Текст книги "Я – Васька из Кокошино"

Автор книги: Иван Панюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

И дядя Серёжа продолжил. Я не всё понимал в его «философии», но слушал внимательно, стараясь разобраться и запомнить.

«Тайны внутреннего мира человека, как и всех организмов остаются тайнами вечными, необъяснимыми. Необъяснимыми остаются и «счастье, «тщеславие», «гордость», «достоинство», «смелость», «страх», «материнство», «родина» и многое другое. Невозможно не восхищаться деятельностью и разумом генов. Каким богатством наделили они внутренний мир каждого организма! Инстинкт – что это такое? Где найти объяснение этому слову? Конечно, я буду далеко не точен, если попытаюсь представить его как некую сумму всех чувств и предчувствий. Инстинкт – это руководящая деятельность генов. Все организмы – подвижные и не подвижные – находятся под постоянным контролем генов. Все состояния организмов создаются генами, все движения организмов управляются генами. Ну, конечно, не все гены враз этим занимаются. Как у пчёл – есть матка, есть трутни, есть рабочие пчёлы, сторожевые, разведчики и прочие. Так и у генов – есть строители, контролеры, снабженцы, плановики, руководители и прочие распределители и правители. Как в человеческом государстве. Государство не человек ведь придумал. Это от генов… Всё это есть – инерция природы. Но вот человек, развивая свой интеллект, всё более и более отстраняет инстинкт, хотя далеко ещё не дорос по уму до совершенства генов. Об организме заботу берёт в свои руки, не доверяя генам. Создал научную медицину, а лечение травами отодвинул в сторону. И в виду этой самоуверенности нанёс себе громадный ущерб, растерял много знаний, которые человек принёс в цивилизованный мир от своего дикого состояния. Ещё когда человек не был человеком, когда он в своей жизни отдавал предпочтение инстинктам, а не уму, он оберегал своё здоровье травами и разными растениями. Он инстинктивно чувствовал (а в то время чувства его были развиты во много раз сильнее), когда и какая трава нужна организму для восполнения недостатков в борьбе с болезнью. Гены через обоняние, вкус, аппетит помогали найти ту траву, содержащую в себе те химические элементы, которые необходимы в данный момент. Это мы наблюдаем и поныне – животные лечатся травами и грибами. У беременных женщин существуют прихоти. Они едят глину, мел, древесный уголь и прочее. Я видел, как женщина ела дёготь и пыталась доказать, что дёготь вкуснее мёда. Ни один умный человек не сумел бы доказать, что дёготь вкуснее мёда! А гены это сделали. Выходит, можно сказать – вкусно то, что не противоречит аппетиту, если считать аппетит запланированной генами мерой стройматериалов, необходимых для построения и ремонта организма. Ведь пища, это в первую очередь стройматериал, и уж во вторую – энергия». – «Я не в курсе генетики, – сказал Сергей Семёныч, – и в разуме генов всё равно сомневаюсь. Вы нам на примерах докажите неопровержимость вашего утверждения». – «А это нетрудно, Сергей Семёныч. Вы холодец из свиных ножек делали?» – «Приходилось». – «А вы не обратили внимания на количество костей в ножке и на их форму?» – «Обратил». – «А вы уверены, что количество и форма совершенно одинаковы? Быть может есть различия?» – «Почему? Какие различия? Это не возможно». – «Вот именно, это не возможно, потому что строение ножки не бессмысленно. А кто продумал её строение? Сама свинья? Бог?» – «Гены?» – спросил Сергей Семёныч. – «А я не знаю, – ответил дядя Серёжа. – Я только уверен, что в этом нет случайности, в этом есть глубокий смысл – разумность. Васька вон летом подобрал в лесу лосиные рога. Я посмотрел на них, подивился. Какая красота! Какая прочность! Сколько ума и добросовестного труда в них вложено! А ведь они не из глины, не из чего попало, а из определённых материалов… и форма у них определённая. И строились они не в один миг кем-то снаружи а в течение нескольких лет изнутри организма. Из-нут-ри! Что вы на это скажете? Эволюция тут не причём».

