Текст книги "Мертвые незнакомцы"

Автор книги: Итан Блэк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

– Марла беспокоится.

– Марла, – Мэтт тянется за курткой, – считает доктора Господом, и Господь повелел мне не вставать с постели.

– На реке в это время года холодно. Если мы перевернемся, ты промокнешь.

Мэтт усмехается. Три дня назад он закончил еженедельные процедуры и, как обычно в последнее время, испытывает душевный подъем. Потом, перед следующим визитом в больницу, его настроение ухудшится.

– Когда – еще до того, как я заболел, – ты пытался уговорить меня покататься на каяке, то говорил, что мы наденем гидрокостюмы. И обещал, что будешь грести так, что мы не перевернемся. Ты что, разучился работать веслами?

– На каяке гребут одним веслом. Если тебя затошнит, скажи мне сразу.

– Конрад, я не мазохист. Я хочу развлечься, а не утонуть.

Через десять минут они в «ягуаре», едут через сердце Гринич-Виллидж – мимо толп, кофеен, джазовых клубов.

– Боже мой, – говорит Мэтт, – никогда не думал, что ресторан может выглядеть так здорово. Марла держит меня взаперти. Когда я закончу со следующей химиотерапией, позвони какой-нибудь из своих подружек, и отправимся куда-нибудь все вместе.

Перед глазами Воорта на мгновение возникает Джилл Таун: они вдвоем в ресторане, сидят за круглым столиком. На столе горит свеча. Рядом бутылка белого вина.

Джилл – в видении – уходит в дамскую комнату.

Через минуту – в видении – он слышит пронзительный крик.

Они едут по Седьмой авеню на юг к Уэст-Хьюстон-стрит и поворачивают направо к вестсайдскому шоссе и лодочной станции.

– Конрад, с какой девушкой ты сейчас встречаешься? Пациенту необходимо компенсаторное возбуждение.

– Если тебе нужно возбуждение, возьми в прокате порнофильм.

Воорт оставляет «ягуар» на временной парковке, образованной строительными перегородками возле набережной Гудзона. Полная луна заливает бархатно-черную реку светом. Лодочная станция на пирсе 26 находится в нескольких кварталах к северу от Мирового финансового центра и по другую сторону вестсайдского шоссе от «Трэвелер иншуренс билдинг». Мимо пробегают несколько поздних бегунов и роллеров, подключенные к своим наушникам – своим личным коконам. Воорт отпирает ворота лодочной станции, замечая, что Мэтту, в его ослабленном состоянии, приходится прислониться к сараю.

– Ты уверен, что хочешь кататься?

Вблизи река кажется довольно бурной.

– Конрад, знаешь, что я узнал о разочаровании? Ему очень легко поддаться. Весь мир хочет, чтобы ты поддался. Сколько старообразных людей ползает по Нью-Йорку, а потом оказывается, что им только по шестьдесят. Они начали всего бояться, когда были в нашем возрасте, и погляди, чем это закончилось. А теперь вытаскивай свой чертов каяк.

Выводя двухместный фибергласовый каяк от деревянного причала, Воорт вспоминает, что это Камилла познакомила его с этим спортом. Мысленно он видит ее на речной гоночной яхточке на Гудзоне. Видит, как солнце сверкает в брызгах воды у нее на плечах. Воорт учит Мэтта надевать гидрокостюм, как когда-то она учила его, потом выбирает для кузена спасательный жилет и брызговик.

Воорт переворачивает каяк вверх дном, опускается на колени и просовывает в отверстие голову и плечи. Встает, уравновешивая каяк на плечах, как показывала Камилла, и выходит на причал. С другой стороны деревянного пирса есть трап, ведущий к плавучему доку.

– Помнишь, когда мы были детьми, – говорит Мэтт, – ты привез на ферму своего дружка Мичума и мы вышли в море? Тот парень был настоящим моряком. Ты с ним больше не видишься?

– Встречался на днях, – отвечает Воорт.

Мэтт смеется:

– Он все время хотел править шлюпом сам. Все время говорил: «Можем мы попробовать по-моему? Можем мы править по-моему?» Я тогда укатался от хохота.

– Садись впереди, – говорит Воорт. – Когда гребешь, не наклоняйся ни вправо, ни влево. Я буду править сзади.

