Текст книги "Пропавшая экспедиция"

Автор книги: Исай Кузнецов

Соавторы: Авенир Зак
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Смелков усмехнулся.

– А вы верите в сказки? – спросил Зимин, внимательно поглядев на Смелкова.

– Я верю в науку, молодой человек. А сказки… К сказкам тоже невредно прислушиваться. Золото на Ардыбаше есть!

Куманин вытащил из чугуна горячую картофелину и, перебрасывая ее из одной руки в другую, вздохнул.

– Золото… поглядеть бы на него хоть разок!.. А бывает золото с такую картоху? – спросил он неожиданно.

Все засмеялись.

– Бывает и побольше, – улыбнулся Смелков.

Все сосредоточенно чистили картошку, а Зимин, задумавшись, поглядывал то на Тасю, то на Смелкова.

– Аркадий Николаевич, – сказал он, решившись, – по моей вине вы лишились рабочего, промывальщика. У меня есть кое-какой опыт, и если я вам подойду… Одним словом, предлагаю себя в ваше распоряжение.

– А вы давно в этих краях? – спросил Арсен.

– К сожалению, давно.

– Ну что ж. От помощи вашей не откажемся, – сказал Смелков. – Люди нам нужны.

Силантий придержал Агата на полянке и соскочил на землю. Вытащив из-за пояса топорик, он подошел к одному из деревьев, где на затесе стоял знак Зимина, и умелым ударом стесал его. Переходя от дерева к дереву, он уничтожал старые зарубки и делал новые затесы в разных направлениях, орудовал топориком с яростью, будто перед ним стояли не деревья, а его заклятые враги…

Экспедиция шла по заболоченному участку леса, среди стройных молодых березок. Митька вел лошадей, выбирая дорогу, и наконец связка лошадей остановилась на том месте, где недавно орудовал Силантий. Участники экспедиции разглядывали свежие следы топора.

– Надо полагать, – усмехнулся Арсен, – работа нашего Силантия.

– Наивная хитрость дикаря, – сказала Тася. – Он что же, не подозревает о существовании карты и компаса?

– Он не так наивен, этот дикарь, – сказал Зимин. – Несколько дней мы из-за него потеряем.

– Чего он добивается? – сказала Тася.

– Боится, что Кирилл Петрович к своему золоту нас приведет, – сказал Смелков.

– Силантий человек коварный, – помолчав, заметил Зимин. – Если он что-нибудь задумал, он не остановится ни перед чем.

Митька подозвал к себе Смелкова и показал крест у самого корня дерева.

– Отец эти зарубки делал. Видите? – Он подвел Смелкова к другому дереву и показал такую же зарубку. – Идти надо в обход болота, на север.

– С таким проводником нам никакой Силантий не страшен, – сказала Тася.

Митька с трудом удержал улыбку.

Длинные золотистые змейки взлетали вверх и исчезали в темноте, над жарко пылающим костром. Силантий сидел неподвижно, уставившись на пламя. Капли пота выступили у него на лбу, он расстегнул ворот рубахи, но от огня не отодвинулся. Внезапно он поднялся, выхватил из костра пылающую головешку и швырнул в темноту. И сразу вспыхнул сухой валежник. Силантий схватил еще одну головешку и с яростью бросил в другую сторону. И там вспыхнул огонь. Один за другим летели в тайгу пылающие факелы, поджигая сушняк.

Дымная мгла окутывала экспедицию, продвигавшуюся по тайге. Резало от дыма глаза. Шли на ощупь, перекликаясь, держась за веревку, один конец которой держал Митька, другой – шедший позади всех Куманин. Лошади шли в связке. Тропа огибала горный склон. За поворотом мгла поредела, люди стали различать друг друга. Смелков взглянул на компас – капля дождя упала на стекло.

Тася подняла голову. Капли падали ей на лицо, падали все быстрей, пока наконец не хлынул проливной дождь. Зимин догнал девушку, накинул на нее свой капюшон. Тася взглядом поблагодарила его. Тропа стала шире, они пошли рядом. Дождь стучал по брезенту плащей, по вьюкам, по крупам лошадей. Пожар в тайге затихал, дым оседал все ниже.

Экспедиция остановилась у неширокого, но очень глубокого ущелья, похожего на трещину в горах. Тропа обрывалась у моста, переброшенного через пропасть. Но моста не было. Черные, обугленные консоли торчали с обоих его краев.

– Надо думать, тоже работа Силантия, – сказал Смелков и, взглянув на карту, покачал головой. – В обход идти – пять дней потеряем.

