Текст книги "Адмирал Сенявин"

Автор книги: Иван Фирсов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

Командиры одобрительно зашумели. Сенявин с гордостью всматривался в лица боевых товарищей, ставших близкими по духу и делу, преданных, понимающих его с полуслова. Адмирал сделал паузу и закончил:

– Блокаду начнем не откладывая, завтра с рассветом. Диспозицию получите у адъютанта. – Грейгу он поставил особую задачу: – Вам, Алексей Самуилович, завтра на рассвете идти с тремя кораблями к Тенедосу. Сделать разведку. Предложите капитуляцию коменданту крепости и дайте мне знать. А сейчас, господа, – Дмитрий Николаевич радушно улыбнулся, – прошу к столу отобедать по случаю начала турецкой кампании.

Первые же дни блокады проливов принесли успех. Тянувшиеся один за другим купеческие суда легко перехватывались дозорными кораблями, и через два дня поток их почти прекратился. Грейг донес, что комендант крепости отказался капитулировать. В крепости около двух тысяч гарнизона, нужна помощь. И она появилась спустя сутки у Тенедоса.

Оставив два корабля блокировать Дарданеллы, Сенявин с эскадрой подошел к острову.

На десятки километров протянулся он с востока на запад. С анатолийского берега в хорошую погоду ясно просматривались устилающие сплошь равнинную поверхность острова виноградники, чередующиеся с зелеными кущами роз. В северной части виднелись три горы, у подножия которых вдоль уреза воды высились крепостные стены. Немного поодаль от крепости, охраняя подступы к ней, в долине поднимались укрепления второй, небольшой крепостцы. Вдоль крепостных стен тянулись рвы и валы редута. Внизу у гор приютились небольшие поселения коренных островитян-греков. На острове была пресная вода.

На днях к Сенявину пришли с Корфу для усиления корабли «Уриил» и «Елена». По пути они встретили три корабля эскадры Дукворта, направлявшиеся на Мальту. По словам английских капитанов, эскадра Дукворта ушла в Александрию для обеспечения высадки большого десанта в Египет…

Корабли отдали якоря против крепостных стен, но за пределами досягаемости пушек. Прежде всего Сенявин послал в крепость парламентера.

– Скажите коменданту – мне надобно пристанище, вода и продовольствие. Ежели он не будет препятствовать в снабжении, мы его трогать не будем.

Через два часа шлюпка вернулась.

– Ага передал, что султан отрубит ему голову за это, а потому будет отбиваться «до самого нельзя».

Сенявин усмехнулся.

– Поглядим, сколь долго тебя хватит. Чай, Тенедос не Мавра и не Корфу.

Всю ночь на крепостных стенах тревожно метался пламень факелов. Ага выслал на побережье заставы и пикеты. «Но где русские высадятся? – мучительно размышлял он. – На севере или на юге? Что задумал их хитрый адмирал-паша?» Беспокойство аги росло еще и потому, что прежде схватываться с русскими ему не приходилось.

Едва рассвело, на крепость обрушился шквал корабельного огня – к крепости подошел большой русский корабль. Ага приказал отогнать корабль. Заговорили восемьдесят крепостных пушек.

Скоро прибежали гонцы с дальних пикетов. Первые сообщили: «Русские корабли подошли к берегу южнее крепости». Вторые передали: «Русские корабли у северного берега». Ага пришел в замешательство.

…Высадка началась в точно назначенное флагманом время. Южнее крепости высадились два батальона солдат, две роты моряков, отряд албанских стрелков и выгрузили полевые пушки.

Двумя колоннами, через горы и вдоль побережья, сбивая пикеты, двинулись они к крепости. Удары рассредоточенных колонн были стремительны. Около полудня Сенявин появился на позициях атакующего батальона полковника Подейского. Выслушав полковника, он неторопливо осмотрел окрестности.

– Разумею, надобно овладеть господствующей высотою. – Сенявин указал на гору перед крепостью.

Подейский послал ординарцев в роты. Через полтора часа турки покатились с горы, а русские с развернутыми знаменами, стройным фронтом, с громким «ура!» гнали их, открыв беглый огонь.

