Текст книги "Мертвые незнакомцы"
Автор книги: Итан Блэк
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)
В доме прохладно, но Микки бросает в жар, по спине течет пот. Он переворачивает рисунки. На последнем листе стоит дата… 20 октября.
Через два дня.
– Да-а, знаю. Первое здание – полицейский участок на Манхэттене. А второе… Я там работаю. Это Полис-плаза, один.
В комнате нет адвокатов, но есть нормы доказательственного права. Нет судей, однако выдвигаются обвинения. Нет присяжных, но выносятся приговоры.
– На следующем слайде Конрад Воорт. – Белокурая женщина, которую здесь знают как фотографа, управляет диапроектором, глядя на красивое лицо детектива на экране. – Это его дом на Тринадцатой улице. Это он в каяке на Гудзоне. Вот Воорт в Музее современного искусства – сопровождает доктора Таун.
– Доктор Таун больше нас не интересует, – говорит человек с поврежденной левой рукой. – Она отказалась от деятельности, которая привлекла к ней внимание Вашингтона.
– Полковник, он интересует нас по-прежнему. Это Воорт вчера в Вест-Пойнте. Он расспрашивал о вас.
Они на третьем этаже особняка в том самом квартале, где Мичум отдавал вещи в химчистку. Дом стоит напротив кафе, недалеко от киоска с пиццей. Это двести футов от места, где Конрад Воорт пьет кофе и решает, ждать ли подкрепления или войти так.
– Что будем с ним делать? – спрашивает референт с лицом купидона, третий человек в комнате.
Но Шеска погружен в свои мысли. «Сегодня был бы ее день рождения». Фотограф предлагает:
– Каяк может столкнуться с моторкой. Эти лодки такие медленные.
А Шеска мысленно слышит женский голос: «Я стреляю собак».
В комнате блондинка – капитан разведки морской пехоты – наклоняется к нему и повышает голос, чтобы привлечь его внимание:
– Люди Воорта наводят справки в Пентагоне.
И Шеска вскидывается:
– Они что-нибудь узнали?
– Нет, но, судя по вопросам, подбираются все ближе.
– Насколько хороши наши источники в управлении полиции?
Женщина пожимает плечами:
– Мы созданы не для этого. Мы можем только получить представление о том, что они думают, прослушивая вопросы, которые они задают.
– Черт, – тихо произносит второй мужчина.
– Забудьте о гребле, – медленно говорит Шеска. – Забудьте о несчастных случаях. Воорт расследует несчастные случаи из списка Мичума. Он должен был что-то где-то записывать, должен был с кем-то говорить. С напарником. С начальством. Если с ним произойдет несчастный случай, для полиции это станет красной тряпкой.
Референт – лейтенант военно-морской разведки – явно обеспокоен.
– Так мы бездействуем?
– Месяц-другой, – отвечает Шеска. – Потом посмотрим.
– Что же, мы позволили ему вертеться вокруг месяц? – Референт потрясен.
– Или, – Шеска, нащупав идею, размышляет вслух, – если Воорт погибнет, это должно выглядеть убийством. Не несчастным случаем. Явным, неподдельным убийством. Интересно, над какими еще делами он работает? Или, может быть, найдется человек, которого он когда-то арестовал и который только что вышел из заключения.
Референт оживляется:
– Точно! Кто-то другой, чье дело он расследует, его шлепнул!
– Выбор тут невелик, – говорит Шеска.
– Нью-йоркские копы расследуют десяток дел одновременно, – стоит на своем референт. – Воорт работал над сотнями дел. В городе просто обязаны быть люди, у которых на него зуб.
Шеска продолжает размышлять:
– А дальше остается надеяться, что у человека, который унаследует дело Мичума, не будет к нему личного отношения. Потому что, если мы все сделаем правильно, никто не сможет доказать, что мы связаны с каким-то там списком. В отсутствие личных мотивов вся эта история должна рассосаться. И тогда мы сможем завершить начатое.
– Хорошо, – говорит фотограф.
– Только так – или ничего не делать, – отвечает Шеска.
– Мы не можем сидеть сложа руки, – говорит референт.
