Текст книги "Мертвые незнакомцы"

Автор книги: Итан Блэк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Блэк Итан
Мертвые незнакомцы

Дяде Дэйву и дяде Мэнни

(они же мистер Мартини и мистер Манхэттен)

с любовью и уважением.

Особая благодарность Теду Комбру,

Теду Коноверу Филу Джерерду Джиму Грейди,

Эстер Ньюберг и Уэнди Рот.

Глава 1

– Признайся. Ты разочарован, – говорит темноволосый человек напротив. – Все оказалось не так, как ты себе представлял.

Старый приятель. Друг детства, которого Конрад Воорт не видел девять лет. Достаточно пьян, чтобы болтать, хотя и не настолько, чтобы проболтаться. Мичум Киф горько улыбается своим мыслям, но причиной этой горечи не делится. Он тянется за третьей порцией «Джонни Уокер ред» жадно, как сердечник за нитроглицерином. И глотает жидкость аккуратно, как диабетик колет себе инсулин.

– Ты сказал, что тебе нужна помощь, – напоминает Воорт. – По телефону ты боялся даже назвать место встречи.

Они сидят за самым дальним столом в таверне «Белая лошадь» на Хадсон-стрит в Гринич-Виллидж – всего в нескольких кварталах от реки Гудзон. Бар со стодвадцатилетней историей: везде темное дерево – и вращающиеся лопасти вентиляторов под потолком. Гамбургеры жирные, а пиво темное, холодное, пенное. Мужчины – им около тридцати – притягивают восхищенные взгляды женщин за соседними столиками. Оба, с точки зрения самок, сногсшибательные самцы в самом соку.

Однако женщины, пожалуй, удивились бы, услышав их разговор.

– Это покажется тебе бредом, Воорт. Такой дурацкой истории ты в жизни не слышал.

– Я много чего слышал.

Темноволосый меньше ростом, что, впрочем, компенсируется кипучей энергией, физической силой, которыми прямо-таки пышут широкие плечи и жилистая шея, и блеском темных ирландских глаз. Волосы – их длина на грани дозволенного корпоративным стилем – прилизаны на макушке и мятежно завиваются на концах над воротом свитера. Руки – гладкие, как у клерка, но сильные – сжимают стакан. Кольца на безымянном пальце нет, а значит, имеющиеся затруднения – не личного характера. Он нависает над стаканом, словно защищая свою территорию.

– Вначале люди верят, но потом понимают правду.

Белокурый мужчина тоже спортивного типа, хотя и не такой массивный: скорее гребец, чем штангист. Волосы короче и причесаны на пробор, внимательные глаза – ярко-голубые, как небо в Нью-Мексико. На нем отглаженная белая рубашка без галстука и итальянская вельветовая куртка. Черная. «Вареные» джинсы. Он еще не допил первую кружку пива.

– В конечном счете, – говорит Мичум, – люди понимают, что вся их жизнь была сплошной грязью. Начальник зажимал. Девушки изменяли. Дети стали наркоманами. Да что угодно. В метро аварии. На фондовой бирже крах. Хорошие времена миновали, и чем дальше, тем хуже.

Понедельник, поздний вечер. По телевизору передают футбол: «Нью-Йорк джетс» против «Баффало Биллз», и таверна забита всевозможными местными типажами: маклерами, еще не успевшими после трудного дня на Уолл-стрит скинуть помятые костюмы; писателями, которым по вечерам необходимо выбраться из квартиры после целого дня наедине с клавиатурой; туристами, вычитавшими в путеводителях, что именно в этой исторической таверне провел ночь Джордж Вашингтон во время отступления по манхэттенскому Вест-Сайду, когда тут еще рос лес.

– Хочешь к виски бифштекс? – спрашивает Воорт.

– Я не голоден, – отвечает знакомый низкий голос, так удививший его сегодня, когда в трубке послышалось: «Дружище, старый приятель вернулся спустя долгих девять лет».

Мичум поднимает пустой стакан, делая официантке знак снова наполнить его. Говорит с полупьяной цветистостью:

– Все семь смертных грехов начинаются с разочарования. Алчность? «Мне мало того, что есть». Похоть? «Моя жена потолстела, поскучнела, постарела». Ты понимаешь, что я имею в виду. Я позвонил на Полис-плаза, один,[1]1
  Адрес Нью-Йоркского полицейского управления – Полис-плаза, 1.


