Текст книги "Ставка на мертвого жокея (сборник рассказов)"

Автор книги: Ирвин Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Барбер, заморгав от неожиданно ударившего в глаза яркого солнечного света, набросил халат, сунул ноги в мягкие домашние туфли, зажег сигарету.

– Прости меня, пойду умоюсь.

За потертой ширмой, скрывающей рукомойник и биде, пофыркивая, умылся холодной водой, растирая ладонями лицо, намочил волосы. При этом слышал, как Смит подошел к окну, что-то мурлыча себе под нос мягким, мелодичным тенорком. Отрывок из какой-то оперы, Барбер это знал, но никак не мог вспомнить, из какой именно. "Кроме всего прочего,– думал он, расчесывая без особой учтивости волосы,– этот тип знает не менее полусотни опер – могу побиться об заклад".

Почистив зубы и причесавшись, Барбер посвежел и, чувствуя себя ничуть не хуже бодрого Смита, вышел из-за ширмы.

– Париж...– задумчиво произнес Смит, глядя из окна на город.– Вполне удовлетворительная столица. Какой, однако, фарс...– С улыбкой повернулся к Барберу: – Как тебе, в сущности, повезло – водичкой приглаживаешь волосы.– Дотронулся до своих жиденьких, аккуратно расчесанных волосиков.-А мне стоит помыть голову – дружно выпадают: падают на пол, как листва с деревьев осенней порой.– Сколько тебе лет, ты сказал?

– Тридцать.– Барбер знал – этот хитрец отлично все помнит.

– Замечательный возраст! – вздохнул Смит.– Чудесная черта равновесия: достаточно зрел, чтобы знать, что тебе нужно, и достаточно молод, чтобы отважно идти на любой риск.– Отошел от окна, сел на стул и поставил пакет ребром на пол, прислонив его к ножке.– На любой риск,-повторил он и со значением взглянул на Барбера.– Надеюсь, ты не забыл нашу беседу?

– Помню: кто-то бормотал что-то о двадцати пяти тысячах долларов,-подначил Барбер.

– А, стало быть, помнишь! – весело отозвался Смит.– Ну так что?

– Что "ну так что"?

– Хочешь их заработать?

– Слушаю тебя внимательно.

Смит, поднеся руки к лицу, стал их мягко потирать – его жесткие, упругие пальцы сухо потрескивали.

– Есть одно предложение. Очень интересное, должен сказать.

– Что мне предстоит сделать, чтобы получить двадцать пять тысяч долларов? – нетерпеливо спросил Барбер.

– Что ты должен сделать, чтобы получить двадцать пять тысяч долларов? – негромко повторил Смит.– Нужно немножко полетать. Ты ведь летал и за значительно меньшие суммы.– И, как обычно, презрительно фыркнул.

– Само собой разумеется. Что еще?

– Больше ничего.– В голосе Смита чувствовалось удивление.– Только полетать. Ты еще не утратил интереса к моему предложению?

– Валяй дальше!

– Один мой приятель только что приобрел новый, с иголочки одномоторный самолет, марки "Бичкрафт". Отличная, удобная в управлении машина, стопроцентная надежность.– Смит говорил увлеченно, с удовольствием.– Сам он, конечно, летать не умеет. Ему нужен личный пилот, чтобы постоянно был у него под рукой.

– Как долго? – Барбер глядел на него в упор.

– Тридцать дней, не больше.– Смит приветливо ему улыбнулся.– Плата не такая уж плохая, согласись.

– Я еще ничего не сказал,– предостерег его Барбер.– Выкладывай до конца. Куда нужно лететь?

– Видишь ли, он египтянин,– слегка пренебрежительно поведал Смит, будто родиться египтянином – это уже первое несчастье для человека и об этом нельзя упоминать при всех, только среди близких друзей, да и то шепотом.– Состоятельный египтянин, и его страсть – путешествия. Особенно по Франции, особенно на юге. Он просто влюблен в Юг Франции и отправляется туда при первой же возможности.

– Ну и что?

– В следующем месяце ему хотелось бы совершить два путешествия подряд из Египта в район Канн.– Смит не спускал глаз с Барбера.– Конечно, на своем новеньком самолете. Но на третье путешествие у него нет времени, так как он очень занят и спешит. Поэтому он отправится на самолете, совершающем обычный коммерческий рейс, а его пилот последует за ним два дня спустя. Полетит один.

