355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Итан Блэк » Мертвый среди живых » Текст книги (страница 17)
Мертвый среди живых
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 02:02

Текст книги "Мертвый среди живых"


Автор книги: Итан Блэк


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Глава 18

Полночь.

День рождения Воорта кончился.

В Центральном парке часы Делакурта бьют двенадцать, а их вращающиеся фигурки, Алиса и Безумный Шляпник, скользят вперед в бесконечном кружении. На «Таймс-сквер» полупустые платформы подземки – на них лишь те, кто возвращается из гостей, и пригородные трудоголики, едущие домой. В барах Сохо полно народу. На взлетных полосах аэропорта Кеннеди стоят в ряд самолеты и ждут разрешения на вылет ночным рейсом в Европу. Игра «Метсов» отложена на ничейном восемнадцатом иннинге, а расположенный в центре поля экран фирмы «Даймондвиж» передает местные новости для затаивших дыхание зрителей. Город ждет новостей об Уэнделле.

Который в этот миг еле жив.

Боль возвращает сознание и заставляет желать возвращения во тьму и покой. Нервы пылают. Позвоночник ломит. Перемежающиеся волны жара и холода вызывают судорогу ноги. Что-то твердое и холодное прижимается к щеке.

«Я на полу в общественной уборной».

Разговор над Уэнделлом кажется то близким, то плывет вдаль. Он понимает, что этим людям поручили похитить его, если удастся, и убить в случае провала. Они так долго сидели на улице возле дома Бирнбаума, что полицейские патрули заметили их машину, поэтому они поставили ее за четыре квартала и вернулись пешком под ливнем.

– Терпеть не могу парковаться в Верхнем Вест-Сайде, – говорит один.

– Пока мы тащили его в обход, нас мог увидеть кто угодно, – говорит второй.

«Это Ричи», – думает Уэнделл сквозь боль.

– Он приходит в себя.

От сияющих писсуаров и раковин в глаза бьет режущий как бритва яркий свет. «Пуля, должно быть, ушла в сторону, когда я споткнулся об эту выбоину». Он знает: никогда не испытывал боли более сильной, чем шесть лет назад.

К лицу Уэнделла приближаются две пары ботинок.

– Мы думали, что ты из внеплановой проверки, когда нашли тебя с дымовым датчиком. Потом считали копом. Никогда и в голову не приходило, что ты был самим собой. Учителем.

Два лица наверху – то наплывают, то удаляются. Напарника Ричи Уэнделл видел постоянно – он крутился в бытовках на разных строительных площадках. Согласно магнитофонным записям, он работает на охранное агентство «Небесный рыцарь». Это вежливый мужчина с круглым лицом и пухлым телом. Именно он, вспоминает сквозь боль Уэнделл, впервые упомянул имя доктора Бирнбаума, когда он писал разговоры на пленку. Уэнделл как раз пытался обнаружить небольшой список директоров школ и членов Управления образования, которым они давали взятки, которых шантажировали и кому угрожали.

– Я помню, когда ты поставил эту гребаную сигнализацию, – говорит Ричи таким нежным голосом, который, принимая в расчет его ярость, свидетельствует о высшей степени самоконтроля. Как будто существует некий ответ, который может спасти каждого из присутствующих от той бури, которую выпустил на волю Уэнделл. – Месяцы записей. Где пленки, Уэнделл? – шепчет Ричи.

– В редакциях газет, – задыхаясь, произносит Уэнделл; воздух как бритва режет горло. Нет смысла врать. Ему кажется, будто в боку у него дыра, через которую выходит кислород. – И… на телевидении.

– Но ты ведь сделал копии, верно? – В голосе Ричи одновременно слышатся ярость, надежда и мольба. Копии пленок помогут защитнику в суде или заставят соответствующих людей исчезнуть до прихода полиции.

Но сейчас копии у полиции, и Уэнделл не издает ни звука. Всегда улыбающийся Ричи больше не улыбается. Красивое лицо как будто свело судорогой. Кажется, что глаза сдвинулись к переносице, а рот превратился в кружочек, маленькое «о» размером с пулевое отверстие. Чернота зрачков, похоже, заполнила белки. А тело, кажется, вот-вот взорвется. Малейший шум, даже намек на лживый ответ или секундная потеря контроля над собой, и Ричи бросается в бой.

