Текст книги "На главном направлении (Повести и очерки)"

Автор книги: Иван Падерин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

7. Где Костя?

В одном из отсеков штольни, устроенной под высоким берегом Волги, разместился штаб командующего артиллерией армии генерала Пожарского. Сюда пришел Фомин. Для него уже была поставлена койка. Она стояла рядом с койкой адъютанта Пожарского. Из штабного медпункта принесли простыни, одеяло, подушку.

Тепло, уютно, чисто. В сравнении с холодными окопами, где Фомину не раз приходилось коротать ночи, это был рай – только бы отдыхать. И, казалось, прислонись Фомин к подушке, как усталость прижмет его к ней на целые сутки. Но прошел час, другой, третий, а постель осталась нетронутой. Да разве можно… Фомин не позволял себе даже думать об отдыхе. Он не находил себе места, ходил из отсека в отсек (тут его знали почти все офицеры) и спрашивал:

– Где Пожарский?

– На НП, – отвечали ему.

– А где теперь НП?

– Не знаем… Туда ходить воспрещено. Маскировка. Что будет, если противник обнаружит и этот наблюдательный пункт?

Наконец Пожарский пришел в свой штаб.

Он тотчас же попросил Фомина еще раз показать границы осажденного гарнизона.

– Когда я уходил из полка, наш передний край проходил вот так. – Фомин взял со стола карандаш и начертил на карте рисунок, чем-то напоминающий круглую пилу с большими неровными зубьями. Круговая оборона. В границы этого зубчатого круга входили завод, часть рабочего поселка и межзаводской парк.

– Куда же дать огня в первую очередь? – спросил Пожарский.

Фомин показал на промежутки между зубьями, нарисованными на карте.

Пожарский задумался: как ударить по этим промежуткам огнем заволжских батарей? Трудная задача. Можно своих побить.

– Вот сюда бейте, сюда, сюда… – продолжал Фомин, ставя острым концом карандаша точки все там же, между зубьями.

– По этим точкам можно бить только прямой наводкой, а не навесным огнем заволжских батарей, – задумчиво произнес Пожарский. – Снаряд не голубь, вокруг шеста не летает и назад не возвращается.

После слова «голубь» Фомин насторожился, но генерал продолжал:

– Прямой наводкой – другое дело. Увидел цель, навел орудие и бей без промаха…

– Мы так и делали, но сейчас снарядов нет, – продолжал Фомин, все еще не понимая, к чему генерал упомянул о голубе. Неужели ему известна вся эта история с голубем, которого принес Косте Зернов?

– Знаю, – со вздохом сказал Пожарский. – Если бы вам сейчас дать дивизиона три на прямую наводку, тогда бы вы этой пилой, – генерал показал на рисунок Фомина, – фашистов в опилки превратили… Впрочем, подумаем. А сейчас иди отдохни, и тогда со свежей головой вместе с моими помощниками попробуем рассчитать поточнее.

– Поскорее бы, – попросил Фомин.

– Хорошо, – вставая, сказал генерал. – Иди, стратег детских душ.

* * *

Когда над осажденным гарнизоном поднялись новые столбы огня и дыма, когда из заводского района стал доноситься гул тяжелого боя, Фомин заметался по отсекам штольни.

– Скорей, скорей! – торопил он штабных офицеров, которые с его помощью уточняли границы осажденного гарнизона. Этих сведений ждали командиры артчастей за Волгой.

