Текст книги "Красиво жить не запретишь"

Автор книги: Иван Мотринец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– Товарищ майор! ЧП! Чрезвычайное происшествие! – дежурный по райотделу так кричал в трубку, что Иволгин поморщился и подчеркнуто спокойно ответил:

– Я, представьте, знаю расшифровку «ЧП». Теперь доложите по существу.

– Докладываю. Совершено нападение на больницу, точнее, на палату, где лежит Назаренко. Ранен наш милиционер.

– Машину! Скворцова!

– Машина послана, от Скворцова направится к вам.

Иволгин в нетерпении шагал от угла до подъезда. Машина издали известила о приближении громыханием и утробным урчанием. «Поизносился боевой конь, впрочем, как и другие «колеса» райотдела, – подумал с досадой Иволгин. – И погодка подгадала: дождь со снегом, кто кого осилит».

Предприимчивый Скворцов, оказалось, успел прихватить и Вознюка. Доехали до больницы молча, если не считать тихого, привычного ворчания водителя. Как всегда, он предрекал, что машина сию минуту заглохнет навсегда. Такое старье – инвалид первой группы, который, как известно, нетрудоспособен.

Но, разумеется, доехали. И дважды, по команде Иволгина, объехали вокруг здания больницы. Снег с дождем работали в эту ночь явно заодно с преступником: никаких различимых следов.

В приемном покое было очень светло и очень людно. Сновали, казалось, бесцельно белые фигуры. Но тут же расступились, когда в комнату вошли сыщики. В дальнем углу, на белой кушетке, зашевелился, пытаясь встать, милиционер Федоришин. Его скуластое, молодое лицо казалось очень бледным и то ли растерянным, то ли виноватым.

– Лежи, лежи, разберемся! – Иволгин первым оказался у кушетки. – Попрошу всех удалиться, кроме врача.

– Но я, дежурная, не имею права оставить пост. Наша хирургия сегодня ургентная.

– Разберемся. Пока – всем выйти.

Врач был немногим старше раненого, немногословен и убедителен:

– Пуля вошла в правое предплечье. Опасности нет. Потеря крови незначительная. Сердце работает ритмично.

– А как Назаренко?

– О ней вам лучше спросить у ее лечащего врача…

– Людей на подмогу вызвал? – только теперь поинтересовался Иволгин у Скворцова.

– Да, связался по рации, пока ехали к вам.

– Пошли. А ты, Федоришин, пока полежи, постарайся четко восстановить картину нападения. Если, конечно, самочувствие позволяет.

– Я – в порядке, товарищ майор!

– До порядка тут далеко.

У палаты их встретил сержант, явно обиженный природой-матушкой: низкорослый, хилого сложения, не блондин, не шатен, а некий уныло бесцветный. К тому же этот боец был видимо испуган. Иволгин ощутил нарастающую волну бешенства: до каких пор в милицию будут брать людей по характеристикам трудовых коллективов и по принципу: на тебе, Боже, что нам не гоже?! Доколе биться лбом в стену! Но сейчас было не до благах пожеланий.

– Сворцов, зайди в палату, переговори с врачом, убедись собственными глазами, как там Маша. А я потолкую пока с сержантом.

Толковать оказалось непросто. Сержант стрессовал: заикался, потел, повторялся. Выяснить удалось следующее.

Вдвоем, приехав, подошли к палате. Медсестра как раз вышла оттуда. Потом Федоришин спросил: «Слышишь, стонет? Нет, скорее будто зовет кого. Кликни медсестру или врача, а я – в палату». Не успел сержант сделать трех шагов, как услышал вроде бы выстрел. Кинулся назад, вбежал в палату. Только и успел заметить тень на подоконнике, она мгновенно исчезла. Включил свет. Федоришин поддерживал окровавленную правую руку. Больная стонала. Прибежали врачи, раненого увели, а он, сержант, остался на посту. Да, это он попросил медсестру позвонить в райотдел.

– Я тебя правильно понял: нападающего ты не видел, описать не можешь.

– Да я и не мог его видеть! Я – в палату, пока огляделся, он вниз сиганул. Одна тень, темная, большая.

