Текст книги "Пропавшая экспедиция"

Автор книги: Исай Кузнецов

Соавторы: Авенир Зак
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Рогов вышел на крыльцо, снял очки и подставил лицо солнцу.

– Как прошла операция, доктор? – услышал он чей-то голос и, надев очки, обернулся.

Перед ним стоял Зимин.

– Рогов?! – удивился Зимин.

Рогов удивился не меньше Зимина.

– Зимин? Если не ошибаюсь…

– Вы все же не послушали моего совета, приехали. Как видите, я предупреждал вас не зря, – сказал он.

Рогов сунул руку в карман за папиросами, но тут же вспомнил, что выкурил все по дороге. Зимин протянул ему пачку.

– Курите. – Он улыбался. Но была в его взгляде какая-то непонятная Рогову настороженность.

– Кто тот человек, которого я оперировал?

– Бандит, – ответил Зимин. – В сущности, вы должны были дать ему умереть. Одним негодяем стало бы меньше.

– Я врач… – сказал Рогов. – А что вас сюда привело?

– Стечение обстоятельств, дорогой Борис Николаевич. Если хотите – судьба.

– Что это за поселок? – спросил Рогов.

– Я знаю немногим больше вашего: меня доставили сюда тем же способом, что и вас… Раскольничий скит, построенный еще при царе Горохе.

– Пожалуй, – сказал Рогов, окидывая взглядом приземистые, черные от времени строения. – В детстве я слышал о таких поселках в тайге. Кто же здесь обитает?

– Несколько семей староверов и те, которым не по душе Советская власть.

– И вам?

– Мне? – Зимин засмеялся. – Не все ли равно, какая власть лишает меня свободы…

Тем временем площадь заполнилась людьми. Женщины, мужчины, дети выбегали из домов, с тревогой смотрели на вершину скалы.

– Что это? – спросил Рогов.

– Опять Темка, – сказал Зимин.

Рогов увидел на самом краю скалы мальчишку, а рядом какое-то странное сооружение раза в два больше мальчика. Через площадь, ругаясь, бежал, размахивая палкой, высокий чернобородый мужик, один из тех, кто привел сюда Зимина. Внезапно сооружение, стоявшее рядом с мальчиком, упало со скалы и оказалось огромным коробчатым змеем. Через мгновение встречные потоки воздуха подхватили его, и Рогов увидел, как мальчик висит под ним, привязанный на длинных веревках, закрепленных у плеч и на поясе. Змей на мгновение застыл в воздухе и постепенно стал снижаться.

Зимин побежал, Рогов бросился за ним. Когда они добежали, мальчик уже лежал на земле, а змей громоздился рядом. Белобрысый курносый мальчишка лет тринадцати торжествующе оглядывал окружавшую его толпу. Внезапно он вскочил и стал пятиться. Толпа расступилась и пропустила плечистого чернобородого мужика. Мальчик, отступая, закутался в постромках и упал. Чернобородый набросился на него и стал избивать, пиная его ногами. Толпа стояла и молча смотрела на происходящее.

Внезапно рядом с чернобородым оказался Силантий. Схватив его поперек туловища, он с силой отбросил его в сторону.

– Беги, – бросил он Темке, и тот скрылся в толпе.

Чернобородый выхватил у кого-то из стоящих топор и двинулся на Силантия.

Рогов растолкал толпу. Схватил чернобородого за плечи и отшвырнул его в сторону.

Чернобородый поднялся и, сжимая топор, кинулся на Рогова. Но прежде чем противник успел его ударить, Рогов выбил из его рук топор и с необыкновенной быстротой перекинул через себя. Чернобородый вскочил и снова бросился на Рогова. Сильным ударом Рогов опрокинул его на землю. Чернобородый медленно поднялся и снова двинулся на него.

– Тихон! – крикнула повелительно Марфа.

– Это что?! Выходит, я над собственным сыном не волен?! А ежели разобьется – ты над ним плакать будешь?..

– Уходите! – не спуская глаз с чернобородого, сказала Марфа Рогову.

– Уходите отсюда быстро, – сказал Зимин и, подталкивая Рогова, вывел его из толпы.

Чернобородый набросился с топором на Темкин аппарат, молниеносно превратив его в кучу щепок и тряпок.

