Текст книги "Меня зовут Бригантина"

Автор книги: Ирина Андрющенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

9.
Шиссот!

На обратном пути Брыся все время молчала и смотрела на меня несчастными глазами.

– Брыся, что такое? – не выдержала я.

– А чего он сказал, что я буду теперь в клетке спать? – жалобно протянула она. – Я хочу спать с тобой!

– Понимаешь ли… – я почесала ей ухо, не отрывая взгляда от дороги. – Я тебе объясняю уже целый месяц, что вместе нам спать никак нельзя. Поэтому надо тебе учиться спать одной, точнее, я буду тебя этому учить.

– Как это – учить спать? – удивилась Брыся. – Чему тут учить-то? Хлоп – и спишь!

– Ты-то, может, и «хлоп»! – возмутилась я. – А я вот совсем не «хлоп»! Кроме того, я сказала – не учиться спать, а учиться спать одной. А учить я тебя буду с помощью положительной мотивации.

– Мати-вации? – наморщила лоб Брыся. – Это что еще такое?

– Это когда ты делаешь что-то, потому что сама этого хочешь, а не потому, что тебя к этому принуждают.

– А куда ты ее будешь класть, эту мати-вацию?

–?

– Ну, она же положительная, значит, ее нужно куда-нибудь положить. Вот я и спрашиваю, куда ты ее будешь класть?

– Прямо тебе в рот! – рассмеялась я.

– Как это – в рот? – заволновалась Брыся. – И зачем?!

– А вот приедем домой, там и узнаешь!

– Ну, м-а-а-ама! – заныла Брыся. – Я хочу сейчас!

– Брыся! – сказала я специальным педагогическим голосом. – Это очень большой секрет! Я тебе его, конечно, открою, но только дома и только при условии, что ты не будешь виснуть у меня на руке, которой я переключаю передачи.

– А ты скажи мне сейча-а-ас, а я тебе обещаю, что не буду ви-и-иснуть! – продолжала ныть собака, сползая с моей руки.

– Нет, Брыся! – сказала я твердо. – Если хочешь узнать секрет, терпи до дома.

– Ладно, – смирилась Брыся, – а можно, я хотя бы положу голову тебе на колено?

– Можно, только не жуй, пожалуйста, мои пуговицы…

Так мы доехали до дома. Едва войдя в дверь, Брыся помчалась в гараж, рассматривать клетку, а я пошла на кухню чего-нибудь перекусить. Через несколько минут она прибежала ко мне и стала нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, всем своим видом показывая, что надо жевать гораздо быстрее.

– Брыся, – сказала я, – я прекрасно понимаю, что тебе очень хочется узнать про положительную мотивацию, но я сначала поем.

Она показала мне язык и умчалась обратно в гараж. Я спокойно доела бутерброд и пошла следом. Увидев, чем она занята, я покатилась со смеху: пытаясь открыть запертую дверцу, она отгрызала держащий ее пластиковый запор. Работа явно подходила к концу.

– Сейчас снизу догрызу, – прошепелявила Брыся, увидев меня, – и сверху начну. Я только хотела посмотреть, может, эта мати-вация там, внутри?

– Пошли лучше учиться, – рассмеялась я. – Только давай сначала перенесем клетку в гостиную.

Мы торжественно установили ее посреди гостиной, и я постелила внутрь Брысин меховой коврик.

– А где же мати-вация? Где-е-е? – заныла Брыся, заглянув в клетку.

– Видишь сыр? – я показала ей кусок сыра, который остался от бутерброда.

Она сглотнула слюну.

– Если хочешь его получить, иди в клетку!

Брыся, не раздумывая, запрыгнула внутрь, и я дала ей сыр.

– Вкусно! – донесся изнутри ее голос. – А еще?

– Вот видишь, – сказала я, – ты теперь даже выходить оттуда не хочешь. Это и называется «мотивация».

– Какая ж это мати-вация, если это просто сыр? – возмутилась она, высунув голову наружу. – Так бы и сказала – «сыр»! И сразу все понятно!

– Ну, извини. Так что, ты выходишь или будешь там сидеть?

– А ты мне сыра еще дашь?

– Дам, если просидишь тихо десять минут. А я буду считать. Как скажу «шестьсот», значит, время вышло. А ты слушай, чтобы не пропустить. Идет?

– Идет-идет! – страстно закивала Брыся. – А что такое «шиссот»?

– Слово такое специальное. Оно означает, что сейчас будут кормить. Запомнила?

