Текст книги "Поединок на границе"

Автор книги: Иван Медведев

Соавторы: Олег Смирнов,Анатолий Марченко,Геннадий Ананьев,Евгений Воеводин,Виталий Гордиенко,Павел Ельчанинов,Евгений Рябчиков,Василий Никитин,Ефим Альперин,Иван Безуглов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Леонид Попов, Ефим Альперин
АРТЕМОВЫ

Если вам придется побывать в Москве, зайдите на Большую Бронную, в Музей пограничных войск. Там среди множества документов и реликвий боевой славы вы увидите небольшую, поблекшую от времени фотографию пожилого железнодорожника со своей семьей.

Почему она попала в Музей пограничных войск?

Об этом мы и хотим рассказать.

ОТЕЦ

Последний километр советской железной дороги. Граница. Под высокими соснами стоит маленький кирпичный домик. Весело гудят на столбах телефонные провода.

По железнодорожной колее неторопливо шагает человек среднего роста в форме путейца. Он только что обошел свой участок и теперь возвращается домой.

Каждый метр пути знаком Алексею Васильевичу, как школьнику таблица умножения. Сотни, тысячи раз и днем, и ночью, и в слякоть, и в снежную вьюгу ему приходилось обходить этот участок.

Алексей Васильевич знает: там, за узенькой речушкой, лежит совсем другой, чужой мир. Оттуда часто пытаются проникнуть на нашу сторону вражеские лазутчики, агенты иностранных разведок.

Ни на один миг не забывает об этом путевой обходчик Алексей Артемов…

Однажды Алексей Васильевич, вернувшись домой, лег отдыхать. Жена готовила ужин. Нина и Аня учили уроки, а Сашко еще не вернулся с занятия авиамодельного кружка.

В окно заглядывает подслеповатый месяц, к стеклу прилипают мокрые снежинки. А в хате тепло. Так и клонит ко сну. Но вдруг громко залаяла собака. Алексей Васильевич вскочил на ноги. Накинул на плечи полушубок и вышел. Собака бросилась навстречу, потом снова с хриплым лаем стала рваться в темноту.

И тут Алексей Васильевич увидел, что под деревьями вдоль железной дороги не спеша идут трое. Осторожно пошел за ними. Незнакомцы вскоре свернули с тропинки и через поле направились к лесу.

– Граждане, куда путь держите? – нагоняя их, спросил Артемов.

Те нехотя остановились. Один из них, в бушлате, невозмутимо ответил:

– Да нам в Слободку… Не скажешь, как ближе туда пройти?

Тревога охватила Артемова: если в Слободку, то почему очутились здесь, ведь она в другом районе.

– А не скажете, кто вы такие?

– Да чего ты привязался? Свои мы, слободские…

– Документы у вас есть?

– А то как же. В пограничной полосе, знаем, без документов не ходят.

И в то же мгновение незнакомец в бушлате выхватил пистолет.

– Иди с нами! Только тявкнешь – пуля в лоб! Проведешь до леса, а там вернешься. Шагай!

Что делать? Конечно, домашние забеспокоятся, если его долго не будет. Сообщат пограничникам, на блокпост, сами пойдут искать. Но ведь дорога каждая секунда.

И Артемов решил: «Пусть даже смерть, но я их не отпущу». И закричал во всю мочь:

– Сюда! Бандиты! На помощь!..

– Молчать, собака! – приставив к животу Артемова пистолет, прорычал один из нарушителей. Другой пытался зажать ему рот. Артемов вырвался, резким ударом по руке вышиб у одного пистолет, второго свалил на землю. Но подскочил третий и набросился на Артемова. Они покатились по земле…

Будто сквозь сон услышал Артемов голос своей жены Ксении: «Алешенька, мы здесь. Мы пришли…» Артемов с трудом приоткрыл глаза и увидел людей в зеленых фуражках…

Как-то ранней весной чуть свет отправился Алексей Васильевич на свой участок. На душе было радостно: вчера пришло письмо от сына Александра. Он летчик, служба идет отлично, уже получил две благодарности от своего командира. И у младшего сына Ефимки тоже все хорошо – его, кочегара паровоза, на днях избрали секретарем комсомольской организации.