– Один? – Барбер старался мысленно собрать воедино все, что Смит ему изложил.

– Да, один,– подтвердил Смит,– не считая небольшого ящика.

– Ах вон оно что! – Барбер расплылся в улыбке.– Наконец-то всплыл небольшой ящик.

– Да, наконец, ты прав,– искренне улыбнулся ему Смит, испытывая, по-видимому, в душе восторг.– Все уже точно рассчитано. Вес небольшого ящика двести пятьдесят фунтов. На каждом отрезке маршрута вполне надежный уровень безопасности.

– Ну а что в этом небольшом ящике? – хладнокровно осведомился Барбер.

Теперь, выяснив, что ему предлагают, он почувствовал облегчение.

– Тебе непременно хочется знать?

– А что я скажу таможенникам, когда поинтересуются содержимым этого ящика? "Спросите у Берта Смита"?

– При чем здесь таможня?! – возмутился Смит.– Ты с ней не будешь иметь абсолютно никаких дел, твердо тебе обещаю! Когда ты вылетишь из аэропорта в Каире, ящика на борту не будет. Приземлишься в Каннах – тоже. Этого тебе достаточно?

Барбер, сделав последнюю затяжку и погасив сигарету, внимательно изучал Смита: удобно развалился на стуле с прямой спинкой в этой неприглядной, ободранной комнате; вызывающе опрятно, слишком элегантно одет для такой дыры в столь ранний час... "Наркотики,– думал Барбер,– набьет ими этот ящик под завязку..."

– Нет, мальчик Берти,– довольно грубо возразил Барбер.– Этого мне недостаточно. Выкладывай все до конца.

– Так ты еще заинтересован в сделке? – Смит тяжело вздохнул.

– Да, пока заинтересован.

– Хорошо.– Смит явно сожалел о необходимости раскрывать перед ним все карты.– Вот как все осуществится. Тебе предстоит проложить дорожку -слетаешь в Каирский аэропорт несколько раз. Все документы у тебя в полном порядке. Примелькаешься, станешь неотъемлемой частью обычной, законной аэродромной рутины. Таким образом, когда ты полетишь один,– все в ажуре, комар носа не подточит. При тебе лишь небольшая сумка с личными вещами. В полетной карте сказано: летишь в Канны, совершишь две посадки, на Мальте и в Риме, для дозаправки. Итак, ты взлетаешь с каирского аэродрома; на несколько миль отклоняешься от курса. Пролетев определенное расстояние в сторону от побережья, оказываешься над пустыней. Приземляешься на старую полосу Королевских ВВС, которую не используют с сорок третьего года. Там тебя ждут несколько человек... Ты меня слушаешь?

– Слушаю.– Барбер стоял у окна, повернувшись спиной к Смиту и разглядывая освещенную ярким солнцем улицу.

– Ящик погрузят на борт. Вся операция займет не более десяти минут. Когда ты приземлишься на Мальте, никто тебе не станет задавать никаких вопросов – ты следуешь транзитом. Из самолета не выходишь; пробудешь там ровно столько, сколько потребуется для дозаправки. То же произойдет и в Риме. На южный берег Франции прибываешь вечером, до восхода луны. И снова,-Смит объяснял с удовольствием, словно смакуя собственные слова,-уклоняешься немного от курса. Летишь на низкой высоте над горами между Каннами и Грасом. В назначенном месте видишь выложенные определенной фигурой огни. Спускаешься еще ниже, открываешь дверь, спихиваешь ящик с высоты ста футов; захлопываешь дверь, делаешь разворот в сторону моря и приземляешься в Каннах. Все документы в полном порядке; в полетной карте не указано никаких отклонений от курса. Тебе нечего предъявлять на таможне. Вылезаешь из самолета и забываешь о нем навсегда. А мы вручаем тебе двадцать пять тысяч долларов, как я и обещал. Разве плохо?

– Совсем неплохо,– подтвердил с иронией Барбер.– Восхитительный, маленький, старый как мир план, мальчик Берти.– И отвернулся от окна.– А теперь скажи, что в ящике.

Смит снова восторженно фыркнул, словно то, что он собирается сообщить, необыкновенно смешно, просто выпирает из него и он не в состоянии сдержаться.

