Текст книги "Сокровище магов"

Автор книги: Иван Евлогиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

– Ну, конечно, во всем виноват я! Это всегда так, – ворчал Медведь, неповоротливо и шумно поднимаясь в темноте на ноги. – Как что не так – я виноват. А я скажу тебе, что всё было хорошо подготовлено. Но тот старик, который действует против нашего предводителя, направил людей на наш след. Я уже сегодня заметил, как за мной следил один из их юнцов. О, скоро я ему сверну голову, этому старому хрычу…

– Берегись! Если надо будет, я свое дело знаю. Ты продолжай действовать по-прежнему. Ты чабан. Никто не может помешать тебе ходить туда-сюда за твоими овцами…

Хромоногий первый перешёл по мостику и стал поджидать Медведя у того самого места, где Павлик и Сашок засели в кустарнике.

– Я больше никого щадить не буду! – прошипел Хромоногий. – Довольно я, как суслик, рылся в камнях. Теперь я направлюсь прямо к первоисточнику всех наших бед, понятно! Следуй за мною!

– Дай мне раньше придушить того гада, что светил на нас из лесу! – зарычал Медведь, обращаясь в ту сторону, откуда была выпущена ракета. Глаза его сверкали неукротимым бешенством.

– Оставь, – прошипел Хромоногий. – Иди за мной!

Они прошли так близко от мальчиков, что их обдало крепким запахом сивухи. Сашок чуть было не раскашлялся.

Впавший в бессильное многословие, Хромоногий продолжал:

– Мы нанесем удар прямо по врагу. Я крепко наступлю на горло этой старой кляче кузнецу, пусть он издохнет. Я его заставлю сказать всё до конца. Больше я ждать не намерен. Они всё больше направляют свои поиски в сторону Чёртовых Берлог, а я давно знаю, что где-то там… они и найдут его, да, найдут…

– Ты что там говоришь? – спросил, догоняя его, Медведь.

– Говорю… Поднимусь на Чёрную скалу и, понимаешь. Он должен всё открыть, не то… Надоел мне этот выживший из ума старик… А ты смотри своё… Твое дело другое!

Оба так быстро удалились, что уже трудно было разобрать их слова.

Павлик и Сашок поднялись, чтобы идти вслед за ними, но в этот момент вся местность осветилась прожектором. Его яркий луч семимильными шагами перебежал из долины на далёкие горные вершины, потом застыл на месте и… замигал. Кто-то передавал световые сигналы по азбуке Морзе.

Павлик и Сашок остановились и стали вполголоса читать передачу. Они по складам прочли следующее:

«Оба вместе точка следите за их действиями».

Свет погас и стоявшая над сонным лесом тишина стала как будто ещё глубже.

– Странное дело! Что тут происходит? – прошептал Сашок.

– В этом-то мы и должны разобраться! – решительно ответил Павлик. – Чтобы разгадать тайну, нам этих двух нельзя никак упускать из виду. Они нам послужат прекрасными проводниками. Вот что мы теперь должны делать, во что бы то ни стало.

– Не находишь ли ты, что нам следовало бы связаться с нашими руководителями. Теперь как нам быть? Но, может быть, у нас всё ещё есть возможность сообщить в лагерь о происходящем?

– Нет, теперь для этого времени нет. Мы должны идти вслед за этими двумя. Мы не должны их упускать.

Павлик пошёл вдоль по течению речки, а Сашок покорно последовал за ним. Орешник закрывал их густой тенью, а шум воды заглушал их шаги.

Когда они вышли на поляну, с которой Белобрысик наблюдал за приземлением Летающего шара, он предложил Павлику оставить на этом месте хотя бы небольшое сообщение для товарищей. Лагерная молодёжь каждое утро приходила сюда умываться.

– Ну вот, молодец! Ты понял, что теперь у нас другого пути нет, – засмеялся Павлик и похлопал своего друга по плечу. – Нагнись, чтобы твоя спина послужила мне письменным столом. И в будущем не говори заранее «никогда». Ты сам видишь, что тут происходит.

На спине Белобрысика Павлик написал несколько строк на вырванном из записной книжки листке. Не видя, каким образом прицепить эту записку, он вынул из кармана ножик и его остриём пригвоздил листик к стволу дерева.