– Где еще, Уэнделл? Где еще ты поставил микрофоны?

– В своей машине.

Ричи не выдерживает. Он бьет Уэнделла в лицо так сильно, что шея дергается назад, а боль одновременно пронизывает позвоночник и верхнюю часть туловища от самой раны. Его нервы не выдерживают боль. Сила этой муки переходит все границы, и Уэнделлу кажется, что от нее разлетится в пыль кирпичная кладка, взорвутся лампы и снесет крышу.

– Пойду отлить, – сообщает напарник Ричи.

Ричи едва не кричит от бешенства. Он знает, что еще нельзя трогать Уэнделла, но ничего не может с собой поделать.

– Я привел тебя! – орет Ричи. – Я был твоим другом. И меня теперь обвиняют. Меня!

– Убей меня, – говорит Уэнделл.

– Так и будет.

– Прямо сейчас, – произносит с мольбой Уэнделл.

– После того как все расскажешь, кусок дерьма.

То же самое было шесть лет назад – словно между избиениями не прошло ни секунды. Следующий удар Ричи приходится в живот, рядом с раной. Его крик отражается арматурой и стенами уборной, и звук, превратившись во что-то вязкое, течет и брызжет на пол разрозненными частицами.

– Что у тебя есть на Роберта Приста?

– Ничего.

– Не ври, Уэнделл. – Лицо Ричи теперь кажется изломанным – мешанина из кусочков мозаики вроде живописи кубистов.

– Я пытался, но… так ничего… и не нашел.

– Как ты разыскал Габриэль Вьера? В бытовке о ней никогда не говорили. Никто даже и не знал ее имени.

Дыра в легких Уэнделла, должно быть, увеличивается, потому что теперь не важна глубина вдоха – воздух как будто и вовсе не попадает в тело. В голове возникает легкость и растекается вниз. Кончики пальцев немеют, а пол делается все холоднее.

Ответ Уэнделла еле слышен, он что-то шепчет, и Ричи вынужден наклониться ближе.

– Снимки.

На долю секунды он мельком вспоминает. Это не сознательное усилие, а почти галлюцинация. Найти ее было самым трудным. Но статья о Прайсе в «Знатоке вин» подсказала ответ – тот хвастался своими городскими контактами и тем, что он иногда нанимал проституток и воришек для расследований.

Уэнделл мысленно переносится в Семьдесят восьмой участок Бруклина и вспоминает, как он дурачил тамошних детективов, заявляя, что в баре его обокрала какая-то девица.

– Можно взглянуть на снимки? – спросил он детективов.

– А почему нет? Но их примерно пятьдесят тысяч, – ответил скучающий детектив-скептик.

Но усердие победило, также как Линдберг, Серпико и Наст. Он нашел ее две недели спустя в компьютерном файле, когда, прокручивая картинки, подошел к букве В.

– Бесполезно, – соврал он детективу.

– Держись подальше от шлюх, – посоветовал тот.

Боль возвращает Уэнделла в настоящее, и он видит, что у них с Ричи перспективы примерно одинаковые. Сегодня ночью голос Ричи будет передаваться по всем радиостанциям, если уже не передается. Ричи может делать здесь все, что ему заблагорассудится, но это никак не изменит его судьбу. Думать все труднее, но Уэнделла удивляет, что Ричи все-таки остался в городе. Или выбор сделали за него? Что, если его напарник не только помогает следить за Уэнделлом, но и присматривает за обреченным Ричи?

Так или иначе, бледный мужчина ушел в кабинку и стоит спиной к Уэнделлу в ожидании струи.

– Чертова простата, – говорит он через плечо. – Ни помочиться, ни потрахаться, ни наклониться.

– Уэнделл?

– Чт…

От боли освещение кажется более тусклым, а Уэнделл косится в сторону, потому что видит, как в туалете прибавилось людей, но не может разобрать лиц. Позади Уэнделла в углу стоят школьники. Они пятятся и выглядят как силуэты за просвечивающей занавеской, да и есть ли кто-нибудь там вообще?

