Текст книги "Меч в терновом венце"

Автор книги: Иван Савин

 
Мы с тобой врагами не добиты,
Но в тупик глухой заведены,
Два обломка королевской свиты,
Короля трагической страны.
 
 
Подвиг – это миг самозабвенья,
Огненный полет в ночную высь.
Клятву долголетнего терпенья
Мы с тобою выполнить взялись.
 
 
Жизнь диктует новые законы,
Вожаки кричат: «Не отставай!»
Но перед отцовскою иконой
Огонек зажечь не забывай.
 
 
Никому нас не переупрямить,
Жизнь борьбой неравною полна.
В эти дни сожжем о прошлом память,
Чтоб не помешала нам она!
 
 
Чтоб душа слезой не растекалась,
В мусорную яму сволоку
Нашу эмигрантскую усталость,
Нашу эмигрантскую тоску.
 

 
Россия? Ты еще жива?
В цвету черемуховом ты ли?..
Зимой, наверно, на дрова
Мою черемуху срубили…
 
 
Мужчины будут по-мужски
Решать мудреную задачу.
А я в цепях немой тоски
Молюсь и жалуюсь, и плачу.
 
 
Россия? Ты еще жива?
Ты новой ждешь войны и крови?
На помощь звать? Но где слова?
И есть ли нынче сила в слове?..
 
 
Неправда! Ты не умерла,
Хоть и подрублена под корень,
С душой Двуглавого Орла,
Который грозам непокорен!
 
 
Ты – вся в огне и вся в цвету,
И ты ни в чем не виновата.
Лелеешь новую мечту —
И громового ждешь раската.
 
 
Детьми замученная мать!
И мы обречены судьбою
Тебя любить и понимать,
И плакать горько над тобою.
 
 
Какое счастье русским быть!
Какая тяжесть быть им ныне…
В России горько стало жить,
А без России мы… в пустыне.
 

Русскому Обще-Воинскому Союзу посвящаю

 
Переберу рукой взволнованной
Страницы прошлых ярких дней,
И встанет Русь, в броню закована,
В красе воинственной своей!
 
 
Сегодня вспомним мы нечаянно
Имен и дел великих ряд…
И в красоте своей отчаянной
Набег Аскольда на Царьград!
 
 
Впервые стал Царьград добычею.
И первые Аскольд и Дир
Мечами звонкими и кличами
О русских известили мир!
 
 
А Святослав с дружиной верною
Прославил Новгородский край.
Его отвагу беспримерную
Узнали Волга и Дунай.
 
 
А битва на Неве со шведами,
Где Александр пресветлый вновь
Украсил Русь своей победою
И пролил вражескую кровь.
 
 
И Куликово поле знаем мы,
Где Дмитрия Донского рать
Разбила полчища Мамаевы.
Привычным стало – побеждать!
 
 
На небе сумерками поздними
Расскажет алая заря
Нам про Царя Ивана Грозного,
В России первого Царя.
 
 
Конь Грозного чертил подковами
Победы радужную грань…
Пред покорителями новыми
Склонилась буйная Казань.
 
 
Восток далекой снежной тайною
Манил вечернюю зарю…
Отдал Ермак Сибирь бескрайнюю
В подарок Грозному Царю.
 
 
А дальше бой, воспетый Пушкиным,
И мне ли петь после него?
И не Полтавскими ли пушками
Гремело эхо над Невой?
 
 
А дни Суворова, которыми
Костры победы зажжены
Над безграничными просторами
Моей прославленной страны!
 
 
Пускай враги от злобы хмурятся,
Мы духом были велики —
И по Парижским ярким улицам
Наш Царь провел свои полки!
 
 
Забуду нынешнее горе я,
Мне ясен наш грядущий путь:
Нельзя страну с такой историей
Ни задушить, ни зачеркнуть!
 
 
Потомки славных тех воителей
Вдали от родины своей
Заслужат лавры победителей
На рубеже грядущих дней.
 