Вечером Зимин и Рогов сидели у Губенко в тесной избе с крохотным подслеповатым окошком. В углу висели почти неразличимые в полутьме иконы, а у стены лепились грубо сколоченные нары, застеленные серыми солдатскими одеялами. На столе горела керосиновая лампа. Единственным предметом из другого далекого мира был старый, потрепанный номер «Нивы», который Зимин проглядывал, наверно, уже в несчетный раз. Собственно, он не читал, а почти механически перелистывал засаленные, порванные по краям страницы.

Подвыпивший Губенко сидел в углу на скамье и перебирал струны старенькой, почерневшей от времени гитары, напевая какой-то полузабытый цыганский романс.

– Этот Темка настоящий самородок, – сказал Зимин, отбросив «Ниву» на стол. – Ничего не видел, кроме этой тайги. И абсолютно неграмотен, заметьте… Одна… женщина… пыталась его учить. Тихон запретил. Бьет Темку смертным боем, другой бы давно смирился, а Темка…

– Непостижимая жестокость, – сказал Рогов.

Зимин с грустью и чуть насмешливо посмотрел на Рогова.

– Вы провели в Сибири детство и удивляетесь? Мы с вами никогда не поймем этих людей и ничего в их жизни изменить не сможем. Темка, в сущности, обречен. Сибирь… Другой мир. Другая планета.

– Вы полагаете, – спросил Рогов, – что ничего изменить нельзя?

– Уверен. А вы?

– Я думаю иначе.

Губенко надоел этот дурацкий, по его мнению, «интеллигентный» разговор. Он хлопнул ладонью по струнам и обвел собеседников мутным взглядом, в котором проскальзывала едва заметная пьяная издевка.

– Господа, а вы таракановку когда-нибудь пили?! – спросил он неожиданно громко.

– Что это? – не понял Рогов.

– Водку, настоянную на тараканах, пили?

Рогов брезгливо поморщился, а Губенко, захохотав, отбросил гитару на постель и, хлопнув дверью, вышел из избы.

Рогов потрогал гитару.

– Вы недурно владеете приемами джиу-джитсу, – сказал Зимин, разглядывая Рогова.

– Как видите, я знал, куда еду, – усмехнулся Рогов и неожиданно спросил: – Вы живете здесь под охраной?

– Зачем меня охранять? Выбраться отсюда без проводника практически невозможно. Если вас не пристрелят, вы пропадете в тайге.

– Почему они вас держат?

– Мы условились: обо мне не говорить.

Рогов взял гитару… Перебрал струны и запел очень тихо, потом чуть громче.

 
Я вам пишу, не знаю право…
Зачем пишу и для чего
Я потерял уж это право
И что скажу вам? Ничего.
 

Голос Рогова звучал негромко, но мягко. Зимин слушал знакомый с детства романс и вспоминал давнюю ночь на Ардыбаше, костер, поручика Казанкова, завидовавшего их мирной жизни в такое тревожное время, того самого поручика, которому полковник Хатунцев приказал их расстрелять… заброшенную каменоломню, где он когда-то ворочал тяжелые камни… объяснение с Тасей… взрыв, ее исчезновение, поиски, долгие безуспешные поиски единственного человека, который нужен ему, единственной, ради которой он способен пойти на все… Думал о том, как некстати оказался здесь Рогов, о том, что его появление может привести к последствиям, которые трудно предвидеть.

Но Тасю он никому не отдаст. Это он знал твердо.

А Тася тем временем, заведя в конюшню лошадей и задав им корму, возвращалась домой мимо домика, где поселили Зимина. Внезапно она услышала чуть слышный голос, напевавший ее любимый романс. Она остановилась, приоткрыла осторожно, чтобы не скрипнула, калитку и заглянула в тусклое крохотное оконце.

У стола, задумавшись, сидел Зимин. Того, кто пел, не было видно, но Тася узнала этот голос.

 
Не стоит ждать любви заочной —
В наш век все чувства лишь на срок…
 

Да, это был его голос, того мальчика, которого отец привез из Сибири, когда ей было всего семь лет, ставшего ее братом, другом, поверенным ее детских тайн.

 
…Но я вас помню, да, и точно,
Я вас забыть никак не мог…
 

Сквозь мутное стекло она все же разглядела краешек гитары, но Рогова увидеть, убедиться, что это именно он, никак не удавалось. Не дослушав романса, он обошла избу, толкнула дверь и вошла в тускло освещенную горницу. Зимин оглянулся на дверь. Рогов вскочил. Они молча смотрели друг на друга.

– Тася? – неуверенно, чуть слышно произнес Рогов.

– Боря… – так же тихо проговорила Тася.

