Текст книги "Пропавшая экспедиция"

Автор книги: Исай Кузнецов

Соавторы: Авенир Зак
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Кешка испуганно смотрел на происходящее. Он встретился с Макаром взглядом. Макар чуть заметно улыбнулся. А Лагутин снова протянул наган Маркизу.

– Выбирайте, уважаемый. Или вы стреляете, или я. Ну-с? Выбирайте. Я, может быть, стреляю хуже вас, но уверен в том, что даже одной из этих шести пуль хватит, чтобы отправить вас на тот свет.

Кешка зажал рот кулаком и не отрываясь смотрел на Маркиза, стараясь поймать его взгляд. Маркиз заметил его, широко улыбнулся Кешке и громко сказал:

– Хорошо. Я согласен.

– Гад, – прошептал Макар. – Продажная шкура.

Маркизу развязали руки и дали наган.

Телохранители Лагутина навели свои обрезы на Маркиза.

Маркиз взял наган в левую руку и тщательно прицелился в одну из фарфоровых фигурок. Он стоял спиной к Лагутину и долго целился.

Толпа притихла.

Лагутин внимательно наблюдал за Маркизом.

Маркиз опустил пистолет и, обернувшись к толпе, громко, как шпрехшталмейстер, объявил:

– Смертельный номер. Администрация просит людей со слабыми нервами покинуть цирк.

Толпа загоготала.

А Маркиз снова повернулся спиной к Лагутину, прицелился в статуэтку, но внезапно вскинул руку с наганом и через плечо, не глядя, выстрелил в Лагутина.

Лагутин схватился за грудь.

В то же мгновенье раздались выстрелы телохранителей, стрелявших в Маркиза.

Маркиз упал на землю.

Кешка бросился к нему.

– Дяденька Маркиз, дяденька Маркиз…

Толпа смешалась, окружив убитого Лагутина.

Кешка опустился на колени возле Маркиза.

– Вы живой, живой! – плача, повторял Кешка. – Они не убили…

– Убили, отец Иннокентии, убили… А ты живи… Живи как человек… живи…

Несколько лагутинцев подняли тело убитого атамана и понесли его, как вдруг в воротах появился всадник на взмыленном коне.

– Струнников идет! Струнников!

И тут всадник увидел мертвого Лагутина. Он резко осадил коня и снял шапку.

Монастырский двор притих. Все обнажили головы.

И в наступившей тишине раздался истерический крик:

– Братва, тикай! Здесь нас всех перебьют!

Весь двор снова пришел в движение. Лагутинцы седлали лошадей, запрягали телеги, расхватывали оружие. И вот уже через ворота летели всадники, повозки, бежали пешие…

В панике лагутинцы забыли о Макаре. Кешка развязал ему руки и сунул наган, тот самый, из которого стрелял Маркиз. К ящикам подкатил таракановский фургон, остановился у самой стены, и трое лагутинцев, соскочив с козел, бросились к коллекции, чтобы все снести в фургон.

– Стой! Стрелять буду! – закричал Макар, вскочив на козлы. Лагутинцы отшатнулись. Но в эту минуту лагутинец, копавший ночью могилу, узнавший в маленьком монашке мальчишку, угнавшего коня, истерически завопил:

– Хватайте малого! Он коня моего угнал! Это он Струнникова привел! Он! Бей его!

Толпа загудела и двинулась на Кешку. Макар отчетливо понял, что вот сейчас, в какие-то считанные мгновения решается все – судьба Кешки, его собственная судьба… И сразу же увидел прищуренные глаза пожилого лагутинца в папахе, увидел, как поднялся ствол его обреза, нацеленный на Кешку. Раздался выстрел. Макар опередил лагутинца. Бандит в папахе упал. Макар подтолкнул Кешку за фургон и сам скрылся вместе с ним, помог ему быстро забраться на крышу фургона, стоявшего возле самой стены.

Макар отстреливался, закрывая собой Кешку, но вдруг сам схватился за плечо. Превозмогая боль, он помог Кешке забраться на монастырскую стену и сам полез вслед за ним.

И сразу же увидел, что навстречу ему по парапетной стенке долговязой лагутинец катил старый, видавший виды пулемет Максима, колеса которого подскакивали на стыках кирпичей. Макар выстрелил, и бандит упал. Тогда Макар подкатил пулемет к краю стены и, крикнув Кешке: «Ложись!» – растянулся рядом с мальчуганом.

