Текст книги "Спиридов был — Нептун"

Автор книги: Иван Фирсов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

Глава 3
В ЛИХУЮ ГОДИНУ

С возвращением императорского двора на берега Невы обрел свою полную силу Сенат, но верховную власть безраздельно взял в свои руки кабинет министров. Номинально первым кабинет-министром считал себя Эрнст Бирон, но на деле главенствовал Андрей Иванович Остерман.

Немалую роль в его карьере сыграл адмирал Корнелий Крюйс, взяв его к себе в секретари. Собственно, Андрей Иванович рискнул тогда отправиться в неведомую для него Россию и потому, что его старший брат уже несколько лет подвизался наставником дочерей вдовой царицы Прасковьи Ивановны. Она тогда и нарекла Генриха именем Андрея Ивановича. В ту пору познакомилась с ним и средняя дочь, царевна Анна Иоанновна.

Недолго состоял Остерман при Крюйсе. Царь Петр взял способного юношу, знающего шесть иноземных языков, в посольский приказ, и с той поры началось его восхождение на вершину власти.

При всех пороках и изъянах натуры Остермана, в глубине его души оставалось неравнодушие к делам флотским. Видимо, глубоко укоренились первые впечатления от службы у Крюйса, да и всю жизнь на дипломатическом поприще соприкасался он постоянно с боевыми делами и буднями моряков, флотом. Понимал значимость, не только для обороны, но и в делах внешней политики, морской мощи державы. Держал в поле зрения балтийские эскадры и каспийскую флотилию, озирался с грустью на азовские и крымские берега, некогда завоеванные Петром I и потерянные ныне.

После кончины Апраксина Остерман не предлагал кого-либо назначить президентом Адмиралтейств-коллегии. С одной стороны, присматривался к флагманам, с другой стороны, вице-президента, датчанина Петра Сиверса, верного кандидата, не мог переносить. Всегда он имел свое мнение, кичился, что сам царь Петр I слушался его советов, упорствовал, правда, часто по делу.

Избавиться от него помог случай. По характеру Сиверс был крутым человеком, но с открытым взглядом, не умел притворяться.

С некоторых пор сошелся Сиверс накоротке с немцем Минихом. При Петре I тот верховодил на стройке Ладожского канала. Царь его хвалил, но люди роптали: не жалел он русского мужика, костями мостили они это сооружение.

Пошел в гору Миних при Петре II, помог ему избавиться от опеки Меншикова, тот произвел его в графы и назначил губернатором Ингерманландии, Финляндии и Карелии, вице-президентом Военной коллегии.

Сразу после кончины Петра II адмирал высказался Миниху, не скрывая своей приверженности Елизавете:

– Лучше было бы, ежели престол заняла Анна Иоанновна, она герцогиня и достойна его более других, – не скрывал своих симпатий немец.

Миних прекрасно знал, кто сопутствует Анне. Да и недолюбливал он Елизавету, которая относилась к нему неприязненно.

Адмирал был совершенно противоположного мнения:

– Твоя герцогиня прав законных на престол не имеет. Корона принадлежит по праву ее императорскому высочеству, цесаревне Елизавете.

Миних до поры до времени прикусил язык, мало ли как обернется дело. Когда же узнал, что в Москве карают противников Анны и твердо стал у власти Бирон, настрочил донос на Сиверса. Остерман, казалось, только этого и ждал. Строптивого адмирала отрешили от всех должностей и сослали навсегда «в его кексгольмскую деревню». А Миних сразу стал генерал-фельдмаршалом и президентом Военной коллегии.

Взяв в руки флотские дела, Остерман по чиновничьей привычке для поправки дел образовал Комиссию, которую сам и возглавил.

Вскоре после переезда в Петербург занялся он делами экспедиции на Тихий океан. Вернулся оттуда Беринг, не все ему удалось сполна, и опять просился в новый вояж, но флагманы флотские задумали осваивать Великий океан по-иному.