Зимин подошел к обрыву.

– Предлагаю переправиться здесь, – сказал он.

Все удивленно посмотрели на него.

– На канатах? – спросил Смелков.

– Нет, – сказал Зимин. – По мосту.

Он вытащил топорик и ударил по оголенной до самого верха сосне, стоящей у обрыва. Арсен и Куманин вытащили топоры.

Когда дерево было подрублено, мужчины столкнули его, и оно упало, перекинувшись через пропасть.

Тася, замирая, следила за каждым движением Зимина, а тот, неожиданно подхватив Тасю на руки, шагнул вперед. Смелков хотел было его остановить, что-то крикнуть, но Зимин с Тасей на руках уже шел над пропастью. С замиранием сердца следили за ними участники экспедиции.

И еще один человек, которого они не видели…

Силантий медленно поднял винтовку. В прорези прицела отчетливо вырисовывались фигуры Зимина и девушки, доверчиво прижимающейся к его плечу. Силантий опустил винтовку. Девушка обнимала Зимина, прижимаясь к нему все крепче и крепче. Силантий снова поднял винтовку и снова опустил: не смог выстрелить в человека, несшего девушку через пропасть.

Зимин чуть покачнулся, и Куманин закрыл глаза. Когда он открыл их, Зимин и Тася были уже на другой стороне.

– А как же лошади? – крикнул Смелков.

– И лошади пройдут! – крикнул в ответ Зимин.

И начал рубить дерево, стоявшее на другой стороне пропасти.

Через полчаса, обрубив ветки, осторожно сняв вьюки, Куманин и Митька провели лошадей по импровизированному мосту.

Экспедиция остановилась на ночевку на берегу реки. Тася и Зимин разжигали костер.

– Как вам это пришло в голову? – спросила Тася.

– Я артиллерист. Однажды на маневрах я так переправил целую батарею. Пушки, – пояснил он ей, как маленькой.

Чуть в стороне, пристроившись у валуна, поросшего зеленым седоватым мхом, Митька чинил уздечку, а Куманин вырезал свистульку. Закончив работу, Куманин поднес ее к губам и засвистел.

– Перепелка, – угадал Митька.

Тася прислушалась.

– Перепелка… Совсем как у нас на даче под Питером.

– Под Питером… – вздохнул Зимин и усмехнулся. – Господи, как все это давно было. Я и забыл, какой он… Санкт-Петербург. Перед войной служил в Пензе… А на фронт не попал. Угодил на каторгу.

– За что?

– Стрелял в своего отца-командира.

– Убили? – испуганно спросила Тася.

– Нет… Ранил. Я никогда не отличался сентиментальностью, но смотреть, как он издевался над солдатами… не мог. Однажды он поставил моего вестового на три часа в ледяную воду. Ну, я и не выдержал… стрелял в него. Потом трибунал… каторга.

– Сколько вы пережили… – сочувственно произнесла Тася.

– Я ни о чем не жалею. И потом… Если бы я не оказался здесь, – Зимин взглянул на Тасю и закончил уже совсем тихо: – я не встретил бы вас.

– Мы могли познакомиться в Петрограде, – засмеялась Тася. – Девчонкой я обожала молодых офицеров.

– Могли, – засмеялся Зимин. – Но я в те времена был высокомерен и глуп. Вы не обратили бы на меня никакого внимания.

Послышалось глухое уханье совы.

– Сова, – сказал Митька, восторженно глядя на Куманина. – А ну-ка покажи еще раз.

Куманин сложил ладони особенным образом у губ, и снова послышалось совиное уханье. И в ту же минуту они услышали приглушенное ржанье лошадей.

– Чего это там? – насторожился Куманин.

– Может, медведь? – предположил Митька.

– Ну да? – покачал головой Куманин.

Они подошли к лошадям. Лошади стояли спокойно, меланхолически жуя сено.

– Куманин, – спросил Митька, поглаживая каурого жеребца с белой отметиной на лбу. – На геолога если учиться, долго?

Куманин присвистнул.

– Одной гимназии лет десять. Да там еще институты разные, академии.

– Да… – вздохнул Митька. – И думать нечего.

Он поглядел в сторону костра. Силуэты Таси и Зимина четко выделялись на фоне яркого пламени. Митька помрачнел. В свете костра волосы Таси казались золотыми. Она сидела, повернувшись к Зимину, обхватив колени длинными гибкими руками.