У форштадта – подкрепостного укрепления – турки остановились и, беспрерывно отстреливаясь, несколько раз яростно контратаковали. Накопив силы, сенявинцы штыковой атакой с двух направлений выбили неприятеля. Остатки их бежали в крепость. Из-за крепостных стен кое-где валил дым, вырывались языки пламени. Начались пожары. К вечеру перестрелка постепенно затихла.

Подейский доложил потери:

– Четыре убитых, ранено восемьдесят с лишком.

С «Рафаила» сообщили – двадцать бортовых пробоин, две ниже ватерлинии. По распоряжению Сенявина соорудили две батареи для обстрела крепости, но огонь не открывали. «Потери малые, у турок они намного больше, – раздумывал Сенявин, – участь крепости решена, смысла нет продолжать кровопролитие». Ему доложили, что в крепости сотни женщин и детей. Он подозвал адъютанта.

– Составьте коменданту капитуляцию. Укажите – крепость со всем оружием и припасами сдается полностью. Взамен обещаю всем жизнь, военным – личное оружие. Под честное слово не воевать с нами впредь – всех направляю на анатолийский берег.

На рассвете пленный турок передал капитуляцию коменданту.

– Ага просит на раздумье сутки, – доложил посланный. – В крепости сгорело немало построек, видимо, будут сдаваться.

Адмирал не мог терять много времени и сказал Подейскому:

– Федор Федорович, помогите аге побыстрей размышлять, прикажите перекрыть водопровод в крепости.

На следующее утро над крепостными стенами нехотя поднимались белые флаги. По обе стороны от ворот выстроились вооруженные ружьями стрелки и матросы.

Пушки на батареях и кораблях были заряжены, фитили курились.

Первым из крепости уныло вышел ага. Он поклонился Сенявину и, не глядя в глаза, протянул саблю. Сенявин взял ее и тут же возвратил. Цепочкой, один за другим, опустив головы, покидали крепость янычары. Они складывали перед строем флаги, бунчуки, мушкеты, ятаганы. Под руки и на носилках выводили и выносили раненых.

– Тысяча двести, – доложил Подейский, когда вышел последний солдат. Следом за солдатами, с головой закутавшись в паранджу, робко потянулись женщины. Некоторые из них вели за руку детишек. Вместе с детьми их оказалось больше четырехсот. Как и было условлено, всех пленных и женщин погрузили на суда и в тот же день перевезли на материк. Адмирал предложил уехать и жителям греческих селений, расположенных на острове, но те наотрез отказались.

Владение Тенедосом сделало сенявинскую эскадру полновластным хозяином в Эгейском море. И это вскоре ощутили в Константинополе. В городе началось недовольство, не хватало продовольствия. Султан Селим торопил капудан-пашу: «У нас двадцать три линейных корабля, двадцать фрегатов, шестьдесят корветов и других судов. Сколько можно прятаться от гяуров?» Саид-Али хорошо знал свой флот и гордился им: отменные корабли, храбрые матросы. «Но русские могут атаковать Константинополь из Босфора, он совсем рядом», – оправдывался он перед султаном.

Да, Черноморский флот мог атаковать. Но был не способен на это его командующий де Траверсе. Прежде, всю службу на Балтике, шаркал он по паркету петербургских особняков. Пять лет назад, вдруг, царь назначил его командовать флотом. Полтора года назад, одновременно с Сенявиным, получил он предписание – подготовить флот и десант на берега Босфора. Но вместо помощи Сенявину ловко отписывался в Петербург – нет того, нет другого, и все сходило ему с рук.

Траверсе всеми способами оттягивал и под любым предлогом уклонялся от встречи с турками. Французский эмигрант, без роду без племени, пользовался, однако, особым расположением и благосклонностью императора. Имея под рукой и корабли и верфи, базы и всякие ресурсы, маркиз за всю кампанию ни разу не приблизился к берегам противника.

И Сенявину, отрезанному от своих баз, предстояло самостоятельно, один на один, вступить в схватку с опытным и сильным противником.

Прежде чем отправиться на штурм крепости Тенедос, Сенявин вызвал командиров «Селафаила» и «Скорого» – Рожнова и Шельтинга.

– Вам начинать блокаду проливов. Крейсировать у входа в Дарданеллы у острова Мавра. – Он подвел их к карте. – Наблюдать так, чтобы ни одно судно не проскочило в проливы или оттуда в Архипелаг без осмотра.