Белесый заряд снежного шквала налетел внезапно и сплошь затмил и без того тусклый диск солнца. Поваливший, как из прорвы, мокрый снег спеленал бастионы крепости Петра и Павла. Непроницаемой завесой заволокло только что видневшийся берег Невы.

Застигнутые врасплох редкие прохожие съежились, нахлобучив поглубже шапки, а сновавшие по набережной кибитки и возки поневоле замедлили свой бег. Однако проезжавшие мимо Кунсткамеры легкие темно-зеленые санки, запряженные парой гнедых, понеслись еще шибче, разбрызгивая в стороны месиво воды и снега. Седок, вице-адмирал, граф Николай Федорович Головин, поторапливал кучера. Он спешил на заседание Правительствующего сената и Адмиралтейств-коллегии. Накануне засиделся допоздна у своего давнишнего приятеля вице-адмирала Наума Сенявина. Дружелюбие сблизило их давно.

По-разному сложилась морская карьера давних приятелей.

Наум Сенявин начинал простым солдатом лейб-гвардии Преображенского полка. На палубу корабля впервые ступил матросом во втором Азовском походе. С послом Григорием Украинцевым на корабле «Крепость» плавал к туркам в Константинополь. Штурмовал Нарву, Шлиссельбург, Юрьев. Отличился при абордаже шведского судна под Выборгом, за что произведен из унтер-офицеров в боцманы. Командовал шнявой «Мункер» под флагом Петра. Выполнял особые поручения царя за границей. Закупал пушки в Лондоне, перегонял купленные корабли из Голландии. В первом сражении корабельного флота со шведами у острова Эзель одержал победу, захватил в плен три корабля. Петр назвал победу Сенявина «добрым почином русского флота» и пожаловал его тогда в капитан-командоры. Потом Сенявин водил в бой эскадры...

Николай Головин окончил Навигацкую школу. Был послан на стажировку в Голландию, в английский флот, побывал в Средиземном море, на Кипре, У берегов Египта. Участвовал в стычках с шведами, крейсировал у Ревеля и Аланд. При появлении на Балтике английской эскадры адмирала Норриса, для поддержки шведов, Петр послал к нему Николая Головина.

– Когда увидишь флот английский, пойдешь к Норрису. Объявишь адмиралу письмо наше и скажешь: ежели будет приближаться к берегам российским, не остановится и не даст объяснений, то его не за приятеля примем...

Норрис восвояси убрался...

Ныне оба адмирала состояли членами Комиссии о рассмотрении флота. Роднили обоих адмиралов заботы не только дня сегодняшнего. Радели они о будущем флота. Размышляли о его участии в приращении государства российского новыми землями Сибири, прилегающими к Северному и Великому океанам, как завещал Великий Петр... На их глазах в минувшие десятилетия творились дела его по отысканию неизведанных путей на север и восток.

Император спешил и успел многое сделать. «Великий флот на четырех морях в славу своея империи сооружил, соединением морь каналами, как для войны, так и для купечества, великие пользы государству приобщил», – отметил в ту пору Василий Татищев.

Накануне кончины императора в дальний путь отправился первый отряд Камчатской экспедиции Витуса Беринга под командой его помощника Алексея Чирикова. Главная цель вояжа – отыскать пролив между Азией и Америкой.

– А ведь Беринг упустил возможность свершить оное, – с досадой сказал Наум Сенявин, – послушай он вовремя совета лейтенанта Чирикова.

– Все то верно, – согласился Николай Головин. Он до подробностей знал эту историю.

...Поднявшись вдоль Тихоокеанского побережья материка к северу и увидев, что азиатский берег повернул на запад, Беринг пригласил своих помощников Чирикова и Шпанберга.

– Можно ли утверждать, что Чукотский нос отделен проливом от Америки? Следует ли нам далее идти к северу и сколь далеко искать гавань и где лучше? Прошу в том дать мне ответ письменно и скоро...