 
О маленьких детях Великой страны,
Которые сказкам и елкам верны.
 
 
От маминой нежной и милой руки
На елке зеленой зажглись огоньки…
 
 
А где-то далёко большая страна,
И снегом и кровью покрыта она.
 
 
И, может быть, встанет она из крови
От детской молитвы и детской любви.
 
 
Мы тоже похожи с тобой на детей,
Все ждем из России хороших вестей.
 
 
И с детской улыбкой смотрю я туда,
Где сердце осталось в плену навсегда.
 
 
Зеленая елка напомнила мне
О грозной, о темной, о милой стране.
 
 
О снежном, холодном, великом пути,
Которым должны мы к победе идти.
 
 
В Рождественский вечер запела метель:
Победа… Россия… великая цель!..
 
 
Для этой прекрасной и грозной страны
И люди великие духом нужны.
 
 
Пускай по России промчит ураган —
На крыльях горячих погибель врагам!
 
 
Да будет, как воздух и хлеб и вода,
Для русских Россия – Россией всегда!
 

 
Да, жизнь за плечами большая…
И в трепетном зареве дней
Я многим на свете мешаю
И жизнью, и песней своей.
 
 
И часто над книгой склоняясь,
Я что-то родное ищу,
И жизнью чужой восхищаясь,
Над гибелью чьей-то грущу.
 
 
А ночью, при свете лампады,
Учусь я прощать и жалеть.
Мне многого в жизни не надо,
Но сделать бы что-то успеть.
 
 
Поет за стеною соседка
О жизни, о счастье, о нас,
О том, что встречаются редко
Хорошие люди сейчас.
 
 
И строем чужие солдаты
По улице гулко идут.
И так же, как наши когда-то,
Солдатские песни поют.
 
 
А в небе далеком, бесстрастном
В собор на молитву зовут.
По звездам – по камешкам ясным —
Ко всенощной души идут.
 

 
Копыта цокали о камень…
Нас двое в мире – конь и я.
А там, в пространстве за хребтами,
Темнеет родина моя.
 
 
Скала вздымалась над тропою,
А ширина тропы – в аршин.
Отчаянья копье тупое
Коснулось дрогнувшей души…
 
 
Печальный сумрак над Алтаем
Раскинул трауром вуаль.
Мой конь родной, мы погибаем!
Себя не жаль – коня мне жаль.
 
 
Из-под копыт сорвался камень,
И грохот камня, словно взрыв.
Мой умный конь прядет ушами,
Косится глазом на обрыв.
 
 
Здесь где-то замок Черномора,
Людмилу здесь искал Руслан…
Тропинка уже, круче горы,
Ползет из пропасти туман.
 
 
Там за хребтами – Беловодье,
Край Божьей русской красоты…
Нет, я не выпущу поводья!
Мой конь, не поскользнешься ты!
 

1

 
Это было в восставшей России,
В алом зареве огненных дней,
Когда слепли свои и чужие —
Кто от слез, кто от ярких огней.
 
 
Когда пули летали, как мухи,
И привычным стал трепетный страх.
Когда выли в селеньях старухи
И Антихриста ждали на днях…
 
 
Пули пчелами песенки пели,
Люди кланялись низенько им.
Вот тогда кто-то в серой шинели
Был таким молодым-молодым…
 
 
Молодежь – беззаботные люди,
Молодому – всегда хорошо!
Повстречался под грохот орудий,
А под залпы винтовок ушел…
 
 
Сколько вас, черноглазых девчонок,
Сколько вас, белокурых принцесс,
Закрутил полюбовный бесенок,
Поцелуевый ласковый бес!
 
 
Где-то красным знамена пылали,
Там трехцветные флаги вились…
Но в Одессе, в Москве, на Урале
Рядом с гибелью пенилась жизнь!
 
 
Кто-то жег, кто-то вешал и резал…
Ах, когда же кошмару конец?
Ведь не выжечь каленым железом
Жажду счастья из юных сердец!
 