Они выходят на реку. Она бурная, зыбкая, но Мэтт прирожденный спортсмен, хоть и ослаблен болезнью. Их руки и плечи синхронно двигаются в медленном ритме. Они выскальзывают из плавучего дока в заводь, защищенную пирсом от более быстрого течения реки.

– Великолепно! – восклицает Мэтт, а Воорт внимательно слушает, не проскользнут ли в голосе кузена боль, напряжение, слабость.

Они держатся вблизи каменистого берега. Воорт знает, что в это время полагается зажечь на каяке огни. Если их заметит береговая охрана, им прикажут вернуться.

– Из этой штуки город кажется нереальным, – говорит Мэтт. – До больницы отсюда – миллиард миль.

Водяная пыль хлещет по лицам.

Пахнет морем. Река особенно красива ночью, когда не видно плавающих презервативов, банок из-под газировки, пластмассовых коробок видеокассет и морд существ, с которыми лучше не связываться. Воорт слышит плеск воды о камни. От вестсайдского шоссе доносится гул движения – машины там, где некогда были лошади; откуда-то еще – гудок буксира и более низкий рев большого корабля или баржи. С севера слышно тарахтение вертолета, заходящего на посадку недалеко от музея-авианосца «Интрепид». Все эти звуки образуют слои в знакомом и уютном звуковом фоне, неизменном для всех, кто решился вмешать свою жизнь в гудящую городскую массу Нью-Йорка.

Они не разговаривают. Для мужской дружбы не нужны слова. Воорт смотрит на спину кузена, пока они двигаются по медленной дуге под звездами, совсем рядом со сверкающими окнами небоскребов. Он безмерно гордится Мэттом. От человека в таком состоянии эта поездка требует не меньше энергии, чем забег от спортсмена-олимпийца.

Сначала заболел Мэтт, думает Воорт. Теперь исчез Мичум. Может быть, утрата – главная причина, почему люди заводят собственные семьи, сдвигаясь поближе, как пионеры ставили в круг фургоны, чтобы защититься?

Вот почему люди рожают детей.

Продолжая грести, он снова возвращается в зимнюю январскую ночь, когда они с Камиллой шли здесь в метель на маленьком каяке. Ночь, когда дело Бейнбриджа достигло кульминации и они оба едва не погибли.

Он с удивлением чувствует, что по крайней мере сейчас резкая злость на нее притупилась до какого-то кислого сожаления.

Мэтт оборачивается, и даже при свете луны Воорт видит, что слабая краска, оживлявшая лицо кузена, исчезла.

– Думаю, нам лучше вернуться, – тихо говорит Мэтт.

Воорт быстро добирается до причала, усаживает кузена в «ягуар», включает обогрев салона и бегом возвращается на берег, чтобы водворить каяк на место.

«Надо бы узнать про Джилл Таун. Но как?»

По пути домой Мэтт дышит с трудом, однако выдавливает:

– Давай зимой покатаемся на лыжах. Горных. До сих пор я ходил только на обычных.

– Замечательная идея, – говорит Воорт и плавно увеличивает скорость, стараясь избегать рытвин, поворачивать аккуратно и как можно мягче нажимать на тормоз.

– Если я буду все еще получать курс химиотерапии, можно будет попробовать Массачусетс, те места на Беркширских холмах, которые так любят дети: Джимини-пик или Баттернат. Но если начнется ремиссия, поехали в Юту. Хочу промчаться по этим черным кручам – с такой скоростью, какую и вообразить не могу.

– Я раздобуду буклеты, – обещает Воорт.

– Тебе лучше… ф-фу… остановить машину.

Воорт беспомощно наблюдает, как содержимое желудка кузена отправляется в канаву. Он может только положить Мэтту руку на спину в надежде, что простое человеческое прикосновение принесет облегчение.

Когда они едут дальше, Мэтт говорит, все еще стараясь сохранить воодушевление:

– В одной из книг, которые ты принес, я прочитал, что жизнь является результатом гибели. Чтобы родилась новая жизнь, старое должно умереть.

– Ты не умираешь.

– Я говорил о другом. Я убью этот проклятый рак, а не наоборот. И тогда я стану новой личностью.

– И что новое мы тогда попробуем? – Они уже сворачивают на Тринадцатую улицу.

