355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Иван Фирсов » Спиридов был — Нептун » Текст книги (страница 19)
Спиридов был — Нептун
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 19:43

Текст книги "Спиридов был — Нептун"


Автор книги: Иван Фирсов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

Спиридов недоуменно пожал плечами.

– Князь Голицын Михал Михалыч, слыхал про такого? – поинтересовался Волконский.

– Слыхал краем уха, а каков он, не ведаю, – опять пожимая плечами, ответил Спиридов.

Старинный княжеский род Волконский знал неплохо.

– Начинал он службу при Великом Петре, я знаю достоверно, был в деле при Гренгаме, потом впал в немилость при императрице Анне, нынче в фаворе при дворе, министром пребывал, послом в Персию отъезжал, недавно ни с того ни с сего в адмиралы пожалован, – припоминал Волконский и закончил: – В годах он и в море десяток лет не хаживал.

Спиридов рассудил о перемене вполне определенно:

– Поживем – увидим, чем сия новинка для флота обернется...

Возвратившись после Рождества в Петербург, Спиридов разместил жену на первое время у Сенявиных. Дома их встретил младший брат, Сергей.

– Захворал я по осени, – виновато улыбаясь, объяснил он, – потому нынче и отпуск взял, а супруга пускай хоть до весны у нас живет, не в Кронштадт же ее зимой везти.

– Недельки через две-три обустроюсь и заберу, – возразил, посматривая на Анну, Григорий Спиридов, – пускай сразу прелести нашенского житья-бытья познает, быстрей обвыкнется.

Наскоро выпив чаю, он поспешил на Невский, в книжную лавку. Последние годы Григорий все свободное время проводил за чтением. В Кронштадте была всего одна книжная лавка, книги и журналы поступали туда редко, особенно зимой по бездорожью, поэтому, бывая в столице, он находил время побывать во многих книжных лавках.

Продавец сразу предложил ему небольшую книжицу.

– Полюбопытствуйте – нашего российского просветителя Михаилы Ломоносова похвальная речь государыне нашей.

Еще в бытность на «Варваре Великомученице» Спиридов захаживал в Морскую академию и там слышал имя Ломоносова, единственного ученого человека из русских в расположенной неподалеку академии наук.

Уложив отдыхать уставшую с дороги жену, Григорий, уединившись с Сергеем, расспрашивал о новостях в столице и в Кронштадте, а сам с интересом, открыл купленную брошюрку и прочитал на титуле.

– «Слово похвальное ея величеству государыне императрице Елисавете Петровне, самодержице всероссийской, говоренное ноября 26 дня 1749 года».

«Пожалуй, витиевато, но весьма благозвучно», – подумал Спиридов и спросил Сергея, слышал ли он что-нибудь о речи Ломоносова.

– В Петербурге до сей поры об этом толкуют, в особенности, кто помоложе, – ответил Сергей оживленно, – ассамблея Академии состоялась в прошлом году, там Ломоносов и речь держал. Мне говорил Алексей, в той риторике сказывает Ломоносов и про флот, но сам-то я не читывал.

На первых страницах автор, естественно, воспевал самодержицу, а потом воздал должное ее отцу. В свое время, четверть века назад, Спиридов слушал, еще юношей, Феофана Прокоповича и теперь, вчитываясь в напечатанные строки, машинально подумал, что слог Ломоносова в чем-то созвучен с речами Феофана. А вот и первое упоминание заслуг: «Представил бы я Петра именем великого... море новым флотом покрывающего... повелевая устроить полки ко брани и выходить флоту в море, осматривая строящиеся корабли, исправляющиеся суда и среди моря со дна восстающие пристани и крепости».

«Кратко весьма, но верно», – думал Спиридов, листая страницы, где Ломоносов прославлял Елизавету, наследницу дел Петра I. И здесь он не преминул упомянуть о прозорливости императрицы в морском деле.