– Хотя все это нехорошо, – вздыхает блондинка. – Он просто делает свое дело, как и мы. Такой красивый мужчина.
– Надо узнать, какие дела он расследует, – медленно произносит Шеска. – Кого собирается арестовать. Неплох был бы какой-нибудь подонок из низов. Подозреваемый в сексуальных преступлениях, наркоман. Рецидивист. Упившийся вдрызг бомж, который ничего не может вспомнить. Я сделаю остальное. Смерть, которая привлечет внимание. Громкая смерть. Мы используем то, что Воорт – коп.
Блондинка кивает.
– Никаких несчастных случаев, – повторяет референт.
Шеска пожимает плечами:
– А в Вашингтоне у нас есть защита от расследования. В данный момент нас ищет лично Воорт. Но он добрался до Вест-Пойнта, а?
Остальные ему полностью доверяют. Они все сделали правильно, и если Шеска говорит, что в Вашингтоне им ничего не грозит, то так оно и есть.
– Я выясню, над чем еще он работает, – говорит женщина.
«Лупе, как мне тебя недостает».
В день ее рождения Шеска никогда не может до конца избавиться от кошмаров. В день ее рождения прошлое настигает его. Прошлое – это непреходящая боль в сердце.
Он даже слышит запахи Кито, дождя, который в октябре никогда не прекращается, зелени Андского плато, на котором выстроен город, вонь выхлопов и нечистот одной из столиц третьего мира, освежителя воздуха, перекачиваемого воздушной системой отеля «Конкистадор», где он обедает в ресторане на первом этаже вместе с полковником Рурком – якобы торговым атташе посольства, – дипломатами и бизнесменами из Франции и Германии – и вместе с женщиной, которая очень скоро станет его женой.
В настоящем белокурая женщина окликает:
– Полковник?
Но Шеска едва слышит – в эту долю мгновения. Он снова в Кито в конце президентского срока Джорджа Буша, после службы в Ираке.
«Я стреляю собак».
В памяти Шески – в ресторане отеля – француз насмехается над Америкой:
– В «Макдоналдсах» и «Бургер-кингах» вы едите в машинах.
Сколько раз он слышал похожее за границей! Во всех городах, где он работал, Шеска выслушивал нескончаемую критику военной мощи Америки, ее бизнеса, подростков, телевизионных программ, системы образования или отсутствия всеобщего здравоохранения.
Немец, владелец швейной фабрики, говорит:
– У вас «тяжелый металл» вместо Вагнера. Стивен Кинг вместо Шекспира. Норман Рокуэлл вместо Пикассо.
Полковник Рурк, прекрасный актер, наливает чилийское красное вино и смеется – эдакий хороший парень, всем свой в доску. Но Шеска знает, что внутренне он кипит.
– Последние пятьдесят лет мы спасали задницу Европы. – Так Рурк всегда говорит в посольстве, наедине с Шеской, когда они разрабатывают стратегию помощи эквадорской национальной полиции.
– Американское телевидение! – смеется француз. – Так много каналов! Так мало содержания!
– Американцы ничего не знают о других культурах, однако вы хотите указывать нам, что делать, – говорит немец.
– Вы дети, пытающиеся править миром! – соглашается француз.
Внезапно женщина, сидящая напротив Шески, набрасывается на критиков:
– Вы не правы!
До сих пор Шеска ее в общем-то не замечал. Это племянница человека, принимающего их в Эквадоре, владельца авиакомпании; приехала с Галапагосских островов, где занимается научной работой. Не красотка, квадратные очки, свободное платье, не подчеркивающее, а скрывающее фигуру. Довольно крупная. Черные, вьющиеся от природы и жесткие, как перманент, волосы вокруг угловатого лица. Хорошая кожа, хоть в данный момент и покраснела от негодования. Тонкие, почти бескровные от политического гнева губы.
– Это вы, критики Америки, внушаете мне отвращение!
Именно ее пыл привлекает Шеску, поражает и согревает его – и делает ее прекрасной. Он много лет спал только с проститутками, отказывался отличной жизни, предлагая верность только своей стране.
