Текст книги "Самоидентификация"

Автор книги: Иван Солнцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Первая, вторая, третья, четвертая…

Пока хватит. Схватит за минуту. Дилер обещал, что смесь будет работать, как минимум, пятьдесят минут. При восприимчивости – больше. Но я слишком привык, чтобы иметь восприимчивость.

Я задерживаю дыхание на несколько секунд. Инстинктивно. Становится горячо. Я с воем, даже с визгом выдыхаю. Мысли роятся где-то во лбу, в затылке. Грызутся в переносицу. Мне не терпится. Я должен двигаться.

Какой-то придорожный магазин. Уже поздно. Продавщица – неопределенной национальности хабалка, – говорит мне, что продажа спиртного до 11 утра закрыта. Но когда я кидаю ей на стол десять рыжих бумажек и говорю, что за это я хочу бутылку «хеннесси», ее глаза чуть не вылазят из орбит. Вид у меня, полагаю, такой, что на проверяющего я не потяну, будь у меня хоть десять «корочек» в кармане.

Все продается. И все продаются.

Это круто!

Сейчас мир полон вспышек света. Из-за этого трудно вести, но я справляюсь. Навстречу несется какая-то гора или скала – черт его знает, – с четырьмя огромными слепящими софитами. Мне смешно, и я придвигаюсь так, чтобы оказаться напротив света. Звук ревущего сигнала пугает меня, и я едва не теряю управление. Но не отпускаю «тапку» газа, а просто дергаюсь вправо. Цепляю обочину. Грохот.

Плевать. Выравниваюсь.

Но мне не круто, на самом деле. Не знаю, почему.

Пятая, шестая, седьмая, восьмая…

Сейчас должно прийти. Вот-вот, вот-вот…

Есть!

Меня схватывает. Кавалькады огней. Скорость света. Я – фотон. Я – высшее существо. Я – истина в последней инстанции.

Я куда-то сворачиваю. Впереди странные силуэты. Дома? Заводы? Концлагерь?

Под Москвой?

Что он туда намешал?

Ударяю в тормоз. «Бэха» визжит, шокировано урчит двигателем, разносит горы пыли и грязи вокруг. Стоим.

Сердце пытается пробить ребра. Я взвизгиваю, ударяю ладонями по рулю. Выбегаю наружу. Смотрю вокруг. Кричу. Просто открываю рот и даю огню вырваться из него. Огню, что горит внутри.

Сажусь рядом с машиной. Надо отдышаться.

Черта с два!

Я позвоню ей.

Я позвоню своей невесте, мать ее. Пусть она знает!

Мобильник выключен. Хрен с ним.

Девятая… господи, как тяжко… десятая…

Каждая косточка тела стала независимой. Меня несет куда-то еще. Открываю все стекла. Хочу разбить лобовое. Но машину подарил папа. Когда-то давно. Ее нельзя ломать. Символически. Несусь дальше. Немного охлаждают встречные потоки. Включаю музыку на полную. Что-то из тяжелого рока. Из металла. Ню-металл.

Я все знаю и все могу. Но почему я не могу даже дозвониться?

Смска.

Бью по тормозам. Не смотрю на дорогу. Читаю.

Юля.

«Извини, что я тебя опять беспокою. Ну, как ты? Сильно занят? О тебя доходили смски?»

Боже, девочка, ну я не могу! Понимаешь? Понимаешь ты? Я просто не-мо-гу! Никак! Нет! Почему? Не знаю! Просто не могу!

Забываю об смске. Отправляю тарабарщину на все контакты Кати – «вконтакте», «фейсбук», «твиттер», еще куда-то… Хоть что-то она должна прочесть! Хоть что-то!

Не смотрю на дорогу. Что-то твердое ударилось справа о кузов и отлетело. Плевать. Ноет рука, раздражает все. Свет окон. Свет фар. Гудение приборов. Все превращается в туман, и давление вокруг возрастает. Почему я так обостренно все чувствую? Странный вопрос. Пора замедлиться. Открываю «хеннесси» и пью, проливая на себя. Сладкий вкус. Нежный. Сука, ненавистный!

Глубокая ночь. Въезжаю в какой-то поселок. Одноэтажные дома. Скудное освещение.

Смотрю на часы.

2:09

Дощатые домики. Длинные. Тишина. Где-то неподалеку – какие-то железнодорожные пути, строительный кран, звук тяжелых механизмов. Где я – не столь важно. Сворачиваю влево, чтобы не приблизиться к домам, в которых, наверняка, есть люди. Мне не нужен никто. Наверное. Мобильник молчит. Так безумно долго!