– Вы интересовались, Рогов, почему я здесь оказался, – сказал Зимин. – Вот вам и ответ.

Они стояли у рассеченной молнией сосны. Рогов и Тася.

– Теперь никто меня больше не ждет… – прошептала Тася.

– Зинаида Алексеевна привыкла ждать, – сказал Рогов. – Ждала твоего отца. Ждала тебя. Когда некого стало ждать… не выдержала.

– Мама… – тихо произнесла Тася.

На глазах у нее появились слезы.

– Ты очень изменилась, – сказал Рогов.

– Петербургская барышня, – сквозь слезы улыбнулась Тася. – Не скажешь, а? Могу дрова колоть, коров доить, косить сено… Одичала. А в Петрограде как? Все по-новому?

– Да… Жизнь меняется. Не узнаешь ее, когда вернешься.

– Господи! Неужели где-то есть еще Петроград. Нева… Мойка… Разъезжая улица…

Она резко обернулась к Рогову.

– Боря, милый, я никогда больше не увижу Петрограда.

– Не увидишь? Почему?

– Мы уедем отсюда. Далеко. И навсегда.

– С Зиминым?

– Он все эти годы искал меня. В Петроград ездил…

– Знаю.

– И сюда… проник с риском для жизни. Он сказал: мы уйдем, уедем отсюда. И я хочу… я хочу забыть все, что было: кровь, насилие, убийства. Знаешь, я не раз думала: зачем жить? А потом вспомнила – Кирилл, мама… Теперь у меня остался только Кирилл…

– Когда-то мы хотели с тобой уехать в деревню. Вместе. Ты учительницей, я врачом…

– Наивные детские мечты… Знаешь, я хотела здесь учить детей. Не дали.

– Как же ты жила?..

– Лошади, вот с кем я была все эти годы в дружбе. Лошадей мне доверяли.

– И ты не пыталась бежать?

– Пыталась. И оба раза… возвращалась обратно. Уйти отсюда одной невозможно.

– И ты решилась оставить Россию?

– Знаешь, Марфа говорит: мужик бабе от бога дан. Куда от него бабе деться… Кирилл все эти годы думал только обо мне… А ты? Как ты здесь оказался?

– Я приехал работать врачом в Балабинске. Судьба, как говорит Зимин.

Федякин сидел у себя в кабинете и, надев наушники, слушал радио. В окно, выходившее во двор брандкоманды, пристроившись на телеге с бочкой, трое пожарников наигрывали все ту же навязчивую песенку про девчоночку Надю.

Вошел Куманин, он был возбужден.

– Да брось ты свое радио! Мало того, что до сих пор ни о Субботе, ни о Зимине ни слуху ни духу – доктор пропал! Ходил сегодня на перевязку, а фельдшерица в панике: три дня как уехал, и до сих пор нет. Где твой Зуев?

Сняв наушники, Федякин хитровато поглядывал на Куманина.

– О докторе знаю. А вот что я тебе покажу… – Он выдвинул ящик стола, но из-за двери высунулся милиционер Миронов.

– Заводить? – спросил он.

– Заводи! – Федякин прикрыл ящик.

Вошел долговязый официант. Привели его прямо из ресторана – на нем была чистенькая белая курточка, галстук, начищенные до блеска штиблеты. На лице его то появлялась, то исчезала растерянная заискивающая улыбка.

– Здравствуй, Зуев! – Федякин улыбнулся ему как самому желанному гостю. – На лошадях решил заработать?

– От вас, товарищ Федякин, ничего не скроешь, – льстиво захихикал официант. – Все насквозь видите.

– А ведь это спекуляция, Зуев! – сокрушенно произнес Федякин.

– Спекуляция, – в тон ему огорченно согласился Зуев и опустил виновато голову.

– А много ли заплатят, а?

– Да что, пустяки, по червонцу с лошади…

– По червонцу? – сощурив глаза, переспросил Федякин. – По червонцу? – повторил он. – А это что? Авансом?

Он сунул руку в приоткрытый заранее ящик и, достав оттуда мешочек из сыромятной кожи, бросил его Зуеву.

– А ну-ка развяжи!

Официант взял мешочек, но развязать тесемку никак не мог. От волнения он даже прикусил губу.

– Не можешь развязать… руки дрожат… Давай помогу.

Федякин развязал тесемку и высыпал на стол горстку золотого песка. Куманин бросился к столу. Он разглядывал Крохотные зернышки золота.

– Бережливый… За иконой прячет. Под божьей охраной…

– Виноват, товарищ Федякин. Все скажу!