Командиры ловили каждое слово адмирала. За многие месяцы они убедились, что он никогда не мелочится, распоряжается только всегда по главным, определяющим направлениям службы, оставляя простор для действий подчиненным.

– Старайтесь быть всегда под парусами, избегать дрейфа или якорной стоянки, тогда легко неприятеля настигнете…

Не прошло и двух недель, как турки забеспокоились. Без продовольствия и боевых припасов долго не протянешь. Попытались направлять лодки на материк через Саросский залив, но и там перехватывали их сенявинские дозоры.

Шли недели. В Константинополе роптали уже не только на базарах и в кофейнях. В серале то и дело министры двора искоса поглядывали на адмиралов и презрительно шептались у них за спинами.

Начали роптать янычары…

Султан Селим понимал, что, не будь базы на Тенедосе, сенявинской эскадре пришлось бы туго…

– Начни с Тенедоса, – торопил Селим капудан-пашу, – изгнав оттуда неверных, мы лишим их опоры в Архипелаге, и они уберутся сами, подобру-поздорову.

На анатолийский берег неподалеку от Тенедоса потянулись отряды янычар. Темными ночами вдоль берега туда проскальзывали юркие турецкие каюки.

Обладание островом дало Сенявину не только базу. Большинство коренного населения острова составляли греки.

«Начальники островов Идро, Специи и других ближайших с восторгом и редкою готовностью предложили свои услуги. По взятии Тенедоса, со всех прочих островов, независимые Майноты, Сулиоты, а потом жители Морей и древней Аттики предложили собрать корпус войск, словом, вся Греция воспрянула и готова была при помощи нашей освободиться от ига неволи: но Адмирал, действуя осторожно, отклонил сие усердие до времени», – приметил мичман Броневский[69]69
  См. Броневский В. Записки морского офицера, в продолжении кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год. СПб, 1818.


[Закрыть]. Сенявин действовал мудро, он смотрел в будущее – грекам рано или поздно придется жить с турками, и нельзя допустить их жестокой, кровавой мести. Но Сенявин охотно принял помощь корсарских греческих судов и привлек их для крейсерства и блокады вдоль побережья не только Архипелага, но и в Средиземном море, вплоть до Венеции.

Победы русской эскадры отозвались эхом на далеком берегу Африки. Тунисцы, алжирцы, марокканцы спешили отказаться от союза с султанской Портой.

Успехи Сенявина стали опасными для турок и на сухопутном фронте. Тем временем в Константинополе забеспокоились не только подданные султана.

В далекую Далмацию, генералу Мармону, полетело срочное и тревожное письмо французского посла в Константинополе:

«Взятие острова Тенедоса русскими и движение сербов, которые, кажется, намерены присоединиться к армии Михельсона, внушают Порте живейшее беспокойство. Я только что отправил курьера к князю Талейрану, чтобы уведомить его о настоящем положении этой империи и необходимости немедленно ей помочь».

Блокада ужесточалась, но капудан-паша из проливов пока не высовывался. Тогда Сенявин пошел на хитрость – задумал выманить турок из Дарданелл.

Узнав в середине марта, что турецкий флот сосредоточился у выхода из проливов, Сенявин решил Грейга с кораблем «Ретвизан», фрегатом «Венус» и еще одним судном отправить в Салоники.

– Главная цель вашего похода – обмануть турок, показаться им беспечными и ослабленными, – напутствовал флагман Грейга перед уходом.

То ли капудан-паша смутно догадывался о замыслах русского адмирала, то ли попросту трусил, но так или иначе Саид-Али по-прежнему отсиживался в проливах. Но выйти ему все же пришлось – столица голодала.

В середине апреля Сенявину доложили:

«Турецкая эскадра показалась в проливе и встала на якорь под береговыми батареями».

Сенявин обрадовался. Больше месяца он всячески выманивал турок из проливов, отсылая часть кораблей к Греции и удаляясь сам от Тенедоса. Он жаждал сразиться с турками на море.

Разведка докладывала ему, что противник готовится штурмовать Тенедос. Было заметно, как на анатолийском берегу собирались войска.