Замечтался отец, но все же пограничника, идущего с ведром под соснами, заметил. Не удивился: в здешних местах пограничники частые гости. Сам начальник заставы наведывается к обходчику, да и Артемов на заставу по делам заходит. Потому и не сразу окликнул он пограничника с ведром. Может, солдату в речушке воды надо набрать. Но все же присмотрелся к нему повнимательнее: что-то походка у солдата какая-то настороженная, неестественная.

– Куда идете, товарищ? – как бы между прочим спросил Артемов.

– А тебе, старик, какое дело? Чего это ты к пограничнику с вопросами лезешь? – сердито, вопросом на вопрос ответил неизвестный.

«Да пограничник ли он?» – встрепенулся Артемов.

– Документы есть? – спросил он и загородил прохожему дорогу.

– Ну и привязчивый ты, право… – криво усмехнувшись, ответил тот и полез в карман. – Документы так документы, это можно…

И дуло револьвера внезапно появилось перед глазами Артемова.

– Руки назад! Одно слово – и отправлю в рай… Выводи из леса, быстро!

Алексей Васильевич схватил нарушителя за горло. Тот начал задыхаться, выронил револьвер.

– Выпусти, все отдам… Сколько хочешь? Тысячу, пять тысяч…

– Нет, это ты, паскудина, напрасно!.. – сказал Алексей Васильевич. Он привел нарушителя на заставу…

Мы рассказали лишь о двух случаях из жизни Алексея Артемова. А ведь он, пятидесятипятилетний человек, до войны задержал более сорока лазутчиков.

И вот в маленькую железнодорожную будку пришла большая радость: правительство высоко оценило заслуги старого железнодорожника, его мужество в охране государственной границы. Алексей Васильевич был удостоен двух наград – ордена Ленина и ордена «Знак почета».

МАТЬ

Жизнь никогда не баловала ее ни беззаботной юностью, ни легким куском хлеба, ни праздным времяпрепровождением даже в первые годы замужества.

С Алексеем Артемовым, путевым обходчиком, Ксения Петровна связала свою судьбу в 1911 году, а через два года у них родился сын Саша. Трудно было молодому железнодорожнику прокормить семью: жили впроголодь, и Ксении Петровне довелось ходить к помещику стирать белье, выполнять тяжелую работу.

Лишь после революции семья Артемова почувствовала облегчение: народное государство помогало, как могло. Алеша был на диво заботливым мужем, жили они душа в душу.

Много лет прожила Ксения Петровна с мужем в маленьком домике недалеко от станции Кривин. Воспитывала детей, помогала в работе мужу – часто за него обходила участок. Неказистая, щуплая на вид, среднего роста, она тем не менее была крепкой, физически развитой. А все потому, что любила спорт. Будучи уже матерью пятерых детей, она сдала нормы на значок ГТО второй ступени и выполнила нормативы снайперского стрелка.

– А что, – полушутя-полусерьезно говорила Ксения Петровна, – не только пеленки стирать нам да с кастрюлями возиться… Не хочу от мужа отставать.

И она действительно не отставала. Не отставала и как помощница пограничников: с ее помощью было задержано восемь нарушителей границы.

Вот что рассказывает сама Ксения Петровна о том, как она задержала одного из этих восьми.

– Едва стало рассветать, пошла я через железнодорожную линию в лес сучьев набрать, чтобы завтрак приготовить. Иду, гляжу: метрах в двадцати от меня сидит под деревом женщина. На голове красная косынка. Лицо красивое, выхоленное. Мне показалось, что я ее где-то встречала. «Кажется, учительница из соседнего села», – подумалось мне. По привычке спросила у женщины, куда в такую рань идет. В ответ она замотала головой и что-то промычала.

«Ты что, немая?» – спрашиваю, а у самой сердце неспокойно стучит. Тогда она снова: «М-гу, м-гу-гу», – и кивает головой. «Документы давай!» – не отстаю от нее, но вижу, что она рассердилась, замахала руками: чего, мол привязалась к немой – и пошла своей дорогой. «Стой! – кричу. – Стой!» А она – ноль внимания. Идет себе и идет.

Ну, думаю, не уйдешь от меня, не на ту напала. Немая так немая, но документы нужно с собой носить, коль у самой границы прогуливаешься.