«Флот готов к покрытию вод Балтийских, что в военныя приуготовления успевают, – сие все войну, от России наносимую, предвозвещает, но показует премудрость прозорливыя нашей Героини. Искусный мореплаватель не токмо в страшное волнение и бурю, но и во время кротчайшее тишины бодрствует, укрепляет орудия, готовит парусы, наблюдает звезды, примечает перемены воздуха, смотрит на восстающие тучи, исчисляет расстояния от берегов, мерит глубину моря и от потаенных водою камней блюдется».

Перечитывая ломоносовские рассуждения, Спиридов удивлялся не принятому восхвалению императрицы, а глубине знаний автора в мореходстве.

– Ломоносов, я погляжу, не менее мичмана сведущ в нашем деле, – закрывая книжицу, поделился он своим мнением с Сергеем, – а что князь Голицын, каково распоряжается? На флоте что о нем говорят?

– Покуда слышно – перепалка в Адмиралтействе, – ответил Сергей, – а в Кронштадте о нем ни слуху ни духу с десяток годков с лишком.

Прежде всего назначение князя Голицына – «высочайшее повеление иметь ему над флотом главную команду» – обернулось недовольством и сварой среди членов Адмиралтейств-коллегии, подогреваемых Белосельским и Мишуковым. Кто бы мог подумать и предположить о таком легкомыслии Елизаветы! Ладно, при Петре I. Голицын тогда, поднабравшись опыта за девять лет службы в голландском флоте, проявил себя в Гренгамском сражении. А потом его носило по «ухабам» на берегу, Анна Иоанновна отправила подальше от столицы, губернаторствовать в Астрахань. С воцарением Елизаветы фортуна повернулась к нему лицом, императрица с уважением относилась к последнему отпрыску древнего княжеского рода, верно служившего престолу на протяжении веков. Награды одна за другой украшали его грудь, почести и звания прибавлялись с каждым годом. Но флагманы флота, подзуживаемые Мишуковым, открыто роптали, не желая быть под началом у семидесятилетнего старца. И все же Елизавета настояла на своем, отправила Белосельского в Москву, а остальные понемногу утихомирились.

При новом высоком начальстве огорошило Спиридова первое назначение: его определили командовать придворными яхтами.

Петр I своеобразно прививал жителям Петербурга любовь к морю. Для начала он запретил строить мосты через Неву, принуждая всех, в том числе и вельмож, переправляться через реку в лодках. Больше того, издал указ, чтобы никто не смел в летнее время плавать на веслах, а только под парусами и наконец, учредил так называемую «Невскую флотилию». Всем зажиточным домовладельцам и достаточным людям розданы были безвозмездно парусные и гребные суда с тем, чтобы они содержали их в полной исправности и являлись бы по первому требованию к сборному пункту у крепости, где и поступали в распоряжение «невского» адмирала Потемкина. Государь сам участвовал в этой затее и предпринимал больше переходы к Шлиссельбургу или Кронштадту; неопытные мореходы выбивались из сил, борясь с морским ветром и волнами; окончание же похода заключалось веселым пиром в Летнем дворце, который задавал сам Государь.

Известно, что Петр показывал пример окружающим, брал с собой в море, в походы, правда небольшие, жену, детей, близких родственников. Со временем это вошло в привычку и стало традицией: царствующим особам совершать прогулки по морю. Для таких целей строили специальные прогулочные суда, яхты. Еще в бытность Петра, по его чертежам построили «золоченую» яхту «Елизавета», которая до сих пор находилась в строю. Кроме нее, для нужд царской семьи содержались еще две яхты. Они-то и составляли отряд придворных яхт, над которым стал начальствовать Спиридов. Назначение этих судов было и остается до сих пор необычным для военных кораблей, отсюда и порядки для них существовали особые. Подчинялись они только распоряжениям непосредственно царствующих особ или их приближенных. Содержание матросов было несравненно лучше, чем на флоте, а служебная лямка не обременяла. Другое лето яхты всю кампанию не снимались с якорей, и неделями экипажи изнывали от безделья. В это лето зачастили дожди, и поэтому матросам скучать не приходилось. Как только тучи затягивали небо на западе, боцман гонял их по реям, чтобы за минуту-другую отвязать паруса и, не замочив, спрятать. Отвязывали паруса и на ночь, вдруг утром пожалуют их величество и их высочества, попробуй быстро управиться с мокрыми, тяжелыми парусами.

