Текст книги "Егоркин разъезд"

Автор книги: Иван Супрун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

– Тащите кирпич!

Гришка и Мишка кинулись за кирпичом, а Егорка уселся на землю и широко разбросил ноги.

Через минуту кирпич-точило лежало у Егоркиных ног.

– Теперь плюйте! – приказал Егорка.

– А зачем? – поинтересовался Мишка.

– Чудаки люди. Кто же насухо точит. Плюйте!

Гришка и Мишка плюнули.

Егорка размазал ножом слюни по кирпичу и пробурчал:

– На этих ваших слюнах иголки не заточишь, не то, чтобы нож.

Гришка и Мишка стали усерднее плевать на точило. Гришка при этом молчал, а Мишка то и дело спрашивал: «Хватит?» – на что Егорка неизменно отвечал: «Мало».

Вскоре во рту у Гришки и Мишки пересохло, но Егорка продолжал требовать: «Давайте!» В конце концов Мишке стало невмоготу, и он крикнул:

– Врешь, что мало. Точи!

Егорка точил – так казалось ему самому и его товарищам – как заправский мастер: ширкнет разика два-три, поднимет нож к глазам, посмотрит вдоль острия, а затем снова принимается ширкать.

Через некоторое время косарь был наточен. Верно, с его лезвия даже ржавчина не сошла, но это еще не доказывало, что он остался таким же тупым, каким был, потому что, как сказал Егорка: «Ржавчину сгоняют не точилом, а керосином».

Ребята начали небесный поход не по линии, а рядом с ней, по тропинке, решив взобраться на путевую насыпь тогда, когда скроется из виду разъезд. Гришка нес чашку, Мишка – ковшик, а у Егорки сбоку висел на веревочке косарь. Шагали уверенно, торопливо и нисколько не боялись. А чего бояться? Погрузочной платформы на толстых ногах-сваях, мимо которой пролегала тропинка? Серых щитов, сложенных стопками? Или покрытых травой куч старого, перемешанного с землей, битого кирпича и щебенки? Сто раз они играли в этих местах и все тут излазили вдоль и поперек. Да и время было такое, когда пугаются только самые последние трусы: стоял жаркий безоблачный полдень.

– А Володька с Колькой струсили бы идти так далеко, – сказал Гришка.

– Где им, – поддержал дружка Егорка. – Это ведь только мы с тобой смелые и ничего не боимся, а им куда до нас, они не успеют выйти за ограду, как уж начинают кричать: «Мама! Я боюсь». Ромка и Нюська тоже струсили бы.

– Струсили бы, – согласился Гришка, – Таких отчаянных, как мы с тобой, на разъезде нет.

– А я тоже отчаянный? – вмешался Мишка.

Ставить наравне с собой примазавшегося Мишку ни Егорке, ни Гришке не хотелось, и они промолчали.

– Я тоже отчаянный? – повторил Мишка.

Но и на этот раз никакого ответа не последовало; Егорка подергал носом, а Гришка отвернулся.

– Ладно, ладно, – обиделся Мишка. – Я вот залезу на линию и пойду к тяте на стрелку. Он спросит меня, а я ему скажу…

– Черт! – выругался Егорка.

А Гришка схватил Мишку за руку:

– И ты отчаянный, шибко отчаянный.

– Ну вот, – удовлетворился Мишка.

За стрелочной будкой все начало меняться: на каждом шагу попадались маленькие, окаймленные камышом болотца, мшистые кочки и березовые кусты; выросла путевая насыпь; телеграфные столбы гудели громче и как-то уж очень тревожно и уныло; тропинка часто уходила в сторону и петляла. Ребята сбавили шаг, разговаривать стали тише и то и дело посматривали на линию. В одном месте, как раз там, где дорожка резко сворачивала в сторону от насыпи, ребята остановились.

– А нас, наверно, уже не видно, – сказал Егорка.

– Ага, – живо откликнулся Мишка.

Гришка же ничего не сказал, он задрал голову и уставился в небо. Вскоре его примеру последовал Егорка, а затем и Мишка.

Не увидев ничего особенного, Егорка спросил:

– Ты чего туда смотришь?

– Каша заваривается.

– Какая каша?

– Дождевая. Дед Вощин всегда так говорит, когда в одном углу неба появляется такая вот туча.