[Закрыть] и какой-то секретарь сказал, будто ты на время уезжал и только что вернулся. Тебя что-то разочаровало, да?

– Я взял отпуск и ненадолго уехал из города.

– Ха! На два месяца? С детства у тебя было одно желание… да в вашей семье уже три сотни лет у всех одно желание – работать в полиции. Воорты не исчезают на два месяца. Что стряслось?

– Мы говорим о тебе, – отзывается Воорт. Вернулся, но работа так и не принесла радости… ничто не приносило радости.

– Мы говорим о поиске виноватых. Человек разочаровался и считает кого-то крайним. А потом зацикливается на этом и ни о чем другом уже не думает. И в конце концов решает уничтожить виновного.

– Кто-то счел тебя виновным и пытается уничтожить?

– Уже уничтожил.

– И ты хочешь отомстить.

– Проницательно, Воорт, но я сказал тебе, что доберусь до сути в свое время.

– У меня вся ночь впереди.

Взгляд Мичума скользит через правое плечо Воорта по битком набитому залу, на вход и обратно.

Глядя в зеркало над головой друга, Воорт пытается догадаться, что высматривает Мичум. Кого-то знакомого? Или боится, не появится ли кто-то знакомый?

– Эх, Воорт, ты всегда умел сосредоточиться на главном. Или я слишком пьян и несу чушь? Иногда выясняется – в конечном счете, – что у нас в головах все, даже мелочи, перевернулось верх дном. И дьявол на самом деле – бухгалтер. А Мефистофель носит очки, и вдобавок у него плоскостопие.

Воорту опасения Мичума не кажутся надуманными. Слишком часто работа сталкивала его с оправданными страхами. Обычно так бывало с женщинами, которых кто-то преследовал – приятели, мужья, отцы, незнакомцы. С женщинами, которых выслеживали до квартир, офисов, спален или магазинов. Воорт читал письма с угрозами. Слушал отвратительные записи на автоответчиках. А потом, снова и снова, поступали вызовы по рации, и он выезжал из отдела сексуальных преступлений на место происшествия. И находил тело женщины, которая чего-то боялась и которую, возможно, никто не принимал всерьез. Иногда, если в таких обстоятельствах можно говорить о везении, она оказывалась еще живой.

Ему никогда не приходило в голову, что, становясь полицейским, он станет специалистом по страху. В юности все представлялось гораздо романтичнее. Но через девять лет после окончания Полицейской академии Воорт разбирается в страхе, как физик разбирается в атомах. Он чувствует его разновидности по запаху – так опытный шеф-повар оценивает свежесть рыбы. После отпуска он начал понимать, что когда-то мог бы выбрать профессию совсем из другой сферы жизни – естественные науки, или, возможно, коммерцию, или что-то гуманитарное.

«Отец говорил, что, если меня допечет, надо уходить. Нужно просто немного успокоиться, и все снова будет прекрасно».

Теперь ему ведомы тысячи способов, какими страх врос в повседневную жизнь ньюйоркцев, вплетен в ткань города. Бывает спокойный страх в метро, когда пассажиры прижимают к себе портфели и сумки, подозрительно поглядывая на незнакомцев. Бывает нервозный страх спешащих домой пешеходов, когда по ночам те держатся середины темных улиц – подальше от припаркованных машин, подъездов и переулков. Страх заставляет женщин снимать обручальные кольца – предмет высочайшей гордости – в общественных местах. Страх подкрадывается к работающим людям, когда слабеет экономика. Они работают все дольше, изучают финансовые страницы газет, надеясь найти волшебное средство от биржевых обвалов. Домашние ссоры начинаются из-за цены на новую шляпу, девяти долларов за билет в кино или непогашенной лампочки в пустой квартире.

И Воорт говорит:

– Давай сменим тему, если ты еще не готов перейти к делу. Расскажи что-нибудь. Как армия? Прошло столько лет. Ты, верно, уже генерал?

– Я уволился.

– Но ты же грезил армией!

– Вот почему мы сдружились. Мы даже думаем одинаково. И разочаровались вместе. Я уехал из Вашингтона и вернулся в Нью-Йорк два года назад. Прости, что не позвонил раньше. Наверное, мне надо было побыть одному, чтобы со всем разобраться. Сейчас я работаю… ты будешь смеяться… в фирме по подбору руководящего персонала.