Штабные офицеры торопились, но Фомину казалось, что они невыносимо медлительные люди. Александр Иванович больше, чем кто-либо, знал положение полка Титова и по каждому взрыву, по каждому звуку понимал, как тяжело, как трудно приходится воинам его родного полка. Временами он убегал из штаба и, выскочив на берег Волги, застывал на месте. Мысленно он был там, среди своих боевых товарищей, друзей. В эти минуты перед ним вставали Костя и Лиза. Он любил детей, и ему было тяжело сознавать, что в такой опасный момент около них нет его, учителя…

Зная детей, их порывы и страсти, которые надо сдерживать умелой рукой, Фомин горько сожалел, что не все любящие детей умеют правильно понимать свои обязанности перед ними. Ведь тот же Зернов, любя Костю, принес ему голубя, не подумав, зачем он нужен ребенку в такой обстановке… Понятно, Зернов сделал это из чувства жалости к мальчику, но… так нельзя. И генерал Пожарский, и командир полка Титов– они умеют командовать полками, дивизиями, взрослыми людьми, но дай им взвод таких, как Костя и Лиза, и они не сразу найдут с ними общий язык. Фомин готов был броситься в осажденный гарнизон, чтобы выхватить детей из опасности.

– Нет, мне надо идти туда! Доложите командующему, что я не могу здесь быть. Отпустите меня… – пытался доказать Фомин штабным офицерам, но те и слышать не хотели.

Лишь на вторые сутки, ночью, командующий позвал его к себе.

– Ну что, отогрелся? – спросил он, прохаживаясь вдоль стены. На его угрюмом лице лежала печать бессонных ночей.

– Надо идти к своим, – ответил Фомин.

– Правильно. Надо пробираться к Титову во что бы то ни стало. Захвати с собой рацию. Скажи всем, что Родина послала нам большую помощь. – Командующий на этом слове сделал паузу. – Надо держаться. Продукты питания и боеприпасы будем сбрасывать на парашютах. Пароль для самолетов: желтая и красная ракеты. Все это запомни. Подробные указания передам, как только установим связь. Рацию надо доставить.

– Обязательно доставить, – добавил генерал Пожарский, которого Фомин сначала не заметил.

– Слушаюсь, – ответил Фомин.

– А продвигаться будешь вот здесь. – Командующий подвел Фомина к столу, где лежал план города. – Вот по этим канализационным трубам. Тут перемычки, придется, проскочить в открытую. Будет опасно, но войны без опасности не бывает. Ну, в добрый путь!

Фомин взвалил на загорбок рацию и, четко повернувшись, вышел. Темная ночь обняла и укрыла его.

* * *

От просвета к просвету пробирался Александр Иванович по трубам через заводскую часть поселка, занятую врагом.

К утру Фомин был у границ осажденного гарнизона. Линия переднего края полка проходила теперь не там, где раньше. Полк оборонялся у самых стен завода. Блиндаж комендантского взвода, где жил Костя, остался в нейтральной полосе. Не зная этих подробностей, Фомин полз по трубе, которая вела к люку в район блиндажа комендантского взвода. Вдруг слышит: кто-то ползет навстречу.

– Кто это?

В ответ щелкнул затвор автомата.

Невероятно быстрым движением Фомин выхватил пистолет и, прикрывая рацию своим телом, приготовился дать прицельный выстрел.

Прошло несколько напряженных секунд… Тишина. Вглядываясь в густую темноту. Фомин настороженно ждал вспышки. Пистолет застыл в руке.

Затаив дыхание, Фомин услышал шорох, затем шепот. «Не один, двое», – определил он и еще больше напряг внимание. В висках застучала кровь. «Рация, рация!» Да, рацию надо уничтожить. Левая рука потянулась к гранате. Фомин зубами выдернул кольцо. «Ну что ж, начинайте, – мысленно бросил он вызов, – я готов!»

– Не ты ли это, Фомин?

Словно ковш кипятку плеснул ему кто-то в лицо. Еще не веря своим ушам, Фомин почувствовал, как со лба покатились капли пота. Это же голос командира полковой разведки!

– Ты с кем? Один?

– А вас сколько?

– Если один, то ползи ближе, – спокойно предложил разведчик.

– И не вздумай обманывать, у нас все готово, – предупредил второй.

Фомин понял, что разведчики не доверяют ему, поэтому на всякий случай оставил рацию на месте и, не выпуская из рук гранату, пополз навстречу.