Официант упал на колени.

– Встань! – брезгливо сказал Куманин. – Откуда золото?.. Кому покупал лошадей?..

Рогов сидел на вершине скалы, поросшей лесом. Внизу чернели дома поселка. Кое-где над серой соломой крыш вился слабый дымок. Рядом Темка мастерил очередного змея.

– Птица несмышленая и та летает. А человеку голова от бога дадена – все превзойти. И не может того быть, чтобы человек летать не научился, – сказал Темка.

– В школу тебе надо, Темка, – вздохнул Рогов.

– А вот с большевиками покончат, в город уйду, учиться стану.

– Чем же тебе большевики мешают? – спросил Рогов.

– Они против христьян, – у кого крест на шее, того сразу к стенке.

Рогов с грустью поглядел на Темку.

– А знаешь, Темка, люди давно уже научились летать.

Темка недоверчиво усмехнулся.

– Сказывали, да не верится. Крылья научились делать, что ли?

– Нет. Аппарат такой изобрели. Аэроплан называется.

Рогов взял палочку и нарисовал на земле аэроплан. Темка с интересом разглядывал рисунок.

– А все-таки с крыльями. Как же он летает? Крыльями машет?

– Нет, его пропеллер тянет, вот этот. – Рогов показал на рисунок. – Пропеллер вертится, а аэроплан и летает.

– От чего вертится?

– От мотора.

– На керосине, значит, летает, – понимающе кивнул Темка и задумчиво сказал: – Поглядеть бы…

Отсюда сверху был хорошо виден загон, где Суббота держал лошадей…

Рогов встал и, потрепав Темку по плечу, стал спускаться по крутой тропинке вниз к загону.

Зимин сидел на траве и глядел, как Тася объезжает молоденькую вороную кобылу.

– Послушайте, Зимин, мне надо поговорить с вами. О Тасе. – Сказал он.

– О Тасе? – переспросил Зимин.

В это время Тася проскакала мимо и улыбнулась им.

– Я слушаю вас, Рогов.

– Тася должна вернуться домой, – решительно заявил Рогов.

– Она сказала вам, что хочет вернуться в Петроград? – спросил Зимин, глядя на Тасю.

– Нет. Она не говорила этого. Но меня беспокоит ее судьба.

– Меня тоже, – сказал Зимин. – Тася перенесла тяжелую болезнь. И эти годы, проведенные здесь… Ей нужен покой, которого нет и не может быть в этой стране.

Рогов пристально поглядел на Зимина.

– Скажите, Зимин. Вы представляете, что сейчас происходит в России?

– Вполне, – засмеялся Зимин.

– И вы, интеллигент, способны оставить Россию, когда ей больше всего нужны толковые, знающие люди, когда народ впервые за сотни лет проснулся для созидательной жизни.

– Народ… народ… – поморщился Зимин. – А вы хорошо знаете, для чего именно он проснулся? И потом… я не интеллигент, я офицер.

Мимо проскакала Тася. Она с некоторой тревогой поглядела в их сторону.

– Кто вы такой, Зимин? – спросил Рогов.

– Человек, – пожал плечами Зимин. – Видите ли, Рогов, от присяги царю-батюшке меня освободила революция. А новым властям я не присягал. И принадлежу только самому себе. Я свободный человек.

– Вы хотите остаться в стороне? – спросил Рогов.

– Принять чью-либо сторону – значит убивать. Не хочу участвовать в этой свалке.

– И все-таки есть Россия!..

– Россия… Для меня это слово не имеет смысла. С некоторых пор…

– А для Таси? – спросил Рогов. – Сейчас она ни о чем не думает, полностью доверилась вам – она любит вас. Но наступит минута, и она поймет, что Россия… Родина не просто слова. Кто знает, может быть, и для вас придет эта минута.

– Может быть… – небрежно бросил Зимин.

– Уходите. Но Тасю оставьте. Вы не имеете права брать ее с собой.

– Вы!.. Вы! – вспылил вдруг Зимин.

Возле них остановилась Тася. Она спрыгнула с лошади и с тревогой поглядывала на обоих.

– Вы ссоритесь?

Зимин не ответил. Он резко повернулся и быстро пошел в сторону поселка.

Суббота сидел на крылечке и чинил детскую лошадку. Прищурившись, он взглянул на подошедшего к нему Зимина, с удивлением отметив, что всегда спокойный, выдержанный Зимин чем-то возбужден.