Ясно, что подобного стража нужно бы держать подальше от любого мало-мальски серьезного дела. Но попробуй на таком основании выставить его из органов!

Федоришин уже сидел на кушетке и выглядел вполне прилично, если бы не застиранная пижамная куртка да правая рука на перевязи. Этот описал события толково. Но какого черта палату в бельэтаже охраняют только у входной двери?!

Скворцов, закипая, все же сдержался, не выложил лечащему врачу того, что он о нем думает. Проявил, видите ли, заботу, перевел очнувшуюся Машу в другую палату, пожелав ей спокойной ночи. И напрочь забыл предупреждения Скворцова: информировать о малейших изменениях. Но причастность его к новому покушению на Машу, а что это было именно покушение, Валентин не сомневался, маловероятна. Некто из персонала причастен, безусловно. В палату входили врач, медсестра и няня. Сейчас не лето, чтобы оконную раму, да еще таких внушительных размеров, не взять на задвижки. Ладно, открыта была бы форточка. Но при всем том, что бандюга достаточно наследил на подоконнике с наружной стороны, нет ни малейших признаков того, что оконные запоры были взломаны.

Маша ни словом, ни малейшим движением не отозвалась на тихий умоляющий шепот Скворцова. Врач шипел на него и, наконец, попытался вытолкать из палаты. Вышли вместе. Крепко зажав левый локоть эскулапа, капитан с расстановкой, с нажимом сказал:

– Вы – безответственный человек. Надеюсь, не станете возражать. Охранять палату будут теперь и снаружи. Но, что бы вы ни предпринимали для спасения Назаренко, я обязываю вас незамедлительно сообщать о любом ее перемещении в этих стенах. В противном случае…

– Так я вас уже извещаю: Назаренко переместим обратно в зал.

– Ее состояние сильно ухудшилось?

– Боюсь, что да.

– Что же вы не действуете?

– Я, простите, выслушиваю ваши нотации.

– У нас еще будет с вами время спокойно поговорить. Простите, если был резок. Еще одно: в зале возле Назаренко будет та же медсестра, что и здесь?

– Нет, там другие сестры, две. Да вы же там были! А почему, собственно, мы говорим о медсестре? Она – квалифицированный работник. И сестра, знаете ли, не обязана ночь напролет сидеть возле больной, находящейся в сознании. У нее – не только эта палата.

– Да нет, нет, мы не поняли, вероятно, друг друга. Назаренко сразу же и перевезем?

– Я сейчас распоряжусь.

– Разрешите, я помогу.

– Каталку нужно передвигать с осторожностью, вам же кобура сбоку помешать может.

– А я здесь не вижу ни одного ухаба… Эх, прокачу!

Врач повернулся, чтобы распахнуть двустворчатые двери палаты. Вознюк все еще высматривал у окна. Скворцов, тревожась за Машу, был сразу по трем причинам рад ее переезду. Во-первых, в зале, судя по оборудованию, она получит самую экстренную медицинскую помощь. Во-вторых, там круглые сутки яркий свет, люди. Охрану легче организовать. И, наконец, можно вызывать эксперта, надо поработать с окном, отыскать следы.

Иволгина Скворцов нашел в кабинете заведующего отделением – высокого, элегантно выглядевшего даже в ночное время, даже в халате, седовласого и чернобрового старика. И весьма был удивлен тем, как толковал происшедшее этот невозмутимый эскулап. Да, всего вероятнее, в отделение пытались проникнуть наркоманы. Конечно, это такой народ, на любую крайность пойдет. Контрвопрос, заданный Скворцовым самому себе: не слишком ли много опасных случайностей на одну голову?! Удар Федосюка был профессионально точен, отклонение менее чем в сантиметр дало шанс на спасение Маши. А едва этот слабый лучик стал разгораться, его пытались погасить из распахнутого в мрак окна.