Синенький мигающий язычок зажигалки осветил обросшее щетинистой бородой лицо разведчика.

– Вас двое? – осведомился Фомин.

– Посмотрим. Может, больше…

Находчивость и бдительность разведчиков убедили Фомина в том, что он встретился со своими.

– Что же ты небритый? – упрекнул он разведчика.

Командир взвода разведчиков понял, что это сказано шутя, и ответил:

– Некогда, Александр Иванович. – И, потушив зажигалку, добавил: – Борода не мешает.

– Где мы сейчас? – спросил Фомин.

– Под нейтральной.

– Где? – переспросил Фомин.

– Между врагом и нашим полком, – подтвердил разведчик.

– Понятно… Надо держаться. Командующий сказал, что к нам идет большая помощь…

Один из разведчиков, обрадованный такой вестью, кинулся к Фомину и, схватив его за голову, начал целовать…

– Стой же! – неистово закричал Фомин. – Граната на взводе, взорвемся…

Разведчик, чувствуя в голосе Фомина тревогу, отпрянул и, передохнув, пошутил:

– Подождет, не взорвется, сейчас нельзя.

– И за меня целуй горячей, тогда совсем не взорвется, – добавил второй разведчик.

В трубе будто стало теплее и просторнее.

Фомин попросил зажечь огонь, чтобы закрепить чеку гранаты и вынуть взрыватель. Когда все это было сделано, он отполз обратно в темноту и через несколько минут вернулся с ношей. Разведчики только теперь узнали, что Фомин несет с собой рацию.

– Торопись, торопись, Александр Иванович! Командир полка будет рад. Теперь снова заживем! – И, с радостью уступая Фомину дорогу, разведчики пятились до ближайшего колодца, чтобы разминуться.

После короткого доклада командиру полка о выполнении задания Фомин спросил о Косте.

Титов долго молча скручивал и раскручивал тесемку из бинта, затем посмотрел в глаза Фомину и, как бы не замечая его возбуждения, бережно положил свою большую бледную ладонь на колено Александра Ивановича.

– Ушел… и не вернулся.

* * *

Зернов проник на нейтральную полосу – в блиндаж комендантского взвода.

За эти дни, видно, много раз взрывы мин и снарядов встряхивали блиндаж. Двери были распахнуты, стойки перекосились, на столе, где лежали Костины тетради, – толстый слой пыли.

Осветив фонариком стопку учебников, сложенных на полке, Зернов вспомнил слова учителя Фомина о том, что самый большой подвиг ребенка в таком возрасте, как Костя, – это отличная оценка по русскому, математике, истории и другим дисциплинам. Значит, надо таких ребят звать не на фронт, а в школу, и там готовить их к трудному ратному подвигу.

Луч фонарика остановился на тетрадях. Теперь Зернов заметил на запыленном столе следы птичьих лапок. Это были следы голубя. Доклевав оставленную Костей крупу, он забился в свой угол. Зернов взял его на руки. На лапке голубя была записка, которую Костя писал в воронке.

Рисунки, надписи, знаки… По ним можно было понять только одно: Костя действительно пробрался на передний край, обнаружил большое скопление вражеских сил, но где, в каком направлении – загадка! «Ах, ты, Костя, Костя! Опоздал я отобрать у тебя голубя», – горько признался самому себе Зернов.

Тяжелые думы о Косте, о его судьбе и о судьбе многих-многих детей, у которых война отобрала самое дорогое – родителей, болью сжали сердце бронебойщика.

Возвращаясь в полк, Зернов будто забыл, что находится на нейтральной полосе, и попал под обстрел. Где-то сбоку треснула мина. Взрывная волна отбросила его в канаву.

В санитарной роте Зернов, придя в сознание, почувствовал, что с него снимают сапоги и фуфайку.

– Стойте! Осторожно! – закричал он.