«Бэха» пытается взлезть на кочки, перебраться через грязь, отплевывается месивом из глины и камней. Едва не цепляется за огромный спиленный ствол дерева, лежащий на открытой местности. Ревет, рычит и фыркает. В конечном итоге, я отчаиваюсь. Отпускаю педали, открываю дверь и выхожу. В одной руке – мобильник. В другой – пузырь «хеннесси». Шокировано смотрю вперед. Огромная гора. Гора камней. Точнее – щебня. А за ней – еще одна. Только та уже из чего-то помельче. Дробленый щебень?

Иду к горе. Я всегда любил горы. Особенно – Альпы. Австрийские. В позапрошлом году ездил. Там круто.

Из машины вслед мне орет Джаред Лето.

«Do you really want… me?»

Его вопящий голос растворяется где-то в небе, и я смотрю туда, в высоту. Но там пусто и темно. Практически беззвездно. Но я все равно нахожу одну звезду. Довольно яркую. А вдали от нее еще одну – тусклую, но живую. Все эти звезды могут быть уже мертвы…

Смерть. Я не могу в нее верить. Алессио был лучшим из нас…

…и все равно – у каждой звезды есть другая. А у меня? Я кому-нибудь, хоть кому-то нужен?

…он был единственным, кому можно было наверняка доверять. Основательным, в меру серьезным. Четко чувствующим грани. Ни к кому из нашей тусовки – даже мне, – не могло быть столько доверия, сколько к нему.

Смотрю на мобильник. Нигде нет ни ответа, ни просто появлений в онлайне. Зачем трубка если с нее нельзя дозвониться? Если с нее нельзя получить ответ?

Размахиваюсь и швыряю айфон об обрубок бетонной плиты, торчащий из земли. Айфон разлетается. Вдребезги. А говорили – противоударный. Говорили – укрепляющее платиновое покрытие. Дешевка с дорогим названием. Кусок дерьма с брендовым значком.

Направляю дуло с зарядами «хеннесси» на рот. Заливаю внутрь. Охлаждает. Обжигает.

Кому я нужен?

Кто я?!

Теряю контроль. Взбалтываю бутылку. Обливаюсь коньяком с ног до головы. Бутылка слишком быстро иссякает. Падаю на кучу щебня. Он впивается в тело, но боли нет. Меня трясет. Я тону в небе. Закрываю глаза.

Дергаюсь.

Я куда-то выпал. Коньяк на теле высох. Рубашка пропитана насквозь. Разрываю ее на себе. Мне страшно. Жутко страшно. Не понимаю, где я.

Смотрю на часы.

3:18

Все слишком ровно. Ничего не слышу и не чувствую. Машина стоит так далеко, но все еще заведенной. Все еще ждет. Она меня ждет.

Нахожу GPS на экране и с надеждой тыкаю в сенсорную кнопку запуска. Вспоминаю адрес дома. Хотя бы примерно…

Моргаю несколько раз. Я уже в пути. Строго отслеживаю направление по красной линии. Не так строго – светофоры и все, что может попасться на пути.

Мелькают какие-то названия, лица, плакаты, машины…

Узнаю свой дом. Ускоряюсь. Мне нужно быстрее туда. Какой-то идиот переходит дорогу. Что я делаю?

Срезаю угол, ударяю одновременно в газ и тормоз. «Бэха» влетает в дорожное ограждение, сносит его. Подушка ударяет в лицо. На несколько секунд я, кажется, засыпаю. Выхожу. Мне дико повезло. Патрульная машина. Красные и синие звезды. Сияющие. Такие близкие и теплые. Это лучше, чем многое другое.

Я устал. Встаю, опираясь на водительскую дверь. Приглушенно продолжает играть музыка. Инспектор смотрит на меня с сомнением и даже с некоторой жалостью. Я жму плечами – мол, так уж вышло. А что теперь сказать? Залезаю в салон, несмотря на комментарии второго «гайца». Достаю документы. Все в подлокотнике. И еще есть ствол под бардачком. Ну, да. Еще чего.

Молча отдаю менту. Прошу его дать телефон позвонить. В страховую. Срочно, мол. Он предлагает пройти в патрульную машину. Говорю, без проблем, мол, но дайте я быстренько сделаю звонок. Мент говорит, что он за мной уже два километра проехал, и ради такого клиента одолжит мобильник. Усмехаюсь. Вздыхаю.