Откуда ни возьмись, широким шагом к нам идет мой Сашко, старший сынок.

«Обождите, мама, – решительно сказал он. – Я ей сейчас развяжу язык».

Подбежал он к ней, схватил за рукав и повернул к себе лицом. «За мной, – командует, – за мной следуйте!» Словом, отвели мы ее на заставу. И что вы думаете: «немая» оказалась даже очень говорящей и была она агентом одной из иностранных разведок.

ДЕТИ

– Ребята, на репетицию! – громко позвал руководитель драматического кружка. Вечером девятый класс ставил на школьной сцене «Евгения Онегина», и сейчас предстояла генеральная репетиция.

Роли свои ребята вызубрили добросовестно. Нина играла Татьяну. В роль она вошла быстро, но вот беда: не получался у нее плач.

– Не выйдет у меня… Не умею я плакать… – доказывала она руководителю кружка. Но тот был неумолим: лучше Нины, по его мнению, никто эту роль не сыграет. И она мучилась, терзалась выдавливая из себя слезы, которые, как на зло, не появлялись.

После репетиции Нина отправилась домой. Идти надо через лес знакомой, давно исхоженной тропинкой. Нет, она пойдет другой дорогой, через чащу, чтобы там еще и еще раз повторить свою роль и постараться все же заплакать так, как это у Пушкина: «И слез ручей у Тани льется из очей». К тому же здесь, в лесу, нет этих школьных насмешников и можно по-настоящему перевоплотиться в свою героиню.

– Чего плачешь, девушка? – вдруг за высоким кустом послышался чей-то голос. А может, просто почудилось? Нет, перед ней незнакомый человек.

– Разве я плачу?.. Я так… декламирую… Нет, не декламирую… – с притворными слезами поправилась Нина, – у меня нога болит… Ушибла…

– Может, помочь тебе, а?

– Нет, сама пойду… Мне близко… – И нарочито хромая, Нина пошла дальше. Между тем у нее закралось сомнение: что делает этот человек в лесу? Она заметила, как незнакомец, сев под деревом, начал переобуваться. Видать, ноги натер – значит, издалека идет…

Когда незнакомец скрылся из виду, Нина помчалась домой. Но там, кроме младшей, восьмилетней сестренки Лены, никого не было.

– Беги на заставу!.. Скажи начальнику, что в лесу… Только быстро!

Нина верила в свою сестренку-первоклассницу: уже не раз Лена, заметив где-либо незнакомого человека, прибегала домой и взволнованно кричала: «Мамо, тато, чужой!»

Нина вернулась в лес. Прячась за густым орешником, она следила за каждым движением неизвестного. Видела, как он что-то извлек из-за пазухи и спрятал под кустом, потом снял с себя телогрейку и зачем-то вывернул наизнанку рукава…

«Почему же так долго нет Леночки? – терзалась Нина. – Неужели подведет?.. Ох, скорее бы, скорее!..» Она вся раскраснелась, сердце неистово билось, ноги и руки были исцарапаны сухими ветвями.

Неожиданно за кустами раздался лай овчарки, прозвучало: «Стой!». Сквозь густые ветви Нина увидела начальника заставы.

…Ребята волновались. Через полчаса открывать занавес, а Нины все еще нет. Не откладывать же спектакль, тем более, что зал уже переполнен родителями, учащимися, пограничниками, пришедшими в гости. Чтобы оттянуть время, старшеклассники крутили пластинку за пластинкой.

Вдруг сквозь мелодию вальса в зале прозвучало:

– Идут!.. Идут!..

В дверях появился начальник заставы, а с ним Нина. Командир поднялся на сцену, и зал в одно мгновение замер.

– Дорогие товарищи, – сказал он, – я прошу извинить, что Нина Артемова задержалась. У нее, если можно так выразиться, проходила генеральная репетиция перед выходом на сцену… Одним словом, она сегодня здорово помогла пограничникам: с ее помощью мы задержали нарушителя. Спасибо тебе, Нина!

Зал бурно аплодировал отважной школьнице, а она, смущенная, сошла со сцены и побежала в комнату, где ее с нетерпением ожидали школьные артисты.