– Ты немедленно отправишь Рогова в Балабинск, – с трудом сдерживаясь, сказал Зимин.

– Болтать будет… – поморщился Суббота, пристально поглядев на Зимина.

– Ты немедленно отправишь его в Балабинск, – настойчиво повторил Зимин.

Суббота понимающе усмехнулся.

– А не пожалеем, что отпустили? Пущай остается, лекарь хороший, пригодится. – Но, взглянув в расширившиеся от гнева глаза Зимина, согласился: – Ладно. Разве что для тебя. Марфа! – крикнул он. – Покличь Силантия и Харитона!

Зимин резко повернулся и ушел.

Суббота потирал легонько раненую ногу, когда к нему подошли Силантий и Харитон.

– Отведете доктора, поведете так, чтобы дороги сюда не запомнил. И чтобы доставить живым и невредимым. Поняли?

– В самый Балабинск? – удивился Харитон.

– Зачем в Балабинск, дура! Бросите его у Николиной заимки. Сам доберется. Ну а не доберется, значит, не судьба. Понятно?

Силантий стоял мрачный и не глядел на Субботу.

– Слышь, Силантий! Я тебе говорю, черт рыжий!

Силантий поднял голову.

– Понял? – прищурился Суббота.

– Понял… – проворчал Силантий.

Силантий, Харитон и Рогов выбрались из непроходимой чащи на освещенный солнцем песчаный обрыв. Рогов опустился на землю.

– Хватит, – сказал Харитон. – Находились. Пора кончать.

– Кончать? Суббота не приказывал, – ответил Силантий.

– Суббота? Ничего ты не понял, чего тебе Суббота приказывал. Я Ефима не первый день знаю. По глазам угадываю, чего хочет.

Силантий хмуро поглядел на сидящего в стороне Рогова.

– Я мальчишкой его отца знал, – сказал он.

Рогов оглянулся в тот момент, когда Харитон поднимал ружье. Схватив мешок с продуктами, он скатился с обрыва.

Раздался выстрел. Рогов испуганно обернулся.

Ружье с расщепленным прикладом выпало из рук Харитона. Силантий опустил свое ружье.

– Ты что, черт рыжий! С ума сошел? – крикнул он.

– Пойдешь прямо. К реке выйдешь, спускайся по течению до самого распадка… А там вправо возьмешь… – сказал Силантий Рогову.

Рогов поднялся, испуганно глянул на Харитона и медленно пошел по направлению, указанному Силантием. Харитон неодобрительно глянул на Силантия.

– Доберется – его счастье. А не доберется, на мне его крови нет, – сказал Силантий и перекрестился.

Суббота и Зимин, ведя на поводу тяжело навьюченных лошадей, двигались вдоль неширокого ручейка, бежавшего по круглым желтовато-серым камешкам. Зимин остановился, прислушался. Суббота услышал шум, похожий на шум леса в ветреную погоду, но не порывистый, а ровный, спокойный, непрерывный.

– Пришли, – сказал Зимин и спустился к воде.

Суббота последовал за ним. Прозрачная вода ручья давала возможность рассмотреть между серыми, вертикально стоящими пластинками сланца мелкие, хорошо обкатанные камешки. Суббота нагнулся, зачерпнул горсть камешков. Вода стекала с его рук. Он вглядывался в сверкающие на солнце мокрые камешки. Потом поднял глаза на Зимина.

– Здесь? – спросил он растерянно, почти испуганно.

Зимин не ответил, он прошел дальше, вдоль ручья. Суббота двинулся за ним. За поворотом ручья перед ним открылся водопад. Вода широкой полосой падала с невысокой скалы.

Зимин взобрался по скользкому склону наверх. Суббота остался внизу… Зимин прошел выше по ручью и остановился у узкой горловины, где ручей можно было легко перепрыгнуть. Он взял тонкое суковатое бревно и, подсунув под лежавшую у ручья глыбу песчаника, столкнул ее в воду так, что оно перекрыло горловину. Вода устремилась в сторону, огибая плотину, в узкую забитую галькой канаву…

Суббота видел, как водопад постепенно иссякал, пока перед ним не открылась крутая стенка из кварца, блестящая от влаги. Зимин спустился вниз. В том месте, где недавно шумел водопад, в стене кварца проглядывали тонкие, едва заметные прожилки самородного золота.

– Здесь, – сказал Зимин.

– Господи, – прошептал Суббота. – Благодарю тебя, господи, что услышал мои молитвы.