В прошлом – в ресторане – он вдруг узнает в другой женщине страстность бабушки. Огонь, готовый вспыхнуть в любой миг. Эта женщина даже не американка, однако защищает Америку! В настоящем белокурая женщина говорит:
– Мы не сумели найти Фрэнка Грина. Он не появился у дома в Бруклине, где раньше жил.
В прошлом Шеска чувствует вокруг себя Кито. Трущобы на склонах гор. Огромные базилики и соборы, воздвигнутые конкистадорами. Богатые посетители за другими столами. Только что закончена операция: на западе, в Амазонии, он помог эквадорским солдатам ликвидировать молодую, но быстро набирающую силы группировку партизан, которая планировала похищать американцев.
Белокурая женщина говорит:
– Он купил фургон «форд» девяносто второго года, голубой, зарегистрирован в Массачусетсе. Он не открывал банковский счет в Нью-Йорке, по крайней мере под своим именем.
Но Шеска слышит голос Лупе: «Америка – величайший социальный эксперимент в истории! В Америку люди приезжают из стольких мест и мирно процветают вместе. Сербы и хорваты! Евреи и мусульмане! Греки и турки! Конечно, они разрушают свои старые культуры, прежде чем создать новую! Дайте им время!»
В особняке на Манхэттене блондинка-фотограф продолжает:
– Мы убедились, что Фрэнк Грин купил в Массачусетсе двести фунтов топлива для гонок. Значит, у него есть удобрения, горючее и динамит. Еще пара дней, и, судя по нашему досье, он пустит все это в ход.
В памяти Шески Лупе говорит: «Вы, французы, продаете все, что угодно и кому угодно! А вы, немцы, каждые сорок лет сходите с ума и вырезаете половину Европы, а остальное время тоскуете и каетесь».
Лупе пристально смотрит на Шеску, прямо в глаза, словно знает о нем что-то особенное. Это невозможно, однако ощущение настолько сильно, что у него мелькает мысль, не рассказал ли ей что-то кто-нибудь из высокопоставленных родственников. Среди высших классов в странах Латинской Америки все между собой в родстве, и мысль не так уж нелепа.
– Вы – Джон Шеска, – говорит она, пожирая его взглядом, когда по окончании обеда они стоят в вестибюле гостиницы и ждут машины.
У нее угловатое лицо, поразительно черные глаза, тонкие брови, маленький нос и лоб, кажется, покрытый морщинами от бьющей энергии. Иссиня-черные волосы и бронзовый загар.
– И чем же вы занимаетесь на Галапагосах? – спрашивает он, чтобы сменить тему.
– Я? Стреляю собак.
А две недели спустя они стали любовниками. Лупе стала первой – после школы – женщиной, которой Джон Шеска не платил за секс. Потом она показывает ему свою работу. Они на Галапагосах, сидят в моторной лодке и собираются пристать к острову, когда она зарядит винтовку.
«Ремингтон» для нее великоват, но Лупе умело с ним управляется. Ясный, солнечный экваториальный день. Остров – три стороны древнего вулкана, торчащие из океана и невидимо для людских глаз уходящие ко дну Тихого океана на добрую милю.
Внутри кратера синяя вода, и красногрудые черные фрегаты летают над гребнем скалы, а в пещерах ревут морские львы.
– Как биолог, – говорит Лупе, – я должна защищать экосистему. У здешних птиц и тюленей нет естественной защиты от хищников, потому что на этих прекрасных островах изначально нет хищников. Но время от времени люди, возможно, владельцы лодок, выпускают на остров домашних собак. Собаки дичают. И убивают невинных животных. Одна-единственная дикая собака может вызвать ужасное опустошение. Поэтому кто-то должен убить их раньше, чем это произойдет.
Будущая жена Джона Шески. 1991 год.
– Кто-то должен отстреливать диких собак раньше, чем они причинят вред.
Джон Шеска стоит на черном песчаном берегу вулканического острова. Лупе заряжает винтовку, оборачивается, бросает на него проницательный взгляд.
– Готова спорить, ты умеешь с ней обращаться, – говорит она.
– Много лет назад, в армии, мне приходилось стрелять.
– Готова спорить, ты тоже стреляешь собак.
– Прошу прощения?