Отсюда, сверху, хорошо было видно, как к фургону с обеих сторон двигались вооруженные лагутинцы. Сюда же приближенные Лагутина на руках несли тело своего атамана.

– Все назад! – крикнул Макар.

Толпа на какое-то мгновение застыла…

Двуколка, запряженная жилистой низкорослой лошадкой, с Егором и Таракановым тряслась по лесной просеке. При выезде из леса Егор остановил лошадь и, соскочив на землю, прислушался.

Тараканов подошел к нему, и они вместе вышли на опушку. Отсюда хорошо был виден весь монастырь, стоявший на высоком берегу реки. По всему склону, во все стороны, к реке, к лесу, к дальнему полю неслись всадники, повозки, телеги, бежали люди.

– Лагутинцы драпают, – сказал Егор. – Кто ж это их спугнул?..

И вдруг Тараканов толкнул Егора в бок и, протянув руку, показал на фургон, выезжающий из ворот монастыря. Это был его фургон, в котором он жил и хранил коллекцию.

Фургон спустился к реке и, переехав через мост, направился к лесу. Молодой парень с винтовкой за плечами стоя гнал лошадей.

Тараканов и Егор развернули двуколку и углубились в лес.

Лагутинец с таракановским фургоном гнал лошадей по лесной дороге. За поворотом лошади внезапно остановились. Поперек дороги стояла пустая двуколка Егора. Лагутинец, чертыхаясь, соскочил с фургона. Но в это время могучие руки Егора обхватили его и повалили на землю. Связав его, Егор посадил лагутинца возле дерева, сам влез в двуколку и погнал лошадей по дороге. Тараканов обошел фургон. Задняя дверь была забита крест-накрест двумя досками. Тараканов подавил улыбку и взобрался на козлы. Рядом с ним уселся Егор и, взяв поводья, стеганул лошадей.

Тараканов и Егор на фургоне по глухой лесной дороге приближались к границе. Егор натянул поводья и остановил лошадей.

– Дальше без Маркиза не поеду. И вас не пущу, Илья Спиридонович.

– Не дури, Егор, не время, – огрызнулся Тараканов.

– По совести скажу, боюсь, обманете вы меня, Илья Спиридонович. Вот найдем Маркиза, тогда и поедем.

Егор соскочил с козел и взял под уздцы лошадей.

Тараканов как бы застыл, бессмысленно глядя на Егора. Потом он выхватил пистолет из бокового кармана и прицеливаясь в Егора, закричал:

– С дороги!

Егор отскочил в сторону, но Тараканов выстрелил, и Егор упал.

Тараканов хлестнул лошадей. Фургон, подпрыгивая на кочках, понесся к границе.

Дорога становилась все уже и уже, ветви хлестали по лицу Тараканова, а он все гнал и гнал лошадей.

Тяжело дыша, стоя, он все хлестал и хлестал лошадей, пока они не вынесли его на небольшую поляну, где Тараканов сразу же заметил мелькнувшую за деревьями фигуру в темном костюме. Он вздрогнул от неожиданности, но фигура показалась знакомой. Человек вышел на поляну и, сняв шляпу, помахал ею Тараканову. Это был Артур… Но ведь он должен был встречать его вовсе не здесь, а в условленном месте, там, за кордоном.

– Не опасайтесь, Илья Спиридонович, – крикнул Артур. – Это я! Это есть я!

– Вижу, что вы… – с трудом удерживая лошадей, ответил Тараканов. – Зачем вы здесь?! Что вы здесь делаете?

– Я здесь для того, чтобы облегчить вашу задачу, – сказал Артур, снимая перчатки. – Последнее время на границе неспокойно… А нам не хотелось подвергать опасности ни вас, ни ваш ценный груз.

– Бесценный, вы хотите сказать. – Тараканов так устал, что ему даже не удалось выдавить из себя улыбку.

– Я покажу вам надежную тропу, – сказал Артур. – Через границу ящики придется перенести на руках.

Тараканов спрыгнул с козел на землю.

– Я сам буду сопровождать каждый из этих ящиков. – Он похлопал по стенке фургона. – Если б вы только знали, господин Артур, чего это мне стоило?! Не думайте, что вы получите эти ящики за бесценок.

– Успокойтесь, дорогой Илья Спиридонович. Мы не собираемся вас обманывать. Вы будете богаты. Как говорят у вас по-русски, сказочно богаты.