Федякин, Куманин и двое милиционеров пробирались через участок горелой тайги. Они вели лошадей за поводья. Впереди Зуев и Федякин, позади остальные.

Смолокурня открылась, как только они миновали гарь и пересекли узкую полоску кустарников. Несколько черных прокопченных строений стояло на краю леса.

– Иди! – сказал Куманин.

– Куда? – поежился Зуев.

– На кудыкину карусель, – огрызнулся Куманин. – Бери лошадей и иди!

Зуев шел, ведя на поводу двух лошадей, и Куманин видел, как трудно дается ему каждый шаг. Федякин кивнул милиционерам, и они поползли в сторону смолокурни.

Зуев перешагнул через повалившуюся изгородь и, привязав лошадей к столбу от ворот, обошел одно из строений и заглянул внутрь: в пустом, с выбитыми окнами помещении стоял ржавый остов железной кровати, валялись охапки сена.

Скрипнула половица. Зуев отшатнулся. Держа наготове ружье, смотрел на Зуева Ахмет.

– Где лошади? – спросил Ахмет.

– У ворот…

– Почему оставил снаружи? – глаза Ахмета сузились.

Зуев колебался. Опасность, исходившая от Федякина, была все же не так близко, как ружье Ахмета.

– Беги, Ахмет! – дрожащим голосом проговорил Зуев. – Я их не своей волей привел…

– Где хозяин? – снова прищурился Ахмет.

– Взяли его, арестовали. Да вроде бежал…

Ахмет недоверчиво разглядывал Зуева.

Куманин и Федякин ждали. Зуев не показывался. И вдруг из-за сарая показался какой-то человек. Он отвязал лошадей, проворно вскочил на одну из них, схватив другую за поводья, поскакал к лесу. К смолокурне бежали милиционеры.

Куманин и Федякин, стреляя на ходу, бросились к смолокурне. Они нашли Зуева связанным, валяющимся на земле.

– Кто это был?! – спросил Федякин.

– Ахмет… – сказал Зуев, испуганно глядя на Федякина.

– Ахмет?.. – переспросил Куманин. – Кто такой?

– Я-то откуда знаю… Ахмет и Ахмет. До революции каторгу в этих местах отбывал. Золоторотец.

– Каторгу… – задумался Куманин. – Зимин тоже на каторге был… Не одна ли шайка-лейка?

Зуев пожал плечами.

– Чует мое сердце – без Зимина тут не обошлось, – сказал Куманин и сел на траву.

Зуев опасливо поглядывал то на Федякина, то на Куманина.

– Вот что, Федякин. Забирай этого жука, – он кивнул на Зуева. – А мне дай своих ребят. Сделаю проверочку…

Рогов пробирался по тайге. Усталый, измученный, он вдруг остановился. Ему послышались голоса перекликающихся людей, стук топоров.

Лесорубы прокладывали просеку для узкоколейки. Стучали топоры, звенели пилы, с грохотом и треском падали деревья.

Кешка, вытерев с лица пот, спустился к воде и, скинув косоворотку, стал обтираться холодной речной водой.

Рогов, услышав стук топоров, из последних сил кинулся на эти звуки и, продравшись через заросли невысоких кустов, оказался на берегу таежной речушки. Он увидел, как рухнула высокая величественная лиственница, и тут же заметил на другом берегу полуголого паренька. Он хотел крикнуть ему, но, потеряв сознание, упал. Однако паренек заметил его. Он бросился к нему через неглубокую речку, шлепая по воде босыми ногами и, нагнувшись над ним, крикнул:

– Эй, ребята, сюда!

Он нагнулся и приложил ухо к груди Рогова. Через речку бежали двое парней-лесорубов.

– Никак доктор наш новый? – сказал один.

– Он самый, – подтвердил Кешка, и все трое, подняв Рогова, понесли его через речку.

Невдалеке от бревенчатого сарайчика, поставленного Зиминым еще в прежние посещения, горел костер.

Суббота сидел у костра и смотрел на огонь. В костре, уже догоравшем, светились раскаленные угольки… Субботе казалось, что и это сверкающие самородки золота… Зимин лежал невдалеке и вертел в руках сосновую веточку.

– Что будешь делать с золотом, Ефим? – спросил Зимин.

– А ты? Что ты со своим сделал?

– Мое золото далеко. Меня дожидается, – сказал Зимин.