– На что ты там смотришь? – оборачиваясь, спрашивает Ричи.

– Разве ты их не видишь?

– Хватит капать мне на мозги, дружбан.

Ричи хватает Уэнделла, боль усиливается, и Уэнделл слышит крик. Кто-то умоляет Ричи убрать руки, остановиться.

Потом раздается другой крик – Уэнделл знает этот голос. Знает… по пленкам? по записям в бытовке?

– Стоять! Полиция!

Шестью минутами раньше – в 23.57 – Воорт входит в парк через ворота на Восемьдесят третьей улице, которые указал консьерж. В поле зрения никого, но имеется по меньшей мере шесть возможных направлений, куда те трое могли скрыться.

Он вынимает из кобуры «ЗИГ-зауэр» и шлепает по лужам. Город пропал за сеткой ливня, который хлещет так, как будто это Индонезия, а не Нью-Йорк. Или Заир, или Амазонка. Теплый сплошной ливень, кажется, вытесняет воздух. Земля под ногами превращается в океан. Вода хлещет по вязам, водопадом стекает с листьев и несется по склону холма, захлестывая ботинки Воорта. Размытая ливнем земля хлюпает под ногами, когда он сходит с тропы и пробирается в лесистую часть парка.

Он снова потерпел поражение, хотя почти настиг Уэнделла.

«Я даже не смог убедить Мики поехать со мной».

Если бы не дождь, можно было бы услышать шаги или крик, заметить впереди фигуры или уловить движение покачивающихся кустов там, где они только что прошли.

Вместо этого, напоминая себе последнего оставшегося в живых на Земле, Воорт возвращается на дорожку и бежит куда ноги несут – мимо пустых площадок баскетбольных, собачьих, запертой на засов детской…

Запыхавшись, Воорт останавливается.

Обернувшись и подчиняясь интуитивному импульсу, он думает почти бессознательно: «Неужели я вижу свет?»

Это там.

Свет сочится из-под ворот, от домика на детской площадке – вероятно, это общественный туалет. Наверное, кто-то ушел, не погасив свет, как и половина жителей города, которые каждую ночь делают то же самое. Но Воорт подходит к двери, которая, конечно, заперта на висячий замок и цепочку. Сквозь железную решетку Воорт окидывает взглядом детскую площадку. Видит железные качели и лесенку. Там же новая песочница и деревянные качели. Детскую часть парка успели перестроить до того, как улетучился остаток городского бюджета. По крайней мере четверть миллиона долларов ушло на оснащение площадки.

Замок на воротах оказывается обыкновенным – «железный сторож» за тридцать долларов.

Воорт уже собирается уходить, когда сквозь закрытое окно туалета прорывается крик.

Возясь с замком, Воорт видит с нарастающим волнением, что тот сломан. Цепочка просто пропущена через решетку для вида.

Створки ворот открываются бесшумно. Туалет в восьми футах слева. В окне движется тень, а Воорт тем временем скользит вперед, прижимается к наружной стене, медленно заходит за угол, внимательно глядя по сторонам, чтобы застать врасплох того, кто сторожит.

Часового нет.

Воорт слышит, как внутри говорит мужчина, но снаружи не может разобрать слов.

Неужели Уэнделл мертв?

Воорт бьет в дверь плечом, быстро входит и кричит: «Стоять! К стене!» «ЗИГ-зауэр» поднят, рукоятка стиснута двумя руками, чтобы точнее прицеливаться.

В точности такому способу штурма комнаты его учили, но есть главное отличие. На тренировках в учебном городке департамента полиции на Стейтен-Айленд в штурме всегда участвуют двое полицейских.

Двое, а не один.

Инструкторы всегда учили, что первый полицейский берет на себя середину комнаты, второй контролирует углы, и подчеркивали, что команда всегда должна состоять из двух человек, не менее.

Действительно замечательный совет.

Особенно в этом случае.

Потому что даже в первые доли секунды Воорт понимает, что у него могут возникнуть большие трудности, вдруг в туалете окажутся трое, – но видит он только двоих.

Один человек – должно быть, Уэнделл – лежит на полу скорчившись, рядом – шляпа и парик.