Физиономия Иволгина выражала внимание и, как на мгновение показалось Скворцову, даже согласие с этой, вполне логичной версией. Но, переместившись всего на шаг вправо, Валентин увидел глаза майора. Среди немногих сыскных поучительных наблюдений Иволгина, которыми одаривал он крайне редко своих подчиненных, было и такое: из внешних признаков более всего доверяй глазам человека, ибо они менее всего способны к притворству и лжи. Взгляд самого майора в эти секунды находился за пределами кабинета. В угро когда-то в шутку определили этот взгляд: лазерный.

Осмотр окна изнутри и снаружи мало что дал. Косой дождь неплохо поработал, да и теперь продолжал неумолимо уничтожать следы, которых не могло не быть, но увы, уже практически не было. Кроме извлеченной из плеча Федоришина пули и заключения эксперта: окно было открыто изнутри. Следов и на раме, и на стекле было, до зубовного скрежета Скворцова, много: сразу после нападения, судя по сумбурному рассказу очумелого сержанта, кто-то из медперсонала, кажется, врач закрыл окно, подходили же к окну многие, как бы притянутые магнитом. Ищи-свищи! Безусловно, рука, помогающая преступникам, потянулась к окну в минуту, когда Маша спала. А если не спала? Если видела ту самую руку?

Не найдена была пуля заранее известного калибра: ведь Федоришин, и это было доказано и запротоколировано, успел выстрелить в преступника. Если же допустить, что Федоришин не промахнулся, следы ранения непременно обнаружатся. Нужно ждать утра. И, увы, невозможно дать команду о прекращении дождя.

Томиться в ожидании им не пришлось. В палате появился опер Кирильчук и высоким мальчишеским голосом пропел в лицо Иволгину:

– Товарищ майор, на выезде из города, что по Городокской, за мостом, обнаружена перевернутая машина «Жигули». Водителя, пострадавших не нашли, хотя в салоне кровь.

– Кто обнаружил? – Иволгин непроизвольно похлопал правой рукой по карманам утепленного плаща. «Позабыл майор, что вновь бросил курить», – мимоходом отметил Скворцов и застегнул собственную куртку. Отдав несколько лаконично жестких приказаний, в том числе – обзвонить больницы, Иволгин вместе со Скворцовым и еще двумя операми выехал на Городокское шоссе.

9

Наташа стояла у высокого окна.

Солнечный луч, будто гениальный художник, высветил ее легкий, безукоризненный профиль, и как бы споткнувшись об одежный шкаф, разломился бликами на туалетном столике, заставленном флаконами, баночками, коробочками.

Жукровскому чрезвычайно понравилась эта оптимистичная, полная света и покоя картина утра. Тревожное пробуждение, к которому он уже привык и которое считал теперь естественным, мгновенно сменилось блаженным расслаблением, а затем и благодарностью этой изящной веселой колдунье у окна.

– Открываю глаза и не верю самому себе, в комнате сразу два солнышка.

– Доброе утро! Вставай, втроем нам будет веселей.

– Боюсь нарушить чудную композицию! В таких случаях все реалисты, вроде меня, восклицают почему я не художник?!

– А любая земная женщина идет в таких вот случаях готовить завтрак.

– На-та-ли! Да ты и впрямь похожа на свою красавицу-тезку Натали Гончарову.

– Женщину кормят словами, а мужчину – ну хотя бы бутербродами и кофе. Или тебе чай?

– Поцелуй, кофе и, так и быть, бутерброд.

Но Наташа, сияющая и смущенная одновременно, уже выскользнула из спальни, Жукровский, сделав несколько дыхательных упражнении, а затем и пару силовых, покончил с сопливой расслабленностью и, накинув приготовленный с вечера халат, взяв необходимые туалетные принадлежности, направился в ванную.

В квартире жили не просто хорошо обеспеченные люди, а знающие толк в удобствах и уюте. Кто он, муж Натали? Если это он запечатлей на портрете в замысловатой, резной раме, то ситуация яснее ясного: «старый муж, грозный муж…» Хотя мужчина на фотографии отнюдь не выглядит старым, тянет эдак на пятьдесят, интеллигентность, чувство собственного достоинства, легкий налет ироничности именно таким жены наставляют рога.

