Текст книги "Мертвый среди живых"

Автор книги: Итан Блэк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Итан Блэк
Мертвый среди живых

Франклину Делано Рузвельту, Джону Фицджеральду Кеннеди и Линдону Бейнзу Джонсону, которые понимали: лучший способ погубить что-либо – предать это огласке.

Глава 1

«Ты думал, я свихнусь, обдумывая, что запланировал на сегодня. А у меня все нормально. Ночью переживал, что не смогу все это осуществить, но, как говорится, пока все идет как надо».

Погожим утром, в шесть часов, Уэнделл Най – потерпевший неудачу в огромном городе отец, муж и служащий – быстро шагает по булыжному тротуару, огибающему бруклинский Проспект-парк, дорогие ему места отдыха, беспечно помахивает потрепанным кожаным дипломатом, как любой состоявшийся гражданин, и что-то бормочет в микрофон на шее. Издалека он похож на одного из тружеников, добирающихся ранним утром на работу из пригорода, – на одного из тех, кто говорит по сотовому телефону, напоминает жене, чтобы та отнесла рубашки в прачечную, отдает распоряжения секретарю или замотанному брокеру, скупающему его акции.

Уэнделл Най подходит к метро, где сливается с толпой первоклассных трудоголиков, спешащих в центр Манхэттена до начала часа пик. Он выглядит человеком, не теряющим зря ни секунды времени, которое можно посвятить потенциально выгодной торговой сделке или сулящим прибыль планам.

«Настоящие работяги из пригорода устроили бы истерику, узнай они, что у меня в дипломате. И дали бы деру».

Он наговаривает на магнитофон, спрятанный в кармане рубашки, обращаясь только к себе и к тому человеку, который, если все получится, прослушает эту запись. «Закон различает преступление, совершенное в порыве страсти, и преступление преднамеренное. А что такое преднамеренное, как не сама холодная страсть? Разве не она долбит тебя месяцами, доводит до бессонницы, превращает сны в кровавые кошмары, заставляет идти следом за незнакомыми людьми на улице, запоминать все входы и выходы, звонить по телефону и представляться вымышленным именем?»

Уэнделл замолкает, так как его нагоняет самый настоящий, простой житель пригорода. Он громко обсуждает по сотовому индекс акций Гонконгской биржи, который, видимо, падает. Энергично шагая, человек проходит мимо, быстро удаляется. Уэнделл продолжает: «Страсть – это связь, и когда сегодня доведу все до конца, ты прослушаешь запись – ты, который никогда не терпел неудач в своей убогой привилегированной жизни, – и запомнишь это. Ночью я стоял у окна, глядя на Манхэттен… на множество холодных огней… и боялся, что утром откажусь от задуманного. Меня переполняло отчаяние. Но потом благодаря тебе я почувствовал, как во мне вздымается страсть, словно я всасывал всю жизненную мощь острова… и знал, что непременно пущу в ход один предмет из дипломата. Надеюсь, ты запомнишь этот день на всю жизнь».

Электроника – чудесная штука. Одно маленькое изобретение полностью меняет способ общения тысяч людей на улице. Ведь было время – и не так давно, – когда вид говорящего с самим собой и размахивающего руками человека вызывал у прохожих столбняк или заставлял побыстрее отойти в сторону.

А теперь лишь немногие из пригородного люда обращали хоть какое-то внимание на Уэнделла, восхищаясь тем, как удобен микрофон на шее – он освобождает руки, во время разговора можно держать газету или пакетик с поджаристыми кремовыми пончиками, а еще можно, держась за поручень в переполненном вагоне подземки, лениво болтать с ребятами, женой, любовницей, водопроводчиком. Уэнделл похож на любого из современных городских жителей, которые рассеянно налетают друг на друга, как машинки с амортизаторами на аттракционе в луна-парке, и громко говорят о каких-то глупостях в коконах своих сотовых телефонов.

«Чем ты занят сейчас, именинник? Трахаешься со своей белокурой подружкой? Разворачиваешь дорогущие подарки? Спишь в своем долбаном старом особняке?»