Где-то рядом на верхушке сосны дятел так сильно ударил своим клювом по стволу, что Тараканов невольно вздрогнул. Артур подошел к дверце фургона.

– А сейчас, если позволите, я хотел бы только взглянуть…

– Вы все еще не верите мне? – с горечью сказал Тараканов.

– Нет, нет, что вы… – Артур попытался успокоить его. – Мною руководит просто… нетерпение. Обыкновенное человеческое нетерпение.

– Ну что ж, открывайте, – тихо сказал Тараканов. – Нет, я сам!

Он достал из-под сиденья топорик, с его помощью с трудом отодрал одну, затем другую доску и распахнул дверцы настежь.

На полу пустого фургона лежал труп, завернутый в одеяло. Тараканов приоткрыл край одеяла и в ужасе увидел незнакомое лицо мертвого человека.

Это был Лагутин.

– Где же коллекция, господин Тараканов? – спросил внезапно побледневший Артур. – Где ваши богатства?!

Тараканов молча смотрел на мертвого Лагутина…

Эскадрон Корытного приближался к монастырю. Рядом с молодцеватым комэском ехали Витоль, Булатов и Коган.

– Странно, – сказал Витоль. – Почему так тихо? Неужели опоздали?

– Эскадрон, за мной! – скомандовал Корытный и, выхватив шашку из ножен, пустил коня рысью.

Конники поскакали за ним к воротам монастыря.

Во дворе монастыря было безлюдно. Прижимаясь к стене, поджав хвост, пробежала рыжая облезлая дворняга. Из-за угла церкви осторожно выглянул старик монах и тут же скрылся. Конь Корытного, всхрапнув, остановился у валявшегося посреди двора трупа лагутинца. Из-под папахи текла струйка крови.

– Драпанули… – сказал Корытный. – Однако кто их так напугал?

Макар сидел на земле, прислонившись к одному из ящиков с коллекцией. Данило, опустившись на колени, перевязывал ему плечо разорванной на полосы его же рубашкой.

Кешка, стоя над телом Маркиза, беззвучно плакал, глядя на улыбающееся, удивительно спокойное лицо убитого.

Кругом валялись трупы убитых лагутинцев. Было тихо.

Внезапно послышался конский топот. Макар поднял голову. Обернулся испуганно Кешка. К ним неслись всадники.

На полном скаку остановил Корытный своего великолепного серого в яблоках жеребца. Подскакали и остальные – Витоль, Булатов, Коган, бойцы Корытного.

Макар с трудом поднялся, поддерживаемый Данилой, и улыбнулся, превозмогая резкую боль в плече.

– Все в порядке, товарищ Витоль, – сказал он. – Вот она, коллекция бывшего князя Тихвинского, – и показал на ящики.

Витоль соскочил с коня и обнял Макара.

Макар взглянул на Булатова.

– Может, и все равно, кто бы спас ее, Булатов. А все-таки… Мне, однако, не все равно.

– Завидую, – ухмыльнулся Булатов.

И вот уже две телеги, груженные ящиками с коллекцией князя Тихвинского, под охраной эскадрона Корытного покидали стены монастыря. Кешка сидел и а передней телеге рядом с Макаром. Он оглянулся и помахал рукой Даниле, стоявшему в воротах и старческими слезящимися глазами смотревшему им вслед.

Они отъехали от монастыря и свернули на дорогу к Изгорску. Кешка молчал, задумчиво глядя куда-то вдаль.

– О чем задумался, Иннокентий? – спросил его Макар.

Кешка не ответил. Он смотрел на вечернее, предзакатное небо, на оранжевую полоску на горизонте и ждал, когда перед его глазами появится всадник на озаренном закатом красном коне.

ПРОПАВШАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

Часть первая
ПРОПАВШАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

По каменным плитам тюремного коридора шли трое. Впереди – начальник тюрьмы, за ним арестованный, позади конвоир.

Аркадий Николаевич Смелков, высокий, прямой, в сюртуке горного инженера, в белой сорочке с накрахмаленным воротничком, мало походил на арестанта. Он шел, высоко подняв голову, заложив за спину руки, мало обращая внимания на любопытные и не очень доброжелательные взгляды солдат, попадавшихся навстречу.

Начальник тюрьмы, бывший рабочий-путиловец, открыл комнату в свой кабинет, и Смелков, слегка пригнувшись, вошел в комнату с низким сводчатым потолком.