Ветер подхватил неприкреплённую нижнюю часть листка, и в ночной тишине она затрепыхалась, как пойманная птичка.

Эх, придется и мне свой трофей пожертвовать! – вздохнул Белобрысик и приколол нижнюю часть листка своим перочинным ножиком с костяной ручкой в виде сапога. Этот «трофей» он нашёл в заброшенной змеиной норе в окрестностях родного города и считал его своим талисманом. Поэтому, расставаясь с ним, он тяжело вздохнул.

Видя, что Белобрысик с твёрдостью принес первую жертву для осуществления их планов, Павлик прижал друга к груди, улыбнулся ему и крепко ударил его кулаком по плечу. Последнее значило у ребят больше, чем поцелуй. Белобрысик прослезился от умиления.

Луна с любопытством выглянула из-за туч и остановила свой взгляд на листке. Кривыми буквами на нём было написано: «Напали на важные следы. Мы их не упустим и добьёмся крупных результатов. Если завтра не вернёмся, ищите нас в направлении к Орлиному Гнезду. Иначе мы поступить не могли.

Павлик и Сашок»

4
Неожиданный союзник

Небо только ещё начало розоветь, когда Белобрысик напал на совсем свежие следы в росистой траве.

Ночь пропала даром. Они долго шли следом за Хромоногим и Медведем, но всё же потеряли их из виду. Они заметили, как те направились к грудам скал; пришлось отстать, дать им отойти подальше, однако, из-за скал те не вышли. Как сквозь землю провалились…

Новые следы привели к низким зарослям можжевельника. Справа и слева от них трава была беспорядочно вырвана. Кто-то выдёргивал её в большой спешке.

– Может быть, это какой-то тайный знак? – шёпотом заметил Сашок, ступая по мокрой от росы траве. – Может быть, они нас заметили?

Вдруг, неожиданно, кто-то впереди залился диким смехом. В кустах зашепелявил старческий женский голос. Ветки кустов зашевелились, оттуда появилась покрытая шалью сгорбленная фигура. За собою она волочила мешок.

Мальчики замерли в недоумении. Неизвестная старуха присела на корточки, провела рукой по цветам и снова засмеялась безумным смехом. Затем она протянула руки вперёд и, оставаясь в том же положении, зашептала монотонным гортанным голосом:

 
Выехал Янко по травы целебные…
С ним повстречалась родимая мать:
Янко, вернись-ка домой, моё дитятко!
Здесь побывали вчера красны девицы,
Здесь побывали, все травки собрали…
 

Последние слова захлебнулись в диком заразительном смехе. Затем она резко повернулась, увидела обоих мальчиков, вскочила на ноги и испуганно смолкла. Губы её что-то быстро, быстро шептали. Она снова опустилась на землю и стала плевать, бормотать проклятья, размахивать руками. На фоне алеющего предрассветного неба эта старая взлохмаченная женщина с соломинками и стебельками травы в волосах казалась привидением. Мальчики попятились от неё, и это по-видимому придало ей смелости. Она обошла кусты и с широко раскрытыми глазами остановилась перед ними. Её душил смех. Она подняла костлявую руку и, указывая на них пальцем, сделала ещё один шаг. Они не тронулись с места. Тогда каркающим, как у вороны, голосом она закричала им в лицо:

– Петухи давно уже пропели. Злые духи уже не бродят в лесу. Одни только сборщицы трав топчут росную землю. Вот! – Она неожиданно ткнула им в лицо пучок полевых цветов, – Что, пахнут, а? Хе-хе-хе-хе!  Здесь всякие травы: против хвори, против смерти, приворотные… Тот, кто разбирается в травах, во многом разбирается…

Все так же стоя перед ними, она топнула ногой, тряхнула головой и, поджав губы, прошипела:

– Он не умрёт! Они молчали.

– Вы откуда? – внезапно изменившимся, совсем обыкновенным голосом спросила она.

Павлик и Сашок переглянулись.

– Мы туристы, – ответил Павлик.

Старуха как-то виновато сжалась, опустила глаза, переложила мешок из одной руки в другую.

– Как знать? Как знать? – пробормотала она. – Я ничего не знаю. Только он один, мой дедушка Радан, всё знает.