Бреясь и продолжая размышлять на приятную тему, Жукровский, справедливости ради, присовокупил сюда же и следующее собственное наблюдение: подобных мужиков превыше всего ценят их коллеги-женщины, причем, почти любого возраста. А этого, вишь, к экзотике потянуло.

Наташа же, при ее наружном совершенстве, обыкновенная баба и в данную минуту ее радости и волнения в том, чтобы удался завтрак. Современный поэт точно выразился о мужиках: «Вы, умные, знаете все о природе, а вот русалку целует дурак!»

Жизнь прекрасна, пока можешь урвать у слепой судьбы утра, подобные нынешнему, «заседание продолжается» – нет более колоритного героя в советской литературе, чем Остап Бендер. Два полуинтеллигентных молокососа воссоздали на бумаге вымечтанный ими образ настоящего мужчины. Недосягаемый, в силу ряда причин, для самих создателей.

Выйдя из ванной, Жукровский убедился, что прекрасное утро далеко не исчерпало обещанные дары. В гостиной был накрыт стол, умеренно громко пел, разумеется, о любви, Джо Дассен, из другой двери входила Наташа с кофейником, свежая и прелестная.

– Извини, через десять секунд буду готов. Никак не предполагал, что изящные твои ручки способны на столь быстрое волшебство, – Жукровский был еще в халате и ощутил даже легкое смущение при виде вызывающе красивой женщины, успевшей, действительно немало: прическа, легкий макияж, белоснежная паутинка огромной шали, подчеркивающая текучую плавность женского стана. Да и умело сервированный стол тоже требовал времени. Что ж, эти несомненные признаки женской заботы и благодарности облегчают Дальнейшие шаги.

Завтрак, разумеется, затянулся. И уже не Наташа, а Жукровский дважды готовил кофе по-турецки. Разговор не требовал особого внимания и изобретательности, ибо шел по заранее намеченному Жукровским руслу.

– Это судьба, – серьезно сказал он Наташе. – Можешь, разумеется, посмеяться, но… Встретив тебя, уже не смог позабыть. И вот я здесь. Ты – рядом. Черт знает каких усилий этот приезд мне стоил, но я нисколько не жалею о том, что верх взяли чувства.

Какая женщина не расцветет от подобного признания, какая – усомнится в нем! И Жукровский без труда склонил Наташу на поездку в Кишинев. В Одессе, безусловно, хорошо, думал он, только береженого Бог бережет. Кишинев – другая республика, там у милиции, надо полагать, собственных дел хватает. И не станет она специально, в полную меру возможностей и сил, разыскивать некого врача. К тому же, поговаривали, в Молдавии нет проблем с покупкой золота. Хотя именно эту проблему следует обдумать особенно тщательно.

Со сберкассами иметь Дело опасно, возить наличность с собой – равносильно безумию, а золото в этой уникальной стране умные люди запасают впрок, ибо сиюминутно превратить золото в деньги – почти наверное значит их потерять.

Жукровский в конце концов остановился на некой комбинации; наличность – сберкнижка – золото. Это сулило выживание при любом предполагаемом сбое в цепи. Ну, и женщин на его век хватит, здраво размышлял Жукровский, пока Наташа ходила выбивать себе отпуск на неделю, без содержания, конечно, и, конечно, по семейным обстоятельствам.

Уладилось довольно быстро, и, не тратя времени на обед, а обойдясь бутербродами, овощами, вином и кофе и прихватив с собой достаточно и питья, и отличной закуски – хотя Наташа уверяла, что с тем и с другим в Кишиневе нет проблем, они около двух часов выезжали уже из Одессы.

Наташа в роли штурмана оказалась ненавязчиво полезной, да и вообще красивая женщина в машине – лучшее средство от бдительности ГАИ. Трасса, по советским стандартам, была приличной, но все же утомила Жукровского и интенсивностью движения, и частотой гаишных постов. Осталось позади несколько симпатичных, броско отделанных придорожных кабаков, уже на молдавской территории. «Каса марэ», – назвала их Наташа, объяснив, что это заведение типа нашей чайной, но, разумеется, покультурнее, или вроде чайханы под Душанбе. Из чего следовало, что молодая женщина успела попутешествовать, во всяком случае, по «единому советскому пространству». Но мужчина за рулем предпочел не развивать столь многообещающую тему.