Возле окна стоял человек в черной кожанке, в таких же кожаных галифе, в очках с железной оправой. Он кивнул начальнику тюрьмы, и тот вместе с конвоиром вышел.

– Здравствуйте, Аркадий Николаевич, – приветливо сказал человек в кожанке. – Моя фамилия Волжин.

– Мы знакомы, – буркнул Смелков. – Впрочем, когда я прятал вас от жандармов, у вас не было фамилии, вас называли товарищ Захар. Ну что ж, долг платежом красен. В двенадцатом году я прятал вас, теперь вы упрятали меня.

Волжин рассмеялся.

– Будем считать это недоразумением, – миролюбиво проговорил он, поглаживая усы.

– Недоразумением?! – вскинул голову Смелков. – Ну нет! Меня разбудили среди ночи, переполошили домашних, какой-то дикий горец разыскивал у меня в доме пшено… Что я, бакалейщик?! Спекулянт?! Откуда в доме горного инженера пшено, черт побери!

– Не пшено искали у вас, Аркадий Николаевич, – спокойно пояснил Волжин. – Нам стало известно, что у вас в квартире скрывался адмирал Симбирцев, непримиримый враг Советской власти.

– Адмирал Симбирцев – выдающийся полярный исследователь. А его политические взгляды меня не интересуют!

Волжин усмехнулся и покачал головой.

– Напрасно… Напрасно вас не интересует его политическая позиция… Впрочем… предлагаю забыть этот инцидент, – и он широко улыбнулся.

– Забыть? – вскинул брови Смелков. – Ну нет-с! Вы меня арестовали, извольте судить, поскольку я прятал у себя на квартире не ученого-исследователя, а, как вы выразились, непримиримого врага Советской власти!

– Никто вас судить не собирается, – сказал Волжин. – Вы свободны, Аркадий Николаевич.

– Нет уж! Извольте судить! А то сейчас вы меня отпустите, а завтра опять явится какой-нибудь горец, и все начнется сначала.

– Обещаю, что не начнется. Присядьте, пожалуйста. – Волжин усадил Смелкова в единственное кресло за столом начальника тюрьмы, и, помолчав некоторое время, спросил: – Аркадий Николаевич, Ардыбаш – это серьезно?

Меньше всего на свете мог Смелков ожидать, что здесь, в тюрьме, кто-то заговорит об Ардыбаше. Он с удивлением уставился на Волжина.

– Ардыбаш? А какое вам… – Он подчеркнул слово «вам». – Какое вам дело до Ардыбаша?

– Разбирая бумаги Горного департамента, по поручению Совнаркома, я обнаружил ваше письмо с предложением направить экспедицию в район Ардыбаша.

– Да, в свое время обращался я в Горный департамент с таким предложением, – угрюмо произнес Смелков. – Однако ответа так и не получил.

– На вашем письме есть резолюция.

– Какая?

– «Чушь! На Ардыбаше нет золота и быть не может!»

Смелков поморщился.

– Эти господа из Горного департамента разбирались в геологии не больше вашего горца, который в поисках пшена переворошил всю мою коллекцию минералов.

– А вы, однако, злопамятны, Аркадий Николаевич, – рассмеялся Волжин. – Я уже сказал, что пшена у вас не искали. Так вы полагаете, что на Ардыбаше золото должно быть?

– Не сомневаюсь, – твердо сказал он. – Но какое это все имеет значение сейчас? И почему вас интересует Ардыбаш? – он пожал плечами.

– Что вы скажете, если мы отправим вас с экспедицией на Ардыбаш? – спросил Волжин, пристально глядя на Смелкова.

От неожиданности Смелков вздрогнул, но тут же подавил внезапное волнение.

– Вы изволите смеяться надо мной? – спросил он с горечью.

– Я обращаюсь к вам по поручению Совета Народных Комиссаров, – сказал Волжин. – Вы будете назначены научным руководителем экспедиции, направляемой в район Ардыбаша.

– О чем вы говорите?! – рассердился Смелков. – В столице России нет угля, дров, люди голодают… Стоят заводы, фабрики… Кого может сейчас интересовать гипотетическое золото Ардыбаша?

– Советской России нужно золото, – сказал Волжин, – Именно потому, что стоят заводы, фабрики… Чтобы они снова заработали. Чтобы справиться с разрухой…

Смелков понял, что Волжин отнюдь не шутит, предлагая ему осуществить давнюю, казавшуюся уже невыполнимой мечту об экспедиции на Ардыбаш, его едва ли не двадцатилетнюю неотступную мечту.

