дядя Серёжа сел и снова приказал отпустить верёвку. Я уже не спрашивал, что случилось. Я знал, что дяде Серёже тяжело. Но он недовольно сплюнул в воду, опять помянув чёрта. Я, не сразу, но спросил: «Что, дядя Серёжа?..» – «Корень толстенный, понимаешь. Ножом не взять, топор нужен. Он разветвлён на множество других. Мелкие-то ответвления я отрезал, а сам корень не берётся. Вот как тюремная решётка на пути! Там, выше, за корнем этим копать невозможно, он не даёт. Не хочет он нас выпускать». – «А в сторону копать?» – «Неудобно. Низ надо расширить. Как бы обвал не сотворить. Маленькая дырка безобидна, а большая – простор для обвала». – «Ну и как быть?» – «Давай подумаем». Дядя Серёжа снова стал точить нож, а я – выбрасывать землю из лодки. Наточив нож дядя Серёжа спросил: «У нас есть ещё ленты от рюкзака?» – «Есть, – говорю. – Много ещё». – «Посвети, другую дыру начнём делать». – «А эту?» – «А эту? Эта – неудача».

Дядя Серёжа разжёг ленту, подтянулся к якорю, достал его, отгрёбся в сторону от «неудачи» и снова бросил якорь. Посмотрев на свод он наверил новое положение лодки, подал мне в руки верёвку и приступил к созданию новой дыры. Пока он вынимал из свода камни и намечал размеры нового хода я ему светил. На этот раз он как-то быстро прошёл каменный слой и добрался до глины. Он приказал мне отпустить верёвку, а сам сел.

«Надо быть предельно осторожным, всё-таки уже вторая дыра в потолке. Как бы излишне не ослабить каменное перекрытие».

Я выбросил из лодки мусор, дядя Серёжа немного отдохнул и… снова за работу. Он опять орудовал ножом, опять обрезал корни, сыпал в воду глину. На этот раз он чертыхался меньше и не спешил отдыхать. «Передохни, – говорю, дядя Серёжа. Устал ведь. Хочешь, давай отъедем, покуришь». – «Сейчас, Васька, так и сделаем». Дядя Серёжа отрезал корень подлиннее да попрямее, отодвинул лодку чуть в сторону и стал этим корнем тыкать вверх, разрыхлять землю вокруг корней. Из отверстия посыпалась в воду земля. Потом он присел, прислушался, встал и ещё раз проделал эту процедуру. Потом, положив корень в лодку, выдернул из гнезда весло и попробовал им поворошить в дыре. В воду посыпалось с шумом большое количество земли. Пошуровав веслом дядя Серёжа сел и достал якорь. «Ну, айда, покурим ещё».

Мне, конечно, дядино Серёжино курево не очень приятно, но я согласился охотно, потому что знал, как он устал. Мы спустились по течению метров на пятьдесят и дядя Серёжа бросил якорь. Течение нас отнесло ещё на длину верёвки и табачному дыму места хватало. Я молча выбросил из лодки землю. Дядя Серёжа тоже курил молча. Вдруг, во время очередной дядиной Серёжиной затяжки, мне показалось, что в стене поблизости большая дыра. «Дядя Серёжа, – говорю, – тут в стене, по-моему, дыра». – «Где?» – спросил он, и сложив ладони рефлектором попуще затянулся. Действительно, перед нами слева в стене пещеры смотрела на нас своей молчаливой темнотой сухая пещера. По размерам она была много меньше той, в которой находились мы. Но всё же по ней запросто можно было гулять вдвоём под ручку. Дно у неё было почти плоское, а высота небольшая. Если бы дяде Серёже вздумалось по ней прогуляться, пришлось бы наклоняться.

«Старица, – сказал дядя Серёжа. – Она нам не поможет». – «А что, дядя Серёжа, долго нам ещё копаться-то?» – «А кто ж его знает? Копать-то, может быть, и не долго, да я всё время обвала опасаюсь. Тут ведь вот в чём беда-то: Кроме веса земли дерево ещё давит на свод. А я вторую дыру ковыряю – прочность свода нарушаю». – «Да-а-а, – протянул я. – А почему ты под деревом решил дыру делать?» – «А чёрт его знает, Васька. Наверное потому, что корни дерева, как арматура, хоть какую-то гарантию дают против обвала».