Молодой, бандитского вида парень с волосами, стянутыми на затылке в хвост, стоит, подняв руки вверх, даже без приказа Воорта.

Преступник.

Прошло меньше секунды, но где же третий? «Он позади меня, в кабинке».

Замечательная дедукция, ну просто Шерлок Холмс.

Понятно, что архитектору, который планировал детские площадки, и в голову не приходило брать в расчет штурм туалета силами одного полицейского. Он расположил кабинки слева, а раковины, писсуары и держатели с бумажными полотенцами справа.

И вот в следующую долю секунды Воорт слышит, как его голос заглушается спуском воды в унитазе.

Слишком поздно.

Пистолет делает разворот, а в это время кто-то врезается в Воорта сзади, отбрасывая к мужчине с волосами, стянутыми на затылке, руки которого опускаются, а вид такой испуганный, словно собирается бороться, а не сдаваться; он, должно быть, в отчаянии.

Теперь уже и Уэнделл зашевелился на полу, а к Воорту возвращаются рефлексы: он вспоминает те субботние вечера, которые он проводил в гимнастическом зале цокольного этажа с отцом и его братьями. Они устраивали учебные игры – трое против одного. Родственники тренировали Воорта задолго до того, как он увидел полицейскую академию. Тренировали, приводя в ярость, выскакивая из шкафов и нападая сзади; все это заставало его врасплох, и он кричал от бешенства.

И теперь, налетев на того, что со стянутыми волосами, Воорт использует толчок, аккумулирует силу толчка, наведя пистолет на незащищенное место на груди противника. Раздается сухой и резкий треск, как в камине от поленьев, и глаза мужчины расширяются. Он хватается за грудь. Какое бы увечье ни нанес ему Воорт, он из хулигана превратился в пациента.

И это к счастью, потому что прошла всего пара секунд, и мужчина позади Воорта все еще стоит. Уэнделл ползет к двери, но на него нет времени, потому что человек из кабинки разгибается и хватается за кобуру на лодыжке. Его пистолет поднимается вверх, а член свешивается из открытой молнии. Воорт тоже поднимает пистолет девятого калибра и осознает, что противник должен был вывести его из равновесия, а сам тем временем полез за пистолетом.

Оба выстрела раздаются одновременно, отражаясь эхом в помещении туалета, и Воорт чувствует, как что-то горячее пролетело с шипением мимо уха.

Нападавший из кабинки перестает двигаться. Пистолет с грохотом падает на пол. Он хмурится, словно только что вспомнил поручение, которое забыл выполнить. Учитывая то, что он оседает на пол, такое выражение лица совершенно не к месту и почти комичное. Он упирается локтем в сиденье унитаза.

Воорт видит паутину красных подтеков на пропитанной дождем рубашке мужчины и носком ботинка откидывает пистолет в сторону.

Трое на полу, Воорт стоит.

В туалете пахнет дерьмом, порохом, дождем и мокрой одеждой.

Уэнделл приподнимается, садится в дверном проеме, фигура темнеет на фоне сверкающих молний. Левая нога бездействует, а правая не перестает дергаться, царапая черным ботинком кафель. Это непроизвольная моторная реакция на ситуацию, бессознательное стремление выбраться наружу.

Уэнделл похож на полураздавленного жука, у которого все еще подергиваются конечности.

«Я сделал это – остановил его. И этих гадов тоже».

Эгоистичная мысль, но Воорту кажется, что, возможно, его карьера спасена.

В этот миг освещение гаснет. Напряжение окончательно и бесповоротно упало.

– Воорт…

Каркающие звуки исходят от фигуры в дверном проеме. При блеске молнии Воорт понимает, что Уэнделл собрал достаточно сил, чтобы попытаться встать, Это выглядит невероятно, сверхъестественно. Мертвый, кажется, снова возвращается к жизни – по крайней мере на некоторое время.

– Ты… пришел… на этот… раз…

– Да.

Молния создает карнавальный эффект, и мертвец в кабинке выглядит как манекен.