Смотрю на часы.

4:27

Где меня носило?

– Привет, пап.

– Ты когда время в последний раз проверял? – сонный, недовольный голос отца.

– Только что.

– Ну?

– Пап, тут такое дело…

Объясняю суть дела.

Молчание.

– Ну, ты и мудак, – бросает трубку.

Мент забирает у меня мобильник. Повторно приглашает меня к нему. Я говорю, что сейчас буду. Что никуда не сбегу. Только отдышусь.

Спустя пару минут тот же патрульный выходит из машины. Идет ко мне.

Я выдыхаю горячие пары. В голове мутно. Подташнивает. Все перегорело. Кажется, быстрее, чем хотелось бы. Порошок уже не дает былой отдачи. Только заглушает боль. И я всего лишь в пустоте. По крайней мере, мысли о Кате отступили. Теперь в моей голове ночное небо. Ночные улицы. Усталое лицо «гайца». Его можно понять. Он дежурит не первую ночь в этом городе. Он видит шизоидов, подобных мне, чуть ли не каждый день. Он устал. Но ему некуда отступать. Как и мне. Мы оба – заложники своего положения. В сущности, неизвестно, кому из нас хуже. У него на правом безымянном кольцо. А у меня? У меня на левом мизинце. Платиновое. А толку-то? Он имеет право меня жалеть и смотреть на меня со снисхождением. Или даже презирать. Вот и вся крутизна. Моя.

– Буксир или эвакуатор нужен? – спрашивает.

– Да нет, – вздыхаю. – Я уже…– сглатываю; смотрю на свой дом, – …приехал, – почесываю щеку. – За это, – показываю на ограждение, – надо…

– Не переживай, – отдает мне документы. – Разберемся.

– Спасибо, – киваю.

Нужно сесть в машину, заставить ее доехать до гаража и уйти. Спать.

Спать?

Пытаюсь холодными и горячими потоками воды смыть нежелательную бодрость. Обжигаюсь и выскакиваю из ванной. Цепляюсь за край и падаю на пол.

Удар. Чертовски жесткий. Лежу. Всхлипываю, но не плачу. Я не снимал эти часы уже давно. Смотрю на них снова.

5:36

Мне нужно что-то поменять. Кричу из ванной «Сука! Хватит уже! Прекрати это!»

Это ей. Может, хоть так она услышит.

Кто?

Катя? Ночная гостья? Юля? Еще кто-то?

Копаюсь в коробке с аппаратурой. Ставлю в своей спальне скрытую камеру. Широкоугольный объектив, очень приличное качество. Захват всей комнаты. Включится на запись, как только я включу свет в комнате.

Прихорашиваюсь по минимуму. Одеваюсь легко, но с вызовом.

Ухожу.

В клубе неподалеку на скорую руку нахожу и снимаю трех уже скучающих и готовых разойтись девочек. Прикладываю даже слишком много усилий. Но оно того стоит. Болтовня, выпивка. Меня все еще несет на той смеси. Кровь бьет в виски. Член встает, как камень, от легкого случайного прикосновения через карман.

После недолгих уговоров забираю девочек с собой погулять. До квартиры. В другое время я бы поинтересовался – профессионалки они или так, вышли погулять удачно. В такое время работают в таком ключе только профессиональные шлюхи. Впрочем, мне без разницы. Они выглядят недешево. Для шлюх. Жгучая брюнетка и две блондинки, чертовски похожие друг на друга.

Спрашиваю, как насчет посетить мои апартаменты. Они начинают ломаться – мол, мы не такие. Плавно перевожу разговор в другую степь. Второе приглашение любьезно принимается.

Все продается. И все продаются.

Мы в квартире. Предлагаю еще выпить, хотя они уже хороши. Одна из них – блондинка, – говорит, что неплохо бы поспать, что она устала в универе вчера и не ожидала под утро такого знакомства. Говорю, что время еще детское. Что все только начинается. Кровь кипит. Ночь стала днем.

Мы уже начали предварительные ласки. Скромно, тактично. Все три телки почти раздеты. Я осторожно снимаю лифчик с брюнетки. Вообще, они представились, а я сказал, что я – Саша, хотя это и не так. Но их имен я не знаю. Мне плевать.

Спрашиваю, умеют ли девочки говорить по-английски. Двое признаются, что кое-что знают, и я требую, чтобы они громко вопили на английском, когда будут кончать и вообще что-то говорит мне или друг другу.