Он останавливается и выключает магнитофон, чтобы отдышаться. Нерационально выпускать такую бешеную ярость слишком быстро.

Напротив парка, поодиночке и парами, идут мужчины и женщины, которые совсем не думают о том, что в красивых перестроенных особняках или в жилых высотках вдоль Уэст-Проспект-парк может произойти убийство. Эти люди – зримое воплощение успеха – получили все, что может предложить город: сезонные абонементы на матчи баскетболистов «Никса», загородные дома близ Стокбриджа, внедорожник «рейнджровер», их маленькие Джонни и Лолиты учатся в самых элитарных частных школах.

В новеньких костюмах, пахнущие дорогим мускусом, они являют собой парад самоуверенных хирургов, юристов, издателей и выдающихся журналистов, которые совершают ежедневное паломничество к башням торгового сервиса как источнику своего земного успеха.

«Ты же боишься провала, – шепчет Уэнделл. – Твоя добродушная внешность меня не обманет. Страх поддерживает городскую жизнь. Ты боишься, что потеряешь свои пенсионные сбережения, потому что купил акции концерна Ай-би-эм вместо муниципальных облигаций. Боишься, что твой подросток однажды возненавидит тебя за то, что ты его порол, или за то, что никогда не наказывал как следует, чтобы он понял последствия дурных поступков. Боишься, что босс непременно понизит тебя в должности за промах или упущение, за медлительность вместо напора или за то, что попался ему на глаза, когда он был не в духе».

Город усиливает ощущение неудач. Он как увеличительное стекло несбывшихся ожиданий. Незримые миллионы жителей всегда идут по жизни, бормоча: «Я должен быть лучше. Я мог быть значительнее. Я уже почти знаменит. Почему же я не стал кем-то еще?»

«Но к тебе это не относится, – добавляет Уэнделл, вызывая в мыслях образ ненавистного ему блондина. – Дерьмо собачье, ублюдок, тварь. Легко тебе все досталось».

Сегодня Уэнделл надел новехонькую черную твидовую куртку с кожаными заплатками на локтях, накрахмаленную белую рубашку и галстук Всемирного фонда защиты дикой природы, с симпатичной пандой – эмблемой на позолоченном зажиме. Брюки со стрелками и туфли-мокасины. Густые каштановые волосы с прядями ранней седины расчесаны на пробор и по-бойскаутски наполовину прикрывают уши.

Однако от волнения кажется, что куртка тесна. Глаза – нежная зелень почек на деревьях в парке – олицетворяют вынужденную метаморфозу во что-то неостановимое. Легкие морщины мыслителя на массивном лбу усиливают ложное впечатление о наивности Уэнделла. Но при тщательном изучении, особенно профиля справа, понимаешь, что его бьющий на жалость вид портят небольшие вмятины размером со шляпку гвоздя. Буквально дырочки в костях черепа, скрывающиеся под кожей. Между нижней губой и округлым подбородком розоватый рубец и следы от швов, стягивавших искромсанную кожу.

«За последние недели я много прочел о серийных убийцах, просмотрел хронику, изучил специальную литературу. Когда начинаешь заниматься этими людьми, в глаза бросается одна вещь – они попадаются только потому, что их действия растянуты во времени. Черт, дай тупому полицейскому или любому агенту-идиоту несколько месяцев на поиски, годы на слежку, и он обязательно найдется. Вполне естественно. Я не допущу такой ошибки».

В непринужденной широкой улыбке Уэнделл демонстрирует упругие блестящие щеки, отливающие бумажной белизной, которая остается даже после самого искусного пластического хирурга. Уэнделл не выделялся из общей массы после полученной им страшной травмы лица именно благодаря пластическому хирургу.