Я снова вздохнул и про себя подумал: торопиться, конечно, нельзя, а живот-то у меня сморщился, как у бабки Акулины щёки. Есть хочется, аж на разговоры не потягивает. Дядя Серёжа, возможно по этой же причине мало разговаривал. Он обычно мужик весёлый, разговорчивый, а вот нынче молчит.

«Так вот, Васька, как получилось, что мужики колодец над подземной рекой выкопать сумели». – «Как?» – «Река-то раньше здесь была. Вот её русло, – он указал рукой на пещеру, которую назвал старицей. – А потом новое русло себе пробила, и оказалась как раз под колодцем. А может быть ей колодец способствовал пробить новое русло». – «Так всё-таки по этому руслу к колодцу можно выйти?» – «А кто его знает? Это всего лишь моё предположение. А если я прав, опять же, где речка нашла начало нового русла? Может рядом, а может задолго до колодца». – «Эх, жаль, не смогли мы проплыть под колодцем между лесенок, а то, может быть и увидели где начало этой старицы». – «Кабы мы с тобой знали, что так получится. Да если бы мы с тобой проехали под колодцем, нас течением бы унесло мимо колодца и беды этой мы бы не испытали». – «А ведь по этой старице, дядя Серёжа, можно обвал обойти». – «Я тоже так думаю, Васька. Только лодку надо спускать и на себе нести. Рюкзак-то мы с тобой сожгли». – «А без рюкзака её не унести?» – «Замучаешься, Васька». – «И всё-таки, дядя Серёжа, если у нас с тобой здесь ничего не выйдет, давай попробуем воспользоваться этой старицей». – «Ты прав. Айда ещё покопаем».

Мы зажгли очередную ленту, попытались заглянуть в отверстие старицы, ничего толком не разглядели и двинулись к дереву. Подплыв дядя Серёжа внимательно рассмотрел свод – не появились ли на нём трещины. Свод был цел. Дядя Серёжа опустил якорь, подвёл лодку к дыре и приказал светить и следить за сводом. Взяв весло он стал шуровать им в дыре. Оттуда посыпалась глина с всплесками исчезая в воде. Глина сыпалась почти непрерывно и вскоре длины весла стало не хватать. Дядя Серёжа вставил весло в гнездо, встал на борт лодки и сам залез на половину в дыру, чтобы обрезать обнажившиеся корни. Я махал тлеющей лентой и следил за камнями на своде между двух дыр. Мне показалось, что дядя Серёжа оторвался от лодки. Видно на корнях подтягивается, подумал я и снова стал внимательно следить за сводом. Я услышал, как дядя Серёжа перерезал какой-то корень и в этот момент между камнями от дыры до дыры появилась трещина. «Дядя Серёжа! Дядя Серёжа!» – торопливо и испуганно закричал я. Тот мешком свалился из дыры в лодку, выхватил из воды якорь, нащупал вёсла и торопливо стал отгребать вниз по течению. Я усердно махал лентой, чтоб ему было видно куда плыть. Оказавшись опять у старицы дядя Серёжа бросил якорь и, держась за верёвку, не давая ей распускаться, спросил: «Ты чего, Васька, меня напугал?» – «Я сам, дядя Серёжа испугался». – «Ну, и чего ты испугался?» – «Когда ты там какой-то корень обрезал, между камнями от дыры до дыры появилась трещина. Ты же сам мне велел за сводом следить». – «Правильно, Васька. Молодец. Появилась трещина, тут уж рядом не сиди. Рано или поздно быть обвалу. Только вот что нам теперь делать? Ждать когда обвалится, или опять путешествовать?» – «Не знаю, дядя Серёжа. Есть страшно хочется, – признался я. – А у нас ни чего не получается». – «Потерпи, Васька. Не может быть, чтобы мы не выбрались».

Мы немного посидели молча. Я помахал догоравшей лентой, бросил огарок в воду и от нечего делать спросил: «А куда подземные реки текут?» – «Не знаю, Васька, – ответил дядя Серёжа. – Бывают и подземные озёра. Наверное в них». – «А в открытые озёра или моря они не вытекают?» – «Не знаю. Не слышал. Уж не к морю ли ты собрался отправиться по этой реке?» – «Да нет, – говорю. – Это я так… Темнота надоела». – «А ты, Васька, слепых видел?» – «Видел», – говорю. «Так вот они всю свою жизнь в темноте проводят. А мы с тобой вторые сутки только».