Алексей Чириков в тот же день высказался определенно в рапорте на имя Беринга:

«Понеже известия не имеем, до какого градуса ширины из Северного моря подле восточного берега Азии от знаемых народов европейским жителем бывали, и по оному не можем достоверно знать о разделении морем Азии с Америкою, ежели не дойдем до устья реки Колымы или до льдов... того ради надлежит нам непременно, по силе данному вашему благородию е.и.в. вечнодостойныя и блаженныя памяти указу, подле земли иттить (ежели не воспрепятствуют льды или не отведет берег на запад к устью реки Колымы) до мест, показанных в означенном е.и.в. указе».

Шпанберг высказался на следующий день:

– Плыть на север только двое суток и возвратиться на Камчатку, понеже на чукоцкой земле нет гавани, дров или течения, где мы можем охранить себя в такое зимнее время.

Беринг не принял предложения Чирикова:

– А по моему мнению, лутче возвратитца назад и искать гавани на Камчатке к прозимованию...

– Возможно, будь мы на месте Беринга, так же поступили, – продолжал разговор Головин, – теперь другое. Вся надежда наша на предполагаемое предприятие.

Генерал-инспектор флота вел разговор о Второй Камчатской экспедиции. Завтра Сенат и Адмиралтейств-коллегия должны решать окончательно порядок и время отправления отрядов на север, к Ледовитому океану и на Камчатку.

Адмиралы подошли к разложенной на столе карте.

– Сколько же всего людей пойдет для изысканий? – спросил Сенявин. Он не состоял членом Адмиралтейств-коллегии и не знал всех подробностей.

– Семь отрядов, – ответил Головин и начал перечислять: – Первый должен пробиться от Архангельска до устья Оби, другой пройти морем от Оби к Енисею, третьему следовать на восток от Енисея, четвертому, – продолжал Головин, – надлежит проплыть от устья Лены к Енисею, пятый устремится к Колыме и далее на восток. – Головин провел рукой к Великому океану.

– Отряду Шпанберга предстоит обследовать берега японские к югу от Камчатки. Беринг же с Чириковым направятся вновь на север к берегам американским.

Слушая, Сенявин сомнительно покачал головой:

– Сперва ведь надобно добраться к реке по сухопутью. Построить суда, запасти провиант и снаряжение доставить, подыскать достойных людей. На то уйдут годы...

– Верно мыслишь, Наум Акимович, – лукаво прищурился Головин, – тыщи людишек, лошадей, подвод надобно токмо для доставки снаряжения. То ли дело вояж на Камчатку сподобить не по сухому пути, а морем.

Сенявин вопросительно посмотрел на товарища, а тот взял его под локоть, показал карту:

– Не однажды мысль мне приходила – снарядить два-три фрегата для похода на Камчатку. На них погрузить всех людей, имущество, провизию, припасы для экспедиции. Следовать известным Магеллановым путем – через Атлантику, кругом мыса Горн к японским островам и далее на Камчатку.

– Прибыв на место суда строить нет надобности, без промедления вояж направить к берегам американским. – Уверенный тон адмирала подчеркивал ход его рассуждений. Видимо, давно вынашивал он эти замыслы.

– Окончив все дела на тех же фрегатах, экспедиция возвратится в Кронштадт, но иным путем – обогнув Африку у мыса Доброй Надежды.

Сенявин слушал внимательно, не перебивая, и только спросил:

– Где же, Николай Федорович, людей для такого вояжа сыскать?

– В том-то и суть, что наши офицеры и матросы дальше финских шхер не плавают. Вона в аглицком, да також голландском флоте каждый год немало кораблей отправляются в Ост-Индию, дабы практику давать офицерам и матросам. Где же им учиться, как не в вояжах дальних? Кроме протчего, пора нам, россиянам, и кругом света плавать...

Свои соображения Головин решил наконец-то высказать на заседании Адмиралтейств-коллегии, куда он спешил сумрачным мартовским днем.

В прошлом, 1731 году, капитан-командор Беринг, вернувшись с Камчатки, предложил снарядить новый вояж, к берегам Америки. Как и прежде, он полагал следовать на Камчатку сухопутьем через всю Сибирь, построить там суда и плыть затем на них в Америку.

Адмиралтейств-коллегия рвение командора поддержала, но Головин имел свое мнение – отправить экспедицию к берегам Великого океана не сухим путем, а по-иному – из Кронштадта на кораблях, морем.

