Текст книги "Пропавшая экспедиция"

Автор книги: Исай Кузнецов

Соавторы: Авенир Зак
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

За спиной у Субботы бесшумно появилась Марфа.

– Кажись, набрели они на золото… – тихо сказал Суббота.

– Это он сам тебе… признался?

– Красивая ты баба, Марфа, да бог ума не дал. Нешто такое говорят? Такое и жене не сказывают.

– Куда же это он не поевши? – спросила Марфа.

– Вернется… – усмехнулся Суббота. – Их четверо… бугаев. Куда ему против них!

По лесному тракту ехала одинокая телега, запряженная двумя худосочными лошаденками. Рядом с телегой, тяжело нагруженной ящиками и мешками, шли Смелков и Арсен. На Смелкове были надеты брезентовый плащ с откинутым назад капюшоном и фуражка горного инженера, на Арсене – солдатская шинель и щегольская кавказская каракулевая шапка.

Как и говорил Волжин, Арсен Кобакидзе оказался действительно способным на невозможное. Проделать путь в несколько тысяч верст от Петрограда до Балабина, через несколько фронтов, было бы просто немыслимо, если бы рядом не был Арсен, с его сообразительностью, хваткой и отчаянной смелостью. Где надо, размахивая внушительным мандатом, где привирая и ловча, а где и действуя силой, Арсен умудрялся преодолевать любые препятствия.

И вот, оказавшись в преддверии заветного Ардыбаша, Аркадий Николаевич вдруг переполнился удивлением. И вовсе не тому, что после долгого путешествия и подчас невероятных приключений почти достиг Ардыбаша, удивлялся, осознав до конца все легкомыслие этой затеи, тому, как он мог на нее согласиться.

Отправиться на Ардыбаш без необходимого снаряжения, с необразованным, пусть даже и весьма энергичным помощником, да еще с молоденьким красноармейцем, воплощавшим в себе одновременно и охрану, и рабочую силу экспедиции, было, конечно, безумием.

Беспокоило его и то, что выехал он из Петербурга, не попрощавшись с женой и дочкой Тасей, отправленными им в деревню под Лугой «на кормление» – в деревне было не так голодно, как в Питере.

Он охотно приписал бы свое неожиданное согласие отправиться на Ардыбаш силе внушения «товарища Захара», но понимал, что главным было не уговоры Волжина, а его собственная, фанатическая вера в золото Ардыбаша.

И еще тоска по любимому делу, которого он был лишен в Питере, вынужденный ради ничтожного пайка перебирать дурацкие бумажки в каком-то непонятном новом учреждении.

– Поразительное легкомыслие! – вырвалось у него. – Отправиться в эту глухомань безо всякого снаряжения, без опытных помощников, без провианта… На авось, на фу-фу!..

Арсен усмехнулся в усы.

– Вас я понимаю, – продолжал Смелков. – Вы ради своей революции готовы на все! Но я-то? Как я мог поддаться на такую авантюру?!

– Вы, мой дорогой, – с чуть заметным акцентом сказал Арсен, – ради своей науки не то что в эту глухомань, вы на костер, как этот итальянский монах… Джордано Бруно… пойдете!

– Костер нам не угрожает, – усмехнулся Смелков. – А вот от пули каких-нибудь ваших партизан, несмотря на все мандаты, мы совсем не гарантированы. Кстати, куда опять подевалась наша «охрана»?

На небольшой полянке молоденький красноармеец, поглядывая на верхушки деревьев, издавал какие-то гортанные крики, напоминавшие крик птицы.

– Ку-ма-нин! – донеслось издалека. И красноармеец, подхватив винтовку, прислоненную, к кедру, бросился через кусты к дороге.

Догнав телегу, он восторженно сказал:

– Отродясь такой птицы не видывал… У нас в Костромской губернии каких только птиц нету, а такой не случалось встречать… Вроде на чибиса похожа, да не чибис.

– Товарищ Куманин, – строго сказал Арсен, – в вашу задачу входит не отыскание редких птиц, а охрана личного состава экспедиции. Вы меня поняли?

– Понял, товарищ комиссар, – широко улыбнулся Куманин.

Смелков усмехнулся и покачал головой.

Слепая лошаденка, подгоняемая мальчишкой-погонщиком, ходила по кругу, наматывая на ворот толстый канат. Старенький паром, поскрипывая, причалил к берегу.