– Шиссот!

– Только, чур, ни звука!

Я закрыла за ней дверцу и начала ходить взад-вперед по гостиной, громко считая вслух. Брыся сидела тихо, но я видела, каких усилий ей это стоило. Она почесывалась, ходила из угла в угол, стучала хвостом и тяжко вздыхала. С каждой минутой напряжение росло. Когда я, наконец, досчитала до заветной цифры, Брыся выпрыгнула наружу, как чертик из табакерки, и заорала:

– Шиссот! Где мой сыр? Где?! Шиссот! Франц сказал, что положительная мати-вация должна следовать сразу за правильным поведением! Я правильно себя вела! Шиссот! Где мой сыр?!

– Тихо, тихо! – засмеялась я. – Пойдем на кухню, и я отрежу тебе такой кусок, какой ты захочешь. Заслужила!

Опережая меня, Брыся помчалась на кухню и в нетерпении заплясала возле холодильника. Я достала кусок засохшего «эмменталя».

– Как резать? С коркой?

– Главное – побольше!

– Ну, и как тебе «мотивация»? – спросила я, наблюдая, как Брыся с наслаждением жует сыр.

– Вкусно! – невнятно проговорила она, стараясь не уронить ни кусочка. – Если ты мне каждый раз будешь давать такой сыр, я, пожалуй, соглашусь даже спать в клетке!

– Ну, это мы посмотрим. Ты же сама сказала, что не хочешь. Не могу же я тебя принуждать! – сказала я, заворачивая сыр в бумагу. – Надо еще с кем-нибудь посоветоваться. Может, есть какой-то другой способ научить тебя спать без меня?

– Зачем?! – запротестовала Брыся. – Зачем другой способ, если и с сыром хорошо получается? Все равно вкуснее сыра ничего нет!

– Не знаю, – пожала я плечами. – Тебе виднее. Но, если ты будешь спать в клетке, я могла бы каждый вечер давать тебе кусок сыра… Правда, я сомневаюсь, что это достаточно сильная мотивация. Может, еще поискать?

– Не надо! – убежденно сказала Брыся. – Я думаю, что эта – самая сильная!

– Точно? – спросила я.

– Точно! – закивала Брыся.

– Может, еще потренируемся? – спросила я, отрезая кусок сыра.

– Конечно, потренируемся! – заверещала Брыся и запрыгала на месте. – Шиссот?!

– Давай! А я пока во двор схожу, в почтовый ящик загляну.

Она со всех ног помчалась в клетку, а я облегченно вздохнула. Как все оказалось просто! Мне ведь даже в голову не приходило, что клетка может оказаться приятным для собаки местом. Вот что значит – стереотипы…

С тех пор она спит одна. Помимо сыра, у нас с ней есть еще один договор – рано утром она зовет меня, и я спускаюсь, чтобы до самого будильника подремать с ней в обнимку на кожаном диване. ЖЛ ворчит, что я разбаловала собаку и потакаю ее капризам, но, на самом деле, все наоборот.

А когда ЖЛ уезжает в командировку, я иногда пытаюсь взять Брысю к себе. Но она, чуть-чуть полежав у меня под боком, вскоре просится к себе, на мохнатый коврик, к любимым игрушкам и одеяльцу, в которое она умеет ловко заворачиваться. Тогда я встаю и, не без сожаления, отношу ее в клетку, откуда вскоре раздается ее сонное бормотанье: «шиссот, шиссот, шиссот»…

10.
Поскорее бы найти друга!

А потом неожиданно похолодало. Ледяной дождь и промозглый ветер как-то ночью совершенно по-хулигански оборвали все листья в нашем саду, и мы поняли, что зима не за горами. Каждое утро мы теперь начинали с того, что разжигали камин, чтобы протопить наш холодный, плохо утепленный дом.

Брыся, проникшись важностью задачи, охотно помогала. Мы носили со двора в дом поленья, а она собирала мелкие ветки, но, не успев донести их до камина, растерзывала на мелкие кусочки.

Следуя советам Франца, я объясняла всем нашим гостям проблему Брысиной социализации. Как я и предполагала, лишь немногие делали усилия, ведь нелегко идти навстречу существу, которое первым делом пытается ухватить тебя за пятку.