На заседание коллегии Остерман впервые пригласил нового советника, недавно произведенного в контр-адмиралы Мишукова. А перед этим Захарий совершил своеобразный «коордонат» по службе – резко повернул в сторону.

Из Астрахани он отправился в свою деревню и загулял там на пятнадцать месяцев. На указы из Петербурга не откликался, после чего объявился в Адмиралтейств-коллегии, пытаясь оправдать отсутствие нездоровьем.

Видимо, благодушное настроение Остермана, упоенного возвышением, и прежняя симпатия отвели угрозу. Но флагманы поступили так, как положено.

«За своевольную 15-месячную неявку на службу и за ослушание указов коллегии, постановлено: „Время, проведенное им в отсутствии, вычесть из службы и жалованье ему за оное не давать...“

Сейчас Мишуков приподымался на цыпочках, робко выглядывал из-за широкой спины контр-адмирала Дмитриева-Мамонтова, прислушиваясь к словам Наума Сенявина. За четыре года он отстал от жизни флота, и все происходящее было для него неведомо.

– Сухой путь нынче на Камчатку долог, – страстно убеждал Сенявин контр-адмирала Петра Бредаля, – два лета надобно, не менее, чтобы с обозом туда добраться.

Их окружили, прислушиваясь, члены коллегии, а Головин продолжал:

– Присовокупите сюда годика два на постройку судов, – он загнул пальцы, – да на обратный путь в Петербург. Накладно получается.

– Что же ты замыслил, Николай Федорович, – лукаво спросил Сенявин: он-то знал и раньше мнение Головина, – неужто есть другая дорога, покороче?

– Тебе-то ведомо, Наум Акимович, что морской вояж и проворней и выгодней намного, нежели сухопутьем, – ответил ему Головин, а адмирал Гордон, вторя ему, добавил:

– Расточительно тратить время попусту. На телегах плестись будем – вечно позади Европы останемся. Надобно на Камчатку под парусами плыть.

На заседании, как обычно, главенствовал вице-канцлер Остерман, всемогущий человек при императрице Анне Иоанновне. «Царь всероссийский», как успели прозвать его при дворе.

– Ее величество, – начал он степенно, – повелела нам не откладывая рассмотреть предложение капитан-командора Беринга, дабы отправить его нынче же летом на Камчатку.

Сенаторам проект Беринга, за целый год скитаний из одной канцелярии в другую, был досконально знаком. И они были готовы его одобрить.

Адмиралтейств-коллегия, пока тянулась канитель, распорядилась впрок готовить разное корабельное снаряжение для отправки с обозом. Однако теперь появился другой вариант. Об этом и докладывал Головин, излагая преимущества морского пути.

– На Камчатку из Санкт-Петербурга морем мочно отправить корабли, – горячился вице-адмирал, – они добротнее и крепче будут, нежели там построенные. Кроме прочего, морские офицеры и матросы практику смогут иметь полезную.

Остерман слушал Головина, опустив глаза, не перебивая. Возглавляя морскую комиссию, он опекал Адмиралтейство, старался во всем содействовать строительству и обустройству флота. Нередко прислушивался к советам Головина и, когда тот кончил, спросил:

– И каким же маршрутом отправятся те корабли?

– Ваша светлость, – Головин взял карту, передал Остерману. Вопрос не застал его врасплох. – От Британских островов вокруг Южной Америки, минуя мыс Горн и далее к Японии. С окончанием же экспедиции идти в Китай, мимо Индии крутом Африки. Сим же образом наши мореплаватели кругом света вояж совершат.

Члены Адмиралтейств-коллегии одобрительно зашептались. Видимо, они поддерживали Головина. Об этом высказался вице-адмирал Сенявин:

– От Кронштадта до Камчатки судам доплыть мочно месяцев за десять – двенадцать. Не более года Берингу хватит для изыскания новых земель. Ежели через Сибирь добираться, вояж затянется на добрый десяток лет.

