Текст книги "Том 3. Рассказы, сценарии, публицистика"

Автор книги: Исаак Бабель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

– Сергея Ивановича!

Жуков быстро перебирал груду дополнительных чертежей, лежавших на соседнем столе. Потом впился глазами в эскизный чертеж разреза дирижабля.

– Здоровенная штука!

Наташа – все с тем же пристальным, спокойным взором, устремленным на Жукова:

– Гениальная.

Жуков сердито блеснул очками:

– Девичья восторженность?..

Наташа пожала плечами:

– Очевидность…

Вошел Васильев. К нему живо повернулся Жуков.

– Сергей Иванович, ну-ка, путевку в жизнь младенцу…

– Как видите, Васильев, – негромко сказала Мальцева, – дошло дело и до аэродинамических расчетов… Слово за вами…

Васильев подошел к чертежам, склонился над ними:

– Я не совсем разбираюсь. У вас гондола…

– К чертям гондолу! – закричал Жуков. – Внутрь… Залезать!.. Никаких телег!.. Внутрь…

– Баки для горючего… – начал Васильев.

– Никаких баков! Никакого горючего. Водородные моторы… Собственным газом…

– Основные идеи Петра Николаевича… – сказала Мальцева.

– Основные идеи Петра Николаевича мне известны, – перебил ее Васильев, – тем не менее я хотел бы найти рули управления…

Ярко и страстно блеснули из-под очков глаза Жукова:

– Не найдете!

– Тогда позволительно узнать, – с неприкрытой насмешкой спросил Васильев, – как вы будете управлять кораблем?

Жуков рванулся вперед, его остановил чертежный стол.

– Васильев, вы живете в восемнадцатом веке! Вместо рулей – кольцо, восьмиметровое кольцо на хвосте. Оно дает вам управление, скорость, подвижность… Батюшки, пятый!.. – закричал он, бросив взгляд на часы. – Господь бог-то ждет небось? Сергей Иванович, значит, так – раздраконить!

И убегая, главный конструктор не то продекламировал, не то прокукарекал:

– А-э-роди-намически!

Васильев смотрел ему вслед до тех пор, пока не захлопнулась дверь.

– Не знаю, куда раньше звонить, – сказал он Мальцевой, – в психиатрическую лечебницу или в НКВД? Сумасшедший это или вредитель?

– Это гений, – ответила Наташа.

– Опровергающий дважды два? Тогда Наташа Васильеву в тон:

– Дважды два – это вихревая теория Толмазова? Васильев взорвался, сжал руками стол.

– Нет, уважаемые товарищи, – закричал он, как будто уже выступал на митинге. – Нет, товарищи, тут наука не ночевала! Тут дело партийное, товарищи!

– У нас все дела партийные, – сказал Мурашко, возникший в дверях. – Спокойно, молодежь.

– Ишь, старый выискался! – пробормотала Аксинья, приютившаяся в углу.

– Алексей Кузьмич, – выпрямился Васильев, – я заявляю со всей ответственностью: моя группа рассчитывать этот бред не будет. Я требую экспертизы.

Наташа прищурилась:

– В лице академика Толмазова? Васильев – едва сдерживая ярость:

– Если вам известен больший авторитет?..

VIII

Аэродинамическая лаборатория Дирижаблестроя. К потолку подвешены модели дирижаблей. На натянутой проволоке слабо качается серебряная, зализанная сигара с убранной внутрь гондолой и винтомоторной группой.

Рядом, в помещении аэродинамической трубы, – комиссия: Толмазов, Жуков, Мурашко, Васильев, Мальцева, Полибин, инженеры из конструкторского бюро. Гудит мотор воздушного насоса. Глаза обращены на стрелки приборов.

Мальцева выключила мотор.

Толмазов прошел в помещение модельной, за ним остальные. Он стал у стены, сверился с записью в блокноте.

– Теперь по результатам испытаний в трубе. Я принимаю водородный мотор, на это можно рискнуть. Я допускаю возможность небольшого увеличения скорости.

– Небольшого увеличения? – запальчиво перебил Жуков. – С полутораста километров на триста!

Толмазов продолжал:

– В остальном я напомню о вещах, известных каждому школьнику. При вашей конструкции кольца, заменяющего рули, кольцо неизбежно будет прилипать в пограничном слое воздуха, другими словами – дирижабль будет неуправляем. Потрудитесь взглянуть – справочник фирмы Армштадт в Мангейме…

– Все ясно, – сказал Жуков, – луну выдумал немец!..