Вскоре с некоторыми из них контакт был налажен, однако критерии выбора друзей были известны одной Брысе. Толком объяснить она ничего не могла и разделяла людей всего на две категории – «нравится» и «не нравится». В первую чаще всего входили крупные женщины и невысокие мужчины, а во вторую – мужчины в черном, маленькие нервные женщины и дети. Если мужчина маленького роста неосмотрительно одевался в черное, он сразу переходил во вторую, совершенно безнадежную, категорию.

Закутавшись в плед, я прилегла на диван. Я терпеливо ждала, когда она заснет, но стоило мне пошевелиться, как она просыпалась и смотрела на меня так умоляюще, что у меня не хватало духа оставить ее одну. Потом заснула и я…

– Брыся! – очень твердо сказала я. – Я тебя никому никогда не отдам, слышишь? Даже если нас вместе выкинут на улицу!

Чтобы восполнить пробелы в Брысиной картине мира и ускорить процесс социализации, я брала ее с собой повсюду: в гости, в город, на рынок… Обычно Брыся переживала эти походы как личную катастрофу, пряталась в складках моего плаща и бубнила «когда-же-мы-пойдем-домой-когда-же-мы-пойдем-домой…».

Собак она тоже боялась. Встретив пса, даже немного превосходившего ее ростом, она тут же пряталась за мою спину и пятилась до тех пор, пока я не брала ее на руки. Положение усугублялось тем, что все деревенские собаки защищали свои владения и яростно облаивали Брысю из-за заборов, поэтому она свято уверовала в то, что все собаки злые.

Как-то вечером, после очередной прогулки, Брыся расплакалась:

– Ну, почему? Почему они все меня ненавидят? В питомнике было лучше – мы играли, гуляли все вместе, нам было хорошо… А теперь… – она горестно всхлипнула.

– Брыся, не плачь! – как можно уверенней сказала я. – Нам просто пока не везет. Знаешь, как трудно найти настоящего друга? Это даже не всем людям удается. Мои друзья тоже на родине остались, как и у тебя. И я тоже плакала, прямо как ты.

– Правда? – всхлипнула она. – А потом?

– А потом все как-то устроилось… Ты не расстраивайся, будут у тебя друзья. Для начала перестань бояться собак, которые на тебя не лают, ладно?

– Я попробую, – вздохнула Брыся, – но я уже привыкла, что меня здесь все ненавидят…

– Да нет, Брыся, они тебя не ненавидят, просто у них работа такая – охранять дома, – как можно мягче сказала я.

– А я почему не охраняю? – воскликнула она в отчаянии. – Может, мне тоже надо бросаться на всех, кто гуляет за забором? Я тогда тоже буду, как они, и меня примут в друзья! Между собой-то они не ругаются! А как я появляюсь…

– Тихо-тихо, – приговаривала я, прижимая ее к себе. – Ты не охраняешь дом, потому что я тебя об этом не прошу. Мне это не нужно.

– Тогда зачем я тебе нужна? Здесь все охраняют, кроме йорка! Но он даже писает в лоток! И совсем маленький! А мне нужны настоящие друзья!

– Брыся, мы обязательно кого-нибудь найдем, – пообещала я, аккуратно поставив ее на пол. – Ты только не становись, как «зазаборные», пожалуйста! Я сама чуть было такой не стала, когда вот так же плакала, что у меня нет друзей. Главное, чтобы ты оставалась такой, какая ты есть. А друзья будут, надо только подождать немного… Ладно?

Она шмыгнула носом и, тяжело вздохнув, села мне на ногу в знак примирения:

– Ладно, раз ты обещаешь… А сколько ждать?

Раздавшийся телефонный звонок избавил меня от необходимости отвечать на этот сложный вопрос. Я с облегчением сняла трубку. Звонил ЖЛ, предлагал поужинать где-нибудь в городе. Я обрадовалась и перезвонила знакомой хозяйке ресторана, предупредила, что с нами будет Брыся. Жозетт ответила, что будет счастлива принять у себя в ресторане русскую собаку.

– Куда это мы пойдем? – спросила Брыся, настороженно прислушиваясь к разговору.

– В ресторан! И ты идешь с нами! Я только что договорилась с хозяйкой! – торжественно произнесла я.

– Куда-куда? – Она смешно вытаращила глаза, мигом забыв свои недавние слезы. – В ри-ста-ран? Опять советоваться насчет моего поведения?

– Да нет, – рассмеялась я, – мы просто идем ужинать в приличное место.

– Я тоже буду ужинать в приличном месте? – с надеждой спросила Брыся.