Шеска никогда не говорил ей правду за все три недели их связи, но Лупе знает о нем, и он так и не выяснил откуда. Она без слов дает ему понять, что для нее он герой и что она понимает его. И приглашает ответить на ее любовь, ничего не боясь.
В его памяти винтовка стреляет.
Он помнит, как маленькая черная собака, дворняжка, брошенное невинное существо, хромает на трех здоровых лапах. Четвертая – кровавое месиво, и животное с воем валится с обрыва в синее море.
Лупе кричит.
Но тут в настоящем раздается звонок, привлекая наконец внимание Шески.
Белокурая женщина-фотограф протягивает ему телефонную трубку. Она выглядит встревоженной, а черноволосый Купидон испуганным.
– Полковник Шеска, – говорит блондинка, – тот детектив внизу. Что нам делать?
Глава 16
Восьмилетний Конрад Воорт смотрит, как отец ведет допрос. Мальчик стоит в маленькой комнате на втором этаже 20-го полицейского участка Верхнего Вест-Сайда. По другую сторону зеркального стекла мужчина средних лет в черепаховых очках, «свидетель» убийства женщины на Семидесятой улице, рассказывает свою версию.
– И тогда я выглянул в окно гостиной и увидел, как на спортивной площадке через улицу она отбивается от чернокожего.
По всему городу в этот сентябрьский день мальчики пошли на работу вместе с отцами. Они сидят в кабинетах врачей и телевизионных студиях, в автомастерских. По другую сторону полицейского стекла детектив первого класса Уильям Воорт сидит за маленьким деревянным столом напротив юриста. Оба вежпивы и хорошо одеты: на Воорте-старшем – отлично сидящий темно-синий пиджак от «Брукс бразерс», белая рубашка и неяркий галстук в красно-белую полоску. На ногах блестящие темно-красные кожаные туфли под манжетами желтовато-коричневых широких брюк.
Отец спрашивает:
– Вы говорите о высоком парне, не о том, что вел зеленую машину? О парне с золотой цепью на шее?
– Вот именно, о лысом, – отвечает юрист.
Он выглядит утомленным работой в помещении, у него бледная кожа, преждевременно поседевшие волосы, серый костюм; возле ножки стола стоит толстый кожаный портфель. Зашел сюда по дороге на работу. Конрад замечает, что под столом его тонкие руки беспокойно шевелятся на коленях.
– Самому не верится, что я на самом деле видел, как он ее ударил. Это выглядело нереальным. Потом парень просто уходит с площадки к машине, а женщина, как ни в чем не бывало, делает два шага вперед. И останавливается, прижимая руку к груди. – Мужчина сопровождает слова жестами. – Когда она упала, я позвонил в 911. Вы считаете, эти парни – те самые, которые совершили другие нападения в округе?
– Возможно, – отвечает Воорт-отец.
Сегодня пятница, уроки закончены, и мальчик, как всегда, прибежал в участок, где временно расположился папа. Иногда он сидит с дежурным сержантом – эдакий сын полка – и слушает жалобы людей, которые заходят с улицы. Иногда ест пирожные вместе с капитаном участка, своим дядей, одним из постоянных партнеров отца по покеру В спокойные дни ездит на полицейских машинах или отправляется на места происшествий с детективами, что против правил, но ему все равно позволено. Воорты – полицейский королевский дом. А этот мальчик – принц.
А сейчас отец говорит, что-то записывая большой рукой:
– Итак, сэр, сначала закипел чайник, а потом вы услышали женский крик на улице и подошли к окну.
– Поэтому я знаю, что было одиннадцать. Мы с женой всегда пьем мятный чай как раз перед началом вечерних новостей.
– Не помните, с чего в тот вечер начались новости?
– Откуда? Я побежал к окну.
Уильям Воорт выглядит смущенным, словно забыл об этом факте, хотя Конрад, разумеется, знает, что это не так. Отец проверял свидетеля.
– Ах да, верно, – говорит Воорт.
Для мальчика комната для допросов, потрескавшиеся зеленые стены коридора, автомат с пепси и старые пишущие машинки «смит-корона», запахи кофе и полированной кожи такие же знакомые и родные, как старая колониальная мебель дома.