Остерман непроницаемо молчал, безразлично глядя прямо перед собой, но адмиралтейцы напористо держались своего.

– Великий Петр, отец наш и создатель, – прервал молчание адмирал Гордон, – мыслил о дальних вояжах. Нынче немного европейских капитанов обошли вокруг света, французы и вовсе того не одолели. Российский флот хотя и молод, но пора испытать себя в тех плаваниях.

Неожиданная идея пришлась явно не по вкусу вице-канцлеру. Он никогда не спешил и не любил решать что-либо скоропалительно, особенно тогда, когда был мало сведущ в сути дела. Свое неведение он подчас тщательно и искусно скрывал от окружающих, ловко уходя от прямых ответов, а иногда попросту отмалчивался. Однако в этот раз молчание становилось непозволительным. Как часто бывало в прошлом, выручила природная педантичность, и он спросил Головина:

– А кто же поведет сию экспедицию?

– Капитан-командор Витус Беринг имеет достаточный опыт для этого, – Головин оглядел присутствующих, – а ежели понадобится, я и сам готов повести корабли кругом света. Слава Богу, плавал в заморские страны, хаживал и в Атлантику.

Остерман опустил глаза, как бы раздумывая, хотя для него этот вопрос был предрешен. «Вот так вдруг менять все планы? Когда все уже рассмотрено в коллегиях? А потом, что сулит такой вояж для императрицы, ее престижа? Океаны и десятки морей с ураганами, штормами, где вместе с погибшими, не дай Бог, кораблями потускнеет и величие государыни... В Финском заливе и то суда топнут... И чего ради? Легковесных мечтаний моряков? Заново готовить докладные записки для императрицы, обязательно переводить их для Бирона на немецкий. Нет, он не намерен подвергать риску предприятие, уже одобренное высочайше». Остерман встал:

– Монаршая воля для нас неколебима. – Он говорил тихо, но властно. – Ее величество соблаговолили избрать для подготовки вояжа сухой путь на Камчатку по сибирским трактам. Посему, господа Сенат и Коллегия, надлежит нам рассмотреть, как наилучше сие исполнить. – Вице-канцлер перевел взгляд на Головина. – А что касается вояжа круг света, граф, оставьте в том разобраться потомкам...

Монаршей волей вице-канцлер умело прикрывался во всяких щекотливых делах.

Головину следовало остерегаться всесильных временщиков, не противоречить им и быть благоразумным. Однако вице-адмиралу Николаю Головину почему-то не хотелось отдавать потомкам честь первопроходцев.

12 октября 1732 года он подал Анне Иоанновне представление «Ея императорскому величеству самодержице всероссийской» на 8 листах.

«...Дабы через оное нижеозначенное мое предложение корабельный флот к вечной славе в других морях произвести и показать в том морских офицеров достаточными морской практике умножить, дабы и впредь вечно российский флаг мог быть в состоянии по препорции патентатов, в соседстве вашего и в живущих на Балтийском море действителен был».

О чем же печется неугомонный русский адмирал? Подсчитав, что, следуя сухим путем, экспедиция Беринга займет как минимум 6 лет без малого, он предлагает: «...потребно нахожу другой способ, чтобы в будущую весну отправить отсюда в Камчатку через море два фрегата российские... через Большое море-океан кругом капа [25]25
  Кап – мыс.


[Закрыть]Горн в Зюйдное море и между японских островов даже до Камчатки... И оный путь оные фрегаты могут учинить во время 11 месяцев или и меньше... Когда в Камчатку прибудут, могут снабдить командора Беринга и его команду материалами и припасами и способнее без всякого опасения везде ходить и выискивать всякие земли и острова будут. Когда же те суда возвратятся благополучно, то надлежит всякий год посылать на Камчатку по два фрегата. Сим способом сыщется случай быть непрестанной и преизрядной школе к обучению офицеров и матрозов. В изыскании же Америки может быть великая государственная польза...»

Множество убедительных поводов в пользу и выгоду государству от плавания кругом света для науки, коммерции и на случай войны приводит Головин. Мало того, сам стремится в это плавание.