Егорка пригляделся. И в самом деле – на том краю неба, где каждый день закатывается солнышко, вырисовывалась синяя тучка, а впереди нее клубились и курчавились белые облачка. До полуденного солнца им было еще очень далеко, и они нисколько не потревожили Егорку. Его беспокоила уходящая в сторону тропинка. Опустив голову, он снова напомнил:

– А нас, наверно, не видно…

Гришка оторвал взгляд от неба и посмотрел в сторону разъезда. Смотрел долго, с серьезным, нахмуренным лицом и молчал. Егорке надоело ждать, и он прикрикнул:

– Чего ты как сыч какой? Говори скорее!

Гришка присел, приставил ко лбу ладонь, взглянул из-под нее сначала на разъезд, затем в сторону семафора и только после этого произнес:

– Отсюда-то нас не видно, а вот если мы взберемся на линию, то, пожалуй…

– Нужно залезть на насыпь и посмотреть, – догадался Егорка. – Вы подождите тут, а я сейчас заберусь и узнаю.

Егорка быстренько вскарабкался на насыпь и сразу же увидел отца. Отец стоял с метелкой в руках и чистил стрелку. Егорка кубарем скатился вниз и сообщил, что стрелочная будка совсем-совсем близко и что он видел отца.

– А ты трусил, – упрекнул Гришка.

– Кто? Я трусил? – возмутился Егорка. – Да я тут все места знаю, и никаких разбойников и чертей здесь нет. Я никогда ничего не боюсь. Хотите, с закрытыми глазами найду дорогу?

– Не найдешь, – подзадорил Гришка.

– Найду!

Егорка зажмурился и, не сбиваясь с дорожки, сделал несколько шагов вперед, затем повернулся и уверенно дошел до прежнего места.

– А я знаю, как ты делаешь! – обрадовался Мишка. – Ты не совсем закрываешь глаза. Я тоже так умею.

– Нет, закрываю.

– Нет, не закрываешь.

– А вот я без обмана пройду. Смотрите! – Гришка засучил штанины, надел на голову миску так, что она закрыла даже нос, и двинулся вперед. Шагов через пять он сбился с тропинки и по колени увяз в грязи.

Егорка и Мишка запрыгали и закричали ликующими голосами:

– Нарвался! Нарвался!

Гришка снял с головы чашку, выбрался на тропинку и посмотрел на свои заляпанные ноги.

Егорка поднял с земли палочку и подал ее Гришке, чтобы он соскоблил с ног грязь, но палочка оказалась не нужна, Гришка вдруг весело улыбнулся:

– А я нарочно залез в грязь, нарочно, чтобы сапожки надеть. В них легче идти. Ишь, какие они у меня, до самых колен!

Сапожки у Гришки получились великолепные, черные-пречерные и блестели, как лакированные.

– Это что! Вот я себе сделаю, так сделаю, – похвастался Егорка и полез в ямку.

Через минуту обулся и он. Его сапожки были длиннее Гришкиных – закрывали колени.

Мишке тоже захотелось «обуться», но с тропинки он не двинулся ни на вершок. Дело в том, что еще в начале пути, идя сзади, он увидел около одной вот такой же ямки большую зеленую лягушку. Лягушка сидела на кочке и глядела злыми-презлыми глазами. Мишка махнул на нее рукой, но она не испугалась, а широко открыла страшный рот и как будто зарычала. Если бы Мишка не отскочил и не побежал, то она, наверно, прыгнула бы на него. Идти в лужицу было страшно. Что же делать?

С опаской косясь на грязную ямку, Мишка пролепетал:

– И я хочу сапожки.

– Кто тебе не дает? Лезь!

Мишка помолчал немножко, будто не слышал Егоркиных слов, попереминался с ноги на ногу и снова:

– И я хочу сапожки.

– Давай я тебя проведу, – протянул руки Гришка.

Мишка спрятал руки за спину и опять за то же:

– И я хочу сапожки.

– Так пойдем!

Егорка схватил братишку за плечо и хотел подвести к грязи, но Мишка вырвался и со словами «я не пойду туда» отбежал назад.

Егорка рассердился:

– На спине тебя, что ли, туда тащить?

– Не на спине, а вот как. Вы принесите сюда грязи в ковшике и обмажьте мои ноги.