– Каторга… – тихо сказала Тася. – Я и представить себе не могу, что это такое…

Зимин молчал. Он вспоминал.

Из карьера мрамор вывозили на вагонетках. Каторжники в арестантских робах под палящим солнцем толкали тяжело груженные вагонетки по узким рельсам, ведущим к штабелям выработанного мрамора. Он, Зимин, работал в паре с молодым татарином Ахметом.

Невдалеке возле крыльца конторы стоял возок, запряженный парой низкорослых монгольских лошадок. К возку сзади был привязан большой кованый сундук. На высоком облучке дремал кучер.

– Слушай меня, офицер, – торопливо зашептал Ахметка. – Возок стоит, видишь? Другой такой случай не будет… совсем не будет. Хочешь бежать – сейчас бежать надо.

– С тобой, Ахметка? – спросил он.

– Ахметка не побежит. Ахметка потом побежит.

Они подкатили вагонетку к штабелю и стали выгружать мраморные плиты.

– Слушай меня, офицер. Казачка Дарья аллах забрал – Ахметка видел золото – самородки, как куриное яйцо.

– Зачем ты мне об этом говоришь?

– Ахметка верит офицеру. Офицер верит Ахметке?

– Верю.

– Офицер найдет золото, Ахметка найдет офицера.

– Как же я убегу?

– Ай-ай… Ученая голова, ничего не понимает… – И Ахметка кивнул на сундук, привязанный позади возка.

Ревизор Ружанский, изрядно подвыпивший, вышел из конторы карьера в сопровождении так же крепко подгулявшего жандарма. Облобызавшись с ревизором, жандарм усадил его в возок и, потеряв равновесие, ухватился за стоящего рядом Ахметку.

– Ты что тут под ногами путаешься, бусурман! – взревел жандарм, ногой отпихнул Ахметку и упал на землю.

Кучер безучастно взглянул на жандарма, валявшегося на земле, на ревизора, тут же захрапевшего, и лениво тронул лошадей…

Возок миновал шлагбаум с дежурным жандармом и выбрался на ухабистую дорогу…

Ревизор очнулся только к утру, когда возок остановился у постоялого двора. Кучер, не распрягая, привязал лошадей к коновязи и вслед за ревизором вошел во двор.

Вокруг возка никого не было. Крышка сундука слегка приподнялась. В образовавшуюся щель высунулся нож и перерезал веревки. Крышка открылась, и из сундука вылез Зимин. Осмотревшись, отвязал лошадей, легко вскочил на облучок и тихо тронул возок. Когда возок отъехал подальше, Зимин вытащил из-под сиденья чемодан и, открыв его, увидел сюртук ревизора. Быстро переодевшись, сунул руку в боковой карман и вытащил паспорт.

Раскрыв его, он прочитал имя ревизора:

Ружанский Андрей Михайлович.

Утром участники экспедиции молча окружили лежащих на земле лошадей.

Митька протянул Смелкову скатанный шариком хлебный мякиш.

– Отрава, – сказал он.

– Товарищ Арсен! Сюда, скорее! – послышался из-за палатки голос Куманина.

В стороне под деревьями лежали вспоротые вьюки, мука высыпана на землю. Куманин протянул Арсену горсть муки. Арсен понюхал.

– Керосин.

– Вся мука… залита керосином, – прошептал Куманин.

– Вот вам, Тасенька, и наивная хитрость дикаря, – сказал Зимин.

– Напрасно иронизируете, – вспылил Смелков. – Вы дежурили ночью. Это вы недосмотрели. Вы спали?!

– Я не спал, – сказал Зимин. – Но… виноват…

Тася смущенно отвернулась.

– Я тоже не спал, – сказал Митька. – Лошади привыкли к Силантию, вот и подпустили…

– Неужели придется возвращаться, черт побери?! – Смелков в отчаянье стукнул кулаком по дереву.

– Нет, Аркадий Николаевич, – сказал Арсен. – Мы будем продолжать экспедицию.

– Как? Без лошадей? Без продовольствия?

– Я, Аркадий Николаевич, – с неожиданным для него волнением заговорил Арсен, – прибыл в Петроград на другой день после взятия Зимнего. Зимний дворец был взят без меня.

– О чем вы? – вспылил Смелков.

– Я хочу сказать, что Ардыбаш – это мой Зимний. И мы возьмем его, Аркадий Николаевич!

– Что вы предлагаете? Конкретно?

– Мы с вами спустимся до Чайгена на плотах, – сказал Арсен. – А там найдем лошадей.