Он задерживается на Гранд-Арми-плаза, где поток машин огибает триумфальную арку, установленную в память о Гражданской войне. Во всех пособиях по саморегуляции подчеркивается, что, когда задумываешь грандиозный проект, очень важно уделять внимание повседневным радостям. В последней новинке «Маленькие поступки приносят большие деньги» – бестселлере издательства «Саймон и Шустер» – сказано: «Намечая крупное дело, не давайте логике подчинить себя полностью и не забывайте о ежедневных удовольствиях. Вы удивитесь, как это поможет вам сохранить работоспособность».

Именно поэтому Уэнделл останавливается и заставляет себя оглядеться и запечатлеть в памяти вид этой красивой площади, прежде чем покинуть ее навсегда. Если план сегодня сработает, он не вернется назад.

«Избежать другой ошибки… не оставить следов».

Майский воздух чудесен, а небо такое голубое. Он подозревает, что через несколько часов эти простые радости будут восприниматься совсем иначе. Он говорит себе: «Как прекрасны эти огромные дубы! Как мирно и приятно их соседство!»

Действует! Поразительно, насколько послушное изменение взгляда на вещи может ободрить. Поблескивающие желтые такси, курсирующие по Уэст-Проспект-парк, внезапно становятся олицетворением лучшего из отлаженной суеты города – он ощущает изумительный аромат духов проходящей мимо молодой женщины. Каблучки звонко стучат по тротуару, безукоризненные бедра плавно перемещаются в такт шагам, лопатки чисто по-женски слегка подрагивают под просторным шелковым платьем цвета лайма.

«Ну я пошел, – говорит Уэнделл в микрофон, словно прощаясь с супругой, хотя на самом деле слова предназначены блондину. – Позже я отчитаюсь полностью. Узнаешь все подробности. Пока».

Сердце забилось быстрее, и он сливается с толпой, которая пересекает черное как смоль пространство Гранд-Арми-плаза и стекает ко входам на станцию подземки, через турникеты, к переполненным платформам. Возможно, вход в ад выглядит именно так.

Когда поезд въезжает на станцию, Уэнделл сосредоточенно вспоминает, все ли положил в дипломат. Однако он ни за что не раскроет его, когда вокруг столько народу. Окруженный нетерпеливой толпой, он входит в раскрытые двери, думая о том, что надо будет надиктовать потом на ленту: «Если бы копы вздумали проверять сумки в подземке, как это делается в аэропортах, то закатали бы меня в тюрьму „Рикерс-Айленд“, а там мне и конец».

Но полиция никогда не проверяет сумки у пассажиров в метро. При такой скрупулезности город не смог бы функционировать. Простейшая поездка стала бы кошмаром для службы безопасности. Рухнула бы вся система перевозок.

Автоматические двери закрываются, поезд трогается, мигая огнями и унося Уэнделла под Бруклином к Ист-Ривер… возможность пойти на попятный тает с каждой минутой… мимо пролетают названия знакомых станций: «Невинс-стрит»… «Хойт-стрит»… «Боро-Холл»; теперь Уэнделл едет в туннеле под большой черной Ист-Ривер к «Чэмберс-стрит» на Манхэттене, где пересаживается на другую ветку.

Его решимость растет вместе с учащающимся сердцебиением. Уэнделл выходит на станции «Шеридан-сквер» и поднимается на Седьмую авеню, где, щурясь от яркого солнечного света – бесчисленные окна, блестящие остроконечные крыши и машины усиливают его яркость, – он начинает вести себя как разведчик на вражеской территории и старается как можно незаметнее пройти через район Гринвич-Виллидж. Уэнделл смотрит на часы – в положенное время укладывается. «Каждый прохожий – потенциальный свидетель; надо немедленно переодеться в первый костюм».

Он переодевается в туалетной комнате работающего круглосуточно ресторанчика «Парфенон». Пока играет музыкальный центр и официанты, перебрасываясь шутками по-гречески, моют руки, Уэнделл в закрытой кабинке надевает темный парик и очки в черепаховой оправе. Затем проверяет оружие – пистолет девятого калибра целехонек и лежит в дипломате сверху. Он вынимает оттуда пакетик с хлебными крошками и перекладывает в карман. В главное помещение он входит прихрамывая.