Четверо возчиков, те, что останавливались у Субботы со своими телегами, спустились на берег. К задней телеге был привязан серый в яблоках конь, на котором Силантий пустился их догонять.

К парому по отлогому скату спускалась телега экспедиции. Рядом с телегой шел Смелков, впереди Куманин и Арсен.

Возчики подозрительно оглядели процессию. Тот, что помоложе, сунул руку под рогожу и вынул обрез. Остальные тоже потянулись за ружьями.

Куманин придержал телегу, снял с плеча винтовку. Арсен достал из деревянной кобуры маузер.

Возчики выжидали.

Арсен, поигрывая маузером, спросил:

– Далеко до Поспихина?

– Верст тридцать, – ответил старик паромщик, разглядывая незнакомых, похоже, нездешних людей. – А вы из каких будете? – спросил он. – Из губернии?

– Мы из Питера, отец, – улыбнулся Арсен и подмигнул паромщику.

Паромщик почтительно оглядел Смелкова.

– Ну чего, чего добрых людей пужаете?! – прикрикнул он на возчиков. – Дайте дорогу-то!

Возчики посторонились, пропуская телегу.

Паром пересекал неширокую темную реку. Старик паромщик правил кормовым веслом, Арсен и Смелков, облокотись о поручни, глядели на воду, на стремительное ее течение.

– Скажите, Арсен, – спросил Смелков. – Мы с вами никогда прежде не встречались до вашего… гм… появления в моей квартире с обыском?

Арсен пожал плечами, неопределенно улыбнулся.

– Мне ваше лицо еще тогда показалось знакомым…

Арсен снова пожал плечами.

В берестяной корзинке, устланной травой, стоявшей у ног паромщика, попискивал щегол. Куманин взял птенца, поставил на ладонь. Птенец поджал лапку.

– Подранок… – заметил Куманин.

Паромщик кивнул.

Куманин защелкал по-щеголиному, достал из кармана горбушку черного хлеба, покрошил на ладонь. Щегол защелкал в ответ.

Паромщик одобрительно взглянул на Куманина. Куманин подмигнул ему и… закудахтал.

– Куропатка гнездует, – угадал паромщик и покачал головой. – Ловко…

Куманин, довольный, что получил возможность продемонстрировать свое искусство перед знатоком, прикрыл ладонью рот и защелкал.

– Глухарь на току! – восхищенно произнес паромщик.

– Детства в вас много, товарищ Куманин, – сказал Арсен. – Не верится, что вы два года на германской в окопах провели.

Где-то совсем рядом просвистел артиллерийский снаряд. Лошади вздрогнули. Куманин засмеялся, глядя на растерявшегося Арсена.

– Похоже? – с довольной миной спросил он Арсена. – Полевая гаубица. А это – ихняя мортира.

И, набрав воздуха в легкие, Куманин издал столь устрашающий звук, что лошади с перепугу рванулись, сбили поручень и повисли над водой.

Арсен бросился к лошадям, ухватился за повод, рванул их назад, Смелков и Куманин с трудом удерживали телегу. Паромщик сунул под колеса бревно и вместе с Арсеном, навалившись на дышло, осадил лошадей назад, на середину парома.

Когда лошади успокоились, старик паромщик перекрестился. Арсен сурово поглядел на испуганную физиономию Куманина и сказал:

– По возвращении в Петроград вы, товарищ Куманин, отсидите на гауптвахте десять суток. За ваше неподражаемое звукоподражание.

На узловой станции дымился остов догорающего вагона. Черный дым поднимался над пакгаузом. Из разбитой водокачки вода растекалась по путям. Станция всего два часа назад была забита белыми.

На одном из уцелевших путей дымил паровоз. Из теплушки по сходням спускали лошадей. Выгружалась кавалерийская часть. Солдаты укладывали в штабеля ящики с патронами и снарядами.

Вдоль платформы, пробираясь среди снующих солдат, шла девушка – хрупкая, большеглазая, в кремовой пелеринке. Она кого-то искала.

– Разрешите помочь? – любезно обратился к ней молоденький прапорщик, ведший на поводу породистого вороного коня.

Девушка отдала ему саквояж, по-прежнему разыскивая кого-то глазами.

– Вы издалека? – с легкой застенчивостью спросил прапорщик.

– Из Петрограда, – бросила девушка, увидевшая того, кого искала.

Навстречу им шел коренастый с короткими жесткими усами полковник Хатунцев.

– Подержите! – сказала девушка и протянула прапорщику круглую фанерную коробку.