Мичум смеется над изумлением Воорта и снова смотрит на вход.

– Помнишь, как раньше зазывали в армию – до того, как начали сокращать людей вместо того, чтобы их нанимать? «Приобретайте навыки, необходимые в реальной жизни!» Я освоил компьютер и теперь с его помощью обрабатываю психологические тесты. При найме это самое главное. Ты сидишь, перед тобой какой-нибудь менеджер, получающий шестьсот тысяч долларов в год, а на столе лежит вопросник на десяти страницах. И ты задаешь вопросы типа: «Что бы вы предпочли: отправиться в одиночестве на рыбалку или пойти с друзьями на бейсбол?» Задаешь пятьсот вопросов, вводишь результат в компьютер, и он оценивает, способен ли этот тип взять на себя ответственность за увольнение рабочих в «Дженерал моторс», «Интернэшнл харвестер» или, скажем, «Калгари вит». Поразительно, как компьютер может предсказать поведение человека.

– Какая скука, – говорит Воорт.

– Теперь для меня скука – цель жизни. – Мичум осушает стакан.

– Я помню, каким ты был гордым, когда поступил в Вест-Пойнт.

– И глупым. Но пора рассказать, зачем я тебя позвал.

Мичум достает из бумажника сложенную салфетку. Воорту видны надписи, сделанные маркером, но что именно написано, разобрать невозможно.

– Мне нужна помощь, – говорит Мичум. Его рука дрожит.

– Я помогу, – отвечает Воорт.

– Ты не хочешь сначала выслушать?

– Нет. Я хочу, чтобы ты знал: я все сделаю, что бы это ни было.

На напряженном лице старого друга проступает улыбка.

– Знаешь, Воорт, прошло столько лет, но я по-прежнему уверен, что, если не считать родственников, ты единственный, кому я могу доверять. Ты и родные. И все. Когда погибли твои родители, ты – еще ребенок – стал главой семьи. В пятнадцать лет ты стал хозяином дома, и дядюшки приходили к тебе за советом, а не наоборот, и…

Его взгляд застывает, сосредоточившись на двери за спиной Воорта.

Воорт сразу же вскакивает, даже не успев увидеть, кто там. Он разворачивается и кидается к двери.

– Нет! – Голос Мичума теряется в общем гуле. Смех, гул футбольных болельщиков, из музыкального автомата гремит возрожденный хит Тони Беннетта «Сан-Франциско»; чтобы тебя услышали, приходится кричать.

Воорт замечает, что из ресторана поспешно выбирается человек в коричневой кожаной куртке.

Лица не видно, но со спины у мужчины быстрая походка коренного нью-йоркца – или просто спешащего человека. Воорт вспоминает, что не видел такой куртки в большом резном зеркале над головой Мичума, хотя мог и не заметить, если она лежала в одной из кабин или висела на крючке под другими пальто.

Воорт выходит на Хадсон-стрит – идущий на север широкий проспект, сохранивший дух старого Нью-Йорка. Дома – трех– или четырехэтажные особняки – меньше, чем здания Верхнего Манхэттена. Заведения некрупные, но роскошные: дорогой винный магазин с решетками и ставнями на окнах; марокканский ресторан всего на десять столиков; ателье портного, работающего здесь уже двадцать пять лет. Никаких сетевых гигантов, всяких там «Эй-энд-пи», «Барнс-энд-Ноубл» или «Макдоналдсов».

«Он прячется у дверей вон того закрытого винного магазина, вытаскивает сотовый телефон».

Когда-то, когда на месте проспекта рос лес – не так уж давно, всего триста пятьдесят лет назад, – Воорты следили за порядком на улицах голландской колонии Новый Амстердам всего в нескольких милях от этого места (тогда это называлось ночным дозором). Потом – при британцах – они работали колониальными констеблями. И позже поколения американских граждан Воортов гордо проезжали по улицам растущего города: конная полиция, участковые копы с дубинками, патрульные в полицейских машинах, сержанты, лейтенанты, детективы в штатском.

«Он что-то настойчиво говорит по телефону. Указывает на таверну».

Осень в Нью-Йорке – время разочарования природы. Клены облетели, канавы забиты сухими листьями. С Гудзона дует резкий ветер, пахнет морем, нефтяной пленкой, тайком сваленным мусором. В темном небе нависающие кучевые облака несутся через ночную дымку токсичных выбросов мегаполиса.

– Курт!

Воорт с криком устремляется к человеку в кожаной куртке, не обращая внимания на обернувшегося случайного прохожего. На лице кривая ухмылка, словно он пьян, хотя выпил всего одну кружку пива. Мужчина захлопывает телефон, услышав нарочито громкий голос Воорта:

– Ведь это ты, Курт! Я так и подумал! – Воорт останавливается возле мужчины. – Ой, – ухмыляется он. – Я обознался. Принял тебя за однокашника.

Он вглядывается в узкое лицо, выражающее в равной мере удивление и осторожность: в конце концов Воорт загораживает дорогу от дверей закрытого магазина обратно на улицу. Мозг полицейского быстро, автоматически фиксирует: «Белый, лысоватый, под пятьдесят, из-под куртки виден фланелевый воротничок. На загорелой шее бледные пятна, как от шрамов. Проверить обувь. При слежке носят на резиновой подошве».

Мужчина старается осторожно обойти Воорта.

– У меня, наверное, лицо такое.

«Говорит без акцента».

– Все принимают меня за своего кузена Макса.

Он выбирается на тротуар и сразу двигается прочь.

«На нем кроссовки „Рибок“».

Воорт тащится следом, как надоедливый пьяница, бормоча:

– Вылитый Курт. Прям одно лицо. Близнецы, честное слово.

– Ладно, пустяки. – Это означает вежливое «проваливай».

– Я не видел, чтобы ты там ел, а если любишь гамбургеры, то это лучшее местечко в округе. И жареный лук превосходный.

– Я должен был кое с кем встретиться, – говорит мужчина, – но она не пришла.

– Продинамила?

– Угу. – Мужчине явно не по себе. Учитывая обстоятельства, это совершенно нормально. – Продинамила.

– Слушай! Как раз перед тем, как ты вошел, у бара стояла одна такая, – говорит Воорт. – Я так и думал, ждет кого-то. Шикарная блондинка, волосы до задницы. В белом манто. Я думал, актриса, что ли? Ты везунчик, если это твоя.

На этот раз Кожаная Куртка замедляет шаг, взгляд карих глаз останавливается на лице Воорта и задерживается на лишнюю долю секунды. Он всем своим видом выражает желание поскорее уйти, но для Воорта этот еле заметный проблеск интереса решает вопрос.

– Мне никогда так не везло на женщин, – говорит мужчина. – Извините.

Он делает шаг к обочине, высматривает на улице такси, оборачивается и замечает внимательный взгляд Воорта.

Подъезжает такси, и Воорт ждет, пока Кожаная Куртка уедет.

Когда он возвращается в ресторан, за их столом никого нет.

Черт.

Через минуту Мичум появляется со стороны туалета.

– Не надо было идти за ним, Воорт.

– Кто это? Мичум вздыхает.

– Никогда его не видел – и это правда. Просто лучше бы тебе ни за кем не идти. В следующий раз это мог быть кто-то, кого я знаю.

– Уходим отсюда, – командует Воорт и поднимает руку, подзывая официантку.

– И ты пойдешь домой, дружище. Забудь, что я звонил.

– Поздно.

Мичум качает головой, достает из бумажника деньги.

– Знаешь, в чем моя проблема? Я слишком драматизирую. Я слушал себя, и это звучало как лепет истеричной девчонки. Знаешь что, – говорит он сердечно, – я позвоню тебе через пару дней. Пройдемся по старым местечкам. В «Артуро» по-прежнему готовят лучшую пиццу?

Воорт сжимает запястье Мичума, не давая положить банкноту на стол.

– Мы идем в «Колльерс», – говорит он, – и там ты закончишь рассказывать то, что начал.

– Эй, герр Гитлер, не закипай. Я считал, ты сможешь помочь мне и никто не узнает. Я передумал.

Воорт не двигается.

– В «Колльерс», – повторяет он.

Мичум усмехается:

– Воорт, это потрясающе. Я пропадал много лет. Напиваюсь. Болтаю, как идиот, а ты вместо того, чтобы посмеяться, принимаешь меня всерьез. Кстати говоря, знаешь, откуда взялось слово «идиот»? Оно древнегреческое. И означает «тот, кто не интересуется политикой».

– Мичум, у того типа был сотовый. Если я следил за каким-то человеком и тот с кем-то встречался, я вызывал подкрепление. Так мы могли бы наблюдать за обоими объектами, когда они разделятся.

– Объекты, – усмехается Мичум, пытаясь превратить все в шутку. – Ну ты даешь. Объекты.

Через зеркальное стекло таверны «Белая лошадь» Воорт видит, как подъезжает такси, из которого выходят двое.

– Если я уйду отсюда без тебя, – продолжает Воорт, – то позвоню твоим родным, в армию, найду эту твою рекрутинговую фирму. Я не отстану. Моя общественная жизнь последнее время забуксовала. Нужно чем-то заняться.

– С каких это пор у тебя нелады с общественной жизнью? Это то, что разладилось два месяца назад?

Один из людей на улице одет в серое шерстяное пальто и держит черный портфель. На другом – с виду лет на десять младше, возможно, чуть за двадцать – куртка и черная вязаная шапка. Оба внимательно разглядывают ресторан.

– Я, конечно, знал, что ты придурок, – обреченно вздыхает Мичум. – Но забыл, до какой степени.

– Так-то лучше. Пошли.

Через зеркальное стекло Воорт видит, как двое мужчин идут к входу в таверну.

– Вы не допили виски, – говорит Мичуму официантка, подошедшая, когда он положил деньги на стол. Пытается удержать его здесь? Смотрит она скорее кокетливо, чем неодобрительно. – Не понравилось?

– Я всегда заказываю лишнее, – отвечает Мичум.

– Может быть, вам надо поесть? – Официантка подходит поближе. – Если любите острое, то возьмите фаршированную пикшу – не пожалеете. – Она призывно улыбается Мичуму.

Тут в таверну входят те двое. Направляются к длинной деревянной стойке бара.

– Мы спешим, – вмешивается Воорт.

«Все спешат, – читается в раздраженном взгляде официантки. – Почему это твоя спешка важнее моей?»

Она очень хорошенькая, длинноногая и высокая, и есть в ней та доля самоуверенности, которую дает осознанная красота. Вырез малинового свитера подчеркивает мягкий изгиб белой шеи. Великолепная осанка. Вероятно, работает здесь, чтобы оплачивать школу танцев или манекенщиц. Вероятно, лепит из себя свою детскую мечту. Возможно, ее ждет разочарование от несбывшейся мечты. Или от сбывшейся. Как Мичума.

– Сдачи не надо, – говорит Воорт.

Мужчина в шерстяном пальто возле барной стойки развернулся так, чтобы видеть зал; локтем опирается на стойку, в другой руке держит высокий бокал. Он смотрит, как Воорт и Мичум проходят мимо. Уголком глаза Воорт замечает, как мужчина что-то говорит своему спутнику.

На улице Воорт отмахивается от ближайшего такси, которое задержалось, высадив тех двоих. Пропускает и второе, выехавшее из-за угла Кристофер-стрит, когда они вышли из ресторана. Останавливает третье и с интересом отмечает, что Мичум не только не удивлен, но даже сам следит, не едет ли кто за ними.

– Привет, это Арти Уэст, – раздается записанный на пленку раздражающе знакомый голос: очередная знаменитость (раз в месяц запись меняется) напоминает пассажирам правила. В разочаровавшемся обществе власти не верят в умение граждан читать и считают, что без развлечений люди не обратят внимания на безопасность. Бывшая звезда телесериала «Кибернетический человек» возглашал: – Пристегните кибер-ремни. Доброй вам кибер-ночи! Наслаждайтесь кибер-Ныо-Йорком.

Мичум повернулся на сиденье и наблюдает за дорогой, пока они сворачивают на Четырнадцатую улицу и едут по Гринич-Виллидж в сторону Юнион-сквер, где в двадцатые годы дед Воорта помогал разгонять профсоюзные митинги. А потом копы создали свой профсоюз и устроили забастовку – совсем как те, кого они прежде арестовывали.

Воорт ждет, не захочет ли друг детства остановить такси раньше, чем они доберутся до пункта назначения. Ему интересно, насколько Мичум умеет уходить от слежки.

– Высадите нас у метро, – просит Мичум, и шофер останавливается возле круглого зеленого указателя у входа на станцию «Лексингтон-авеню». – Ну, Фред, мне в Куинс, – громко говорит Мичум Воорту, расплачиваясь по счету. Если потом кто-нибудь спросит шофера, где он высадил именно этих пассажиров, тот расскажет о станции метро и, возможно, вспомнит замечание насчет Куинса и вымышленное имя Фред.

«Так чем же ты занимался в армии, Мич?»

Они ждут, пока такси свернет за угол, потом идут по Четырнадцатой улице к Юниверсити-плейс и поворачивают на юг, к «Колльерс», любимому местечку Нью-Йоркского университета – шумной, пропахшей пивом и дымом забегаловке в старом Нью-Йоркском стиле: жестяные потолки, балкон, забитый верными зрителями спортивного канала, и длинная барная стойка из ствола гигантского кедра, срубленного первым владельцем в Алабаме – на плантации, которую он, тогда сержант армии северян, захватил в последний год Гражданской войны.

– Ну, так в чем дело? – говорит Воорт, когда они занимают столик наверху. – И без глупостей.

Но Мичум уже снова разворачивает салфетку и двигает ее по маленькой деревянной столешнице, изрезанной поколениями студентов. «БД любит ЛЛ». «САЛЛИ + СЭМ». Мичум переворачивает салфетку, и Воорт видит список: пять имен с адресами и номерами карточек социального страхования.

1. Чарлз Фарбер… 1320 Линкольн-пл., Эванстон, штат Иллинойс.

2. Алан Кларк… а/я 1255… Галина-Галч, штат Монтана.

3. Фрэнк Грин… Рурел-рут, 23, Ланкастер-Фоллз, штат Массачусетс.

4. Лестер М. Леви… 888, Тортуэз-лейн, Сиэтл, штат Вашингтон.

5. Д-р Джилл Таун… 615, Пятая авеню, Нью-Йорк.

Мичум лезет в боковой карман куртки и вытаскивает пачку «Кэмела» без фильтра. На пальцах у него желтые пятна от никотина.

– Понимаю, что уже достал тебя, – теперь он говорит серьезно, – но то, что я подозреваю, настолько дико, что я сам едва в это верю. Я не уверен, что прав. И не хочу никому навредить. Мне надо узнать, прав ли я. Ты уже терпел больше, чем я смел надеяться. Но если ты сумеешь потерпеть еще немного, можем мы поступить по-моему?

Несмотря на напряжение этого вечера, Воорт не сдерживает смех. «Можем мы поступить по-моему?» Вот пятнадцатилетний Мичум стоит лицом к лицу со школьным тренером по американскому футболу у кромки поля; идет решающий матч за кубок Манхэттена. Тренер – бывший морпех – возвышается над Мичумом, а упрямый мальчишка качает шлемом и уговаривает: «Можем мы строить игру по-моему?» Вот Мичум за рулем принадлежащего старшему брату джипа во время их первой поездки: им по восемнадцать, они закончили школу и пересекают красные пески Юты, направляясь в Лос-Анджелес, чтобы посмотреть город, покадриться с девушками, поглазеть на кинозвезд и на Тихий океан.

Мичум говорит: «Можем мы ехать по-моему? Через Сионский национальный парк?»

В школе упертость Мичума была любимой темой для шуток. Он вбивал что-то в голову – и пер напролом, не отступая и не сдаваясь. Так он добился от их конгрессмена рекомендации в Военную академию Вест-Пойнт. Мичум непрерывно писал ему письма и даже посещал офис. Остановить его было невозможно.

И самое главное, обычно приятель оказывался прав. После того матча (предложенная Мичумом тактика привела к победному голу) в раздевалке, когда Мичум вышел из душевой, ликующая команда запела старый хит Синатры «My Way».[2]2
  „Мой путь“, „По-моему“ (англ.).


[Закрыть]

Гордые, охваченные неистовством гормонов мальчишки стояли на скамьях и орали… то есть пели, как Синатра, или щелкали пальцами, как Сэмми Дэвис. Победители. Это было одно из любимейших школьных воспоминаний Воорта.

Пока длилось представление, Мичум стоял на месте, принимая заслуженные почести, а когда они закончили, ухмыльнувшись, заметил:

– Неплохо, но, если петь по-моему, вы сгодитесь и для телешоу.

Если впереди стена, дальше не проедешь. Если Мичум принял решение, спорить с ним бесполезно.

– И как это «по-твоему»?

– Проверь имена. Это в твоих силах. В отпуске ты или нет, у тебя есть связи в полиции по всей стране. Позвони неофициально. Спроси об этих людях.

– Спросить – что?

– Не важно. Что-нибудь придумаешь. Скажи, что их имена всплыли во время следствия, – и посмотри, что будет. Если я прав, если там что-то есть, ты узнаешь. Если не будет ничего – значит, ничего. Если не можешь, так и скажи.

– Почему ты не позвонишь сам?

– Ха! Когда коп звонит копу, начинается сотрудничество. Когда копу звонит штатский, начинается расследование.

– Значит, там есть что расследовать.

Мичум усмехается:

– Видишь? Ты говоришь и мыслишь, как полицейский.

– Ты не можешь хотя бы намекнуть, что я ищу?

– Если я прав, все и так будет понятно. Тогда я все объясню. – Мичум достает сигарету из смятой пачки и закуривает, закатывая глаза, чтобы показать, что помнит о запрете на курение. – И ты пожалеешь об этом.

Воорт пытается выяснить еще хоть что-то, но в конце концов уступает. Он просто не может послать старого друга к черту, особенно если вспомнить вспышку интереса в глазах человека в кожаной куртке. И со вздохом спрашивает:

– Когда тебе это надо?

– Пара дней устроит? Скажем, в среду вечером. Хватит времени?

– Где мне тебя найти?

– Как говорится: «Не надо нам звонить. Мы сами с вами свяжемся».

Мичум гасит едва прикуренную сигарету, и суровые складки возле губ разглаживаются.

– Надеюсь, это все пустое. В следующий раз мы пообедаем за мой счет и поговорим о тебе и о том, что же за чертовщина приключилась, раз ты ушел из полиции – пусть и на восемь недель. Мне следовало бы позвонить тебе раньше. – С этими словами Мичум встает и тянется за курткой. – На тебя всегда можно было положиться. Рад, что ты таким и остался.

Воорт идет по стылым улицам Гринич-Виллидж. Вот и его дом на Тринадцатой улице. Почти все окна на трех этажах освещены, за занавесками двигаются человеческие силуэты. Играет джаз, и даже на улице слышна труба Уинтона Марсалиса.

Он заходит. Дом полон Воортов: кузенов и кузин, дядей, племянниц и племянников. Пахнет запеченными индейками и окороками – сельской едой, которая будет выставлена в громадной голландской кухне. Семьи, живущие на севере штата, приезжали каждый вечер с пирогами, жареными курами, салатами из тыквы, мешками яблок. Слышны радостные вопли детей, гоняющихся друг за другом по лестницам, спальням, кабинету, библиотеке и буфетной.

– А обычно ты живешь здесь совсем один, – говорит кузина Марла, беря у него куртку. Сегодня она привезла выпивку из принадлежащего ей и ее мужу винного магазина в Сохо. – Тебе надо жениться и завести детей.

– Давай не будем о Камилле. Как Мэтт?

– Ему сегодня делали химиотерапию. Потом его весь день тошнило, но он наверху, слушает обычные байки. Конрад, как хорошо, что ты разрешил ему лежать здесь, а не в больнице.

– Но ты же сама сказала. Здесь сто человек поместится.

– К тому же ты на два месяца ушел с работы и занимался его фермой.

– В детстве Мэтт был одним из двух моих лучших друзей, – отвечает кузине Воорт. «А вторым – Мичум. Вот это вечер!»

Воорт прокладывает путь мимо родственников, поднимается по лестнице, здороваясь, пожимая руки, целуя щеки. Здесь и речные Воорты, и копы из Куинса, а еще семьи детективов из Бронкса. Различные ветви семьи меняются, так что у Мэтта каждый вечер есть компания. На площадке второго этажа Воорт подхватывает одного из маленьких племянников.

Пятилетка вопит от восторга:

– Дядя Конрад!

– Что, Бадди?

– Я видел картинку в журнале, и там была Камилла!

– Замечательно, Бадди.

– А потом мама сказала папе, что Камилла предала тебя. Что означает «предала»?

– Обманула.

– Она тебя обманула?

– Тут все непросто.

– А кто это на той картине, со смешными волосами на лице? – теряя интерес к первой части разговора, мальчик указывает на один из висящих в коридоре семейных портретов.

– Это называется баки, – отвечает Воорт. – Тогда их носили многие мужчины. А Улисс Воорт когда-то был хозяином этого дома. Он был капитаном детективов и арестовал множество плохих людей, которые устраивали беспорядки, чтобы не идти в армию во время Гражданской войны.

Малыш убегает за одной из сестер. Воорт поднимается к спальне на третьем этаже. Из комнаты доносятся веселый мужской смех и – ощущаемые даже в коридоре – запахи дерьма и (послабее) рвоты.

Мэтт лежит на медицинской кровати, обложенный подушками. Крупное тело исхудало, спутанная грива темно-рыжих волос исчезла, и теперь он похож на узника Освенцима. Трубки с чистым раствором тянутся от капельниц к рукам. Мерзкого вида зеленая жидкость течет из его тела по другой трубке, подведенной к боку, в пластиковый сосуд под кроватью.

Невозможно поверить, что этот человек – ровесник Воорта и ему всего тридцать один. Невозможно поверить, что три месяца назад он выглядел совсем по-другому, но легкая боль в животе распространилась на спину и бока, и во время операции выяснилось, что рак поражает его тело с такой же скоростью, с какой современная механизированная армия захватывает отсталую страну.

– В общем, – вещает один из отставных копов Воортов (он стоит, опираясь на подоконник), – арестовываю я порноактрису, а она все время, пока я надеваю наручники, лыбится. Под конец она въезжает, что арест самый настоящий, и говорит: «Погоди-ка, так ты надеваешь мне наручники потому, что ты коп?»

Полдюжины мужчин в комнате хохочут, и Мэтт громче всех. Он колотит кулаком по кровати. От смеха по лицу текут слезы и капают на небесно-голубое одеяло.

– Привет, Конрад, – говорит Мэтт. – Я должен бы платить тебе за аренду.

– Да ладно. Благодаря тебе я экономлю уйму денег. Сюда каждый вечер тащат столько всего, что мне еще много лет не придется покупать продукты.

– Я серьезно. Прошло уже несколько недель. Есть еще пара ребят, которые предлагают мне пожить у них.

Воорт щелкает пальцами.

– Мне и в голову не приходило. Пакуй чемодан и заодно забери отсюда всех этих вралей с их байками.

– Спасибо, – тихо говорит Мэтт.

– Я еду на Лонг-Айленд, – сообщает Воорт родственникам. – Надо повидать Микки. Так что сегодня занимайте любую спальню, даже мою.

– Новое дело? – жадно спрашивает Мэтт. – Зачем нужен телевизор? У меня на глазах разворачивается самый долгоиграющий полицейский сериал в Нью-Йорке.

– Это из программы на будущую неделю, – отвечает Воорт. И спрашивает у остальных: – Кто следующий в очереди?

– Я, – отзывается самый младший из присутствующих, только недавно начавший работать патрульным кузен из Куинса. – Ну, в общем, так, – начинает он. – Это произошло на самом деле, в прошлый вторник во Флашинге…

Воорт выходит.

«Два лучших друга детства».

У него разрывается сердце.

«Такое не должно случаться».

Спустившись в гараж, Воорт садится в красный «ягуар». Выезжает на Третью авеню и поворачивает на север, к туннелю Мидтаун. Звонит по установленному в машине телефону и слушает гудки. Напарник и нынешний лучший друг отзывается, когда Воорт уже выезжает на северный берег.

– Чем занят? – спрашивает Воорт.

– Смотрю телевизор. Тут аризонский доктор Робертсон убивает одного из пациентов, – говорит Микки. – Помощь при самоубийстве, черт меня побери. И он записал это на видео! Можешь представить? Ему нравится. Знаешь, что такое эксперт? Это тип, который использует факты для подкрепления своих убеждений. Надеюсь только, когда самоубийство узаконят, надзирать за этим поставят не копов. Ну, ты понимаешь, о чем я.

Сквозь сильные помехи Воорт объясняет, что едет на остров.

– Хорошо, – отвечает Микки, – но тебе надо кое-что…