– На луну собирались вы, Петр Николаевич, – возразил Толмазов.

– Дойдет и до луны, – проворчал Жуков.

Видя, что обсуждение уклоняется от научного русла, вмешался Полибин:

– Я бы отметил, – полился медовый голос, – некоторый дилетантизм в конструкции уважаемого Петра Николаевича…

– Придется с кольцом расстаться, Петр Николаевич, – грубо, в лоб сказал Толмазов.

– Я бы склонился к тому, чтобы присоединиться к заключению уважаемого Ивана Платоновича… – журчал Полибин.

Жуков сел в кресло. Он опустил голову, обхватил ее руками, закрыл глаза.

– Годы… – раздался его шепот, – десятилетия… ухабы… отчаяние… Мучить? – вскочил он. – Всю жизнь мучить? – Тощее тело его дергалось. Глаза мучительно сияли. – Жрецы науки! Архимандриты!.. – выкрикивал он. – Три перста – два перста… Старая вера… Никониане!..

– Это все ваши аргументы? – холодно спросил Толмазов. Жуков закрыл глаза и затих на мгновение.

– Мой аргумент, – сказал он неожиданно раздельно, – будет тот, что построенный нами дирижабль… мною, ею, – указывая на Мальцеву, – ею… – указывая на уборщицу, – будет летать над вашей поповской головой! Летать выше всех, дальше всех, быстрее всех! Толмазов пожал плечами.

– Это стихи, а не наука. Возможность подъема дирижабля при нынешней его конструкции я считаю исключенной…

– Есть предложение начать заседание Ученого совета, – обычным своим голосом сказал Мурашко.

Толмазов встал и двинул креслом:

– Считаю излишним. Жуков:

– Впервые присоединяюсь к мнению почтенного Ивана Платоновича…

Мурашко огляделся, чуть помедлил:

– Поскольку испытания в трубе дали неопределенный результат, – сказал он без всякой значительности, – проверим дискуссию в воздухе…

– Тогда у меня другое, – ринулся к нему Васильев, – другое, чисто человеческое: кто будет, которые поведут в воздух собственный гроб?..

IX

– Испытательная команда дирижабля «СССР-1» прибыла в ваше распоряжение в составе командира корабля Елисеева, пилота высоты Фридмана, пилота направления Петренко, инженера корабля Битюгова, штурмана Алексеева, радиста Аспарьяна, первого бортмеханика Гуляева, второго бортмеханика Борисова.

Перед закрытыми воротами эллинга летчик-испытатель Елисеев отдает рапорт Мурашко. Рядом с ним выстроились восемь летчиков в форме Аэрофлота.

Яркое июльское утро. Летное поле. В воздухе звено самолетов.

– Здравствуйте, товарищи! – сказал Мурашко.

– Здравствуйте! – ответили пилоты.

– А где у вас здесь Фридман? Елисеев подвел Алексея Кузьмича к голубоглазому гиганту.

– Пилот высоты Лев Фридман.

– Ничего ребенок! – сказал Мурашко. Фридман покраснел:

– Мамаша небось натрепалась?

Раздвигаются громадные ворота эллинга. На стропах висит серебряный дирижабль «СССР-1».

У дирижабля сборочная бригада во главе с Вихрашкой. Рядом с нею, сдерживая волнение, Наташа. Жуков сидит в кресле около кормы.

Пилоты обходят дирижабль. В глазах у них жадное любопытство.

Фридман, проходя мимо Вихрашки, украдкой пожимает ей руку. Пилоты и Мурашко подходят к корме корабля.

– Ну-ка, Наташа, раздраконьте, – Жуков жестом подзывает Мальцеву, – а то я навру…

Неожиданно сильный голос Наташи:

– Товарищи, перед вами дирижабль «СССР-1» конструкции инженера Жукова. В основу этой конструкции положена новая идея, которая должна дать нам резкое увеличение скорости, радиуса действия, высотного потолка и, главное, простоту и надежность управления…

Лицо Жукова, слушающего с закрытыми глазами…

Залитая светом новая столовая Дирижаблестроя. Накрахмаленные скатерти, начищенные полы, много цветов.

Раиса Львовна не упускает случая, чтобы провести производственное совещание.

– Что бы вы мне посоветовали на первое, – спрашивает она у главбуха, – фаршированную селедку или рубленую печеночку?

– Щи, почтеннейшая! – в сердцах отвечает бухгалтер. – Когда вы дадите нам обыкновеннейшие щи?