Сергей Семёныч задумался. Григорий Порфирьевич усердно занялся закуской, как бы не обращая внимания на беседу Сергея Семёныча с дядей Серёжей. Ему этот разговор был явно не по душе. Посидев с минуту молча, Сергей Семёныч это заметил и решил возобновить пение. Но пение не клеилось. Дядя Кузя с Фёдором Степанычем уже хорошо «наклюкались». Их пение больше напоминало мычание. На этом пир закончился. Когда стали расходиться я спросил у дяди Серёжи: «Дядя Серёжа, а что такое – музыка?» – «Музыка? – удивился дядя Серёжа моему вопросу. – Музыка, Васька, это… – он почесал за ухом. – Музыка – это средство насилия чужой души». – «Это как?» – не понял я. – «А очень просто. Через определённую комбинацию звуков музыкант навязывает своё настроение слушателю. А вернее сказать, насилует чужую душу». – «Но ведь музыка-то всегда приятна». – «Во-первых, не всегда. Во-вторых – почему насилие должно всегда быть только неприятным? Оно бывает и приятным. Помнишь басню «Демьянова уха»?»

Я улыбнулся. Но тем не менее ответ дяди Серёжи меня озадачил. «Как так мог охарактеризовать музыку дядя Серёжа? Когда мы пели за столом, он пел вместе с нами. И, по-моему, пел охотно. Никто его не насиловал. Песня ведь – это тоже музыка. Нет, тут он что-то явно перегнул. Музыка, по-моему, не только насилует, но и организует людей. Вон как чётко под неё маршируют военные! А может быть они и не маршировали бы, если б их не насиловала музыка?»

Дядя Серёжа улыбнулся и продолжил объяснение: «Музыка, Васька, это – искусство. А что такое искусство? Искусство – это форма проявления человеческих отношений высокого качества, это особая форма человеческих общений. Короче говоря, искусство – это язык. Художник, общаясь с нами, разговаривает языком красок. Свои соображения и настроение передаёт нам красками. Писатель – разговорным языком, а композитор звуками. Композитор делится с нами своим душевным состоянием, своим настроением, предлагает нам посопереживать. Предлагает, а не навязывает. А потому он нас не насилует. Насилует нас исполнитель, не спрашивающий нас, желаем ли мы его слушать? Нужна ли нам комбинация звуков с чуждым нам настроением, с неприемлемой для нас динамикой, ритмом и интонацией?» – «Я понимаю, – говорю, – дядя Серёжа, догадываюсь, что и кого ты имеешь в виду». – «Догадываешься? Молодец. Современную музыку я имею в виду, низменную, грубую, дикую, фальшивую. Современная музыка – это фальшь. Чем громче человек матерится, тем убедительнее его мат. Вот по этому принципу и развивается современная музыка. Чем громче, тем внушительней».

Сергей Семёныч каким-то своим методом быстро отыскал Ваську Зюкова и тот отвёз нас с мамой в Кокошино на «газике».

На другой день в школе, в конце уроков, появился корреспондент. Тот самый, которого я провёл на Крутом яре. И опять стал искать Ваську Сыроедова. Вот ведь как быстро «земля слухами полнится»! Он уже узнал о нашем с дядей Серёжей приключении. Я крадучись смылся из школы, чтобы с ним не встречаться. А он припёрся к нам домой. Мама на этот раз тоже была дома. Он стал задавать мне разные вопросы. Ну, а поскольку мама всех подробностей нашего приключения не знала, ей тоже интересно было узнать всё. Ну, думаю, расскажу уж. И рассказал. Корреспонденту, похоже, моего рассказа показалось мало. Он стал задавать вопросы о прошлых моих приключениях. Ну, а мне не всё ведь по душе вспоминать из старого. На несколько вопросов я ответил, потом встал и вышел из избы, ничего не сказав, не предупредив его. «А ну тебя, – думаю, – к чёрту!» Я вышел в хлев, а он остался с мамой. Пусть, думаю, с мамой поболтает. Ход в хлев у нас соединён с сенями. В хлеву ко мне с хрюканьем подошла свинья, поинтересоваться, не принёс ли я ей чего-нибудь вкусненького. Я погладил её, почесал, потом подвёл к входной двери и пустил её в избу, быстро дверь прикрыв. Зачем я это сделал? Сам не знаю. Просто мне захотелось сделать корреспонденту какую-нибудь каверзу. Сам ушёл в туалет, не спеша облегчился. А что дальше делать – не знаю. А свинья, не бывавшая в избе, поглядела на маму, на корреспондента, хрюкнула и принялась знакомиться с обстановкой. Корреспондент ошалело глядел на свинью, неподвижно стоя посреди избы. Свинья к нему подбежала, почесалась боком о его коленки и подалась на кухню, почуяв оттуда запахи съестного. Мама, видимо, тоже не сразу сообразила, что случилось, и только когда свинья направилась на кухню, открыла дверь и вытолкала её из избы. Ну, я водворил свинью обратно в хлев и не спеша вошёл в избу. Мама конечно была мною недовольно, стояла со сжатыми кулачками, явно намереваясь высказать в мой адрес что-нибудь сердитое. Но она стеснялась корреспондента. А тот крутил головой то на меня, тона маму. Я почувствовал мамино недовольство, готов был высказать что-нибудь в своё оправдание, но присутствие корреспондента так же заставляло меня молчать. Поэтому я подошёл к окну и уселся на стул, глядя в угол. Не знаю, что подумал корреспондент, но, не задавая больше вопросов, он молча собрался и ушёл.

