Текст книги "На главном направлении (Повести и очерки)"

Автор книги: Иван Падерин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Знали ли фашисты, что огненный меч, который они готовили для защитников Сталинграда, теперь занесен против них? Могли ли они думать, что у них под ногами загорится земля?

Гвардеец выскочил из окопа, держа над головой шест. На шесте красным флагом полыхал факел.

И земля загорелась! Вспыхнул танк!

Вражеские пехотинцы застрочили из пулеметов в гвардейца с факелом. Тот рухнул на землю и тут же встал, весь в огне. Метнувшись в сторону, затем прямо, он выбежал на площадь. И везде, где он появлялся, сразу же загоралась земля.

– Что это такое? – воскликнул кто-то из ребят, видя, как на площади мечется огненный ком. Вот он бросился навстречу бронированным машинам, как бы преграждая им путь…

Загорелся другой танк, третий… Остальные попятились назад, давя гусеницами свою же пехоту, припавшую к земле.

А земля горела, горела…

Сквозь огонь и дым было видно, как огненный ком выкатился на бугорок и там остановился. И когда остановился, Косте стало ясно, что это человек. Он поднял руку. Слившиеся языки пламени развевались вокруг него, как знамя на ветру. Он звал своих товарищей, друзей на помощь? Нет, он звал вперед, на врага…

Но не все гвардейцы, как показалось Косте, поняли этот жест героя. Вдруг наступила какая-то оглушительная тишина. Перестали строчить фашистские пулеметчики. Они были ошеломлены появлением горящего человека, который бежал на них, затем остановился. Замолчали и наши, видно, ожидая какой-то команды. Косте даже показалось, что все ждут команды горящего человека, и он, кажется, услышал его захлебывающийся в огне голос. Нет, это огонь так плескался.

Пламя на бугорке взметнулось еще выше и бросилось вперед. Сквозь огонь Косте плохо было видно, как и куда повел за собой горящий человек поднявшихся в контратаку гвардейцев. Он только видел, как через всю пылающую площадь, по горящей земле ринулись большие группы гвардейцев, словно их не брал огонь, словно они были из кремня. А потом до Костиного слуха донеслось нарастающее «ура!». Грозное и мощное, оно катилось все дальше и дальше.

Броситься бы вслед за гвардейцами, да нельзя: туда же потянутся и малыши… Однако надо узнать, кто же выскочил из-под этой кучи щебня с шестом и не пустил головной танк к трансформаторной, а потом поджег землю и сам превратился в горящий факел.

Узнал об этом Костя, когда стих бой, – вечером перед сумерками, когда возле невысокого бугорка, где была вырыта свежая могила, состоялся митинг.

Костя увидел сначала Александра Ивановича, затем Титова и только не мог найти Зернова. Но вот все повернули голову в сторону переднего края. Оттуда по глубокому ходу сообщения шли гвардейцы. На скрещенных винтовках они несли покрытого шинелью погибшего товарища. Несли скорбно, тяжело. И когда положили его на бугорок свежей земли и сняли шинель, чтоб попрощаться, Костя увидел на обгоревшей груди героя обуглившиеся, но сохранившие свои оттенки полосы морской тельняшки. Это был Зернов. Его нельзя было узнать в лицо, но это был он – огромный, хоть огонь и старался скоробить его тело, сильный и такой могучий, что, казалось, встань он снова во весь рост, топни ногой – и земля покачнется.

– Товарищи!.. – Титов приподнялся с носилок. В руках у него была красная книжечка. – Это партийный билет на имя Зернова Михаила… Мы не успели вручить тебе, наш дорогой товарищ, этот билет, но ты погиб коммунистом. Твой подвиг будет всегда освещать и согревать сердца патриотов Родины! Вечная слава тебе, Михаил Зернов…

Воины полка склонили головы. Прозвучал прощальный салют.

Костя стоял возле Титова, и ему казалось, что вот сейчас зазвучит рояль, на котором играл Зернов. Но рояль молчал. А немецкие танки все еще горели, корчились от огня.

* * *

Прошло еще две недели.