«Для выше объявленной всего государства Российского пользе, меня представляю во оный путь следовать и быть в том предводителем, ежели другого к тому волею способного офицера не сыщется. Токмо подлежит со мною послать в помощь мне некоторых офицеров и морских служителей, которых я за потребно рассуждаю, некоторых из флоту вашего и. в. Сие всеподданнейшее мое мнение предлагаю в несомнительном уповании, что оное есть весьма нужное и важное вначале к поправлению флота вашего и.в., а потом и научению и умножению в том морских и добрых офицеров и матрозов. Надеюсь и по ревности моей к службе вашего и.в. быть сему моему вышеобъявленному нижайшему предложению впредь в вящей пользе и плоду государственному вечно...

О сем доносит вашего и.в. Всеподданнейший раб Головин».

Добрый почин Головина поддержали флагманы Балтийского флота.

«Однако, – поведал официальный источник, – неизвестно почему именно, хотя и нетрудно угадать причину, что предложение было отвергнуто». Даже для непосвященных прозрачный намек указывал на резон такого поворота событий – сие было не по нутру Остерману.

А пока, согласно решению Адмиралтейств-коллегии и указу Сената, для обследования побережья Северного Ледовитого океана и морского пути от Архангельска до Чукотского носа, направились отряды под командой унтер-лейтенантов, «славных навигаторов российских». Всего пять сотен морских и адмиралтейских служителей.

Последнему отряду предписывалось, ежели Азиатский материк отделен от Америки проливом «отнюдь назад не возвращаться, но обходить угол и придти до Камчатки».

В разное время уходили к берегам ледовитых морей первые питомцы Морской академии и всюду, где побывали они, обозначались на картах новые контуры Российской державы – моря, проливы, острова и земли...

Первым по санному пути отправился в путь унтер-лейтенант Дмитрий Овцын со шкиперами и боцманами. Провожал его новоиспеченный мичман Григорий Спиридов. Он ждал назначения и состоял при флотском экипаже. Следом за Овцыным отправился с отрядом Беринга Сафрон Хитрово и Федор Минин.

– Успел-таки ты, Фетка, – радовался за друга Спиридов, – а наставник-то наш Сухотин отставлен.

– Знаю, сам себе свинью подложил по пьянке, – сморщил досадно губы Минин. – Кто знает, сколь теперь в матрозах промается.

В конце кампании Иван Сухотин напился и повздорил со своим командиром.

Приговор суда надежд оставлял мало: «Разжаловать в матрозы за брань, будучи на корабле, своего командующего капитана Брандта, и в назывании его вором, также за безвинное битье в пьяном виде сержанта и боцмана».

– Слыхал я, Брандт и в самом деле нечист на руку, – огорченно сказал Спиридов, – а зуботычины Иван зазря не оставит.

– Авось искупит вину примерной службой, – уповал на будущее Федор Минин.

Великая Северная экспедиция, в которую отправились русские моряки, была единственным эпохальным событием в мирных буднях российского флота той поры.

«Печальное состояние флота, несовместимое с политическим положением и достоинством России» сказалось в первых стычках на море с неприятелем, вернее, с пособниками неприятеля, французами.

Десять лет после Персидского похода молчали русские пушки, если не считать отдельных стычек с афганцами в новых прикаспийских владениях России.

Как нередко бывает у новоявленных властителей и их присных, дабы отвлечь внимание подданных от распрей и разных неблаговидностей, а заодно и показать устойчивость своего положения, они ищут повод для применения силы за пределами своей державы. К тому же армия без стычки с неприятелем хиреет. Одними плац-парадами и муштрой боевую выучку войск не приобретешь, да и не проверить, на что они способны в деле.

Случай такой для только что обосновавшихся у власти правителей России вскоре приспел: рядом, на западных рубежах, разгорелась борьба за наследство среди польско-литовской шляхты.