– Нет, Брыся, во-первых, собаки в ресторане не ужинают. А во-вторых, то, что едят в ресторане, собакам не рекомендуется.

– Тогда зачем я туда пойду, если там есть нечего?

– Ну как, зачем? Ты будешь сидеть под столом и наблюдать за людьми, а потом, если хочешь, сможешь побегать по ресторану, а то ты совсем дикая.

– Почему это я дикая? – возмутилась Брыся. – Никакая я не дикая!

– Тогда почему ты лаешь на всех незнакомых людей? Ругаешь вот «зазаборных», а сама так же точно себя ведешь, между прочим!

– Так это ж люди… – протянула Брыся. – Я на них не поэтому лаю.

– А почему? – спросила я. – По-моему, ты их просто боишься.

– Я?! Боюсь?! Я никого не боюсь! Я их предупреждаю, чтоб близко не подходили!

– Зачем?

– А вдруг они меня обидят? – Брыся показала зубы и зарычала.

– Ясно! – улыбнулась я. – Если я правильно поняла, ты их об этом предупреждаешь, потому что совсем их не боишься? Так?

– Так! – гордо ответила она. – Поэтому в ри-ста-ране я буду сидеть под столом и лаять! А то вдруг они захотят ко мне подойти?! А так – никто и не захочет!

И она заплясала на диване, предвкушая новые впечатления.

– Нет, Брыся, – сказала я специальным педагогическим голосом, – в ресторане лаять строго запрещено. Тогда мы лучше тебя не возьмем.

– Ну, если лаять нельзя, можно мне рычать из-под стола? – и она продемонстрировала, как именно она будет это делать.

– Нет, Брыся, так тоже не пойдет, рычать там тоже запрещено. Если хочешь, чтобы мы взяли тебя с собой, пообещай или сидеть тихо, или ходить по ресторану с дружелюбным выражением лица. Выбирай.

– Тогда я выбираю лицо. Дружелюбное – это какое? – спросила она и растянула рот в подобии улыбки. В ресторан ей, видимо, хотелось.

– Не совсем, но похоже, – в моем голосе прозвучало сомнение. – Ну-ка, попробуй еще раз!

Брыся растянула рот на максимальную ширину.

– Нет, так все подумают, что ты зеваешь, и никто не захочет с тобой общаться. Еще попытка!

Потренировавшись минут десять и добившись нужного выражения лица, мы выехали в ресторан.

– О! Какие гости! – воскликнула Жозетт, увидев нас на пороге. – Добро пожаловать!

Брыся на всякий случай спряталась за меня.

– Смотри, какая она милая! Приглашает тебя войти! – сказала я и потянула за поводок.

– А вдруг она меня… – промямлила Брыся, уперлась лапами в пол и замотала головой.

– А что это ты такая пугливая? – спросила Жозетт, протягивая Брысе ладонь.

– Я – пугливая? Я никого не боюсь! – заявила Брыся из-за моей ноги.

– Ладно, давайте я вас провожу за стол. – Жозетт махнула рукой вглубь ресторана. – Я вашего мужа посадила вон туда, в угол.

Мы прошли за стол. Жозетт принесла меню и заботливо спросила:

– Может, вашему щенку воды принести?

– Никакой я не щенок! Я – взрослая собака! – возмутилась Брыся и шмыгнула под стол.

– Брыся! – нахмурилась я. – На тебя никто не нападает! Перестань обороняться!

– А вдруг она меня… – начала было Брыся, но заметила под соседним столом огромного черного лабрадора, ойкнула и нырнула в дальний угол. Через минуту из-под стола донесся еле слышный шепот: – А можно к тебе на колени?

– Нет, Брыся, в ресторане никто ни у кого на коленях не сидит. Ни дети, ни собаки. А в чем дело?

– На меня эта собака смотрит, огромная… А вдруг она меня… – прошептала Брыся и прижалась к моей ноге, дрожа, как осиновый лист.

– Ты лучшей пойди, познакомься, – предложила я. – С виду – вполне симпатичный песик, старенький… Смотри, совсем седой! Кстати, кусачих собак в рестораны не берут.

Она вылезла из-под стола и, поджав хвост, медленно направилась к лабрадору. Тот прижал голову к полу, улыбнулся и заколотил хвостом по полу, всем своим видом показывая, что рад неожиданной встрече.

– Иди сюда! Не бойся! – позвала Брысю его хозяйка. – Он не кусается!

– Вот видишь, – сказала я, – тебе уже все сказали, что он не кусается.