– Деньги,– сказал он,– только деньги.

– Сколько?

– Двести пятьдесят фунтов банкнот.– Глаза Смита так и искрились от удовольствия.– Двести пятьдесят фунтов тщательно упакованных пачек английских банкнот в очень красивом, крепком, легком металлическом сейфе. Каждая бумажка по пять фунтов.

В этот момент Барберу показалось, что он разговаривает с умалишенным. Но нет, Смит сидит на своем месте вполне здоровый, деловой – за всю жизнь не возникнет ни малейшего сомнения по поводу психического здоровья такого человека.

– Когда мне заплатят? – поинтересовался Барбер.

– После доставки сейфа.

– Мальчик Берти...– Барбер покачал головой.

Смит фыркнул.

– Я же говорил, что ты отнюдь не глупец. Ладно, мы переводим половину – двенадцать тысяч пятьсот долларов – на твое имя в швейцарский банк перед первым вылетом в Египет.

– Ты мне настолько доверяешь?

Милая улыбка вдруг пропала с лица Смита.

– Да, мы тебе настолько доверяем.– Улыбка появилась вновь.– Сразу после доставки груза переводим на твой счет остальную сумму. Прекрасная сделка; в валюте; никаких подоходных налогов. Станешь богачом. Ну, скажем, полубогачом.– И засмеялся собственной шутке.– Все – за какой-то заурядный перелет. Просто нужно помочь египтянину, который обожает Юг Франции и, вполне естественно, сильно обеспокоен нестабильным положением в своей стране.

– Когда я увижу этого египтянина?

– Когда приедешь на аэродром для первого полета. Он будет там. Да ты не волнуйся – будет. Ну, ты, как я вижу, колеблешься? – с тревогой спросил Смит.

– Я думаю,– ответил Барбер.

– Ты ведь займешься этим не в своей стране,– с благочестивым видом святоши успокоил его Смит.– Разве я осмелился бы обратиться там к человеку, который воевал за свою родину? И это не касается англичан, к которым ты, возможно, питаешь определенную слабость. Но египтяне...– Пожав плечами, наклонился, поднял с пола конверт из плотной манильской бумаги, вскрыл.-Вот здесь все карты. Можешь с ними ознакомиться, если хочешь. Маршрут проложен, но все в конечном итоге зависит только от тебя – ведь ты сидишь за штурвалом.

Барбер взял в руки толстую пачку карт, вытащил одну – наугад: подлеты к Мальте, расположение взлетно-посадочных полос... Вдруг снова подумал о двадцати пяти тысячах долларов, и карта в его руках задрожала.

– Все ведь очень просто, до смешного,– убеждал Смит, вглядываясь в его лицо.– Совсем не сложно.

Барбер отложил карту в сторону.

– Если ты считаешь, что это пара пустяков, то почему платите двадцать пять тысяч долларов?

Смит засмеялся.

– Разумеется, я признаю – задание связано с некоторым риском. Он, конечно, не вероятен, но кто может за все поручиться? Мы и платим за такую невероятность, если тебя это объяснение устраивает.– Он пожал плечами.– В конце концов, пройдя всю войну, ты, наверное, привык к риску.

– Когда дать вам ответ?

– Сегодня вечером. Если ты откажешься, нам, конечно, придется предпринимать что-то другое. К тому же мой египетский друг сгорает от нетерпения.

– Кому это "нам"? – небрежно поинтересовался Барбер.

– Вполне естественно,– удовлетворил его любопытство Смит,– у меня есть коллеги.

– Кто они такие?

Смит сокрушенно развел руками.

– Мне ужасно жаль, но не могу тебе этого сказать.

– Ладно, я позвоню сегодня вечером,– пообещал Барбер.

– Отлично! – Смит встал, застегнул пальто, аккуратно водрузил на голову элегантную итальянскую фетровую шляпу, ощупал с видом знатока мягкие поля.– Сегодня днем я на скачках. Присоединишься?

– Где они сегодня?

– В Отей. С препятствиями.

– Что-нибудь слышал?

– Может быть,– загадочно откликнулся Смит.– Одна кобылка победит с препятствиями в первый раз. Я разговаривал с жокеем, и он сообщил мне, что лошадь весьма послушна на тренировках,– остальное узнаю в три часа дня.