Соседняя с Россией Полынь, как иногда называли Речь Посполитую, Польшу, со времен Петра Великого привлекала пристальное внимание Франции. Цель – иметь верного и послушного союзника для противостояния соперникам в торговле – Австрии и России. После смерти в феврале 1733 года польского короля Августа II вместо законного его наследника – сына Августа III, шляхта избрала королем ставленника Франции Станислава Лещинского, связанного родственными узами с версальским двором. Войска в Польшу для поддержки Августа III и возведения его на престол повел новоявленный генерал-фельдмаршал Карл Миних. Никто не удосужился далее подумать, что этот генерал-немец еще ни разу не нюхал пороху. Впрочем, и рассуждать-то было некому. Миних был един во всех ипостасях – и президент Военной коллегии и генерал-фельдмаршал.

Слава Богу, что поляки не в силах были противостоять, а полки в бой водил опытный генерал петровской закалки – Ласси.

Там же, где предводительствовал Миних, победы доставались дорогой ценой. Самолично, без совета с генералами, направлял войска куда ему вздумается, а свои неудачи приписывал «плохому русскому солдату». Для достижения успеха посылал батальоны на верную смерть. Гибли понапрасну сотни и тысячи русских солдат, вследствие бездарности генерал-фельдмаршала. Чтобы приукрасить свои «победы», Миних в донесениях императрице в несколько раз уменьшал потери в своих войсках. Так случилось при длительном штурме крепости Гагельберг.

В польской кампании русская армия одержала верх благодаря умелым и искусным действиям войск генерала Ласси. Варшава сдалась ему без боя, и вскоре сейм избрал королем Августа III.

Станислав Лещинский со своими сторонниками отступил к морю и закрепился у Данцига. Здесь ему на помощь пришла французская эскадра. У крепости Вексельмюнде, прикрывавшей Данциг, французы высадили двухтысячный десант.

Франция без объявления войны начала боевые действия против России. Петербург пока отмалчивался, но стало ясно, что без поддержки флота не обойтись. Миних запросил не только боевую поддержку у моряков. В войсках истощились запасы пороха, амуниции, не хватало провизии для войск, по суше путь длинный и долгий.

Только что назначенный вместо Сиверса президентом Адмиралтейств-коллегии вице-адмирал Головин не успел еще осмотреться в новой должности. Прежде, при Петре I, он служил лихо на кораблях, знал, что флот у государя на первом месте. Последние пять-семь лет все переменилось. После кончины Апраксина на моряков махнули рукой. Казна недодавала половину денег, на стапелях Петербурга, Архангельска, Казани застыли без движения сотни корпусов кораблей, фрегатов, галер, шняв и судов помельче. Для обустройства флота требуются порох и ядра, парусина и такелаж, якоря и гвозди и сотни других принадлежностей. На верфи каждую весну по рекам гнали заготовленный корабельный лес. Мастеровые на стапелях задарма работать не станут. Без матросов и офицеров корабли в море не выйдут, а им жалованья не плачено, поди, два-три месяца. Да и нехватка рекрутов и офицеров. Командиры и капитаны до сей поры сплошь иноземцы. Кого только не сыщешь среди них: датчане и норвеги, немцы и шотландцы, французы и далматинцы... Чтобы стать добрым капитаном, кроме ученья и смекалки, надобно проплавать десятка два кампаний, не менее. А флот едва народился, после Гангута минуло всего ничего, пятнадцать годков...

Миних разбушевался – «посылай к Данцигу флот».

Императрица отродясь возле кораблей не бывала, Бирон токмо в конюшнях да на псарне ночует, лопочет по-своему, разбери его. Один Андрей Иванович кумекает в делах флотских, и то глядя из окон своей канцелярии...

Лед еще не прошел по Неве, а президент Адмиралтейств-коллегии с адмиралом Гордоном план действий эскадры на предстоящую кампанию 1734 года обговаривал дотошно.

– Сам ведаешь, Томас Иванович, хотя у нас вымпелов десятка два наберется, но многие корабли пообветшали, в море не хаживали, поди, пять-шесть кампаний. А што за матрос, который шторма не спытал, грома пушек не слыхивал?

– Сие так, – согласился главный командир Кронштадтского порта.