– Сегодня вечером – ничего активного. Но когда вернемся домой, можно будет посмотреть какой-нибудь фантастический фильм. Раньше я их не любил, но теперь начинаю видеть, как полезно наблюдать за появлением чудовища. Понимать, с кем имеешь дело.

Улыбка Мэтта похожа на оскал смерти.

– То, что видишь, можно убить, – соглашается Конрад Воорт.

Глава 7

– Ты стреляешь собак? Ты стреляешь собак?

Человек с поврежденным локтем во сне комкает простыни; костяшки пальцев побелели от напряжения. Капелька пота сбегает по брови над быстро дергающимся веком.

Он шепчет имя:

– Лупе.

Он начинает метаться – медленно, тяжело ноги отбрасывают, руки отпихивают одеяло. Пот выступает на лбу, слюна пузырится и сочится по небритой левой щеке.

– Где маленькая собака?

Во сне он не может найти ее. Слишком много дыма и взрывов, глухих раскатистых ударов, и балка раскачивается в летящей пыли среди руин кухни, а на столе стоит бутылка кока-колы, и по ней стекает кровь. Человек с поврежденным локтем поднимает с пола пластмассовый собачий ошейник.

– Здесь собака! Эй! Собака!

Он вскидывается за секунду до того, как срабатывает будильник.

«Я у себя в кабинете, на выдвижной софе».

Собственное дыхание кажется громче металлической трели звенящего на конце стола будильника. Он выключает звонок. Минута, чтобы успокоить дыхание. За окном на третьем этаже еще темно, и утренний Манхэттен сияет обманчивой тусклой безмятежностью. Десять миллионов человек еще спят, но скоро их коллективное сознание будет грубо разбужено.

Чувствуя тошноту, добирается до уборной, но рвет его только желчью.

«Для Джилл Таун все готово. Наступает черед Фрэнка Грина, последнего в списке Мичума».

Он прогоняет сон: чистит зубы, принимает душ – такой горячий, что повышается температура тела, а кожа на животе и спине покрывается красными пятнами. Вернувшись в кабинет, проходит по мягкому ковру к платяному шкафу позади большого письменного стола и вытаскивает с верхней полки комплект термобелья, выцветшие, грязные синие джинсы, фланелевую рубашку в черно-красную клетку и непромокаемые туристические ботинки на резиновой подошве. Охотничья куртка, ярко-оранжевый жилет и соответствующая им кепка на меху сложены в большом выдвижном ящике. Чехол с винтовкой лежит в тайном отделении в глубине шкафа. Это отличный кожаный чехол для – согласно рекламе в «Интернет ган» – «лучшего оружия, доступного в наши дни современному охотнику».

Прежде чем начать одеваться, человек с поврежденным локтем, морщась от боли, надевает гибкую локтевую шину. Зато теперь рука выглядит прямой.

«Когда исчезнет Фрэнк Грин, детектив уже никак не сможет нас найти».

Музыкант несчастных случаев, он сыграет сегодня на винтовке – так саксофонист извлекает ноты из металла. Он использует свои знания о скорости, траектории и попадании, чтобы послать стальную полуторадюймовую пулю и изменить мир.

Внизу, в длинном, узком коридоре, он заходит в кухню – каморку, какими обычно бывают офисные кухни, – в сущности, нишу, крохотную, но функциональную: застланный линолеумом пол, стойка с покрытием из огнеупорного пластика и ряд выкрашенных белой краской шкафчиков по три полки в каждом. Включает кофеварку. Мурлыча на одной ноте – скорее мантру для сосредоточенности, чем песню, – достает из маленького, перегруженного холодильника картонную коробку с яйцами, берет два и жарит яичницу-глазунью на тефлоновой сковородке.

В столь ранний час других людей в конторе нет.

В тостере поджариваются два ломтика белого хлеба. Человека не отвлекают ни аромат колумбийского кофе, ни шипение поджаривающихся яиц, ни запах пригорающих тостов. Пища – это горючее. Горючее – это логика.

В голове звучит голос из воспоминаний двухлетней давности, голос дружеский и уважительный: «Не забывай слов Сунь Цзы, дружище. „Идти вперед туда, где не ждут. Атаковать там, где не подготовились“».