– А если не найдем? – раздраженно спросил Смелков.

– Тогда… тогда пойдем пешком.

– Пешком? Изволите шутить?

Но Арсен не шутил. Лицо его было спокойно. Он твердо, но решительно смотрел на Смелкова.

Силантий сидел на сундуке в клетушке у Субботы и исподлобья смотрел на пустынный двор, где у коновязи жевал сено одинокий Агат.

– Зачем лошадей погубил, дурья башка?! – кричал на Силантия Суббота.

– Что хошь со мной делай, Ефим, а к золоту я их не допущу, – прохрипел Силантий.

– От тебя это не зависит. Отыщут они золото. По науке отыщут. Сами!

– А отыщут, я их из тайги вовсе не выпущу, – взревел Силантий.

– Дури в тебе полно. Выгоды своей не понимаешь. Нам с тобой того только и надо, чтобы они на самородное золото набрели.

– Это зачем же? – удивился Силантий.

– Затем, что найдут и в Петроград уедут доклады писать, да камушки под стеклами разглядывать. А покеда вернуться – Россия-мать велика, – годы пройдут, куда золото от нас денется. Ступай и бери!

На лице Силантия появилось подобие улыбки.

– Хитро.

Суббота открыл сарай и растолкал спавшего на сене Харитона.

– Дело есть… Вставай!

– Какое еще дело? – заворчал Харитон.

– Возьмешь лошадей от Черного ключа, – зашептал Суббота, – и поведешь на Ардыбаш к инженеру.

– У них свои есть…

– Подымайся живее и болтай поменее.

– Да я, почитай, лет десять в тайгу не ходил… – трусливо залепетал Харитон. – Пущай кто другой идет…

– Не дрожи. Силантий дорогу покажет.

– Откуда этот леший взялся? – Харитон перекрестился. – Боюсь я его.

– Нужен ты ему! Ничего он с тобой не сделает. Инженеру скажешь: Ефим Суббота лошадей и муку прислал. Прослышал, дескать, про твою беду и прислал…

Суббота обернулся. В дверях стояла Марфа.

– Тебе чего? Чего по пятам ходишь?

Марфа вышла.

На плоту, сбитом из толстых бревен, экспедиция спускалась вниз по реке, Митька и Зимин, умело действуя шестами, вели нагруженный плот между камнями и отмелями. Смелков грустно проводил взглядом удаляющиеся горы.

– Не подпускает меня Ардыбаш к своему золоту, – сказал Смелков. – Будто рок какой-то.

Река становилась все полноводнее, и плот стал набирать скорость.

– Шивера! – крикнул Митька. – Левого берега держи!

Плот стремительно развернуло, понесло вправо, и он мгновенно стал неуправляем.

– Разобьемся! – крикнул Митька и, взяв канат, бросился в воду. – Держите! – крикнул он Зимину, и тот подхватил конец. Митька мгновенно оказался на берегу и, используя два растущих рядом дерева как кнехты, закрепил канат. Мужчины на плоту крепко ухватили конец каната и медленно подтягивали плот к берегу.

Тася соскочила на берег и, обняв Митьку, поцеловала его.

– Зачем? Нешто так можно? – смутился Митька.

– Мы бы разбились, – со слезами на глазах говорила Тася.

– Ну… Скупнулись бы маленько…

Вечером, разводя костры, экспедиция просушивала мокрую одежду. Тася сидела на берегу и задумчиво смотрела на розоватую в отблеске костров воду.

– Угощайтесь, – услышала она за спиной голос Митьки.

Он протягивал ей туесок с ягодами.

– А хотите, я вам соболей настреляю на цельную шубу? – предложил Митька. – Будете по своему Петрограду ходить как купчиха.

– Спасибо, Митенька. Только зачем же мне соболья шуба? Я ведь не купчиха.

Неожиданно Митька вскочил и вскинул ружье.

– Стой! Кто идет?! Стрелять буду!

Из-за дерева высунулась испуганная физиономия Харитона.

– Опусти дуло… чучело несмышленое. Я это, Харитон. Не видишь, что ли?

На шум собрались все.

Харитон поклонился Смелкову.

– Ефим Суббота прослышал про твою беду, инженер… Лошадей прислал и муки цельных четыре мешка.

– Неужели… лошадей привел? – радостно закричал Смелков. – Где они?

– Да на поляне… повыше стоят… Я еще с горы приметил, как вас на шиверах крутило.