«Ну как тебе не стыдно?! – затрясла передо мной кулачками мама. – Ведь ты уже большой. Что ты вытворяешь? Человек по делу пришёл, а ты… Ну, для чего ты свинью-то в дом запустил?» – «Корреспондента, – говорю, – выгнать. Кто его звал?» – «А чего он тебе плохого сделал, что ты им так недоволен?» – «Не хочу, – говорю, – чтобы про меня и про мои беды весь мир знал. Пусть ко мне не ходит, вот и всё!»

Мама долго на меня сердилась и не хотела со мной разговаривать. Мне, конечно, было перед ней неудобно, но что поделаешь? Взбунтовалась душа моя против корреспондента и всё тут. Нежелателен он мне.

Ну, а статья-то в газете всё-таки была. И на этот раз большая, под заголовком: «Сыроедов – кто он?» В статье корреспондент долго размышлял, кто есть Василий Сыроедов – экстрасенс, гипнотизёр? Или ещё кто, со способностями «совершенно необъяснимыми»? Перечисляя все мои приключения и объясняя их по-своему, он робко высказывал свои предположения: «Вызывает удивление, как Василий, приказав автомашине двигаться на трёх колёсах, спокойно едет с грузом от Кокошино до Лубянки и обратно, не теряя ни минуты времени, не нарушая рабочего ритма. А глядя на него опытный старый шофёр, желая повторить пример Василия, не проехав и ста метров опрокинул машину в кювет». А волкам, оказывается, я просто подавал сигналы, которому первому подставлять спину под топор дяди Серёжи, которому – следующему. А дядя Серёжа их «с азартом» рубил на куски. И, к моему великому удивлению, я, оказывается, могу превращаться из человека в свинью и обратно. Это «феноменальное» явление я продемонстрировал при его визите к нам. Я даже в образе свиньи дружески потёрся о его колено. Во как! Ну и в конце корреспондент вопрошает: «Какой такой непонятной силой наделён Василий? Кто он, если не экстрасенс и не гипнотизёр, не колдун и не дьявол?»