Прапорщик поставил саквояж и взял коробку. Девушка вынула из коробки шляпку и надела ее. В шляпке она стала еще миловидней. Прапорщик, глядя на нее, даже смутился. А девушка решительно направилась к полковнику.

– Опять вы… – недовольно поморщился он.

– Почему вы не хотите помочь мне, полковник? – горячо заговорила девушка. – Я добралась сюда через три фронта, за тысячи верст от Петрограда, я должна разыскать своего отца. Помогите мне.

– Что вы от меня хотите? – устало произнес полковник.

– Дайте мне бумагу, чтобы меня всюду пропускали.

– Кому вы будете показывать ее? Медведям? – спросил полковник. – Или партизанам, для которых подписи полковника Хатунцева достаточно, чтобы вас тут же поставили к стенке?

– Что же мне делать?

– Возвращайтесь домой.

– Нет, – твердо сказала девушка. – Я должна найти отца. И найду, слышите?

– Ваш отец сумасшедший, такой же, как и вы. Отправиться в экспедицию в такое время мог только безумец!

– Мой отец благороднейший человек, и для него интересы науки выше всей вашей грязной политики, – гневно сказала девушка.

– Что вы от меня хотите? – устало повторил полковник.

– Пошлите со мной какого-нибудь офицера, – попросила девушка.

– Может быть, вам для охраны эскадрон отрядить? – насмешливо спросил полковник.

– Дайте хотя бы лошадь, – неуверенно сказала девушка.

– Вы хотите сказать, повозку?

– Я сказала – лошадь.

– От вас не отвяжешься, – раздраженно сказал полковник. – Прапорщик Казанков, – обратился он к молоденькому прапорщику, – отдайте ей свою лошадь.

– Слушаюсь, – козырнул прапорщик.

– Извините, дамских седел не припасли, – пренебрежительно сказал полковник, уходя.

Прапорщик передал девушке поводья.

– Как зовут? – спросила она.

– Николай, – сказал прапорщик.

– Коня, прапорщик… – засмеялась девушка.

– Агат… – смутился прапорщик. – Я должен вас предупредить…

Девушка, не дослушав его, вскочила в седло. В тот же момент Агат заржал и поднялся на дыбы, сделав свечку. Шляпа у девушки слетела с головы, и солдаты у ящиков со снарядами засмеялись. Прапорщик бросился было на помощь, но конь понес девушку к штабелям из ящиков. Солдаты разбежались, а конь легко перемахнул через ящики. Девушка зажала крепко поводья, развернула коня и снова перемахнула через снарядные ящики. Солдаты одобрительно смотрели на нее. Уже спокойно подъехала она к изумленному Казанкову и улыбнулась не без некоторого самодовольства.

Прапорщик протянул девушке шляпку.

– Где вы этому научились? – спросил он восхищенно.

– В Смольном, – сказала девушка.

– У большевиков? – удивился Казанков.

Девушка улыбнулась.

– В институте благородных девиц, прапорщик.

Двор Ефима Субботы, превращенный в партизанский лагерь, был забит телегами, лошадьми, боеприпасами, сложенными под рогожей. У амбара на старой бочке сидел молодой человек в гимнастерке, туго перетянутой ремнями с деревянной кобурой у пояса, и разглядывал бумагу, переданную ему Арсеном.

– Ничего этого у меня, товарищ, нету. – Он вернул бумагу Арсену. – Ничего!

Смелков хмуро поглядел на Арсена. Арсен улыбался.

– Ничего?! Ай-ай-ай. Неужели же мы ради этого «ничего» отмахали с вами, Аркадий Николаевич, пять тысяч верст?

Смелков пожал плечами и отвернулся.

– Мне не до шуток, товарищ Арсен! – произнес он с раздражением.

– А я не шучу. Это товарищ Федякин шутит.

– Рад бы помочь. – Федякин развел руками. – Нечем.

Арсен растопырил пальцы и показал Федякину.

– Это что? Не понимаю, – спросил Федякин.

– Пять, – сказал Арсен.

– Что пять?

– Пять лошадей. Всего пять!

– Нет лошадей, самим не хватает.

– Понял. А у белых лошади есть?

– Ну?

– Отобьешь. Ясно?

– Ну ладно, будут лошади.

– Лошадей отобьешь для себя! А нам отдашь своих.

Федякин рассмеялся.

– Ну вот и договорились, – широко улыбнулся Арсен и протянул Федякину руку.