– Хорошо, я там буду.

– Вот и отлично! – радостно воскликнул Смит.– Хотя, конечно, не в моих интересах делать тебя богачом заранее.– Довольно фыркнул.– Но чего не сделаешь ради дружбы... Так оставить карты?

– Оставляй!

– Ну, до встречи в три!

Барбер открыл перед ним дверь. Пожав ему руку, Смит вышел в коридор -фигура надушенного богача в твиде в сиротском свете бледных отельных ламп.

Барбер, заперев за ним дверь на ключ, взялся за пакет с картами; разложил их на кровати, прямо на мятых простынях и одеяле, и принялся внимательно изучать. Боже, когда он в последний раз видел летную карту? Северный Египет, Средиземное море, остров Мальта, Сицилия, Итальянское побережье, Генуэзский залив, Приморские Альпы... Какое, однако, широкое Средиземное море. Его вовсе не греет мысль лететь на одномоторном самолете над таким громадным водным пространством. Его вообще не тянет летать, после войны он старается летать как можно меньше. Никак себе этого не объяснял, но, если приходилось путешествовать, предпочитал самолету машину, поезд, пароход – если, конечно, был такой выбор. Двадцать пять тысяч долларов... Неплохая сумма... Аккуратно сложил карты, поместил их обратно в пакет. Сейчас, в этот ответственный момент, карты не помогут.

Снова лег на кровать, спиной на подушки, сцепил руки за головой. Открытое водное пространство... Пять рейсов... Уже одно это достаточно худо. А что он знает о египтянах? Во время войны пробыл недолго в Каире, запомнилось, что по ночам полицейские патрулируют улицы вдвоем, с карабинами на плече,– таких мест он там старался избегать. А египетские тюрьмы...

Барбер беспокойно ворочался в постели. Кто знает, сколько людей принимает участие в этой махинации... И достаточно одного, чтобы погубить тебя. Недовольный исполнитель или сообщник, какой-нибудь жадный или трусливый партнер... Закрыв глаза, он ясно видел перед собой толстых, смуглых полицейских, в форме, с карабинами через плечо,– они направляются к его новенькому маленькому самолетику...

Ну а если лопнет баллон или отвалится колесо на посадочной полосе? Ведь на этой полосе в пустыне самолеты не садятся с 1943 года.

Двадцать пять тысяч долларов... Ладно, предположим, он возьмется за это. Сейф лежит на сиденье рядом; египетское побережье скрывается за спиной; под тобой спокойная, неоглядная морская гладь; двигатель работает как часы... И вот на горизонте появляется воздушный патруль – дрожащая точка разрастается... На какой технике сейчас летают египтяне? Наверно, на американских "спитфайерах", оставленных там после войны. Патруль медленно сближается с тобой, делает над тобой два круга с такой же скоростью, как у тебя, и дает тебе сигнал повернуть...

Барбер зажег сигарету. Двести пятьдесят фунтов... Сам сейф, если он в самом деле стальной и крепкий, весит не менее ста пятидесяти. А сколько весит одна пятифунтовая банкнота? Сколько их пойдет на один фунт? Тысяча? Пять тысяч умножить на сто, обменный курс фунта 2,80; выходит, полтора миллиона долларов?! От такой цифры во рту стало сухо. Пришлось встать, выпить два стакана воды, сесть на стул, стараясь унять дрожь в руках.

Ну а если авария, если по какой-то непредвиденной причине тебе не удастся со всем этим справиться... Сам спасешься, а деньги потеряешь... Смит не похож на убийцу, но кто знает, как в наши дни выглядят убийцы... И кто поручится за людей, работающих весте с ним, его "коллег", как он изящно выразился,– ведь в результате они станут и твоими коллегами. Состоятельный египтянин; несколько человек на заброшенной взлетно-посадочной полосе Королевских ВВС в пустыне – те, кто в определенной конфигурации выложат огни в горах за Каннами... Сколько других крадутся через границы, тайно, нелегально переходят из одной страны в другую с оружием и золотом в чемоданах – им удалось выжить во время войны, выйти из тюрем после разоблачения. Скольких еще – он их не знает – предстоит ему видеть на короткое время в лучах жаркого африканского солнца?.. Фигура, бегущая по темному склону французских гор,– тебе она неизвестна, до нее не достать, но именно от нее, возможно, зависит твоя жизнь. Все эти люди рискуют, им грозят тюрьма, депортация, полицейские пули, и все за долю в ящике, набитом деньгами...