– Кто это Радан? – спросил Павлик. Старуха не ответила. Она нагнулась к цветам и как в полузабытье зашептала:

– Нет, звёзды так не светят. Это души людей… Это люди… люди …

Затем она быстро выпрямилась, осмотрелась и уставилась в небо.

Восток пламенел и казалось, что за тёмными очертаниями горных вершин зияют ворота преисподней, в которой клокочет расплавленное золото. Каждое мгновение рождало новую сказку; каждый оттенок, каждый луч света создавали новую феерию, новое волшебство.

Сумасшедшая старуха впала в экстаз. В её глазах отражалось сияние неба.

– Молчите… тсс, тише! – прошептала она, обращаясь к мальчикам. – Зарождается новый день!..

В этот момент на поляне, со стороны скал, среди которых исчезли Хромоногий и Медведь, послышалось громкое кваканье лягушки. От этого звука знахарка, которая была явно не в своём уме, и у которой лишь иногда наступали проблески сознания, вздрогнула как ужаленная. Она испуганно обернулась, забилась в кусты и движением руки предложила мальчикам присесть рядом. Думая, что это новая прихоть её больного воображения, Павлик и Сашок не послушались её. Тогда она подползла к ним по траве и боязливо зашептала:

– Разве вы не слышали? Это идёт он. Провалиться мне на месте, если это не его голос. Берегитесь, он злой, это сам дьявол.

Она говорила убеждённо, полным тревоги голосом, а кваканье раздавалось всё ближе и ближе; мальчики подчинились и опустились на землю рядом со старухой.

К своему величайшему изумлению, сквозь ветви можжевельника они увидели приближавшегося к ним Хромоногого. Он остановился, сложил ладони рупором и нетерпеливо заквакал по-лягушечьи. Затем прислушался, подождал и пошёл дальше.

– Нет медвежатника, – тихо заметила сумасшедшая. – А я его видала, – и её снова стал душить смех. Однако скоро она опомнилась и хотела приподняться посмотреть, куда пошёл Хромоногий, но на этот раз мальчики сделали ей знак, чтобы она не шевелилась и не показывалась.

– Откуда ты его знаешь и кто это такой? – спросил её Павлик, как только прошёл Хромоногий.

– Да его все знают. Это сын самого дьявола, – старуха перекрестилась и плюнула. – Он даёт мужчинам такое зелье, что они начинают скакать, как козлы… Дедушка в дом его к себе не пускает… Но теперь он лежит больной. Хотите, я вас к нему проведу? Он мне сказал, что если встречу добрых людей, чтобы я привела их к нему.

– А где он живёт? Где вы живёте? – спросил Сашок.

– А вы не знаете? На Чёрной скале! – с детским простодушием ответила она, но тотчас же начала заламывать руки и произнесла беспомощно и робко:

– Он его убьёт… Бо-о-же, какая же я… Он его убьёт.

Она потерла себе лоб.

– Кто убьёт? Кого убьёт?

– Хромоногий убьёт деда… Прости меня… Прости меня… – вдруг заплакала она. – Прости меня… – и бросилась со всех ног за Хромоногим.

Павлик и Сашок переглянулись.

– Стой, не торопись! – повелительно крикнул ей Павлик, и она послушно остановилась. – Скажи, каким путем нам скорее пройти к твоему деду, и мы ему поможем. Ведь он, не правда ли, живет на Чёрной скале?

– Да ведь это тот, тот самый, не так ли? – торопливо зашептал ему на ухо Белобрысик. – Знакомый дедушки Чуда?

– Он самый! – утвердительно кивнул головой Павлик. – Скажи, – обратился он снова к старухе, – как нам туда пройти, не теряя времени?

Её костлявая рука указала на козью тропу, уходящую вправо и затем круто поднимающуюся в гору.

Позабыв об усталости, Павлик и Белобрысик наперегонки бросились по тропинке.

Сумасшедшая осталась на месте, провожая их взглядом до самых скал, где они начали взбираться по крутизне.

Безумный ли или здравый разум теперь руководил ею, сказать было невозможно, но вся дрожа, как высохшая ветка, колеблемая утренним ветром, она в волнении повторяла всё одно и то же:

– Нелегко тебе придется, Тусун, ох, нелегко!