Трахаю их без презерватива. Вылизываю каждую вдоль и поперек – каждый клитор, каждый анус, каждый пупок. Сосу груди и ласкаю пальцами груди. Они, похоже, рады тому, что каждой досталось избыточно много внимания. Или играют, как хорошие, мастерские шлюхи. Кусаю силиконовую, натянутую сиську брюнетки. Она визжит. Смеется.

Потом я еще полтора часа тупо не могу кончить, а потому отбиваю влагалища и глотки всем по очереди. Заползаю во влажный расширенный анус синеглазой блондинки.

«Oh yeah, so hurt… oh, so deep… fuck me deeper…»

Девочки играют на все деньги. Я могу трахать их в один присест до вечера – организм взведен, кровь под избыточным давлением. Но мне нужно получить кайф и для себя.

Все это заканчивается обильной эякуляцией куда-то на одно из трех тел, смешавшихся в единое целое. Блондинка подскакивает и начинает слизывать сперму, но ее слишком много для нее одной. Я обнаруживаю, что мой оргазм еще не завершен и направляю член на ее волосы, и последние, но такие же мощные струи эякулята покрывают их.

Вызываю телкам лимузин для развоза по домам с хорошим шампанским и вручаю пакетик с коксом, который планировал снюхать этой ночью. Последний пакетик, приобретенный через Алессио. Отложил когда-то в шкаф.

Хранить дома стафф, когда ты знаешь, что никто до него не доберется. Скучно.

Телки уезжают.

Уставшие, но довольные.

Наверное.

Мир – жесткая вата. Стекловата, точнее. Едва встаю. Падаю на пол. Нога не слушается.

Боль в груди. Кашляю. Кровь на полу. Щупаю нос. Саднит. На пальцах кровь.

Не круто.

Выпиваю почти литр воды. Плескаю ей же в лицо, и она кажется кислотой. Зря это.

Вытираю лицо. Смазываю нос одним мощным кремом. Заживает чуть ли не сразу. Как ни крути, даже если кокс ударит по здоровью – доктор Насыров направит на путь верный и вылечит. Чтобы снова дать коксу шанс убить тебя. Если вместо пыльцы будет «крокодил», ситуация та же. Только больнее. Физически, конечно.

Саднит снова. Капля крови. Неприятный знак. Фантомная боль от предплечья. Раны в сознании вспухают. Краснеют. Воспаляются.

Вытираю нос. Умываюсь.

Закидываюсь тремя «кетановами».

Полчасика – и все будет круто.

Будет круто?

Через час или около того поднимаю себя и тяну в душ. Чищусь, бреюсь, моюсь. Понемногу пробивает на еду.

Мир – просто вата. Или марципан.

Но горький.

Упершись локтями в стол, закрываю глаза. Открывая, вижу идеально белую скатерть. В голове продолжает пульсировать фраза. Неясная. Но иногда она принимает четкие контуры.

«Мир еще не проснулся»

Фраза обращается внутрь себя. Повторяет себя. Выворачивается бесконечно.

С соседнего столика доносится диалог двух деловых людей.

– Ну, а потом она такая: «Ты спустил в меня? Ты, мать твою, спустил в меня? Да ты мудак. Ты знаешь, что я не на таблетках?»

– Ну-ну.

– А я такой – мол, откуда я мог знать, что ты не на таблетках? А она, типа, вот, откуда ты вообще взял, что я на таблетках? Я говорю – ты ж отдалась без резинки. А она мне, типа, я думала, что у тебя все под контролем.

– Дура.

– Ну, да. И она опять: «Но я не приняла таблетки». Я говорю – так прими их сейчас, мол. Она: «Мне кажется, они не подействуют», ну, я ей: «Может, подействуют». В итоге – она говорит: «Ну, ладно» и идет их пить. Я в шоке!

Накрываю уши руками. Время проходит незаметно, и официант приносит мои спагетти с пармезаном и стакан «перье». Шокирующе скромно, но я практически не голоден. Хочу посидеть здесь и пожевать самую малость. Сразу прошу счет. Две тысячи – достаточно скромно для такого стола на одного.

Каждый раз¸ когда фраза снова повторяется в моей голове и резонирует от стенок черепа, по моей коже бегут отчетливые, здоровые, породистые мурашки.