Противник, у которого волосы стянуты на затылке, сидит на полу, спиной к стене, судорожно глотая воздух, словно окунь, вытащенный из воды. Воорт прикидывает, сломаны ли у того ребра. Ни он, ни тот, в кабинке, не способны вытерпеть боль в отличие от Уэнделла, который продолжает двигаться к двери. Воорт делает шаг назад, чтобы одновременно видеть Уэнделла и парня со стянутыми на затылке волосами.

Тем временем учителю удалось подняться. Он опирается на косяк. От боли голос лишился интонаций, Уэнделл судорожно втягивает воздух.

– Я был несправедливо строг… к… тебе… Воорт.

– Лучше отправлю тебя в больницу.

Уэнделл со стоном хватает дверную ручку и падает на колени. Но снова выпрямляется.

– И… в тюрьму.

Ну да, разумеется, но Воорт не хотел начинать эту тему.

– Я просто не могу дать вам уйти, мистер Най, – говорит Воорт.

– Я… знаю.

– Присяжные могут решить, что вы невиновны. – Оказывается, Воорт и сам надеется на это.

– Да… они… могут.

Воорт надевает наручники на мужчину с хвостиком. Надевать наручники на Уэнделла нет необходимости.

– Вы могли прийти к нам с пленками. Этих людей надо было посадить в тюрьму, а не убивать.

– Ты… хороший полицейский.

При следующей вспышки молнии Воорту кажется, что лужи дождевой воды у ног Уэнделла стали розовыми.

– Спасибо, мистер Най. Это для меня кое-что значит. – «Что я такое говорю?» – Нельзя чинить самосуд. Знаете, на что был бы похож город, если бы люди так поступали?

Уэнделл кивает, он едва стоит на ногах в дверном проеме.

– Теперь… я все выполнил… Воорт.

– Я знаю хороших адвокатов.

– Мне… нужен… один. – Уэнделл трясется всем телом, и Воорт понимает, что тот и вправду смеется.

У Воорта горит все тело. Во рту пересохло, и он чувствует тошноту, которая появилась, когда он выстрелил в человека. Он не пытается сдержаться, и его рвет. Он отворачивается и почти желает, чтобы это случилось. Бандит с хвостиком становится свидетелем профессионального самоубийства Воорта в этом туалете.

Конечно, Уэнделла уже нет, когда Воорт смотрит на дверной проем.

Это совершенно не удивительно.

Ливень барабанит громче, порывы ветра становятся еще мощнее. Такое впечатление, что буря никогда не кончится.

Глава 19

– Он ушел, Везунчик?

Двадцать минут спустя Мики Коннор говорит по телефону из кабинета Роберта Приста в Ривердейле, где Мики и Прист сидят запершись с тех пор, как Воорт уехал. Электричество отключилось во всем городе. На столе и компьютере мигают свечи. Дядюшка Скрудж знакомится с шефом компании «Эппл» Стивом Джобсом. Сидя за столом, Прист прихлебывает из стакана «Джонни Уокера». Он в подпитии, но следит за каждым словом Мики, пока тот говорит по сотовому.

– Такое впечатление, что он далеко не уйдет, Везунчик. И потом, ты вывел из строя двоих. Ты проделал потрясную работу.

Снаружи полицейские с фонариками патрулируют имение. Лучи фонариков с трудом пробивают пелену дождя.

– Из того, что ты говоришь, складывается впечатление, что он падал от слабости. Черт побери, найди его! И бьюсь об заклад, что для тебя все еще может кончиться хорошо. Никто и не подумал ехать туда. Один ты.

Были времена, когда у людей вроде Роберта Приста были собственные генераторы электроэнергии на случай отсутствия электричества в сети. Но времена, когда случались аварийные отключения электричества, прошли, и люди перестали покупать генераторы уже много лет назад.

– Удачи, Везунчик. – Мики отключается и говорит Присту: – Похоже, что вы никогда бы и не стали четвертой жертвой. Он был разозлен на своего бывшего директора колледжа в школе Натана Хейла. Но Воорт остановил его.

– Слава Богу, – произносит Прист.

– И похоже, Эйден Прайс сильно ранил его.

– Я вздохну с облегчением, когда его возьмут.

– И мы тоже. Ну и денек!