Ребята по-прежнему жили в трансформаторной. К ним из санитарной роты пришла мать Лизы. Надежды на восстановление ее зрения не было. Вытекшие глаза остались закрытыми на всю жизнь. Прислушиваясь к тому, что делают ребята, она ко всем относилась одинаково, иногда даже больше и строже спрашивала со своей дочери. Ее сразу полюбили все – и Петя, и Ваня, и Гира. Костя же был знаком с ней давно и относился к Лизиной матери с искренним уважением. Ему было очень жалко, что эта добрая и умная женщина осталась без глаз. Как-то у Пети сорвалось с языка: слепая – и нечего, мол, ее спрашивать о всяких пустяках. Костя схватил его за грудки, подтянул к себе и молча тряхнул так, что тот прикусил язык.

Все чаще и чаще стал приходить в трансформаторную Александр Иванович. Он похвалил Костю за радиокружок. Знакомясь с устройством радиоламп, трансформаторов, наушников, микрофона, ребята практически познавали законы физики, химии, вникали в существо электрических явлений и радиотехники.

– Знаешь что, Костя, давай эту рацию приведем в полный порядок и отнесем командиру полка, – как-то вечером, перед сном, предложил Ваня. – Отнесем и поговорим. Теперь он должен поверить нам и принять в полк.

– Правильно, я тоже пойду, – поддержал его Петя.

– Но ведь рация только принимает. Передатчик нам не наладить, – возразил Костя.

– Этого ни один радист здесь не сделает. Надо на заводе, – как бы оправдывая Костю, сказал Петя.

– Значит, это наш плюс, – заключил Ваня и с азартом настоял: – Идем, ты же не трус. Идем…

Костя подумал и согласился.

– Только вы первыми начинайте просить. Да не прямо, а так – сначала про пушки, а уж потом и насчет радистов.

– Ладно, я начну первым, – вызвался Петя, боясь, что Ваня не возьмет его в компанию.

Едва скоротав ночь, еще задолго до рассвета, Ваня, Петя и Костя тайком от девочек ушли к командиру полка.

– Значит, кто же из вас артиллеристом решил быть? – внимательно выслушав ребят, спросил Титов.

– Мы же об этом прямо не говорим, мы только спрашиваем, можно ли нам ходить на батарею, – сказал Петя.

– Кому это нам?

– Ну, Косте, Пете и мне, – с нетерпением пояснил Ваня. Костя пока молчал.

– Нечего там сейчас делать, снарядов нет, расчеты заняты другим делом, неинтересно, – заметил командир полка. – А то еще Костя вздумает посмотреть, что делается за передним краем, но пуля тут как тут – и нет вашего друга.

Костя понял намек и ответил:

– Что я, глупее всех?

В это время из-за перегородки послышался голос Александра Ивановича:

– Костя, говори прямо: зачем пришел?

Эти слова смутили мальчишку, а командир полка, будто ждал такой помощи, улыбаясь, позвал к себе Фомина:

– Александр Иванович, я думал – ты спишь. Заходи, заходи! Меня тут атакуют, штурмом хотят взять.

– Не спится что-то, – сказал Фомин, входя в отсек.

Костя насупился: «Теперь они вдвоем окончательно осмеют меня за разведку».

– Так, значит, вы решили ходить на батарею, а дальше что? – спросил Титов, вернувшись к прерванному разговору.

– Да нет, я просто так сказал, – пояснил Петя, глядя на рацию: вот, мол, рацию отремонтировали, значит, понимать надо, мы уже радисты, а про батарею так, для начала затеяли.

– Он «просто так сказал» потому, что не откровенно, – заметил Фомин.

– Вот это, пожалуй, верно, – подхватил Титов. – Например, ты, Ваня, кем хочешь быть: наводчиком? командиром орудия?

Этот вопрос поколебал Ваню, и он, забыв про условие, вдруг высказал свое сокровенное желание:

– Хочу быть командиром орудия!

Титов и Александр Иванович переглянулись и, чувствуя, что Ваня вот-вот заплачет, решили поддержать его. Сначала они говорили, что враг будет разбит. Для этого у советского народа есть все необходимое: и армия, и ее кадровый состав, и техника, и многое другое. Затем Александр Иванович коснулся выдержки и сказал об умелом использовании техники и заметил, что одним желанием врага не возьмешь.

Костя слушал и не мог понять, почему они так подробно объясняют. Неужели решили взять Ваню в артиллеристы?

– Вот артиллерийский планшет, – сказал Титов, – вот логарифмическая линейка, а завтра я вам покажу буссоль. Все это нужно знать артиллеристам, как свои пять пальцев.