Как хорошо известно большинству наших сограждан, многие строжайшие запреты в советском общежитии легко и безопасно преодолимы. Жукровский как раз решал для себя, какая купюра, вложенная в паспорт, откроет дверь уютного номера в гостинице, когда заговорила Наташа:

– Знаешь, милый, в Кишиневе у меня есть пара приятельниц, но мне бы не хотелось, понимаешь…

– Меньше всего я хочу чем-то тебя расстроить, огорчить. Мы ведь решили: устраиваем праздник, и никто нам больше не нужен. Подъедем в приличную гостиницу – договоримся.

– Я слышала, что как раз проще всего устроиться в самой лучшей гостинице, она стоит на центральной площади и, кажется, ведомственная. Чуть ли не Совета Министров. Если, на наше счастье, в эти дни в Кишиневе не идет какой-либо съезд, чудненько устроимся.

Жукровский кивнул, ласково пожал руку Наташи, но чего ему меньше всего хотелось, так это попасть в совминовскую гостиницу.

– Там ресторан роскошный, – говорила уверенно Наташа, – стильный, небольшой, приличная публика, вина – волшебные. В общем, лучшее знакомство с молдавской кухней там я тебе гарантирую.

Они уже въезжали в Кишинев. Жукровский, вполуха слушая женскую болтовню, успел кардинально изменить ближайшие планы. К черту совминовскую и прочие гостиницы, ему «светиться» там ни к чему. Нужна частная, уютная квартира с разумными хозяевами. Однако, не устраивать же здесь, в черте Кишинева, семейную сцену! И Жукровский устроил расклад по собственному усмотрению, выдержав «бон тон».

В ближайшем киоске «Союзпечати» приобрел справочник Кишинева, первым делом отыскал адрес ювелирного магазина в центре, определил по схеме, как к нему проехать, а дальше пошло без заминки. Наташа замурлыкала от удовольствия, облюбовав и надев на тонкий пальчик колечко, делающее честь ее вкусу, судя хотя бы по цене.

Они зашли также в ЦУМ, где, весьма кстати, Жукровскому удалось приобрести полдюжины сорочек тираспольского производства и вполне импортного вида. Наташе он преподнес отрез ярко расцвеченного, тончайшего шифона, вошедшего в моду спустя не одно десятилетие и по этой причине не появляющегося в свободной продаже во Львове – городе элитного распределения и процветающих коммерческо-спекулятивных структур.

В гостинице «Турист», как и предполагал Жукровский, им дали, разумеется, не без денежного поощрения с его стороны, несколько адресов частных квартир. В одной из них, в районе Комсомольского озера, был телефон и после коротких переговоров с хозяйкой здесь же, у стойки администратора, вопрос был решен.

Часть вечера пришлось провести за ужином втроем: пригласили смущающуюся, но вскоре чрезвычайно оживившуюся после дегустации трех бутылок молдавских марочных вин, хозяйку – моложавую, услужливую, но, пожалуй, чрезмерно суетливую старуху. Правда, нежелательных расспросов с ее стороны не последовало, а ужин хозяйка дополнила весьма щедро – маринадами и соленьями собственного приготовления, получившими горячее одобрение квартирантов.

Их комната выглядела чистенькой и веселой благодаря многочисленным вьющимся, цветущим и даже плодоносящим растениям – от деревца лимона в кадке до густых сплетений наподобие лианы, с глянцевыми, пламенеющими на свету листьями.

Они хорошо подходили друг другу в постели, неспешно, умело занимаясь любовной игрой. Наташа легко, с радостью подчинялась пожеланиям Жукровского, растворяясь, тая в его сильных, умелых руках.

Утром их разбудил стук в дверь. Однако хозяйка проявила деликатность, дверь осталась закрытой, она лишь сказала:

– Завтрак, молодые люди, на столе, отварите себе сосиски, чай заварила. А я схожу за пенсией, потом в магазины, в два часа жду вас на обед.