Как-то в дозоре на «Гекторе» Броневский разглядел среди турок несколько французских офицеров. Сенявину подтвердили пленные с захваченной шебеки – французы помогают готовить десант на Тенедос…

«И чего они трусят? – думал Сенявин, майским утром рассматривая в подзорную трубу эскадру Саида-Али. – Корабли у них большие, орудиями штук на четыреста превосходят нас, ан нет, и тут боятся».

На рассвете 10 мая 1807 года он встал рано. Солнце еще не взошло. Дул легкий северо-западный ветер. С правого борта вдали, милях в десяти, маячила на якорях турецкая эскадра и не думала двигаться, хотя ветер давал ей полное преимущество в маневре.

«Пора действовать при любом ветре, иначе турки могут удрать».

– Передать по линии – командирам прибыть на флагман, – приказал Сенявин вахтенному начальнику.

Все собрались еще до подъема флага. Выжидающе смотрели на адмирала – в такой ранний час по пустякам не тревожат.

– Саид-Али, – начал Сенявин, – в сражение ввязываться и не думает. Того и гляди скроется в проливах, не сыщем тогда. Посему, – флагман сделал паузу, обвел всех взглядом, – нынче мы атакуем неприятеля. После полудня ветер обычно заходит к югу, и нам будет атаковать сподручно. В линию баталии строиться по моему сигналу. Ветер может послабеть, поэтому атаковать предписываю по способности. – Сенявин вышел из-за стола и медленно прошелся по каюте, остановился против командира «Венус».

– Вам, Развозов, взять под команду отряд корсарских судов. Атаковать неприятеля по моему сигналу. Ежели сигнала не последует, нападайте самостоятельно.

К полудню ветер усилился и несколько отклонился к западу, а потом к югу. Команды как раз успели пообедать.

С первой послеполуденной склянкой на флагмане запестрели флаги, последовательно обозначающие сигналы: «Возможно скорее сняться с якоря, построиться в линию баталии».

Заметив движение русских кораблей, турки лихорадочно снимались с якорей, спешили уйти к Дарданеллам под укрытие береговых батарей.

Ветер, как нарочно, начал стихать. Сенявин распорядился поставить все возможные паруса. На ноках рей крыльями вспорхнули распущенные лиселя, но ходу они почти не прибавили. Ветер продолжал стихать. Сенявин вышел на ют. Вслед за флагманом «Твердым» удерживал равнение «Скорый», остальные корабли из-за безветрия вышли из строя. Турецкая эскадра тоже дрейфовала.

Солнце уже клонилось к закату, с запада наконец-то потянул легкий ветер. Саид-Али поспешно уходил к проливу. Турецкие корабли нарушили строй. Один из них замешкался и отстал. Этого было достаточно командиру «Венус». Быстроходный фрегат шел головным и, лавируя, медленно, но верно догонял турецкий корабль. До его раззолоченной кормы оставалось не более кабельтова. Артиллерийская тревога была сыграна на фрегате сразу после обеда, и уже несколько часов артиллеристы несли вахту у заряженных орудий…

– Открыть залповый огонь орудиями левого борта всех батарейных деков! – скомандовал Развозов старшему офицеру.

Не прошло и минуты, как «Венус» вдруг вздрогнула, будто просыпаясь от спячки, левый борт ощетинился сверкающими молниями, вслед за ними грохот десятков орудий разорвал тишину, висевшую над морем. Дарданелльское сражение началось.

На втором батарейном деке капрал Родионов, нагнувшись, смотрел через распахнутый полупорт. Увидев всплески ядер под самой кормой турка, задорно прокричал:

– Заряжай! Выше по клину меть! Товьсь! – Петр подбежал к орудию, прищурил глаз, помогая канониру навести на цель и ожидая команды батарейного офицера.

– Пали! – раздалась команда офицера.

– Пали! – в тот же миг крикнул отскочивший на середину палубы Родионов.

Почти одновременно фитильные поднесли фитили к запалам. Грохот и страшный треск раздались на палубе, сплошь покрытой клубами порохового дыма, Родионов опять прильнул к порту. Едкий дым застилал глаза. Потемневшее от копоти лицо его вдруг засияло. Он обернулся к матросам и крикнул:

– Ура-а-а! В самую корму супостату врезали! – Его радостный вопль отозвался и слился с другими такими же криками, и весь корабль будто загудел.