Последние двадцать минут Мики старается держать себя в руках, а Прист развлекается тем, что рассуждает о выгодах партнерства между корпорацией и школой. Он вливает в себя виски стакан за стаканом, но совсем не кажется опьяневшим, если не считать бесконечного монолога о спасении школ, вызывающих тревогу, о передаче в дар спортивного табло и гимнастического оборудования и о некоторых «очень богатых личностях, которых я знаю», имеющих большой вкус к филантропии.

– И все они просят только одного – повесить маленькую табличку со своим именем. И поскольку ребятам надо завтракать, так ли уж было бы сложно снабжать их питанием?

– Кажется, ваши друзья – большие шишки, – замечает Мики.

– Давайте посмотрим, – говорит Прист под барабанный бой дождя по крыше. – Правительство? Кто сейчас полагается на правительство? Оно тратит деньги направо и налево. Правительство не могло бы содержать даже ларек со сладостями.

– Ваша правда, сэр.

Еще два стаканчика шотландского виски, и Прист признался, что у него есть пара мыслей насчет внесения изменений в курс обучения. Некоторые подходы к преподаванию истории и искусства.

– Я вот что имею в виду, Мики. Можно вас так называть? Я не говорю о контроле, Мики. Только о вложениях. Учителей-то хватает, ну давайте посмотрим фактам в лицо. Если ты можешь делать дело, то делаешь его, если же нет, то становишься учителем.

– Но вложение должны иметь все, – указал Мики, думая о Воорте.

Вот тогда-то и позвонил Сантини, а потом Воорт, сообщив ему о том, что случилось в Риверсайд-парке, и поступили новые инструкции о снятии охраны с Приста. Полицейские нужны по всему городу, чтобы разобраться с проблемами отключения электричества. Уличное освещение неисправно. Аварии мешают движению на дорогах. Диспетчеров службы 911 одолевают звонками о грабеже в Южном Бронксе.

– Вы хотите сказать, что уходите? – спрашивает Прист.

Перемена в нем поразительна. Лекторская самоуверенность исчезла, и он кажется таким ранимым, что, несмотря на отвращение, Мики и впрямь где-то в глубине души ощущает каплю жалости к этому человеку.

Однако он по рации уведомляет Салливана, что надо сворачиваться, отправляет полицейских в форме обратно в участок, где они получают новое задание, а полицейских в штатском – в Риверсайд-парк, чтобы те помогли прочесать парк и найти Уэнделла Ная.

– Но откуда вы знаете, что он в парке? – волнуется Прист, когда Мики отключает рацию.

– В любом случае успокойтесь, мистер Прист. Он шел не к вам. И уж конечно, теперь ни к кому не пойдет. Он ранен и, вероятно, умирает. Мы готовы взять его на всех мостах, а уличное движение – сплошная пробка.

– Я чувствовал бы себя уютнее, если бы вы остались, пока я не вызову по телефону друзей, – говорит Прист. – По крайней мере телефоны еще работают.

Мики согласно кивает:

– Позвонить друзьям – мысль хорошая, если вы от этого будете чувствовать себя лучше, но нам надо ехать.

Даже при свете свечей отчетливо видно, как блестит лоб Приста.

– Удачи вам с новой школой, сэр, только убедитесь, что двери по-прежнему заперты. – С этими словами Мики покидает комнату и дом, а Прист из окна второго этажа смотрит, как полицейские уезжают.

«Этот детектив, вероятно, прав. У меня нет совершенно никаких причин бояться».

Роберт Прист, специалист по городскому развитию и планированию, судя по слухам, убийца собственного отца, стоит в огромном холле своего дома, окруженный гобеленами и восточными коврами, и со всем своим влиянием и богатством не в состоянии включить проклятое электричество, а заодно и домашнюю сигнализацию. Словно на дворе четырнадцатый век, а не двадцать первый. Слава Богу, что есть телефоны. Дозвонившись до племянника Джоуи, он велит ехать прямо к нему, захватив пару друзей.

«Я мог бы позвонить Эйдену, но это невозможно».

Надо убедиться, что двери заперты. Детектив посоветовал. «Так что же он, черт побери, имел в виду? – внезапно думает Прист. – Что двери не были заперты?»

И он начинает обход дома, держа в одной руке стакан с виски, а в другой фонарик, и чувствует себя при этом взломщиком в собственном доме.