– И что же, – спросил он, все еще скептически. – Советская Россия в состоянии дать мне денег… людей?

– К сожалению, Советская Россия дать вам денег не может, – развел руками Волжин. – Разве самую малость… А людей… Я дам вам одного человека.

– Одного? Вы смеетесь?

– Нет, не смеюсь. Одного. Но зато какого?! Этот человек в состоянии сделать все возможное и невозможное.

Волжин выглянул за дверь и что-то сказал стоявшему у дверей начальнику тюрьмы.

– Я верю в ваши прогнозы в отношении Ардыбаша, – сказал он, прикрыв дверь. – Когда-то в ссылке, недалеко от тех мест, я сам слышал легенды о сказочных месторождениях золота на Ардыбаше. Говорили, что ссыльная казачка Дарья…

В комнату вошел высокий широкоплечий грузин с черными, как уголь, волосами и такими же черными, лукаво улыбающимися глазами.

– Знакомьтесь, – сказал Волжин, посмеиваясь. – Комиссар ардыбашской экспедиции Арсен Кобакидзе.

Перед Смелковым стоял «дикий горец», явившийся к нему с обыском и доставивший его сюда, в тюрьму.

– В экспедицию?! С ним? – вырвалось у него. – Никогда! – Голос его от возбуждения срывался. – Вчера он меня арестовал… Сегодня вы делаете его моим помощником. А завтра в таежной глуши он вытащит свой маузер и, решив, что я, как принято теперь говорить, «контра» – почему бы ему так не решить, ведь я прятал адмирала Симбирцева, – пристрелит меня без лишних слов! Нет, товарищ Захар, лучше судите меня за саботаж или хоть за сокрытие запасов пшена и спекуляцию. Мне все равно!

Арсен смотрел на Смелкова с улыбкой. Взгляды их встретились и, к своему удивлению, Аркадию Николаевичу «дикий горец» показался на этот раз не таким уж диким и даже чем-то симпатичным. На какой-то момент ему даже почудилось, что он его где-то видел, задолго до того, как тот пришел к нему прошлой ночью с обыском.

Трое усталых, измученных долгим переходом людей выбрались наконец из тайги. Теперь они шли вдоль бесконечной гряды каменистых холмов со скудной растительностью, и в предзакатной тишине под их ногами умиротворяюще похрустывала и осыпалась галька. Они шли молча. За долгие месяцы, прожитые в тайге, было сказано все, что можно сказать друг другу, не было ни сил, ни желания говорить. Молча, не сговариваясь, они остановились и скинули на землю тяжелые заплечные мешки. Так же молча разбрелись в поисках хвороста, сложили костер, и один из них, рыжеватый сутулый мужик, достал из мешка сухую бересту, деревянную коробку, в которой от сырости хранились спички, и принялся разжигать костер. Другой, плечистый, бородатый детина, отвязал от своего мешка медный котелок и стал спускаться по осыпи к шумевшей внизу речке. Третий в ободранном офицерском кителе, по-видимому главный среди них, достал потрепанную тетрадку и стал что-то записывать. Светлые соломенные волосы упали ему на глаза, он резким движением откинул их. В лице его, приятном, хотя несколько жестком, угадывалась незаурядная воля.

Ярко вспыхнул костер. Сутулый поднялся и подошел к обрыву. Внизу, по колено в воде, раздевшись до пояса, полоскался бородатый. Мельком оглянувшись на сидящего у костра, сутулый проворно вскинул ружье и выстрелил. Бородатый взмахнул руками и плашмя рухнул в воду.

– Поберег бы патроны, Силантий… пригодятся, – сказал светловолосый и, поднявшись, подошел к обрыву. Убитый лежал, уткнувшись лицом в воду. – Ты?! Ты убил его?! – с негодованием крикнул он и бросился к Силантию, но тот вскинул ружье.

– Не балуй, офицер…

– Скотина! Грязная скотина!

Прежде чем Силантий успел выстрелить, он выбил ногой ружье из его рук и повалил на землю.

Тяжело дыша, они катались по хрустящей гальке. Наконец светловолосому удалось прижать убийцу к земле. Но тот, изловчившись, вытащил из сапога нож, ударил противника в бок, вскочил на ноги и, подняв ружье, спустился к реке. Войдя в воду, он повернул убитого на спину. На шее у убитого рядом с нательным крестом, на черном шнурке был подвешен кожаный мешочек. Силантий разрезал ножом шнурок и сунул туго набитый мешочек себе за пазуху.