Ему подчинялись и эскадра и все, что находилось в Кронштадте для обеспечения деятельности на море, и кто, как не он, знал нужды и заботы моряков. Племянник некогда знаменитого сподвижника Петра Великого честно отрабатывал свой хлеб на русской службе.

– Кораблям лишь бы целехонькими к Данцигу добраться, – пошутил Гордон.

– Тебе эскадру-то вести, – уловив хорошее настроение Гордона, объявил Головин. – Дело решенное, более покуда некому. Бредаль вскорости в Тавров отъедет, готовить Донскую флотилию. Змаевич там нынче десятка два прамов [26]26
  Прам – плоскодонное парусное судно, вооруженное двадцатью – сорока пушками, для действий у берегов, на мели.


[Закрыть]да галер на воду спускает... С турками не миновать схватки...

– Будет исполнено, господин адмирал, – перешел на официальный тон Гордон. Недавно Головина пожаловали чином полного адмирала.

– Все указания по припасам и десанту через недельку получишь, а покуда распорядись вооружать эскадру.

Почти два зимних месяца провел Григорий Спиридов в отпуске в Выборге. В середине Великого поста приехал погостить двоюродный брат Иван, флота лейтенант. Его отец, брат коменданта Выборга, жил в небольшом поместье на Волге, неподалеку от Клина.

– Там и наша деревенька, – пояснил отец Григорию. – Издавна те деревеньки пожалованы еще при Михаиле Федоровиче нашим дедам.

Иван всю службу провел на Балтике, второй год командовал галиотом [27]27
  Галиот – небольшой двухмачтовый парусник для посыльной и сторожевой службы.


[Закрыть]«Гогланд».

– Ходим поболее кораблей и фрегатов. Куда пошлют. То в Петербург, то в Ревель или Пиллау. Иногда к Данцигу. Но нынче, слыхать, там французы объявились, панам пособляют.

– Меня на эскадру определили, мачтовым командиром, только не ведаю, на какой фрегат, – с некоторой гордостью сообщил Григорий.

– Гляди за матросами, как бы с рея не свалились, – посоветовал Иван, – сам изредка не чурайся, по вантам карабкайся. Другой молодой рекрут как лист трясется, боязно ему. А ты покажи своим примером, да и старые служители тебя уважать станут более.

– Тятенька сказывал, на тот год меня в кадеты определит. Я-то в полку записан, который год солдатом, – ввязался в разговор Алексей.

Младшему не терпелось объявить, что и он идет по стопам отца.

В середине мая на Кронштадтском рейде впервые за последние пять-шесть лет полоскались на ветру более двух десятков вымпелов линейных кораблей и фрегатов.

Томас Гордон только что отпустил командиров после первого сбора на открытом рейде, задержал только командиров фрегатов – капитанов Шлейница и Дефремери. Почти целую неделю вытягивались суда под буксирами из Военной и Купеческой гавани. Нелегко было оторвать от причальных стенок и бочек застоявшиеся в гавани посудины. За несколько лет стоянки подводные части корпусов покрылись ракушками, сквозь толщу воды просматривались длинные «сопли» водорослей. Как смогли, боцманы почистили борта и часть днища.

«Все одно „бороды“ у киля остались, знамо, и ход кораблики потеряют», – досадно сжал губы Гордон и перевел взгляд на Кронштадт. Там еще грузили осадную артиллерию, порох, ядра, другие припасы. Миних срочно затребовал пушки для осады Данцига и крепости Вексельмюнде, где высадился французский десант.

С этого и начал разговор Гордон с командирами.

– Фельдмаршал Миних прислал нарочного курьера. – В салоне спертый воздух отдавал плесенью. Адмирал встал, распахнул оконце. Ворвавшийся ветер разметал занавески, наполняя комнату свежестью и прохладой. – Войска наши обложили Данциг с крепостью, – продолжал Гордон. – Ежели бы там оборонялись одни поляки, их скоро одолели бы. Но подоспели французы. Видимо, эскадра немалая, десант высадили тыщи две. Вчера пришел купец голландский, сказывает, у Данцига добрая дюжина вымпелов.