Папа пожимает юристу руку, вроде бы пораженный его чувством гражданского долга, и просит разрешения задать еще пару вопросов. Он спрашивает, согласится ли юрист поговорить с другим детективом, его напарником в этом месяце, жителем Гарлема по имени Джесс Рей.
– Итак, дружок, – обнимая мальчика, говорит отец через несколько минут, когда они переходят в столовую. – Наблюдения, замечания? Помни, неправильного ответа быть не может. Просто говори, что думаешь.
– Он хорошо одет.
– Следовательно?
Конрад размышляет.
– Следовательно, у него есть деньги, но, мне кажется, это не делает его честнее других людей.
– Что-нибудь еще?
Конрад, понимая, что его проверяют, мысленно возвращается к увиденному.
– Все, что этот человек говорил, имело смысл, – медленно произносит он. – Ну, что он пришел домой, а под фонарным столбом кто-то стоял…
– Что же тебя беспокоит?
– Я ему не верю.
Отец поднимает брови.
– Почему?
– Ну, не знаю, – говорит мальчик. Он в том возрасте, когда дети скорее впитывают знания от взрослых, чем подвергают их сомнению. Он не получил от отца знака, указывающего, прав он или нет. – Папа, я должен ему верить?
– Давай разберемся.
Отец подает ему газировку, выражая любовь, которую он испытывает к сыну, терпеливым голосом, улыбкой. В нем сейчас живут все отцы, которые когда-либо учили сыновей охотиться на медведя, чинить машину, насаживать наживку на крючок, водить грузовик.
– Так почему же ты ему не веришь? Не торопись.
– Он все время крутил руками под столом, – начинает Конрад. – Нервничал.
– Почти все люди нервничают, когда видят труп.
– Он как-то неправильно смотрел на тебя. Ни разу не отвел взгляда от твоего лица. Мне кажется, он очень боялся, что ты ему не поверишь.
– Очень многие люди боятся, когда приходят сюда. Даже невиновные.
– Значит, я ошибся?
Отец Воорта размешивает сахар в кофе.
– Я этого еще не сказал. Что бы ты сделал на моем месте, чтобы проверить свою теорию?
– Я бы выяснил, не был ли этот юрист знаком с той женщиной.
– Как?
– А как ты мне рассказывал. Я бы проверил у него на работе и у соседей, а еще в ее квартире, в ее телефонной книжке, у ее друзей.
– И все?
– Нет! Еще я бы расспросил о том вечере его жену и посмотрел бы, отвечают ли они одинаково. Но, папа, если он лжет, зачем ему вообще приходить сюда и говорить с тобой?
– Хороший вопрос. Означает ли это, что ты не прав?
Конрад молчит.
– Подумай, дружок. Все логично, если правильно подойти к проблеме. Если человек виновен, а я не говорю, что он виновен, но если он виновен, зачем добровольно приходить в полицию и давать показания?
– Может быть, он хочет направить тебя по ложному следу.
– Но зачем приходить? Почему не позвонить по телефону, анонимно? Ты знаешь, что означает «анонимно»?
– Когда человек не хочет, чтобы люди знали, кто он. Может быть, он считает, что ты больше поверишь ему, если он поговорит с тобой лично.
– Или, может быть, – предполагает Уильям Воорт, действуя по принципу «все подвергать сомнению», – он любит риск. Это его возбуждает. Может быть, это самоуверенный человек, считающий, что может убедить кого угодно в чем угодно. Может быть, он думает, что умнее меня, и потому рискнул. Он боится, что если не придет быстро, то мы можем найти доказательства, показывающие, что произошло нечто совсем другое. По-твоему, такое возможно?
Мальчик не соглашается:
– Он не думает, что умнее тебя. Он тебя очень боялся.
– Ага! Значит, возвращаемся к исходному вопросу: что неправильно?
Мальчик серьезно задумывается, стараясь собрать все, что слышал, в разумную конструкцию. Газировка сладкая и вкусная. Он размышляет вслух:
– Если этот человек лжет, то, может быть, это он был с женщиной… или…
– Да?