– Не кусаюсь, это точно! – подтвердил лабрадор.

– Ладно, – согласилась Брыся, – тогда я подойду. Но смотри, если ты меня укусишь, я буду визжать! А визжу я так громко, что любые ухи закладывает, даже такие длинные, как у меня!

– Не ухи, а уши, – поправил лабрадор. – Но мне все равно, я старый и совсем глухой. Визжи, не визжи – ничего не слышу. Я по губам читаю.

– А как это? – заинтересовалась Брыся и подошла чуть ближе. – Например, если я скажу «м-я-я-ясо», ты поймешь, о чем речь?

– Нет, – ответил лабрадор, – если ты скажешь просто «мясо» – не пойму. А вот если откроешь холодильник и спросишь «Хочешь мяса?», тогда точно пойму!

Брыся зачарованно смотрела на лабрадора. Она еще не видела собак, читающих по губам.

– А давай играть! Я буду говорить слова, а ты отвечать – что ты понял, а что нет! – предложила она, тщательно растягивая рот и тем самым облегчая понимание.

– Давай! – согласился пес. – Какая тема? Еда?

– Ежи и мыши!

– Ладно, – кивнул лабрадор. – Начинай!

К нам подошла Жозетт, и мы сделали заказ. Брыся, больше не обращая внимания на окружающих, играла с лабрадором в слова:

– Норка!

– Корка?

– Нет! Ежик сидел в норке!

– А-а-а… Норка!!!

– Корка!

– Горка?

– Нет! Ежик жевал дынную корку!

– А-а-а! Корка!!!

– Бревно!

– Сама ты – бревно!

Глядя на них, я, конечно, радовалась, но и размышляла, как еще ей помочь. Случайно встретить в ресторане старого доброго пса – это, конечно, удача. Но как быть на улице? Не каждый же день на нашем пути встречается такое симпатичное существо…

Ужин закончился десертом и кофе. Пришло время собираться домой. Брыся не без сожаления попрощалась с новым знакомым, и мы вышли на улицу, ежась от влажного холода. ЖЛ поспешил за машиной, а мы с Брысей пошли встречать его на ближайший перекресток.

Собака быстро семенила рядом и думала о чем-то своем, совсем не замечая бьющего прямо в морду ледяного ветра. Ее белый хвост развевался в темноте, как флаг.

– Ну как? – спросила я ее.

– Хорошо! Интересно, где он живет? – отозвалась она. – А то мне понравилось в слова играть!

– Не знаю, – ответила я сочувствующе. – Может, мы его еще когда-нибудь встретим…

– Хорошо бы! – мечтательно произнесла Брыся. – А то у меня, кроме йорка, никого и нет. Познакомиться бы с кем-нибудь, таким, как я… чтобы было о чем поговорить… о нашем, о собачьем. Например, почему никогда не удается схватить ворону за хвост. Или почему кошки считают нас рабами. Или почему белки могут бегать вниз головой, а мыши – летать ночью. Да много всякого разного! Поскорее бы друга найти! Столько всего надо обсудить!

– Что-нибудь придумаем. Я же тебе обещала.

– Ладно, я подожду…

Когда мы вернулись домой, в камине еще тлели поленья, а в гостиной стояло приятное сухое тепло. ЖЛ стал сочинять новую песню, а мы с Брысей уютно устроились на диване. Я начала гладить ее, и вскоре она задремала. Ее брыли смешно подергивались – наверное, ей снился старый лабрадор, с которым она продолжала играть в слова…

11.
Обо что вытирают рот зайцы?

Дни бежали своим чередом, наступил ноябрь. На праздновании моего дня рождения Брыся собрала рекордное количество угощений и игрушек. Заметно подобрев к концу праздника, она позволяла погладить себя даже тем, кто входил во вторую категорию. Гости аплодировали.

Надо заметить, что, благодаря моим настойчивым и подробным объяснениям некоторые наши друзья всерьез увлеклись Брысиной социализацией, и каждый успешный результат теперь приравнивался к наиважнейшим семейным событиям.

Если раньше Брыся лаяла на людей и собак, чтобы их напугать, то теперь, осмелев, она сменила регистр и просто оповещала всех о своем присутствии. Лаяла она подолгу, самозабвенно, причем, в самых неожиданных местах – в гостях, в магазине, на улице. Да и к нам в дом теперь никто не мог войти бесшумно. Сдерживалась она только в ресторанах: это было обязательное условие ее присутствия.