Вскочив с кровати, Барбер быстро оделся и вышел, заперев за собой дверь на ключ. Невмоготу сидеть в холодной комнате, где царит беспорядок, и тупо глядеть в эти карты.

Все утро он бесцельно бродил по городу, машинально разглядывая витрины, думая, что купит, когда у него будут деньги, много денег... Один раз, отвернувшись от очередной витрины, заметил полицейского: внимательно за ним наблюдает... Вопросительно посмотрел на него,– маленький человечек с обычным, невыразительным лицом, с тонкими усиками. Глядя на него, Барбер вспоминал рассказы о том, как полицейские издевались над подозреваемыми, допрашивая их с пристрастием в задних помещениях местных префектур. Схватят с пятьюстами тысячами английских фунтов под мышкой – тут уж нечего полагаться на американский паспорт.

Впервые в жизни, размышлял Барбер, медленно продвигаясь в плотной толпе пешеходов на улице, он собирается преступить закон, и с таким спокойствием. Интересно, чем это объяснить – влиянием кинофильмов, газет? Из-за них преступность становится чем-то обычным, доступным, в некотором роде даже гуманным. Ты об этом не думаешь и вдруг, неожиданно, когда возможность совершить преступление входит в твою собственную жизнь, воспринимаешь ее как почти нормальное, повседневное событие. Полицейские, вероятно, знают об этом, но они-то смотрят на проблему с другой стороны. Перед ними толпы прохожих, замкнутые, обычные лица, и им приходится на кого-то обращать внимание, они обязаны заранее определить, кто намерен совершить кражу, убийство, изнасилование... С подозрением относятся к каждому, и это наверняка сводит их с ума, так что они готовы арестовать любого...

Барбер наблюдал за ходившими по кругу в паддоке перед началом шестого заезда: разминаются, ждут... Кто-то легко коснулся его плеча.

– Берти, мальчик, ты? – не поворачиваясь, произнес он.

– Прости, что опоздал.– Смит облокотился на поручень рядом.-Наверно, боялся, что вообще не приду?

– Ну, что сказал тебе жокей? – тихо поинтересовался Барбер.

Смит подозрительно оглянулся, улыбнулся.

– Жокей уверен, сам ставит.

– Какой номер?

– Пятый.

Лошадь под пятым номером – легкая гнедая кобылка, с изящной, благородно вскинутой головой; хвост и грива заплетены в косички; шерсть поблескивает, вышагивает споро, ровно – явно хорошая выучка. Жокей – лет сорока, с длинным, кривым французским носом; уродлив,– когда открывает рот, видно, что нет передних зубов. Темно-бордовый картуз надвинут на уши, белая шелковая рубашка в звездах того же темно-бордового цвета. Барбер, глядя на него, думал: как могут подобные уроды скакать на прекрасных лошадях?

– О'кей, Берти, мальчик. Пойду к кассе.

Поставил десять тысяч франков – опережение на нос; ставки показались вполне приемлемыми – семь к одной. Смит поставил двадцать пять тысяч франков. Вместе подошли к трибуне, забрались на самый верх. Лошади уже выходили на беговые дорожки. Народу немного, а на такой высоте, где оказались они, и вовсе никого.

– Ну, Ллойд,– начал Смит с серьезным видом,– ты изучил карты?

– Да, посмотрел.

– Ну и что скажешь?

– Очень хорошие карты.

Смит бросил на него острый взгляд; долго размышлял, что сказать, но решил отделаться, как всегда, презрительным фырканьем.

– Зачем водить меня за нос? Ты ведь понимаешь, что я имею в виду. Решился?

– Я...– начал было Барбер, глядя вниз, на пущенных легким галопом лошадей,– скажу после скачек.

– Ллойд! – крикнул ему кто-то снизу, с правой стороны.

Барбер повернул голову: по лестнице, тяжело ступая, поднимается к нему Джимми Ричардсон – собственной персоной. Толстячок, пухленький, как ребенок,– парижская кухня не пошла ему впрок, ничуть не похудел. Тяжело дышит, полы расстегнутого пальто развеваются, демонстрируя всем пиджак в клетку; спешит к Барберу...