Ресторанчик забит студентами Нью-Йоркского университета, местными жителями и безработными актерами. Сидя на табуретах за виниловой стойкой, посетители говорят о делах – любимая тема в Нью-Йорке – или ждут своей очереди, чтобы сесть за столик. Голоса перекрывают неумолкающее радио. Люди рассказывают друг другу: «Я написал новый киносценарий… Мне позвонили по поводу нового предложения акций. Есть квартира с двумя спальнями, ее скоро можно будет снять за небольшое вознаграждение наличными прямо мне, и тогда я дам номер телефона старушки, освобождающей жилье…»

Никто не замечает, как Уэнделл Най проходит через зал и выходит на улицу.

Сердце грохочет так, что не слышно шума уличного движения на Четвертой Западной улице. Через три коротких квартала он уже на Шестой авеню, где работает Габриэль Вьера. Там, подходя к городскому скверику – асфальтированной баскетбольной площадке, обнесенной сеткой, – расположенному между Бликер-стрит и Четвертой Западной, он замедляет шаг. «Сядь на скамейку и жди, когда Габриэль придет на работу. Сделай вид, что ты чем-то занят».

7.10.

Сзади – баскетбольная площадка, напротив, через улицу, – аптека, кинотеатр, пиццерия, кафе. Из кармана торчит пакетик с крошками. Опустив голову и отвернувшись, Уэнделл Най кормит голубей, поглядывая на одно из окон второго этажа дома напротив. В книгах о серийных убийствах его поразила одна деталь – свидетели замечают на улицах незнакомых людей, когда те слоняются без дела. Может быть, какой-то первобытный инстинкт, рудиментарная способность чувствовать хищника. Уэнделл вспоминает историю некоего чикагского убийцы Джерома Винсента Бека, который зарезал шесть женщин на городских автостоянках. В конце концов его арестовали, но лишь благодаря тому, как он вел себя до совершения преступлений. В поисках жертвы Бек болтался вокруг стоянок. Было очевидно, что он ничем не занят, но явно что-то высматривает. Потому-то его и заметили, опознали и в итоге повесили.

Вот почему Уэнделл Най бросает крошки на нагретый солнцем тротуар. Голуби, воркуя, собираются у его ног, клюют крошки и разглядывают его розоватыми глазками, выпрашивая добавки. Глупые, как жертвы убийцы.

Уэнделл начинает нервничать.

В это время Габриэль должна уже быть на работе.

Проходит пять минут. Расчетное время поджимает. «Неужели заболела? – терзается он. – Изменила привычный распорядок дня? Авария в подземке?» Он продолжает смотреть через улицу на темное окно второго этажа, на вывеску: «Узнайте о наших патагонских экотурах!».

Мысленный крик: «Где она?»

Уэнделла бросает в пот.

По плану Уэнделла, она должна прийти на работу рано – он убедился в этой ее привычке. Обычно, цокая высокими каблучками, она входит в эту дверь между кинотеатром и кафе, а спустя три-четыре минуты наверху, в бюро путешествий «Вьера», зажигается свет. Но сейчас там видно лишь скверное отражение оранжевого солнца.

Уэнделл высыпает остатки крошек и, не желая оставлять мусор, кладет скомканный пакетик в дипломат. Он нервничает. Похоже, чувства у него обострились. Все вокруг – от разговоров прохожих до заголовков газет у них в руках – является отражением сегодняшней версии повседневной жизни города. Какой новый фильм оправдает ожидания кассовых сборов? Какой второй бейсмен «Янкиз» выторгует у «Кливлендских индейцев» левого хиттера? Какое объявление об «удачливом» партнере в разделе «Лица» «Нью-Йорк джорнал» привлечет самого богатого читателя?

Она не идет! Даже после вчерашнего звонка и договоренности о встрече!

Но в это мгновение в бюро путешествий зажигается свет, а потом, к огромному облегчению Уэнделла, окно открывается и он видит весьма симпатичную женщину, поливающую маргаритки. Цветы растут в деревянных ящиках, стоящих на пожарной лестнице.