– Фигу тебе, а не грязи! Какой нашелся барин, – возмутился Егорка.

– Ладно, ладно, – захныкал Мишка. – Тогда я пойду к тяте.

Делать было нечего. Гришка принес в ковшике грязи и принялся обмазывать Мишкины ноги.

– Делай как следует, чтобы сапожки были длинные, – требовал Мишка.

Гришка постарался и протянул Мишкины сапоги до живота.

Близость стрелочной будки ободрила ребят, и они смело двинулись дальше. Егорка вышагивал первым, Гришка – за ним, а Мишка плелся сзади и время от времени просил:

– Тише.

– Тебе только около маминой юбки стоять, а не с нами ходить, – ворчал Егорка, но все же каждый раз поджидал братишку.

Так, с небольшими остановками, они добрались до небольшой полянки, посредине которой торчали густо обросшие высокой травой березовые кусты. Тропинка огибала их и скрывалась из виду.

Егорка сбавил шаг, ему показалось, что в траве кто-то шевелится.

– Чего ты? – спросил Гришка.

Егорка свернул с тропинки, присел на корточки:

– Ногу наколол. Вы идите, я вас нагоню.

Гришка с опаской взглянул на кусты, прислушался:

– Ты иди! Иди! – поторапливал Егорка.

– Я тоже не могу. Меня какая-то муха укусила. Аж горит.

Гришка опустился рядом с Егоркой и принялся растирать грязь на коленке.

Мишка ничего не приметил в кустах. Он выдался немножко вперед, выбрал сухое место и только хотел присесть, как впереди что-то зашевелилось, затрещало, и вдруг на тропинку из кустов выскочило что-то рыжее, страшное. Ребята вскрикнули и бросились к насыпи.

Егорка с Гришкой оглянулись только тогда, когда достигли самого верха: Мишка лежал на спине внизу и орал во весь голос, а над ним стоял рыжий теленок.

Егорка с Гришкой опомнились, замахали руками и закричали враз:

– Циля! Циля!

Но теленок не думал покидать свою жертву. Некоторое время он не двигался и как будто с большим удивлением смотрел на орущих ребят, а затем взмахнул хвостом, захватил в рот Мишкину рубашку и начал ее жевать. Мишка заревел еще пуще.

– Это теленок, не бойся! – Егорка кинулся вниз.

За ним спустился и Гришка.

Ребята подбежали к теленку и принялись колотить его с двух сторон кулаками:

– Уходи! Уходи!

Теленок выпустил Мишкину рубашку и отступил.

Егорка помог братишке встать.

Размазывая кулаком слезы, Мишка всхлипывал:

– Он съесть меня хотел… Он уже начал рубашку глотать… Он все добирался до живота…

– Да это же теленочек, он не ест людей, – успокаивал Егорка. – Сейчас я ему покажу. Смотри, как я с ним…

Егорка поднял с земли прут и начал тыкать им в теленка. Сначала теленок все отступал, но затем вдруг взбрыкнул и бросился на своего преследователя. Егорка вильнул в сторону и хотел убежать, но в этот момент теленок ткнул его лбом в спину. Егорка шлепнулся. Мишка перестал хныкать, а Гришка захохотал и сказал:

– А ведь это ваш Быня. Видишь, белое пятно сбоку?

Егорка пригляделся. И в самом деле, теленок был очень похож на Быню: белое пятно, уши, хвост – ну все, все такое же. Но разве мог Быня забраться в такую даль? И зачем?

Егорка сложил ладони лодочкой, как делала мать, и позвал:

– Быня! Быня!

Бычок навострил уши, подошел к Егорке и ткнулся мордочкой в его ладони.

Сомневаться больше не приходилось – это Быня. Но что же с ним делать?

– Давайте угоним его домой, когда обратно пойдем, – предложил Гришка.

– Так и сделаем, – согласился Егорка.

Но бычок не пожелал подчиниться такому решению и, как только ребята полезли наверх, двинулся за ними.

Егорка вернулся, схватил хворостину и закричал:

– Пошел! Пошел!

Бычок остановился. Егорка сделал несколько шагов вперед. Бычок тоже пошел за ним.

– Его надо пугать страшнее, – сказал Гришка.