Спиридов разместился на «Елизавете», у Семена Челюскина. Командир яхты был на десять с лишком лет старше Спиридова, но до сих пор ходил в мичманах. Сказалась прежняя служба в штурманах, их в ту пору не особенно жаловали. Вечерами засиживались, припоминали своих друзей по прежней службе. Спиридов больше прислушивался к рассказам Семена о странствиях по берегам и льдам Северного океана.

– Сперва-то Беринг послал меня в Екатеринбург, загодя присмотреть за выделкой якорей и другого железа. Отъехали мы тогда вместе с Овцыным, он в Казань за парусиной отправился, – начал издалека Челюскин.

Не один вечер пересказывал он, как взял его с собой в отряд земляк, Василий Прончищев, из Якутска отправились на север, вниз по Лене на дубель-шлюпке «Якутск», добрались до океана и зазимовали. Весной начали обследовать неизвестные острова, описывать побережье Таймыра.

– Тогда-то Василий и приболел цингой, а к осени совсем плох стал и помер, а следом и женка его верная, Татьяна, салютовали мы им и погребли подле друг друга. После я команду принял, довершил опись Таймыра.

Долго еще вспоминал Семен, как продолжал вместе с Харитоном Лаптевым в течение двух лет вояжировать по берегам Ледовитого океана, и в итоге составили точную карту полуострова-гиганта.

Вспомнил Челюскин и об Овцыне.

– Дмитрий-то нынче по заслугам и по совести оправдан. Второго ранга капитан, возместили ему и жалованье за прошлые годы, только за деньги здоровья не купишь, прихварывает он частенько.

Спиридов вспомнил их последнюю встречу, печальные глаза Дмитрия на исхудавшем, утомленном лице.

Для Спиридова вменялось иногда бывать на берегу, в Ораниенбауме, договариваться о провизии, налаживать снабжение яхт водой, узнавать, нет ли каких указаний от Адмиралтейств-коллегии. Общаясь с придворными и обслуживающей челядью, он поневоле узнавал дворцовые новости. Спустя месяц он уже знал, что императрица в последнее время все больше выражает недовольство взаимоотношениями четы наследников. Минуло пять лет их супружеской жизни, а желанный продолжатель династии так и не появился на свет. Да и как ему быть, когда супруги, по существу, живут порознь, у каждого свои интересы, свои взгляды на жизнь, противоположные цели в будущем. Если беспечный Петр Федорович знал, что престол ему достанется так или иначе, то его супруга все чаще задумывалась о своей незавидной участи. Ее проницательный ум начинал искать наиболее благоприятный выход из того унизительного положения, в котором она оказалась...

Вскоре Спиридову привелось пообщаться наяву с царствующими особами. Во второй половине июля затяжные дожди прекратились, за неделю установилась жаркая погода, и однажды Спиридова вызвал генерал-адъютант Петр Шувалов, давно пожалований Елизаветой в графы.

– Ее величество изъявило желание завтра совершить небольшой променад по морю. Изготовьте все, как положено, и будьте поутру у пристани. Провизию и напитки загрузите сего же дня. Вам подадут их к пристани.

– Позвольте узнать, ваше сиятельство, сколько персон предполагается к прогулке? – почтительно спросил Спиридов.

– Дюжины полторы, не менее, да прислуги дюжины две наберется. Имейте в виду, что ее величество будут сопровождать их высочества.

Далеко за полночь сновали шлюпки между пристанью и яхтой. Часть прислуги осталась ночевать на борту яхты. Матросы носились как угорелые, все понимали, что такие визиты могут обернуться и немилостью. Для салютов на яхте с каждого борта торчали по две пушчонки, возле них копошились канониры.