Лицо женщины прикрывают длинные иссиня-черные волосы. Тонкая белая шея. Красный свитер весьма соблазнительно выдается вперед.

«Наверное, она вошла, когда я смотрел в другую сторону».

Уэнделл взмок. Он встает со скамейки, переходит Шестую авеню и останавливается у входа в бюро путешествий.

Последняя возможность передумать.

Нажимает на кнопку домофона 2-В.

– Бюро путешествий «Вьера».

– Это Роберт Рот, – врет он. – Я звонил вчера насчет предложения по Аргентине. Вы посоветовали заглянуть с утра, потому что мне надо на работу.

– Входите! – живо ответила латиноамериканка лет тридцати невероятно сексуальным голосом.

Уэнделл толкает дверь с замками и поднимается на второй этаж, где, сияя улыбкой, в дверях стоит Габриэль Вьера, оказавшаяся вблизи еще более привлекательной. Черные глаза, блестящие губы, длинное облегающее платье, черные итальянские туфли. Тонкий золотой браслет оттеняет загорелую кожу. Длинные волосы колышутся при каждом движении, а сами движения очень грациозны.

Габриэль закрывает за Уэнделлом дверь и говорит:

– Это ничего, что вы пришли так рано. В туристическом бизнесе полно конкурентов, – добавляет она, словно оправдываясь, – поэтому надо быть расторопным. Если вы хотите преуспеть, то должны приходить на работу рано и оставаться допоздна, – заключает Габриэль, пожимая Уэнделлу руку и позволяя ему ощутить ее гладкую кожу цвета миндаля.

Не ведая, что за несколько недель он изучил каждое ее движение, она рассказывает, что часто приходит на работу раньше положенного времени, чтобы проверить электронную почту от партнеров из других стран и ознакомиться с изменениями цен на авиабилеты, что иногда происходит, пока город спит.

– Меня интересуют экотуры, – произносит Уэнделл, осматривая офис с перегородками. Он обращает внимание, что в комнате три стола, и это означает: в любую минуту могут появиться еще двое сотрудников. Он отмечает, что в комнате много комнатных растений, особенно папоротников, и еще лиственница и везде развешаны заманчивые плакаты Эгейского моря, курортов Коста-Рики и Рио.

«Сделай это сейчас».

Габриэль подходит к своему столу, а Уэнделл теряет уверенность. Он ничего не может с собой поделать – никого раньше не убивал. Уверенность – еще час назад такая твердая – исчезла, когда он вошел сюда.

– Лучшего времени для путешествия в Патагонию вам и не найти, – говорит Габриэль, протягивая ему глянцевый буклет. – Особенно если вы каякер, – добавила она ложь, сказанную ей вчера по телефону. – Патагония – это земной рай. Сама только что оттуда. Можно узнать, какой уровень сложности вы предпочитаете?

– Средний, – отвечает он, хотя ни разу в жизни не плавал на каяке, избрал этот специфический обман потому, что ненавистный ему блондин – заядлый каякер. Такая ирония позабавила Уэнделла Ная.

Лицо Габриэль лучилось обещанием.

– К тому же вам посчастливится проплыть по многим рекам в акватории Барилочи.

«Вынимай пушку».

Уэнделл не двигается, его раздирают противоречивые чувства. Он только тупо кивает. Все совсем не так, когда перед тобой стоит живой человек, а не картинка, нарисованная в записной книжке. Монотонный голос Габриэль звучит все тише и тише:

– Сейчас аргентинская экономика испытывает трудности, а потому даже самый комфортный отдых и лучшие проводники обойдутся вам дешевле. Мне вот попался ужасный проводник по имени Диего Эфрон.

– Снимки выглядят впечатляюще. – Уэнделлу наконец удалось справиться с собой.

Подойдя ближе, она кивает:

– Обычно путевые фотографии лучше вида на местности, но в Патагонии все наоборот. Видите? – Она показывает несколько красивых снимков заснеженных горных вершин, напоминающих баварские. «Неудивительно, что нацисты скрывались здесь после уничтожения евреев», – думает Уэнделл. А вот и фото самой Габриэль в желтой каске и спасательном жилете – она машет рукой с надувного плота, заполненного кричащими туристами. Вокруг плота пенятся воды Анд.