Светловолосый очнулся и, сжав зубы, медленно пополз к разгоревшемуся костру. Корчась от боли, он вытащил из-под фуфайки карту с какими-то пометками.

Силантий, подымаясь наверх, увидел, как карта упала в огонь. Со звериным воплем он метнулся к костру, но было поздно, карта уже обуглилась и на глазах у него превращалась в пепел. В ярости он выстрелил в лежащего без сознания человека и, разодрав на нем фуфайку, сорвал с шеи такой же, как у убитого, кожаный мешочек. Потом он столкнул тело с обрыва, и оно, покатившись со склона, плюхнулось в воду. Стремительный поток подхватил его и понес вниз по реке…

Митька Ольшевец придержал поводья и легко выскользнул из седла. Привязав низкорослую кобылу к частоколу, он бесшумно отворил калитку и, крадучись, направился к лому. В предрассветных сумерках одиноко стоявший дом казался заброшенным. Тихо взвизгнула большая мохнатая овчарка и заскулила, прижимаясь к Митьке.

– Тихо, Тайгуша, тихо, – шепнул Митька, погладив собаку. На его совсем еще детском лице промелькнула улыбка.

Митька осторожно потрогал дверь, но она не поддалась. Тогда он по лестнице залез на чердак и спустился в кухню. Выглянувшее солнце осветило составленные в углу весла, багры и лопаты. Под низким потолком над печкой вялилась рыба. Митька заглянул в печь, вытащил из чугунка вареную картошку, сунул в рот и, сняв сапоги, босиком прошмыгнул в комнату. На высокой кровати, укрывшись пестрым лоскутным одеялом, спала женщина. Митька прислушался к ее ровному дыханию, осторожно снял со стены двустволку и так же бесшумно, на цыпочках направился к двери.

– Митька, воротись! – услышал он за спиной женский голос. – Положь ружье!

Женщина поднялась с постели. В длинной холщовой рубахе, с густой черной косой, она казалась совсем молодой.

– Маманя… Нельзя мне… без оружия… Какой я партизан… без оружия.

– Партизан… – передразнила мать и вырвала у него ружье. – Снимай штаны!

Митька строго посмотрел на мать.

– Партизан я, маманя, боец революции.

– Какой ты, к лешему, боец, коли у матери ружье воруешь?

Мать сняла со стены старые вожжи и хлестнула Митьку по заду. Митька вздрогнул, но тут же снисходительно усмехнулся. Мать хлестнула его еще раз.

– Вот запру в погребе, будешь там партизанить с квашеной капустой.

– Не маленький… Не запрете!

Мать стукнула его по загривку.

– Садись, поешь… Оголодал небось…

Митька присел к столу. Мать поставила на стол блюдо с холодной картошкой. Отрезала кусок хлеба.

– Ешь пока. Потом обед сготовлю. – Она присела.

– Днем-то вроде ничего… за хлопотами, – говорила она, глядя на сына. – А вечер придет, скотину запру… Хоть вой! Одна-одинешенька. Собака скулит, и я с нею… Не пущу я тебя из дома, хоть ты что! Ведь убьют… ненароком.

– Не убьют, маманя!..

Во дворе залаяла Тайга. Мать подбежала к окну и сразу отпрянула, увидев за стеклом небритое, обросшее рыжеватой клочковатой бородой незнакомое лицо.

– Не признала, что ли?.. Силантий я. Пошла прочь, дрянь! – огрызнулся он на собаку. – Отопри, Дуня.

– Силантий, – чуть слышно прошептала мать и, бросив вожжи, распахнула окно. – А Федор где?

Силантий молчал.

– Папка где? – крикнул испуганно Митька.

Сутулый вытащил из-за пазухи расшитый кисет и нательный крестик, протянул их на раскрытой ладони…

Все трое сидели за столом. Дуня, повязанная черным шелковым платком, смотрела на висевшую на стене фотографию мужа в солдатской форме.

– Из тайги вышли… костер развели… – рассказывал Силантий. – Федор с котелком к воде спустился, рубаху снял сполоснуться… тут его и накрыло… валун с осыпи сорвался… Я ему кричу, да где там услышишь… На берегу и схоронили.

Силантий залпом выпил стакан самогона и, вытерев губы, потянулся за ломтем сала.