Я эту статью показал дяде Серёже. Он небрежно бросил газету на стол и сказал: «Читал я, Васька. Чему тут удивляться?» – «Как чему?.. – возмутился я. – Врёт ведь!» – «Не врёт, а хлеб зарабатывает». – «За враньё разве деньги платят?» – «Платят, Васька. И тому кто врёт, платят, и тому, кто разоблачает ложь». – «А почему?» – «Что «почему»?» – «А зачем?.. Кому нужно это враньё и его разоблачение, да чтоб за всё за это деньги платили?» – «Нужно, Васька. Всем нужно. Кроме того, что истина укрепляется в противоречиях, само по себе враньё не даёт покоя мыслям человеческим. А ведь человек не просто постоянно мыслит, он должен постоянно совершенствовать свои мысли. А враньё хорошо помогает их совершенствовать. Я, по-моему, тебе говорил, что вся жизнь состоит изо лжи и правды. Ложь бывает безобидной и бывает вредной, выгодной, невыгодной, злой, смешной, приятной. И правда бывает злая, добрая, приятная, горькая, удобная, неудобная, выгодная, невыгодная. Какая бы правда не была, её не надо путать с неправдой – с ложью. Кстати, неприкрытая неправда – это шутка, а скрытая – это ложь. Вот шутка-то в жизни и служит нам чаще тем, что помогает нам разбираться, отличать неправду от правды, а за одним и распознавать ложь. Вот ты книжки читаешь? Кстати я ни разу от тебя не слышал, чтобы ты чем-то из литературы восхищался». – «Читаю, – говорю, – но мало. А когда читать-то?» – «Если охота читать, время найдёшь. Ну так вот: вся литература построена на неправде, на вымыслах. Но каждый писатель выдумывает такую неправду, через которую читателю удобно поднести свою правду». – «Какую «свою правду»?» – «А вот… Как тебе проще-то объяснить? Ну, например, ты «Евгения Онегина» читал?» – «Читал». – «Так вот… Никакого Евгения Онегина никогда на свете не было. Это вымысел Пушкина. Ну, а раз вымысел, значит – неправда. Все похождения Евгения – неправда. Но его отношение к людям, к обществу, форма его воспитания и поведения – это как бы отпечаток того времени, в котором жил, или, вернее, мог бы жить Евгений, это та правда, которую хотел сказать нам Пушкин. Или Татьяна… Она тоже вымышлена, тоже неправда. Но в её образе Пушкин выразил свои желания, свою правду – ему хотелось, чтобы идеал женщины был похож на Татьяну, скромную, преданную». – «Понял, – говорю. – Нам ведь на уроках литературы то же самое говорят, только «правдой» и «неправдой» не называют». – «Ну и слава богу! А я думал у тебя по литературе «двойка». – «Ну что ты, дядя Серёжа, – говорю. – С тех пор, как мы всерьёз занялись техникой, у нас, у пацанов, отношение ко всем предметам стало какое-то другое. Нам некогда дома висеть над домашним заданием, мы на уроках стали внимательней слушать. Нами учителя теперь довольны». – «Вот и слава богу! Ты теперь стал взрослым. Значит должен понимать корреспондента. Он тоже взрослый и старается найти свою правду. Только вот не у всех и сразу в жизни всё получается. Многие начинают свою жизнь с ошибок, и тоже по той же причине, что не сразу в жизни отличают неправду от правды. Будем надеяться, что и корреспондент когда-нибудь разберётся в жизни. Как говорят? На ошибках учатся. Ну, а кто хорошо учится, тот в жизни меньше мучится».

Дядя Серёжа потрепал меня за плечи и улыбнулся. «Человек, Васька, организует свою жизнь по подсказке собственных убеждений, веры и сознания». – «По подсказке собственных убеждений, веры и сознания, – повторил я его слова. – А что, у корреспондента не хватает собственных убеждений, веры и сознания?» – «Может быть и не хватает. Этого всем нам жизнь преподносит по-разному».

Тут вдруг меня насторожило слово «вера». Какая вера? – подумал я. Уж не в Бога ли? «А что такое – убеждения, вера, сознание?» – спросил я. «Убеждения, вера и сознание?» Дядя Серёжа подошёл к полке с книгами, снял с неё толстенный том и стал листать. Это был «Словарь русского языка». Найдя нужные слова и прочитав их объяснения, он с шумом захлопнул словарь и, сердито бросив на полку, возмутился: «Белиберда! Чушь! Абсурд! Написать такую толстенную книгу конечно похвально. Но ведь писать-то надо умно, грамотно». – «А что там не грамотно?» – поинтересовался я. – «Да я хотел тебе, Васька, объяснить слова – убеждение, вера и сознание – по книжке. Вот словарь взял. Да уж больно глупо, неумно там эти слова объясняются». – «Как глупо, неумно?»