Он доедает завтрак и выходит на улицу мимо кладовых первого этажа и пустого стола администратора. Проходит шесть кварталов до круглосуточного гаража – обычно он этим гаражом не пользуется, – выводит оттуда зеленый «шевроле-лумина», дает сторожу доллар, внимательно осматривает машину и кладет чехол с винтовкой, сделанный в виде футляра для саксофона, в багажник.

– Я и сам играю на трубе, – говорит сторож. – Каждую пятницу вечером выступаю в «Астории».

Седой человек с поврежденным локтем едет на Манхэттен, залитый каким-то серым предутренним светом. Все пронизано ощущением ожидания, нарастающей энергией, готовой извергнуться с наступлением дня. Из-под крышек канализационных люков вырывается пар. Светофоры управляют пустыми улицами, будто тренируясь для машин, которые появятся еще через час. Там и сям в окнах башен из стекла и бетона горят огни. В машине работает радио, по новостному каналу рассказывают о трудовом конфликте в Детройте. Он едет на север по магистрали имени Франклина Делано Рузвельта в сторону моста Уиллис-авеню, въезжает среди ажурных стальных конструкций в Бронкс и увеличивает скорость. Дальше на север – по шоссе имени майора Дигана, дороге Кросс-каунти и Хатчинсон-Ривер в Коннектикут, – не нарушая скоростной режим, чтобы не привлекать внимания полиции.

К девяти он оказывается в западном Массачусетсе и достигает исторического городка Грейт-Баррингтон. Там, проехав мимо белых церквей и сетевых ресторанов (в архитектуре – перетягивание каната между традицией и новаторством), находит главный торговый центр. Красный «форд»-пикап с помятой пассажирской дверью стоит в третьем ряду стоянки напротив супермаркета «Прайс Чоппер», вторым слева – там, где и обещал черноволосый Купидон. Магнитная коробочка с ключами спрятана под левым задним крылом. Несколько минут спустя седой выезжает из города на восток по шоссе 23, идущему через осенние Беркширские холмы.

Мысленно он слышит голос:

– Послушай, приятель, Сунь Цзы говорил: «Самая лучшая война – разрушить планы врага».

У таблички «Ревирский государственный парк» он резко сворачивает налево – на крутой спуск через сосновый лес. За первые полмили ему попадается по крайней мере еще полдюжины пикапов, принадлежащих другим охотникам на оленей, которые на денек отпросились с работы, чтобы пострелять из ружей, забить зимние морозильники, выпить рому и побродить по лесам в ярко-оранжевых жилетах и шапках.

Поглядывая на одометр, он едет две с половиной мили по сужающейся дороге, пока не замечает – точно как и обещал Купидон – брешь между двумя вечнозелеными деревьями и серый валун, на котором какой-то придурок намалевал «Уэнди + Скотт».

Охотник, каких сегодня в Массачусетсе тысячи – с винтовкой и биноклем, – он быстро поднимается по заросшему лесом склону, следуя голубым меткам на деревьях.

Он не встречает других охотников, но видит ориентиры, о которых рассказывал Купидон: дуб с вырезанной на стволе надписью «Голубая любовь», пруд, заросший увядающими кувшинками, полуобвалившуюся трубу – остатки хижины какого-то первопоселенца.

Седой сходит с тропы в заросли ежевики. Добрый знак, думает он, уклоняясь от веток, потому что колючки отгоняют отсюда большинство охотников и, судя по царящей вокруг безмятежности, он один.

Наконец, в точном соответствии с описанием, полученным от Купидона, он видит каменную стену – границу земельного участка какого-то давно умершего пионера – и груду гранитных глыб, из которой пророс крепкий дуб: две толстые ветви отклоняются вправо и влево, образуя гигантскую букву V – знак победы жизни. Правая ветвь такая низкая, что на нее можно облокотиться. Дальше за лесом – ярдов через тридцать – еще одна грунтовая дорога карабкается на гребень холма и исчезает за ним. В данный момент на дороге никого нет.

Двигаясь не спеша, с ленцой, человек с поврежденным локтем смотрит на часы, удобно устраивается на суку дуба, пристроив винтовку на локтях, и наводит бинокль на вершину холма. Из-за шины на локте рука ноет, но он усилием воли отгоняет боль.

«Фрэнк Грин каждое утро, в любую погоду, поднимается на вершину этого холма на горном велосипеде – где-то от десяти до десяти двадцати», – сказал Купидон.