Принялись пугать все вместе. Егорка размахивал хворостиной и кричал, Гришка колотил кулаком по дну миски, а Мишка, взяв острый камень, скреб им по ковшу и визжал.

Такого яростного натиска бычок не выдержал – он сорвался с места и, сопровождаемый грохотом, визгом и криком, кинулся прочь от насыпи. Не добежав до тропинки, Быня ворвался в грязь. «Что, попало? Будешь теперь знать, как жевать рубаху и бодаться!» – неслось ему вслед.

Бычок выбрался в черных сапожках на тропинку и замер, отвернувшись от насыпи.

Ребята быстро взбежали на линию и оглянулись. Бычок стоял на том же месте, не поворачивая головы.

– Теперь он целый час будет думать и бояться, – заметил Гришка.

– Потому что мы задали ему большого жару, – весело добавил Егорка.

Ребята зашагали по линии в полной уверенности, что они окончательно отделались от нежелательного спутника, но каково же было их удивление и огорчение, когда, отойдя шагов на полсотни, они обернулись и увидели бредущего за ними Быню. Возобновлять сражение было бесполезно. Пришлось смириться и взять на небо еще одну живую душу.

На линии ребята повеселели. На ней не было ни непроглядных кустов с высокой травой, ни болотцев со злыми лягушками, и уже совсем-совсем близко виднелся новенький беленький семафор.

Но как ни хорошо вышагивать по шпалам, а ноги тяжелели и тяжелели.

– Это потому, – объяснил Егорка, – что сапожки наши изорвались.

Да, сапожкам досталось, они посерели и во многих местах стерлись начисто, оставшаяся же грязь ссохлась и стягивала кожу.

– Давайте еще раз обуемся, а? – предложил Гришка.

– Сейчас нельзя, – возразил Егорка. – Переобуваться нужно в передых.

– А когда он будет, передых? – спросил Мишка.

– Когда… Понимать надо. Вот пройдем половину, там он и будет, там и переобуемся, и пообедаем.

– А где эта половина? – допытывался Мишка.

Егорка и сам не знал, где половина, однако не смутился, а, поглядев как следует сначала назад, затем вперед, ответил:

– Как раз за семафором. Там есть одно такое место…

Новый железный семафор стоял на сером каменном уступчике. Его сигнальные стекла – красное и зеленое – горели в лучах солнца. Внутри семафора висели две толстые проволоки. Они заходили в деревянный короб, а из короба – на железные колесики – ролики, укрепленные на деревянных столбиках, и уже по этим столбикам тянулись далеко-далеко, до подъемного рычага, который стоял почти около самой стрелочной будки.

Дотрагиваясь до поперечинок семафора и поглаживая то одну из них, то другую, Егорка говорил:

– Крашеный… Беленький… Наш тятя все время открывает и закрывает его.

– А мой тятя тут копал яму, вот… – похвастался Гришка.

– Смотрите, у него пуговочки! – восторгался Мишка, водя пальцем по круглым заклепкам.

Четвертый участник похода безразлично отнесся к семафору: он улегся около линии и закрыл глаза.

Во время осмотра было обнаружено много непонятных вещей. Как ни старались ребята, а никак не могли сообразить, к чему это висели на проволоках внутри семафора две длинные железные «колбасы» и для чего был пристроен круглый барабанчик с ручкой. Но главное все же уразумели, а именно, что крыло семафора поднимается и опускается при помощи проволок, протянутых по столбикам к рычагу.

А поперечинки к стойкам прикреплены, чтобы забираться по ним наверх, решили они.

– Давайте попробуем? – Гришка ухватился за переклад инку.

– Нельзя, – Егорка затряс головой. – Если мы залезем, то тятя или еще кто-нибудь сразу заметят нас, и тогда все пропало. Пошли скорее, а то мы так до самого вечера не дойдем.

Ребята, а за ними и бычок двинулись дальше. Но вот Мишка опять начал отставать.

– Говорил тебе – не ходи, – ворчал Егорка.

– Я не виноват, – оправдывался Мишка, – Сам я нисколечко не устал, а вот ноги…

– Ноги… Ноги… – передразнил Егорка, – Давай ковшик, я его понесу.

– Нет уж, не отдам.

Мишка зашагал проворнее, но минут через пять снова сбавил шаг, а затем остановился и спросил:

– Где твоя половина? Где будем надевать новые сапожки?

– Знаю где, жди.

– Нет, ты говори сейчас, – Мишка сел на шпалу.

– Пора бы уж, Егорка… – сказал Гришка.

– Сейчас, погодите.

Егорка посмотрел из-под ладони в сторону разъезда. Вот интересно – там все стало маленьким: высокие казармы и станция походили на игрушечные домики; стрелочные будки уменьшились до размеров спичечных коробков; погрузочная платформа держалась не на сваях, она лежала прямо на земле, а барак угадывался только по продолговатому бугорку. Все строения придвинулись друг к другу, сгрудились, между казармами не было никакого просвета, а станцию от них отделяло не широкое полотно железной дороги, а узенькая-преузенькая ленточка. До крестинной будки от Егоркиной казармы было теперь не более двух шагов.

От стрелочной будки по линии двигалось что-то черное. Егорка вгляделся пристальнее – человек: наверно, отец. Какой он смешной: малюсенький-премалюсенький, и не шагает, а просто перекатывается, словно на колесиках.

Туча, которую заметили ребята в начале пути, уже нависала над разъездом, а белое облачко, плывущее впереди нее, подкрадывалось к семафору. «Если будет дождь, то где же прятаться?» – с беспокойством подумал Егорка.

– Скорее узнавай, где половина, – прервал Егоркино раздумье Мишка и встал.

– Сейчас, еще в одно место посмотрю, и тогда все будет готово, – Егорка повернулся спиной к разъезду.

Впереди расстилалась незнакомая местность. За гнилыми болотцами, окаймленными чахлыми кустиками, виднелись: в одном краю – лес, в другом – желтые, созревающие хлеба, а в третьем – бугры. Из-за бугров высовывался церковный крест и вился дымок – там раскинулась деревня. Все это находилось очень и очень далеко. Единственное, что было близко – это большущая красивая береза. Таких берез ребята еще не встречали. Она стояла на пригорке, широко и приветливо разбросив густые ветви. Чтобы добраться до нее, нужно было пройти еще с полверсты по линии, а затем, пожалуй, столько же в сторону, по тропинке.

– Ну чего ты? – поторопил Мишка.

Егорка оторвал взгляд от заманчивой березы и уставился на небо. Где же то место, которое соприкасается с землей? На разъезде ему казалось, что небо сходится с землей не так уж далеко – «сразу же за семафором» – как говорил отец. А на самом деле? Вот они уже далеко за семафором, а небо ни насколечко не приблизилось, и определить, где половина пути, невозможно.

– Давай сюда хлеб из своего кармана! – крикнул Мишка.

– Сейчас прямо! – рассердился Егорка. – Половина будет как раз напротив березы. Пошли!

Может быть, и удалось бы им дойти без особых волнений и труда до намеченной Егоркой цели, если бы не галечки, которые лежали в кучке под откосом. Когда-то давно их сбросили туда вместе с балластом с платформы. Балласт смыло водой, они же остались на месте и обросли травой. Увидел их Гришка.

– Смотрите! Какие красивые камешки! – воскликнул он и начал спускаться под откос.

Егорка с Мишкой тоже хотели съехать вниз, но Гришка вдруг резко повернулся и вмиг очутился между рельсов.

– Ты чего это? – спросил Егорка.

– Труба! – ответил притихшим голосом Гришка.

По круглой, аршина полтора в диаметре, каменной трубе, проложенной под железнодорожным полотном, во время таяния снега и сильных дождей стремительно мчались ручьи. Зимой ее забивало снегом. Летом в сухие дни вода в трубе высыхала, и через нее вполне можно было пролезть. Но едва ли кто-либо из Егоркиных сверстников осмелился бы на такой рискованный шаг, потому что в трубе – об этом Егорка и Гришка слышали от больших ребятишек – было темно, как в печке, и иногда что-то шуршало, погромыхивало и даже выло. Побывавшие около трубы большие ребятишки непременно хвастались: «Мы были аж около трубы», а те, которые залезали в нее, и подавно считали себя героями.

Ни Егорка, ни Гришка не видели этой страшной трубы, собираясь на небо, они забыли о ней. И вот теперь…

Егорка поглядел вниз и еле слышно сказал:

– Ага… Серая…

Мишка о трубе ничего не знал и спросил обычным звонким голосом:

– По ней дым идет, да?