– Ну, как поживаешь? – произнес он, задыхаясь, когда поравнялся с ними, и шлепнул Барбера по спине.– Увидел тебя снизу и подумал – нет ли у тебя надежной подсказки на этот заезд. Сам никак не вычислю, все это меня просто убивает целый день. Я такой недотепа в скачках с препятствиями...

– Хэлло, Джимми! – радушно приветствовал его Барбер.– Познакомьтесь: мистер Ричардсон – мистер Смит.

– Очень рад с вами познакомиться! А как правильно пишется ваше имя? -Ричардсон первый громко заржал над своей шуткой.– Послушай, Ллойд, скажи честно: ты что-нибудь знаешь или нет? Морин убьет меня, если я вернусь домой пустым.

Барбер бросил вопросительный взгляд на Смита – тот доброжелательно разглядывал Ричардсона.

– Ну, вот мальчик Берти говорит – кое-что слышал.

– Мальчик Берти,– Ричардсон так и обратился к Смиту,– очень прошу вас, если...

На губах у Смита появилась тонкая улыбка.

– Номер пять как будто выглядит совсем неплохо. Но поторопитесь -через минуту старт.

– Номер пять,– повторил Ричардсон.– Вас понял. Скоро вернусь.– И галопом понесся вниз по бетонным ступеням – полы пальто развевались за спиной.

– Этот парень, скорее всего, душа доверчивая, а? – поинтересовался Смит.

– Единственный ребенок в семье,– пояснил Барбер.– С тех пор так и не может преодолеть в себе этого недостатка.

Смит вежливо улыбнулся.

– Откуда ты его знаешь?

– Летали в одной эскадрилье.

– В твоей эскадрилье? – недоверчиво переспросил Смит, глядя вслед быстро уменьшающейся в размерах фигуре.– Тоже пилот?

– Угу.

– Хороший пилот?

Барбер пожал плечами:

– Лучшие погибли, а худшим достались все медали полкового ящика.

– Чем он занимается в Париже?

– Работает в какой-то фармацевтической компании.

Ударил гонг – лошади помчались к первому препятствию.

– По-моему, твой друг опоздал.– Смит поднес к глазам бинокль.

– Да, скорее всего,– согласился Барбер, наблюдая за сбившимися в кучу лошадьми.

Лошадь под пятым номером упала, не преодолев четвертого препятствия. Сначала вырвалась вперед, вместе с еще двумя лошадьми, но вдруг упала на землю и покатилась. Основная группа обошла ее по сторонам. Четвертое препятствие в самом дальнем конце дорожки, и отсюда трудно сказать, что там произошло. Однако через несколько секунд кобыле с трудом, но все же удалось встать на ноги, и она на легком галопе поскакала за остальными, волоча за собой разорванные поводья. Барбер заметил, что жокей все еще неподвижно лежит на земле – в неловкой позе, лицом вниз, голова оказалась под плечом.

– Деньги потеряны,– спокойно констатировал Смит; отвел бинокль от глаз, вытащил из кармана кипу билетов, разорвал, бросил на бетонную скамью.

– Дай-ка мне твой бинокль! – Барбер протянул руку.

Смит, сняв через голову кожаный ремешок, передал бинокль. Тот настроил его порезче на далекое препятствие, где все еще не двигаясь лежал жокей. К нему подбежали двое, перевернули его на спину... Вот обе фигуры, склонившиеся над безжизненным телом в рубашке со звездами темно-бордового цвета, в фокусе. Даже в бинокль видно, как двое отчаянно суетятся, делая какие-то непонятные движения. Наконец, они подхватили жокея с обеих сторон и неловко побежали со своей ношей прочь с ипподрома.

– Черт побери! – выругался Ричардсон, снова с трудом преодолев подъем на верх трибуны.– Окошко закрылось, как раз когда я...

– Напрасно жалуетесь, мистер Ричардсон,– утешил его Смит.– Все мы оступились у четвертого препятствия.

Ричардсон расплылся в широкой улыбке.

– Ну вот, первое везение за весь день!

Внизу, перед трибуной, лишившаяся наездника кобыла лавировала, бегала рысцой по дорожкам, а за ней гонялся грум1, пытаясь схватить ее за разорванные поводья.