Звук падения какого-то прибора на пол. Резкий, с треском. Смотрю по сторонам. Но никто не опускает взгляда, не нагибается ни за чем. Здесь скорее попросят об этом официанта.

Другой столик. Трое парней. Один заряжает нечто невообразимое.

«Солнце – вокруг него вращаются частицы. Вот, вокруг водорода – там тоже восемь каких-то частиц… по-моему… Вот. И поэтому вся вселенная – это…»

Какая чушь. Редкостная. Важно понимать, о чем говоришь, хотя бы наполовину. Я бы с удовольствием засунул себе в уши побольше спагетти и обмазал для герметизации болоньезе.

Я потерял номер Юли. Я хотел бы ей позвонить. Милая девочка. Чистая и невинная по сравнению со швабрами в клубах и светскими подстилками. Я могу поиметь топ-модель. Но я бы хотел просто поболтать с этой девочкой. Сказать ей, что мне…

Я не могу ей ничего сказать. Мне кажется, сегодня выходной. Не знаю, как так вышло. Но сегодня нет занятий. Ее там не будет. Ее будет трахать кто-то. Или нет? Или, может, она хочет чистой нежной любви?

А что нужно мне?

А что я мог бы дать ей?

Кроме того, что оплачивается…

В ЦПКИО сегодня не так уныло, как обычно. Погода довольно сухая. Словно в преддверии чего-то мощного, нового. Скоро зима.

Ко мне приходит мысль. Странная. Мне кажется, на самом деле, есть так много людей, которым я нужен. Очень много. Но большинство их я не замечаю. Потому что они дешевле меня. Потому что я боюсь симбиоза. Боюсь паразитов. Все иногда переворачивается с ног на голову. И виноват всегда в этом я сам.

Я купил новый мобильник и восстановил симку по дороге сюда. Сажусь на скамейку и включаю трубку с надеждой, что будут смски о пропущенных вызовах.

Но ничего нет.

Я хотел найти кого-то из тусовки, чтобы поболтать. Начал с самых близких, чьи номера вспомнил. Но все разъехались. Вик с Машей катаются на лошадях в хозяйстве отца Маши. Мик с Наташей уехали до вечера в Хельсинки. Женя со своей телкой свалили в закрытый аквапарк. Еще трое-четверо знакомых вообще уехали из страны на несколько дней. В Москве сейчас один я.

Один.

Почему?

Надо было резервировать контакты. Я бы позвонил сейчас Юле. Я представляю, что сейчас лето. Снова лето. Именно здесь, а не где-то на островах или типа того. Но здесь все кончилось. И надежды на перемены до следующего лета нет. Можно свалить куда угодно. Хоть сейчас. Но куда ни улети, все равно останешься здесь.

Но это нормально.

Слишком привычно.

– И они утверждают… нет, ну прикинь – они утверждают, что, мол, выучившись правильно технически строить композицию, ты станешь музыкантом! Прикинь! Они, блядь, утверждают, что, научившись правильно расставлять ноты, ты станешь музыкантом! – Мик надрывается.

– Ну, ясное дело, – киваю.

– Большего дерьма в жизни не слышал, – махает он рукой. – Талант – это от бога или типа того. Какое, бля, образование? Либо ты научишься сам, если хочешь, и у тебя будут свои идеи, либо ты – хер в стакане, и будешь всю жизнь, благодаря своему образованию, писать саундтреки для малобюджетных игр.

– Для этого образование не нужно, – замечает Женя.

– Как там Артур? – интересуется Вик у Ромы «Макса», который тоже с нами.

Я отвлекаюсь. Мне кажется, я вижу еще одну девицу, похожую на ту, с моего Дня рождения. Но отчаяние слишком глубоко во мне. Я втянул пару дорожек за счет Вика и шлифанул все это виски, и сейчас мне немного легче. Но не более того. Зато я уже не хочу выпрыгнуть из клуба через окно. Тем более, что окон здесь нет. Почему, кстати?

– Ладно, ребят, пустой базар, – отрезает Мик, когда я возвращаюсь во внимание. – Что сделано, того не обратить. Когда, кстати, похороны?

– Завтра, – пожимает плечами Рома. – Ждут приезда каких-то родственников. Тело пока в холодильнике. Да и менты им интересовались.

– Дерьмово, – Вик вздыхает.

Реплики окружающих снова растворяются в воздухе. Последние дни вымотали меня. Жизнь словно бы меняет течение, но я не понимаю, куда. Катя в Америке. Все еще. Наверняка, контачит с приятелями по переписке – с теми, с кем общалась в интернете. Но сейчас во мне нет ревности. Нет беспокойства. Я разгладил все утюгом последних дней. Это было необходимо. Я слишком спокоен.