Высоко стоит солнце. По летному полю, направляясь в столовую, идет группа пилотов и конструкторов. Рядом шагают два земляка – Мурашко и Елисеев.

– Давно дома не был?

– Да только что оттуда, – говорит Елисеев.

– Как там наши ребята?

– Ребята цветут, – сказал Елисеев. – Федька Костромин – секретарь райкома.

– Ишь ты!

– Витька у станка… Говорили, немыслимую какую-то норму дал…

– Варюха?.. – спросил Мурашко.

– Варюха замуж вышла: парень свой, только под выходной никуда не годится.

– Дергает?

– Сильно…

– Ну, а Пономарев?.. Вторая пара – Вихрашка и Фридман.

– Если ты действительно хочешь за мною ухаживать, – наставительно говорит Вихрашка, – то ничего нового ты не придумаешь. Достань два билета на «Анну Каренину», а в выходной поедем на Химкинский вокзал…

В третьей паре – юный пилот Петренко и Агния Константиновна.

– Я лично с Володей Коккинаки в корне не согласен насчет скорости. Конечно, дирижабль на большой дистанции всегда обгонит. Я Володьке так и сказал…

– Занятная машина, – задумчиво говорит идущий вместе с Васильевым второй бортмеханик Борисов, личность изглоданная и чем-то тоскливая, – очень занятная… Толмазовская вихревая теория, пожалуй, того…

– Не думаю… – процедил сквозь сжатые зубы Васильев. Он быстро оглянулся по сторонам:

– Гроб… Летающий гроб. Вопрос еще – летающий ли?..

Мутные глаза Борисова с немым изумлением остановились на Васильеве. Тот еще раз оглянулся.

– Любительство… Авантюра!..

– Ты погоди… – растягивая слова, промычал Борисов, – ты…

– После поговорим! – Васильев заметил подходивших Наташу и Вихрашку.

– Товарищ Васильев! – позвала Наташа. – Это предательство, – сказала она Васильеву. – Это хуже, чем предательство, это тупость!

– Вечером собираю комитет комсомола, – сообщила Вихрашка и тряхнула головой.

Васильев вспыхнул:

– Вопрос в комитете поставлю я сам и еще кое-где… Наташа всматривалась в него, как будто впервые увидела.

– Неужели ты действительно тупой человек? – произнесла она медленно, раздельно, испытующе, как бы спрашивая самое себя.

Васильев хотел ответить, сдержался, отошел, снова вернулся.

– Пожалуйста, дай мне чистый платок. Наташа дает ему чистый платок и забирает грязный к себе в сумочку.

Вихрашка не может прийти в себя от изумления:

– Ну и хам!..

– Почему хам? – удивилась Наташа.

– Грязный платок сует!

– Да он уехал из дому и не успел чистый взять, – сказала Наташа. – Выйдешь замуж, тоже будешь о платках думать.

– Муж? – закричала Вихрашка.

– Вспомнила! – засмеялась Наташа. – Четвертый год…

У входа в столовую выстроился весь персонал во главе с Раисой Львовной.

– Товарищи пилоты! – встретила она прибывших заранее приготовленной речью. – Разрешите от имени коллектива стахановской столовой номер один… – И заметила сына. – Смотрите, мой лихач!.. – закричала мамаша Фридман.

– Мамаша, – недовольно сказал Лева, – вы опять набираете высоту?

Х

Общежитие пилотов. Ночь перед полетом. Ораторствует Петька:

– Я Мишке так и отрезал…

– Какому Мишке?

– Мишке Громову. Кому же еще?.. Нет, Миша, я в вопросах высотного режима с тобой не согласен… Можно и без кислородного прибора брать высоту… Важно присутствие духа…

– Треплетесь, – сухо заметил сидевший на кровати Борисов, – когда тут гроб!..

– Какой гроб? Глазетовый? – осведомился Лева.

– По желанию заказчика, – огрызнулся Борисов. – Летающий гроб инженера Жукова с кольцом на хвосте! Я вихревую теорию тоже читал, кольцо в пограничном слое будет неуправляемо, это факт…

– Ну, если бы Вася тебя слыхал! – вскричал Петренко.

– Какой Вася? – с досадой спросил Борисов.

– Да Молоков же!..

– Отвяжитесь! – тоскливо сказал Борисов. – Тут нарушается целая научная теория!..

В дверях Елисеев.

– Митинг перед полетом?.. Спать!

– Есть, спать! – ответил Лева и растянулся на кровати. Мигая глазами, перед Елисеевым стоял второй бортмеханик Борисов.