– Может, включить кондиционер? У вас выступил пот, – предлагает она. – Жарко для мая.

Пока Габриэль возится с термостатом, он, щелкнув замком, открывает дипломат, стараясь, чтобы она не увидела содержимое: пистолет девятого калибра, два глушителя, обоймы и нож спецназа полиции, еще не побывавший в деле. Там лежит кусок заполненной внутри бетоном трубы, синяя бархатная коробочка с двумя шприцами формалина, маленький термос с кофе «Фолджер» и сандвич – хлеб из семи злаков со швейцарским сыром и итальянской сырокопченой салями, приправленный деликатесной горчицей.

«Хорошая диета сохраняет ясность мысли» – совет из книжки в мягкой обложке под названием «Что надо есть, чтобы достичь успеха».

Медля и одновременно мысленно заставляя себя двигаться, Уэнделл спрашивает:

– А в Патагонии питьевая вода безвредна? Моя жена придирчива к питанию.

– Совершенно безвредна! А бифштексы! Аргентинских коров кормят одной травой! Мясо изумительное! В целом мире не найдете такого!

– Авиабилеты вроде дорогие.

Внезапно из коридора слышится звук открывающейся двери. Один из сотрудников бюро пришел на работу!

Но потом дверь захлопывается. Очевидно, кто-то пришел в один из других офисов на этаже.

«Что за чертовщина творится со мной? Трус! Тупица! Стреляй!»

– Цены можно и снизить, если вы сможете вылететь в среду, – отвечает она.

Рука не слушается. Такое впечатление, что она никак не связана с мозгом и висит как мертвое животное.

– Кажется, у вас небольшие сомнения, – замечает Габриэль, отступив назад и сбрасывая обороты, из-за чего голос становится тише. Она садится и кладет ногу на ногу. У нее очень красивые ноги, и Уэнделл понимает, что они помогли ей заключить множество сделок.

7.28.

– Моя семья уже несколько лет никуда не ездила отдыхать. Именно из-за стоимости авиабилетов. Мне нужен полноценный отдых, – произнес он, а сам подумал, что Габриэль ни в жизнь не поверит этому трогательному вранью.

Она кивает:

– Переоценка ценностей в порядке вещей. Если не возражаете, скажу, что вчера я уловила большое желание в вашем голосе и поняла, что в жизни есть черта, которая разделяет людей дела и болтунов. Когда доходишь до этой черты, то, чтобы идти дальше, необходимо сказать себе: «Я обязательно сделаю это!» Так я купила это бюро. Я приняла решение, и оно изменило всю мою жизнь.

– Это, вероятно, было непросто, – замечает Уэнделл с искренним интересом.

– Трудности делают решение дороже, – рассмеявшись, говорит Габриэль и добавляет: – Но сейчас речь идет всего лишь об отдыхе. Знаете, я выросла в Буэнос-Айресе. Родители возили нас на каникулы в Барилочи. Потом я переехала в Нью-Йорк и довольно долго меняла места работы, прежде чем купила это бюро, а теперь посылаю людей на свою родину. Забавная штука жизнь.

– И полна сюрпризов, это уж точно.

– Что еще вам сказать? Готовы к путешествию своей жизни?

Уэнделл Най, крупный и сильный мужчина, кулаки сжаты, мускулы напряжены, с грустью думает: «Я никогда не смогу пройти через это».

Он слышит свой голос:

– Думаю… считаю, что еще не совсем готов к поездке.

Смущенно просит у нее визитную карточку, кладет ее в бумажник. Дотрагиваясь до замочка на дипломате, Уэнделл слышит, как она продолжает его убеждать:

– Жена и сын, вы сказали? У меня тоже мальчик.

«Детей у тебя нет, и живешь одна», – думает он.