Ваня подержал в руках белую раздвижную линейку с непонятными буквами, посмотрел на планшет со множеством квадратиков, на формулы и расчеты, вычерченные между овальными линиями, затем взглянул в глаза собеседникам и признался:

– Этого я не знаю.

– Это тригонометрия, – заметил Александр Иванович.

– Значит, я не гожусь в артиллеристы? – всхлипнув, спросил Ваня.

– Почему же не годишься? – успокоил его Титов и, помолчав, добавил: – Вы ребята настойчивые, умные. Поучитесь – и из вас такие артиллеристы вырастут, всем на зависть.

– Оставьте нас в полку хоть рядовыми стрелками! – с отчаянием взмолился Петя, поняв последний намек Титова.

Беседа длилась больше часа. К огорчению Вани, Костя и Петя согласились, что быть пехотинцами-стрелками– тоже не простое дело. В пехоте надо хорошо знать тактику, умело владеть автоматическим оружием, разбираться в законах огневого дела и быть выносливыми, крепкими и закаленными физически.

Внезапно с потолка посыпался песок. В эмалированной ванночке запрыгал металлический шприц, рассыпая дребезжащий звук, будто в эту минуту по блиндажу промчались сотни машин и повозок…

– Ну вот и началось, – сказал Титов.

– Что началось? – спросил Ваня.

– Большое наступление, Ваня, большое…

Костя первым выскочил на улицу. «Надо разбудить девочек, а то ничего не увидят, проспят», – подумал он и, остановленный нарастающим гулом, облегченно вздохнул: «Ух как здорово играют!» В эту же секунду за ним выскочили Ваня и Петя. И перед их глазами открылось невероятное: в зимнем небе – радуга! Ниже туч – Млечный Путь. Звезды, искрясь, стремительно катились в одном направлении. На востоке занялась заря, но она слилась с заревом залпов заволжских батарей, отчего все небо покраснело.

Ребята, задрав головы, остановились.

Как рой комет с длинными огненными хвостами, пронеслись над ними снаряды «катюш». Описывая дугу и перегоняя друг друга, они устремились туда, за окраину заводского поселка, за Мамаев курган. А там, на юге, за Дар-горой, за элеватором, и тут, на севере, за Спартановкой и у Орловки, гремели взрывы. Сначала были видны только столбы вспышек, затем все слилось в сплошную стену огня. А из дубрав Заволжья каждую секунду вырастали новые и новые полосы залпов «катюш». Они, как острые сабли, выхваченные из ножен, рассекали утренний туман. Это вступил в дело резерв Верховного Главнокомандующего.

В эту же минуту Костя вспомнил отца. «Папа, папа… если бы ты был жив!» Глаза затуманились, в горле тесно, и сердце куда-то рвется из груди. Быть бы сейчас Косте где-нибудь одному, он бы дал волю слезам…

Костя украдкой посмотрел на Титова, который стоял рядом, и, почувствовав, что этих слез не надо стыдиться, повернулся к нему лицом.

Александр Иванович, видя на Костином лице слезы, бросил костыль, обнял Костю, затем Петю и, подтянув сюда же Ваню, закричал им прямо в уши:

– Скоро, ребята, скоро пойдете в школу!..

В небе, волна за волной, пошли скоростные бомбардировщики новой конструкции Туполева. Вокруг них кружились шустрые истребители Яковлева и Лавочкина. Тут же из-за облаков вывернули косяки двухмоторных пикировщиков Петлякова. За ними грозной тучей двигались тяжелые бомбардировщики. Но вот воздух наполнился гудением целой армады штурмовиков. Девятый вал. Грозные «воздушные танки» спустились низко. Покачивая крыльями, они приветствовали защитников Сталинграда. В ответ полетели вверх шапки, все закричали. Но ни Костя, ни Петя, ни Ваня слов не слышали. Только по движению губ и радостным лицам они определили, что сталинградцы приветствуют грозную силу советской авиации.