– Может быть, он видел, что ее ранил кто-то другой, а не чернокожий.
– Тогда зачем же ему лгать, дружок?
У Конрада болит голова. Все так сложно.
– Он выгораживает преступника?
Воорт-отец кивает, но не перестает давить на сына.
– Но если так, зачем рисковать самому? Этот юрист, если лжет, рискует отправиться в тюрьму. Поставь себя на его место. Бог с ним, с убийством, пусть это будет что-то менее важное. Будь ты на его месте, почему ты стал бы кого-то выгораживать?
А вот это уже легкий вопрос – теперь, когда убийство выведено из уравнения, и особенно потому, что Конрад сидите отцом, – ответ кажется очевидным.
– Потому что я люблю этого человека, – отвечает мальчик, и тут его словно ударяет. Он вскакивает, испытывая какую-то уверенность, слияние факта и чувства, трепет предвкушения, какого никогда раньше не ощущал, но каким будет наслаждаться много раз – когда-нибудь, когда поступит в полицию.
– А кого любит этот испуганный юрист? – спрашивает Конрад Воорт отца.
Уильям Воорт потягивается – а это, как знает Конрад, означает, что ему пора возвращаться на допрос. Урок окончен.
– Запомни. Всегда смотри на человека, не только на факты. Когда-нибудь, даже если ты не станешь детективом, если у тебя возникнет ощущение насчет кого-то, доверяй ощущению. Это не означает, что оно правильное. Но отнесись к нему серьезно.
А через некоторое время после того, как девятнадцатилетнего сына того юриста арестовали за убийство, отец приглашает Конрада в пиццерию – маленькая церемония, которая иногда сопровождает мелкие следственные достижения мальчика, его предложения или наблюдения.
– Дружок, всегда уравновешивай факты и ощущения, потому что ощущения – это тоже информация, но обработанная другим способом. Ну что, детектив, еще кусочек пиццы?
И теперь, много лет спустя, Воорт смотрит на звонок, который поднимет по тревоге всех в особняке, где работал Мичум – где предположительно располагалась Мичумова «фирма по подбору высококвалифицированных специалистов». Звучит двухтональный перезвон. Воорт выдал себя. В горле сухо. Он не дождался подкрепления. Воорт поднимает глаза на камеру над тяжелой дубовой дверью. В двери есть квадратное полупрозрачное окошко из толстого цветного, армированного проволокой стекла; слышится щелчок замка, и за ним возникает тень.
– Я могу вам помочь? – произносит мужчина, который открывает дверь, частично загораживая проход, и Воорт опознает в нем по пиджаку, галстуку и неопределенному, профессионально внимательному взгляду сотрудника службы безопасности.
«Передо мной высокий мужчина, темноволосый, спортивного сложения, одетый достаточно хорошо, чтобы быть сотрудником корпорации, но если бы здесь была корпорация, меня, наверное, остановили бы у стола администратора. Зачем фирме по подбору персонала охранник у двери?»
Воорт показывает значок и объясняет, что участвует в расследовании, которое касается расположенных по соседству фирм. И спрашивает о возможности поговорить с «каким-нибудь местным боссом».
– Какое расследование?
«Служба безопасности обычно побаивается полиции. А этот тип не хочет меня впускать».
– Я бы предпочел поговорить с боссом.
– Подождите здесь, – говорит охранник и закрывает дверь.
Через некоторое время дверь открывается.
– Доктор Шеска велел впустить.
Шеска!
Воорт скрывает всплеск эмоций, вспышку охотничьего азарта. «Нашел!»
Тяжелая дверь захлопывается за ним, отрезая от уличных шумов, а значит, здесь даже окна звуконепроницаемые. В холле за скромным деревянным столом, который, кажется, приткнули там, вспомнив о нем в последний момент, и никак не для того, чтобы принимать посетителей, сидит женщина-администратор, и в ее взгляде больше любопытства, чем радушия. Узкий коридор позади нее, типичный для таких особняков, ведет куда-то в помещения первого этажа, а более широкая, покрытая ковром лестница – наверх.