– Видно, еще в грудь ранен, – сказал санитар, расстегивая воротник, а другой принялся ножницами резать гимнастерку и тельняшку.

И вдруг возле сердца под гимнастеркой что-то забилось. Санитары посторонились, приглашая врача.

– Голубь! И записка…

– Это от Кости, отнесите командиру, – попросил бронебойщик.

* * *

Косте хотелось есть, пить, от усталости кружилась голова, но он не останавливался. Он полз обратно по трубе к своим.

В темноте, наталкиваясь на какие-то перегородки, проваливался в колодцы и, наконец, понял, что ползет не по той трубе, по какой пробирался вначале. Заблудился…

Лишь к утру ему удалось найти люк и вылезти на поверхность. Тут он наткнулся на огневые позиции минометчиков своего полка и обрадовался: вот я и дома!

Но что это такое? Минометы разбросаны, плиты перевернуты, и ни одного живого человека!

Спрятавшись в канаву, Костя заметил, как к минометам подошли два фашиста. Они почему-то стреляли в землю. После одного такого выстрела перед ним поднялся человек, постоял, замахнулся кулаком, но ударить не успел. Фашист выпустил ему в грудь целую очередь.

«Звери, они добивают раненых минометчиков!..»

А где-то неподалеку, у заводской ограды, без конца строчили пулеметы, автоматы. Слышались взрывы гранат, иногда доносились выкрики.

«Где же теперь наши?»

Подождав немножко, Костя подполз к минометчикам: может, кто еще жив?

– Дядя, дядя, вы слышите? – шептал он бойцу, который тогда вставал, губы его чуть-чуть вздрагивали. Минометчик будто хотел что-то сказать, но не мог. Он был уже мертв.

Костя видел, что возле минометов лежат убитые. Сейчас ему хотелось настроить хотя бы один миномет и начать крошить фашистов с тыла. Но как это сделать? Переползая от миномета к миномету, он попытался найти хотя бы одного живого минометчика, пусть даже раненого, но чтобы он только сказал, как настроить миномет.

Возле ящика с минами он вдруг услышал глухой стон. Кинувшись туда, Костя увидел знакомого старшину, который выдавал ему гимнастерку, брюки и пилотку в первый день прихода в полк.

– Товарищ старшина, товарищ старшина, это я, Костя…

Старшина приподнял голову, из его рта хлынула кровь. Он тоже хотел что-то сказать, но послышался только хрипящий стон.

– Молчите, молчите, – шептал ему Костя. – Я сейчас вам помогу, у меня есть бинт…

Старшина, будто не слыша его шепота, поднялся – и к миномету: он видел, чувствовал, что фашисты наступают в сторону штаба полка, и, видимо, хотел ударить по ним из миномета, но не смог. Наклонился, чтоб установить прицел, и упал вниз лицом. И только теперь Костя заметил, что спина у старшины в темно-красных пятнах. Он будто лежал на ветке со спелыми вишнями и, раздавив их, испачкал фуфайку. Это были пулевые пробоины.

– Они вас в спину ранили…

Старшина еще раз приподнял голову. Из его груди вырвались шипящие звуки: «Прицел три, правее ноль-пять…» А что дальше, Костя не понял.

Затем старшина взглядом подозвал Костю к себе и прошептал в лицо:

– Уходи отсюда, они скоро опять придут. Уходи…

Загремел залп «катюш», и Костя чуть не бросился на берег оврага, чтоб посмотреть, где будут рваться снаряды. Ему казалось, он был даже уверен, что сведения, которые он послал с голубем, дядя Володя уже передал артиллеристам за Волгу и те наносят теперь удар по самому большому скоплению фашистской пехоты. Однако первые же взрывы и поднявшиеся огненные клинья разочаровали его: они бьют не туда, надо левее, ближе к той воронке…

Но вот загремел второй залп. Снаряды стали рваться ближе, но все же не там, где хотелось Косте. И в это время мимо убитых минометчиков побежали фашисты. Они словно боялись мертвых, бежали стороной, без остановки.

Прижавшись к умирающему старшине, Костя вдруг почувствовал себя жалким и беспомощным. Если бы он знал, как пользоваться прицелом миномета, если бы он умел делать сложные вычисления по шкале прицельного приспособления, если бы ему были известны правила стрельбы по закрытым целям, он бы не ушел от миномета и хлестал бы по удирающим фашистам до последней мины, он бы отомстил за все!

– Они снова придут… Уходи, уходи вон туда, – повторил минометчик, показывая рукой на отлогий берег, по которому извивалась глубокая траншея.

– А где сейчас наши? Дядя, это я, Костя, скажите: где наши?

Но старшина уткнулся в землю и больше ничего не сказал. Его вытянутая вперед рука застыла и осталась неподвижной.

Костя подчинился этому последнему жесту минометчика. Он не знал, куда ведет извилистая траншея, но, поднявшись на берег, понял, что это был ход сообщения между огневыми позициями минометчиков и окопами стрелковых рот, которые оборонялись от фашистов с западной стороны. Под ноги попадались разбитые автоматы, противогазные сумки, изорванные шинели, окровавленные лопаты, бинты… Здесь была горячая схватка, но где же теперь наши?

Поднявшись на бруствер, Костя посмотрел по сторонам. Справа и слева в задымленной синеве виднелись заводы, а прямо – рабочий поселок. Вон, кажется, там, за поворотом оврага, начиналась Тургеневская улица.

Это же совсем знакомые места. Только раньше отсюда не было видно вон тех бугров и даже тракторозаводского поселка. Кругом было много домов и всяких построек, а теперь тут почти все сравнялось с землей.

Возле самого уха цвикнула пуля, потом целый рой свистящего свинца пронесся над головой, на бруствере поднялась пыль. Затем пули начали клевать стальной рельс, лежащий вдоль бруствера, за который Костя успел спрятать голову. Потом он прислушался. Покажись – и с двух сторон будешь прошит. Значит, надо продвигаться вдоль траншеи, но куда же она ведет – к своим или к фашистам?

Минометчик показал в этом направлении – прямо вперед. И Костя, где ползком, где перебежками передвигался по ходу сообщения в сторону заводского поселка.

Перед разрушенным зданием он вынужден был остановиться: в этом месте ход сообщения разделился на две канавы. Одна повернула направо, другая уперлась прямо в подвальное окно.

– Так ведь это же наша школа. Вот ты куда послал меня, минометчик! – прошептал Костя, осматривая подвал. – Тут-то мне все знакомо. Если придут фашисты, найду, где спрятаться. Вот мастерская школьного столяра. Попросишь, бывало, у него клею, ворчит, будто отказывает, а глаза отводит в сторону: бери, мол, да уходи, не мешай. А вот школьное хранилище тетрадей и учебников. Теперь тут, оказывается, склад боеприпасов – ящики из-под мин, но ни одной мины, ни одного патрона. А не здесь ли минометчики готовили пищу? Пахнет чем-то съедобным. А вдруг найду корку хлеба, пусть даже дряблую картошку, тогда легче будет пробиться к своим. Что-то ноги подкашиваются…

Но ни корки хлеба, ни дряблой картошки Косте найти не удалось, зато он наткнулся на склад приборов физического кабинета. Тут же были инструменты, проволока, самодельные радиоприемники, станки для намотки катушек, паяльник, отвертки, молоточки, плоскогубцы и даже книжки с чертежами и схемами, по которым занимался Костя в радиокружке. Все это кто-то собрал и аккуратно сложил в один угол.

Сдувая пыль и сажу, осторожно беря в руки то одну, то другую деталь, Костя даже забыл про усталость, про голод: вот теперь-то он вернется в полк не с пустыми руками, теперь-то рация ему подчинится! «Заставлю, все равно заставлю ее работать».

* * *

Рация, которую принес Фомин, была тотчас же установлена в блиндаже Титова. Теперь, имея радиосвязь со штабом армии, командир полка оперативно докладывал командующему обо всем, что делалось в осажденном гарнизоне.

Связь – основа взаимодействия. По первому же радиосигналу штаб армии делал все возможное, чтобы поддержать гарнизон. Особенно артиллеристы: они быстро откликались на запросы Титова. Фашисты пытались еще раз атаковать гарнизон, но, встретив сильную завесу огня артиллерии, которая располагалась за Волгой, откатились назад и замолкли.

Командующий помогал осажденному гарнизону пока только огнем заволжских батарей. Других мер он принять не мог. Главные силы армии, обороняющие Мамаев курган и берег Волги в центральной части города, переживали не меньше трудностей, чем полк Титова.

К радости всего гарнизона по рации было принято сообщение из тыла о том, что в ближайшую ночь самолеты доставят продукты питания и боеприпасы. Эта весть быстро разнеслась по всему полку. Она долетела и до Лизы.

За минувшие дни Лиза пережила немало тяжелых минут. Мать заболела воспалением легких. Ее положили в санитарную роту, и девочка не знала, куда ей с ребятами деваться, потому что к погребу подходили фашисты. Прибежавшие тогда врач и бойцы, что были посланы Титовым, выручили Лизу, Гиру и Петю. Их привели в штаб. Но и тут было опасно. Титов приказал отыскать для них надежное укрытие. Такое место нашлось: трансформаторная подстанция завода с прочными бетонированными стенами, с крепким железным потолком. Подстанция прикрывалась от обстрела заводской стеной.

Старшей среди детей была Лиза. В тот момент, когда полк облетела радостная весть, Лиза находилась в санитарной роте. Ей надо было узнать, когда вернется Александр Иванович, и рассказать Титову, что она умеет ухаживать за ранеными.

Вдруг перед ее глазами вырос Фомин. Он вышел от Титова.

– Александр Иванович! – воскликнула Лиза. – Как долго мы вас ждали!

Фомин приветливо погладил девочку по голове.

Она была немало удивлена, что Александр Иванович знает, как Лиза собрала ребят, как они живут в трансформаторной, где за ними следит один легко раненный офицер. Об этом ему, наверно, рассказал командир полка.

– Скоро приду к вам в трансформаторную, – сказал Александр Иванович и направил Лизу в соседний блиндаж санитарной роты, где лежала ее мать.

Там Лиза увидела Зернова. Он был весь в бинтах, но уже ходил между коек и ни на кого не глядел. Лиза знала, что Зернов – Костин друг, но никогда не думала, что этот сильный и смелый моряк может так грустить. Он молча приблизился к Лизе, долго смотрел на нее, наконец спросил:

– А Костя… Костя пришел?

Лиза опустила голову. В блиндаже все притихли.

– Нет, еще не пришел…

– Еще… – Зернов тяжело вздохнул и отошел в дальний угол к своей койке.

Лиза принялась было рассказывать ему о том, как они были спасены, но Зернов отвернулся…

* * *

Разведчики торопились, но встать на четвереньки или подняться на локти, чтоб быстрее продвигаться от одного укрытия к другому, они не имели права. Десятки вражеских глаз следили за этим участком ничейной земли. Сдвинься камень или пошевелись едва заметный бугорок – и все пропало: фашисты откроют губительный огонь из пулеметов и автоматов. Такой уж закон войны: следи за нейтральной полосой, там и камни оживают.

Самое что ни есть трудное для разведчиков – это преодоление нейтральных полос. Командир взвода разведки решился идти этим трудным путем потому, что другого не было.