Барбер следил в бинокль за действиями двоих, пришедших на помощь жокею: они вдруг положили его на траву, один опустился на колени, приложил ухо к шелковой жокейской рубашке, постоял с минуту в такой позе, поднялся. Вновь двое подняли неподвижное тело и понесли не торопясь,– похоже, теперь нет нужды в спешке.

Барбер вернул бинокль Смиту.

– Пойду домой. С меня на сегодня хватит спортивных состязаний.

Смит метнул в него острый взгляд; поднес бинокль к глазам и стал пристально следить за двоими, которые несли жокея. Потом положил бинокль в футляр и, повесив его на тонком ремешке на плечо, хрипло сказал:

– Здесь погибает, по крайней мере, один жокей в год. Ничего неожиданного в таком виде спорта. Я отвезу тебя домой.

– Что, этот парень умер? – спросил Ричардсон.

– Он был слишком стар,– пояснил Смит.– Слишком долго занимался этим делом.

– Свят-свят! – запричитал Ричардсон, глядя вниз, на дорожки.– А я-то жалел, что опоздал поставить на него! Подсказка называется! – скорчил по-детски оригинальную гримасу.– Ставка на мертвого жокея.

Барбер уже спускался по лестнице.

– Я с тобой,– поспешил Ричардсон.– Опять день невезения...

Все трое спускались молча. Зрители стояли, разбившись на маленькие группки, отовсюду доносился угрожающий, свистящий шепот – печальная весть распространялась по трибуне.

Подошли к машине; Барбер устроился на заднем сиденье, предоставляя Ричардсону свое право сидеть впереди, рядом со Смитом. Ему хотелось хоть сейчас, хоть немного побыть наедине с собой. Смит ехал медленно, не говоря ни слова. Даже Ричардсон произнес всего одну фразу, когда ехали между двух рядов голых, высоких деревьев.

– Ну и денек, черт бы его побрал! Этот идиотский забег стоил мне три тысячи франков!

Барбер сидел в углу, с полузакрытыми глазами, чтобы смотреть в окно. Из головы не выходила картина, как эти двое во второй рад подняли жокея с травы... Выбор Смита на сегодняшний день... Он плотно сжал веки – и перед ним всплыли карты, разложенные на кровати в номере отеля. Широкое Средиземное море; необозримое, открытое водное пространство... Вдруг он почувствовал запах гари – самый отвратительный запах на войне, запах твоих сгоревших надежд. Вонь раскаленного металла, плавящейся резины... Подсказка Смита...

– Ну, приехали,– раздался голос Смита.

Пришлось открыть глаза: машина стоит на углу тупика, ведущего к входу в его отель; он вышел.

– Подожди минутку, мальчик Берти,– передать хочу кое-что тебе.

Смит испытующе глядел на него.

– Это так неотложно, Ллойд?

– Пожалуй. Вернусь через минуту.

Быстро поднялся в свою комнату; карты сложены пачкой на бюро, за исключением одной – лежит, развернутая, отдельно: подлеты к Мальте. Сложил ее, сунул все карты в пакет из плотной манильской бумаги и вернулся к автомобилю. Смит стоял на тротуаре, курил, нервно удерживая за поля шляпу,-поднялся ветер, упорно гнал опавшие листья по асфальту.

– Вот, держи, мальчик Берти! – И протянул ему конверт.

Но Смит не торопился его брать.

– Ты осознаешь, что делаешь? До конца?

– Конечно, какие могут быть сомнения?

Смит все еще не брал пакет.

– Мне спешить некуда,– мягко проговорил он.– Почему бы тебе не подержать их у себя? Отдашь когда-нибудь, в другой день.

– Нет, спасибо тебе.

Смит молча глядел на него. Только что зажгли флюоресцентные уличные фонари, и голубовато-белый свет делал гладкое лицо Смита под тенью полей дорогой шляпы бледным-бледным, будто припорошенным пудрой. Красивые глаза, окаймленные загнутыми ресницами, казалось, стали плоскими.

– И все только из-за падения этого жокея перед препятствием...– начал Смит.

– Бери,– сказал Барбер,– или я сейчас их выброшу в сточную канаву.

Смит недоуменно пожал плечами; протянул руку, взял конверт.

– Подумай хорошенько, ведь у тебя больше никогда не будет такого шанса.– Он ласково поглаживал конверт по краю.