 
Сколько, сколько невест черноглазых,
Сколько вас, синеоких, теперь —
Не увидевших счастья ни разу,
Но оплакавших горечь потерь…
 
 
Гильотина с кровавою свитой,
Как жесток твой карающий нож!
Как убийственны списки убитых,
Где вдруг милое имя найдешь…
 

2

 
Наши матери влюблялись при луне,
Вместе слушали с любимым соловья…
Твой возлюбленный в шинели, на коне,
Среди крови гаснет молодость твоя…
 
 
Не жених ли твой под Харьковом погиб?
На носилках там не твой ли без ноги?
Сероглазая моя, ведь это твой
Комиссарами расстрелян под Москвой?
 
 
Молодого мужа, вырвавши из рук,
Растерзала разъяренная толпа…
А у той на юге где-то милый друг
Под буденовскими шашками упал…
 
 
Сколько их, считавших долгие года,
Не дождавшихся любимых никогда…
Белокурых, русокудрых, молодых…
Кто считал ваши печальные ряды?
 
 
Тяжко каждой, если милый друг убит.
Участь горькая для всех для нас одна.
Одинаково заплакали навзрыд
С комиссаршей офицерская жена…
 
 
Наши матери влюблялись при луне,
Обручались под распевы соловья.
А как мы любили, пусть расскажет мне
Искалеченная молодость твоя!
 

3

 
Встретились на вокзале —
Кто-то нас познакомил.
Мало мы слов сказали,
Многое взгляд запомнил.
 
 
Несколько встреч коротких.
Сердце тревогу било…
Дрогнули нежные нотки
В голосе его милом.
 
 
В грохоте эвакуаций
Гасли нежные нотки.
Нам суждено расстаться,
Час наш такой короткий…
 
 
Все-таки мы успели,
Все-таки мы сказали
Все, что сказать хотели,
В грохоте… на вокзале.
 
 
Нежные перезвоны
В каждом ласковом слове…
Как тяжело влюбленным
В годы борьбы и крови!
 
 
Крики кругом: «Свобода!»
Мне свободы не надо.
Годы ждала его, годы…
Медленно гасла радость…
 
 
И, наконец, узнала:
Нету его на свете…
Камнем наземь упала…
Плач мой разносить ветер…
 

4

 
Завесу былого откроем
И видим: в горящей стране
Идут рука об руку трое —
Война и разлука, и… смерть!
 
 
Под залпы, под грохот орудий,
Сквозь черный удушливый дым —
Проходят, как грозные судьи,
Тоскующих женщин ряды.
 
 
Не надо свободы и славы —
Мы созданы, чтобы любить…
Отдайте нам светлое право
Любить и любимыми быть!
 

1

 
Люди нынче измельчали.
Скучно Музе меж людьми…
Уходи от злой печали
И меня с собой возьми.
И от этой серой пыли,
От ненужной суеты
Ты уходишь? Не в скиты ли?
Полно, где теперь скиты?!
Удивленные, большие
Глянут очи на меня.
Кто ты? Тихая Россия?
Или молодость моя?
Потайной из рая дверцей
Вдруг выходит Гумилев,
С большевицкой пулей в сердце,
Беспощаден и суров.
Гневом-горечью сгорая,
Потемнее выбрав ночь,
Он ушел тайком из рая,
Чтобы родине помочь.
У него ли за плечами
Блещут светом два крыла?
О душе его ночами
Пели гимн колокола…
На геройство не готова,
Но за боль моей любви —
Светлой смертью Гумилева
И меня благослови!
 

2

 
Откуда покорность эта,
Откуда эта любовь?
Расстрелянного поэта
Недавно брызнула кровь…
И снова сдвинула брови:
Певец над певцами, князь!
И, вспомнив о Гумилеве,
Я снова злобой зажглась.
Недавнюю эту рану
Рукой на груди зажму.
Кого обвинять я стану?
Кого «прощу и пойму»?
Тащить в подвал на расправу
Свою небесную весть,
Свою высокую славу,
Свою народную честь!..
И чья-то тупая морда
Направила свой наган
В него, идущего твердо,
Не сгорбившего свой стан.
За воина и поэта,
Чей взор орлиный был горд,
Расстрелять бы в ту ночь, до рассвета,
Сотню безумных морд!
 