Черноволосая девочка обнимается с каким-то черноволосым мамонтом. Или гиббоном. Урод.

– …и мужик такой говорит Иисусу: «И передай своему бате, что он мудак, и я хочу свои бабки обратно», – ловлю из уст Мика концовку анекдота.

Все дружно смеются, но я не слышал начало анекдота, а потому не уловил суть.

– Да, жизнь – ни о чем, – качает головой Женя. – По сути, никаких перспектив. Все так достало. Все так ровно.

– Не депрессь, когда-то все будет, – говорит Мик.

Я бы хотел сказать им обоим – посмотрите вокруг, проедьте по городу, посмотрите на людей. Подумайте – на чем держится жизнь многих из них. Подумайте, что многие из них обеспечивают себя и свои семьи в месяц на суммы, которые вы тратите на проституток в неделю. И это при наличии официальных девушек.

А вообще – я сказал бы каждому из них и каждому вокруг иначе. Я сказал бы – эй, ты, проснувшись с утра, подумай о том, что вчера уже кому-то было не суждено проснуться. Подумай о том, как бы ему хотелось проснуться. Подумай о том, каково это – осознавать, что больше не сможешь открыть глаза и вдохнуть. И после этого уже жалуйся на то, как тебе хреново живется.

Но я ничего из этого не говорю. Потому что знаю, что это ни на кого не подействует. И на меня, кстати, тоже. Потому что я разделяю то убеждение, что жить надо или красиво, или никак. Но я, в отличие от большинства своих одноклассников, понимаю, что люди, которые живут действительно хреново, всегда нужны. Потому что именно они проворачивают тот производственный ресурс, который позволяет нашим родителям и нам жить припеваючи. Поэтому, я считаю, что даже живущие хреново должны иметь шанс размножаться.

– Это все демократия, – заявляет Женя.

– Не понял, – Мик.

– При демократии народ живет хреново, – Женя. – Автократия и тому подобное больше заботятся о здоровой нации.

– Хрень собачья, – Вик выпускает огромное облако сигаретного дыма, уносимое активной вентиляцией. – А ты что скажешь? – обращается ко мне.

– А я за демократию, – однозначно заявляю.

– Почему это? – Женя, брезгливо.

– Потому что демократия – это круто, – говорю. – Потому что про ней ты можешь невозбранно быть собой. Демократия и теория относительности – родственники. Они должны были зародиться одновременно. Потому что при демократии все относительно. Свобода выбора, свобода мышления, свобода самобытности. Нет четких рамок морали, острых углов. Каждый свободен выбирать то. что хочет. Можно быть космонавтом, певцом, писателем, людоедом, педофилом, маньяком, жрущим кишки своих еще живых жертв вместе с дерьмом. Каждый сам выбирает направление. Это круто.

Я выдаю это все с таким спокойствием и так ровно, что никто не остается слишком шокированным. Информация плавно проливается каждому в одно ухо каждого и вылетает в другое, мало что оставляя внутри.

– Глубоко, – отмечает Вик. – Кстати, вот еще анекдот. Короче…

Я не хочу его слушать и отвлекаюсь на музыку. По-моему, это качественный, элегантный дабстеп-ремикс на Jessie J «Who You Are», и его мотив меня захватывает. Черноволосая девочка уже ушла. На танцполе размахивает грудью еще одна, чем-то напоминающая ее. Но у меня в голове только бас звучащего трека и тихая пульсация фразы «Мир еще не проснулся».

Я хотел бы не вспоминать про Катю, но после многих вещей, что между нами происходили, после многих проблем, что мы решили вместе, я не могу окончательно успокоиться. Остатки ревности – вялые, немощные, бьющиеся о стену моего запитанного на действие веществ безразличия. Мы были другой парой. Не той, что каждая из других, наблюдаемых мной.

«Sometimes it’s hard to follow your heart»

Сердце ничего не значит. Оно лишь качает кровь. Все отсылы к безголовым чувствам наивны. Бессмысленны. Мне не нужно то, за что я держался. Я могу быть собой и так. Но воспоминания несут ассоциации, и…

– Так кто ж ты такой?

В меня врезается эта фраза Вика. Я оборачиваюсь на него. Слежу за его артикуляцией. За взглядом. А он бесстрастно заканчивает анекдот.