– Чудненько, прямо-таки по-семейному, – прокомментировал Жукровский и поцеловал Наташу. – С добрым утром, волшебница!

– Ох, какое хорошее утро! Солнышко…

– Впереди у нас хороший день, чудный вечер. Все в наших руках, милая.

– Славик, я хочу спросить…

– Да, Натали.

– Не знаю, как сказать. В общем, ты и с другими не раз так делал: чужой город, квартира, хорошая плата хозяйке за услуги?

– Как только подобные мысли могли прийти к моей Натали? Ну да, ты ведь меня совсем почти не знаешь. Но неужели мой приезд к тебе в Одессу, это вот утро ничего не говорят? Что же тебе нужно: затертые слова, клятвы?

– Нет и нет! Мне очень хорошо! Такой замечательный праздник!

– Решили единогласно: праздник продолжается! А завтрак, между тем, стынет.

Дневной Кишинев, как, впрочем, и почти любой другой город страны, не мог предложить им достойный выбор развлечений. Потолкались по магазинам, посидели в маленьком кафе, заказав по бокалу марочного молдавского вина «Утренняя роса», побродили по центру города. Вечером, по неписанным правилам подобных отношений между мужчиной и женщиной, отправились в ресторан и были разочарованы ненавязчивым, доходящим до наглости сервисом, в том числе и сомнительным качеством пятизвездочного коньяка.

На следующий вечер Жукровский повел Наташу в более изысканное место – ресторан, расположенный в здании гостиницы Верховного Совета Молдавии, двери которого распахнулись перед ними всего за «четвертак». Здесь все было на уровне: и выбор вин, и вышколенный официант, и располагающий к неспешному, интеллигентному отдыху интерьер.

Жукровский входил во вкус новой жизни, Наташу возбуждало, пьянило это состояние непроходящего праздника, она была как бы под гипнозом, ни о чем не спрашивая и не думая о дне, который неминуемо придет, чтобы вернуть ее в привычный серенький мир, к обыденным заботам и обязанностям.

Нельзя сказать, что Жукровский был неискренен с Наташей, его все еще радовала ее красота и изящество, не пресытился он пока и любовью с ней. Но уже нервировали собственные затраты в этой, во всем остальном, вполне удачной поездке. Наташа должна тоже платить по счету, учитывая его непростые обстоятельства. Но как этого добиться?

10

Эксперт-криминалист осветил опрокинутые «Жигули» фонарем. Иволгин подошел поближе, присел, вгляделся:

– Похоже, пулевые отверстия?

– Я уже все отснял. Да, по машине стреляли, – отозвался эксперт.

– Хороша ночка. Как в Чикаго. Нужно тотчас же сообщить прокурору. Действуй, Валентин.

Внешнее хладнокровие не изменило майору, хотя сюрпризы этой ночи были ошеломляющие: два преступления с применением огнестрельного оружия. Круто разворачивались события, организаторы и участники которых оставались во мгле, куда более непроницаемой, чем эта ночь.

Работа шла без суеты и эмоций. Перепачканные – обрывистый склон буквально оплывал под ногами инспекторы ГАИ вели замеры, подсчеты. Валентина заинтересовало нечто на краю шоссе, чуть подальше от места падения машины. Иволгин поднялся к нему.

– Похоже на кровь. В машине, заметили, тоже имеются пятнышки.

– Ну, это покажет анализ.

– Покажет, что не в курицу стреляли и не краситель везли на светлом сидении. Эй, прокурорская машина, слышите?

– Где уж нам! Но разборка здесь шла серьезная. Если здесь, у шоссе, действительно, пятна крови, если они идентичны тем, что в машине, значит, труп или раненого искать вокруг да около бессмысленно. Увезли на другой машине.

– Света мало. А вдруг опять зарядит дождь со снегом? Туго нам придется… Заметили, что при всех страстях, разыгравшихся здесь, преступники госномер с машины успели снять? Вычислим, конечно, но время, время!

– Догадливые ребята, спасибо, не сожгли машину, – Иволгин уже прикинул, сколько работенки подбросила им нынешняя ночь.