5
Ни с места, убийца!

Развернувшаяся перед мальчиками панорама вознаградила их за тяжёлый подъём. Вдали, в сиянии солнечного утра, тянулась гряда Рильских гор. От сверкающих белоснежных её вершин спускались к долине ущелья, возвышенности, обрывы, глубокие овраги. К северу, над Юндолой, горделиво блестел Алабак. К западу, над вскормившими поэтический дух Вапцарова Банскими горами, наподобие памятника поднимался Вихрен. Ближе, в Бачковской долине, теряясь в зелени богатой растительности, вилась серебристая лента Чепеларской реки, а за их спиной оставалась долина реки Арды.

В рамках этого величественного пейзажа, вправо от той вершины, на которой они сейчас находились, Орлиное Гнездо представлялось огромной пирамидой нагромождённых друг на друга каменных глыб.

– Неужели ты хочешь, чтобы мы взобрались туда? – спросил Сашок, показывая на Орлиное Гнездо.

– Да, мы туда поднимемся! – твёрдо ответил Павлик.

– Но туда только одни орлы залетают!

– Орлы? Ну, что же, будем и мы орлами, ворона ты этакая!

Отсюда им было видно, как вдоль течения горной речки белеет дорога, по которой пошёл Хромоногий.

Они стали быстро спускаться, чтобы раньше его выйти на ту же дорогу, но за поворотом неожиданно показалась его фигура и, чтобы остаться незамеченными, им пришлось остановиться и пропустить его вперёд.

Хромоногий петлял по дороге как пьяный. Он, видимо, устал от ночных скитаний и, уверенный, что никто за ним не наблюдает, шёл спокойно, не стараясь скрыть своей хромоты. Его тёмнокрасная феска, обвитая ржаво-коричневой шёлковой чалмой, была сдвинута на бычачью шею. Под расстёгнутой, расшитой чёрными шнурами турецкой безрукавкой виднелась волосатая грудь. За чёрный кушак, стягивающий его толстый живот, был засунут большой нож. От неровного быстрого хода его синие шальвары мотались из стороны в сторону.

Павлик и Белобрысик бесшумно спустились на дорогу и пошли за ним. Через некоторое время Хромоногий остановился перед высокими железными воротами, к которым привела его дорога. Прежде, чем войти, Хромоногий внимательно осмотрелся кругом, поправил на голове феску с чалмой, утёр рукой потное лицо и только тогда взялся за тяжёлую ручку. Железные ворота с визгом отворились. Не закрывая их за собой, Хромоногий вошёл внутрь. Мальчики сразу встали по обе стороны ворот и заглянули во двор. Он весь зарос бурьяном, посреди него зеленел заброшенный водоём с отбитыми каменными краями. Из отверстия на дне водоёма била струя прозрачной ключевой воды.

От железных узорчатых ворот шла покрытая каменными плитами, заросшая пыреем дорожка. Она вела к основанию огромной тёмной скалы, которая, как срезанная, поднималась, образуя широкую и высокую отвесную стену, площадью в несколько сот квадратных метров. Скала эта была цвета старой меди, покрытой зелёными пятнами окиси, и резко отличалась от окружавших её светло-жёлтых скал.

На самом верху этой странной Чёрной скалы белела большая массивная постройка. Она немного облезла от постоянного действия ветров, но всё ещё была стройной, внушительной и строгой, как крепость. Фундамент её был сложен из больших красных камней. На нём возвышался первый этаж с украшенными искусной резьбой тёмными балюстрадами и окнами из просмолённого дерева, в том старо-болгарском стиле, который как своим, так и чужеземцам говорит о богатой, талантливой душе болгарского народа. Как во многих горных селениях, дом был крыт широкими шиферными плитами, между которыми местами зеленела трава…

Хромоногий перешёл крадучись через двор и, дойдя до подошвы Чёрной скалы, остановился в нерешительности. Он что-то обдумывал, но, по-видимому, выбора у него не было. Раскачиваясь из-за больной ноги, он стал подниматься по ступенькам.