Сейчас 9.49.

«Велосипед красный, фирмы „Трек“. Шлем синий. Он всегда ездит один и обычно с плейером».

Откуда-то из леса доносится звук выстрела, но сегодня в этой части штата звуки выстрелов так же естественны, как стук движка в машине.

9.55.

9.59.

Ровно в десять на вершине холма что-то мелькает. Человек с поврежденным локтем сосредоточивается и видит в оптический прицел, как огромный олень перескакивает через дорогу и исчезает среди деревьев.

Охота на оленей седого не интересует.

В 10.18 поднимается ветер, и ему приходится прислушиваться, чтобы различить за вздохами ветра приближение машины или горного велосипеда, который мог бы взбираться на холм.

В 10.41 он бормочет: «Черт».

В 10.52 он сдается и начинает слезать с дерева, но тут слышит пыхтение: кто-то взбирается по дороге с другой стороны холма.

Оптический прицел поднимается.

На вершине холма, пошатываясь, показывается женщина. Утренняя пробежка…

Закон штата Массачусетс запрещает стрельбу на расстоянии ста ярдов от дороги. И, полагаясь на защиту закона, каждый октябрь десятки туристов и любителей бега или спортивной ходьбы выбираются на лесные дороги в охотничий сезон. Они трусят себе – самоуверенные, как участники Боксерского восстания в Китае, которые шли на пушки, веря, что неуязвимы для огня.

И каждый год кто-то погибает от шальных пуль – несчастный случай.

Но не похоже, что сегодня утром несчастный случай произойдет с Фрэнком Грином.

В одиннадцать взбешенный стрелок покидает свой насест и возвращается в торговый центр. Находит телефон-автомат – это безопаснее сотового телефона – и звонит в Нью-Йорк.

– Попробуй проверить конюшню, – советует Купидон.

Раздраженный и разочарованный, седой возвращается по шоссе 23 к поселку Ланкастер-Фоллз. В душе словно разверзается воронка, затягивая его в привычный сон. Снова запах пыли и вопли умирающих собак.

Ланкастер-Фоллз оказывается таким мелким, что он едва не проезжает мимо, – несколько деревенских домов на обочине. Почта (она же магазин), белая церквушка с колокольней, кирпичное здание добровольной пожарной охраны и какой-то неуместный здесь претенциозного вида мебельный салон, обслуживающий людей с более высокими доходами. Из тех, кто приезжает в Беркшир летом – ради Тэнглвудского музыкального фестиваля, танцевального фестиваля в Джейкобс-Пиллоу, Шекспира в Горном театре, а не для убийства Фрэнка Грина.

Доска объявлений перед магазином рекламирует ашрам, где посетители могут петь мантры, массаж сиацу на дому и «светоте-рапевта», который, если верить объявлению, «смягчит боль, успокоит душу».

Но человек с ноющим локтем, неуспокоенный, просматривает приколотые к доске визитки, пока не находит нужную – «Конюшни В-и-Р». На карточке рисунок: контур коня, несущего всадника ковбойского вида. Ниже напечатан адрес.

Вернувшись в машину, седой едет дальше мимо молочных ферм и обшитых вагонкой домов, стараясь убедить себя, что сегодня Фрэнк Грин не появился в обычном месте потому, что заболел гриппом, сломал ногу или был вынужден с утра работать.

У большого щита «Конюшни В-и-Р», приколоченного к дереву возле белой бревенчатой ограды, он поворачивает направо, едет еще четверть мили мимо загона, где пасутся кобыла с жеребенком, потом за полем, поросшим травой и ромашками, появляются красный дом и конюшня.

Седой дает задний ход, съезжает с дороги, оставляет машину поддеревьями и идет обратно с биноклем в руках. Занимает позицию в дубовой рощице – на этот раз, чтобы наблюдать за ранчо.

Чернокожий мужчина с седыми волосами выходит из конюшни, несет вилы.

В окне дома видно, как на кухне чернокожая женщина, тоже седая, вытирает тарелки.

Человек с ноющим локтем ждет. Давным-давно съеденный завтрак уже переварен, в животе бурчит, но он не обращает внимания. Примерно через час к ранчо подъезжает фургон «плимут», из которого вылезает полдюжины молоденьких девушек. Чернокожий подводит к девушкам оседланных коней, и вся компания – мужчина и девушки – рысью пересекает пастбище и исчезает в лесу.