– Держи пять!

Федякин покачал головой, засмеялся.

– Нам нужен еще проводник, – сказал Смелков.

– Вот именно, нужен человек, который знает тайгу как свои, – Арсен снова растопырил ладонь, – как свои пять пальцев.

– У меня каждый человек на счету. Ищите сами. Проводника у белых не отобьешь. А мука… Муку у Субботы возьмете.

Суббота, все время маячивший невдалеке, услышал последние слова Федякина.

– Однако!.. – покачал он головой. – А где же ее взять? Белые все побрали.

– Не хитри, Ефим. Найдешь, – сказал Федякин.

– Апосля с голоду помирай, – недовольно пробормотал Суббота и отошел в сторону.

Арсен удовлетворенно подмигнул Смелкову.

Светало. На опушке леса, невдалеке от проселка, петлявшего среди лежащих в утренней дымке холмов, располагался партизанский дозор. Стояла запряженная телега, рядом паслась Митькина лошадь. В телеге спал, придерживая винтовку, щупленький мужичок с клочковатой седенькой бородкой. Прямо над ним на высоком дубе среди ветвей был устроен настил. Серега Худяков, паренек лет тринадцати, вглядывался в даль. Внезапно он толкнул задремавшего Митьку.

– Митька! Мотри! – Он показал на едва заметный в тумане силуэт всадника.

Митька встрепенулся, сон сразу пропал. Он увидел всадника, который остановился у копны с прошлогодним сеном и спешился. Митька спрыгнул на землю, схватил с телеги винтовку и вскочил в седло.

У копны стоял необыкновенной красоты жеребец вороной масти. Через седло был перекинут саквояж и какая-то коробка. Почуяв Митькину лошадь, жеребец заржал. Из копны выскочил какой-то человек в странном наряде, вскочив на коня, поскакал к лесу.

Митька выстрелил в воздух и погнался за всадником.

Серега, услышав выстрел, прыгнул с настила прямо в телегу. Мужичишка испуганно встрепенулся.

– Где ружье?! – испуганно крикнул он Сереге.

Тот не ответил, рванул лошадь, и телега, подскакивая на кочках, понеслась наперерез всаднику. Мужичонка недоуменно озирался.

Всадник, оторвавшись от Митьки, несся к огороженному высоким камышовым плетнем загону, перемахнул через ограду и понесся к реке.

Наперерез ему летела телега, кренясь и подпрыгивая на рытвинах. Серега еле удерживался на ногах. Развернув телегу, он поставил ее поперек узкой тропинки, по которой скакал всадник. Всадник летел на них. Серега упал на солому, мужичонка пригнулся. Всадник перескочил через них.

И тут они увидели, что на коне сидит девушка.

Мимо промчался Митька, нахлестывая и без того несущуюся галопом лошаденку.

– Чего за бабой гонишься? – заорал ему мужичонка.

– Какая баба?! Это офицер переодетый! – крикнул Митька и тоже перелетел через телегу.

– Тьфу! – сплюнул мужичонка.

Всадник направил коня к обрыву над рекой, и конь с высоты прыгнул в воду. Митька на взмыленной лошаденке подъехал к обрыву. За ним, тарахтя, подкатила телега. Всадника нигде не было видно. Только желтая фанерная коробка покачивалась на волнах. Серега огляделся и закричал, показывая на другой берег.

– Митька! Мотри, Митька!

Митька увидел, как из оврага на том берегу выскочил всадник.

Когда Митька вернулся во двор Субботы, он увидел черного жеребца у коновязи. Возле него стоял всадник, тот самый, которого он преследовал.

К нему бежал Смелков.

– Таська?! Ты?! Откуда ты взялась? Зачем ты здесь?!

Митька с удивлением обнаружил, что всадник, которого он преследовал, оказался не офицером, а молодой и очень красивой девушкой.

– Нашла… Никто мне не верил, а я нашла, – всхлипывая, шептала она, обнимая отца. – Все говорили – война, тайга, тебя убьют… а я нашла.

– Опять мое ружье ухватил. – Бородатый мужичонка вырвал у Митьки винтовку. – Другой раз пришибу! Погнался за офицером… – Он презрительно хихикнул.

Но Митька даже не обращал на него внимания, обалдело смотрел на Тасю.

Смелков отстранил от себя дочь.

– А теперь изволь объяснить, зачем ты здесь? Что это за вольность?

– Отец, ты поступил со мной бесчестно, – обиженно сказала Тася.