– Товарищ командир, разрешите сделать заявление… На основании полетного наставления СССР от полета отказываюсь ввиду ненадежности кольцевой системы управления.

Пауза.

Молчание; поиграли скулы Елисеева и окаменели.

– Пожалуйста, – сказал он. – Имеете право. Еще есть отказ?

Молчание.

– Отказов нет, – сказал Лева.

– Отказов нет, – повторил Елисеев. – Спать! – И обернувшись к Борисову: – Переходите в четвертое общежитие…

Елисеев вышел.

Борисов торопливо собирал вещи.

Молчание. Оно длится так долго, что становится невыносимым.

– Ладно, – бормочет Борисов, собирая вещи, – воздушное наставление тоже попусту не писали…

В эллинге опробование водородных моторов. Перед Мурашко вырос Елисеев.

– Второй бортмеханик отказался пойти в испытательный полет, мотивирует ненадежностью системы управления.

– Товарищ командир, – трепеща, сказала Вихрашка, – я всю винтомоторную группу своими руками собирала…

– Не могу взять в полет непилота, – сказал Елисеев.

– «Не могу взять»! – проворчал Жуков. – А кого брать, как не ее?.. У нее не полет в глазах, звезды в глазах!

Елисеев улыбнулся:

– Звезды в глазах уставом не предусмотрены…

Сомнения разрешил Мурашко:

– Пойдешь в полет как член испытательной комиссии.

– «Спасибо» говорить? – буркнула Вихрашка.

– Обойдется.

– В глазах же полет, – ворчал Жуков. – Чего вам еще?..

XI

Раннее утро. Косые лучи солнца. Стартовая команда выводит из эллинга дирижабль. В стороне стоит группа членов Ученого совета.

– Я бы отметил весьма оригинальную форму объекта. Фраза эта не может принадлежать никому, кроме Полибина. Толмазов, стоящий особняком, увидел рядом с собой Васильева и высоко поднял бровь.

– Вы не летите?

– Мною подано особое мнение, – мрачно сказал Васильев.

Мощное гудение мотора.

– Я бы сказал… – начал Полибин.

– А вы скажите, – перебил его Толмазов.

Толмазов был невежлив. От этого даже Полибин разинул рот…

В рубке управления дирижабля – Елисеев, Фридман, Петренко.

У моторной группы – бортмеханик и Вихрашка.

По внутреннему коридору дирижабля идут Наташа и Мурашко…

– Ну вот и летим, Алексей Кузьмич…

– А ведь насилу разрешили, – сказал Мурашко. – Толмазов с Васильевым поработали… как следует…

Команда Елисеева.

– Дать свободу!

– Есть, дать свободу! – ответил стартер.

– В полете! – крикнул стартер.

– Есть, в полете, – ответил Елисеев.

Дирижабль оторвался от земли.

Жуков постоял у окна, борода его вздрагивала, потом, спотыкаясь, глядя вперед невидящими глазами, подошел к приборам.

– Рули на взлет! – команда Елисеева.

– Есть, рули на взлет!

– Держать высоту восемьсот!

Мощное, ровное гудение моторов. Молниеносные, ловкие, уверенные движения Вихрашки у моторов.

Голос Елисеева:

– Дать полный газ!

– Есть, дать полный газ! – как эхо отзывается пилот…

На земле.

Члены Ученого совета следят за эволюциями дирижабля.

– Я бы сказал, – просачивается голос Полибина, – что атмосферная тень более или менее бессильна парализовать кольцо Жукова…

На дирижабле. Далекий голос Елисеева:

– Держать курс сто двадцать!

И тотчас же эхо:

– Есть, держать курс сто двадцать!

Жуков взглянул на прибор.

– Скорость триста! – закричал он на весь дирижабль и простер руки – на него прыгнула Вихрашка, поцеловала его и убежала к моторам.

– Я очень счастлива! – сказала Наташа, пристально по своей привычке глядя на Жукова.

На земле.

Полибин не может отказать себе в удовольствии сообщить академику Толмазову:

– Я бы отметил, что дирижабль абсолютно свободно управляется по горизонтали, что до некоторой степени противоречит вихревой теории…

В воздухе.

Голос Елисеева в мегафоне:

– Иду на посадку!

– Давай, Елисеич, – радостно ответил Мурашко.

Голос Елисеева яснее:

– Приготовиться! Переложить рули на посадку!

И сейчас же отзываются покорные голоса:

– Есть, переложить рули на посадку!

Но высота не убывает.

Дирижабль описал еще один круг. Фридман снова повернул штурвал. Жуков посмотрел на альтиметр. Высота не убывала.