Тут Павлик и Сашок заметили одно обстоятельство, которое сначала их очень озадачило. Поднимаясь по лестнице Хромоногий вдруг исчез, будто растворился. Эта загадка скоро объяснилась. Тропа была так глубоко высечена в скале, что оставалась незаметной для взора человека, следящего на расстоянии. Видимо, в далёком прошлом, возвышавшееся на скале массивное здание было построено в виде крепости, потому для него было выбрано такое местоположение, и к нему вёл особым образом проделанный в скале ход. Не могло быть никакого сомнения, этот дом принадлежал к тому роду строений, которые с незапамятных времён воздвигались в окрестностях древней болгарской столицы Великого Тырново и сохранились там на высотах Арбанаси. Нахождение такого здания в данном месте было необъяснимо и вызывало законное любопытство.

Как только Хромоногий вошёл в дом на скале и захлопнул за собой дверь, Павлик и Белобрысик перебежали через двор и остановились у подножия скалы. Всё было тихо. Подождав немного, Павлик скинул с плеч ранец, взял в руки карабин и сказал:

– Не отходи отсюда! Ты прибежишь только по знаку тревоги.

Белобрысик хотел что-то возразить, но Павлик уже поднимался по каменным ступенькам.

Вблизи дом производил ещё более грозное впечатление. Тяжёлые каменные глыбы его фундамента поросли мхом и вьющимися растениями. Как большинство родопских жилых домов, он был двухэтажным.

В глубину входа, сквозь узкие бойницы в каменной кладке, еле пробивался дневной свет. В этом полумраке Павлик прошёл в обширное подземное помещение, протиснулся под сырой каменной лестницей и очутился в погребе. Здесь ему преградила дорогу тяжёлая железная дверь.

– Дьявольский вход! – испуганно пробормотал Павлик и быстро повернул обратно. Только вернувшись к входной двери и внимательно осмотревшись по сторонам, он в тёмном углу заметил другую, полуоткрытую дверь, за которой находилась лестница, ведущая на верхний этаж.

«Старая хитрость. Хорошо, что никто за мной не следил» – подумал Павлик и стал осторожно подниматься.

Наверху он оказался в широкой светлой комнате, одна сторона которой была застеклена, а вдоль других стояли изъеденные червоточиной низкие деревянные лавки. Пол был выложен гладкими плитками. Прямо перед ним стояла открытой тёмная дверь, украшенная орнаментами из старого кованого железа.

Павлик вошёл в эту дверь и попал в тёмный, узкий, длинный коридор, с множеством дверей по обе стороны. По этому коридору он прошёл в просторную жилую комнату. Назначение её определялось прежде всего тем, что в одном углу находился старый, почерневший от копоти и времени очаг с аккуратно разложенными возле него щипцами и круглыми, железными жаровнями. С одной стороны очага стоял ларь для хлеба, а с другой вдоль стены тянулись длинные полки, уставленные медной и глиняной посудой.

Павлик с интересом смотрел на эту старинную утварь, но в этот момент он услышал голос Хромоногого.

– Мне теперь это нужно. За этим я и пришёл!

Сжимая в руках ружьё, Павлик отошёл к коридору. Он услышал, как на грубый окрик Хромоногого кроткий и тихий старческий голос ответил.

– Не прельщайся этим, Тусун. Ты напрасно стараешься. Тебе не управиться со всем этим богатством, оно накапливалось веками.

– Я не пришёл сюда выслушивать твои бредни! Я пришёл за этим сокровищем, и оно будет моим… От отца своего я знаю, что тебе открыты все тайны… Говори, где оно?

– Отец твой, царствие ему небесное, – мягко остановил его старческий голос, – был почтенным человеком. Был он турком или болгарином – это уж его дело. Но он был прежде всего человеком! А жизнь наша на земле напрасна, если её не прожить, как подобает настоящему человеку…

– Мне некогда, Радан! – закричал Хромоногий. – Ты из ума выжил, тебе больше ста лет, чего тебе ещё нужно? Всё только себе оставить хочешь? Этому не бывать. Я не уступлю. Укажи мне приметы.

– Да ты с ума сошёл, Тусун. О каких приметах…

– Замолчи! – заревел Хромоногий. Его тяжёлые, неровные шаги эхом отдавались по всему дому. – Вот увидишь, я и без тебя обойдусь. А ну-ка, подвинься, повернись на бок… Падаль ты этакая…

– Смилуйся, человече! – взмолился старец. – Ведь я умираю!