Стены обшиты панелями из темного дерева. Красно-коричневый ковер толстый, но несколько потертый. Нет кофейного столика с журналами, что было бы типично для приемной. Нет ни пальм в горшках, ни гравюр или картин на стенах. Нет и бесплатного телефона для посетителей. Просто функциональное помещение – буферная зона. Похоже на шлюзовую камеру, отделяющую внешний мир от всего, что находится наверху.
«Мичум действительно работал здесь!»
– Чем вы тут вообще занимаетесь? – спрашивает Воорт охранника, пока тот ведет его вверх по лестнице, и светловолосая голова администратора поворачивается, следя за их продвижением.
– Подбираем высококвалифицированных специалистов для корпораций, – отвечает охранник, но такой тон больше подходит для ритуала каннибалов с Новой Гвинеи, чем для найма новых сотрудников.
Сотовый телефон звонит, но Воорт не реагирует: не хочет отвлекаться, не хочет пропустить ни единой мелочи. Его пронизывает усиливающееся ощущение ясности, какое появляется в моменты высочайшего напряжения.
Все здание явно принадлежит какой-то одной конторе. Все отделано в едином стиле. Звонят телефоны, где-то работает ксерокс, слышны голоса – болтающие, спорящие или тихо разговаривающие.
На третьем этаже один узкий коридор с открытыми дверями, отбрасывающими на выцветший ковер прямоугольники света. Здесь слышен стук по клавиатуре компьютера, где-то кричит (наверное, в телефонную трубку) женщина: «Тебя плохо слышно! Как ты сказал, он вошел в канцелярию посла или в его дом? Куда?»
Сейчас!
Воорт останавливается и прижимает руку к животу.
– Простите, – выдыхает он. Охранник оборачивается. – Я прошу прощения, но… У вас тут есть уборная? Приспичило.
Мгновение охранник колеблется, словно ему приказано не выпускать Воорта из виду. Но сопровождать посетителя в туалет было бы уже слишком, поэтому он машет рукой на коридор и неохотно объясняет:
– Вторая дверь справа.
Это дает Воорту возможность заглянуть по крайней мере в одну из комнат. Проходя мимо, он задерживается, словно ему на мгновение полегчало, и мельком видит мужчину и женщину, работающих за серыми стальными столами: она говорит по телефону, он печатает на компьютере. Воорт слишком далеко, чтобы разобрать, снимки или графики прикреплены к доскам над столами, слишком далеко, чтобы разглядеть, что за аэрофотоснимки висят рядом. Но что бы там ни было, ясно, что все здесь слишком функционально, слишком уныло для высококлассных, хорошо оплачиваемых управленцев.
За имеющиеся в его распоряжении две секунды Воорт также замечает, что третий стол в комнате пуст, и теперь надеется встретить кого-нибудь в мужском туалете.
– Я сказал, вторая дверь справа, а не первая, – рычит позади охранник.
Воорт заходит в уборную, направляется к писсуарам и действительно видит там мужчину. Надо надеяться, в отличие от охранника и администратора он не знает, что перед ним детектив, и, если правильно выстроить разговор, не станет звонить начальству и повторять все сказанное.
Воорт расстегивает молнию.
– Я буду рад вечером улететь домой, – говорит он устало, обеспечивая логичное объяснение, почему его видят в первый раз. Воорт пользуется писсуаром. Потом подходит к раковине. – Ненавижу этот проклятый город, – замечает он невзначай.
Мужчина тоже подходит к раковине.
– Откуда вы? – спрашивает он.
– Из Бетесда, – отвечает Воорт, полагая, что название престижного пригорода Вашингтона успокоит собеседника, если здесь правительственное учреждение. Воорт знает, что обычно – в девяти из десяти случаев – сотрудники среднего звена понятия не имеют, чем занимаются боссы.
– Я когда-то служил в Форт-Майере, – отвечает тот.
Воорт сушит руки.
– Бедный Мичум.
Мужчина резко оборачивается.
– А что с ним случилось? Его не видно пару недель. Я думал, его уволили.
Воорт изображает удивление, словно это ему не следовало болтать лишнего.
– Забудьте, – говорит он. Нет ничего лучше превосходящих знаний, чтобы убедить человека, что ты свой. – Доктор Шеска сообщит об этом завтра, – продолжает Воорт. – Сделайте одолжение. Не говорите, что я что-то сказал.