– Товарищ командир! – негромко докладывает Фридман. – Рули высоты отказали!

Елисеев покраснел.

– Переложить резко рули на посадку!

– Есть, переложить резко рули на посадку.

Еще один круг. Фридман повернул штурвал. Вздрогнуло кольцо на хвосте дирижабля. Высота не убывала.

– Потеряла я колечко, – процедил про себя Елисеев, – потеряла я любовь…

Еще один круг.

На земле.

– Что такое, Иван Платонович? – тревожно спросил Васильев.

– Они не могут опуститься, – сказал Толмазов, – что и следовало ожидать…

– Позвольте, – взвизгнул Полибин, – вы говорили, что они не смогут подняться!

В воздухе.

– Ветер, – говорит Елисеев обыкновенным своим голосом, – как бы не забросило на высоту… – И другим голосом скомандовал: – Рули на посадку до отказа!

Лева Фридман с усилием повернул штурвал. На корме дирижабля громко хлопнуло кольцо; рванулась и поползла вверх оборванная штурпроводка.

– Травлю газ, – обыкновенным своим голосом сказал Елисеев Мурашко, – и сажусь статически. С этим кольцом иначе опуститься нельзя.

Дирижабль метало над полем. Елисеев заглянул вниз, на качающуюся землю…

– Пилотам Фридману и Петренко выйти на оболочку, – сказал он, – осмотреть оперение, закрепить штурпроводку!

– Есть, выйти на оболочку. За штурвалы сели Елисеев и штурман. По внутренней шахте на оболочку выходят Фридман и

Петька. Они ползут по оболочке, цепляясь за стропы, раскачиваемые ветром. Поддерживая друг друга, ползут к хвосту, нащупывают оборванный кусок троса, завязывают его узлом. Дирижабль прибивало ветром к земле.

– Как?.. – спросил Мурашко.

– Лучше не бывает, – ответил Елисеев. – Заработал руль направления.

И сказал в мегафон:

– Всему экипажу, кроме пилотов, приготовиться к прыжкам!

– Есть, приготовиться к прыжкам!

– Зачем? – спросил Мурашко.

– Не рассуждать! – побагровел Елисеев. – Выполнять приказ! Прыгать по аварийному расписанию!..

Первым прыгнул за борт Мурашко. Затем посыпались бортмеханик, штурман, радист, инженер корабля.

Вихрашка, подбегая к выпускному люку, успела пожать руку Леве Фридману.

Наташа на мгновение задержалась у выпускного люка:

– Петр Николаевич, что же вы?..

– Разговоры?! – раздался голос Елисеева. И Наташа полетела вниз.

Белыми облачками парили в воздухе парашютисты. Внутри остались замершие у рулей пилоты, Елисеев и Жуков.

– Товарищ Жуков, прыгайте! Жуков отмахнулся.

– Бросьте молоть чепуху! Я буду до конца. Резкий поворот рукоятки управления газом. Хлопнул, открываясь, газовый клапан.

Дирижабль шел вниз. На мгновение мелькнуло скуластое лицо Елисеева, широко раскрытые глаза Фридмана…

На земле.

Раиса Львовна вышла в форменной тужурке из здания столовой. Две подавальщицы несли за нею на блюде шоколадный торт в виде дирижабля.

– Скорей, – сказала Раиса Львовна. – Они идут домой!..

Дирижабль шел вниз.

– Отдать гайдтропы! – скомандовал Елисеев.

Полетели якоря. Дирижабль качнулся и вздрогнул в нескольких метрах от земли.

По полю бежала стартовая команда, хватая раскачиваемые ветром стропы. Нос дирижабля стукнулся о землю. Отлетел в сторону Елисеев. На него скатился расколотый прибор. Жуков упал на палубу, повалился в сторону. Пилоты уцепились за штурвал.

– Потеряла я колечко… – сказал Елисеев. – Все в порядке. – И вытер выступивший на лбу пот.

Фридман сидел, вцепившись обеими руками в штурвал.

– Вылезай, приехали! – сказал ему Елисеев.

Один за другим приземлялись парашютисты. К Наташе подбежал трясущийся Васильев. Задыхаясь, она сказала:

– Сережа, ты не помнишь, как мы рассчитали рейнольсы?

К дирижаблю бежали люди. Из открытого люка Елисеев и Лева вынесли неподвижное тело Жукова.