Тут дядя Серёжа спохватился, посветил зажигалкой на свои часы. «Часы, Васька, завести забыл. Ещё немного бы и встали». – «А сколько сейчас времени?» – «Мамка обед готовит».

У меня слюнки потекли сразу. Я представил как мама открывает русскую печь и по избе плывёт аромат тушёного мяса. «Не дразни, – говорю, – дядя Серёжа. Сказал бы как-нибудь по-другому. Итак живот к спине присох». – «Извини, Васька. У меня ведь тоже дела не лучше обстоят. Давай-ка подумаем, что дальше делать. Наша затея треснула. Кто знает, когда тут рухнет? Может и никогда. Да и в нашу ли пользу, если рухнет? Наверное надо всё-таки идти по старице, обвал обходить. Опять искать колодец. А сидеть да ждать нам нечего, никто нам не поможет». – «А лодку как нести?» – «На плечо придётся повесить». – «А тут низко, на плече нести будет не удобно». – «Ну, а что делать? Доставай ленту, со старицей знакомиться будем. Надо поглядеть, можно ли по ней идти и далеко ли уйдёшь?»

Я достал из кармана ленту, дядя Серёжа её поджёг, подгрёб вплотную к дыре старицы, забросил в неё якорь, подтянулся и велел мне вылезать.

Я больше суток был в сидячем да лежачем положении, ноги затекли и стали какими-то непослушными. Кое-как выбрался в сухую пещеру и первым делом – потянулся, расправляя суставы и косточки. «Выбери верёвку», – приказал дядя Серёжа. Я выбрал верёвку, подтягивая лодку, и дядя Серёжа тоже выбрался ко мне. Закрепив верёвку, чтобы лодка не уплыла, дядя Серёжа взял у меня ленту и стал рассматривать стены и свод пещеры. Убедившись в их прочности он направился вглубь, а мне велел оставаться тут. Пещера была не прямая и дядин Серёжин огонёк быстро исчез за поворотом. Я потоптался немного на месте и вскоре потерял ориентиры. Ноги отвыкли от ходьбы и мне хотелось побегать. Но я боялся свалиться в воду или наткнуться на стену. Вытянув руки я попытался определить положение стен. Буду ходить от стены к стене. Расстояние было ровно четыре моих шага. И я их стал делать, каждый раз отталкиваясь о стены. Одному в кромешной темноте жутковато и потому слух мой был до предела напряжён. Я попытался расслышать далёкие шаги дяди Серёжи, но их уже было не слышно. Далеко, видно, ушёл. Я вспомнил про верёвку, которая держала лодку, и подумал, что, если за неё держаться, можно постоянно чувствовать положение пещеры и в воду не свалишься. Стал шарить верёвку и услышал как где-то что-то упало в воду. По коже пробежал холодок. Я затаил дыхание. Всплеск повторился. Запоздалые комья земли падают из дыры, которую рыл дядя Серёжа, подумал я. Нащупал верёвку и по ней приблизился к воде. Я напряг слух, но всплесков больше не повторялось. Наклонился, пощупал лодку и снова встал. Хотел отойти в глубину пещеры, но услышал какое-то сопение, которое заметно усиливалось. Потом что-то грубо скрипнуло, что-то посыпалось в воду и вдруг разом затрещало, ухнуло, и в пещере появился свет. А там, где копал дядя Серёжа, засветилось до боли в глазах яркое пятно.

«Свет! Свет! – закричал я радостно. – Дядя Серёжа! Свет! Дядя Серёжа! Дядя Серёжа! Ура! Свет!» Мне не терпелось, хотелось скорей в лодку и плыть к открывшемуся зёву. Но без дяди Серёжи я ничего предпринимать не имел права. «Дядя Серёжа!» – долго кричал я. Но он не отзывался. Видно далеко ушёл. В пещере была плотная темнота. Я осторожно углублялся в эту темноту и кричал изо всех сил, но отклика не было. Обратно же возвращаться было удобно тем, что конец пещеры был виден, как туманное пятно. Поэтому я не боялся и углубился в темноту пещеры до поворота, продолжая кричать. Я уже начал беспокоится, не случилось ли чего с дядей Серёжей, не пойти ли к нему на выручку, и вдруг услышал отклик.