– «А я – тот самый мужик, которому ты наступила на ногу в троллейбусе».

Все снова смеются. Я не в теме.

– Ребят, а почему мы не покупаем телок? – рассудительно выдаю.

– У тебя какой-то жестокий настрой, – усмехается Мик.

– Но все-таки, – не унимаюсь. – Почему нам просто не пользоваться ими? Почему мы всегда паримся из-за отношений или типа того? – смотрю на Мика; его это точно касается.

– Хрен знает, – Вик, потерянно. – Наверное, хочется любви, ласки, нежности…

– Верности? – подмечаю я.

– Ну, да, – Мик говорит. – Девушка одного моего знакомого – Сереги, – была на той неделе найдена с четырьмя неграми в пентхаузе. Серегином, конечно. Залитая спермой так, что были видны только глаза. Верности…

– Всякое бывает, – махаю рукой.

– Это еще что, – вступает Рома. – Один мой приятель – не большой человек, но хороший, – снял тут телку в клубе. Не помню, в каком. Не суть. Где-то ближе к окраине. Смачно ее описывал – брюлики там всякие, короткое черное платье. Ну, и она вся из себя такая прикольная. Ну, слово за слово, и она уже у него дома, и он ее вовсю потчует ночь. Проснулся с ней утром, все круто. А потом, каким-то путями он узнает, что она работает – угадайте, где? В Макдональдсе! Она стоит на сраной кассе и моет сраные туалеты. И он это трахал!

– Наверное, еще и отлизал, – Мик, с омерзением.

– Была у него раньше такая слабость, – смеется Рома.

– Но такую выгодно брать замуж, – замечает Вик. – Уборщицу. С вечера ты ее выебал, с утра она у тебя убралась и ушла продавать гамбургеры.

Все смеются, и даже я не могу удержаться. Действительно, забавно. Не самый смешной рассказ, не уморительный, но забавный.

– А вот зачем тебе твоя китаянка? – спрашивает Мика Вик. – Кстати.

– Ну, блин, – Мик мнется. – Для разнообразия.

– А твой батя не против этой темы? – Вик.

– А, думаешь, он знает? – усмехается Мик. – Он еще тот фашист. Давно бы мне кое-что отрезал, если бы узнал об этом.

– Ну, а ты-то прикалываешься с этого? – спрашиваю, в свою очередь.

– Ребят, но Наташа просто ебнутая. С ней трудно. Мне нужна разрядка. И она кое в чем мне отказывает, – рассуждает Мик.

– Например, – Вик; с оживленным интересом.

– Ну, например, кончать в зад или на лицо. Боится залететь, – вздыхает Мик.

– С лица? – Вик.

– Ну, ты понял, – разводит руками Мик.

– А вы в курсе, что с Митиным произошел несчастный случай? – замечает Женя.

– С тем самым, что уложил Колю-стритрейсера? – Мик.

– Ага, – кивает Женя. – Убился напрочь, катаясь по трассе в одиночку. Тормоза отказали. Наехал на камушек. Или типа того.

– Типа того, – смеется Вик.

– А Коля? – интересуюсь.

– Коля в коме, – говорит Мик. – Все так же.

Переводим разговор в сторону от секса и смертей.

Вик говорит, что скоро вернется в Мюнхен. Что ему совершенно не хочется этого. Что в Москве круто. Хотя и местами уныло. Что здесь лучше, чем в Европе. Свободнее.

Мик говорит, что хочет отправиться в круиз на яхте, которую ему весной подарит мать. Говорит, что сомневается – плыть по воде и причаливать к материкам или таскать с собой яхту по континентам. Я говорю, что второе слишком дорого и бессмысленно. Он говорит, что уже наэкономил на школьных обедах. Все смеются. Кроме меня. Я считаю время по секундам. Но иногда я сбиваюсь. Мысли. Течения. И когда я начинаю считать снова, это уже другое измерение. Квантовое или типа того.

Квантовые теории про наблюдения – бред собачий. Мы все равны перед временем. Но, быть может, я действительно существую в разных измерениях. Раз считаю разное время. Может, кто-то другой – другой «я», – знает ответ.

«Tears don’t mean you’re losing,

Everybody’s bruising,

Just be true to who you are!»

Но кто я?

Ночь глубока. Удивительно. Я тону во всем городе одновременно. Я полон беспокойства. Я не могу больше говорить ни с кем из тех, с кем разошелся полчаса назад. Сижу в лимузине, который везет меня по указанному адресу.