Дядя Серёжа снова снял с полки словарь и прочитал: «Убеждение – твёрдый взгляд на что-нибудь, основанный на какой-нибудь идее, мировоззрении. Убедиться – поверить во что-нибудь». – Он захлопнул словарь. – «Ну, куда ещё глупее-то, Васька? Как можно путать веру с убеждением? А вот слово «вера» – это убеждение в ком или в чём-нибудь». «Верить – это быть убеждённым». Тьфу! – плюнул в сердцах дядя Серёжа. – После таких объяснений словарь в руки брать не хочется. Ну-ка посмотрим как он объясняет слово «сознание». «Сознание – это понятие, мысль, чувство. Способность мыслить, рассуждать…» Ну вот, и здесь сплошная путаница. Сознание путает с интеллектом, с чувствами. Сознание, это же – совокупность знаний! Мир познаётся человеком уже… миллионы лет. Человеческие познания мира накапливаются в памяти человека, передаются от поколения к поколению с инстинктом и интеллектом через посредство языка и культуры, и отражаются на его поведении и деятельности. Именно сознание и поддерживает интерес к жизни, зовёт его к деятельности, к творчеству, к созиданию». – «А по-моему у людей сознание разное, – перебил я его. – Одни сознательно что-то делают, а другие сознательно их грабят». – «А грабёж и воровство, Васька, это тоже деятельность. Деятельность человека, она тоже имеет свои качества и целесообразность». – «А потерять сознание, это что?» – «Потерять сознание? Память отключается. Сознание, это главнейший ориентир для всех мыслей. А вера и убеждения – коррективы». – «Какие «коррективы»?» – «Ну, мыслить можно ведь и правильно, и с ошибками. А чтобы меньше ошибаться, надо помнить о логике чужого опыта и своего. Вера, это информация, закреплённая в твоей памяти с чужого опыта, так сказать «шуба с чужого плеча», а убеждения – со своего опыта, твоя собственная шуба». – « А как это – информация с чужого опыта, со своего?..» Дядя Серёжа вздохнул, видимо недовольный моей непонятливостью. «Так вот, Васька, постарайся запомнить на всю жизнь. Мысли и чувства человека живут во власти убеждений. Убеждения сильную волю закаляют, а слабую – парализуют. Без убеждений героев не бывает. Вера – это познание мира через слово, через мысли. Вера – это определённый результат логики. А убеждение – это познание мира через ощущения, через чувства, через непосредственное восприятие живых фактов – происходящего, существующего, свершающегося. Познание истины в беде – вот история этого слова. Убеждение – от слова «беда». Уж кто-кто, а ты, Васька, в жизни много убеждений почерпнул в своих приключениях. Нынче много знаешь, что можно, а что нельзя, что доброе, что недоброе, на что можно надеяться, на что нет. Вера, – это теория, которая должна быть подтверждена практикой. Если теория не подтверждается практикой, вера умирает – человек разуверяется. Переубеждений же не существует. Вот ты лизнул языком на морозе железную скобу и познал, что делать этого нельзя. И попробуй тебя переубеди в обратном. Пробовал такое в детстве?» – «Конечно, – говорю. – Чуть пол языка на железяке не оставил. Бабушку чуть с ума не свёл». – «Ну вот ты и познал истину в беде. Познание мира человеком, как и всеми живыми существами, начинается с убеждений задолго до появления веры. Собственно вера, наверное, присуща только человеку, обладающему речью и логикой. А убеждения – всему живому… Через внушение вера часто служит суррогатом убеждений. Переубеждение свойственно только суррогатам убеждений. Например все религиозные и идейные убеждения – это суррогаты. Политические, философские… Они дали истории много примеров падения. Именно здесь и родилось слово «переубеждение», которым, казалось бы, люди не должны пользоваться, но к сожалению очень часто пользуются в ущерб логике». – «Так ты, дядя Серёжа, ничему написанному не веришь?» – поинтересовался я. – «А я, Васька, как-то так привык всё прочитанное подвергать сомнению. И пока не пропущу это через собственные убеждения и логику, не могу считать верным или неверным, достойным или недостойным. Прочитанное надо осмысливать. Тогда через чтение совершенствуются твои мысли, ум и знания». – «А корреспондент, дядя Серёжа, это писатель?» – «Писатель? А что такое – писатель? Писатель – это искатель художественных возможностей для передачи обществу своих умозаключений и мыслей, своих философских открытий – своей правды. Писатель всегда должен стоять выше читателя. Он призван, если не делать свои открытия или не развивать свою философию, то хотя бы помогать читателю наглядно понимать сложности жизни и через судьбы героев своих произведений, через поднесённые читателю наглядные факты обогащать читателя убеждениями. Писатель обязан знать, что такое убеждения, вера и сознание, какого их значение в литературе и в жизни человека, чтоб не вводить в заблуждение читателя, как этот корреспондент. У этого корреспондента может и есть знания, да слабое сознание. У него сильная вера, да нет убеждений. А без убеждений – шаг до заблуждения, потому что вера – подруга лжи». – «Значит корреспондент это не писатель, а ученик?» – «Я так же, Васька, думаю. Из некоторых корреспондентов вырастают писатели, а из других – не получаются». – «В правдах разобраться не могут». – «Может в правдах, а может в себе. Все мы на этом свете разные. Всем и всего нам по-разному досталось. Равноправие только на том свете существует. Кто бы мне, Васька, подсказал, как вас, пацанов, квалифицировать? Вот какая правда меня больше всего сейчас занимает». – «А почему нам не дают права? Мы же справляемся». – «Несовершеннолетние вы, Васька. Никому за вас отвечать не хочется».