– Говори!

– Тусун, сынок, утихомирься, подожди!

– И я человек! – с еле сдерживаемой злобой решительно произнес Хромоногий. – Но деньги делают человека. Я тоже умею ценить услугу. Скажи, где они, и будешь жить…

–Ты, Тусун, не только хром на ногу, но и душа у тебя хромая. Не понимаешь, в чем смысл жизни. Деньги, значит, ищешь. Боже мой, деньги, значит! – Глухой стон вместе с горьким смехом вырвался из груди старца.

– Я тебя убью!

– От этого ты ничего не выгадаешь! – собрав последние силы, сухо отрезал старик.

– А ну-ка, вставай, вставай! – вне себя от ярости крикнул Хромоногий. – Дрянь ты паршивая!

– Нет, не-ет, не-ет! – надрывался старик.

В два прыжка Павлик очутился в дверях комнаты. Он весь дрожал от возмущения и гнева. Он увидел Хромоногого, наклонившегося над старой деревянной кроватью, в которой, путаясь в простынях, шевелилось человеческое тело.

– Ни с места, убийца! – не своим голосом крикнул Павлик.

Хромоногий не растерялся. Он быстро оглянулся и вдруг, с кошачьей ловкостью, бросился под ноги Павлика так стремительно, что если бы тот не успел отскочить, был бы повален на пол. Затем он перекувырнулся, выскочил в коридор и с невероятным для его толстого тела проворством пустился наутёк. Павлик побежал вслед за ним. Хромоногий проскочил в одну из дверей слева. Павлик, опасаясь выстрела, встал за дверью и, просунув дуло своего карабина в замочную скважину, нажал на спуск. Замок вылетел вместе с куском двери. Внутри послышался топот ног, зазвенело стекло и наступила тишина. Павлик ударом ноги распахнул дверь и вошёл в комнату. Окно было разбито, на его раме алело несколько капель крови. Павлик высунулся наружу, но увидел только густую зелень деревьев. Внизу шумела река.

– Я и на краю света тебя разыщу! – крикнул Павлик громко, чтобы Хромоногий мог его услышать. Ведь, если он остался жив, то вероятно забился в кустарник где-то неподалёку.

– Ты что, убил его? – Услышал Павлик знакомый голос. На пороге, с ножом в руке, стоял Белобрысик.

– Убил? О, нет! – растерянно произнес пришедший в себя Павлик. Он ещё раз выглянул в окно и без всякой видимой надобности вытер себе лоб и губы.

– Но почему же ты молчишь? Что случилось? – подошёл к нему Белобрысик.

– Нет, нет, он не убит! – как бы отвечая сам себе, очнулся Павлик. – Ты спрашиваешь, что случилось? Идем! – Он положил руку на плечо Белобрысика и повел его в комнату старика. – Скорее! Мы должны ему помочь…

Радан лежал без движения в углу, куда его отбросил Хромоногий. Они прибрали кровать, заботливо уложили его и в нерешительности остановились у изголовья. Глаза старика были закрыты, как у покойника. Только по едва заметному колебанию груди можно было заключить, что жизнь в нем ещё не угасла. У него было крупное скуластое лицо и орлиный нос. Давно нечёсанная и нестриженная густая седая борода покрывала всю его грудь. Белоснежные волосы спадали на плечи. На фоне этих волос, светлым ореолом окружающих его измождённое и бледное лицо, он казался святым, сошедшим со старинной иконы.

Через некоторое время он зашевелился и открыл глаза. Но эти глаза были совершенно мутны – они были покрыты старческими бельмами. Он повел ими из стороны в сторону, поднял руку, потрогал постель, провёл пальцами по лбу и глубоко вздохнул.

– Ты у меня, господи, отнял зрение, так уже лучше бы отнял и жизнь. Что случилось? Светлана!.. Нет её… Так, пожалуй, и лучше, – еле слышно прошептал он.

В это время снаружи донёсся крик, напоминающий звук сирены. Кто-то пробежал по двору и поднимался по лестнице.

Павлик и Сашок сразу сообразили, что это бежит их сегодняшняя знакомая – сборщица целебных трав.