– Я, Дуня, тебя не оставлю. Чего надо, скажи, сделаю. И еще… не к месту сейчас… однако помни – одно слово, и ты хозяйка в моем доме.

Митька вскочил.

– Не пойдет она за вас. Не пойдет! Золото ваше проклятое, только людей губит. И дядя Тимофей и Кешка горбатый… все из-за этого Дарьиного золота… головы сложили.

Он с ненавистью посмотрел на Силантия, схватил ружье и направил его на сутулого.

– Уходите!

Силантий спокойно подошел к Митьке и вырвал у него ружье.

– Горяч ты, однако… В отца.

Митька выпрыгнул в окно.

– Я ухожу, маманя! – крикнул он со двора. – А вернусь, Силантия застану – убью!

Митька отвязал лошадь, вскочил в седло и поскакал к лесу…

У самого тракта на пригорке, в версте от села Поспихина стоял большой двухэтажный дом с просторным двором и многочисленными пристройками – постоялый двор Ефима Субботы.

Сюда еще недавно приезжали погулять да покуражиться купцы из города, здесь в трактире в бесшабашных кутежах удачливые старатели пропивали свое, с трудом добытое золото.

Силантий в раздумье, постоял перед гостеприимно распахнутыми воротами и, наконец решившись, вошел во двор. Под навесом у стены стояли телеги с грузом, накрытым рогожей, у коновязи лошади жевали сено.

В главной комнате трактира с большим дубовым буфетом во всю стену, с потускневшими зеркалами в простенках между окон было пустынно. Только в самом углу несколько возчиков пили чай из большого медного самовара.

Медленно вращался металлический диск музыкального ящика, вызванивая грустную мелодию вальса «На сопках Маньчжурии». Харитон, тщедушный мужичишка с редкой козлиной бородкой, с маленькими бегающими глазками, подкручивал ручку ящика.

– Товар далеко ли везете? – попытался он завести разговор с возчиками.

Мужики молча пили чай, похрустывая баранками.

– Велика тайна – в город, чай, едете?

Снова мужики ничего не ответили.

Харитон подсел к ним.

– Ну, прогуляйтесь, прогуляйтесь. В городе-то дураков, слыхать, не хватает… вас дожидаются.

Мужики по-прежнему молчали.

– Вы им соболя да белку, они вам бумаги полную телегу, денег-то нынче не жалеют… Кажная власть свои деньги печатает. Вы, мужики, хоть поинтересовались, какая там власть ноне?

Мужики переглянулись, и один из них, помоложе, лениво пробасил:

– Ну?

– Горло смочить желательно… – захихикал Харитон.

– Кобылка воду возит, а козел бороду мочит, – усмехнулся пожилой мужик. – На дармовщинку выпить норовишь, Харитон? Бог подаст.

Тихо приоткрылась дверь, вошел Силантий, скинул мешок и присел за столик возле буфета.

Харитон поднялся и подошел к Силантию.

– С благополучным возвращением, Силантий Митрофанович, – льстиво улыбнулся он.

– Хозяина позови, – угрюмо отозвался Силантий.

Харитон юркнул за занавеску.

– Видать, не пустой вернулся, – поглядывая на Силантия, тихо сказал молодой возчик. – По глазам видать – не пустой!

– Неужто на Дарьино золото набрели? – сказал пожилой.

– Потрясти бы его, поглядеть, какое оно есть, Дарьино золотишко, – шепнул молодой.

Из-за занавески выглянул Харитон и поманил Силантия.

В тесной комнатенке за высокой конторкой стоял Ефим Суббота, крепкий, жилистый мужик с аккуратно подстриженной светлой бородкой и высоким открытым лбом. При появлении Силантия он снял пенсне и уставился на него чуть выпуклыми глазами.

– Что скажешь, Силантий?

– Лошаденку… какую… не найдешь?

– Позабирали коней, Силантий. Или не слыхал – война.

– Ты, Ефим, со мной не хитри. Знаю, где ты коней хоронишь.

– Чем платить станешь? – усмехнулся Суббота. – Может, золотишком?

– Поблазнило золотишко, да не далось.

Силантий развязал мешок и вытащил несколько шкурок. Суббота надел пенсне, встряхнул шкурки, разгладил их.

– Соболек, он тоже золотом отливает, – подобострастно вставил Харитон.

– Ступай, Харитон, – сказал Суббота.

Харитон неохотно вышел, остановившись в сенях, вытащил из дощатой перегородки сучок и заглянул в комнату, где остались Силантий и Суббота.