Эта дядина Серёжина «правда» занимала не только его одного. Это была и забота обоих председателей колхозов, обоих директоров школ – Кокошинской и Лубянской. А так же и механиков. И вот однажды в феврале они все вместе решили отправиться в областной совет, решив прихватить с собой по паре пацанов от колхозов на всякий случай. В их число попал и я.

Собирались мы – сходились и съезжались, у Кокошинского правления. Нас задерживал запаздывающий Федька. Он в Мякошино живёт. Не догадался видно ночевать у кого-нибудь в Кокошино. Из Мякошино пешком шёл, а нам его ждать пришлось.

«Что такое – опоздание? – напустился на запыхавшегося Федьку Сергей Семёныч. – Объясни мне, молодой человек». – «Опоздание, – оправдывался Федька, – это когда приходишь позже назначенного времени». – «И всё?» – «А что ещё?» – «Так вот, запомни, молодой человек, опоздание – это воровство, оскорбление, издевательство и неуважение себя». Федька пожал плечами, не понимая что к чему. «Не понял?» – спросил Сергей Семёныч. Федька покрутил головой. «Так выслушай и запомни. Ты воруешь чужое время. Плюёшь на того, кто отдаёт тебе своё время ни за что ни про что, играешь на нервах ожидающего и не обращаешь внимания на то, что тебя в это время ругают, а может и проклинают и в хвост и в гриву». Федька виновато потупился. «Ну всё, – скомандовал Сергей Семёныч, – поехали».

До города сто двадцать километров. Мы тронулись из Кокошино утром через Костышевку на двух «газиках». В первом ехали: Пётр Иваныч, Ефим Георгиевич (директор нашей школы), Иван Семёныч, Федька Тетюня – мой одноклассник из Мякошино. Тетюня – это у него прозвище такое, а фамилия у него – Фекашин. У нас, у пацанов, почти у всех прозвища есть. И у меня есть – Чурок. Мы к ним привыкли и не обижались. Иногда имя и не упоминаем, только прозвище. И отзываемся на них. Ну и я в этой машине ехал. За баранкой был Федька, а вторую половину пути – я. Только подъезжая к городу за руль сел Иван Семёныч. Во втором «газике» ехали: Сергей Семёныч, дядя Серёжа, Олег Львович (директор Лубянской школы), Шурка-Кокурка, пацан из нашей братии (фамилия у него – Кокурин) и Васька Зюков. Машину вначале вёл Васька. Доехали, в общем, спокойно, без приключений. В облсовете старшие велели нам ждать на первом этаже у входных дверей, а сами пошли «считать» этажи да кабинеты. К кому они попадали, как и что доказывали – мы не знаем. Прождали мы их до часу дня, скуки ради изучая этажи, лесенки да стены. В час к нам спустился Иван Семёныч и сказал, что они не могут попасть к «главному». Сейчас обед начнётся, возможно после обеда повезёт. А нас с собой привезли зря. Значит мы можем погулять по городу и вернуться к машинам часов в пять вечера. А чего ради гулять по городу впустую?

«Пошли в кино», – предложил Шурка. «А где оно?» – спросил Васька. – В кинотеатре». – «Да я знаю, что не в бане. Кинотеатр-то где?» – «Спросим». – «А какое кино-то?» – спросил Федька. «А вон реклама – выбирай».

Мы подошли к афишам и стали разбираться, что и в каком кинотеатре идёт, и какие сеансы, чтобы нам успеть вечером к машинам. Выбрали какую-то Американскую картину в кинотеатре «Сатурн» и стали спрашивать у прохожих, где этот кинотеатр находится. Оказалось надо ехать на «седьмом» автобусе до конца.