Едва взошло солнце, на первой шлюпке перевезли всю прислугу. Кареты с императрицей показались у пристани только к полудню. На первой шлюпке разместилась императрица и великокняжеская чета. Рядом с Елизаветой все время находился довольно молодой человек, миловидный и обходительный. «Видимо, это и есть новая симпатия Елизаветы, о которой мне давеча проговорился гвардейский офицер», – подумал Спиридов.

Камер-юнкер Иван Иванович Шувалов, которого впервые видел Спиридов, в свои двадцать три года лишь прошлой осенью был замечен императрицей и по «случаю» этому пожалован первым придворным званием.

Правда, раньше племянник Петра Шувалова не раз попадался на глаза великой княгине Екатерине. «Я вечно находила его в передней с книгой, – вспоминала Екатерина, – я тоже любила читать, и вследствие этого я его заметила; на охоте иногда я ним разговаривала; этот юноша показался мне умным и с большим желанием учиться, он также иногда жаловался на одиночество, в каком оставляли его родные; ему было тогда восемнадцать лет, он был очень недурен лицом, очень услужлив, очень вежлив, очень внимателен и казался от природы очень кроткого нрава».

Но томившейся без внимания своего супруга Екатерине, как заметил во время прогулки Спиридов, видимо, был далеко не безразличен другой камер-юнкер, молодой красавец и, наверное, балагур и повеса. Его то и дело подзывал к себе великий князь, они о чем-то переговаривались, поглядывая в сторону фрейлин, и хохотали...

В самом начале прогулки, когда яхта, отсалютовав императрице, снялась с якоря, Елизавета поманила к себе Спиридова:

– Погода, капитан, благодатная, пройдемся до Красной горки, но так подгадай, чтобы к вечеру быть нам в Петергофе: нынче у нас званый бал.

Благожелательный тон и несколько фамильярное обращение свидетельствовали о том, что императрица, по-видимому, помнила расторопного офицера с «Варвары Великомученицы», который не раз попадался ей на глаза в прошлом году в Москве. С любопытством бросала на него взоры и великая княгиня, ей тоже запомнился этот подтянутый офицер, с чисто русской физиономией, проницательным взглядом карих глаз, обрамленных темными ресницами.

Полуденное солнце заставило всех дам расположиться в удобных креслах в тени растянутого на шканцах тента. Они с интересом следили за сноровистыми действиями матросов, без суеты, но быстро и ловко выполнявшими распоряжения своего начальника. Из мужчин подле Елизаветы за ее креслом безотлучно находился камергер Шувалов. Его же дядя, Александр Иванович, с великим князем и его камергером прохаживались по противоположному борту, то и дело подзывая слугу с напитками.

Продолжая приглядывать за гостями, Спиридов подошел к стоявшему рядом с рулевым Семену Челюскину, который уверенно управлял судном.

Кивнув на молодцеватого камергера, он вполголоса спросил у Челюскина:

– Что за птица?

Не отрывая внимания от оживленных движений матросов, посматривая за борт на вспененную поверхность моря, Семен мельком взглянул на камергера и, наклонившись к Спиридову, негромко, чтобы не услышал вахтенный рулевой матрос, ответил:

– Князь Сергей Салтыков, недавно сосватал фрейлину государыни.

«А Семен, видать, здесь всю придворную свиту знает, который год с ними в море прогуливается», – пришло на ум Спиридову, и он перенесся мыслями в видневшийся в дымке Кронштадт: «Как-то там Анютка, который месяц носит?..»

На исходе осени у Спиридовых друзья отмечали радостное событие: на свет появился первенец, мальчик. Нарекли его в честь деда Андреем. Весной по заведенному порядку на предстоящую кампанию назначали командиров кораблей. Достигли цели неоднократные просьбы Спиридова отставить его от придворных яхт. «15 апреля Адмиралтейств-коллегия приказала учинить следующее, на нижеописанных кораблях и фрегатах быть командирами... на бомбардирском, на „Самсоне“, Григорию Спиридову».

Впервые бомбардирские корабли построил Петр I для действий против осажденного Азова. С той поры в составе русского флота постоянно находились эти военные суда. С крепким корпусом, относительно небольшой осадкой, вооруженные тяжелыми и дальнобойными мортирами, они были незаменимы при обстреле береговых укреплений и крепостей.