…Ефимке еще не было полных пятнадцати, когда он стал работать кочегаром на паровозе. Был он рослым, сильным пареньком и очень завидовал своим сестренкам: они имели уже по нескольку задержанных нарушителей границы.

Но наконец-то повезло и ему…

Ефимка сидел в тени деревьев, отдыхал. Мимо прошла какая-то женщина. Прошла, не обронив ни одного слова. Ефимка присмотрелся, одежда у нее показалась ему странной – слишком уж длинная, почти до пят, юбка. Да и шла она каким-то широким мужским шагом.

Парень долго следил за прохожей, не выдавая себя. У самой развилки дороги, километрах в пяти за селом, незнакомка бросилась в рожь…

Вскоре Ефимка привел сюда пограничников. Рожь стояла густой стеной. Обнаружить здесь нарушителя было нелегко. Но все же неизвестная была задержана.

И как же удивился Артемов-младший, когда узнал, что то была вовсе не женщина, а переодетый в женское платье мужчина!

– Эка важность, – недовольно сказал Ефимка, когда Сашко рассказал об этом случае в семье. – Кабы я его поймал, а то пограничники взяли… Я только всполошил лазутчика, лишней работы задал… Ты, Сашко, лучше про свой «улов» расскажи… За месяц аж шесть «карасей» поймал, да еще каких…

Да, Сашко считали на заставе настоящим пограничником. Однажды в полночь Сашко и Ефимка возвращались домой из клуба – ходили на танцы. Ночь была темная, дождливая.

Выйдя из лесу, братья во тьме увидели движущиеся навстречу две человеческие фигуры, сошли с дороги. Александр окликнул встречных:

– Кто такие? Небось заблудились?..

В ответ грянул выстрел. Пуля просвистела над головой Александра. Он велел Ефимке немедленно сообщить на заставу, а сам, прячась за деревьями, пошел следом за незнакомцами.

Вскоре прибыли пограничники, и Александр вместе о тревожной группой упорно преследовал незваных гостей. И они были схвачены. У них обнаружили рацию, шесть пистолетов и взрывчатку…

Александр Артемов задержал и обезоружил еще до поступления в школу военных летчиков 79 нарушителей границы и был награжден орденом Красной Звезды.

Уже будучи в армии, он писал отцу:

«Мы еще, батько, повоюем: ты там, на далекой железнодорожной станции, а я в воздухе. Враг же у нас один, общий».

…В самый канун войны каменец-подольская областная газета «Червонный кордон» писала:

«На крепкий замок закрыты наши советские рубежи. Их бдительно охраняют славные пограничники и их верные помощники – рабочие и колхозники, пламенные патриоты социалистической Родины. Советские патриоты распознают врага, как бы он ни маскировался. Семья путевого обходчика Алексея Васильевича Артемова имеет 170 задержаний нарушителей границы…»

Вот, дорогой читатель, о чем расскажет тебе поблекшая от времени фотография, которая хранится в Музее пограничных войск на Большой Бронной.

Почти четверть века уже минуло с тех пор. Где же сейчас эта семья, живы ли отец, мать, где их дети?

Недавно одному из авторов этого очерка удалось разыскать старшего сына Артемовых – Александра Алексеевича. Проживает он во Львове, работает на заводе автопогрузчиков.

…Дверь открыл уже немолодой человек, среднего роста, с серебристым инеем на висках.

– Как, неужели через столько лет обо мне вспомнили? – в его глазах блеснуло чувство сдержанной благодарности.

А уже через полчаса, удалив своего назойливого и любопытного внука в другую комнату, он начал рассказывать.

– Вы спрашиваете о судьбе нашей большой семьи? Я, как вы уже знаете, был в армии, когда началась война. Семья со станции Кривин эвакуировалась в село Воскресенск Саратовской области. Отец Алексей Васильевич и там работал путевым обходчиком. Погиб он в мае 1943 года при исполнении служебных обязанностей. Мать моя Ксения Петровна с младшими сестрами Аней и Леной весной 1944 вернулась из эвакуации в свой пограничный домик, где мы жили до войны. Сейчас она, кстати, гостит здесь, во Львове, у младшей сестры Лены, хотя постоянно проживает в Здолбунове на Ровенщине вместе со старшей дочерью Ниной.