 
«Золотое озеро» на Алтае,
Горы гордо высятся над тайгою —
Это моя родина золотая,
Это мое самое дорогое!
 
 
Дым полоской стелется над лог а ми,
Юрты островерхие дышат дымом.
Солнышко над конскими табунами…
Радостно рассказывать о любимом!
 
 
Кланяюсь ползущему с гор туману,
Издали сиреневым дальним скалам,
Буйному, сердитому Чолышману! [10]10
  Чолышман – река на Алтае.


[Закрыть]
Их красу я памятью отыскала.
 
 
Чу! Гремит молитвенно старый бубен.
Там Ульгеню молятся, там камлают.
«Мы вас, духи горные, чтим и любим!» —
Голоса гортанные призывают.
 
 
В вечном одиночестве дремлют горы,
Грезят кедры древние-в лунном свете.
Это все увижу я, но не скоро…
Жизнь моя летящая, вихорь-ветер!
 
 
В небе ястреб плавает одиноко,
В сторону кидаются птичьи стайки…
Шлю с улыбкой ласковой издалёка
Дар Ульгеню песенный от алтайки!
 

 
Пылала Русская Держава…
Пожар полмира озарял!
Но не погибла наша слава
И стяг трехцветный не упал.
 
 
Мы унесли его оттуда
И никому не отдадим.
Как честь свою, как веру в чудо,
Мы знамя русское храним!
 
 
Героям солнце светит в очи.
Пути иные. Цель – одна.
Пускай у храбрых жизнь короче,
Им слава вечная дана.
 
 
Взглянув на пройденные тропы
Вспомянем прадедов сейчас:
Пол-Азии и пол-Европы
Отвоевали вы для нас!
 
 
Страна родная, край любимый,
Должны мы жизнь свою отдать,
Чтоб вновь Великой Неделимой
Державой ты могла бы стать!
 

 
Лежит распластанный бессильно на снегу,
Покинутый на поругание врагу.
Он другу, волочась за ним в пыли,
Хрипел моляще: «Ради Бога, пристрели!»
 
 
Но друг ушел, не пожелав добить
Того, с которым он привык делить
Опасности, тревоги и труды,
Сухарь солдатский и глоток воды.
 
 
Сказал: «Мы всё делили пополам,
Но пулю смертную тебе я, друг, не дам».
И он, распластанный, остался на снегу,
Покинутый на поругание врагу…
 
 
Настала ночь. Был стон его слабей,
В бреду шептал: «Добей меня!.. Добей!»
И вот, рожденные в полях чужой земли,
К нему враги надменно подошли.
 
 
И резкость слов чужого языка
Сознание прояснила слегка.
Но в этот миг блеснул над грудью штык…
Тупая боль… Короткий слабый крик!
 
 
Он вновь один. Затих и стон, и бред.
И никого на мертвом поле нет…
А от друзей был пушечный салют:
«Мы знали, что враги тебя добьют!»
 
 
А он уже летел в тот милый край,
Где Бог построил мученикам рай.
Он был в стране, где нет земных голгоф,
Где ненависти нет и нет врагов.
 

 
Будь спокоен и весел сегодня,
Кинь заботу о завтрашнем дне.
Не грусти, что по воле Господней
Ты один на чужой стороне.
Здесь мерцает зеленая елка
Нежным светом грустящих огней;
И пластинка скользит под иголкой
У виктролы поющей моей.
Не тоскуй же, не надо, послушай,
Не один ты, нас много таких…
Злобный ветер обжег наши души
И на время как будто затих.
Если враг человек человеку,
То пристанище тихое – Бог!
Видишь, ветер двадцатого века
Потушить нашу елку не смог.
Значит, есть еще правда на свете,
Если праздник святой не забыт!
Пусть в сердцах ваших, русские дети,
Негасимая елка горит!
В этот вечер поймем и поверим,
Что теперь мы с тобой не одни,
Что Господь нам воздаст за потери
И за горькие, слезные дни.
Светит русская елка в Китае.
Ты спросил: «А в Россию когда?»
Я ушедшие дни не считаю,
Потому что еще молода.
Моя молодость пламенно верит:
Близок день тот счастливый и год,
Когда Бог за тоску и потери
Нам на родине елку зажжет!
 