И тогда я решила навести порядок. Случай представился довольно скоро: друзья пригласили нас на обед. Я объявила Брысе, что в гостях лаять запрещено, иначе она туда не пойдет.

– Но это же правила для ри-ста-рана, а сейчас мы идем в гости! – заупрямилась Брыся. – Можно, я все-таки полаю? Ну, хотя бы раза три!

– Нет, Брыся, – сказала я и погладила ее по голове, – лаять категорически нельзя.

– Но почему? Так нечестно! – возмутилась она. – Ты же говорила, что это правила для ри-ста-рана, а про гости ничего не говорила!

– Потому что правила твоего поведения устанавливаю я, – ответила я строго, – и они, увы, не обсуждаются.

– Да?! Значит, я больше никогда не смогу лаять? – расстроилась Брыся.

– Почему никогда? – удивилась я. – Кто тебе это сказал?

– Ты! Ты сказала! – она чуть не плакала. – Ты же все время говоришь, что лаять нельзя! Ни дома! Ни в ри-ста-ране! Ни в гостях! Где же тогда я могу лаять?

– Ясно! – кивнула я и распахнула дверь в сад. – Вот с этого и надо было начинать! Если очень надо, можешь лаять в саду. Иди вон и лай, сколько влезет.

Недоверчиво покосившись на меня, Брыся вышла и залаяла, что было силы. Лаяла она долго, самозабвенно, с помощью заливистых рулад выражая какие-то совершенно непонятные мне чувства. Потом все смолкло, и она вернулась в дом.

– Ну как? – спросила я.

– Ох, хорошо! – довольно сказала она и плюхнулась на диван. – Ты себе не представляешь, как важно знать, что есть место, где можно вволю полаять! И что тебе за это ничего не будет! И никто не запретит!

– Ну почему же не представляю… – вздохнула я.

– Да? Представляешь? – удивилась Брыся. – Значит, у тебя тоже есть такое место? То-то я никогда не видела, чтобы ты дома лаяла.

– Брыся, – грустно сказала я, – такое место должно быть у каждого живого существа. Но могу тебя заверить, что я это тоже делаю в одиночку.

– А как ты лаешь? Покажи!

– Думаю, тебе не надо этого видеть: у меня получается совсем не так весело, как у тебя.

– А хочешь, я научу тебя лаять весело? Смотри, как просто! – и она весьма убедительно гавкнула.

– Просто! – согласилась я. – У тебя, действительно, очень хорошо получается. Но я потом научусь, ладно? А пока пойдем-ка лучше в лес, ты там, кстати, тоже можешь полаять. А в гостях ты лаять не будешь.

В ответ она закрутила хвостом, как пропеллером:

– А в лесу я смогу лаять только просто так, или на всех, кого встречу?

– В лесу можно лаять только на зайцев, Брыся. Больше ни на кого лаять нельзя. А то тебя неправильно поймут.

– А кто такие эти зайцы? – спросила она, смешно наклонив голову на бок. – Я их никогда не видела! Как же я пойму, что на них можно лаять, если не знаю, кто это?

– Зайцы – это такие маленькие дикие собаки, у которых уши длинные, как у тебя, но они не висят, а стоят торчком, – объяснила я и показала, на что похожи заячьи уши. – Они очень быстро бегают, как ты. И всех боятся, как ты.

– Как интересно… – протянула Брыся. – А они тоже умеют лаять?

– Конечно, умеют, но они никогда не лают, потому что хорошо воспитаны. Их мамы прилагают много усилий, чтобы зайцы не лаяли на друзей и знакомых. У зайцев вообще хорошие манеры.

– Что такое хорошие манеры?

– Это, Брыся, самое большое достижение в воспитании животных. И некоторых людей, – как можно серьезнее ответила я.

– Да? – забеспокоилась Брыся. – А у меня они есть?

– Давай я перечислю, – улыбнулась я, – а ты сама реши. Хорошие манеры, это, например, не писать дома, а проситься на улицу. Съедать свою миску до конца, а не раскладывать еду по полу, выбирая самое вкусное. После еды вытирать рот салфеткой, а не об ковер… Ну как?

Брыся потупилась:

– Пока никак.

– Продолжаем!

Для большей убедительности я даже начала загибать пальцы:

– Входя утром в комнату, вежливо говорить «Доброе утро», а не падать всем телом на лицо спящего человека. Ложась спать, не стонать, как ветер в дымоходе, а сразу засыпать и спать до утра. Сидеть в машине на своем месте, а не висеть всем телом на руке, переключающей передачи. Не лаять дома и в ресторане, а только в специально отведенных для этого местах. Все это – хорошие манеры.