Из первой роты, в списки которой майор Пургин зачислен навечно, прибежал связной. Он, по привычке втягивая шею в плечи и пригибаясь, спрыгнул в канаву, как было установлено правилами маскировки, но, видя перед собой стоящих во весь рост Титова, Фомина, офицеров штаба, как бы оробел, смутился Костя знал этого связного с первого дня прихода в полк. Он казался ему маленьким, короткошеим, сгорбленным. Но вот связной выпрямился, поднял голову и стал неузнаваем: он будто раздался в плечах, вырос в могучего и красивого воина. И он ли только вырос в глазах Кости в эту минуту? Все вокруг него стояли теперь с поднятыми головами и смотрели вперед. У них будто раздвинулись груди, и, кажется, только теперь они ощутили в себе поистине богатырскую силу!

За первой партией штурмовиков появилась вторая, третья, четвертая…

– Четвертая сотня! – крикнул Ваня, но его голос потерялся в шуме моторов.

Описав в воздухе рукой четверку и два нуля Ваня растопырил четыре пальца. Но в это время появилась новая партия, и Ваня вынужден был отсчитывать десятками, показывая пальцы обеих рук: «Двадцать, тридцать…» В ту же секунду над осажденным гарнизоном, покачивая крыльями, промчалась пятерка «яков», и все дружно начали им аплодировать. Ребята сорвались и что есть силы пустились к трансформаторной, чтобы вытащить девочек на улицу Но и они уже вышли из подземелья. Рядом с ними стояла мать Лизы. Она учащенно моргала, будто щурясь от яркого солнца и разгадывая, что делается в небе. Она не видела, сколько летело самолетов и какие они были, но чувствовала, понимала и радовалась прилету крылатых защитников…

Костя не знал, о чем думает в эту минуту слепая женщина, но видел: она, как молитву, шептала слова благодарности.

* * *

Начавшийся еще до рассвета снегопад и понизовый ветер торопятся закрыть глубокие воронки от бомб и следы вражеских снарядов на отлогих северных склонах Мамаева кургана Будто сама природа взялась остудить и залечить обожженные огнем скаты кургана. Сколько стали, железа и свинца выплеснул враг на эту господствующую над городом высоту, чтобы овладеть важным командным пунктом! Были дни, врагу удавалось заползти на вершину кургана и отсюда корректировать огонь своих батарей. То были тяжелые для Сталинграда дни.

Теперь здесь, на северных склонах, как и в начале битвы, генерал Пожарский устроил наблюдательный пункт. Отсюда видны и тракторный завод, где еще сидят фашисты и огрызаются с отчаянием обреченных, и степные дороги, по которым еще носятся вражеские мотоциклисты с пакетами и донесениями о все новых и новых ударах Советской Армии.

Кто-кто, а Пожарский знает, почему так мечутся по степи вражеские связные: наступление начато на флангах Сталинградского фронта, продолжается успешно, и не сегодня-завтра огромная армия гитлеровцев окажется в гигантском котле. И здесь, у стен Сталинграда, героические защитники волжских берегов, взламывая вражескую оборону, штурмом овладевают кварталами, улицами и целыми районами.

Только вчера была прорвана блокада осажденного гарнизона, где оборонялся полк Титова, а сегодня вот-вот начнется штурм соседней с Мамаевым курганом высоты.

Переступая с ноги на ногу, Пожарский смотрит в окуляры стереотрубы, затем дует на озябшие пальцы и отмечает на карте замеченные объекты противника. До начала артиллерийской атаки уже недолго…

…Холодно. Пронизывающий ветер с мелким колючим снегом забирается в траншею, а по ней – и в наблюдательный пункт. Под ногами у Пожарского поскрипывает снег. Стоящие рядом телефонисты и радист изредка встряхиваются.

– Зябко? – спрашивает генерал.

– Зато на душе тепло, – отвечает один из телефонистов.

– Нам-то что, а вот каково им? – добавил радист, кивая в сторону противника. – У них ведь одежда на рыбьем меху. Вчера привели одного пленного, а он, как кол, согнуться не может…

Пожарский снова приник к окулярам. Перед его глазами – подножие высоты. Там ветер вихрит и перегоняет снег, кажется, еще сильнее, чем здесь, на склонах Мамаева кургана. Белые полосы поземки волнами перекатываются через насыпь заводской железной дороги и огибают завалы. Лишь опытный глаз генерала, знающего, где и в каком направлении готовится атака, смог заметить, как умело и толково используют поземку саперы, проделывающие проходы в минных полях; все они одеты в белые халаты, и даже миноискатели обмотаны бинтами. А вон к насыпи, через руины, переползают в белых полушубках штурмовые группы, накапливаются к атаке…

– Передавайте… Внимание! – приказал генерал своим помощникам, держа на ладони часы. По этой команде-сигналу расчеты орудий стали у лафетов в полной готовности открыть огонь.