 
По ночам я о многом думаю,
На подушку слезы роняю,
Но маленькую личную беду мою
К общей не приравняю.
 
 
На чужбину шквалом отброшены,
Оглушенные гулким громом,
Раскатились мы, как горошины,
В поле чуждом и незнакомом.
 
 
Не люблю я запаха ладана,
Рано петь по нас панихиду,
Будет день: нежданно-негаданно
Отомстим за нашу обиду!
 
 
Не за ссылку за нашу дальнюю,
Не за горечь отдельной драмы —
За обиду национальную,
За поруганные наши храмы!
 
 
За все то, что русскому дорого,
Что для сердца русского свято, —
Отомстим мы жестоко ворогу
В грозный год Великой расплаты!
 

Наташе Г.

 
За морем (для сердца друга близко)
Помню, что живет уж много дней
Девушка Наташа в Сан-Франциско,
Далеко от родины своей.
 
 
Белокуры спутанные косы,
В сердце – нежность, удаль и гроза!
И неразрешимые вопросы
Затаили синие глаза.
 
 
Заклинаю старой дружбой нашей:
Помни среди чуждой красоты,
Что в России чужеземных краше
Во полях лазоревы цветы.
 
 
Города на свете есть другие.
В Сан-Франциско, вот уж скоро год,
Девушка, рожденная в России,
В небоскребе каменном живет.
 
 
Где б ты ни жила, навеки наша.
Знаешь ли, на что похожа ты?
Имя твое нежное – Наташа —
Во полях лазоревы цветы.
 

 
Не осталось ни тропинки, ни следа
От ушедших в неизвестность навсегда.
Были. Жили. И куда-то все ушли
От любимых, от друзей и от земли.
 
 
А поля-то, как и раньше, зелены,
А леса стоят дремучи и темны.
Там, где были староверские скиты,
Нынче травы да лазоревы цветы.
 
 
Там по тракту в день весенний голубой
Проводили осужденных за разбой;
Там девчонка из медвежьего угла
Достоевскому копеечку дала.
 
 
Край, где люди по-хорошему просты,
Где размашисты двуперстные кресты,
Где умели и в молитвах, и в бою
Славить родину великую свою.
 
 
Только камушки остались от святынь,
И поля покрыла горькая полынь;
Но по-прежнему чиста и хороша
Светлой жалостью российская душа.
 
 
Помнишь, девочка безвестного села,
Как ты грошик Достоевскому дала?
Но едва ли ты, родная, сознаешь,
Что Господь тебя спасет за этот грош!
 

 
Утомленная долгой борьбою,
Боль и страх от врагов затая,
Как щитом, я укроюсь Тобою,
Православная вера моя!
И во мраке глухом преисподней,
И в просторах безбожной страны
Осененная волей Господней
Не погибнет душа без вины.
Я упасть под мечом иноверца
И сгореть на костре не боюсь
За Христово пронзенное сердце —
За тебя, Православная Русь!
 

 
Вставала затемно со свечкой.
Был слышен кашель за стеной.
Шла умываться на крылечко,
Где умывальник жестяной.
 
 
А под навесом, в полумраке,
Где кони хрумкали овес,
Чужие лаяли собаки
И пахло дегтем от колес.
 
 
Сейчас поедем. Мимо пашни,
Там, где под взрыхленной землей
Лежит мужицкий труд всегдашний
И клад наш русский золотой.
 
 
За синеватой дымкой – горы:
Алтай, утесы, снег и даль.
Мои знакомые просторы,
Моя знакомая печаль.
 