С 1942 по 1945 год Нина Алексеевна находилась в рядах Советской Армии, была зенитчицей. А ныне она работает оператором в вагонном депо. У нее своя семья. Брат мой Ефим всю войну был на фронте. Командир танка «Т-34», он сражался за Днепр и Харьков, за Донбасс и Сталинград. В одном из боев на подступах к волжской твердыне Ефим пал смертью героя.

– Ну, а вы-то, как ваша жизнь сложилась?

– Да что о себе говорить… Был комиссаром эскадрильи истребителей. В первый день войны, 22 июня, на своей «чайке» мне удалось сбить три фашистских самолета. В тот же день и меня сшибли… Ранен был, но, как говорят, жив-здоров. Правда, не очень здоров – у меня вторая группа инвалидности. Но еще тружусь, не могу без дела. Самым счастливым для меня был день, когда в числе группы летчиков сам Михаил Иванович Калинин вручал мне орден Красного Знамени… Да вот, посмотрите…

И Александр Алексеевич показал фотографию, на которой «Всесоюзный староста» после вручения наград беседовал с летчиками – героями первых дней Великой Отечественной войны. Среди них со шпалой в петлице и двумя орденами на груди стоял Александр Артемов, простой парень, некогда слывший отважным следопытом.

Простым он остался и сейчас: удивительно душевным и разговорчивым, с тем же глубоким взглядом больших серых глаз. Только лицо пробороздили мелкие морщинки. Что ж, время, суровое тревожное время наложило свой отпечаток.

Жизнь разбросала по свету эту большую и отважную семью. Но ни время, ни тяжелые испытания не убавили значения ее благородного подвига.

Василий Никитин
СЕРДЦЕ В ОТСТАВКУ НЕ УХОДИТ

Отставка. Пенсия. Выбирай для поселения любой, самый уютный уголок страны. Ты заслужил это. Друзья советуют разное. Одни приписывают побольше сидеть у речки с удочкой, другие категорически рекомендуют забраться в богатые дичью края, третьи адресуют в Москву, Киев или в любой крупный город, намекая, что рыба ищет где глубже, а человек – где лучше.

Притаив лукавинку в серых, задумчивых, смотрящих куда-то вдаль глазах, Василий Терентьевич Хренов сначала пофилософствовал:

– Понятие «лучше» весьма растяжимое, как резина, всякий на свой аршин вытягивает ее, – затем он вынул из грудного кармана гимнастерки проездные документы и, потрясая ими в воздухе, радостно объявил:

– Еду в Казахстан, на родину.

– На родину, м-да-а, – вмешался в разговор офицер штаба, давнишний приятель Василия Терентьевича. – Ты, Василий, того, не хитри. Вырос ведь на Урале, а тянешься в южные края. Выкладывай-ка все как на духу.

– Никакой тут вовсе хитрости нет, друзья. Вырос я в настоящего человека там, на заставе. Много друзей пограничной молодости похоронил, вот и поселюсь рядом с этой заставой.

Нахлынули на Василия Терентьевича воспоминания, и рассказал он друзьям не одну историю из тех далеких уже, но незабываемых сражений с вражескими бандами.

Шел август 1932 года. Солнце нещадно палило, и вся зелень окрест давно выгорела. Лишь седые саксаульники маячили среди желтой степи бледно-зелеными макушками. Молодые топольки, посаженные во дворе заставы, свернули свои листья в трубочки и понуро опустили неокрепшие ветви. Василий Терентьевич, невысокого роста, коренастый юноша в новеньких, блестящих ремнях, с жадностью смотрел на деревца. Сколько труда вложили в них солдаты, привезли за тридевять земель, и вот они сгорают. А садили их и те ребята, что погибли в недавнем бою. Вон висит на топольке табличка с фамилией Смирнова, подальше – Кожахметова. Славные были бойцы. Рядом спали, вместе вели неравный бой и погибли, как герои.

И, словно угадав его мысли, невесть откуда появившийся сзади солдат сказал:

– Сушит, товарищ командир, ох и сушит, – Макар Федоров тяжело вздохнул и продолжил: – Жалко, погибают топольки-то, а как славно принялись. Воды бы надо привезти, разрешите?

– Надо, Макар, да некогда, опять банда объявилась. С минуты на минуту выезда ждем. Осенью в память о ребятах каждому по десятку топольков посадим.