Всхлипнула мама, на торт мелко закапали слезы…

Из-под черной гривы волос по высокому лбу Жукова расползалось пламенное, алое пятно крови. Расколотые очки бессильно свисали врозь.

– Послушайте, Жуков… – сказал Толмазов, первым подбегая к раненому.

Кровавое пятно на лице Жукова делалось все больше и заливало щеки.

XII

Ночь. Три ослепительных луча висячих ламп озаряют склоненные головы Мальцевой, чертежницы Вари и лысую луковицу доброго старого тощего инженера Лейбовича.

В углу, затянутом тьмой, незатухающе светятся глаза Вихрашки.

– Ты скоро, Наташа? – говорит она чуть слышно и не двигаясь с места.

– Скоро…

Группа Мальцевой ищет ошибку в конструкции дирижабля. Ищут ошибку и в другом конце коридора – в кабинете Мурашко, в новом кабинете Мурашко, с тяжелой мебелью, с коврами и портьерами.

Это бурное заседание одной из бесчисленных комиссий с тем накалом страстей, который обычно предшествует переменам в жизни учреждения.

У стола выпрямился Мурашко, неправдоподобно бледный. К нему тянутся руки, сжимающиеся в кулаки, несутся яростные крики.

– Тысячи раз вам сигнализировали! – вопит Борисов.

– Право на риск! – стучит по столу графином Фридман.

Грохот восклицаний заглушил его слова. Этот грохот прорезал беспечный тенорок.

– Что за шум, а драки нет! – входя, сказал Полибин, обмахнул платочком кресло и опустился в него.

Пренебрежение, значительность, почти брезгливость, с какой он развалился в кресле, были так разительно несхожи с прежним Полибиным, что собрание застыло…

– Давайте, уважаемый, – пряча платок, кивнул Полибин Мурашко. – Давайте, я слушаю вас…

Чертежная, населенная призраками тревоги и молчания.

– Наташа, ты скоро?

Наташа встала, колеблясь, и словно чужими ногами подошла к столу Лейбовича, разложила чертеж, подозвала глазами Вихрашку.

– Мне кажется, что это здесь, Лейбович. Озаренные лучом головы над расчетом…

В кабинете Мурашко. Закинув голову, говорит Мурашко, опираясь ладонями о край стола:

– Я возражаю и буду возражать до конца…

– Короче, уважаемый, – прерывает его Полибин.

В чертежной.

Варя, Наташа и Лейбович вскочили, как будто на месте чертежа увидели зашевелившуюся змею.

Наташа закрыла глаза, потом открыла их, лицо ее было смочено слезами…

– Вихрашка, милая… – сказала она и протянула обе руки вперед.

– И все-то дело, – ожесточенно трясла мальчишеской головой Варя. – И вся-то авария!

Вихрашка переводила глаза с Лейбовича на Варю, с Вари на Наташу.

– Лейбович, милый, – сказала Наташа, дернулась, схватила расчет и опрометью убежала.

Из кабинета Мурашко шумной толпой вывалились в коридор заседавшие.

С несвойственной ему положительностью Фридман сказал шедшему рядом с ним Петренко:

– Дирижабль я, конечно, сожгу… Гробокопатели его не увидят!.. Ты меня не знаешь, Петренко…

– Я тебя знаю, – возразил Петренко.

Мимо них прошел Мурашко. Его догнал мелкими шажками Полибин и взял начальника Дирижаблестроя под руку:

– Просился к вам старый Полибин – пренебрегли! А Полибин тут как тут… как будто бы и не стоило ссориться со стариком…

И стучащими, старательными шажками он побежал дальше. Ему навстречу, несомая крыльями счастья, мчалась Наташа. Крылья эти принесли ее к Мурашко.

– Ну-с, так-с, – сказал Мурашко, – слушали, постановили: предложить некоему Мурашко работу, пока суд да дело, свернуть; Жукова отстранить, дирижабль не то выбросить на свалку, не то снести в ломбард!..

– Алексей Кузьмич, – перебила его трясущаяся Наташа.

– Еще не все! Материалы передать прокурору. Теперь все.

– Алексей Кузьмич, – тихо сказала Наташа и взяла начальника за руку. – Я нашла ошибку…

XIII

Он почти лег на стол. Магический свет лампы падает на гриву волос, на повязку, сквозь которую проступила кровь. Жуков чертит.

Звонок.

– Войдите, – и он приблизил лицо вплотную к чертежу.

Но это звонок у входной двери. У входной двери Наташа, Фридман, Вихрашка.

Ночь. В машине сквозь стекло мелькнуло лицо Васи. Звонок трещит безостановочно.