Смелков, Зимин, Куманин, Митька и Тася побежали к лошадям. Арсен остановил Харитона:

– Одну минуточку… Скажите, пожалуйста, откуда Суббота узнал о том, что мы нуждаемся в лошадях и муке?

Харитон испуганно замигал.

– Слух по тайге прошел.

– А если точнее? Кто этот слух принес? Силантий?

– Не. Мы его и в глаза не видели. Сухарев Пашка сказывал.

– Сухарев?

– Он самый. Пашка Сухарев. Охотник.

Лошади, которых привел Харитон, позволили экспедиции продолжать свой маршрут к верховьям Ардыбаша. Теперь ее путь лежал вдоль мелкой речушки с прозрачной водой, едва прикрывавшей каменистое дно.

– Вы здесь намыли свое золотишко? – спросил Смелков у Зимина.

– Да… – удивился Зимин. – Откуда вы знаете?

– Еще в двенадцатом году я обнаружил здесь ваше золото, – рассмеялся Смелков. – Жалкое золотишко. Но если удастся нащупать, откуда попадают сюда эти крохи, мы доберемся и до того стола, где золото навалено грудами! – И, указывая на видневшиеся вдали горы, Смелков, обернувшись к Кобакидзе, сказал: – Золотоносная полоса должна простираться вдоль хребта в осадочной толще. Но золото здесь не на поверхности. Будем закладывать глубокие шурфы.

В мокрой от пота рубашке, стоя в глубоком колодце, Зимин накладывал лопатой вырытый грунт в бадейку, привязанную к деревянному вороту на козлах. Харитон, стоявший наверху возле штанги с надписью «Инж. Смелков № 19», поднял бадейку наверх и вывалил грунт в лоток. Вокруг шурфа, чуть поодаль, на бумажках лежали отмытые пробы.

– Как дела? – спросил подошедший к Харитону Арсен.

– Мыслимо ли дело всю землю насквозь перерыть, – проворчал Харитон. – Камни – они и есть камни.

На песчаной отмели, обнаженный до пояса, Зимин умело орудовал лотком, оставляя на дне темный шлих. Тася над небольшим костром просушивала пробы на железном совке. Чуть выше по течению работал Куманин. Лоток явно не слушался его неопытных рук, порода соскальзывала в ручей, и Куманин ладонями пытался удержать ее на лотке.

Заметив подошедшего Кобакидзе, Куманин бросил лоток.

– Хватит. Приказывайте, что угодно сделаю… а переливать из пустого в порожнее не желаю!

– Когда мы вернемся в Петроград, – негромко сказал Кобакидзе, – напомните мне, пожалуйста, что к двадцати суткам гауптвахты я вам прибавлю еще пять… А переливать из пустого, как вы говорите, в порожнее вам все-таки, товарищ Куманин, придется. Все лето. Повторите приказание!

– Есть переливать из пустого в порожнее, – не глядя на Кобакидзе, повторил Куманин и снова взялся за лоток.

Смелков рассматривал одну из проб, высушенных Тасей, и делал какие-то пометки в черной клеенчатой тетрадке.

– Ну что… есть золотишко? – смущенно спросил Митька, присаживаясь рядом со Смелковым.

– Нет, Митя… Пока только запах.

– Да нечто золото пахнет?

Смелков засмеялся.

– Я что хотел спросить, – осторожно начал Митька. – Вот наши мужики ходят, на себя стараются. А вы… тоже для себя?

– Нет, Митя, я геолог, – сказал Смелков.

– А найдете золото… неужто себе ничего не оставите?

– Нет, Митя, – засмеялся Смелков.

– Для кого же тогда ищете? – помрачнел Митька.

– Для дела. Для России.

Митька подумал и сказал:

– Значит, для революции.

– Я сказал, для России, – поправил его Смелков.

– Оно так и выходит. Если для России, значит, для революции. Не для белых же стараетесь?!

Смелков промолчал.

Сзади послышался смешок Арсена.

– Что же вы ответите на вопрос, поставленный нашим юным проводником?

– У меня нет времени на разговоры, – недовольно пробурчал Смелков и углубился в свои записи.

Митька и Куманин, притаившись, сидели в камышах невдалеке от черного таежного озерца.

Куманин покрякивал, подманивая уток. Чей-то выстрел с другой стороны озерца вспугнул несколько уток, взметнувшихся в небо. Митька выстрелил. Одна из уток упала, потом взлетела как-то боком и, сделав несколько взмахов одним крылом, снова упала. Митька выбежал из камышей на пригорок, нависавший над озерцом, но, споткнувшись, чуть не упал в яму.