– Я? – удивился Смелков.

– Да. Ты мне обещал, когда исполнится девятнадцать, возьмешь меня в экспедицию.

– Обещал… Но, кроме обещаний, есть еще и обстоятельства… Как ты меня нашла?

– Ты оставил маме адрес, в письме… Поспихино…

– Чтобы знали, куда писать, – нахмурился Смелков.

– Писать? – засмеялась Тася. – Разве почта существует? Какая теперь почта?! Писать!.. – Тася лукаво улыбнулась. – Вот я и приехала.

– И мать тебя отпустила?

– Нет, конечно. Но я оставила ей записку. Чтобы не беспокоилась. И адрес…

– Адрес. – Смелков и хотел бы и не мог рассердиться на дочь, в сущности он был рад ее появлению. – Ну авантюристка, ну негодяйка! Просто мазурик какой-то! – Он строго посмотрел на нее, но Тася счастливо улыбалась, и он сам невольно рассмеялся и обнял ее.

А Тася, увидев Митьку, засмеялась.

– А… этот мальчик меня едва не подстрелил.

Митька был смущен.

– Меня зовут Тася, – Девушка протянула ему руку.

– Ольшевец, – хмуро пробормотал Митька и, обтерев руку о штаны, протянул Тасе. – Митя.

Арсен из окна наблюдал за этой сценой, когда в комнату вошел Суббота, а за ним застенчиво улыбающийся Силантий, аккуратно прибранный с подстриженной, гладко расчесанной бородой.

– Отыскал я вам старателя, товарищ Кобакидзе, – сказал Суббота. – С лотка дробинки не уронит, сызмальства ходил золоть мыть.

Арсен пристально взглянул на Силантия, на кровавый подтек под глазом.

Суббота перехватил его взгляд.

– Не подумайте худого, – усмехнулся он. – С недобрыми людьми повстречался – четверо против одного, случается…

– Вы… ручаетесь за него? – спросил Арсен у Субботы.

– Отчего ж не ручаться… Ручаемся, – ответил Суббота.

– Нам еще вьючные седла нужны, товарищ Суббота, – сказал Арсен.

– А где их взять? – нахмурился Суббота.

– А где муку брали, там и седла возьмите, – прищурился Арсен.

– Однако… – покачал головой Суббота.

– Не пойду я на золото. Не пойду! – чуть не плача, повторял Митька, стоя перед Федякиным. – Я в отряд воевать пошел… У меня отец… на золоте… пропал. Не пойду!

Федякин сочувственно поглядел на Митьку.

– Некого, кроме тебя, послать, Митяй. Ты с отцом на Ардыбаш ходил… Тайгу понимаешь.

– Все одно не пойду, – упрямо повторял Митька. – Сами сказывали, при коммунизме никакого золота не надо!

Смелков улыбался.

– Из Петрограда приказ. От самого Совнаркома. – Федякин кивнул на Смелкова.

– На золото у буржуев за границей машины будем покупать, товарищ Ольшевец, – сказал Арсен.

Тася подошла к отцу.

– Ты возьмешь этого мальчика проводником? – спросила Тася. – Не боишься?

– Командир говорит, что он знает эти места. Да и выбора у нас нет.

Митька вызывающе посмотрел на Тасю.

– Ружье дадите? – спросил он у Федякина.

Командир подошел к стоящему рядом знакомому уже нам партизану с седой бородкой и, взяв у него винтовку, протянул Митьке.

Митька победоносно посмотрел на того и, вскинув винтовку, открыл затвор.

– А патроны?

Партизаны засмеялись.

В стороне, свесив ноги с телеги, Куманин, окруженный несколькими бойцами из отряда Федякина, польщенный интересом к нему, человеку из Петрограда, не мог устоять перед возможностью поразить доверчивых слушателей одной из своих баек.

– Да… А княгиня и говорит мне своим красивым голосом, – рассказывал он серьезно и доверительно. – Вы, Алексей Федорович, жизнь мне спасли, и теперь я, говорит, ваша любовь навеки.

– Княгиня? – покачал головой бородатый боец, – настоящая?

– Ну… Самая что ни есть настоящая! Голубых кровей, вся тоненькая из себя, голосок ангельский, на меня смотрит, ну просто как на господа бога. Вы говорит, Алексей Федорович, не сумлевайтесь, езжайте по своим революционным делам, только знайте, что здесь, в Петрограде, есть сердце, которое бьется только для вас!