Макар сдвинул на затылок выгоревшую зеленую фуражку, расправил складки выцветшей на жарком солнце гимнастерки и почти как клятву произнес:

– Вырастим их топольки, товарищ командир, вырастим. Пусть стоят здесь целый век, как живой памятник героям.

На крыльце глинобитной казармы, сооруженной еще казацкой сотней, появился дежурный по заставе и крикнул:

– Товарищ командир, вас начальник требует.

Василий Терентьевич поправил и без того туго облегавшие плечи кожаные ремни, одернул гимнастерку, как бы показывая солдату, что вот, мол, видишь, настало, наверное, время выезжать навстречу банде. Ничего не сказав, он поспешил в канцелярию.

Начальник заставы Николай Максимович Пемуров, усталый, с обветренным лицом, стройный и подтянутый офицер, оторвал глаза от карты и озабоченно сказал:

– Надо опять ехать, – в голосе Пемурова чувствовалось волнение. – Прут, проклятые, в стык между заставами. Вот здесь, – он раздвинул шторки оперативной карты и указал на небольшое озеро на самой границе, где обычно располагался пост пограничников, но в последние дни обстановка осложнилась на другом фланге, пришлось все силы сосредоточить туда, а у озера образовалась брешь, куда и решили ударить бандиты, чтобы проскочить в неглубокий тыл, захватить колхозный скот и угнать за кордон.

– Смотрите, задача не из легких, – предупредил Пемуров, когда сообщил о намерениях бандитов. – Камыши там густые и высокие, не попадите в засаду. Надо опередить банду и заманить ее в мешок. Расположитесь вот так. – Николай Максимович обвел незачиненным концом карандаша полукруг по берегу озера, постучал в том месте, где должно находиться ядро наряда, помолчал некоторое время, о чем-то напряженно думая, и подтвердил: – Да, только так. Иного пути у врагов нет. Здесь проходят старые контрабандистские тропы, по ним и полезут, сволочи.

Николай Максимович подошел к Василию, крепко пожал ему руку и, как будто извиняясь, сказал:

– Отдохнуть бы тебе следовало, измотался, а вот все некогда. – Он потряс его за плечи. – Ну ничего. Переловим всю эту проклятую свору головорезов и тогда поедешь в отпуск.

– Что вы, Николай Максимович, – изумился Василий, – какой там отпуск. Разве в такое время до отдыха.

– Кончать надо с бандитами, Василий Терентьевич. Кончать. Народ ждет этого, – Николай Максимович опять подошел к карте и объяснил план всей операции. – Ваша группа расправится с шайкой баев, а мы при поддержке маневренной группы ударим по главным силам бандитов на правом фланге.

Группе Василия Терентьевича предстояло проехать на лошадях два десятка километров и занять рубеж для боя до наступления темноты. В этом шанс на успех, потому что порядком битые басмачи днем и носа не показывают на границе, чинят набеги по ночам, пробираясь глухими тропами. Не теряя ни секунды, пограничники двинулись в путь. Через час езды переменным аллюром с холок лошадей начали падать хлопья мыльной пены, а у пограничников взмокли не только лбы, но и гимнастерки. Солнце, казалось, опустилось над землей ниже обычного и старалось сжечь все живое на ней. Только к вечеру, добравшись до поймы реки, поросшей с нашей стороны густыми тальниками, повеяло приятной прохладой. Солдаты, точно рыбы в затхлой воде, открыли рты и, переведя лошадей на спокойный шаг, жадно глотали, да что там, пили влажный воздух. Особенно тяжело переносил жару северянин Иван Зверев, потомственный медвежатник. Почти задыхался от зноя и его четвероногий друг Джульбарс, лежавший в седле хозяина. Он все время толкал свою морду с вываленным на бок языком под мышку Ивана.

– Ну и палит чертово светило, – негодовал Зверев, смахивая с мясистых щек ручьи пота. – То ли дело у нас в тайге. Кедрачи укрывают тебя от солнца и дождя, родники поят холодной водичкой, аж зубы ломит. Эх, фляжечку бы той водицы сейчас.