С некоторым волнением ступил на палубу «Самсона» лейтенант Спиридов. Впервые его встречала как положено, командой «Смирно!». Он принимал такие почести и раньше, когда правил «за командира» на фрегате «Россия» или на придворных яхтах, но то были суда для парадов и развлечений.

Теперь вымпел на грот-мачте свидетельствовал что он командует боевой единицей флота. «Самсоном» новый командир доволен, спущен на воду всего полтора года назад, сто футов длины с лишком, десяток пушек, две мортиры, в море теперь у него один начальник – флагман эскадры. Нынче он один в ответе за корабль, за каждого матроса. Спрос с них будет строгим, но справедливым, боцманам запретит пускать в ход линьки, а затрещины раздавать в крайнем случае – по делу и только нерадивым и лентяям. Чего греха таить, матрос матросу рознь. Один проворный, сметливый, другой недотепа да еще и с ленцой...

В предпоследний майский день Спиридов простился с женой и сыном. Они проводили его до калитки; Анна опять была в положении.

– Ежели что, повести немедля Сенявиных и дай знать братцу в Петербург, – еще раз напомнил Спиридов жене.

Шестую кампанию на Балтике не гремели пушки, разве что бывшие противники салютовали при встрече холостыми. И все же, когда соединенная эскадра покинула Ревельский рейд и направилась к Дагерорду, к берегам Лифляндии, флагман, как и в военную пору, выслал вперед дозорные корабли, две бомбарды, «Самсона» и «Юпитер», старшим в дозоре назначил Спиридова.

В отличие от армии, флот обязан хотя бы раз кампанию выходить в море, давать практику экипажам, где появилось немало рекрутов – новобранцев ни разу не бывавших в море, не испытавших, что значит в штормовую погоду, когда корабль волна кладет с борта на борт, карабкаться по вантам, подбирать или распускать в это время паруса и выполнять другие работы на палубе и в деках.

Кроме морской практики, флот обязан был демонстрировать соседям, приморским державам, свою мощь и готовность постоять за свои интересы. Поэтому такие выходы в море продолжались месяц-полтора, эскадра стояла половину времени на каком-либо далеком рейде, например у Тагалахта, как и было в этом плавании.

В конце июля корабли возвратились к своим портам в Ревель и Кронштадт и начали готовиться к зимовке. «Самсон» готовился втянуться в гавань, но нарочный, прибывший на шлюпке, передал командиру указание: срочно прибыть в контору командира порта.

«Кажется, на походе „фитилей“ не получал, на рейде никого не обидел», – перебирал в памяти Спиридов события последних дней, укрывая голову капюшоном от хлынувшего дождя.

В конторе начальник канцелярии, пожилой секунд-майор, порывшись в папках, достал бумагу и, откашлявшись, размеренным голосом зачитал:

– Коллегиею приказано учинить следующее, – остановившись на минуту, окинул Спиридова подобревшим взглядом и продолжал: – В капитан-лейтенанты возвести из лейтенантов Григорья Спиридова...

Поманив его, секунд-майор протянул перо и сказал:

– Извольте, новоиспеченный капитан-лейтенант, учинить роспись в объявлении вам указа Адмиралтейств-коллегии.

Открыв двери, Анна сразу почувствовала необычное настроение мужа. Обняв ее за плечи, он привычно крепко расцеловал жену, подошел люльке с уснувшим малышом, развернулся и смешно проговорил нараспев:

– Представляюсь, сударыня, по случаю возведения моей особы в ранг капитанский! По сему случаю я немедля отправляюсь за шампанским и Алексеем Сенявиным!

Жизнь военного моряка и в мирную пору полна непредсказуемости. Казалось бы, какие тут сюрпризы, особенно зимой. Море сковано ледяным панцирем, вмерзшие в лед корабли дремлют, укрытые от снега брезентовыми полотнищами, экипажи в береговых казармах размеренно, без авралов, день ото дня набираются сил к предстоящей летней кампании.