Пока секундная стрелка описывала последний перед началом атаки круг, Пожарский еще раз посмотрел на высоту, затем на рубеж атаки.

Телефонисты и радист, продолжавшие ожидать дальнейшую команду, вдруг заметили в поведении генерала что-то необычное. Застыв у стереотрубы, он с затаенным дыханием напряженно всматривался туда, откуда должны были наступать штурмовые группы гвардейского полка Титова. Там кто-то, как увидели телефонисты, нарушив условия маскировки, черной точкой передвигается по открытой местности к минному полю, демаскируя расположение самих штурмовых групп. Генерал резко сжал в ладони часы и, держа их в кулаке, как бы старался остановить время. В окулярах ему хорошо была видна фигура мальчика в черном пальтишке, бегущего с гранатой в руке.

– Куда он бежит?!. Остановить!.. – приказал генерал, забыв о том, что он находится не в полку, который готовится к атаке, а на наблюдательном пункте армии.

Еще минута – и бегущий мальчик припал к земле и отполз в воронку. Отпрянув от стереотрубы, Пожарский, прежде чем подать команду «огонь», вызвал по радио Титова.

– Что вы смотрите!.. Куда вы пустили ребенка?.. Ротозеи!

Потом он передал трубу радисту и, не разжимая зубов, приказал:

– Огонь!

* * *

Первый залп орудий прямой наводки и заволжских батарей пришелся как раз по подножию высоты, где были густо насажены вражеские мины, а среди них и глубокая воронка со спрятавшимся в ней мальчиком. Снаряды просвистели и взорвались где-то неподалеку от воронки, на дне которой, как оказалось, лежал Ваня.

Считая себя вполне подготовленным бойцом, он укрылся в воронке для того, чтобы дождаться конца артподготовки, а затем впереди всех подбежать к фашистской траншее и, как он любил говорить, «шандарахнуть по фашистам гранатой». Ему хотелось доказать, что он умеет всевать по-настоящему. Раз наша армия пошла в наступление, не может же он сидеть в этой трансформаторной и заниматься пустяками. А тут еще ребят собираются отправить в тыл. «А что мне в тылу делать? Вот подберу сейчас трофейный автомат и стану чесать по удирающим фашистам. Когда оборонялись, мне трудно было воевать, а теперь пусть посмотрит сам командир полка, чего я стою!»

После беседы, состоявшейся в блиндаже у Титова накануне наступления наших войск под Сталинградом, Ваня решил действовать все же по-своему. Расспрашивая знакомых пулеметчиков, где и как они будут наступать, он раздобыл гранату, потом вторую: для себя и для Кости. Но делал это втайне от всех.

И только сегодня утром он разбудил Костю и показал ему гранаты.

– Вот твоя, а эта моя, – сказал он Косте. – Эту, в рубашке с оборонительным чехлом, я беру себе, а если хочешь – возьми ты, только надо подальше бросать и сразу падать, а то от нее осколки с убойной силой далеко летят.

Костя подержал в руке гранату: уж больно сильный соблазн быть хозяином ее; она ловко лежит в ладони, можно кинуть далеко.

– Давай попробуем, кто дальше, – предложил он Ване.

– Что ты, это же боевая, и если кто увидит, знаешь, что нам за это будет?

– Понятно, Значит, ты эти гранаты стащил?

– Ну хотя бы и так… Иди доложи своему дяде Володе.

– Я не такой, как ты думаешь, – ответил Костя и, повременив, спросил: – А зачем ты их взял?

Ваня отвел Костю в угол и шепотом под честное слово сообщил:

– Сегодня наши наступают. Понял? Вот и мы с тобой пойдем. Эх, и дадим фашистам жару! Пойдешь? Петьку я не беру, он хилый и трус. Ну?

Костя долго колебался и вдруг спросил:

– А командир полка и Александр Иванович разрешат? Если разрешат, пойдем.

Вопрос этот привел Ваню в смятение, но ответил он спокойно:

– А что спрашивать, когда все идут!