– Не слышит, – сказал Фридман и дернул ручку. Дверь открылась. Она не была заперта. Комсомольцы на цыпочках прошли коридор и детскую, где спали четыре маленьких Жукова.

Подняв голову от чертежа, Жуков увидел гостей.

– Петр Николаевич! – голос Вихрашки вздрагивал, он был неумело суров и неумело торжествен. – От имени комитета комсомола, от имени всех комсомольцев мы выражаем вам сочувствие… И потом еще – мы выражаем уверенность…

– Я нашла ошибку, – ласкающим своим голосом сказала Наташа.

– Будет летать, маэстро!.. – закричал Фридман и осекся.

Отсутствующее лицо Жукова. Пятно крови, как звезда, на повязке, глаза, устремленные поверх собеседников.

– Петр Николаевич, – выдвинулась Вихрашка вперед, – мы должны сейчас же сделать…

– Делать надо вот что… – ответил Жуков и развернул перед комсомольцами нарисованное на ватманской бумаге чудовище невиданной формы.

– Делать надо болид будущего… Он дернул себя за повязку.

– Вот осуществленные межпланетные путешествия… Вот полет на Луну. Скорости в тысячи километров в высших слоях атмосферы.

– Луна подождет, – ответил Фридман. – Поехали на верфь, Петр Николаевич…

На лицах комсомольцев смятение, почти отчаяние.

– Вы здесь сидите, – волнуясь, сказала Вихрашка, – Петр Николаевич, и не знаете… На Мурашко нажим отчаяннейший… Завтра другие люди будут всем ведать, не вы…

– Вы не правы, Петр Николаевич, – сказала Наташа. При звуках негромкого, непреклонного голоса Наташи

Жуков сжался, метнулся, замер.

– Сегодня нужно одно: чтобы «СССР-1» прошел испытания…

– Покажите, – протянул к ней руку Жуков. Наташа подала расчет. Вихрашка удалилась на цыпочках в соседнюю комнату.

Быстро набрала на телефоне номер:

– ЦК партии?.. 518… Там у вас Мурашко из Дирижаблестроя… Насилу сдвинули, Алексей Кузьмич…

Голос Мурашко:

– В каком состоянии?

– Да в каком состоянии?.. Болид будущего… Сейчас потащим на верфь…

Жуков молча сидел над расчетом. Потом встал, с тоской огляделся; что-то беспомощное и печальное отразилось на его лице.

– Петр Николаевич, – боязливо сказала Вихрашка, – ждем только вас… Вся сборочная на месте…

Жуков закрыл глаза.

– Новый аэродинамический расчет… – казалось, он говорил сам с собой, – перемены в кольце… Не сделаем… Никогда не сделаем…

Он прошелся по комнате с необычайной для него медленностью и усталостью. Неожиданно улыбнулся Наташе. Закинув голову, вышел в соседнюю комнату и набрал номер телефона. Неумелыми, негородскими словами Жуков медленно говорил в трубку:

– Я телефонирую в квартиру академика Толмазова?.. Если Иван Платонович захочет, пусть подойдет к телефонному аппарату…

Из квартиры Толмазова ответила старая женщина московского профессорского типа в молодящем ее пестром халате.

– Иван Платонович два часа как спит… Кто это говорит?

– Это говорит Жуков, у которого есть дело к Ивану Платоновичу… Дело, которое никто в Союзе, кроме Ивана Платоновича, исполнить не может.

Его прервал голос Анны Николаевны Толмазовой:

– Я попрошу вас в это время Ивана Платоновича не беспокоить…

И повесила трубку.

Жуков потер лоб и обернулся к комсомольцам.

– Она просит… – сказал он запинаясь, – она просит не беспокоить…

ХIV

Жена академика ошиблась. Академик не спал. На длинном его столе разложены чертежи конструкции Жукова.

Толмазов переходит от одного чертежа к другому. Он взъерошен, руки его дрожат. Дрожащей рукой берет он пепельницу. Пепельница падает.

В дверях пудреное, насурьмленное лицо Анны Николаевны.

– Иван Платонович, ты не спишь?

– Как видишь…

– Иван Платонович, звонил этот Жуков… Я не позвала…

– Сейчас же соединить!

– Тебя не поймешь, Иван Платонович, – обидчиво сказала Анна Николаевна, – то ты кричишь, что он сумасшедший…

Толмазов изучает чертежи…

– Иван Платонович, поскольку ты не спишь, я хотела поговорить с тобой о Тамаре… Тамара просит путевку…

Толмазов поднял голову от чертежа.