– А зайцы? – спросила Брыся, обиженно поджав губу. – Ты уверена, что зайцы все это умеют делать?

– Я точно знаю, что зайцы никогда не писают у себя дома и не лают в ресторанах, – уверенно ответила я.

– А рот? – продолжала Брыся. – Рот они обо что вытирают?

– Не знаю, – честно призналась я.

– Вот! – торжествующе закричала Брыся. – Может, они вытираются совсем даже и не салфетками? Давай найдем зайца и спросим! Мы же все равно в лес идем?

– Тут, Брыся, ты должна будешь выбирать: либо лаять на зайца, либо спрашивать его про рот! – ответила я. – Одновременно не получится.

– Да?… – разочарованно спросила она. – Тогда я лучше спрошу. Мне про рот интереснее. А лаять я могу и на следующего зайца, как только про рот узнаю.

– Ладно, – сказала я, достав с полки поводок, – тогда пошли? А то скоро обед, и наши друзья начнут без нас.

– Как это без нас? – возмутилась Брыся. – Тогда побежали скорее в лес, зайца искать! А то все-таки очень хочется узнать, обо что он вытирает рот!..

С того самого дня, стоило мне завести речь о каком-нибудь правиле поведения, Брыся сразу уточняла, соблюдают ли его зайцы. Если я не могла ответить однозначно, Брыся выкладывала последний козырь: «Если зайцы этого не делают, то и я не буду».

Так, загнав меня в угол с помощью моей же логики, она продолжала раскладывать еду по полу, ведь у зайцев мисок нет. Рот она продолжала вытирать о наш красный нарядный ковер, и он вскоре стал похож именно на то, чем, собственно, и был: на ковер, о который вытирает рот собака. Оставалось надеяться на чудо, которое, к счастью, не замедлило произойти.

Однажды воскресным утром я читала, устроившись на диване перед камином, а Брыся носилась по дому в поисках ею же спрятанных игрушек. Я следила за ней, слушая, как она копается под этажеркой в прихожей.

Вдруг раздался ее вопль:

– Мама! Скорее! В гараже кто-то плачет!

– Брыся, – терпеливо ответила я, не отрываясь от страницы, – не выдумывай! В гараже никого нет, только мотоциклы!

– Ничего я не выдумываю! Иди, послушай, если не веришь!

– Ты ничего не перепутала? Может, это у соседей?

– Ничего я не путаю! – возмущалась она. – Точно тебе говорю, в нашем гараже кто-то плачет. Пойдем скорее, посмотрим!

Мы пошли в гараж. Брыся была права: до меня отчетливо донесся писк какого-то несчастного существа. Оно плакало совершенно безутешно.

Брыся торжествующе посмотрела на меня:

– Он вон там, под этажеркой! Слышишь?

– Слышу, слышу! – кивнула я. – Это, наверное, мышь. Давай ее искать…

Я начала снимать с беспорядочно заставленной этажерки ящики с инструментами и всякие коробки, пока, наконец, не добралась до самой нижней полки, на которой толпились собственноручно закатанные мной прошлым летом банки с вареньем.

– Вижу! – вдруг заорала Брыся. – Вон она! Мышь!

И правда, это была мышь. Она безнадежно прилипла к вишневому варенью, протекшему из лопнувшей банки на серебристый подносик, стоявший на полу. Варенье успело основательно загустеть, и обездвиженная мышь жалобно стонала, лежа на боку. Судя по ее причитаниям, она оплакивала свой последний день. Красивая смерть, подумала я, умереть в луже варенья на старинном подносе…

– Что делать будем? – спросила я. – Мыши, конечно, существа вредные, но оставлять мучиться любое животное – бесчеловечно, а убивать – рука не поднимется. По крайней мере, у меня.

– И у меня! – закивала Брыся. – Давай ее спасем!

– Давай.

Взяв подносик со стенающей мышью и пустую банку из-под польских огурцов, мы пошли в ванную. Я включила душ и начала щедро поливать ей спину теплой водой. Мышь, закатив в ужасе глаза, замолчала. Алое варенье стекало по белоснежным стенкам ванны, чем-то напоминая сюрреалистическое закатное зарево на полотнах Дали. Через пару минут водных процедур страдалица отлипла и упала на дно ванны. Я подставила банку и газетой загнала ее туда.