Поднявшись, он увидел старый, заброшенный шурф с осыпавшейся по краям землей. Рядом валялись остатки полусгнившего лотка. В нескольких метрах от шурфа сохранилась давно вырытая землянка. К Митьке подошел Куманин.

– Загляделся на чужой колодец? – засмеялся Куманин. – Своих, что ли, мало?

– А ты погляди.

Оба присели на корточки и увидели белеющие внизу кости.

– Человек… Так и помер в яме, царствие ему небесное!

– Пойду инженера позову, – сказал Митька.

А Куманин направился в землянку. Здесь стояли покосившийся столик и сломанная скамейка, под которой Куманин увидел небольшой крашеный сундучок. Сундучок был заперт на замок. Куманин дернул ржавую щеколду, и тут же замок отвалился. Сундучок был почти пуст – кожаный кисет, патроны, отсыревшие мешочки с порохом да еще железная коробка с потертой надписью «Ландрин». Коробка оказалась очень тяжелой. Куманин попытался открыть крышку, но она проржавела и не поддавалась. Он постукал камнем по краям коробки и наконец раскрыл крышку. В коробке лежал брезентовый мешочек, туго перетянутый шнурком. Разрезав шнурок, Куманин обнаружил внутри какие-то темные, тяжелые камешки, формой напоминавшие бобы.

В землянку заглянул Харитон с ружьем в руках.

– Чего нашел?

– Ктой-то полную коробку камней набрал.

Едва Харитон взял у Куманина коробку, как руки у него задрожали.

– Чего это у тебя руки дрожат? – удивился Куманин и отобрал у него коробку.

– И вовсе не дрожат, – сказал Харитон, пытаясь унять дрожь.

Глаза его забегали, и он протянул руку, чтобы взять коробку у Куманина.

– Мне аккурат такая нужна… для табаку.

– Да ты вроде некурящий? – подозрительно сказал Куманин, не выпуская из рук коробки.

– Коробки, что ли, жалко?

Куманин вытащил мешочек и бросил Харитону коробку.

– Не жалко. Бери.

Приоткрыл мешочек, высыпал несколько камешков на ладонь и вышел из землянки. На ярком свету темные камешки слегка заблестели.

– Погоди-ка… Может, это и есть… золото? – спросил Куманин.

– Обманка.. – стараясь скрыть волнение, сказал Харитон. – Золота, что ли, не видел?

– Видал – очищенное, обработанное… А камушков золотых… не приходилось…

Харитон мялся, переступая с ноги на ногу, хотел было что-то сказать Куманину, но тут подошел Митька.

– Глянь-ка, что нашел! – Куманин протянул Митьке камушки на ладони.

– Золото! – воскликнул пораженный Митька.

Куманин протянул ему мешочек, Митька прикинул на ладони.

– Фунта три, почитай, будет. Надо инженеру показать.

– Слушай, Куманин, – зашептал, чуть заикаясь от волнения, Харитон. – Ты это… ты инженеру не кажи! Я человека найду, верного… всю жизнь как сыр в масле кататься будешь!

Куманин взглянул на Митьку.

– И Митьке тоже… на троих.. Мне много не надо… фунтик один отвесишь…

Куманин внимательно разглядывал золотые камушки.

– Вот оно, значит, какое золото… – растерянно прошептал он.

– Ну, по рукам? Фунтик отвесишь, и ладно.

– Отвешу, – согласился Куманин, и вдруг лицо его стало жестким. – Я тебе отвешу… фунтик по шее! Ты за кого меня принимаешь, контра?! Митька! Зови Аркадия Николаевича! Арсена зови!

Смелков осторожно перебирал «камушки», внимательно рассматривал найденное Куманиным золото.

– Как полагаете, Аркадий Николаевич, – спросил Арсен. – Кто здесь погиб? И долго ли эта коробочка нас дожидалась?

– Не нас она дожидалась, – сказал Зимин.

– Кого же? – спросила Тася. – Может быть… знаменитую Дарью?

– Кто знает… Бывали здесь и другие люди, – сказал Зимин.

– Взгляните, Кирилл Петрович! Без всяких примесей! – радовался Смелков. – Мои предположения оправдываются… Где-то рядом… лежит и наше золото! Но где оно, черт побери!

– Товарищ комиссар! Белые! – Митька дернул за рукав Арсена и показал ему на высоком берегу другой стороны реки трех вооруженных всадников.