Передняя дверь заперта. Хорошо.

Окна гостиной заперты.

Столовая в порядке, ванная комната внизу тоже.

В рабочем кабинете все в порядке. Спальня для гостей на замке. «Надо позвонить в полицию и пожаловаться на полицейских, которые уехали раньше времени», – думает Прист. И когда он приближается к последней комнате, что ведет наружу, в нем прибавляется уверенности и вскипает негодование.

Пошатываясь, Прист входит в большую, лазурного цвета кухню с оборудованием из нержавеющей стали, беспокойный, как пятилетний мальчик, прислушивающийся к стукам за окном в три часа ночи.

Прист давно знает, что он патологический трус, знает это с пяти лет, когда обмочился, испугавшись мальчика на детской площадке, который отнял у него пластмассовый совок. В школе избегал спорта. В колледже никогда, как другие ребята, не рисковал бывать в злачных местах города. Став взрослым, он разбогател и нанял охранников – именно они, следуя приказам Приста, убили его отца и постоянно отпугивали конкурентов; они же следили и за Уэнделлом Наем.

Но до нынешнего вечера у Приста не было нужды смотреть в лицо своему давнему тайному пороку.

По сути дела, он убедил себя, что теперь он вовсе не трус. В конце концов, он приказывал убивать людей. Он рисковал оказаться под арестом и попасть в тюрьму из-за своего бизнеса. Он подобрал команду из самых безжалостных людей в городе, ориентируясь на их слова, когда они говорили о том, чтобы «заткнуть рот» оппозиции, «заставить замолчать» критиков, «прибить» любого мешающего достижению их целей.

«Эти детективы поняли, кто я такой, и я это знаю».

Прист злится на Воорта и Мики, и эта мысль отвлекает его, когда он входит в кухню.

А это означает, что у него уходит чуть больше времени на то, чтобы увидеть в четырех шагах от открытой стеклянной двери навалившегося на стол мужчину.

Прист застывает на месте, его взгляд прикован к пистолету, который лежит возле сахарницы, в дюйме от руки мужчины. Вся кухня залита электрическим светом.

Прист не в силах пошевелиться. Ноги подкашиваются. Человек не произносит ни звука, и Прист не двигается. Ужас, спиртное и ослабленная реакция соединились. Кажется, что земля извергла этого человека, а от полумертвого голоса, исходящего от фигуры, трясущиеся ноги Приста становятся словно резиновыми.

– …сядь…

Это не человеческий голос – в нем нет интонаций. Этот голос, который приносит с собой запах дождя и мокрой земли, так далек от живого, что, должно быть, его хозяин – инопланетянин, манипулирующий голосовыми связками мужчины.

Прист заставляет себя двинуться вперед, все еще держа фонарик и не отрывая глаз от мокрого пистолета. Стул скрипит, как ногти по классной доске. Прист чувствует запах дерьма и еще чего-то отвратительного, грязного, вырванного из нутра мужчины. Он с усилием отводит взгляд от пистолета и смотрит на осевшее, потустороннее тело с длинной фальшивой бородой и в широкополой шляпе. Ощущает запах мочи, смешанный со сладковатым густым ароматом, – похожий запах присутствовал на месте автокатастрофы, когда он был слишком напуган и не нашел в себе сил помочь вытащить окровавленные тела из машины.

Уэнделл едва шевелится. Ему не хватает воздуха. Ясно, что он агонизирует, и Прист вспоминает слова Мики о том, что этот человек «сильно ранен».

«Я просто посижу здесь. Сделаю все, что он скажет. Может быть, он умрет».

– …Робертттт… Прист…

Пистолет не то что у него в руке, но довольно близко к ней, гораздо ближе к Уэнделлу, чем к Присту.

– …ты убил… моего сыннна…

– Я не убивал.

Прист понятия не имеет, откуда у него появляется дар речи. Это равносильно тому, что солдат идет по полю боя в атаку, прямо на стреляющего противника. Единственная мысль – задержать Ная, пока он не ослабнет или пока не придет Джоуи и поможет.