– Тише, ты! – одернул братишку Егорка.

Мишка перевел взгляд с Егорки на Гришку: они насупились и тревожно смотрели вниз.

– Дым, да? – уже сдавленным голосом допытывался Мишка.

– Не дым, а вода, – прошептал Егорка. – Понял?

Мишка не мог понять, откуда в трубе появляется вода, но что в ней таится какая-то опасность и что его друзья боятся чего-то, понял хорошо. Он мигом вклинился между Егоркой и Гришкой и уцепился свободной рукой за Егоркину руку.

– Надо бы где-нибудь присесть, а то мы все идем да идем, – вздохнул Гришка.

– Давайте тут, – согласился Егорка.

Ребята пристально осматривали все, что было около трубы, и чутко прислушивались. Садиться никому не хотелось.

Подошел и бычок. Он остановился между рельсами.

От трубы тянулась узкая глубокая канава. Края канавы поросли густой высокой травой и березовым кустарником. Зелень подбиралась к самому каменному своду, скрывая отверстие трубы. Только подойдя вплотную, можно было различить темную пасть трубы и то место, куда она изрыгала воду. Недалеко от путевой насыпи на крутых откосах канавы лежало два большущих камня. Они выглядывали из зарослей словно страшные звери, готовые в любую минуту выскочить из своих засад и кинуться на того, кто посмеет сунуться в трубу.

В другое время Егорка, пожалуй, предложил бы Гришке повернуть назад, но сейчас отступать нельзя: ведь всего лишь какой-то час назад он хвастался, что никогда ничего не боится. Нет уж, – решил Егорка, – пусть лучше о доме первым заговорит Гришка, он же будет пока молчать и сделает то, что полагается делать храбрецам – обнажит оружие.

Отвязав косарь, Егорка взял его в правую руку и отвел ее назад, чтобы размахнуться.

Гришка о доме не заговаривал. Подняв с земли и крепко зажав в руке большую гальку, он выставил левую ногу вперед.

Кто его знает, сколько бы времени они простояли так, воинственно и выжидающе, если не было бы с ними еще и третьего. Видя, как напряженно, с опаской глядят на заросшую канаву и трубу старшие товарищи, Мишка все больше и больше пугался и в конце концов не выдержал.

– А! А! А! – прорезал мертвую тишину его звонкий голос.

От неожиданности Егорка и Гришка шарахнулись под откос, бычок же взмахнул хвостом и тряхнул головой.

Оставшись один, Мишка заревел еще пуще.

– Ты чего? Ты чего? – зашикали враз вернувшиеся беглецы.

– Боюсь! – вопил Мишка.

– Чего же ты боишься? Ну, чего?

– А вы, а вы чего боитесь? – захлебывался Мишка.

– Я ничего не боюсь, – храбрился, посматривая на трубу, Егорка.

– И я ничего не боюсь, – заверял Гришка и тоже косился в сторону канавы.

– А убежали? – тянул Мишка.

– У меня под ногами глиняный ком рассыпался, вот я и сорвался, – оправдывался Гришка.

– А я поскользнулся. Бояться тут нечего. В эту трубу наши большие ребятишки сколько раз лазили – и ничего. Не плачь, – уговаривал Егорка. – Посмотри, вон тятину будку видно, а вон семафор стоит, а вот птички на проводах сидят. Ну, не реви же!

Мишка замолчал.

Сказанные Мишке слова о том, что «большие ребята сколько раз лазили в трубу – и ничего» подбодрили и Гришку и самого Егорку. Действительно, раз другие лазили в трубу, то почему же они не могут пройти над ней по линии? К тому же ясно, что сейчас ни в трубе, ни в канаве никого нет. Если бы там кто-нибудь сидел, то непременно услышал бы Мишкин рев и уже давно выскочил бы оттуда. А то как было там все, так и оставалось: спокойно, тихо.

– Чего мы тут стоим? Пошли! – скомандовал Егорка.

– Теперь можно идти, раз отдохнули, – отозвался Гришка.

…Наконец ребята очутились на половине пути. Отдыхать решили около верстового столба, как раз против березы. Прежде чем опуститься на землю, Мишка поинтересовался:

– Сколько вы дадите мне хлеба?