Разумеется, это означает, что мужик расскажет всем, с кем работает, но есть шансы, что Шеска не узнает об этом до разговора с Воортом.
И несколько минут спустя он на верхнем, начальственном, этаже, где охранник отступает, пропуская Воорта в кабинет. Сидящий за столом человек улыбается, встает и протягивает Воорту руку. Это высокий мужчина в шоколадного цвета свитере без воротника, у него круглое, мясистое лицо, на котором выделяются светло-голубые глаза со сверкающими, как обсидиан, зрачками.
– Джон Шеска, – говорит он, крепко пожимая Воорту руку. С левой рукой у него что-то не так.
– Конрад Воорт.
Ореховая стенная секция, неописуемый красно-коричневый ковер и соответствующие ему шторы вряд ли произвели бы впечатление на управленца, рассчитывающего получать миллион долларов в год.
– Мне казалось, я оплатил тот штраф за неправильную парковку, – шутит Шеска, указывая Воорту на диван.
– Я не занимаюсь парковками, – говорит Воорт.
– Это утешает.
– Я занимаюсь убийством, – продолжает Воорт, и светло-голубые глаза собеседника вполне естественно расширяются. Шеска смотрит Воорту в глаза и переводит взгляд на снимок, который Воорт показывает. – Я расследую смерть этого человека.
Он не называет имя, не дает больше никакой информации. Ему надо увидеть, солжет ли Шеска, скажет правду по доброй воле или промедлит, принимая решение.
– Это Мичум Киф! – ахает Шеска. – Умер? Вы это сказали? О Боже мой! Убийство? Господи!
Высокий человек закрывает глаза, крепко зажмуривается, будто надеясь проснуться, а когда он открывает их снова, в них отражается потрясение, какое Воорт много раз видел за время работы в полиции.
– Расскажите, что произошло, – голос Шески дрожит – это либо искренне, либо он – лучший актер, какого Воорт видел в жизни.
Шеска неверной походкой идет к серванту, наливает воды из стеклянного кувшина и залпом выпивает. Он настолько выведен из равновесия, что даже ничего не предлагает посетителю.
«Если он настолько хороший актер и причастен, то у меня только один шанс его обхитрить».
– Умер, – повторяет Шеска тихим, дрожащим голосом, словно до него только начинает доходить. И задает естественный вопрос: – Как?
Полицейский придвигается ближе, чтобы лучше видеть округлое лицо.
– Он и еще один мужчина, – говорит Воорт тихо, начиная с того, что было на самом деле, со слов, к которым Шеска, если он в курсе убийства, будет готов, – застрелены в Центральном парке.
И всего на мгновение на лице седого человека отражается какое-то неправильное удивление. Едва заметное изменение мышц лица, намек на озадаченное расслабление вместо потрясенного сокращения, словно ответ не соответствует тому, что Шеска ожидал услышать. Но Шеска не должен бы ожидать какого-либо особого ответа. Нет, он не вздрогнул. Просто что-то полыхнуло в черных зрачках; вспышка исчезла так же быстро, как появилась, но она была. Определенно была.
Шеска ждал рассказа о пожаре.
– Вы кого-нибудь арестовали? – спрашивает он с надеждой, снова наливая воды.
Воорт старается отогнать воспоминания о похоронах Мичума. Гнев здесь будет только помехой.
– У нас есть зацепки, – говорит он.
– Вы кого-нибудь подозреваете?
– Да.
Стол Шески большой, но пустой. Пристенный шкаф из полированного ореха уставлен книгами, среди которых «Жизнь „китайца“ Гордона», «Оружие Круппа», «Вторая мировая война», «Наполеон» и Сунь Цзы «Искусство войны».
Но среди книг видны щели, словно с полок что-то забрали. Интуитивно Воорт подходит ближе к шкафу. Действительно, там, где щели, дерево блестит больше, чем в других местах.
– Вы бы очень помогли, – продолжает Воорт, доставая блокнот, – если бы смогли сказать мне, когда в последний раз видели Мичума Кифа.