До траншеи, где «показывалась чья-то голова», как доложил разведчик-наблюдатель, оставалось несколько метров. Но эти метры были особенно трудными. О том, чья голова показывалась над бруствером нейтральной траншеи, командир взвода разведки догадался сразу, но докладывать командиру полка, что это был Костя, он не мог; у разведчиков не принято строить свои донесения на догадках, они строго соблюдают правило: увидел одним глазом, проверь другим – и тогда докладывай. Однако Костя больше не показывался, и командир взвода решил действовать. Его, так же как и Фомина, и Титова, и других воинов полка, волновала судьба мальчишки.

Это был тот самый командир взвода разведки, с которым встретился Фомин в канализационной трубе. Тогда он ничего не сказал Александру Ивановичу о Косте, надеясь найти его где-нибудь в трубах, но, побывав в тылу противника и принеся оттуда важные сведения, он нигде не обнаружил даже следа мальчишки. «Можно считать погибшим», – собирался сказать он Титову. Но теперь – другое дело… Фомину и трем разведчикам было приказано отвлекать внимание наблюдателей противника на другие участки. Такое поручение Александр Иванович принял неохотно, он рвался сюда – к нейтральной траншее, но командир взвода категорически отказался взять его с собой: нервы у него для такого дела не подготовлены – педагог.

И вот командир взвода со своим помощником – в нескольких метрах от нейтральной траншеи. Ровная площадка – ни воронок, ни канав. Тут надо слиться, сровняться с поверхностью земли и передвигаться сантиметр за сантиметром так незаметно, как незаметно растет и вплетается в шероховатость вытоптанного луга стелющаяся трава. Смотри на нее часами – и ничего не заметишь, а она растет.

Однако разведчики предвидели, что пройдет еще часа два, наступят сумерки и фашисты пошлют своих лазутчиков в нейтральную траншею. Костя может попасть им в руки. Врагу станет известно о том, что командир полка ранен. Костя скажет об этом, не подозревая, что для врага очень важно знать о состоянии командира. Фашистам будет также известно и о том, что в осажденном гарнизоне очень мало продуктов питания. Костя, конечно, не считает это военной тайной: хлеб и картошка – не снаряды и пушки.

Так, не подозревая исхода своих показаний, Костя может усложнить жизнь осажденного гарнизона и облегчить действия фашистам. После этого они смогут снять часть своих сил и перебросить на другой участок. Значит, усложнится дело не только в осажденном гарнизоне, но и на других участках обороны Сталинграда.

Поймет ли это Костя? Если поймет, тогда будет молчать, тогда он не вымолвит ни слова, и тогда фашисты попытаются выбить из него показания силой. Это еще больше обозлит мальчика, и он окончательно замолчит.

Представив мысленно, как над истерзанным мальчиком склонился фашист и, рыча, требует новых показаний, разведчики готовы были вскочить и бежать на выручку. Но выдержка, выдержка…

Рука командира взвода разведки дотянулась до кромки траншеи. Вцепившись в нее пальцами, он медленно подтянул свое тело и так же незаметно сполз на дно траншеи. То же проделал следующий за ним помощник.

На запорошенном дне траншеи они обнаружили отпечатки Костиных ладоней. Здесь, укрываясь от пулеметного огня, Костя передвигался на четвереньках. Отпечатки помогли разведчикам определить направление его пути.

* * *

Зернов только утром узнал, что ночью с переднего края принесли раненого Фомина. Ни санитары, ни врачи – никто толком не знал, где был ранен сержант Фомин. Говорят, что его принесли разведчики и снова ушли.

Бронебойщик в тот же час сбежал из санитарной роты. У входа в блиндаж разведчиков Зернова остановил дневальный:

– Входить нельзя, – и загородил путь автоматом.

– В чем дело? Не узнаешь своих?! – возмущенно спросил Зернов.

– Узнаю, но командир взвода приказал никого не впускать.

– А где он, твой командир?

– Ушел.

– А разведчики?

– Тоже с ним ушли.

– Кого же ты охраняешь?

– Блиндаж… Да что ты привязался! Приказано не пускать – значит, поворачивай! – И, приподняв на груди автомат, дневальный сделал шаг вперед.