– Не горюй, Ваня, – подтрунивал над Зверевым Макар Федоров, неприхотливый ко всяким удобствам и, как его звали, двужильный человек. – Будет тебе ночью такая водица, что озноб прохватит. Свинцовая, с разрывными пулями.

Иван показал на свой огромный лоб и отшутился:

– У меня черепок что броня, выдержит, а вот у тебя мозговая часть прикрыта слабовато. Щелчком пробить можно.

«Вот она, натура русская, – думал Василий, – дунул ветерок, и вся тут усталость слетела. С такими ребятами батальон басмачей перебить можно».

На одну удаль солдат он, однако, не хотел полагаться и уже издали, всматриваясь в прибрежные холмы, выбирал место для засады, искал такие укрытия, которые обеспечат внезапное нападение на бандитов.

Обогнув небольшое озеро, указанное начальником заставы на карте, Василий Терентьевич приказал двум пограничникам выдвинуться к самой границе и патрулировать там с целью обнаружить банду и подать сигнал гранатами. Это ошеломит бандитов, а потом из-за высоты с двух сторон надо обрушиться на врага основными силами. Хотя эти основные силы исчисляются одним десятком пограничников, но никто не возразил командиру, никто не спросил даже о численном составе басмачей. Каждый понимал, что, сколько бы ни было бандитов, их надо бить, и чем внезапнее будет удар, тем вероятнее успех, тем меньше прольется крови товарищей.

И вот ночь. Светлая, полнолунная и тихая. Даже сухие камыши не шелохнутся, точно боятся навлечь на себя жестоких басмачей. Пограничники Федоров, Березкин, Малыгин и Зверев со своим Джульбарсом, замаскированные вместе с лошадьми в кустах ивняка, слились с этой тишиной и, припав к гривам коней, сверлят глазами синюю ночь.

Все замерло в долине и притаилось. Только бойкая речка воркует под ближними кустами да назойливо стрекочут кузнечики. Василий Терентьевич, вслушиваясь в их жужжание, отчетливо представил тот последний вечер перед уходом в армию.

Он лежал под телегой на своем поле, подложив под голову свежий сноп пшеницы. Вот так же бойко кричали кузнечики, так же неторопливо укладывались на ночь родные перелески, только в них слышались голоса птиц и девичьи песни, нежные, раздольные, с приятной ноткой грусти по любимому. А о Ваське некому было скучать, и он лежал один, думал о предстоящей службе, о том, что вот незаметно подлетело время идти в армию, а там, гляди, и полжизни стукнет. Как быстро летят годы, а он все еще один. Почему-то никогда раньше не лезли ему в голову такие думки, а вот сейчас никак не может отделаться от них, не может равнодушно слушать девичий тоскующий голос.

Чем дольше вслушивался он в песню, чем сильнее вдумывался в окружающий мир, тем чаще ловил себя на мысли, что ему хочется иметь любимую, что люди, видно, не могут жить без любви. И почему человеку нравится, когда о нем скучают? Василий пытался ответить на этот вопрос, но не мог…

Теперь Василий спокоен. Он полюбил и знает, что его ждут в селе, что сейчас недалеко от заставы, в доме работника таможни, горит неяркий огонек. Там сидит она, его невеста, и читает книжку, а сама с тревогой слушает ночь, ловит каждый стук, боясь угадать в нем выстрел.

Томительно тянулось время, молчаливо стояли перед пограничниками высокие камыши, таящие в себе неизвестность предстоящих событий. Но вот они зашумели и захрустели под чьими-то ногами, послышался всплеск воды. Джульбарс натянул поводок, забеспокоился, но Зверев, подтащив его поближе к себе, приказал сидеть. Собака послушно села, навострив уши, и протянула морду в сторону приближающегося шума. Василий Терентьевич подумал сначала, что это высланный им дозор подходит к озеру, но слишком сильно трещали камыши и похоже было, что движется не один десяток людей.

Почему нет взрывов гранат? Неужели прозевали ребята? Макар Федоров, потрогав Василия Терентьевича за локоть, показал кивком головы вправо. Там над камышами мелькали тени, похожие на грудные мишени. Хренов насторожился и услышал, как фыркнула лошадь, свистнула в воздухе камча, а потом на небольшую поляну, выдавшуюся между кромкой камышей и тальниками, вывалила ватага бандитов.