– Спокойной ночи, Джимми! – наклонился Барбер к открытому окошку.

Ричардсон наблюдал за ними, ничего не понимая.

– Передай привет Морин.

– Послушай, Ллойд,– Ричардсон вылез из машины,– может, пойдем чего-нибудь выпьем? Морин не ожидает меня еще добрых четыре часа. Не вспомнить ли нам былое...

– Прости, не могу,– Барберу в данную минуту больше всего хотелось остаться одному,– у меня свидание. Как-нибудь в другой раз.

Смит повернулся и внимательно оглядел Ричардсона.

– У него нет отбоя от свиданий, у вашего друга,– сообщил он ему.-Пользуется ужасной популярностью. Знаете, мистер Ричардсон, я и сам не против выпить. Не окажете ли честь выпить со мной за компанию?

– Видите ли,– отвечал Ричардсон нерешительно,– я живу довольно далеко, возле городской ратуши, и...

– Нам как раз по пути.– Смит одарил его теплой, радушной улыбкой.

Ричардсон снова устроился на переднем сиденье, а Смит направился к автомобилю. Остановился, поднял глаза на Барбера.

– Ошибся я в тебе, Ллойд, не находишь? – презрительно бросил он.

– Да, совершенно верно,– подтвердил Барбер.– Слишком старым становлюсь, не желаю слишком долго заниматься своим делом.

Смит, надменно фыркнув по привычке, сел в машину и с треском захлопнул дверцу. Они не пожали друг другу руки на прощание. Барбер видел, как он рванул с места, от тротуара, заставив таксиста сзади резко нажать на тормоза, чтобы избежать столкновения.

Долго смотрел вслед большому черному автомобилю – как тот, ловко маневрируя, мчался вниз по улице, освещенный бело-голубыми флуоресцентными фонарями. Потом поднялся к себе, лег на кровать – эти дневные скачки здорово его утомили.

Час спустя он встал. Плеснув в лицо холодной водой, чтобы окончательно проснуться, все равно чувствовал, что ему не по себе – внутри образовалась какая-то пустота; никак не удавалось преодолеть вялость и апатию; не хотелось ни есть, ни пить. Не выходил из головы этот мертвый жокей, в заляпанной грязью белой шелковой рубашке. Нет, видеть сейчас он никого не в силах... Надел пальто, вышел, заперев дверь на ключ. Боже, как ему ненавистен этот проклятый номер!

Не спеша он направился к площади Этуаль1. Ночь сырая, промозглая, туман надвигается со стороны реки, на улицах безлюдно – все, где-то укрывшись, в это время обедают. Ярко освещенные витрины его уже не привлекали – теперь долго-долго не придется ничего покупать. Миновал несколько кинотеатров -горели неоном вывески в плавающем тумане.

Мысленно он представил себе киносюжет: главный герой на пути в Африку. В Египте его несколько раз чуть не поймали; мужественно сопротивляясь, он сумел выбраться из западни, устроенной для него в пустыне, убив при этом несколько темнолицых местных жителей, и все же успел вовремя добраться до взлетной полосы. Над Средиземным морем начал барахлить двигатель, и он с трудом, чуть не задевая крыльями воду, сумел дотянуть до побережья, хотя самолет, конечно, разбился и он получил фотогеничную рваную рану на лбу; сумел все же вытащить на берег сейф с деньгами. Дальше станет агентом министерства финансов или британской разведки, который никогда не сомневается в своей удаче, так как нервы его никогда не подводят. Фильм закончится на том, что в кармане у него останется всего несколько тысяч франков.

А вот по-настоящему художественный фильм: в плотном, окутавшем горы тумане кружит самолет – надрывно гудит двигателем. Пилот в растерянности, в отчаянии, кончается горючее, баки пустеют, самолет падает и разбивается, охваченный пламенем. Весь израненный, в ушибах, пошатываясь, он пытается спасти сейф, но ему не под силу сдвинуть его с места; разбушевавшееся пламя отгоняет его от горящего самолета. Вот он стоит, прижавшись к дереву, и хохочет как безумный, лицо его черно от дыма. Самолет у него на глазах горит вместе с деньгами, и эта жалкая картина напоминает ему о тщете всех человеческих устремлений, о безумии алчности.