Но таким, относительно безмятежным, флотское бытие могли себе представлять моряки, пожалуй, только в Ревельской и Кронштадтской гаванях, поглядывая лунной ночью на безжизненные корпуса своих кораблей.

Между тем даже в лютые морозы в далеких казанских лесах артели валили отборную корабельную сосну, разделывали стволы, перетаскивали и волочили их к урезу рек, чтобы по весеннему половодью сплавить к Адмиралтейским верфям. А там, на стапелях в Петербурге или на Соломбале в Архангельске, не смолкали круглый год перестуки топоров, звон пил, гулкие удары кувалд по раскаленному железу, сопровождаемые монотонными звуками чекмарей, специальных деревянных молотков, которыми конопатчики намертво вгоняли пеньку в пазы обшивки корпусов судов.

На стапеля каждый день вместе с рабочими приходили экипажи, которым предстояло вести эти суда к месту назначения. Как обычно, людей не хватало, особенно офицеров.

Зимой в Адмиралтейств-коллегию поступил срочный доклад командира Архангельского порта с просьбой прислать толкового помощника командиру на 66-пушечный линейный корабль. Весной предстояло отправить его в Кронштадт.

Старший флагман Мишуков, долго не думая, предложил:

– По всем статьям подойдет командир «Самсона» Спиридов, он с Люисом прежде перегонял оттуда корабли.

Сказал – отрезал, какое ему дело до забот Григория Спиридова...

Приказ есть приказ, и Спиридов отправился в дальнюю дорогу. По пути завез Анну с детьми к брату Алексею. Тот размещался в небольшой квартирке в Измайловских казармах.

– В тесноте, не в обиде. Чаю, перетерпим до лета, а там полегчает, глядишь, и ты подоспеешь, – успокоил Алексей.

– Как знать, – вздохнул, глядя на жену, Григорий, – ежели море взбунтует наподобие прошлого раза, так и на зиму в Коле отстаиваться не пришлось бы.

Лето 1752 года на Севере выдалось в меру теплым, большей частью море выглядело безмятежным на всем переходе от Архангельска до берегов Норвегии.

Очередной рапорт командира Архангельского порта коротко гласил:

«Сего июня 5 дня корабли 66– и 54-пушечные отошли от причала и следуют на выход к бару. 9 июня выведены на рейд и велено следовать с первым попутным ветром».

О прибытии первого корабля сообщил рапортом же Главный командир Кронштадтского порта: «Августа 31 дня, как доносит капитан Озеров сего августа 28 о прибытии к здешнему порту от г. Архангельска 66-пушечного корабля под командою капитана Озерова, отправился 1 июля, 27 июля прибыл в Копенгаген и как для налития воды и за противным ветром стоял по 13 августа. К Ревелю прибыл 18 августа и стоял по 24 августа, а 28 августа прибыл благополучно».

Озеров остался доволен своим помощником.

– Знающий, расторопный, службу правит с особенным радением, – доложил Озеров свое мнение командиру Кронштадтского порта контр-адмиралу Люису...

Через пару дней Григорий отпраздновал возвращение с братом, распили бутылочку рома. Этого вина привез из Копенгагена Григорий целый ящик.

Премьер-майор Алексей Спиридов знакомил брата со столичными новостями, пересказывал армейские будни и начал разговор с вопроса:

– Манштейна-то не позабыл?

– Который адъютантом у Миниха состоял, а после сбежал к Фридерику?

– Он самый, – подтвердил Алексей, – нынче он у короля, поговаривают, в генералах ходит. Государыня-то требует его вернуть, как он за измену по суду к смертной казни приговорен. А Фридерик не дурак, такую птицу выпускать. Манштейн, поди, всю подноготную не токмо про войска ведает, а всех придворных Фридерику наизнанку выворачивает.

– А я в Холмогорах, когда ехал туда, слыхал, – Григорий оглянулся на распахнутую дверь в соседнюю комнату, где шумели дети и женщины, и понизил голос, – Брауншвейги-то в тех местах под стражей состоят, сама-то правительница давно померла, а ихний отпрыск врозь с отцом содержится под караулом.