На шканцах возбужденный Развозов скомандовал к повороту, освобождая место – слева в бой вступал «Ретвизан».

– Флагман выражает благодарность «Венус»! – доложил сигнальщик. Сенявин одобрял инициативу и успех Развозова.

– Передать на «Селафаил»: «Идти под корму капудан-паше», – приказал адмирал.

Корабли Саида-Али открыли по «Селафаилу» жестокий огонь, но Рожнов смело атаковал турецкого флагмана, расстреливая картечью в упор.

…В эти мгновения сигнальные матросы «Венус» прокричали с марса:

– Турок ворочает к берегу!

Словно предугадывая замыслы неприятеля, Развозов только что поставил все возможные паруса. И этого оказалось мало. Закинув голову, капитан второго ранга, не обращая внимания на свистевшие вокруг ядра, с досадой хлопнул ладонью по фальшборту – ветер быстро стихал. Не прошло и получаса, как «Венус» вступила в схватку с турками, а ее соперник опять показал ей потрепанную корму и, распустив все паруса, улепетывал к проливам. Там на берегу в крепостных казематах мощные пушки, они могли принести спасение…

«Только бы не ушел далеко, – волновался командир «Венус», – нам бы хотя пару залпов пустить ему вдогонку».

…Батарейный дек сплошь заволокло пороховым дымом. Родионов расстегнул ворот насквозь мокрого и почерневшего от копоти и пота мундира и, пока корабль ложился на другой галс и турок на минуту-другую исчез за кормой, метнулся к кадке с квасом.

Сквозь клубы дыма, откуда-то сверху, со ступенек трапа раздался громкий возглас старшего офицера Шабалина:

– Братцы! Сейчас нагоним турка, быть может, последний залп отвесим! Так вы уж постарайтесь, во имя Отечества попотчуйте супостата! – Последние слова Шабалин прокричал, метнувшись на шканцы и скрываясь за высоким комингсом.

Матросы давно сбросили мундиры, в одних рубахах хлопотали возле орудий. Их мускулистые тела, проглядывавшие сквозь порванную одежду, были покрыты копотью. Ловко поворачиваясь, один из них быстро банил ствол, другой, более расторопный, стоял на подаче зарядов, сноровисто подхватывая из открытого люка кокоры, вытаскивал из них картузы с пороховым зарядом и отбрасывал пустые кокоры далеко назад. Фитильный, как всегда, зажимал пальцем запал, а перед выстрелом протыкал забитый в ствол картуз, не забывая при этом шуровать протравником и буравом. Пальба требует быстроты – счет идет на секунды – и предельной точности. Одна за другой гремят команды, подаваемые Родионовым.

– Бань крепче!.. Заряд!.. Ядро!.. При-и-бивай! – раскатисто кричал он матросам, внимательно следя за каждым их движением. В эти мгновения никакие посторонние мысли не должны отвлекать матроса.

– Слать тали!.. Накатывай!.. – раздалась очередная команда.

Натужившись так, что казалось, налитые до предела жилы вот-вот лопнут, матрос подправлял аншпуг, задерживая орудие, чтобы оно не откатилось.

– Живо, милки, заряжай! – в который раз звонко скомандовал Родионов, не дожидаясь знака батарейного офицера. Квас освежил саднившую глотку. Он сам подбежал к ближайшему орудию, схватился за винт и стал наводить. Прямо против орудийного порта в полукабельтове золотились вычурные, в резных украшениях окна кормовой адмиральской каюты турецкого флагмана.

Целиться на качке в пороховом дыму было невыносимо трудно. Но Родионов еще на учениях распорядился на клиньях и подушках орудийных станков сделать риски – по ним легче удерживать заданный угол при качке. Наконец-то Петр задвинул клин до нужной отметки. И как раз вовремя.

– Пали! – ветром по деку пронеслась команда, и в тот же миг борт «Венус» сначала ощетинился десятками огненных игл, а затем скрылся в пороховом дыму. Матросы начали заряжать орудия… Где-то впереди, в послезалповом чаду, повисшем над морем, сначала раздались глухие хлопки, сопровождаемые сильным треском, означавшие, что ядра попали в борт или пробили палубу, а следом сверху, с марса, понеслись истошно-радостные крики:

– Ура-а-а!..