– Ничего. И мое дождется. Думаешь, долго нонешняя власть продержится?! В Библии не зря сказано – ветер приходит и уходит… время собирать камни, время бросать… Придет и мой час, Кирилл Петрович! Бросать камни…

– И какой же это час, Ефим?

– А такой, когда я тут хозяин буду! Дед мой, Кирилл Петрович, двадцать лет на каторге камни ворочал – на этой земле. Отец мой потом ее поливал. Моя она! Я истинный хозяин. «Товарищи» завод балабинский восстановили? Спасибо им! Дорогу на Красную падь строят? Земной поклон! Пусть строят. Все моим будет. Я на это золото все куплю. Весь этот край моим будет. Придет час!

– А если не придет, Ефим?

Зимин бросил веточку в костер. Она затрещала и вспыхнула.

– Умен ты, Кирилл Петрович, а рассуждаешь как дите несмышленое. Нешто не видишь, что власть Советская в нашу сторону потянулась. Сам Ленин говорит – торгуйте, богатейте. Поняли, что на рабочем да на мужике государства не построишь. Год, другой пройдет – мы с тобой первые люди будем. Потому – золото всему голова. Мне бы товарища толкового – я бы горы своротил. А что, если нам с тобой вместе?..

– Нет. Не придет твой час, Суббота. Не жди, – сказал Зимин.

Неожиданно он вскочил и прислушался.

– Ты что? – встрепенулся Суббота.

– Слушай!..

Над водопадом показался всадник. Он огляделся вокруг и исчез.

– Уходить надо, – сказал Зимин.

Суббота бросился к сарайчику, схватил ружье, мешок и побежал к лошади. Зимин чуть помедлил, прислушиваясь, и тоже, взяв ружье, поспешил за ним.

Вскочив на лошадей, они тихо, стараясь не шуметь, поехали вдоль берега.

Куманин подъехал к сарайчику, едва они скрылись. Возле сарая валялись лотки для промывки золота. Невдалеке догорал костер. Куманин огляделся. В просвете, среди вековых кедров мелькнули силуэты двух всадников. Куманин пришпорил коня.

– За мной! – крикнул он появившимся со стороны водопада милиционерам. И пустился в погоню за скрывшимися в лесной чаще всадниками.

Милиционеры помчались за ним, но он далеко опередил их. Он уже различал одного из двоих – тот непрерывно оглядывался и отстреливался на ходу. Куманин узнал Субботу.

– Стой, Суббота, стой! – крикнул он и дал предупреждающий выстрел.

В ту же секунду раздался еще один выстрел, и Куманин вылетел из седла. Лошадь покатилась по земле…

К Куманину подъехали милиционеры.

– Догнать! Это Суббота! – крикнул, вскакивая, Куманин.

Верховые помчались за скрывшимися вдали Зиминым и Субботой.

Куманин рванул дверь и вошел к Федякину.

– Ушли, сволочи! – выдохнул он. – Упустили!

В сердцах он грохнул кулаком по столу так, что газета, покрывающая федякинский радиоприемник, упала на пол.

– Ерундой занимаешься, Федякин! – крикнул он. – А бандиты у тебя под носом орудуют!

– Ерундой?! – обиделся Федякин. – Если хочешь знать, это, может, и есть мое главное дело. Кабы не дисциплина партийная, я бы давно в Москве науку изучал. Потому бандиты все равно переведутся, а радио – это чудо двадцатого века. Радиостанция «Коминтерн» в Москве – тыщи верст отсюда, а я ее слышу. Без никаких проводов.

Он приставил наушники к уху Куманина.

– Слыхал! Артист Собинов, всемирно известный…

– Иди ты со своим артистом! – оттолкнул его руку Куманин. – Ты понимаешь, одного я узнал – Суббота… Он! Точно… Где их теперь искать? Я тебя спрашиваю, где искать?..

И в этот момент в комнату вошел Рогов.

Рогов сидел на месте Федякина и рисовал на листе бумаги план поселка в тайге. Федякин и Куманин, нагнувшись, рассматривали рисунок.

– Горелый скит, – задумчиво проговорил Федякин.

– Как это такое быть может? – сердился Куманин. – Целая деревня в тайге и никто о ней не знает?

– Тайга, – с тайной гордостью сказал Федякин, – в старое время раскольники целыми селами в леса уходили от царского насилия. Лет сто назад губернатор был – Чивилихин, генерал, он на них с войском ходил. Пришел, а те все попрятались – ни души. Ну Чивилихин поселок спалил и ушел. А староверы вернулись, обратно отстроились… Потому и прозвали Горелый.