– Разделим поровну, – ответил Егорка;

– А как это поровну?

– А так. Я отломлю тебе немножко от своего куска, а Гришка – от своего.

– Нет уж, – запротестовал Мишка, – раз поровну, так поровну: ты отламывай полкуска и Гришка тоже пол куска.

– Ишь ты какой хитрый, у тебя тогда будет больше.

– Ну и пусть больше, я сильно есть хочу.

– И мы хотим.

– Я маленький. Давайте хлеб. А то я всем расскажу, как вы трусили: два раза убегали от меня. Вот…

Не согласиться с Мишкиным требованием было нельзя. Егорка и Гришка сунули руки в карманы, но кусков там не оказалось – они превратились в мелкие крошки.

– Разини! Я когда вам говорил, давайте делать передых, а вы все шли и шли… – На Мишкиных глазах навернулись слезы.

– Не плачь, – утешал Гришка. – Крошки лучше, вкуснее. Куски надо кусать да разжевывать, а крошки готовенькие, мяконькие. Я, когда хочу есть, глотаю их целиком.

– А делить как? – хныкал Мишка. – Их же не сосчитаешь.

– Вот так. – Егорка вытащил из кармана полную горсть крошек и высыпал их в Мишкин ковш. – Ешь и перестань хныкать. Какой нашелся!

– Давай и ты.

Мишка поднес ковш Гришке. Тот тоже достал из кармана добрую порцию и отдал Мишке.

Ребята уселись около верстового столба и принялись за еду.

Переход через трубу, дележка крошек и еда настолько поглотили внимание ребят, что они и не заметили, как небесная «каша» заваривается уже над их головами. Черная лохматая туча еще не застелила солнце, но уже подбиралась к нему и вот-вот должна была закрыть его.

Гришка первый вскочил на ноги и, показывая в сторону разъезда, крикнул:

– Посмотрите! Идет большой дождь.

Егорка и Мишка тоже поднялись.

Да! В том краю, за разъездом, все сделалось темно-серым: там свирепствовал ветер. Он подхватывал и кружил все, что ему было под силу: пыль, песок, сухую траву, листья. Вскоре темно-серая пелена окутала и разъезд, а еще через мгновение разъяренный ветер с такой силой швырнул в ребят песком, что они заслонили ладонями лица.

Но так продолжалось недолго. Когда ветер пронесся, ребята выпрямились и оглянулись. Солнышко спряталось за лохматой тучей, а вокруг стало сумрачно и тихо, как будто наступил вечер.

Мишка протер глаза:

– Страшно.

– Не бойся, ветер больше не придет, – ободрил братишку Егорка.

– А солнышко скоро опять покажется, – пообещал Гришка.

Хотя Егорка с Гришкой и успокаивали Мишку, но у самих на душе было тревожно. Они чувствовали, что сейчас из наплывшей черной тучи сыпанет хлесткий дождь, а деваться от него некуда. Защитить от дождя могли только приставленные впритык друг к другу щиты, но они находились среди кустов. Идти к ним не хотелось. Тут все привычное, знакомое: рельсы, шпалы, балласт, тут все казалось светлее, и отсюда, хотя и смутно, все же виднелись стрелочная будка, станция, казармы. А там? Кто его знает, что могло быть там, в этих потемневших, вздрагивающих кустах и в щитах.

Первая капля дождя шлепнулась на непокрытую Мишкину голову. От неожиданности Мишка схватился за то место, куда угодила капля, и «ойкнул». И сразу же после его вскрика, как по сигналу, сверкнула молния, и раздался оглушительный сухой треск.

– Мама! – закричал Мишка.

Егорка с Гришкой тоже крикнули, но не «маму», а что-то такое, чего и сами не поняли. Они оправились от испуга быстро, а Мишка начал озираться и дрожащим голосом приговаривать:

– Он стрельнет прямо в меня, прямо в меня…

– Не стрельнет, не бойся, – уверял Егорка.

– Стрельнет. Вы хитрые очень. У тебя фуражка, а Гришка надел на голову чашку, а у меня ничего нет.

– На, на тебе!

Егорка снял фуражку и надел ее на Мишку.

– А чашку?

– Чашку я не отдам, – сказал Гришка.

– Ну вот, ну вот, – захныкал Мишка.