– Ох, и хитрый народ эти разведчики! – маневрируя, заметил Зернов. – Сознайся, что все спят, а ты охраняешь их сон.

– Хотя бы и так, а тебе докладывать не собираюсь. Поворачивай. Придешь позже.

Зернов хотел было пройти напролом, но дневальный твердо стоял на своем.

– Доложи командиру, что когда разведчики спят, войска бодрствуют, – ехидно, с насмешкой намекнул Зернов на беспечность разведчиков опять же с целью задуманного маневра: отвлечь дневального от прохода и проскользнуть в блиндаж.

– Ты хотел сказать наоборот, – послышался сзади голос. – Когда войска отдыхают, разведчики бодрствуют!

Зернов повернулся. Перед ним стоял командир взвода разведки, который только что вернулся от командира полка.

– Тьфу! – Зернов громко выдохнул, собираясь с мыслями, но командир взвода предупредительно поднял палец:

– Тише, не гуди, – и, остановив свой взгляд на дверях блиндажа, вполголоса сообщил: – Спит…

– Он?!

– Посмотри.

Через квадратное отверстие, сделанное в дверях, виднелся мигающий свет самодельной настольной лампы. В тот момент, когда Зернов заглянул в окно, маленький, величиною с ноготок, огонек пробежал по обуглившемуся фитилю и погас.

Командир взвода разведки хотел удивить Зернова, но, заметив, что в блиндаже кто-то потушил огонь, сам удивился.

– Ну пусти же! – нетерпеливым шепотом попросил Зернов и рванулся в блиндаж.

В полосе света, проникшего в темный блиндаж разведчиков через окошечко двери, мелькнул небольшой сверток бумаг с обгоревшими клочками. На столе, возле потухшей лампы, показалась рука Кости. Ища на ощупь спички, чтобы снова зажечь лампу, он будто не замечал, что в блиндаж вошел Зернов.

– Костя, это ты?! – спросил бронебойщик дрожащим от волнения голосом.

– Я, здравствуйте, – ответил Костя.

В этот блиндаж он пришел с разведчиками всего лишь три часа назад. Они нашли его в подвале разбитой школы.

Усталый, голодный Костя, к удивлению разведчиков, готов был еще на день остаться там. Он был неузнаваем: лицо, руки – в саже, фуфайка и брюки – в пепле, за пазухой, под ремнем, в кармане – какие-то свертки бумаг.

– Не говорите никому, не говорите про меня. Скажите, встретились и все. – Это единственное, о чем просил Костя разведчиков, намекая, что если они выдадут его, то он сбежит от них. Разведчики дали слово молчать, так и не поняв Костиной тайны.

Здесь, в блиндаже, Костя съел размоченную галету и выпил полкружки чаю с сахаром. Вскоре усталость и сон свалили его.

Костя и во сне видел то, что было наяву. Проснувшись, он сразу же ощупал себя. Все, что было спрятано в карманах, под гимнастеркой, осталось на месте. «Молодцы разведчики, слово сдержали, ничего не тронули. Может, сейчас приступить к делу? Никого нет, тихо, тепло…»

Мигающий огонек самодельной лампы, удобный для работы уголок с такой же тумбочкой, какая была у Кости дома, на Тургеневской, мягкое кресло, принесенное разведчиками из конторы завода, манили его к себе.

Теперь для Кости каждая минута была дорога. Присев к столу, он жадно принялся разбирать и просматривать листки бумаги. Тут, как назло, погас огонь.

– Тьфу, растяпа! – выругал себя Костя, ища спички.

В это время и вошел Зернов.

Костя не знал, как ему вести себя сейчас с Зерновым, ведь даже другу он пока не мог рассказать о том, чего решил добиться. «Сделаю, тогда скажу и покажу», – твердо решил он, оказавшись на руках у Зернова, который целовал его и прижимал к себе.