– Дедушка, дедуся мой! – с воплем припала она к старику. – Успокойся, он ушёл, я сама видела. От злости он выл, как волк. Из руки его текла кровь…

Мальчики переглянулись и облегчённо вздохнули. Хромоногий, значит, не убит, но понес заслуженное наказание. Его хорошо проучили.

– Светлана, опомнись, помоги мне, деточка. Если он ушёл, значит, стал вором… Ему это нетрудно…  Но он расхитит…

– Луга цветут, всё в цвету, – перебила его старуха. – Вот! – И она ткнула ему в лицо пучок цветов, рассыпала их по его груди, по всей кровати. – Они приносят здоровье… Слышишь, как пахнут…

Старец что-то невнятно пролепетал. Глаза его наполнились слезами, лицо вытянулось. Его длинные худые пальцы коснулись цветов. Подбородок его задрожал, и грудь начала быстро вздыматься.

– Жизнь уходит, милая Светлана. Цветы распускаются и благоухают, но только для тех, кто может на них радоваться. – Он стал задыхаться, но всё же продолжал глубоким, нежным, тёплым отцовским голосом: – И в будущем году они будут цвести, и через сотню лет, а мы, дорогая моя, превратимся в прах, из наших сердец вырастут цветы… Круг жизни бесконечен… – Он привлёк к себе её голову и погладил её волосы. – Приподними тюфяк, посмотри, на месте ли кошель?

Светлана как будто его не слышала. Она уставилась взглядом на ноги обоих мальчиков. Глаза её замигали, она как бы старалась что-то вспомнить, потом подняла голову, окинула их с ног до головы расширенными удивлёнными глазами и любезно сказала:

– Бог вам воздаст за ваше добро! – Что-то сверкнуло в её глазах. – Это вы перебили из ружья его грязную руку, да? – воскликнула она.

Старец вздрогнул. Он приподнялся на постели и стал прислушиваться, подняв глаза к потолку.

– С кем это ты говоришь, Светлана?

– С мальчиками! – весело ответила она.

– Ма-а-альчиками? – Радан сделал усилие, присел на кровати, пригладил бороду, волосы, брови. Подбородок его дрожал, слёзы катились по впалым щекам.

– Ма-а-альчики! – чуть не разрыдался он с оживившимся лицом и протянул к ним обе руки. – Ма-а-альчики…

– Да, да, мальчики, мальчики, – повторяла обрадованная старуха.

– Будьте гостями в моём доме. Добро пожаловать, – выговорил старик с особой внутренней силой и достоинством, но тут же закашлялся, побледнел и с трудом перевёл дух.

– Привет! – поспешил сказать Павлик.

– Привет, дедушка! – добавил Сашок.

– Охо-хо-хо, – хотел воскликнуть старец, но снова зашёлся кашлем, покраснел от натуги, и голова его устало опустилась на подушку. Расстроенный своим бессилием, он робко и грустно попросил: – Дайте мне ваши руки и сожмите, сожмите, соколы. Хочу померяться с вами силами.

Сухими, костистыми руками он взял руки Павлика и Белобрысика, попробовал сжать их, но только еле пошевелил пальцами.

– Кончено! Со мною кончено! Светлана, Светлана… ох, в груди у меня… Приготовь вещи, доченька… в дальний… этот злодей…

Старуха стала посреди комнаты. Её тощее, сухое тело выпрямилось, морщинистое лицо разгладилось, в голубых глазах засветилась какая-то непонятная радость.

– Деды давно уже нас поджидают, – тихо промолвила она.

Старец услышал её и недовольно нахмурил брови.

– Меня дожидаются, а ты-то… что…

Он отвернулся к стене и долго шевелил губами.

– Вот уже полвека, как я жду этого часа, – обратился он потом к своим гостям. – Чувствую, что теперь он наступил.

Скорбно закрылись его залитые слезами глаза. Глубокие борозды прорезали высокий белый лоб и кровь забилась сильнее в распухших голубых венах. Грудь начала быстро подниматься и полуоткрытый рот с усилием и хрипом стал жадно глотать душный воздух.

Неслышно ступая на кончики ног, Павлик раскрыл окно и вернулся на своё место у постели умирающего. В комнату ворвался внешний шум, далёкое блеяние овец, песни птиц и лёгкое веяние горного ветерка.