– В Патагонии для мальчика столько занятий. Переходы, горный спорт. Такой отдых он на всю жизнь запомнит. Приятные воспоминания ребенка должны много значить для отца, – говорит она.

– Я сказал, что подумаю об этом, – желая спрятать краснеющее от стыда лицо, отвечает Уэнделл.

Габриэль, пытаясь его успокоить, касается его руки:

– У вас фото с собой?

– Семьи?

– Тех, кого хотите поразить. Их снимок. Можно взглянуть?

– Снимок, – медленно повторяет Уэнделл, ясно представляя запечатленный на фотографии автомобиль защитного цвета, напоминающий старый «форд-фэрлейн», который едет по Бруклин-стрит; и стоило ему представить это, как ярость вернулась с прежней силой.

– Что-то не так? У вас нет фото любимой жены и сына? – спрашивает Габриэль.

Рука скользит в дипломат, стискивает пистолет и вынимает его. Габриэль, вероятно, думала, что Уэнделл полез за фотографией. На красивом лице появляется выражение озабоченности, но не испуга. Она, должно быть, пытается понять, что же у него в руке.

– Но это же пистолет, а не фото.

Когда Уэнделл спускает курок, выстрел, несмотря на глушитель, отдается громом у него в ушах. Габриэль так больше ничего и не произносит, лишь непонимающе смотрит, и свет гаснет в ее глазах. Хлынувшая из головы кровь темнее цвета свитера. Уэнделл чувствует смесь запаха аммиака, шерсти, мочи, овчины и уксуса. Запахи, напоминающие рождение и смерть одновременно.

«Я сделал это», – думает он, уставившись на пистолет.

Уэнделл ждет угрызений совести, но их нет. Теперь комната выглядит меньше и видится ему как бы с большого расстояния, будто превратилась в некую диораму, где Уэнделл – кукольная звезда, наблюдающая за собой в длинный перевернутый телескоп. Вот женщина, лежащая во вращающемся кресле, руки безвольно висят, как у тряпичной куклы. Вот ее тщательно расставленная мебель в дурацком бюро путешествий – кое-где забрызгана красным. Крошки пурпурного цвета и блестящие красные капельки расцвечивают тонкую бумагу на столе, стекают с монитора и расползаются неровной дугой по глянцевому плакату с туристами, кричащими от радости, что переплывают пенящуюся горную реку, а текст над ними гласит: «Аргентина ждет вас!»

Уэнделл ощущает себя победителем.

Где-то звонит телефон. Уэнделл знает, что надо поторопиться, скорее смыться. Пряча пистолет в дипломат, он вдруг осознает, что в последние минуты жизни Габриэль Вьера была права насчет стремления к новизне. Он пересек границу и вступил в новый мир. Уэнделл вынимает из дипломата заранее приготовленный конверт и кладет его рядом с трупом.

8.01 – теперь из выходов подземки текут потоки жителей пригорода. Они толкаются и мешают друг другу, спеша на работу. Они повсюду – как мыши, с открытыми незрячими глазами.

Когда Уэнделл вливается в их поток, он уже спокоен, решителен и совершенно уверен, что никто не видел, как он ушел, а если даже и видел, то парик уже выброшен в канализационный люк около Нью-Йоркского университета. Очки на нем уже другие – вторая пара, предназначенная на сегодня, – в проволочной оправе; в них его лицо кажется уже.

Отсчет времени продолжается. «Час за часом, – думает Уэнделл Най, – я научу этого ублюдка кое-чему». Сомнения в прошлом – сейчас он чувствует себя очень уверенно.

12.30.

Мысленно Уэнделл представляет одного из служащих бюро путешествий – возможно, это будет толстый коротышка, который обычно приходит в 8.15, – представляет, как он лениво входит, застывает в шоке, нащупывает рукой телефонную трубку и кричит что-то в страхе диспетчеру Службы спасения. Уэнделл вспоминает об оставленном им послании блондину, которое полицейские увидят, вероятно, через несколько минут и непременно передадут шефу.

Первое, личное – мистеру Воорту.

Содержание второго через час будет знать весь город.