Молоденький прапорщик с чуть заметным пушком на верхней губе, тот самый прапорщик Казанков, который отдал Тасе своего Агата, соскочил с коня.

– Боже мой! Какая встреча… А где же мой Агат?

– Не уберегла, – смутилась Тася.

– Он погиб?

– Его похитили.

– Жаль. – Он обернулся к Смелкову. – Простите, я не представился. Прапорщик Казанков. Насколько я знаю, ваша экспедиция преследует чисто научные цели… и мне, вероятно, не следует подозревать вас?..

– Разумеется, прапорщик. Я и мои сотрудники заняты геологическими поисками.

Арсен и Куманин стояли чуть в стороне, возле палатки.

– Руки чешутся… из винта… вдарить по белякам, – шепнул Куманин.

– Держите себя в руках, товарищ Куманин, – тихо сказал Арсен. – Когда надо будет вдарить, за нами дело не станет.

– Мы заблудились, – простодушно сказал Казанков. – Взяли правее, чтобы сократить путь, и вот… заблудились. Второй день плутаем.

– Заночуйте у нас, – сказал Смелков. – А с утра отправитесь…

– Спасибо за гостеприимство, – сказал Казанков и подошел к своим спутникам.

– Ваше благородие, – тихо сказал Казанкову плечистый бородатый унтер. – Люди эти… от большевиков присланы… поприжать бы их… а кого следует, и в расход вывести.

– А что дурного эти люди вам сделали, Калганов? Они ищут полезные ископаемые…

– Для большевиков, – буркнул Калганов.

– Там будет видно для кого, – сказал Казанков.

– Молоды вы еще, ваше благородие, – снова буркнул Калганов. – Больно доверчивы.

Куманин приглядывался к ним.

– Заблудились… Маскируются. Небось разведчики…

– Нет, – сказал Арсен. – Полагаю, что связные… с донесением или с приказом.

Куманин поглядел на Казанкова, на его сумку, висящую на боку.

Вечером у костра сидели трое – Тася, Зимин и Казанков. Чуть в стороне Арсен и Куманин пили горячий чай из жестяных кружек, изредка поглядывая то на Казанкова, то на солдат, купавших в реке своих лошадей.

– Счастливые вы люди, – говорил Казанков, улыбаясь по-детски доверчиво. – Среди всей этой сумятицы, ненависти, раздора занимаетесь по-настоящему полезным делом. Боже мой, как я хотел стать врачом… Но… семейная традиция оказалась сильней. Я из потомственной семьи военных.

Он достал из полевой сумки несколько фотографий. Куманин заметил в сумке большой белый конверт с сургучными печатями.

Казанков показывал Тасе фотографии.

– Это мама, отец, братья, сестренка, дед…

Все мужчины были в военной форме.

На другом снимке Казанков на гитаре аккомпанировал братьям, которые пели.

– В Гатчине, на даче… перед самой войной, – вздохнул Казанков и негромко запел:

 
Я Вам пишу, не знаю право,
Зачем пишу и для чего.
Я потерял уж это право
И что скажу вам?.. Ничего…
 

Тася слушала Казанкова, слушала лермонтовские слова, песню из ее собственного недавнего и уже такого далекого прошлого, и тихонько подпевала:

 
Что помню вас? Но Боже правый,
Вы это знаете давно
И вам конечно все равно.
 

Куманин подошел ближе и присел рядом, как бы слушая песню. Увлеченный песней, Казанков не заметил, как Куманин приоткрыл его полевую сумку.

 
Напрасно ждать любви заочной, —
 

пели Казанков и Тася, —

 
В наш век, где чувства лишь на срок.
Но я вас помню. Да… И точно
Я вас забыть никак не мог.
 

Куманин встал, отошел за палатку и тихонько окликнул Арсена. Тот, поднявшись, направился к нему. Куманин протянул ему пакет с сургучной печатью. Арсен аккуратно, лезвием ножа вскрыл пакет.

 
С людьми сближаясь осторожно, —
 

доносилось от костра, —

 
Забыл я пыл былых проказ
Любовь, поэзию, но вас…
Но вас забыть мне было невозможно…
 

Арсен достал из конверта тонкий листок бумаги с машинописным текстом, внимательно прочел.

– Благодарю вас, товарищ Куманин. Отменяю пятнадцать суток гауптвахты.

– Двадцать пять, – подсказал Куманин.

– Хорошо, – улыбнулся Арсен. – Отменяю все двадцать пять.