«А я есть хочу, – заявил Федька. – Пошли сначала в магазин. Что-нибудь пожевать купим». Возражать никто не стал. Продовольственный магазин оказался совсем недалеко от горисполкома. Мы вошли в магазин и стали разглядывать витрины с продуктами. Магазин большой, не то, что наша Кокошинская лавка. Естественно, нам было всё интересно – и содержимое витрин, и оформление. Федька ткнул меня в бок. «Ты чего?» – спрашиваю. – Читай». Он указал пальцем на «предупреждение» в молочном отделе – «Молоко следует пастеризовать». – «Это как, – говорю, – «пастеризовать»?» – Он пожал плечами. Васька с Шуркой заметили нашу озадаченность, поинтересовались в чём дело. – «А вот, читайте?» – показал Федька. Шурка прочитал, посмотрел на нас и на Ваську. – «С сахаром что ли? Или без сахара?» – «У продавщицы спроси», – посоветовал Васька. Но наш разговор услышала стоявшая у прилавка старушка и подсказала: «Кипятить. Пастеризовать – это значит кипятить». Шурка засмеялся. – «Несуразица какая! Пастеризовать – значит кипятить». – «И что в этом смешного?» – удивилась бабушка. – «А разве это не смешно?» – удивился Шурка. Мы тоже рассмеялись. Рассмеялись скорее над ответом Шурки, а не над словом «пастеризовать». Бабушка, глянув на нас непонимающе, отошла к следующему прилавку.

«Пришло в сельсовет распоряжение: «окюветить дорогу!», – немного артистично произнёс Шурка. – Это в смысле вырыть вдоль дорог сточные борозды или канавы. А разве нельзя было сказать «оканавить» или «обороздить»? Ведь слово «кювет» в переводе на русский язык означает «лохань». Выходит «окюветить» значит – «олоханить». «Молоко следует пастеризовать». Это в смысле – кипятить. Я вспоминаю, как-то читал, кажется у Помяловского, молодой человек, желая показать свою образованность, приветствовал девушку словами – «паштет вам!..» Паштет, пастель, пастила, паста – это слова-братья. И вот – «пастеризовать молоко»? То есть – кипятить. А нельзя пастеризовать ботинки? В смысле подбить каблуки. Окаблучить, по-русски говоря. «Окаблучить» – нехорошо звучит, близко к слову «выкаблучиваться». В смысле «выпендриваться». Мне кажется правильнее было бы говорить не «пастеризовать молоко», а «выпендривать молоко». Ведь каждый знает, что при кипячении молоко даёт пенку».

Тут мы рассмеялись на весь магазин. Особенно громко и дольше всех смеялся Федька. Люди смотрели на нас неприязненно, холодно, по чужому. Мы отошли к другому прилавку, купили себе всяких пряников, потому что больше покупать было нечего, и поспешили из магазина. Нашли автобусную остановку, где «семёрка» останавливается, стоим, жуём пряники, ждём автобус. И тут на остановке разыгралась неприятная сцена. Стояла молодая пара – муж и жена. Подошёл к ним пьяный мужик, неприятный такой верзила, стал приставать, оскорблять то одного, то другого. Естественно, оскорбление трудно стерпеть, и муж хотел что-то предпринять, защитить достоинство жены. А та схватила его за руки и закричала: «Витя, Витя, отвяжись от него, убьёт ведь, давай от него уйдём. Ну его к чёрту!»

Витя пытался освободиться от рук жены, но та снова и снова хватала его. Она не понимала, что Витины руки нужны не только для драки, но и для самозащиты. Она цеплялась за руки мужа, забегая вперёд, стараясь отделить собой мужа от верзилы. И чем больше она цеплялась за руки мужа, тем больше он старался от них освободиться. А верзила, улучив момент, с размаху нанёс Вите сильный удар по левому виску. Тот на глазах у жены разом обмяк и стал оседать. Жена не сразу сообразила, что случилось, продолжала его держать. А тому уже не только присесть захотелось, но и прилечь. Она плаксиво заголосила: «Витя, Витя, Витенька! Миленький! Он убил тебя? Витенька!» А потом вдруг, как ужаленная заорала на всю улицу – «А-а-а-а-а-а-а-а!!!»