– Безумен Жуков, – проговорил он, – нормальна Тамара, нормальна ты… нормален Полибин… С вами вместе стал нормален и я – и перестал быть Толмазовым!..

Анна Николаевна чуть не заплакала:

– Господи… Иван Платонович… что же это такое? Все наперебой говорят, что дирижабль не мог сесть, а ты…

– Дура! – Толмазов задохся. – Почему он поднялся?!

– На этот вопрос вы и должны ответить, – сказал голос в дверях.

Толмазов обернулся. На пороге стоял Мурашко.

– Как вы прошли? – пролепетала Анна Николаевна.

– Домработница открыла… За дверью – полуодетая, смятенная домработница.

– Уйди, – сказал Толмазов жене. Анна Николаевна уползла и заплакала уже за дверью. Толмазов стоял возле чертежей, как бы защищая их.

– Чем я обязан?

– Для того чтобы «СССР-1» прошел испытания, для того чтобы дополнить, видоизменить теорию академика Толмазова, для того чтобы Советский Союз узнал, что у него есть выдающийся конструктор Петр Жуков, – для этого академик Толмазов должен сделать аэродинамический расчет по кольцу Жукова…

– Я не совсем понял. Руки Толмазова дрожали.

– Нет, вы поняли. И еще должны вы понять, что это дело… Вопрос во взгляде Толмазова.

– Ну, чтобы они летали. Мне поручено Коммунистической партией, поручено Советской страной… Это поручение… ну, как бы это сказать попроще… это поручение я выполню. – Мурашко сел. – Я жду ответа, – сказал он.

XV

В очень хорошей машине развалился Полибин. Рядом угрюмый Васильев, угрюмее, чем всегда.

Мимо несутся поля, покрытые поспевшей рожью.

– Мой юный друг, – разглагольствует Полибин, – я бы сказал, что в Главном управлении вы не были на высоте… Новые птицы… новые песни… В заместителе главного конструктора я хотел бы больше уверенности и, не будем бояться слов, апломба… Призаймите у Ивана Платоновича…

– Да нечего занимать… После полета совсем тронулся…

– И очень просто, мой юный друг… Полет-то, скомпрометировав Жукова, весьма ощутительным образом задел вихревую теорию знаменитейшего академика Толмазова… У бильярдистов это называется комбинированный удар, когда одним ударом кия прорывается сукно, разбивается лампа над бильярдом и протыкается глаз партнера… Но, между прочим, в Главном управлении надо было быть энергичнее, а то как бы, мой друг, Жуков и компания не зашевелились…

Машина несется к Дирижаблестрою, мимо неярко блещущих полей…

В монтажной главной верфи сборочная бригада Вихрашки разбирает детали кольца.

– Ребята, гляди, – несется звонкий Вихрашкин голос, – чтобы за комсомольской бригадой дело не стало!..

– А когда оно за нами ставало? – басом отвечает долговязый парень, весь измазанный в машинном масле.

В дверях появилась непременная Аксинья:

– В чертежную зовут… Вихрашка умчалась. Бежать надо было быстро, так как

новый работник в конструкторской ждать не любил. Новый этот работник был Иван Платонович Толмазов.

– Мальцева, мы проверим с вами боковые сечения… Лейбович, четыре часа на расчет… Где бригадир сборки?

– Здесь, – сказала Вихрашка и оробела.

– Фамилия ваша?..

– Аня Иванова…

– Ребята, у Вихрашки есть фамилия!

– Товарищ Иванова, в шесть часов надо закончить демонтаж кольца. Жуков, заснули вы, что ли?

– Я не заснул, – ответил Жуков. Он смотрел на скинувшего пиджак Толмазова застенчиво

и восхищенно и без особенного толка метался от одного чертежного стола к другому.

– Сережа, – Толмазов увидел оцепеневшего на пороге Васильева, – куда вы запропастились? Проверьте монтаж кольца. Завтра летим…

– На чем? – пропел тенорок за спиной Васильева, и появился Полибин.

Двинув ножкой, он склонился в сторону Толмазова и, не в силах удержать откровенной злобы, прошипел:

– Прыть для академика похвальная, но вряд ли не запоздалая…

В дверях появился Мурашко. Полибин двинул ножкой в его сторону.

– Привет товарищу Мурашко! Только что из Главного управления… Образована аварийная комиссия… Председатель оной комиссии перед вами… Для начала запечатайте-ка вы, друг мой, эллинг и распорядитесь о прекращении всяких работ.