Через час они возвращаются.

В шесть чернокожий заходит в дом, а в семь выходит, одетый в темно-коричневые широкие брюки и болотного цвета куртку на молнии. Он уходит куда-то за дом. Человек с больным локтем слышит рев мотора, и белый «фольксваген-пассат» едет в его сторону по грунтовой дороге. Седой бежит к своей машине и едет следом.

Чернокожий едет на восток, по шоссе 8 в городок Ли, и там останавливается возле ресторанчика под названием «Морган-хаус».

К тому времени, как человек с поврежденным локтем заходит внутрь, фермер уже сидит в маленьком баре, пьет то ли шотландское, то ли ржаное виски, грызет соленые крендельки, смотрит «Кто хочет стать миллионером?» и тихонько бормочет ответы на вопросы. Соседний табурет свободен, и убийца занимает его.

Разумеется, они начинают обсуждать вопросы викторины. Обычный легкий треп, как бывает у незнакомых людей в баре. Седой притворяется, будто только теперь узнал, что чернокожего зовут Норман, что он держит конюшню, что переехал сюда четыре года назад из Бруклина «для разнообразия».

В ответ хозяин ранчо слышит ложь: его собеседник живет в Бостоне, работает в виноторговой компании, взял два дня отгула, чтобы поохотиться на оленей, но так и не увидел ни одного зверя – такое разочарование.

– А хуже всего, – говорит приезжий, заказывая пиво «Сэм Адамс» для себя и еще виски «Уайлд терки» для собеседника, – то, что моего приятеля, который и рассказал мне, какая здесь хорошая охота, нет в телефонном справочнике. Мы не созванивались два года, и он вполне мог уехать.

– А кто это? Городок у нас маленький.

– Его зовут Фрэнк Грин, – говорит человек с поврежденным локтем, и чернокожий смеется, потому что, объясняет он, мир очень тесен и Фрэнк Грин, хотите – верьте, хотите – нет, работал у него в конюшне и уехал только вчера утром.

– Вы шутите, – говорит убийца и тоже смеется, надеясь, что его огромный гнев, его смертельная ярость незаметны. – Он работал у вас?

«Я упустил его из-за Мичума».

– Насколько я понял, у него возникли какие-то проблемы в Нью-Йорке, и он вернулся туда. Очень жаль. Он хорошо ладил с лошадьми. Это закон Мерфи. – Чернокожий поднимает стакан.

– Ладил с лошадьми, да? Не знал за Фрэнком таких талантов.

«Я упустил его, потому что Мичум все затормозил».

Чернокожий заказывает еще выпивку и говорит, что в известном смысле Фрэнку Грину с животными было легче, чем с людьми. Фрэнка тянуло к четвероногим, говорит он и добавляет, что Фрэнк мог часами говорить с лошадьми, чистить их.

– Но когда доходило до людей, робел. Я нанял его потому, что пожалел. Он экономил. Читал книги. Сидел у себя в комнате.

– Не знаете, куда поехал Фрэнк?

– По-моему, он называл Куинс… или Бронкс. Одно из этих мест. Купил на сэкономленные деньги старый фургон и нагрузил удобрениями. Сказал, что продаст их в торгующие растениями магазины на Манхэттене. Сказал, что купил их здесь по дешевке, а там может получить кучу денег.

Человек с поврежденным локтем поднимает стакан, словно провозглашая тост за деловую хватку исчезнувшего Фрэнка Грина.

– За то, чтобы делать состояние – кто как может.

– Аминь, – кивает чернокожий, а тем временем сегодняшний победитель «Кто хочет стать миллионером?» под гром аплодисментов радостно улыбается над ста двадцатью пятью тысячами долларов, которые только что выиграл.

– Я сначала не понял, – говорит чернокожий. – Фрэнк, говорю, ты рехнулся? Что, черт побери, ты будешь делать в городе с тысячей фунтов удобрений? Там же асфальт на улицах. Удобрения? – говорю.

Убийца качает головой и ухмыляется, скрывая жжение в желудке.

«Что делать с удобрениями в Нью-Йорке?» – не из тех вопросов, какие задают в «Кто хочет стать миллионером?», но он, к несчастью, знает ответ.

Из них можно соорудить дешевую бомбу.