Да, хороши они будут через сутки на министерском ковре. Жизнь – дурак не позавидует, но сам майор не желал себе судьбы иной. Привычка? Может, подсознательная тяга к сильным ощущениям? Отчего-то ведь добрая половина граждан любит детективное чтиво, детективные фильмы, а еще не менее четверти не признается в столь неизысканном вкусе, но вкушает охотно. Выбор собственного дела – сложная штука. Сначала ты выбираешь, а после, если не ошибся, оно, это твое дело, засасывает тебя всего с потрохами.

Подъехали прокурор и следователь Иванцив, с ними, кажется, еще один эскперт. Еще через десять минут прибыл подполковник Никулин. Ночной осмотр кое-что дал: обнаружили пулю, слабый след протектора, по всей вероятности, второй машины, которая и увезла раненого. Врач предполагал, что в момент отъезда раненый был жив, Бог весть на чем строя подобную догадку. Но Скворцов уже не единожды убеждался в точности подобного «диагноза».

Пробыв еще на месте происшествия около часа, прокурор, Никулин и Иволгин уехали. Осталась рабочая группа. Так что поздний рассвет застал Скворцова и Иванцива на бурой обочине трассы, изрядно промерзшими и голодными.

Около десяти утра капитан и следователь въехали в город. Иванциву хотелось одного: вытянуться поудобнее на собственном диване, закрыть глаза и проспать часов десять. Скворцова больше донимал пустой желудок, потому он и убедил следователя заехать наскоро перекусить. Ни того, ни другого дома никто не ждал, с завтраком или без оного. Зашли в кафе «Красная шапочка», Валентин здесь не раз подкреплялся. Народу, к удивлению Иванцива, привыкшего к нехитрому самообслуживанию, и в эту пору оказалось в кафе немало. Тоже загадка. Ладно бы студенты, молодежь. Но за столик, на котором они расставили тарелки с салатами, сосисками и два стакана сока, подсела, с их согласия, женщина лет сорока с усталым или огорченным лицом. Ее завтрак был еще скромнее: сок и пирожное. Женщина сняла пальто, перебросила его на спинку стула, пожелала соседям по столику приятного аппетита.

Валентин отметил, лишь на мгновение оторвав глаза от тарелки, и ее хорошо развитую, все еще стройную фигуру, и интеллигентное, чуть скуластое, но очень миловидное лицо, и умелый, почти незаметный макияж, и тонкую, красивую кисть. Руки человека притягивали внимание Скворцова не меньше, чем его глаза. Гадать по руке – до этого он, конечно же, не дошел. Но приходилось читать, что опытный, специально обученный медик может по ладони определить целый ряд заболеваний.

Сам же Скворцов считал, что с большим процентом вероятности способен именно по рукам определить образ жизни человека. У многих женщин после сорока, как бы молодо и свежо не выглядело лицо, руки, увы, выдают возраст, испещренные тончайшей сеткой, как бы стянутые ею. Странно, но такие руки сыщик не раз замечал и у тех, кто отнюдь не обременен домашней работой: кухней, стиркой.

Именно руки часто выдают волнение, беспокойство человека. Руки «говорят» при рукопожатии, столь непохожем у разных людей. Руки способны свидетельствовать о радости и усталости. И, конечно же, о занятиях человека.

У женщины, сидевшей наискосок от Валентина, руки, без сомнения были привычны к работе. Отчего же она в такое время пришла в кафе? А может, после ночного дежурства? Или она в командировке?

Капитан не уделил бы столько времени случайной соседке, если бы не заметил явный интерес к ней Иванцива. И Скворцов решил, по возможности, посодействовать. Как? Зачем? Не успел подумать об этом, просто он глубоко уважал и любил следователя Иванцива, а значит, его тревожила щемящая неустроенность старшего друга, его мрачный скепсис. И вдруг в глазах Иванцива – интерес, более того, смущение… Скворцов заговорил:

– Простите, но чтобы день сложился хорошо, первым делом надо хорошо позавтракать. Пирожное, извиняюсь, как-то несерьезно… Согласны?

– О вкусах не спорят, не так ли?