– Не дождется, – скептически проговорил один из бойцов, – баба, она и есть баба…

– То баба… А то княгиня, – возразил другой. – Воспитанье у них сызмальства такое – коль слово дадено, помри, а сполни!

– Кончай травить, Куманин, – услышал он голос подошедшего к нему Арсена. – Собираться надо.

– Прощевайте, бойцы! – кивнул слушателям Куманин и спрыгнув с телеги, последовал за Арсеном.

Митька с винтовкой в руках с завистью глядел, как на конях, пешком, а кое-кто и на телегах уходили партизаны со двора Ефима Субботы. Уходили с песней – старой солдатской песней. Митьке помахал рукой Серега Худяков. Митька кивнул ему сдержанно.

К Арсену подъехал Федякин. Он кивнул на четырех лошадей, привязанных к коновязи.

– Четыре? – прищурился Арсен и показал Федякину палец.

– Еще? – понял его Федякин. – Креста на тебе нет.

– Креста нет, – согласился Арсен.

– Я тебе все, что мог, отдал. Бойцов, смешно сказать, на телеги посадил… Держи пять! – засмеялся Федякин и протянул Арсену руку.

Арсен пожал ему руку и благодарно кивнул – дескать, спасибо, все понимаю.

– Если что случится, посылай Митьку. Он нас найдет! – сказал на прощанье Федякин и поспешил за отрядом.

На рассвете экспедиция Смелкова готовилась к выходу. Навьюченные лошади стояли у ворот. Обтянутые брезентом вьючные ящики были надежно прилажены к крупам лошадей.

– Ну, с богом! – сказал Смелков.

– Ни пуха ни пера, – улыбнулся Суббота.

– К черту, к черту! – засмеялась Тася.

– Мы лично, – весело сказал Куманин, – ни в бога, ни в черта не верим, мы лично мировую революцию уважаем…

Куманин вскинул ружье и выстрелил в воздух.

Лошади вздрогнули.

– Прощальный салют, – широко улыбнулся Куманин и осторожно покосился на Арсена.

Тот только покачал головой.

Когда экспедиция скрылась за воротами, к Субботе и стоявшей рядом с ним Марфе подошел Харитон.

– Не пойму, Ефим, – сказал Харитон, – зачем ты им Силантия подсунул?..

– Старателя они искали, промывщика, – спокойно объяснил Суббота.

– Вот бы меня и послал, – с обидой сказал Харитон.

– Им работник нужен, – усмехнулся Суббота.

– Силантий им наработает, – проворчал Харитон. – Федор Ольшевец ему доверился. Где он, Федор?

– Не наше это дело, Харитон. Что там было, чего не было, мы того не знаем. А старатель он справный. К тому же в беду попал, грех человеку не помочь.

– Тебя послушаешь, все люди справные, один я никудышный. – Харитон в сердцах махнул рукой и поплелся к дому.

Марфа перекрестилась.

– Как бы беды не случилось, – прошептала она.

– Все мы под богом ходим, – покачал головой Суббота и вслед за Марфой перекрестился.

Караван экспедиции пробирался по узкой тропе, идущей по склону пологой каменной горы. Впереди шли Силантий и Митька.

– Чего волком на меня смотришь, – покосился на Митьку Силантий и доверительно, наклонясь к мальчику, сказал: – Я к Дуне допрежь твоего отца сватался… Ты б моим сыном мог быть…

Митька шел, не глядя на Силантия.

– Не пошла бы она за тебя, – сказал он хмуро.

– То-то и есть, что не пошла, – вздохнул тяжело Силантий. – Я, может, с того… бобылем и остался.

– И не пойдет! – оборвал его Митька.

Он взглянул на крутую осыпь, по которой скатывались мелкие камешки.

– Зря ты здесь повел. Дорога тут никудышная.

На выступе скалы стоял горный козел. Куманин залюбовался неподвижным, будто высеченным из камня, животным и вдруг вскинул винтовку, выстрелил в воздух. Козел вздрогнул и, перемахнув через расселину, скрылся.

– Нельзя здесь стрелять! – крикнул Митька, и тут же, разбуженные выстрелом, на дорогу посыпались камни.

Передняя лошадь испуганно шарахнулась в сторону и, сорвавшись с тропы, потянула за собой всю связку.

– Чомбур! Чомбур режь! – крикнул Силантий.