– Нет, без разрешения я не пойду. Давай спросим– и тогда вместе, – предложил Костя.

Ваня с раздражением махнул рукой и пошел.

– Ваня, постой, – остановил его Костя.

– Ну?

– Не ходи!

Костя взял друга за руку, но тот хмуро оттолкнул его.

И вот он уже в воронке, на рубеже атаки. Сюда он проскочил в тот самый момент, когда штурмовые группы полка начали выдвигаться вслед за саперами, и внимание их, как и командиров, наблюдавших за полем боя, было обращено на высоту, на вражеские укрепления, которые предстояло штурмовать.

По расчетам Вани, артподготовка переднего края противника должна была продолжаться не меньше получаса, затем артиллеристы перенесут огонь в глубь обороны врага, и наши пехотинцы, не отставая от огневого вала, начнут захватывать одну траншею за другой. Все это Ваня подслушал в пулеметной роте, у своих друзей. Однако и пяти минут не прошло, как взрывы снарядов, падающих неподалеку от воронки, прекратились и, как определил Ваня, огневой вал откатился вдаль.

«Фу, черт! – заторопился Ваня. – Так и все можно прозевать», – и, выскочив из воронки, бросился вперед. В руках у него были две гранаты. Не видя перед собой ни цели, ни людей (над полем уже кружила густая метель), Ваня бежал на заминированный участок…

* * *

Запыхавшийся Фомин ворвался в трансформаторную и, не веря своим глазам, остановился у порога. Сюда он прибежал, чтобы убедиться в том, что все дети на месте, что генералу, должно быть, померещилось и напрасно он волнуется.

Столь внезапное появление возбужденного Фомина насторожило ребят.

– Александр Иванович, что с вами? – спросила Лиза, глядя на его побледневшее лицо.

Сию же секунду к нему подбежали Гира и Петя. Заглядывая ему в глаза, ребята не могли понять, почему он молчит: они привыкли видеть Александра Ивановича разговорчивым. Сейчас темное лицо его судорожно передергивалось:

– Костя, где Ваня?

Костя, стоявший у своей рации, не поднимая глаз, виновато ответил:

– Ушел наступать…

– А почему ты мне об этом не сказал?! – кинулась к нему Лиза.

– Потому… не обязан.

– Как не обязан? – спросил Фомин.

– Он меня звал… А я…

– Выдать побоялся, – сердито упрекнула Костю Лиза.

Фомин, не сказав ни слова, круто повернулся и вышел.

Ребята долго стояли молча, глядя на прикрытую дверь.

К вечеру им стало известно, что Ваню принесли в санитарную роту. Он подорвался на противопехотной мине. Саперы, бросившиеся за Ваней, когда временно была прекращена артподготовка, не успели преградить ему путь. Догонявший Ваню боец тоже наскочил на мину и погиб.

Ребята пришли в санитарную роту к Ване.

Он еще был жив, но не приходил в сознание. Он весь был искалечен.

– Ваня, Ваня… – со слезами на глазах повторял Костя, стоя у койки умирающего друга.

* * *

…Вскоре стало известно, что войска Сталинградского и Донского фронтов соединились в районе Калача и огромная гитлеровская армия, наступавшая на Сталинград, оказалась в окружении. В эти дни полк Титова готовился к выполнению новых задач – к большому наступлению для разгрома окруженных немецко-фашистских войск. Много неотложных и больших дел было в эти дни у Титова и Пожарского, но они встретились, чтобы решить дальнейшую судьбу Кости, Пети, Лизы и Гиры.

– Прежде всего, – пошутил Пожарский, – надо послушать главкома и стратега детских душ. – И тут же, обращаясь к Фомину, сказал – В этом деле решающее слово за тобой, товарищ педагог.

Александр Иванович, не задумываясь, ответил:

– О чем можно говорить? Об усыновлении? Но война еще не окончена, может случиться, что они снова осиротеют…

Пожарский и Титов переглянулись, не зная, что сказать. И тогда Фомин серьезно проговорил:

– У них нет родителей, но есть Родина, есть детские дома, школы. Они пойдут учиться… Прошу подписать направление… – Он положил перед генералом список, в котором значилось: «Костя Пургин, Лиза Пескова, Гира Шарахудинова, Петя Чернов сего числа 26 ноября 1942 года направляются в детский дом ветеранов обороны Сталинграда».