– Не стрелять! – прошептал Хренов, поправив на себе ремни сабли и маузера. То же самое сделали Федоров и Зверев, поняв, что командир своими движениями приказал им подготовиться к бою. И тут гулко грохнули два взрыва, потрясшие все окрест: и камыши, и черные кусты, и саму ночь. Ошеломленные бандиты заметались по поляне, налетая друг на друга.

– Шашки к бою! За мной! – Хренов дал шпоры коню, и тот, не зная, как понять этот резкий приказ хозяина, вздыбился свечой, но, получив повторные шпоры, выпрыгнул из укрытия.

Василий Терентьевич, взлетев на пригорок, увидел, как из-за соседней сопки и от границы, сверкая сталью клинков, мчались на бандитов пограничники. Завязалась страшная схватка. Перемешались люди, лошади, перепуталось все. Кто-то выстрелил. Еще, еще. Пуля дзинькнула над головой Василия. Он прижался к гриве коня и, когда врезался в гущу всадников, увидел впереди себя Макара Федорова. Тот плашмя ударил саблей по спине бандита, приготовившегося выстрелить, выхватил у него карабин и принялся молотить прикладом по головам пришельцев, точно бил цепом по снопам пшеницы.

После нескольких ударов приклад карабина разлетелся в щепки, и тогда Макар, пустив злой матюк, взял в левую руку ствол, а в правую саблю и начал лупить бандитов.

– Бросай оружие или перебьем всех! – хрипло крикнул Василий и увидел, как один за другим бандиты поднимали вверх руки.

Василий Терентьевич, когда были обезоружены бандиты, осмотрел пограничников и не досчитался одного. Не было Петра Малыгина, весельчака и любимца заставы. Его нашли в камышах с пробитой головой и положили на поляне. На лице Петра, освещенного ярким лунным светом, не было ни одной морщинки. Парень недавно отметил свой восемнадцатый год рождения и лежал теперь бездыханный, закрыв глаза, точно крепко спал после тяжелого перехода, каких довелось ему совершить немало.

Петю похоронили, как героя, и посадили в память о нем несколько топольков на заставе. Вот они, эти теперь уже могучие деревья, и звали к себе подполковника запаса Хренова, прошагавшего после того боя тысячи верст по дозорным тропам Казахстана и Средней Азии, хлебнувшего всякого в грозные годы Великой Отечественной войны.

В семейном альбоме Василия Терентьевича хранится пожелтевшая от времени страница журнала «Пограничник», на которой помещен портрет офицера Хренова, награжденного орденом Красной Звезды и медалью «За оборону Ленинграда». На этой странице журнала есть слова:

«Уточнив места установки орудий, он указал на местности участок обороны каждому батальону и, посоветовавшись с начальником штаба майором Чугуновым, нанес их на карту.

После этого вся группа офицеров спустилась в лощину. Отсюда тонкой змейкой тянулась на запад траншея.

– Дальше враг пройти не должен, – сказал Григорьев. – Так и бойцам объяснить нужно. Они пограничники – поймут…»

И пограничники батальона майора Хренова поняли. Враг на их участке обороны не прошел. Многие остались навечно лежать у стен колыбели революции, у города Ленина, а Василия Терентьевича, израненного и обессилевшего, взяли в свои руки люди в белых халатах. Они вернули его в строй пограничников, дали ему силу. Разве может он уйти теперь с границы, сидеть где-то в тылу над речкой с удочкой и греть на солнце здоровое еще тело.

Он вернулся туда, где прошла его пограничная молодость, в небольшое село. Оно примечательно, пожалуй, только тем, что одна его улица упирается в сыпучие пески, а другая – в хлебные поля и сады. В летнюю пору, когда солнце стоит в зените, на село дышат барханы, и тогда ртутный столбик термометра прыгает за сорок. Ночью погоду строят горы, до подножия которых, как говорят аксакалы, часа два ишачьего хода. Хотя через село проходит асфальтированное шоссе, носятся по нему автобусы, но ишак у сельчан еще не перестал быть надежным средством сообщения: в песках он сильнее автомобиля. Вода здесь на вес золота, распределена до капли и течет строго по определенному плану, узаконенному двусторонними государственными конвенциями.