Алексей, видимо что-то вспомнив, продолжал рассказ:

– Изловили прошлым месяцем злого умышленника, чуть было государыню в конфуз не ввел. Зубарев его кличут, подал прошение самолично в руки государыне, якобы руду знатную добыл в Исети, по золоту и серебру. Челобитную и руду ту перепроверили и оказалось, что все сие воровство, а сам-то тобольский купчишка – первый вор.

Григорий недоумевал:

– Что ж тут диковинного, мало ли на Руси мазуриков?

– А за него поначалу поручился Ломоносов Михайла, слыхал такого?

– Быть не может! – удивился Спиридов старший.

– В том и закавыка, – смеялся от души Алексей, – тот плут подменил у этого ученого мужа камушки и обвел его вокруг пальца. Добро, все он сам и признал в Сыскном приказе свои проделки. Вишь, схотелось ему деревеньку отхватить с крестьянами для заведения своего дела.

Заметил Григорий и некоторую перемену в Анне. Жена стала как-то по-особенному прислушиваться к каждому его слову, не торопилась высказаться, когда их мнения не совпадали. В то же время она выглядела побойчее прежнего и стала более словоохотлива.

За первым же чаепитием в кронштадтской квартире, уложив детей, заговорила о событиях на женской половине:

– В Петербурге, Григорий Андреевич, только и слышно про ветреницу Катерину, жену Петра Федоровича, как она муженьку рога наставляет.

Григорий вначале оторопел, ни таких оборотов речи, ни подобных выражений никогда не слышал от жены. «Знать, поднабралась ума у петербургских кумушек», – добродушно подумал он и с любопытством поддержал беседу:

– Кто же такой смельчак сыскался?

– Капитан гвардейский, твой тезка, Гришка Орлов. Бабы толкуют, красавец неписаный и своего не упустит.

– И где ты такие сплетни собрала? – беззлобно спросил Григорий.

– Измайловцы-то в карауле во дворцах пребывают, не слепые, а потом женки у них все выпытывают и с нами новостями делятся...

Солдатские бабы знали от мужей малую толику страстей, не первый год бурливших в дворцовых переходах.

Хранительница «брачной поверенности» наследных супругов, статс-дама Мария Чоглокова первые годы строго выполняла предписания императрицы. Но время шло, а никаких признаков появления на свет продолжателя рода не предвиделось.

Недовольная Елизавета почти каждый раз выговаривала Чоглоковой:

– Внуши этой раскрасавице, главное для нас, штоб наследник появился у нее. Чего же для мы ее из затрапезного княжества тащили через всю Европу?

Чоглокова пыталась оправдываться:

– Ваше величество, Петр Федорович неделями в отлучке в Ораниенбауме, со своими голштинцами забавляется, о супружеских обязанностях не заботится:

– Без тебя мне сие ведомо, – сердито прервала Елизавета, – нам дело надобно. Ежели супруг свой долг тягостью почитает, поразмысли, коим образом поправить сие. Не мне тебя, Марьюшка, поучать.

Мария Чоглокова слушала, потупив глазки. Конечно, императрица знает о ее недавних интимных похождениях.

Воодушевленная статс-дама знала примерный расклад интересов Екатерины и при первой же встрече с ней наедине напрямую завела разговор. Кого она предпочитает в свои симпатии – молоденького Льва Нарышкина или любимца фрейлин Сергея Салтыкова?

Слушая свою надзирательницу, Екатерина в душе радовалась: «Знамо, не ведаешь ты, старая ворона, о моей страсти, ну и слава Богу».

И в самом деле, о пылком взаимном увлечении повесы камер-юнкера Сергея Салтыкова и, как оказалось, не менее любвеобильной супруги Петра Федоровича не первый месяц перешептывалась придворная челядь – прислуга, кухарки, повара, конюхи.

Кончалась зима, Григорий Спиридов готовил «Самсона» к выходу в море, как внезапно его опять отлучили от эскадры.