Куманин обернулся к Рогову.

– А вы откуда Зимина знаете, доктор?

– Зимин приходил ко мне. В Петрограде.

– К вам? Зачем?

– Он искал Тасю…

– Когда.

– Весной.

– Значит, Зимин весной был в Петрограде?

Рогов кивнул.

– Все сходится… Все сходится, Федякин! – воскликнул он и с затаенной ненавистью добавил: – Я этому бывшему офицеру и прежде не доверял – все с усмешечкой, контра, – и, взглянув еще раз на Рогова, добавил: – Чтобы вы, доктор, в курсе были: этот самый Суббота, вот которого вы от смерти спасали, Смелкова, Аркадия Николаевича, у меня на глазах пристрелил…

Рогов вздрогнул, посмотрел на Куманина, задумался.

– Где же он есть, этот Горелый? – сказал Куманин. – Может, кого из староверов порасспрошать?

– Может, кто и помнит, – сказал Федякин, – да не скажет.

– А если мне попробовать? – предложил Рогов. – Меня тут кое-кто помнит… с детства.

Церковь стояла на окраине, среди крепких с железными крышами и высокими воротами староверческих домов. Рогов, задрав голову, глядел на колокольню, откуда несся торжественный, немного печальный перезвон. Он толкнул обитую железом дверь колокольни и стал подниматься по крутой узкой каменной лестнице, ведущей к звоннице.

Щуплый одноглазый мужичонка, несмотря на жару, в валенках и меховой телогрейке держал в руках несколько веревок и сосредоточенно раскачивал языки колоколов. Здесь, наверху, их звон был тяжелым, оглушающим. Звонарь мельком взглянул на Рогова и продолжал дергать за веревки. Рогов слушал и ждал. Наконец звонарь дернул последний раз и бросил веревки. Тяжелый колокол загудел, перекрывая перезвон колоколов поменьше, и, когда все уже смолкли, как бы из уважения к его глубокому низкому голосу, долго еще стоял в воздухе низкий, медленно исчезающий стон.

Звонарь взглянул на Рогова своим единственным глазом.

– Не положено сюда ходить, доктор, – сказал он незлобливо.

– Как поясница, Родион Афанасьевич? – спросил Рогов.

– Какой там Афанасьевич… Родька я, и все тут. Маленько вроде полегче стало.

– Скажи, Родион… это правда, что ты родился в Горелом скиту?

– А тебе почто? Ну, родился. Тому шестьдесят лет как родился… Да полсотни как здесь живу. Нету ноне Горелого. Сгнил небось, лесом порос. Одни медведи по зиме прячутся, А тебе что?

– Видите ли, я интересуюсь историей…

– Это точно, история была, как не быть. Да только кончилась. Как амнистия истинной вере вышла, так история и кончилась…

– А где он находится, этот… Горелый?

– Верст отсюда этак с восемьдесят, почитай. Во-он в той стороне. – Родион показал на юго-восток.

Рогов поглядел в ту сторону, куда показал звонарь. Сразу за городом начиналось необозримое темно-зеленое море тайги. Казалось, что нет ему ни конца, ни края.

Федякин задумчиво бродил по комнате, то дергая себя за усы, то что-то неопределенно посвистывая.

– Он еще сказал, что болота там… будто солдаты этого Чивилихина на обратном пути гибли… – сказал Рогов.

– Болото? – остановился Федякин, что-то припоминая. – Точно! Если от Николиной заимки на юго-запад взять, через десять верст болота начнутся непроходимые.

Он хитровато подмигнул Куманину.

– Есть одна мысль. Пошли!

Они шли по широкому зеленому лугу, начинавшемуся сразу за городом. Здесь собралась большая толпа. На возвышении, в блестящих медных касках оркестр пожарной команды играл марш. Над оркестром трепетало на ветру кумачовое полотнище с призывом: «Вступайте в общество друзей воздушного флота», и невдалеке возвышалась нарисованная на фанере огромная карикатура: толстый зубастый капиталист в цилиндре с ужасом смотрит на красный аэроплан, летящий над ним. На аэроплане было написано: «СССР», а на цилиндре капиталиста – «Антанта».

Толпа смотрела на небо. Там невысоко над лугом, потрескивая мотором, летал аэроплан. Он сделал круг и стал снижаться. Когда он остановился, толпа бросилась к нему. Из кабины вылез летчик, весь в коже, и крепкий кряжистый старик с окладистой бородой. Старик был серьезен и торжествен.