– Надо ему помочь, он умирает! – в страхе прошептал Сашок.

Павлик остановил его рукою.

Теперь оба они, стоя на страже у старой деревянной кровати, могли рассмотреть убранство комнаты. Как ни странно, оно так захватывало своим своеобразием и красотой, что мальчики, начав разглядывать, уже не могли отвести глаз от окружающей их обстановки. Она была особенно удивительна в такой глуши. Украшением служила прекрасного стиля медная утварь, которую уже нигде, кроме как в этой области найти нельзя. Известно, что именно здесь вырабатывались самые красивые на Балканском полуострове медные сосуды. Родопская школа этого редкого и трудного ремесла отчасти обязана своим успехом тому, что в этом краю встречаются залежи медной руды. Опытный глаз сразу мог заметить, что старый дом стоял как раз на медной горе. С Чёрной скалы и началась добыча меди в этих местах. Около таких скал возникали маленькие мастерские, в которых шла выплавка меди.

В комнате умирающего медные сосуды были расставлены по тянувшимся вдоль стен полкам, стояли в открытых резных шкафчиках, на полу в двух углах, и все они были как бы созданы точно для занимаемого ими места и служили украшением, а не для хозяйственного употребления. Сосуды были покрыты слоем пыли и красивый металл мутно блестел, как угасающий взор старика, но, так же как и он, имел свою особую прелесть. Тут были узорные медные котелки, низкие и широкие белые ведёрца для ношения воды, а также высокие и стройные пастушьи ведёрки, служащие для хранения мамалыги. Тут стояли и низкие медные столики, на них были красивые рисунки, выбитые плоскими молоточками, протравленные кислотой или наколотые шилом. В Родопском краю такие медные столики заменяли традиционную «софру» – низкий круглый деревянный столик, встречающийся по всей Болгарии. Были здесь и красиво разукрашенные медные большие подносы. Разрисованные медные миски с крышками и несколько кувшинчиков и кружек для воды дополняли эту богатую коллекцию и художественную сокровищницу забытого теперь художественного ремесла.

Старец задвигался в постели.

– Слушайте, соколы, – сказал он, – откройте ящик с медной посудой! Подайте мне шкатулку с украшениями!

Белобрысик кинулся к ящику и быстро вынул из него большую медную шкатулку.

– Эта, дедушка? – спросил он, став на колени перед кроватью.

Радан медленно ощупал шкатулку. Он едва мог согнуть пальцы, чтобы взять её в руки. Слёзы навернулись на его глаза.

– Эта самая… эта самая! Помогите мне! Поставьте её около меня! Эх, время, времечко! Как ты быстро летишь! Сколько уже сомкнулось глаз! Бренность… человеческая!..

Он, по-видимому, забылся, гладя дрожащими пальцами свою шкатулку. Быть может, перед его взором проносились воспоминания, то дорогое каждому сердцу, что мы обозначаем безличным именем – прошедшее! Быть может, в этот миг перед ним раскрывалась книга минувших дней, в которой одна только человеческая память умеет читать и видеть, и он увлёкся её чтением. Если бы кто-нибудь мог видеть то, что в этот момент видел он, то перенёсся бы в мрачные дни полного превратностей прошлого рокового столетия и познакомился бы с нерадостной судьбой простого человека. Когда старик очнулся, он утёр влажный лоб, провёл рукой по волосам и с усилием сказал:

– Высыпьте всё, что там в шкатулке.

Белобрысик только этого и ждал. Он взял шкатулку из дрожащих рук старика, открыл крышку и опрокинул. По постели рассыпались десятки медных пластинок. На каждой из них было что-то написано.

– Что это? – спросил он.

– Подарок. Вам, дорогие мои соколы. На память о нашей встрече. Это песни, народные песни минувших веков. Не расспрашивайте, возьмите их. Найдётся кто-нибудь, кто объяснит вам, какая это ценность для нашего народа, для всего мира… только позовите… громко позовите… священную Веду… Веду Словену… Веда Словена живет!..

Голос его охрип от напряжения. Ему хотелось крикнуть громко, на весь мир, но он надрывно закашлялся и весь покраснел от удушливого кашля.