 
Блистает куполом церковным
Вдали какое-то село…
Опять меня к родным и кровным
Живое сердце увело!
 
 
И здесь, в чужом холодном мире,
Вдруг, не сдержавшись, закричу:
«Эй, далеко ли до Сибири?
Гони, ямщик! Домой хочу!»
 

 
Во вражеский лагерь не каждый пойдет,
Не каждый рискнет головой.
Не знает он, встретит ли солнца восход
И будет ли завтра живой.
 
 
Орлиную душу свою он понес
На крыльях отваги в борьбу,
Ушел он в страну громыхающих гроз
Испытывать жизнь и судьбу.
 
 
А если вернется, то скоро опять
На подвиг отправится он.
А женское дело – молиться и ждать,
Склоняясь над шелком знамен.
 
 
Скрипят под иглою тугие шелка.
Три буквы и крест на шелках.
Пусть будет винтовка верна и легка
В его молодецких руках.
 
 
За карие очи, что смотрят во тьму,
За руки, которые мстят,
Молюсь я. Дай, Боже, удачи ему,
И пусть он вернется назад!
 

 
Родина, к Тебе прийти нельзя…
Знаю, у границы встретит стража:
Твой тюремщик, пулей мне грозя,
О любви к Тебе не спросит даже.
 
 
Будут снова арест и тюрьма.
От душевной боли изнывая,
В одиночку я сойду с ума,
Каждый вечер смерти ожидая.
 
 
Отчего ж, при мысли о Тебе
В сердце столько гордости-отваги?
И стихами о Твоей судьбе
Я мечтаю вслух и на бумаге?
 
 
Родина, к тебе нельзя прийти…
Я в слезах протягиваю руки
И клянусь учиться и расти,
И любить, любить тебя в разлуке.
 
 
О России младшим говорю,
Начиная: «В некотором царстве…»
Вам мечту суровую дарю
О могучем Русском Государстве!
 
 
Пусть придет строитель и герой,
Как пришел Великий Петр когда-то!
Родина… навеки мы с тобой
Связаны таинственно и свято…
 

 
В Иркутске, в сквере, около вокзала,
Я на скамье садовой ночевала,
Да не одну, а двадцать пять ночей…
Бежала я от предстоящей муки.
Фальшивый паспорт обжигал мне руки,
Глаза слепил блеск вражеских мечей.
 
 
А в Ангаре, в ее зеленых водах,
Сверкали слезы моего народа,
И берег окровавленный вздыхал…
И, взглядом утонув в зеленой мути,
Мечтала я о трепетной минуте,
Когда вскипит, грозя, девятый вал!
 
 
Но шли в остроконечных шлемах люди…
И я терялась… может быть, не будет?
Победа, как и солнце, далека…
И мне хотелось вместо дум о мести,
С моим народом гибнуть, гибнуть вместе —
За кровь, за вздох, за душу Колчака.
 
 
Я отыскала ту святую гору,
Где смерти в очи он взглянул спокойным взором,
Где муку принял он за свой народ…
В тот час я верила: Россия будет снова,
Пусть только Унгерн скажет властно и сурово
Своим полкам призывное «Вперед!»
 
 
Об Унгерне ползли глухие слухи;
Но красный командарм, товарищ Блюхер,
Грозил в Чите железным кулаком!
Кругом в остроконечных шлемах люди,
И я средь них, с моей мечтой о чуде,
А рядом – синеглазый военком…
 
 
Слова любви? Не слушаю, не надо!
Ведь между нами жуткая преграда —
За гибель Родины в душе пылает месть…
Но вот взмахнули крылья злого рока!
Рассеяны защитники Владивостока…
Последняя ошеломляющая весть…
 
 
Потом… все было тускло и бесцветно…
Все эти годы с верой беззаветной
Я чуда, только чуда – жду!
Не я одна, а все мы много весен
Зовем и молим, требуем и просим:
Когда? Не в этом ли году?
 