– Отдай, Гришка, – попросил Егорка. – Видишь, на мне ничего нет, и я не боюсь. А ты забоялся.

– Кто забоялся? На! – Гришка подал чашку Мишке.

Мишка напялил ее поверх фуражки и, присев около столба, потребовал:

– Становитесь около меня!

– Чего ты еще выдумал? – вскинулся Егорка.

– Становитесь! А то я буду реветь.

Пришлось встать.

Наклонившись над Мишкой, Егорка начал строжиться:

– Трус! Туча уже проходит, а ты все боишься. Посмотри вон!

Мишка просунул голову между Егоркиных ног и поглядел в ту сторону, откуда пришла туча.

И в самом деле, там становилось светлее. Но это там, а вот тут… Здесь снова сверкнула молния, снова раздался треск, и сыпанул дождь. Через минуту на линии не осталось ни одного серого пятнышка: почернели и балласт и шпалы. Одежда на ребятах вымокла до нитки, но они крепились и, наверно, простояли бы под столбом еще долго, если бы Гришка не вспомнил, как недавно в бараке рассказывали о том, что на днях грозой убило двух деревенских баб. Бабы ходили за ягодами и вздумали спасаться от дождя под высоким деревом. Молния расколола дерево и убила их. «Под высоким не становись – убьет», – говорили рабочие.

– Егорка! – засуетился Гришка. – Под столбом стоять нельзя. Он высокий, и в него шибанет гроза.

Егорка тоже вспомнил про убитых баб… Но куда же бежать, куда?

Тучу прорезала еще одна молния, последовал еще один удар грома, а за ним – еще и еще.

– Бежим! Бежим к щитам! – закричал Егорка.

Ребята схватили друг друга за руки, скатились под откос и помчались к щитам. Следом за ним побежал и бычок.

Трава, гнилой пень да длинная горбатая, упирающаяся сучьями в землю хворостина – вот и все, что оказалось в кустах. Егорка угодил на хворостину, и она с треском переломилась.

* * *

Путевой сторож Порфирий Лукич, переждав дождь на границе своего участка, возвращался на разъезд. Небо снова было чистым, и все вокруг, под лучами жаркого солнца, искрилось и блестело. Немного не доходя до трубы, Порфирий Лукич спустился под откос к канаве, чтобы проверить, не засорилась ли она. Осмотрев дно канавы, Порфирий Лукич повернулся к линии и взглянул на трубу, взглянул и остолбенел – из трубы прямо по журчащему ручью выползал на четвереньках мальчишка с зажатым в руке большущим ножом. Хотя мальчишка от пяток до волос был вывалян в грязи, Порфирий Лукич сразу же узнал в нем своего крестника. Порфирий Лукич присел и стал наблюдать. Вслед за Егоркой из трубы показался совсем маленький мальчишка без штанов. Фуражка на его голове сидела так глубоко, что рассмотреть его лицо было нельзя. Он держал в руках ковш и как только вывалился из трубы, сразу же начал шлепать им по воде.

– Не брызгайся! – приказал малышу Егорка и, повернувшись к трубе, что есть мочи крикнул:

– Гришка! Ты чего там застрял?

Труба забубнила, и через некоторое время из нее выплыла жестяная миска, а потом появился и Гришка.

Подождав еще немножко, Порфирий Лукич встал, тихонечко подошел к трубе и спросил:

– Там больше никого нет?

От неожиданности ребята шарахнулись было в сторону, но, узнав Порфирия Лукича, остановились.

– Я спрашиваю, там больше никого нет?

Егорка с Гришкой потупились и молчали, а Мишка, подняв голову и помахивая ковшом, сказал:

– Уже все пролезли, а бычок лезть не захотел и ушел домой.

– Какой бычок?

– Наш Быня.

– А куда же вы ходили?

– На небо за кулагой и киселем.

– Куда, куда?

– На небо, – не моргнув глазом, ответил Мишка.

– Ну и как, добыли?

– Не-е, дождь помешал.

Порфирий Лукич привел ребят на разъезд и рассказал об их неудавшемся путешествии на небо. Взрослые смеялись недолго, а вот большие ребятишки потешились вдоволь и, что было особенно прискорбно, наделили Егорку и Гришку прозвищами: Егорку стали дразнить «Кулагой», а Гришку «Киселем».