Смелков и Арсен бросились удерживать соскальзывающих с тропы лошадей, но лошади сползали все ближе и ближе к краю обрыва. Силантий вытащил нож и резким движением перерезал веревку, связывавшую упавшую лошадь с остальными. Связка была спасена. Только передняя лошадь покатилась вниз. Митька бросился за ней. Зацепившись вьюками за кустарник, лошадь лежала у самого края каменной стены.

Когда лошадь, дрожащую, с поцарапанными боками, втащили на тропу, Митька зло поглядел на Силантия.

– Говорил я тебе?! Нельзя было этой дорогой, опасно, – сказал он.

– Зато ближе, – заметил Силантий и набросился на Куманина. – А ты чего без толку палишь? Не видишь, что ли, осыпи?!

– Обратно идти надо, – сказал Митька. – Мимо нашего дома.

– По маменьке соскучился, – бросил Силантий насмешливо.

– Я верную дорогу указываю, – обиделся Митька.

– Думаю, товарищ Ольшевец прав, – сказал Арсен. – Лучше потерять два дня, но сохранить лошадей, да и людей… – Он обернулся к Куманину и спокойно добавил: – А вам, товарищ Куманин, когда мы вернемся в Питер, придется отсидеть еще десять суток за… – Арсен подумал и заключил: – За необдуманное расходование боеприпасов.

К Митькиному дому экспедиция добралась еще засветло.

– Я лошадьми займусь, а вы устраивайтесь, – сказал Силантий и вместе с Куманиным стал освобождать лошадей от вьюков.

Митька, Смелков и Тася направились к дому. Низенькая дверь скрипнула и отворилась. Митька увидел мать.

– Явился наконец… – не то сердито, не то ласково проворчала Дуня. – Где тебя черт носит, партизана?!

– Я, маманя, людей привел… переночевать.

Дуня с интересом взглянула на Смелкова и Арсена, улыбнулась Тасе.

– Ну что же, заходите. Добро пожаловать!

Первым, нагнувшись, в избу вошел Смелков. На широкой лавке возле печи сидел, укрывшись изодранной в клочья офицерской шинелью, уже знакомый нам светловолосый, недавний спутник Силантия. При виде Смелкова он слегка приподнялся.

– Смелков, – представился Аркадий Николаевич. – А это моя дочь Анастасия.

Светловолосый ответил не сразу.

– Зимин, Кирилл Петрович, – назвался он и, увидев вошедшего вслед за Смелковым Митьку, улыбнулся. – Домой вернулся?

– Не. Я по службе…

Зимин посмотрел в окно.

– Кто это там… с лошадьми? – спросил он тихо и, прежде чем Митька ответил, Зимин бросился к ружью, стоявшему у стены, и выбежал из избушки.

– Силантий! – крикнул он. – Стой!

Увидев Зимина, Силантий замер, затем, прикрываясь вьючным ящиком, отступил, спрятавшись за лошадь.

– Выходи, Силантий! – приказал Зимин, поднимая ружье.

– Что вы делаете? – крикнул Смелков. – Это наш рабочий.

Силантий бросил ящик и, метнувшись в сторону, вскочил на неоседланного Агата.

Зимин выстрелил.

Агат рванулся, и Силантий скрылся за деревьями.

Зимин выстрелил еще и еще раз, потом бросил ружье и, пошатнувшись, прислонился к стене. Митька удивленно посмотрел на мать.

– Силантий… отца твоего сгубил, – сказала Дуня. – И Петровича стрелял…

– А сказывал, будто… похоронил?

– Похоронил, – кивнула Дуня. – Сам загубил, сам и похоронил.

Все молча смотрели в лесную чащобу, туда, где скрылся Силантий.

А Митька вспомнил тот уже далекий день, когда перекрестились пути его отца, Федора Ольшевца и Зимина, когда завязался тот узел, который развязался с гибелью отца.

Митька впервые попал в губернский город. Все здесь было для него удивительно – и дома каменные, стоявшие тесно прижавшись друг к другу, и пролетки на дутых шипах с закрывающимся верхом, и квадратные плиты тротуаров рядом с булыжной мостовой.

Огромный – косая сажень в плечах – швейцар с галунами широко распахивал стеклянную дверь перед богато одетыми посетителями ресторана «Корсо». Одна за другой подлетали пролетки. Элегантные мужчины картинно протягивали руки нарядным дамам, помогая им сойти на тротуар, и исчезали за сверкающими стеклами дверей.

Заметив Федора и Митьку, швейцар легонько подтолкнул Федора.