Едва взошло солнце, Казанков со своими спутниками покинули лагерь экспедиции. Когда всадники скрылись, Арсен разбудил Митьку.

Митька уже сидел на лошади, когда Зимин и Смелков вышли из палатки.

– Что происходит, Арсен Гургенович? – спросил Смелков. – Куда вы отправляете Митю?

– Я посылаю его к Федякину, отряду которого угрожает опасность.

– А что это за бумага? – спросил Смелков, заметив в руках у Митьки листок.

– Копия приказа генерала Горского об окружении и уничтожении отряда Федякина, – спокойно ответил Арсен.

– Откуда она у вас?

Арсен неопределенно пожал плечами.

– Выкрали?! Ну, конечно, выкрали! – возмутился Смелков. – Я дал Волжину согласие возглавить поисковую экспедицию, а не шпионский отряд! В какое положение вы меня ставите?! Я заверил прапорщика в том, что мы не принимаем участия в военных действиях, а мы тем временем передаем партизанам секретные приказы!..

– Ваша совесть чиста, Аркадий Николаевич, – ответил Арсен. – Не вы посылаете Митю к партизанам, а я.

– Вас направляли сюда искать золото, а не помогать партизанам! Вы мой помощник! И я отвечаю за вас!

Они стояли друг против друга, и Митька, поглядывая то на одного, то на другого, не решался тронуть лошадь.

– Я хотел бы, дорогой Аркадий Николаевич, – заговорил Арсен тихо, – чтобы вы поняли одну самую, пожалуй, важную вещь: найденное нами золото не будет иметь никакой ценности для народа, если не победит дело революции.

Зимин, стоявший чуть поодаль, покусывая травинку, чуть заметно ухмыльнулся.

– Не вижу здесь ничего смешного! – раздраженно бросил ему Смелков.

– Вы наивны, Аркадий Николаевич. В России революция. Мы находимся в зоне военных действий, и товарищ Арсен, поступает в строгом согласии с революционной моралью, для которой главный нравственный критерий – это победа.

Арсен, прищурившись, взглянул на Зимина.

– Вы правы. Хотя, как я понимаю, вы иронизируете, господин Зимин?!

– Нет, почему же? – все так же улыбаясь, сказал Зимин. – У вас своя правда, а у Аркадия Николаевича – своя.

– А у вас? – резко спросил Арсен.

– У меня… тоже своя… собственная.

Арсен пристально поглядел на Зимина и обернулся к Мите.

– Поезжай! – сказал он ласково. – И поскорей возвращайся.

Митя тронул лошадь.

– Кроме всего прочего… вы подвергаете опасности жизнь этого мальчика… и всю экспедицию! – крикнул Смелков.

– Я все понимаю, – глядя в глаза Смелкова, твердо сказал Арсен. – Но для меня… и не только для меня, успех экспедиции не будет иметь смысла, если победят белые.

– У нас разное понимание смысла нашего дела. Мне придется свернуть экспедицию. Во всяком случае, мы с дочерью уезжаем. Собирайся, Тася!

– Папа… подумай, – сказала Тася.

– Есть нравственные принципы, через которые я не могу переступить, – ответил Смелков и, взглянув на Арсена, неожиданно вспомнил, когда и где он видел это лицо.

Мраморная лестница Горного института была забита возбужденной толпой студентов.

– Смелков! – крикнул кто-то. – Смелков идет!

Студенты расступились, пропуская Смелкова. Профессор, откинув назад голову и заложив руки за спину, быстро поднимался по лестнице.

– Мы с вами, господин профессор! – крикнул какой-то студент, стоявший наверху. Смелков обернулся и увидел молодого грузина, восторженно посмотревшего на него.

Из массивной двери с надписью «Директор Горного института» вышел старик с впалыми щеками и с седыми пушистыми бакенбардами.

Студенты притихли.

– Станислав Викентьевич, – сказал Смелков, – вчера вы подписали приказ о сдаче в солдаты семерых студентов, подозреваемых в политической деятельности. Пока эти студенты не будут возвращены, я не переступлю порога института.

Студенты зашумели.

– Аркадий Николаевич, помилуйте… – сказал директор, тревожно поглядывая на студентов. – Эти семь человек – зараза, отравляющая весь институт.

– Каждый человек, Станислав Викентьевич, – твердо сказал Смелков, – имеет право на свои взгляды и принципы. Для меня эти студенты не являются преступниками, пока их преступление не доказано судом присяжных. Ваш приказ бесчеловечен.