– Утром коня получишь, – сказал Суббота и бродил связку соболей в сундук. – Один вернулся?

Силантий кивнул.

– А где… товарищи твои?

Силантий перекрестился.

Суббота помолчал, надел пенсне и пристально посмотрел на Силантия.

– Ты что подумал? – рассердился Силантий. – Погибли они. Своей смертью погибли.

– Бывает… В тайге все случается, – Суббота тоже перекрестился и налил Силантию стакан самогона. – Утром коня получишь.

Харитон вставил сучок на место и почесал затылок.

Силантий опрокинул стакан с мутноватой жидкостью в горло.

Суббота налил ему еще и молча пододвинул миску с мочеными яблоками. Силантий снова выпил и потянулся за яблоком.

– Значит, оба погибли, – проговорил Суббота. – И Федор, и офицер… Ну что ж, царство им небесное. – Он снял пенсне и, протирая его, внимательно поглядел на Силантия. – А тебя, значит, господь миловал?

– Живой, как видишь, – кивнул Силантий. – Ох и крепок у тебя напиток… – заметил он, почувствовав, что хмелеет.

– Марфа! – крикнул Суббота.

В комнатушку вошла Марфа, жена Субботы, статная, похоже, беременная красавица с аккуратно уложенной вокруг головы тяжелой русой косой.

– Проводи гостя, – сказал Суббота. – Вишь, притомился.

Марфа вела то и дело оступавшегося Силантия по узкой деревянной лестнице на второй этаж.

– А чего это ты все молчишь, Марфа? – говорил Силантий, с трудом ворочая языком. – Сколько годов тебя знаю, слова от тебя не слыхал, будто вовсе немая.

Марфа ввела его в крохотную клетушку с железной кроватью и громоздким платяным шкафом.

– С чего это меня сморило? – пробормотал Силантий. – И выпил вроде всего ничего, а голова будто чужая…

Он сбросил мешок на пол, прислонил к кровати ружье и рухнул на кровать.

– Ты не уходи, Марфа, – бормотал он бессвязно. – Не уходи… да… спать мне не давай… нельзя мне спать… нельзя… слышь, Марфа.

Марфа неслышно выскользнула из комнаты. Силантий погрузился в тяжелый пьяный сон.

Выло совсем темно, когда Суббота вышел из сарая с карбидовым фонарем в руках.

– Ты чего по двору шастаешь? – окликнул он прошмыгнувшего мимо него Харитона.

– Сено хотел собрать. Дождь вроде собирается, – замялся Харитон. – Как бы не замочило.

Суббота подозрительно поглядел ему вслед.

Проснувшись рано утром, Силантий потянулся, зевнул и осторожно прижал руку к груди. В глазах его появился испуг. Он судорожно стал ощупывать себя, рванул на шее рубашку и схватился за шею. Метнувшись к окну, он распахнул его. Во дворе одиноко стояла оседланная лошадь. Вчерашних телег не видно, ворота широко раскрыты. Силантий выбежал из комнаты, грохоча сапогами, скатился с лестницы и ворвался в комнатушку Субботы.

– Ты чем меня опоил, Ефим?

– В своем ли ты разуме, Силантий? – по обыкновению ласково спросил Суббота.

– Ограбили меня! – взревел Силантий. – Дочиста ограбили.

Силантий бессильно опустился на сундук.

– Погодика-ка… – Суббота выдвинул ящик конторки. – Марфа во дворе подобрала, не твои ли?.. – Он достал из ящика и бросил на конторку три кожаных мешочка.

– Мои! – крикнул Силантий и жадно схватил мешочки.

– Слава богу, нашлась пропажа, а то сраму не оберешься… Люди скажут, у Субботы и заночевать нельзя.

– Пустые! – прохрипел Силантий и швырнул мешочки.

Суббота поднял их, вывернул.

– Никак, золотишко было? А сказывал, будто порожний вернулся? – Он осуждающе покачал головой.

– Харитон… где? – взревел Силантий.

– А я почем знаю. Да ты на него не греши…

– А кто ж тогда? Али еще кто ночевал? – допытывался Силантий.

– Да окромя возчиков никого не было.

– Возчики!.. кому же еще? Я видел, как они перешептывались… Они, конечно, они!

Силантий выбежал из комнаты. Суббота подошел к окну и стоял, наблюдая, как Силантий сел на лошадь, поскакал со двора.