– Нечего тут глаза пялить… Ходи, ходи отсюда.

– Ты рукам воли не давай, – рассердился Федор. – Мне господина Ружанского повидать надо.

– Я Ружанский, – услышал Митька за спиной и увидел человека, соскочившего с пролетки. – Эти господа со мной, – небрежно сказал он швейцару.

Швейцар недовольно открыл дверь.

– Господа… – проворчал он вслед.

В отдельном кабинете было сказочно прекрасно. Зеркальные стены, большой медведь, стоявший в углу, держал в передних лапах медный поднос, с потолка свисала хрустальная люстра, отсвечивающая всеми цветами радуги. Стол был заставлен разнообразным угощением, таким, какого Митька и в жизни не видывал.

– Так вот, Ольшевец, поведешь меня на Ардыбаш, – говорил Ружанский. – Если мои сведения подтвердятся, на следующий год соберем артель. Станешь богатым человеком, Ольшевец, я тебе обещаю. – Ружанский обернулся к Митьке и подвинул к нему блюдо с ананасом. – Угощайся.

– На Ардыбаш я вас поведу, чего ж не повести. Бывали мы там с сыном, – Федор похлопал Митьку по плечу. – Однако золотишком там не пахнет. Сказки это все про Дарьино золото. Однако путь дальний. Третьего прихватить надо бы.

– Есть кто надежный?

– Как не быть… Дружок мой, Силантием звать. Человек верный.

Дверь кабинета распахнулась, на пороге появились жандармы.

– Ваши документы! – обратился один из них к Ружанскому.

– Что это значит, господа? – брезгливо сказал Ружанский. – Какое вы имеете право? Впрочем, вот мой паспорт.

Жандарм взял паспорт и раскрыл его.

– Паспорт не ваш. Вы бежали с каторги. Ваша настоящая фамилия Зимин. Вы бывший артиллерийский офицер, приговоренный к десяти годам каторги за покушение на своего командира. Вы арестованы! Извольте следовать за мной!

Ружанский улыбнулся.

– Это какое-то недоразумение. Разумеется, я готов следовать за вами… Только сначала… – Ружанский сунул руку в карман.

И прежде чем Митька успел сообразить, что происходит, раздались один за другим четыре выстрела – люстра погасла, и в кабинете стало темно.

– Патрикеев, к окну! – крикнул жандарм и распахнул дверь. Свет из большого зала осветил номер. Портьера на окне была отодвинута, окно распахнуто…

Федор бросился к окну.

– В окно выпрыгнул, – крикнул Федор жандармам. – Сюда, ваше благородие. Вона, в те ворота вбежал.

Патрикеев выпрыгнул в окно, старший жандарм скомандовал «за мной» и выбежал из номера. Когда номер опустел, Федор приоткрыл другую портьеру, и оттуда появился Ружанский.

Ружанский пожал руку Федору.

– Спасибо. Жди меня в Поспихине.

Зимин подмигнул Митьке и выглянул в окно. Осмотревшись, он вскочил на подоконник и спрыгнул вниз. Митька с восхищением смотрел ему вслед.

– Не споймают его? – спросил он отца.

– Не, барин ловкий, – покачал головой Федор. – Не поймают.

– Зачем Силантия берешь? Не надо, – сказал Митька.

– Ну это не твоего ума дело, – сказал Федор.

Дуня вытащила из печи большой чугун с картошкой и поставила на стол, за которым сидели все участники экспедиции. Смелков при свете керосиновой лампы разглядывал карту.

– Один человек нагадал мне, что погибну я не от пули. А было думал, что ошибся мой Ахмет, так его звали. Да нет. Спасибо Евдокии Петровне, выходила.

– За что Силантий стрелял в вас? – спросила Тася.

Зимин с сочувственной улыбкой следил за тем, как Тася, обжигаясь, очищала горячую картошку от кожуры.

– Силантий? За то, что вступился за Федора. А вот почему он убил Федора, не пойму. Золота мы намыли всего ничего…

– А где намыли? На Ардыбаше? – оторвался от карты Смелков. – Или это тайна старательская?

– Нет, какая тайна. На Медведянке старались.

– На Медведянке… – поморщился Смелков. – Разве там золото, на Медведянке. А до Ардыбаша не дошли?

– Пытали счастье и на Ардыбаше. Да только, как говорят старатели: поблазнило, да не далось. Дарьино золото – золотоискательские сказки.