«Долго же ты, дядя Серёжа ходил!» – упрекнул я его, заслышав шаги. «А что опять случилось-то?» – услышал я из темноты. «Свет, дядя Серёжа!» – «Какой свет?» – «Наш!» – «Не понимаю». – «Наш свет, который ты копал». – «Свет разве копают? Что с тобой, Васька?» – «Да иди скорее!» – «Итак тороплюсь».

Дядя Серёжа вышел из-за поворота с мигающим огарком тряпки и, увидев туманное пятно позади меня бегом бросился навстречу. Шаркнув меня ладонью по вихрам он подбежал к лодке, глянул направо, убедился, что копал всё утро не зря, подпрыгнул на радостях, стукнувшись головой о свод. Подержавшись обеими руками за ушибленное место схватил меня и стал обнимать и целовать. Потом поставил на ноги и спросил: «Давно?» – «Да вскоре, как ты ушёл». – «А страшно было?» – «Да нет, – говорю. – Там страшнее было». – «Где там?» – «А где обвал. Там вон как ухнуло! Аж вода волнами загуляла и ветром обдало. А тут так себе – что-то скрипнуло, охнуло, сбрякали камни и осветило. Аж глаза больно стало». – «Интересно. А дополнительно ничего не падало?» – «Нет, больше ничего не слышал». Дядя Серёжа взялся за верёвку, подтянул поближе лодку и велел мне в неё садиться. Я осторожно забрался в лодку, дядя Серёжа следом. Сложив верёвку с якорем на дно лодки он потихоньку стал править к отверстию. Отвыкшие от света глаза боязливо жмурились. Дядя Серёжа изучал отверстие и соображал как им воспользоваться. Оказывается, всего-навсего дерево с обрезанными корнями упало (то ли от ветра, то ли от наклона?) и образовало сквозную рытвину. Под самое отверстие дядя Серёжа решился подплыть не сразу. Обойдя отверстие кругом осмотрел края, потом взял якорь и с силой зашвырнул наверх. Камень улетел далеко, но ни за что не зацепился. Дядя Серёжа потянул за верёвку и камень упал обратно. Дядя Серёжа снова его зашвырнул, но опять безрезультатно. Тогда он подгрёб лодку к правой стене, раскачал камень на верёвке и далеко зашвырнул его поперёк упавшего дерева. Потянув за верёвку он убедился, что камень за что-то надёжно зацепился. «Лезь», – приказал он мне.

Полазука-то я бывалый. Сбросил фуфайку и ботинки, вцепился в верёвку, а силёнки-то и нет. Дядя Серёжа меня подсадил, насколько было возможно. А я два дня не емши, вроде легче стал, а себя поднять не могу. Да и верёвка тонкая, держаться за такую не очень-то удобно. Меня уж дядя Серёжа снизу стал веслом подталкивать.

«Ну, вылез?» – спрашивает он меня снизу. «Вылез», – говорю. «Камень-то за что там зацепился?» – «между стволом дерева и сучком застрял. Прочно сидит». Дядя Серёжа тоже сбросил куртку и ботинки. По тонкой верёвке трудно выбираться. Но я ему не помогал, да и не смог бы с моими-то силёнками. Он сам выбрался. Дядя Серёжа, он сильный! Отойдя от рытвины он встал лицом к солнышку, раскинул широко руки, вздохнул глубоко всей грудью, зажмурился и улыбается. Я тоже так сделал. Потом стали осматриваться – куда мы попали? На покосе находимся. Недалеко от нас бабы с граблями стоят, на нас смотрят, в кучу сбиваются. Спорят о чём-то и всё в нашу сторону глядят. Потом как завизжат(!). Побросали грабли и бегом от нас. В гору куда-то побежали.

«Чего это они?» – спрашиваю. «А кто их знает? Их, баб, не скоро поймёшь, чего у них на уме. Убежали вот. Застыдились что ли? Теперь и спросить не у кого, где мы находимся? Куда нам идти?»