Петр услышал лишь первые звуки этого до боли знакомого боевого крича. В той части артиллерийского дека, где он со своими подчиненными матросами, сотоварищами, без устали работали у пушек, произошло то, что называется смертельной бедой.

Еще минуту назад его матросы-канониры сновали у орудий. Тут и там мелькали банники, очищая пушечные стволы от пороховой сажи, стучали прибойники, загоняя в жерла пушек заряды, и вслед за ними катились ядра, исчезая в черных ненасытных их чревах. После этого матросы, ухватившись за канаты, подкатывали орудия вплотную к борту, канониры наводили их на цель. Следовали одна за другой команды «товьсь» и «пали», фитильные поджигали запалы, и грохот канонады сотрясал артиллерийские деки, изрыгая пламя и посылая смерть неприятелю.

И вдруг случилось так, что неприятель, огрызаясь, одним из редких выстрелов угодил именно в ту часть батарейного дека, где находились орудия Родионова.

Что-то вдруг просвистело за соседним орудием, сверкнуло оранжево-ослепительным пятном, тяжело придавливая Петра к борту. Сухой треск заглушил в этот момент все звуки, ударило вдруг стопудовым молотом по голове, мириады игл вонзились в барабанные перепонки. Все вокруг заволокло горячим, едким дымом. Показалось, будто время замерло и остановилось.

Понемногу осмотревшись, Родионов понял, что жив. Стряхивая оцепенение, он затряс головой. Она болезненно гудела, странный звон давил на уши. Дым еще не сошел, как раздались первые стоны. У соседнего орудия разметало по палубе в стороны троих матросов. Один из них, зажав в руке банник, неподвижно лежал, уткнувшись носом в лужу крови. Другой, в тлеющей рубахе, с начисто оторванной по локоть рукой, пытался, цепляясь здоровой рукой за орудийный станок, приподняться. Третий, раненный в живот, скрючившись от боли, загребая ногами рассыпанный по палубе песок, пытался отползти в сторону. Родионов и еще двое-трое подоспевших матросов кинулись к раненым, подняли их и отвели к переборке. Убитого оттащили в сторону.

В ту же минуту появился батарейный офицер без фуражки.

– Живей, братцы, живей. Раненых в лазарет, остальные к орудиям. – Он вытер с измазанной копотью щеки сочившуюся из ссадины кровь и побежал дальше, крикнув на ходу:

– Орудия, товьсь!..

«Венус» преследовала неприятеля, не выпуская его из своих огненных клещей.

В отличие от «Венус», мертвой хваткой вцепившейся в концевые корабли турецкой эскадры, командиру «Селафаила», капитану второго ранга Рожнову, искусным маневром удалось выйти в голову турецкой эскадры. Помня напутствие адмирала, он устремился к видневшемуся флагману турок, кораблю Саида-Али. Но путь ему преградил семидесятипушечный турецкий корабль. Его капитан, прикрывая капудан-пашу, открыл жестокую пальбу по «Селафаилу». Всплески воды от падающих ядер завесой встали перед форштевнем «Селафаила». Несколько ядер ударили по борту, но не пробили корпус, затрещала перебитая нижняя рея фок-мачты и рухнула на палубу.

– Право руля! – скомандовал Рожнов и, не поворачиваясь, крикнул старшему офицеру: – Передайте в батарейные деки – атакуем турка левым бортом!

Спустя несколько минут «Селафаил» вздрогнул всем корпусом и качнулся на правый борт – одновременный залп тридцати шести пушек батарей левого борта накренил на миг корабль, и шквал огня и раскаленного металла обрушился на турецкий корабль. Подавив его сопротивление, Рожнов догонял главную цель атаки – стодвадцатипушечный корабль Саида-Али «Седель-Бахри». На его гафеле трепетал на ветру кроваво-красный флаг турецкого адмирала.

– Резать по корме турецкого флагмана! – последовала команда на руль и следом: – Атакуем супостата правым бортом!..

Как только «Селафаил» показался за кормой громадины «Седель-Бахри», на его палубе заметались турецкие матросы.