– Дай посмотреть! – требовала Брыся, прыгая вокруг меня. – Ой! Какая хорошенькая! А можно я ее себе оставлю?

– Даже не думай! – строго ответила я и накрыла банку полотенцем. – Пойдем, выпустим ее в сад! Мы спасли ее от верной смерти!

Мы вышли на террасу. За последние три дня сильно похолодало, и изо рта уже шел пар. Я открыла банку.

– Мама! – вдруг озабоченно сказала Брыся. – А мышь-то – мокрая! Она же простудится!

Я посмотрела на мышь. Та чихнула.

– Вот! Она уже чихает! – Брыся взволнованно запрыгала вокруг меня. – Не выпускай ее, ма-а-ама! Пусть она сначала высохнет! Давай ее у камина подсушим! А то она совсем умрет…

Брыся изобразила вселенскую скорбь, крайнее послушание и полное отсутствие дурных, с моей точки зрения, намерений.

– Ладно, – сказала я специальным педагогическим голосом. – Я сейчас поставлю банку возле камина, но, если ты ее случайно перевернешь и мышь сбежит, пеняй на себя.

– Не сбежит, мама! – моментально оживившись, страстно закивала Брыся. – Я даже близко не подойду! Я глазами только!..

– Вот-вот, только глазами, – пригрозила я пальцем для пущей убедительности.

Она радостно поскакала к двери:

– Уля-ля! А у нас есть мышь! Оп-оп! Мы ее сейчас будем сушить! Оп-оп! А мы ее спасли! Уля-ля!..

Мы поставили банку перед камином. Мокрая мышь в ужасе смотрела на пляшущее за решеткой пламя, думая, видимо, что пытка вареньем была гораздо приятнее. Брыся легла на ковер и стала наблюдать. Я вернулась к чтению.

– Мама, – ровно через минуту сказала Брыся, – как ты думаешь, может, дать ей поесть?

– Брыся, – терпеливо ответила я, – я понимаю, что тебе очень хочется повозиться с этой мышью, но я тебя предупредила, что она проведет в нашем доме ровно столько времени, сколько ей потребуется, чтобы обсохнуть. На большее рассчитывать не стоит. Ни тебе, ни ей.

– Так-то оно так, но уж больно она худая!

– Никакая она не худая! – сказала я, критически осмотрев мышь. – Она, скорее, спортивная.

– А может, дать ей сыру? Смотри, у нее даже щеки ввалились!

– Брыся! Я читаю серьезную книгу, а ты мне мешаешь. – сказала я как можно строже.

– Ну, мам-а-а! – загнусавила Брыся самым противным голосом, на который была способна. – Я хочу посмотреть, как она е-е-ест! Давай дадим ей сы-ыра-а! Может, она рот вытирать умеет? А то мы зайца так и не нашли, чтобы спросить про ро-от! А тут – хоть посмотрим!

Она так смешно ныла, что я сдалась:

– Ладно, дадим ей сыра…

Я сходила на кухню, отрезала кусок сыра, кинула маленький кусочек в банку, а остальное отдала Брысе. Та опять легла на ковер наблюдать, а я вернулась к чтению.

– Мама, смотри, она его ручками держит… М-а-ама! Ты совсем не смотришь!

– Смотрю, смотрю! – кивнула я, пытаясь вникнуть в смысл того, что только что прочитала. – Все грызуны так делают – и крысы, и белки, и хомяки, и зайцы…

– Ой, смотри! – вдруг радостно завизжала Брыся и запрыгала вокруг банки. – Смотри-и-и! Она рот вытирает! Ручками!

Я оторвалась от книги, понимая, что Брыся все равно не даст мне дочитать самую интересную главу.

– Ручками! – продолжала восхищаться Брыся. – А я ведь так и чувствовала, что мне мышь для чего-нибудь да понадобится! Я теперь тоже буду рот о лапы вытирать! Видишь, как правильно я сделала, что уговорила тебя оставить ее сушиться?

– Ты хочешь сказать, что больше не будешь вытирать рот о ковер? – спросила я, все еще не веря своему счастью.

– Ага! – закивала Брыся. – Я теперь знаю, как зайцы делают!

– Отлично! – обрадовалась я неожиданной возможности наконец-то привести в порядок ковер. – Кстати, а мышь-то высохла! Надо ее в сад отнести, а то она у нас уж больно засиделась!