 
Я чувствую, что многие устали…
И будто бы кинжал дамасской стали
Пронзила душу мне тоска…
Ах, лучше бы нам всем на поле чести
Погибнуть бы тогда, с другими вместе —
За кровь, за вздох, за душу Колчака!
 

 
Вдруг снова солнце в душу брызнуло!
Погибла Родина? О, нет!
Над красной похоронной тризною
Смеется воин! И… поэт.
 
 
Ни перед кем не склоним голову!
Для нас не кончена игра:
Россия даст еще Суворова
И даст еще Царя Петра!
 

 
Не пленница и не рабыня,
Но каждый час и каждый год
Я от рожденья и доныне —
Твоя, великий мой народ!
 
 
Русь, о тебе вдали тоскую,
Любовью кровною люблю,
На веки вечные родную,
На веки вечные мою!
 
 
И в грохоте чужих историй
Твоя история близка.
Твое-мое и наше горе.
Твоя-моя – одна тоска…
 
 
И в ненависти не одна я:
Мой дух в холодной тьме узрел,
Как отдает моя родная
Своих героев на расстрел…
 
 
Национальные герои
Прославят родину мою.
Им вечный памятник построю
И цоколь песней обовью!
 

 
Что для нас грохочущие войны?
Марсом озарен наш темный путь.
Паника! А мы с тобой спокойны,
Только усмехаемся чуть-чуть.
 
 
Но и улыбаемся мы строго,
И в улыбках мудрость и печаль.
Мы с тобою потеряли много.
Головы остались… их не жаль!
 
 
И войны бояться мы не будем,
Хуже нам не может быть теперь.
Родину утратившие люди
Не страшатся горестных потерь.
 
 
Будем равнодушно жить, как жили,
Не нужны пока мы никому.
Слава Богу, близких схоронили!
В эти годы легче одному…
 
 
Мертвому спокойнее в могиле.
Да и нам спокойнее за них.
Ведь не раз с тобой мы говорили,
Что жалеть приходится… живых!
 

 
Народ мой в неволе, в тоске изнемог…
Доколе, о Боже, доколе?
За дерзость и грех наказует нас Бог,
За дерзость и грех мы в неволе.
 
 
В ночи наш пожар полыхай до зари!
Слезами зальем ли мы горе?
А наши убитые нами Цари
Скорбят о великом позоре.
 
 
И русское горе, и горе мое
Руками сплету воедино.
А вырастет сын, я отцово копье
Отдам ненаглядному сыну.
 
 
Скажу я: похож на отца, ты, мой сын.
Борись, как и он, за Россию!
Будь воином храбрым, ты в поле один,
Коль с поля уходят другие.
 

 
Много было их, а не один…
Из болотных топей да трясин
При багровых отблесках зари
На Руси рождались бунтари.
 
 
Посвистом запугивал судьбу
Соловей-разбойник на дубу.
И купцов проезжих и бояр
Грабил по дорогам Кудеяр.
 
 
Пугачева шапка да кафтан
Долго в снах тревожили дворян.
Но другие были времена,
И другой была моя страна!
 
 
Не было плаксивых, жалких слов —
Был топор для бешеных голов!
Их палач за буйны кудри брал,
Над толпой с усмешкой подымал.
 
 
Нам теперь понятен этот смех —
Может быть, не всем и не для всех!
Я бы над казненным «Ильичем»
Усмехалась вместе с палачом.
 
 
И, с усмешкой вглядываясь в тьму,
Бунтаря-рабочего – пойму,
Соловья-разбойника – прощу.
Я других виновников ищу…
 
 
Ведь в стране святых монастырей
Нарождалось много бунтарей.
Ненавистней всех из них один:
Умствующий барин-дворянин.
 
 
Я б над дворянином «Ильичем»
Издевалась вместе с палачом.
Этот череп «павшего в борьбе»
Пепельницей сделала б себе!
 
 
Но ни топора, ни палача
Не нашлось у нас для «Ильича»…