На юте стоял, нахмурившись, Саид-Али.

Проклятие! Как не хотелось ему выходить из проливов. Пока не поздно, надо сохранить корабли…

– Держать к проливам! – отрывисто бросил он капитану.

Но едва корабль начал поворот, как перед его форштевнем высоко взметнулись фонтаны. Ядра «Селафаила» преградили путь к проливам.

– А, шайтан! – прокричал в сердцах Саид-Али и скомандовал капитану: – Поворачивай на прежний галс!

Но и это не спасло турецкого адмирала. Повернув через фордевинд, «Селафаил» уложил весь бортовой залп вдоль палубы «Седель-Бахри». Рушились расщепленные реи, болтались на ветру перебитые ванты, всюду раздавались стоны раненых.

Лишь поставив все паруса и направившись к берегу, где маячили крепостные орудия, туркам удалось оторваться от «Селафаила», но ненадолго.

– Русский корабль слева! – донесся вдруг испуганный голос с марса.

Саид-Али перебежал на наветренный борт. Закрытый прежде парусами, прямо на них надвигался корабль флагмана русской эскадры, «Твердый».

На шканцах, широко расставив ноги, стоял Сенявин. Сражение продолжалось всего около часа. Турки всюду биты и бегут. Однако успех надо развивать и добивать неприятеля, а слабый ветер в этом плохой помощник. Только что он получил печальную весть с «Сильного» – там убит храбрый и решительный капитан-командор Игнатьев.

…«Сильный» одним из первых решительно атаковал младших турецких флагманов, а когда те ускользнули к проливам, сблизился с другим турецким кораблем. Приближаясь к нему, Игнатьев задумал обрушить на врага весь бортовой залп.

– Приводитесь к ветру и ворочайте оверштаг. Будем бить супостата левым бортом, – передал он старшему офицеру, лейтенанту Шишмареву.

Когда «Сильный» подошел к линии ветра, он внезапно стих, и поворот замедлился. Продолжавший двигаться турецкий корабль оказался в удобном положении и открыл жестокий огонь.

Шишмарев, руководивший поворотом, вдруг услышал встревоженный крик:

– Командира убило!

Перебежав на правый борт, Шишмарев чуть не наткнулся на распластанное в огромной луже крови тело Игнатьева. Ядром перебило шею, из нее хлестала кровь, а рядом, искромсанная, валялась голова командира.

Весь сжавшись, Шишмарев негромко приказал оторопевшим мичману и двум матросам, сдернувшим фуражки:

– Тело командира обернуть простыней и отнести в кают-компанию.

Повернувшись к рулевому, крикнул:

– Так держать, прямо под корму турка! Боцман, ставить все паруса! Орудиям обоих бортов всех деков, товьсь!

Медленно, но верно «Сильный» приближался к неприятельскому кораблю, лишившему жизни их командира.

– Пали!

Град ядер и брандскугелей обрушился на турок. Повалились перебитые реи, засияли огромные дыры в парусах, задымилась тут и там верхняя палуба, зачернели пробоины в бортах. Турки, не открывая огня, в панике повернули корабль к берегу, но «Сильный» преследовал его даже под огнем крепостной артиллерии, и спасла неприятеля только наступившая темнота…

Адмирал бросил взгляд на алый флаг Саида-Али. Наконец-то он добрался до капудан-паши. Сокрушать и уничтожать флагманов неприятеля по традициям ушаковских сражений стало его главным правилом при встрече с противником.

«Твердый», сближаясь с «Седель-Бахри», непрерывно вел пальбу. Уже запылали пожары на его верхней палубе, упала надломленная половина грот-мачты, а Сенявин упорно шел вперед, сближаясь чуть не вплотную с противником, так, «что реи с реями почти сходились».

Внезапно с противоположного, наветренного борта, засвистели вражеские ядра, раздалась ружейная пальба.

– Ваше превосходительство, – донесся встревоженный голос Рожнова, – мы под самым берегом.

Сенявин перебежал на другой борт. В наступивших сумерках, всего в кабельтове, чернели бастионы крепости, изрыгавшие ядра и опоясанные вспышками ружейных выстрелов.