Мы стали осматривать местность, чтобы понять, где находимся. А находились мы в какой-то низине, зажатой с трёх сторон небольшим взгорьем. Низина далеко убегала от нас к юго-западу и в конце её виднелся лес. Взгорок справа был покрыт ельником. Ёлки отсюда были хорошо видны, а среди них редкие берёзы. «Грибной лес», – подумал я. Левый склон до горизонта был покрыт созревающими хлебами, а там, в той стороне куда убежали бабы, наверху были сосновые посадки, разрезанные дорогой. По этой дороге они и убежали.

«Вроде, Васька, маленько знакомое место, но кто его знает? Можно и ошибиться», – сказал дядя Серёжа. «Ты здесь был что ли?» – спросил я. «Да нет. Сверху видел. Недалеко ведь от Кокошино мы с тобой блуждали».

Я стал искать какую-нибудь съедобную траву. Но что тут найдёшь? Низина была вся выкошена. Дядя Серёжа догадался, что я ищу, и тоже стал приглядываться и что-то планировать. «Слушай, Васька, – сказал он. – На склонах клубника бывает. Теперь ей самое время созреть». И он направился к ближайшему склону, как раз туда, куда бабы убежали. Я пошёл за ним, пиная несобранное бабами сено. В стороне, немного левее, мы заметили брошенные бабами пожитки – кофточки, платки и какие-то узелки. Дядя Серёжа направился туда, а я к склону. Порывшись в узелках дядя Серёжа позвал меня. Я подошёл.

«Бабы, видно, успели пообедать. Но одна вот не успела», – сказал он, разворачивая аккуратно собранный узелок. У меня ручьём побежали слюни: я увидел пирог. Дядя Серёжа достал из узелка румяный пирог с луком и яйцами. «Подкрепимся, Васька, а перед бабоньками извинимся», – сказал дядя Серёжа, ломая пирог пополам. Я посмотрел на него и хотел возмутиться: «Это же чужое!». Но перед пирогом не устоял. Мы проглотили его почти не жуя. И не наелись, а только аппетит раздразнили. Дядя Серёжа ещё раз перебрал узелки, но больше ничего не нашёл. В стороне, прикрытый сеном, стоял берестяной туесок. «Ну-ка, Васька, посмотри, не молоко ли там?» – посоветовал он мне. «Разве в таких молоко носят?» – засомневался я направляясь к туеску. «Эх ты, а ещё деревенский». – «А у моей бабушки в таком туеске пуговицы хранятся, шпульки с нитками, иголки и тряпочки для заплаток». – «Это потому, что твоя бабушка сено косить не ходит», – пошутил он. Я открыл туесок, в нём оказался квас. Мы отхлебнули по глотку и, поставив туесок на место, отправились искать клубнику. Побродив по склону и ничего не найдя мы вернулись к бабьим узелкам, чтобы дождаться их возвращения. Дядя Серёжа лёг на сено, я – рядом. «Закуривай, – говорю, – дядя Серёжа. Здесь не задохнёмся». – «Эх, Васька, я бы с удовольствием, да сигареты кончились».

Полежав немного молча, дядя Серёжа спросил: «А ты знаешь, Васька, чего больше всего я боялся в подземелье?» – «Чего?» – «Я боялся напороться лодкой на острый камень. Тогда бы нам с тобой была явная гибель. Не потому, что там речка глубокая или не глубокая, а потому, что вода холодная и пешком по ней мы бы проходили не больше часа».

А мне запомнилась темнота, плотная, постоянно настораживающая, угнетающая. Я вспомнил, как закричал «мама!» Мне вдруг стало стыдно, но я признался: «А ты, дядя Серёжа, не видел в потёмках, как мне было стыдно после того, как я «маму» заорал». – «Ничего, Васька, – сказал дядя Серёжа. – Бояться надо. Бояться всегда надо. А вот трусить нельзя. Струсишь – пропадёшь». – «А какая разница?» – удивился я. «Как «какая»? Бояться и трусить – это вещи разные, совершенно противоположные. Бояться – значит быть готовым ко всему. Бояться – значит обострить своё внимание, бдительность, мобилизовать свои мысли и силы. А трусить – это значит растеряться, притупить бдительность, поддаться панике, забыть про свои силы и разум. Трусость, она равна самоубийству».