– Я как раз иду заказывать еще по порции сосисок. Может, для согласия за нашим маленьким столиком и вы не откажетесь? Сосиски вполне…

– Откажусь. Но, если для согласия, возьмите, пожалуй, кофе.

– Спасибо за доверие. Этот человек, между прочим, – Валентин указал взглядом на Иванцива, – так до седых волос и не научился непринужденно заговорить с симпатичной женщиной. Была бы на вашем месте некая бегемотиха – нет проблем.

– Увы, повторюсь: о вкусах не спорят, – однако женщина, как и предполагал Валентин, оказалась сообразительной, приняла его «подачу», и пока он загружал в другом конце зала поднос, за столом завязался, судя по жестам, оживленный разговор.

Валентин, сколько мог, задержался у стойки, не забывая, однако, что времени у них в обрез. До сбора в кабинете Никулина не мешало бы побриться, переодеться. Вид у Иванцива, конечно, еще тот, как раз для знакомства. Ну да судьба сама выбирает и день, и час. А соседка по столу, несомненно, умна и наблюдательна, так что скорее отметит добрые, проницательные глаза собеседника, чем его мятый костюм.

Продолжили завтрак они уже втроем, женщина общалась сдержанно, но без чопорной уклончивости. Она, действительно, зашла в кафе после ночного дежурства в больнице, по дороге к заболевшей подруге. Валентин, ругая себя за легкомыслие, предложил подвезти Валентину Васильевну на улицу Артема, где жила ее подруга.

Иванцив вполне галантно подал ей пальто. Да ну его в черту бритье-мытье, оживленное лицо старшего друга стоило и не таких жертв. Но договорятся ли эти двое о новой встрече, которая явно интересует обоих? И Валентин, сидя за рулем, решил не упускать тонкую нить случайности или судьбы. Покружив в новом микрорайоне и отыскав в лабиринте зданий-близнецов нужный дом, он сообщил новой знакомой, что они тоже всю ночь работали, что благодаря ей, то есть целительности общения с женщиной, чувствуют себя уже менее уставшими, и это замечательно, так как сейчас им предстоит снова работать. Дальше пошло все как будто гладко, ибо Иванцив вышел проводить Валентину Васильевну до подъезда и задержался не менее пяти минут. При этом доставал из кармана пиджака блокнот и авторучку. Лед тронулся!

По дороге в райотдел Валентин сообщил другу, что они с Инной наметили день свадьбы, заявление уже в загсе, но что он никак не может выбрать подходящую минуту, дабы поставить в известность о столь сугубо личном событии начальника.

– М-да, тут, конечно, требуется психологический расчет, точно вычисленная минута для сообщения подобного рода. Начальство, разумеется, желает тебе наиполнейшего счастья, но холостой Скворцов в данный момент им подходит куда больше. Ладненько, преподнесу-ка я сам майору радостную весть.

– Нет, я категорически против! Просто под настроение сказал…

– Один раз откажешься от руки друга, второй, третий, а там гляди… В Библии, знаешь ли, гонор за грех великий считается.

– Какой там гонор! Но Иволгин ведь тут же на крючок меня подденет.

– Заслоню собственной грудью.

– Вот зачем, спрашивается, человеку сто друзей? По мне: один-два, но таких, чтобы грудью…

– Приехали. Поворот на сто восемьдесят градусов. Тебе не приходило в голову связать эти ночные стрельбища? Нечто смутное вырисовывается.

– Уже, пожалуй, готовы некоторые данные экспертизы. Анализы крови, пули, гильзы…

– Надо немедленно взять анализ почвы в четырех местах, где обнаружены следы машин возле реанимационного отделения. И исследовать каждую пылинку на полу этих «Жигулей» с Городокской трассы, буквально вылизать протекторы. Не тяни с установлением владельца. Хотя такую улику – простреленную машину вряд ли бы нам преподнесли, не уничтожив следов. Сожгли бы ее к черту. Вчера, между прочим, неплохой детектив давало телевидение.

– Ну, сыщика ноги кормят. Мне, дай Бог, отоспаться в общаге.

11

– Ноль-два? Скворцов говорит. Дайте райотдел, не дозвонюсь по прямому.