– Уэнделл? Вас так зовут, да? Не знаю, кто вам такое сказал. Не знаю, думаете ли вы, что я убийца, но вы ошибаетесь, уверяю.

Мужчина передвигается еще на дюйм. Дыхание еле слышно.

– Полиция сказала, что вы считаете меня причастным. Но я никогда не работал в той школе, даже никогда в ней не был. Не могу представить, почему кто-то связал меня с тем, что случилось…

Уэнделл стонет и прижимает свободную руку к левой стороне внизу живота. Прист видит, что на одежде с этой стороны больше пятен.

– Может, воды?

Уэнделл отрицательно качает головой. Он бережет силы и не хочет воды.

Свободная рука поднимается, и в этот страшный миг Прист уверен, что сейчас раздастся выстрел. Но Уэнделл просто лезет во внутренний карман и достает из него что-то маленькое и серебристое, а затем толкает это по столу. В блеске молнии Прист видит металлический корпус магнитофона.

– Включи… запись.

Ничего хорошего. Это действительно страшно. Просто невозможно, чтобы нечто о прибылях Приста было записано на кассету. Но свободная рука Уэнделла, вся в крови, добралась до пистолета и Прист берет магнитофон и нажимает кнопку с надписью «Воспроизведение».

Он слышит слабое жужжание.

И почти слабеет сам, потому что узнает голос на пленке. Это Эйден Прайс.

«Шесть лет назад вы перешли границу и теперь делаете то же самое», – говорит Прайс.

Боже, он был у него в кабинете!

«Сажайте Арлину и детей в самолет».

Прист кричит.

Ему снова четыре года. Слезы катятся по щекам и падают на воротник. Его трясет, и он не в состоянии ни о чем думать, что-то слушать. Его мозг перестает работать.

Прист способен только на шепот.

– Пожалуйста, не делайте мне больно.

Мужчина напротив его не двигается.

Прист твердит:

– Простите меня. Простите. Простите.

Уэнделл соскальзывает чуть больше, и голова утрачивает всякое подобие жизни. Подбородок отваливается. Кухню внезапно наполняет терпкий запах свежей мочи.

– Я велел Прайсу не делать вам больно. Мне просто требовалась информация. А он решил избить вас.

Уэнделл издает свистящий звук. Это не сообщение, а испускание. Звук похож на «ссссссстт».

– Мы решили, что вы знаете больше, чем надо, о соглашении с Халлом. Мы никогда не думали, что пострадают дети. Только приостановили работы. Всего на несколько месяцев.

На пленке Прайс говорит: «Никто никогда не связывал вас…»

Рука Уэнделла падает со стола. Скрюченные пальцы висят в дюйме от пола.

– Мистер Най?

Прист заставляет себя встать. Уэнделл не двигается.

Прист медленно приближается к столу. Он дотрагивается до пистолета и тащит его к себе, подальше от Уэнделла. Невероятно, но тот еще дышит, поглощая кислород, но при каждом вдохе грудь подергивается, как газонокосилка, в которой кончился бензин.

– Ты плохо выглядишь, говнюк.

Теперь Прист злится, потому что, в конце концов, у него в руках пистолет. И нет гнева сильнее, чем гнев труса, когда он чувствует, что безбоязненно может излить его. Нет ярости большей, чем ярость человека, который в душе знает, что боится.

«Он взломал дверь. Его ищет полиция. Я просто убрал пистолет от него подальше».

– Ты ничтожество… Учителишка.

Прист никогда не нажимал на спусковой крючок, но это оказывается легко, как щелкнуть выключателем. Но выстрела нет. Только пустое щелканье металла о металл.

Прист хохочет. В пистолете даже нет патронов. Поди попробуй убить из этого.

Потом Прист делает шаг назад, потому что раненый шевелится. Невероятно, но, кажется, мужчина собирается с силами. Он отталкивает стул назад и встает. Такого не могло произойти. Присту хочется кричать.

– Трюк или удовольствие, – говорит мужчина, и голос его звучит по-другому. Это голос детектива, голос Конрада Воорта.

Другой детектив, Коннор, входит на кухню из патио.

– С днем рождения, – говорит Коннор Воорту. – А потом Присту: – Най умер в Риверсайд-парке. Руки за спину.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю