Текст книги "Мертвые незнакомцы"

Автор книги: Итан Блэк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

– Простите, – говорит официант в белом пиджаке, уронивший поднос на мраморный пол, и наклоняется, чтобы собрать осколки. Лужицы шампанского и осколки стекла сверкают и хрустят под ногами. – Надеюсь, я никого не задел, сэр.

Лицо Джилл белое, как ее платье. Воорт чувствует, как пот выступает под мышками и стекает по спине. Он не успел достать пистолет. Не видел, что произошло, даже не заметил, из-за какого неловкого движения упал поднос. Он был слеп, а теперь в горле сухо, и в голове бьется: «Будь это нападение, оно бы увенчалось успехом».

– Всего лишь пролилось немного шампанского, – говорит он официанту, снова беря руку Джилл в свою с уверенностью, какой на самом деле не чувствует. Их бедра соприкасаются, и его словно прошивает электрический разряд.

– Я всегда нервничаю, принимая жертвователей. – Она тоже притворяется беззаботной, и Воорт оценивает усилие. Но он предпочел бы уйти. Ведь пребывание на людях не остановит «несчастных случаев». Сердечный приступ у Лестера Леви в Сиэтле произошел на людях: в лифте, по пути на работу.

– На самом деле нам лучше уйти, – шепчет он.

– Еще полчаса. Я не могу просто исчезнуть.

Настроение меняется. Теперь они похожи на фланирующую пару, а не на детектива и его подопечную. Воорт не первый раз на подобных мероприятиях. Один-два вечера в месяц он проводит на благотворительных собраниях. На прошлой неделе это был «Проект очистки реки Гудзон». Месяц назад – «Союз сельвы». Посылаешь по почте чек. Надеваешь смокинг. Болтаешь с людьми, которые зарабатывают деньги на городском хозяйстве, и с их женами, которые эти деньги тратят.

Неожиданно оказывается, что, прогуливаясь по галереям, где выставлена постоянная экспозиция музея: «Кувшинки» Моне, мексиканские сапатисты, – Воорт представляет свою спутницу знакомым не реже, чем она представляет его.

– Познакомься с членом городской комиссии по жилищному строительству, – говорит Воорт Джилл, останавливаясь перед энергичным лысым мужчиной и его более молодой и высокой женой с некрасивым лицом.

Женщина окидывает их оценивающим взглядом.

– Вы хорошо смотритесь вместе, – шипит она, подразумевая более тесную связь.

– Благодарю вас, – отвечает Джилл, не пытаясь исправить ошибку.

– Мистер Трамп? Это мистер Воорт, – говорит Джилл, когда они сталкиваются с пухлолицым строительным магнатом, имя которого у всех на слуху благодаря казино, кондоминиумам и громким бракоразводным процессам.

– Мы с мистером Воортом знакомы, – отвечает Трамп.

Воорт представляет ее редактору журнала «Роллинг стоунз». Джилл представляет его директору больницы «Маунт Синай» и ректору Рокфеллеровского университета. Воорт обменивается шутками с владельцем бейсбольной команды «Нью-Йорк метс».

– Ты весьма известен для детектива, – замечает она. И тут же:

– Ой-ой-ой… – Это к ним проталкивается ведущая отдела светской хроники «Дейли ньюс». Струнный квартет играет бодрое попурри из «Каирского гуся» Моцарта. – Джилл! Где ты подцепила Конрада Воорта? И, что гораздо важнее, – продолжает она театральным шепотом, – как ты сохраняешь задик таким маленьким? Я хочу такой же задик. Я пытаюсь добиться такого задика. Я бегаю. Я вишу на этом ужасном металлическом приспособлении, которое купил мне муж, – прямиком у испанской инквизиции. Ни диета, ни спа не помогают. Но признайся: у вас роман? – спрашивает она, ибо работа дает ей право совать нос в чужие дела.

– Я просто поддерживаю благое дело. – Воорт кивает на плакат «Врачи без границ».

– Мы друзья, – добавляет Джилл, игриво сжимая руку Воорта. И не отпускает.

– Ах, друзья, – подмигивает ярко накрашенная журналистка, стискивая фирменную кружку кофе «Блю маунтин», и в этот миг у Воорта начинает пищать пейджер. – Друзья… – Нежному высокому голосу вторят цимбалы. – В смысле как были друзьями Антоний и Клеопатра? Как Ромео и Джульетта?

– Скорее как Малыш Рут и Лу Гериг, – улыбается Воорт.

– Дорогой, вы хотите сказать, что эти знаменитые бейсболисты были геями?

– Бежим, – шепчет Джилл и тянет Воорта к ближайшему эскалатору, который уносит их наверх, к мини-вертолетам, свисающим с потолка четвертого этажа. Но Воорт замечает высокого, седого человека, который ступил на эскалатор следом за ними. Седой пристально смотрит на Джилл, а его правая рука исчезла в кармане.

Воорта снова бросает в пот: он понимает, что этот человек шел за ними, пробираясь все ближе, уже минут десять. И каждый раз, когда Воорт оглядывался, седой был неподалеку.

«Мне следовало настоять, чтобы мы ушли».

– Позволь мне приготовить тебе обед – чтобы отблагодарить за то, что терпишь все это, – смеется Джилл.

Рука седого по-прежнему в кармане. Наверху толпа на мгновение разделяет их, и Воорт уже думает, что ошибся, но потом снова замечает седого: тот стоит – спиной к Джилл – в пяти футах позади нее и смотрит вверх, на потолок и подвешенные на тросах вертолетики.

– Давай выбираться отсюда, – говорит Воорт.

– Это будет невежливо. Но здорово, – отвечает Джилл.

Внезапно начинается давка. В результате естественного движения посетителей на какой-то миг слишком много народу скопилось на верхнем этаже, и человеческим потоком Воорта относит от спутницы. Сначала их разделяет пара футов, но расстояние растет.

Джилл пытается протолкаться к нему. Воорт видит, как стоявший сзади высокий мужчина начинает поворачиваться к ней, словно выжидал удобного момента, словно теперь наконец двигается целенаправленно. Где-то слева от Воорт раздается громкий смех, заглушающий его крик: «Джилл!» – и она исчезает из виду, но Воорт знает, где она, потому что видит, что высокий нашел брешь в толпе и, воспользовавшись ею, протискивается вперед. Серые глаза встречаются с глазами Воорта.

«Я не смогу остановить его».

Рука высокого ныряет под камербанд,[12]12
  Широкий пояс-шарф, надеваемый под смокинг.


[Закрыть] и тут рядом с Воортом раздается женский вопль:

– Я здесь, Фред! Фред!

Воорт врезается в женщину, с силой толкая ее на толстяка справа.

Но он двигается слишком медленно. Сознание наполнено ужасным ощущением опоздания.

Глава 13

Вьетнамцы появляются позади лейтенанта Джона Шески, выскакивают из леса, когда тот делает шаг на расчищенный участок. Пули секут папоротники и деревья, хлещут вязкую землю, рассекая их зону обстрела так же основательно, как линии прочерчивают миллиметровку.

Пронзительно вопят птицы. Листья разлетаются в зеленые клочья. В первую же секунду падают четверо. Один из них кричит:

– Мэри!

Однако, несмотря на внезапность и скорость атаки, разум Шески работает логически, укладывая весь мыслительный процесс в доли секунды. Он инстинктивно отдает приказы.

– Дымовые гранаты!

Выраженное словами, его решение прозвучало бы так: «Они позади нас и справа. Наш единственный шанс – бежать к тем срубленным деревьям и использовать их как прикрытие. Если мы останемся здесь – погибнем».

– Сюда!

И вот они бегут. Сержант Манн отстреливается. Еще один рядовой упал, и Шеска, слыша свист пуль над ухом, пытается определить, не стреляет ли кто из-за бревен.

«Если там нас поджидают, мы погибли».

Но стреляют только сзади.

«Этому вражескому командиру следовало поставить людей за бревнами, но он слишком уверен в себе. Один из его людей поспешил стрелять, они упустили внезапность».

Шеска достигает ближайшего бревна – огромного, с обрубленной верхушкой, источенного термитами куска красного дерева, в который пули вонзаются, словно поглощаемые влажной древесиной.

Их осталось трое: Шеска, сержант Манн и рядовой родом из Чикаго. Рация и радист лежат на открытом месте, до них десять ярдов. Вызвать авиационную поддержку невозможно.

Стрельба стихает. Тишина кажется оглушительной.

«Этот командир сделал одну ошибку. Могу ли я заставить его совершить еще одну?»

Нападающие, полагает Шеска, сейчас готовят боеприпасы, возможно, перемещаются, выискивая места получше. Он приподнимается, не высовываясь из-за бревна. И кричит, стараясь, чтобы в голосе звучала ярость, хотя он совершенно спокоен. Кричит на прекрасном вьетнамском (Шеска-актер, Шеска-игрок):

– Товарищ, ты допустил ошибку!

«В худшем случае ничего не изменится. Но может быть, я смогу заставить их промедлить».

Он орет, словно взбешен:

– Вы напали на своих советских союзников! Так-то вы обращаетесь с друзьями?

Абсурдно. Но огонь не возобновляется. Шеска, вдохновленный, продолжает, стараясь, чтобы в голосе звучали презрение и возмущение:

– Мы – советские разведчики, переодетые в американскую форму! Возвращаемся с планами американской базы в Дананге! Вас должны были предупредить! Вы обязаны проводить нас до границы, а не стрелять!

Дурацкая шутка. Величайшая, чудовищная ложь войны. Но Шеска слышал доклады, что время от времени во вражеских отрядах появляются русские. Шеска должен превратить голос в оружие. Шеска вбирает всю ярость, гнев из-за погибших подчиненных, гнев, накопленный за всю жизнь, в могучую волю.

«Мне надо удержать их от атаки до темноты».

– Назовите свою часть!

Шеска надеется, что раненые солдаты на холме не очнутся, не закричат по-английски, разоблачая ложь.

Чарли Манн таращится на него, на узком лице уроженца Западной Виргинии написано благоговение. Сержант чуть-чуть понимает вьетнамский. Это храбрый ветеран на четыре года старше, грубоватый и умный, – и он скрещивает пальцы на удачу.

И на этот раз ему отвечают по-вьетнамски. Смысл сказанного сводится к простому: «Врешь!»

Но они не стреляют. Они считают, что он лжет, но не уверены на сто процентов, а ошибиться в таком деле не хотят.

Теперь Шеска становится европейским колонизатором, насмехающимся над ничтожным вьетнамцем так, как он читал об этом в книгах по истории.

– Разве Хо Ши Мин делится с вами всеми военными планами? Разве генерал Зиап звонит вам по телефону каждый раз, когда планирует разведывательную операцию? Сделайте еще одну ошибку – и будете жалеть так, что даже представить себе не можете. Я хочу поговорить с вашим советским офицером связи.

Это может и не сработать, мелькает мысль. Но вьетнамец снова ругается. Здесь, разумеется, нет никакого «советского офицера связи».

«Если это солдаты регулярной северо-вьетнамской армии и у них есть рация, они ею воспользуются. Если это вьетконговцы, у них рации может и не быть».

До них доносится:

– Выходите, проверим вашу историю!

– Свяжитесь с моим начальником, полковником Алексеем Грудоновым – его временный штаб расположен в деревне Лу Нок, – отвечает Шеска. Имя он придумал, а деревня находится на вражеской территории в тридцати милях отсюда.

– Дайте нам вашу рацию!

И Шеска смеется!

Он по-настоящему вошел в роль. Вошел настолько, что двое товарищей широко открывают глаза при виде таланта, брызжущего ключом из молодого лейтенанта, с которым они познакомились несколько дней назад. Шеска на самом деле покраснел, черты лица затвердели и искривились. Он похож на разгневанного надсмотрщика.

– По-твоему, Грудонов будет говорить по рации, которую могут услышать американцы? Не приближаться к нам! Пошлите гонца.

Они снова ругаются… но не стреляют. Может быть, думает Шеска, гонца они уже послали. Проходит несколько часов, свет начинает угасать, снова наползают тучи, скоро на джунгли опустится тропическая тьма. Шеска кричит, чтобы показать врагам, что он еще здесь:

– Вы еще не получили ответа?

Потом поворачивается к своим людям и, видя по глазам, что страх становится все сильнее и скоро может их выдать, жестами изображает, будто ползет. Они выскальзывают из-за бревна.

Десять футов преодолели благополучно.

На пятидесяти футах вражеский командир требует доказательств, что Шеска за бревном.

Один из раненых солдат приходит в себя и начинает кричать по-английски:

– Доктора!

Из-за деревьев начинается стрельба, но на этот раз Шеска по вспышкам может определить, где враги. Их слишком много.

– Если они выйдут из-за деревьев, скосите их, – шепчет он. – В противном случае не стрелять.

Но третью ошибку враги не совершают.

Полчаса спустя американцы продираются по лесу в направлении дома, используя компас, но потом Шеска приказывает остановиться, вернуться назад по своим следам и занять позицию возле тропы, по которой они бежали.

– Лейтенант, вы рехнулись?

– Эти козлы погонятся за нами. Они слишком злы и будут торопиться. Они будут делать ошибки.

Так и происходит. Шеска и его люди уничтожают вражеский патруль. А позже доклад о проявленных Шеской находчивости, хладнокровии, актерском мастерстве и управляемой ярости попадает от его капитана к некоему майору. И этот майор – у которого редкая специальность и особые потребности, – в свою очередь, запрашивает полное досье на Шеску.

С особенным удовольствием майор читает результаты психологического тестирования. Он сидит в отдельном кабинете, вдали от других офицеров. При чтении он то и дело хмыкает, а иногда произносит вслух особо заинтересовавшие его слова и фразы.

– Сильно развитое чувство сострадания, – бормочет он в какой-то момент. И через несколько секунд: – Беспощаден.

Майор из управления по связям с общественностью оказался высоким и болтливым. На взгляд Шески, он больше похож на гитариста из рок-группы, чем на военного: буйная, густая борода и ленивая поза, более подходящая актеру из модного спектакля «Волосы», чем солдату.

– Зови меня Ник, а не майор Рурк, – говорит он.

Он даже носит не форму, а шорты цвета хаки, открывающие бледные, крупные ноги, и яркую тропическую рубашку с рисунком в виде красных орхидей. На ногах – идиотские белые носочки и кожаные сандалии. Эдакий турист на Гавайях. Раздражающе громогласно болтая, он ведет Шеску к установленному на улице столику в популярном сайгонском кафе.

Улица забита народом. Из репродуктора какого-то бара доносится рок-н-ролл – играет «Грейтфул дэд». Если бы в толпе не мелькали люди в форме, могло бы показаться, что войны нет вообще.

– Подцепил, черт побери, грибок, – говорит майор. – Поэтому нужно все время проветривать пальцы ног. Поэтому я ношу сандалии, а поскольку приходится носить сандалии, то и все остальное должно соответствовать. А журналисты из-за этого думают, что я пацифист. Вот ведь лживые либеральные придурки. Что будешь пить?

Шеска заказывает пиво «Сан-Мигель», хотя предпочел бы уйти. После засады прошла неделя, и он согласился на эту встречу только потому, что получил приказ. Мысленно он все время возвращается к патрулю, к звукам, к тропинке, к воплям обезьян.

«Могли я что-то сделать иначе – и спасти ребят?»

Ему плевать, что позже выяснилось: вьетконговцы поджидали их, как охотники в засаде.

А майор Ник Рурк потягивает добытый на черном рынке «Джонни Уокер ред».

– Они знали, что вы идете. Ты герой. – Он пытается подлизаться к Шеске и явно выполняет какой-то бестолковый запрос управления по связям с общественностью. – Эта русская бредятина, которую ты придумал, спасла твоих людей. Отличный материал, – он подбрасывает наживку, – для журнала «Лайф».

– Нет.

– Дружище, – настаивает майор, будто лихой рекламщик из «Огилви энд мазер» с Мэдисон-авеню, и качает головой, словно Шеска упустил самое главное, – ты разве не знаешь, что бывает с героями? Они отправляются домой! Произносят речи. Это билет на выезд! Разве ты не хочешь увидеть подружку, родных?

– Погибли двенадцать человек.

– Тебе не нужна слава?

– Этим журналюгам плевать, кого выжимать.

Улещивавший Шеску пропагандист выглядит удивленным, сбитым с толку, раздраженным. Наконец он пожимает плечами:

– Что ж, я старался.

Но когда Шеска хочет встать, майор рычит совсем другим голосом:

– Разве я сказал, что мы закончили?

Шеска садится, удивляясь тому, что высокий человек теперь смотрит на него еще пристальнее. Полусонные шуточки перестроились в военную прямоту. Изменение потрясающее.

– Видишь там, внутри, женщину в синем? – спрашивает майор Рурк.

Он кивает на вьетнамку, которая стоит в баре к ним спиной и разговаривает с мужчиной в тропическом костюме.

– Она учит вьетнамскому капитана из разведки, ну и заодно спит с ним. Каждый раз, когда она что-то узнает у него, она приходит сюда и рассказывает человеку в баре.

Шеска чувствует, как откуда-то изнутри поднимается волна гнева.

– Маршрут моего патруля?

– В том числе.

Шеска снова приподнимается, и снова майор рычит:

– Допивай пиво.

Он откидывается на спинку стула, театрально раскидывает руки, снова превращаясь в болвана, и подставляет лицо солнцу.

– В Миннесоте так не позагораешь! Там у нас снег по нескольку месяцев.

«Ладно, я должен чего-то подождать», – думает Шеска и тянет пиво, не чувствуя вкуса, а майор болтает о рыбалке и суперкубке по американскому футболу.

– Кто бы вообразил, что Джо Намат сможет побить «Балтимор колтс», – говорит он.

Наконец женщина проходит мимо их столика. Хорошенькая, не больше двадцати трех лет, с длинными черными волосами. На ней обтягивающее темно-синее шелковое платье с разрезом и белые туфельки на высоких каблуках, отчего длинные ноги кажутся еще длиннее.

Она садится на мотороллер.

– Смотри, – говорит майор.

Внезапно раздаются визг тормозов, крик, и женщина, словно большая кукла, взлетает в воздух. Руки и ноги вертятся, словно сделаны из тряпок, а не из плоти.

– Похоже, с ней произошел несчастный случай, – замечает майор Рурк и тянется за бумажником.

Вокруг тела собирается толпа.

Майор платит по счету. На улице их подбирает армейский «форд».

– Кто вы? – спрашивает Шеска.

Сидя рядом с майором на заднем сиденье, он чувствует запах лосьона после бритья и видит поры на лице – наследие давних прыщей.

– Одно время он был профессором, – отвечает майор Рурк. – Одно время – бизнесменом. Ездил в Гонконг и возил контрабандой оружие из Пекина. Одно время был даже профессиональным флейтистом. Разъезжал по разным странам с концертами. Он занимал очень высокое положение в их разведывательной системе.

– Я слушаю.

– Ты великолепный боец. Говоришь по-вьетнамски. Можешь притворяться, даже под давлением. Понимаешь разницу между обдуманным и безрассудным риском. Психологический профиль у тебя подходящий. Ты вспыльчив, но чувствуешь границы приличий. Это очень важно, чтобы события не вышли из-под контроля. И наконец, у тебя на них зуб. Мы заметили, что в этой области такая мотивация, как месть, может помочь.

– В этой области?

– Несчастные случаи, – говорит майор, – бывают с кем угодно. Боссы этой женщины никогда не узнают, раскрыли мы ее или ее просто сбила машина. А нам надо защитить человека, который рассказал нам о ней. Защитить его, избавиться от нее. Сунь Цзы сказал: «Война – путь обмана. Поэтому если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь».

– Кто такой Сунь Цзы?

– Величайший китайский полководец. Надо учиться у врага. Ты любишь историю?

– Да.

– Я одолжу тебе несколько книг. Сунь Цзы. Макиавелли. Клаузевиц. Наполеон. Сунь Цзы сказал: «Лучшее из лучшего – покорить чужую армию не сражаясь». – Рурк впивается в лейтенанта глазами. – Решай. Сейчас.

Но Шеска говорит только:

– Значит, о том, что нас будут ждать, вы знали еще до того, как мы ушли на задание.

– Проверить это можно было одним способом: послать вас туда. Будь там тяжелые вертолеты, вьетконговцы бы не напали. Мы были готовы прийти, как только вы связались бы с нами. Ты видишь ошибку в логике?

– Я потерял двенадцать человек.

– И в конечном счете спас несколько сотен.

Шеска долго молчит. Потом спрашивает:

– А зачем журнал «Лайф»?

– Если бы ты хотел прославиться, я бы тебе помог. Но на этом бы все и закончилось. Нам не нужен парень, который любит журналистов.

– Вы ищете и других людей… имеющих зуб?

– Например?

– Сержант Манн. – Шеска называет имя человека, который много лет спустя умрет рядом с Мичумом. – И, майор, еще вопрос, если позволите. Вы всегда так одеваетесь?

– Я не врал насчет тропического грибка. Он действительно портит пальцы на ногах.

В Музее современного искусства Воорт кидается к человеку, который следовал за Джилл и уже добрался до нее: его седую голову и ее голое плечо разделяют всего полдюйма.

«Мне не видно, есть ли у него что-то в руке».

Приходится толкнуть кого-то еще в сторону седого. Время замедляется. Женщина, которую Воорт толкнул, падает, сбивая еще кого-то, – эффект домино. Мир разбивается вдребезги. Вечерние платья налетают на смокинги. Бьется стекло. Локоть въезжает в живот незнакомцу. Кусок картины «Эхо крика» исчезает за стеной тел.

Из толпы раздаются крики боли и страха, но рука седого еще не дотронулась до плеча Джилл.

Воорт прорывается вперед, хватает запястье, выворачивает его и вознагражден вскриком боли, но в толпе наконец начинают понимать, что происходит. Мужской голос приказывает:

– Прекратите!

А прочие, похоже, стараются удрать.

– Что происходит?!

– Он бьет того типа.

Воорт укладывает злоумышленника на пол лицом вниз, упирается коленом в спину.

И тут у него за спиной раздается перепуганный голос Джилл:

– Доктор Фейнголд? Это вы?

Черт.

Джилл хватает Воорта за плечо:

– Перестань! Доктор Фейнголд был моим руководителем в Колумбийском университете!

Воорт весь в поту. Доктор Фейнголд, ошеломленный, еще не успевший рассердиться, поднимается. Известный терапевт, шестидесятилетний кумир коллег, сейчас больше похож на восьмилетнего мальчишку, наказанного за проступок, которого не совершал. Морщась, потирает запястье. Он не понимает, что произошло. Он не привык к насилию, к тому, что все происходит так быстро. Вблизи доктор Фейнголд выглядит старше и потрепаннее, чем издали, когда загар, худоба, дорогой костюм и прекрасная осанка делали его моложе. Теперь Воорт видит бледно-розовую кожу под редеющими волосами. Да и мускулов не чувствовалось. Атрофировались от изнеженной жизни.

– Я издали тебя узнал, – говорит Фейнголд Джилл.

Воорт пытается объясниться, и доктор, все еще скорее обрадованный, что не пострадал, чем сердитый, удивляется:

– Полиция? Вы из полиции?

Джилл извиняется, успокаивает старика, ловко уводя его в сторону, к стене. Зеваки теряют интерес к происходящему. Вокруг снова начинаются спокойные разговоры.

Сердце Воорта колотится. «Из меня никогда не выйдет агента секретной службы», – думает он. При каждом выходе президента, даже при каждом взгляде на президента незнакомого человека, ты обязан наблюдать, напрягаться и следить за движениями рук. Обязан вычислить по неуловимому изменению выражения лица, представляет ли этот человек угрозу.

Пока Джилл объясняется с доктором Фейнголдом, Воорт слышит писк пейджера. Звонит Хейзел.

Он ныряет в коридорчик неподалеку, откуда хорошо видно и Джилл, и вход в мужскую уборную. Набирает номер Хейзел.

– Ты развлекаешься, а я работаю, – замечает Хейзел, услышав смех на заднем плане. Мероприятие вернулось к нормальному течению.

– Да уж, в жизни так не веселился. – Воорт вытирает пот с лица.

– Ну, я тут проверяла еще базы данных по Шеске – просто так, вдруг еще что найдется. Абсолютно всё: списки покупок по почте, налоговые ведомости, гражданские иски.

Воорт видит, что кучка людей осторожно наблюдает за ним. Хейзел продолжает:

– Потом я взялась за документы по уходам в отставку. Ты был прав. После демобилизации дела солдат передаются в архив Администрации по делам ветеранов, с автоматической регистрацией для льгот. Лекарства. Доступ в военные магазины. У отставников пожизненная связь с АДВ.

– И?..

– Он там не числится.

Воорт молчит. Джилл исчезла. Потом он видит, что она пробирается к нему – улыбающаяся, с двумя бокалами в руках. Он подавляет гнев, успевший подняться из-за того, что она ушла.

– Что значит «не числится»? – спрашивает он Хейзел.

Та отвечает:

– Военные говорят, что он уволился. Он жив – мы это точно знаем. Так почему его нет в списках?

– Не тяни, – просит нетерпеливо Воорт, вспоминая темный дом Шески в Астории. «Он все время в разъездах».

– Эй! Я всего лишь скромный компьютерный гений, и единственное доступное мне удовольствие – помучить тебя. Мичума я тоже проверила – на всякий случай. Он был уволен с положительной характеристикой, верно? И должен числиться в списках АДВ, верно?

– Но он там не числится, – говорит Воорт.

– Первый приз – твой.

– И это означает, что оба они по-прежнему в армии, – рассуждает Воорт. – Увольнения – ложь. Могла быть путаница с передачей данных на одного человека, но не двоих.

– Это называется переодеть в штатское, – соглашается Хейзел. – Фальсифицированные документы. Черт, хакеры нападают на базы данных Пентагона по тысяче раз в месяц и время от времени добиваются успеха. Не то что в старые времена, когда секреты хранились в спрятанной где-то бумажной папке.

– Но документы не фальсифицируют только из-за хакеров, – замечает Воорт.

– Верно. Их прячут и от таких, как я. – В голосе Хейзел отчетливо звучит немецкий акцент. – Или от своих собственных генералов, у которых есть допуск, но не ко всей информации. Переодевать военных в штатское. Волков – в овечью шкуру. Настоящие документы хранятся где-то под другим названием, доступные только по коду. Всегда обожала, когда в кино герой вызывает какой-нибудь файл, и там открытым текстом написано «Совершенно секретно». Но если секрет настоящий, то это секрет, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Вся скрытность Мичума теперь куда понятнее, думает Воорт.

Джилл подхватывает его под руку.

– Я успокоила Фейнголда, – объявляет она.

«Я не могу оставить ее одну, пока не появится какой-нибудь сменщик. А запрос в Вашингтон лучше отправить от имени человека более влиятельного, чем детектив из отдела сексуальных преступлений».

Подождав, пока Джилл отойдет с кем-то на пару шагов, Воорт набирает личный номер Хью Аддоницио. Если в дело замешана армия, проблема перейдет к комиссару и мэру, думает Воорт. Через несколько секунд в трубке раздается голос помощника Аддоницио, детектива-ветерана по имени Лу Барбьери – дородного обладателя полудюжины медалей за храбрость, некогда постоянного партнера Воорта-старшего в покер: каждый вторник у них разгорались настоящие сражения.

– Давно не виделись.

Барбьери явно рад поговорить, но когда Воорт спрашивает шефа, Барбьери только вздыхает.

– Он сейчас на пятитысячном прощальном обеде – с Хиззонером и жополизом комиссаром. Никаких звонков, если нет ЧП.

– ЧП есть.

– Я должен отсеивать информацию. У тебя что, Мэдисон-сквер-гарден взлетел на воздух? Со всем остальным я пропущу тебя к нему первым завтра в семь пятнадцать.

«Как мне объяснить?»

– Твое молчание означает, что такого ЧП нет? – Барбьери явно доволен, что снова защитил начальство.

– Лу, это звучит по-идиотски, но в Нью-Йорке, возможно, объявилось что-то вроде… группы убийц. Они уже убили трех человек в других городах.

– Так возможно или на самом деле? – спрашивает Лу, который весь день выслушивает приукрашенные истории.

– Возможно.

– Возможно. – Лу не любит этого слова. – На ЧП пока не тянет. Давай подробнее. Кто они?

– Возможно, из армии. – Но Воорту и самому не нравится то, что он говорит. «Здесь что-то не так. Я просто не верю, что армия творит такое». И еще: «Мичум ни за что не стал бы участвовать в таких делах».

– До Хэллоуина еще две недели.

– Послушай, мне надо с ним поговорить. Кому-то надо позвонить в Вашингтон, чтобы прояснить вопрос и получить информацию.

– Давай свой номер. Если он захочет с тобой поговорить, я пошлю сообщение на пейджер. В противном случае приходи завтра утром. Армия? Парень, надеюсь, ты знаешь, о чем говоришь. Тут все линии звонят. Мне пора.

«Так что же здесь все еще не имеет смысла?»

Рядом появляется развеселившаяся Джилл.

– По-моему, я избежала миллионного иска от Фейнголда. Я сказала ему, что издали он похож на человека, который мне угрожал и от которого ты меня защищаешь. Высокий, мощный мужчина. Фейнголду понравилось быть «мощным». Ему хватит рассказов об этом на несколько недель. Какую кухню предпочитаешь? Мексиканскую или китайскую?

– Сначала нам нужно сделать две остановки.

– Слушаюсь, сэр! Я затащила тебя сюда. Теперь моя очередь. Кстати говоря, эти остановки связаны с твоей работой? Всегда хотела посмотреть, как работает полиция.

Ключи Мичума старший инспектор оставил Воорту после первого посещения квартиры. Воорт открывает дверь, и они с Джилл входят в маленькую, безликую двухкомнатную квартиру, которая, учитывая любовь Мичума к истории, поражает Воорта почти умышленным отсутствием личных мелочей или даже каких-то особенных усилий создать уют. Квартира функциональна, как номер мотеля. Некоторым образом такой она и была.

«Может, найдутся клочок бумаги, адрес, записка, которые я пропустил в прошлый раз?»

– Я могу помочь? – спрашивает Джилл.

– Посиди на диване.

Она откидывается на спинку, вытянув длинные ноги и закинув руки за голову, – в открытой, усталой позе. Даже теперь она излучает женственность, разжигающую влечение.

Ощущение присутствия Мичума настолько сильно, что, кажется, он вот-вот выйдет из спальни или войдет через наружную дверь, хотя Воорт знает, что это невозможно.

Воорт, как и в прошлый раз, начинает с коммунальных счетов Мичума, переходит к письмам, на которые уже никто не ответит, – по большей части, старым и бесполезным. Он роется в кухонных ящиках, во встроенном комоде из «ИКЕА» в коридоре, в туалетном столике в ванной, шкафчике с бельем, обуви, карманах рубашек, дорожной сумке с эмблемой авиатранспортной компании «Трансуорлд эйрлайнз».

«Хейзел может проверить в „ТЭЛ“ и узнать, какими их рейсами летал Мичум… то есть если он летал под своим именем».

– Есть хочу! – кричит из гостиной Джилл.

– Скоро, – отвечает из спальни Воорт, вдруг понимая, что в их отношениях что-то изменилось. В ее голосе он услышал человеческую теплоту – не осторожность подозреваемой и определенно не ярость женщины, которая меньше недели назад выставила его из кабинета.

Воорт проводит руками под матрацем. Ничего. Проверяет края покрывающего весь пол ковра – нет ли незакрепленных мест, куда что-то могло бы завалиться. Ничего. Как и прошлый раз, он аккуратно ощупывает брюки, плащ, внутреннюю часть зонта, подкладку туристской куртки. Выворачивает кожаные перчатки. Разворачивает висящее на стене зеркало, говоря себе, что наверняка что-то пропустил. Копу приходится быть особого рода оптимистом, говорил когда-то отец. Как ни малы шансы, надо верить в удачу.

«Что это?»

Какая-то бумажка позади выдвижного ящика на дне комода – он коснулся ее, пытаясь нащупать что-нибудь в темноте.

Чувствуя, как участился пульс, Воорт вытаскивает квитанцию химчистки, расположенной в тридцати кварталах к северу отсюда, в Мидтауне.

«Люди пользуются химчистками рядом с домом или работой. А эта – не возле дома».

На часах девять вечера, значит, химчистка закрыта. Но завтра Воорт принесет туда фотографию Мичума. Вдруг кто-нибудь узнает клиента и сможет что-нибудь о нем рассказать?

На Джилл находка производит впечатление.

– Ты говорил, что остановок будет две. Где вторая?