Я слушал и думал: дядя Серёжа не трус. Там, в подземелье он боялся, но был уверен, что мы выберемся. Только надо было искать да придумывать, как выбраться. А если бы он струсил? Опустил бы руки и унесло бы нас неизвестно куда. Пропали бы мы. Я то что? Несмышлёныш. Так что, большое спасибо дяде Серёже!

«А вообще-то, Васька, страх имеет ещё одну сторону, – продолжал дядя Серёжа. – Однажды вечером, когда на небе стали появляться звёзды, я лежал на лужайке и глядел в небо. Вот так же, как мы сейчас. Лежал и думал: «А ведь у вселенной нет конца!» И захотелось мне представить в своих мыслях эту бесконечность. И я мысленно оторвался от Земли и устремился туда, где нет конца. И мне вдруг стало так страшно, что меня аж покоробило, по телу мурашки побежали и словно холодом каким-то неприятным окутало. Я быстро зажмурился и оборвал свои мысли. Но этот страх потом много раз приводил меня к размышлениям о бесконечности в сторону великого и малого». – «Какого «великого и малого»?» – не понял я. «А вот… Ты что-нибудь знаешь о Солнечной системе и строении молекул». – «Читал, – говорю. – Представляю». – «Ну вот, как построена солнечная система? Солнце, а вокруг него двигаются по определённым орбитам планеты. Строение молекул похоже. Во сколько раз Солнечная система больше молекулы? Вот в этом сравнении мы идём в сторону великого. А если спросить во сколько раз молекула меньше Солнечной системы – это значит мы идём в сторону малого». – «Понятно». – «Ну, а я говорю о бесконечности, которая заключается в том, что Солнечная система состоит из молекул, а галактика – из солнечных систем. А там дальше что-то – из галактик. И так без конца. Так же и в сторону малого. Солнечная система состоит из молекул, молекулы – из атомов, состоящих из электронов, протонов и нейтронов…, и так далее. Бесконечность в сторону малого, бесконечность в сторону большого – создают бесконечность человеческой мысли… Вот видишь, страх рождает философию». – «Какую философию?» – спросил я. Мы лежали и болтали о чём-нибудь, чтобы время скоротать до возвращения баб.

«Ну вот, – отвечал на мой вопрос дядя Серёжа, – в связи со страхом мне подумалось: человек, имея своё начало и конец, не может избавиться от мысли, постоянно зовущей к началу и концу. Он ищет начало зарождения жизни на Земле, начало рождения планеты, начало формирования Солнечной системы, начало зарождения материи и прочие начала. Самая наименьшая материальная частица не может быть наименьшей, если она материальна: она в свою очередь должна состоять из ещё меньших частиц. Человек хочет добраться до конца наименьших частиц, «коли сам конечен», как сказал Леонов. Вселенная не имеет конца ни в сторону наибольшего, ни в сторону наименьшего. Там, где кончается доступная человеческим познаниям среда, созданная наименьшими материальными частицами, там начинается другая, недоступная человеческим познаниям среда, создающая наименьшие материальные частицы».

Эта дядина Серёжина беседа явно была предназначена не для моих понятий, но мне ничего не оставалось, как лежать да слушать. Пусть, думаю, философствует. Тем более, что кое-что я всё-таки понимал, а потому лежал и слушал.

«Между наименьшими материальными частицами, – продолжал дядя Серёжа, – находится та недоступная человеческим пониманиям среда, в которой частицы «плавают» и «питаются». Проще говоря, наименьшие материальные частицы строятся из материалов той, нам неведомой среды, в которой они «плавают». Безвоздушное пространство не есть абсолютная материальная пустота. Если бы оно было абсолютной материальной пустотой, световые и магнитные волны были бы невозможны: ничто – не колеблется. Абсолютная пустота не может обуславливать скорость движения света. Электромагнитные и световые волны – явление материальное. Если звуковые волны – это колебание известных человеку материалов (ощутимой среды), то электромагнитные и световые волны – это колебания межмолекулярной среды, человеком неощутимой. Человек не в состоянии познать всю материальную природу, так как она бесконечна как в сторону малого, так и в сторону большого».