– Ворочайте на обратный галс! – с досадой проговорил Сенявин, глядя на уходящий «Седель-Бахри». Опять капудан-паша ускользал от него…

В наступивших сумерках укрывались в пролив, под защиту крепостных пушек, один за другим турецкие корабли. Неприятель бежал, но не был разгромлен. И, хотя потери турок были в десятки раз больше, Сенявин остался недоволен.

«Избитый враг ускользнул. Почему? Не было ветра, а значит, и скорости. Командиры увлекались атакой по корпусу, а надо было, как он требовал, прежде всего сбить верх, то есть мачты, такелаж, паруса, лишить неприятеля хода и маневра. К тому же порох и ядра беречь надобно. Не палить по неприятелю на большом расстоянии, суетясь в дыму. Россия далека, а впереди еще столько сражений».

Саид-Али благодарил Аллаха за то, что корабли кое-как убежали от разгрома. Но они были все сильно потрепаны. Неделю свозили на берег тысячи погибших матросов. Саид-Али искал виноватых в поражении. Он казнил своего вице-адмирала и двух капитанов на виду у всей эскадры. Приговор утвердил уже новый султан – Мустафа, низвергнувший Селима.

А русский флагман по-отечески распекал командиров за упущения.

Сенявин вошел в салон, когда командиры успели обменяться последними «баковыми» новостями и установилась относительная тишина.

Прежде всего адмирал остался недоволен тем, что многие командиры, начав бой с каким-либо кораблем, не доводили его до конца, а после одного-двух залпов переносили атаку на другого противника.

Особенно досталось командиру «Ретвизана». При этом Сенявин бросил многозначительный взгляд на Грейга – «Ретвизан» сражался под его контр-адмиральским флагом. Но больше других,Сенявин выговаривал Быченскому, командиру «Уриила».

– Ответствуйте, любезный Иван Тимофеевич, – обратился он к Быченскому, – почему вы не абордировали турецкого флагмана, когда тот ткнулся форштевнем в ваш такелаж и сломал себе утлегарь?

– Мне подумалось, что абордаж получится успешнее у задних мателотов – «Селафаила», «Ярослава», «Елены», – нисколько не смущаясь, начал Быченский.

– А что, ежели, – перебил вдруг Быченского флагман, – и «Селафаил» тоже размыслил бы таким же образом и пропустил турка для «Ярослава», а «Ярослав» уступил бы его «Елене» и так далее?

От дружного хохота задрожали переборки салона, а смутившийся Быченский развел руками и неловко переминался.

Жестом Сенявин посадил Быченского и, согнав улыбку, продолжал:

– Господа, каждый из вас никоим образом не должен упускать случай атаковать неприятеля с кратчайшей дистанции. Ежели сосед будет иметь случай помочь вам, то посторонитесь, но отнюдь не далее картечной дистанции. – Размеренно вышагивая по толстому ковру, Сенявин продолжал: – Всегда, господа, вы обязаны употребить все искусство ваше, чтобы схватиться с неприятелем на абордаж и при том не думать, что он вдруг сожжет вас.

Закончив разбор сражения, адмирал пригласил всех к чаю, напомнив, что завтра все должны закончить ремонт.

Сенявинские умельцы голыми руками привели в порядок корабли за два дня. Турецкие корабелы на великолепных верфях залатывали истерзанные корабли Саида-Али целый месяц.

В конце мая на эскадру пожаловали два гостя из Петербурга для переговоров с Портой – французский эмигрант, статский советник Министерства иностранных дел Поццо-ди-Борго[70]70
  Поццо-ди-Борго Карл Андрей (1764–1842) – русский дипломат, родом с Корсики, на русской службе с 1803 г. После Отечественной войны был посланником в Париже и представлял Россию на Венском конгрессе.


[Закрыть], корсиканец и друг детства Наполеона. Даже Чичагов высказался о нем как об «авантюристе, неизвестно откуда появившемся и неизвестно в чьих интересах действующем». Чичагов настаивал поручить миссию переговоров Сенявину. Царь категорически отверг это: «Мне трудно предпочесть Сенявина, когда вы сами признаете его ниже своего поста даже единственно в морском отношении и когда он дал нам убедительные доказательства недостатка логики». Строптивый адмирал дважды отверг царскую «логику», а заодно и чичаговскую и оказался правым на деле…