Здесь живет одна дама. Девочка по записи. В годах. Я даже знал когда-то, как ее зовут. Однажды пользовался ее услугами. Ей за сорок, мне кажется. Но у нее отлично подтянутое тело. Проститутка с услугами типа «поговорить по душам». Специалистка по всему, включая копро, мне кажется. Но только с ее стороны. И при этом удивительно утонченная.

Я хотел бы поговорить с ней. Сказать, как мне трудно сейчас. Сказать, что я кристально честен всегда, и что я не знаю, что такое быть честным. Сказать, что я сам разбил машину, и что это было случайностью. Можно ли казнить за случайность? Можно ли казнить преступников с раздвоением личности? Не знаю. Я бы казнил.

Рассказать, что мне на все плевать, и что я обо всем беспокоюсь. Меня все волнует. Но все слишком далеко от меня. Рассказать, что у меня есть все, и что у меня в руках только пустота.

Видеодомофон. Я приглашен.

– Хороший состоятельный мальчик пришел ко мне снова.

Киваю.

Жестом приглашает войти.

Давит изнутри черепа. Неважно. Я утомлен. Плюхаюсь в кресло. Она садится напротив.

Предлагает «пыль». Втягиваю немного. Самую малость. Боюсь, как бы не стало хуже. Но становится немного легче. Перекидываемся несколькими фразами. Понимаем друг друга верно. Хотя, нет – не совсем. Она думает, что мне легче, чем есть на самом деле.

Меня все раздражает. Раньше она меня успокаивала одним видом. Подтянутая, с парой-тройкой намеренно оставленных морщин. Нечто особенное, дорогое, добротное.

Ложусь на кровать. Она осторожно поглаживает меня. Успокаивает. Я хочу поговорить, и она предлагает выслушать меня. Что-то спрашивает. Я отвечаю коротко. С каждой секундой я все более раздражен. Собираю волю в кулак и настраиваюсь на расслабление.

Физический контакт становится чем-то нежелательным. Но ее руки уже ласкают мой понемногу встающий член. Что дальше?

После ряда манипуляций я все-таки кончаю, но без признаков оргазма.

Сижу на краю ее кровати. Разговор не задается. Я не могу ничего сказать. Хотя и хотел бы. Меня накрывает потрясающая, титаническая волна усталости.

– Как ты себя чувствуешь?

– Отрешенно. Подавленно, – не стесняюсь.

– Это пройдет.

Смешок. Мой.

– Откуда ты знаешь?

– Личный опыт, – вздыхает; деловито.

– Какое отношение твой опыт может иметь ко мне?

– Мы похожи. Серьезно.

– Как две капли, – качаю головой.

– Мы оба не там, где нам следует быть.

Молчу. Даю продолжить.

– И не с теми, с кем следует.

– Я на месте. Я в порядке, – злобно бормочу.

– Оставайся хорошим мальчиком, – вздыхает снова. – Ты мне таким нравишься. Может, это и не ты. Но мне ты таким нравишься.

Поглаживает себя по ноге.

Киваю.

Я на улице. Холодный ветер пронзает меня насквозь. Я – как то дерево на лужайке. Обветшалое. Пропитанное влагой. Лишенное листьев. Обездоленное. Или я – как ветер. Мне можно все. Но что нужно?

Мне нужно было поговорить с ней, но она теперь не со мной. Завтра что-то будет. Мне нужно что-то сказать. Рассказать, что мне на все плевать, и что я обо всем беспокоюсь.

Она захочет услышать и понять услышанное.

Но у меня не будет ни того, ни другого.

Но что нужно мне?

Ставлю запись на паузу. Выключаю экран.

Приехала Катя. Ключи падают на стойку в прихожей.

Она приходит в комнату и говорит «Привет». Я стою и смотрю на нее. Здороваюсь. Она сразу начинает рассказывать, как все круто и прочее, прочее. Что из этого мне нужно?

Она не подходит ближе, словно ощущая ту стену отрешенности, что я выстроил и по-быстрому установил. Болтает. Я киваю. В какой-то момент, она начинает спрашивать прямо. Я складываю руки на груди. Так понятнее, мне кажется.

– Ты обиделся?

– Нет, – отрицательно мотаю головой.

– Послушай, ты сам спровоцировал меня. Все это твое нытье… – вздыхает, складывает ладони, сцепляет пальцы в замок. – Ну, что я должна была сделать?