В конторе порта тот же пожилой секунд-майор поздравил его с производством в чин капитана 3-го ранга и тут же вручил ему предписание и подорожную в Казань, для привода лесов к петербургскому Адмиралтейству.

– Не переживайте, сударь, – успокаивал он Спиридова, – сие знак внимания и доверия к вам начальства. Для такого предприятия отбирают самых надежных офицеров...

Как оказалось, в самом деле поручение было делом хлопотным и заставило Спиридова до первых заморозков проводить сплав корабельного леса в долгом пути по Волге, шлюзами Мариинки, по Ладоге и Онеге.

Где-то на Обводном канале пришла весть из столицы: наконец-то разрешилась от бремени великая княгиня, и 24 сентября Петербург салютовал из пушек новоявленному наследнику, Павлу Петровичу.

Подвыпившие задарма люди веселились, а та же придворная челядь язвительно ухмылялась: «Младенца-то по праву Сергеичем величать следует, а не Петровичем».

Не скрывал своего раздражения и Петр Федорович: «Бог знает, откуда моя жена берет свою беременность, я не слишком-то знаю, мой ли это ребенок и должен ли я принять его на свой счет».

Наверняка знала об этом и Елизавета. Спустя две недели Сергея Салтыкова отправили с радостной вестью к шведскому королю. С этой поры начались странствия Сергея Салтыкова по разным странам на дипломатическом поприще, и путь в Россию ему был заказан. Свою миссию он выполнил, а следить в царских покоях не полагалось...

Как ни пеняли члены Адмиралтейств-коллегии своего престарелого президента, все-таки князь Михаил Голицын не страшился ходить на доклады к императрице. Постепенно выправлялась служебная лестница у офицеров флота, звания стали присваиваться, как положено, по срокам и за отличия, по его ходатайству упорядочили подготовку офицеров. Взамен прежних заведений – Морской академии, гардемаринских рот, Навигацкой школы – создали единый Морской шляхетный кадетский корпус; правда, теперь принимали в него лишь дворянских отпрысков. Не забывал Голицын и основного предназначения флота. Десять лет корабельные пушки только салютовали холостыми зарядами по праздникам и при встрече с иноземными эскадрами. Требовалось многое освежить в памяти, пересмотреть регламент для действий в морском бою, обновить Свод морских сигналов. Голицын подобрал опытных командиров, назначил комиссию, одним из первых в нее определил Григория Спиридова. На этот раз служба свела его с капитан-командором Семеном Мордвиновым и, как оказалось, надолго. Вдвоем они прежде всего взялись за приведение в порядок Свода сигналов.

На море без него корабли глухонемые, а в тумане и ночью – точно слепые: не знают замыслов и команд флагмана, не могут подать весть о себе, даже в смертельных случаях. А во время боя с неприятелем только сигналы флагмана являются приказом для кораблей эскадры. Лишь сигналом командиры рапортуют флагману об исполнении приказов.

Спиридов сразу расположил к себе главу комиссии:

– Читывал я, ваше превосходительство, суждение ваше об эволюциях, они трактуют однозначно о линейном строе.

Мордвинов давно не слышал суждений о своей книге, почти двадцать лет минуло.

– Сие плод не столько моих суждений, Григорий Андреевич, сколько рассмотрение тактики флота Поля Госта. Пришлось мне ее штудировать, будучи во французском флоте. Не все там мне по душе, мы с вами как-нибудь об этом потолкуем.

Открыв «Книгу сигналов корабельных», Мордвинов и Спиридов начали кропотливую работу.

Прошло немного времени, и Спиридова отозвали в Морской кадетский корпус. Туда потребовались грамотные, опытные офицеры. Мордвинов настоял, чтобы Спиридов продолжал работу и в его комиссии.

– Мне с вами, Григорий Андреевич, весьма сподручно, у нас одно мышление о корабельных эволюциях. Так что выкраивайте время и милости прошу ко мне. Ваш новый начальник капитан 1-го ранга Нагаев тоже в сем деле лицо заинтересованное.

В Морском корпусе его встретил Харитон Лаптев, не забыл прежнюю совместную службу на Балтике двадцать лет назад.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю