Текст книги "Меня зовут Бригантина"

Автор книги: Ирина Андрющенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

7.
Можешь спросить, тебе расскажут!

Тот день, пожалуй, был самым длинным в моей жизни. Каждые десять минут я бросала взгляд на часы, с трудом сдерживаясь, чтобы в очередной раз не позвонить домой. Впрочем, после обеда ЖЛ позвонил мне сам.

– Ты знаешь, чем она занимается? – забыв поздороваться, с восторгом спросил он. – Она украла твой носок и утащила его в сад. Я даже глазом моргнуть не успел, как она выкопала ямку, положила туда носок и забросала все землей. Я поискал и нашел еще захоронения – со вторым носком и одно с шампунем! Скажи, а зачем она это делает?

– Ее спроси! – рассмеялась я. – Может, расскажет?

– Нет, ну правда? Я не понимаю!

– Ох, боюсь, что мы этого никогда не поймем! – ответила я. – Но, по-моему, это ужасно смешно.

– Да уж, – хмыкнул ЖЛ, – пойду-ка я уберу все остальные носки, а то к твоему возвращению наш газон превратится в маленькое носочное кладбище!

Представляя себе носочное кладбище и ЖЛ, собирающего носки по всему дому, я продолжала веселиться до конца рабочего дня. Наконец, последний клиент ушел, я закрыла кабинет и поехала домой.

Не успела я войти в дверь, как, весело визжа, под ноги мне выкатился радостный серый вихрь. Он облизал меня с ног до головы, полаял, попрыгал вокруг и помчался куда-то вверх по лестнице. Я поднялась следом. Под моей кроватью что-то шуршало.

– Брыся, ты тут?

Я приподняла край покрывала и заглянула в темноту.

– Ага! Я носки ищу! – вылезая из-под моей кровати, сообщила Брыся и ткнула меня в руку чем-то мокрым, при ближайшем рассмотрении оказавшимся покрытым свежей землей носком.

– Судя по всему, – спокойно сказала я, – ты не знаешь, как он там оказался?

– Не-а! – радостно ответила Брыся и замотала головой. – Но если он такой грязный и валяется под кроватью, может, он тебе совсем-совсем не нужен?

– Нужен, – сказала я, пряча носок в карман, – я его постираю и буду носить.

– Один? – удивилась она.

– Почему один?

– Потому что второй носок я закопала в саду! Точнее, еще не откопала! – с восторгом сообщила Брыся. – Показать, где?

– Не надо, – вздохнув, ответила я, – зачем мне закопанный носок?

– Тогда отдай первый! – потребовала она. – Зачем тебе первый носок, если ты не хочешь откапывать второй?

Я сдалась и протянула ей носок, решив, что эти носки уже и так давно надо было выкинуть. Через несколько минут она вернулась с грязной мордой и лапами, с которых сыпалась влажная земля.

– Я вот спросить пришла… – начала она, смирно садясь на пороге комнаты. – Нет ли у тебя случайно еще одного ненужного носка? А то я пока только два нашла, и мне приходится их все время откапывать, чтобы опять закопать! Я так с самого утра играю – откопаю-закопаю! Откопаю-закопаю!..

– Интересно, – перебила ее я, – а почему ты решила, что те два носка были мне совсем не нужны?

– Ну как же… они же валялись на полу.

– Валялись, – охотно согласилась я.

– Выходит, они тебе были совсем не нужны? – спросила она и наклонила голову, всем своим видом показывая, что в ее намерениях не было ничего дурного.

– Брыся, – сказала я тоном опытного педагога, – я тебе еще утром объяснила, что если что-то лежит на полу, это совершенно не означает, что оно мне не нужно.

– А-а-а! – протянула она, наклонив голову набок и наморщив лоб. – Я-то думала, это касается только пузырьков! А, оказывается, носков тоже! А-а-а!

Не успела я вставить свое последнее нравоучительное слово, как с улицы раздался приветливый лай – йорка наконец выпустили погулять. Ожидая Брысиного приезда, Робин копал секретный лаз, чтобы как можно чаще ходить к нам в гости. Дело продвигалось медленно, но Робин был упрям. Лаз он закончил только вчера утром и чрезвычайно им гордился.

Услышав его лай, Брыся тотчас вскочила на подоконник и уставилась вниз.

– Ой, какой маленький! – воскликнула она и обернулась. – Я побегу, познакомлюсь?

Не успела я ответить, как она уже умчалась вниз. Я спустилась следом.

– Привет! Меня Брыся зовут! – крикнула она и чуть не сбила с ног маленького Робина.

Обретя равновесие, йорк шаркнул ножкой и церемонно поклонился:

– Робин Гуд де Форэ д’Алатт!

Брыся посмотрела на меня в полном недоумении:

– Они тут все такие?

– Какие – такие?

– Ну, такие! – она шаркнула ножкой и театрально закатила глаза.

– Почти все, – сказала я, – это называется «хорошие манеры». Я тебе потом объясню.

– Брыся, а ты в салочки умеешь играть? – спросил Робин, не теряя присутствия духа от невежливых Брысиных комментариев.

– А чего тут уметь-то? – удивилась Брыся. – Ты убегаешь – я догоняю, я убегаю – ты догоняешь! Все просто!

– Может быть, для тебя и просто! А для меня… Видела, какие у меня лапки? – воскликнул он и оттопырил, как мог, заднюю лапу, чтобы показать ее в полную длину.

– И что? – удивленно спросила Брыся, не понимая, к чему он клонит.

– Ну как – что? Как – что? – заволновался Робин. – Давай сравним, тогда поймешь!

Брыся послушно встала рядом с ним и тоже вытянула заднюю лапу, которая по длине в три раза превосходила лапу Робина.

– Действительно, какие-то они у тебя короткие, – заключила она, продолжая держать лапу на весу.

– Уж какие есть, – вздохнул Робин. – Так как, играть в салочки будем или нет? Просто я подумал, что, если я буду убегать, тебе неинтересно будет меня догонять, а если догонять буду я, то я тебя вообще никогда не догоню. Поэтому со мной никто играть и не хочет.

Брыся глубоко задумалась и села на травку. Йорк уныло присел рядом и замолчал, ожидая ее решения. Я волновалась: мы с Робином много говорили о Брысе, и мне было теперь немного стыдно, что я, возможно, совершенно напрасно питала его надежды. Брыся, морща лоб, сосредоточенно думала.

– Знаешь, что? – вдруг громко воскликнула она.

От неожиданности мы с йорком подскочили на месте.

– А давай играть в прятки! Тогда ноги тебе будут не нужны, только голова, чтобы соображать, где спрятаться. Как думаешь – справишься? А то она у тебя тоже какая-то маленькая, – добавила она, с сомнением разглядывая голову Робина.

– Справлюсь! – обрадовался тот. – Я лучше всех дома прячусь! Никто найти не может! А когда начнем?

– Робин, а твои хозяева знают, где ты? – вставила я.

– Не думаю, – смущенно ответил Робин, – они считают, что в нашем заборе нет дыр, поэтому не особенно беспокоятся, когда я долго не возвращаюсь.

– Тогда я пойду, предупрежу их, – сказала я и уже открыла было калитку, но йорк издал громкий протестующий вопль.

– Ой, не надо! Если они узнают, что я здесь, они меня сразу же домой заберут и лаз заделают!

– Почему? – спросили мы с Брысей хором и удивленно переглянулись.

– А они мне ничего собачьего делать не разрешают… – горестно вздохнул Робин. – Я даже писаю в лоток. Хорошо еще, иногда в сад выпускают. С собаками играть я не могу, потому что те могут меня покусать… Валяться на земле тоже запрещено – она холодная. Купают меня в тазу, а в пруд нельзя: говорят, у меня вся шерсть повылезет. Я тут как-то пытался яму вырыть, так меня к ветеринару отвели, чтобы проверить, что у меня с головой…

– Ничего себе-е-е, – протянула Брыся. – И как же ты живешь?

– Да вот так и живу, – вздохнул йорк и скроил жалобную мордочку. – Хорошо хоть лаз выкопал, теперь могу прийти, поиграть, если вы, конечно, согласны! – Он умоляюще посмотрел на меня. – Только моим не говори, а то и этого лишат.

– Ничего себе! – возмущенно повторила Брыся. – Может, тебе от них сбежать, от таких… У меня просто слов нет! Это же… бессобачно как-то!

– Да нет, ты не понимаешь, – вздохнул Робин, – они меня любят, да и я их люблю. Но они, кажется, совсем не понимают, что такое «собака»!

Мы с Брысей переглянулись.

– Да, тяжелый случай, – подытожила я. – Ладно, играйте, но только чтобы вас не было слышно, а то я не хочу неприятностей. Идет?

– Идет! А можно, прятаться буду я? – с надеждой в голосе спросил Робин.

Мы кивнули, и он со всех ног помчался к шалашу, построенному в чаще нашего сада детьми прежних жильцов. Брыся смотрела куда-то в сторону, но по напряжению ее ушей я понимала, что она внимательно следит за происходящим. Поймав мой взгляд, она хихикнула: «Я же охотничья собака!».

Прошло несколько минут, и Брыся приступила к поискам. Она обнюхивала все укромные уголки, громко приговаривая «И тут его нет… и здесь его нет…». Ходила она долго, делая вид, что не имеет ни малейшего представления о том, где прячется маленький йорк. Подойдя совсем-совсем близко к шалашу, она громко потопталась на сухих веточках, пошелестела палой листвой, а потом, как бы невзначай, заглянула вовнутрь. Увидев там Робина, Брыся испустила настоящий охотничий клич, всем своим видом показывая, сколь тяжело ей дались поиски.

Йорк, захлебываясь от счастья, радостно заверещал в ответ, потому что для него это была настоящая игра, о которой он так долго мечтал! Весело перелаиваясь, они вместе прибежали на террасу.

– Ты видела? Нет, ты видела, как долго она меня искала? – горланил йорк, совершенно не заботясь о том, что хозяева могут услышать его и отправить домой.

– Видела, видела, – кивнула я. – Тебя и правда трудно было найти.

– Ага! – подтвердила Брыся. – Я все обсмотрела, пока догадалась, где он прячется!

– Осмотрела, – автоматически поправила я. – Или обнюхала.

– А если я смотрела и нюхала одновременно? – возмутилась Брыся. – Тогда получается «обсмотрела»!

– Или «онюхала»! – вставил довольный Робин.

– Нет, мне больше нравится «обсмотрела»! – замотала головой Брыся. – Кстати, а скоро ужин?

Я посмотрела на часы:

– Пора! Робин, если хочешь, заходи завтра вечером, мы будем в саду.

– Зайду, если выпустят, – пообещал йорк и сразу погрустнел. – Жаль, что днем нельзя, а то бы еще разок сыграли.

– Да не расстраивайся ты! Главное, что тебя любят! – воскликнула Брыся и в утешение ткнула его носом куда-то в ухо.

– Ро-о-о-обин! – как будто в подтверждение ее слов, раздался требовательный женский голос. – Ты где-е-е?

– Ну, я пошел. Пока! – вздохнул Робин и скрылся в отверстии лаза.

Мы пошли на кухню. Я начала чистить овощи, а Брыся в уголке жевала выданную ей морковку.

– Мам, а вот скажи… – начала она. – Если тебя так сильно любят, почему запрещают делать то, чего хочется больше всего на свете?

– Думаю, потому, что очень боятся потерять.

– А меня ты боишься потерять? – спросила она настороженно.

– Конечно! Еще как! А что?

– Тогда ты тоже будешь мне все запрещать?

– Нет, не все. Только то, что сочту действительно опасным.

– Например?

Я задумалась:

– Например, есть куриные кости и шоколад. Выходить на улицу без присмотра. Высовываться на ходу из окна машины, и прочее, опасное для твоей жизни.

– А плавать в пруду?

– Пожалуй, это я тебе разрешу.

– А лазить по поваленным деревьям?

– И это тоже.

– А играть с собаками?

– Это – сколько влезет.

– А лазить на…

– Брыся, хочешь, я тебе открою очень большой секрет? Только папе не говори! – прервала я ее, зная по опыту, что подобное перечисление рано или поздно приведет к твердому «нет». – Я хочу сделать папе настоящий весенний сюрприз – посадить в нашем саду много ярких цветов. Но я совершенно не умею рыть ямки. Как ты думаешь, сможем мы вдвоем посадить цветы? Ты будешь копать, а я сажать. Нет, если ты не хочешь, я позову йорка – он же терьер, значит, должен рыть преотличнейшие ямки!

– Да ты что?! – возмутилась доверчивая Брыся. – Я сама тебе все вырою, только скажи, где! Мои ямки – самые аккуратненькие, самые ровненькие, самые кругленькие! Вот увидишь! Никто так не умеет! Можешь спросить, тебе расскажут!

– Не сомневаюсь, – рассмеялась я. – Значит, если ты согласна, можем скоро приступать. Я тебе покажу, где мне нужна будет яма побольше, для магнолии.

– А давай, я прямо сейчас побегу копать? Для этой, как ее… Манголии? – закричала Брыся, заплясав на месте.

– Нет, Брыся, если уж тебе совсем невтерпеж, тогда завтра. Иди-ка лучше позови папу ужинать, а то он в своем гараже совсем заработался!

Она попыталась было торговаться, но, поняв, что я не сдамся, разочарованно кивнула и помчалась в гараж. Вскоре из гаража до меня донесся взрыв хохота, и через несколько секунд в дверях появился ЖЛ. Под мышкой у него была зажата Брыся.

– Ты знаешь, что она делала? – спросил он с восторгом.

– Боюсь, что знаю, – вздохнула я и укоризненно посмотрела на Брысю. Та хотела пожать плечами, но под мышкой у ЖЛ это было довольно затруднительно.

– Не успел я отвернуться, как она выкопала три ямы! Но носков у нее не было, я смотрел! Может, она готовила почву для завтрашнего захоронения?

Я ничего не ответила и лишь пожала плечами, решив не раскрывать ему самый главный секрет той осени – проект обновления сада, в котором теперь было место не только для цветов, заканчивающихся на «сы»…

8.
Синдром питомника

Потекли осенние, полные прозрачного света и мягкого солнца, дни. Мы наслаждались пока еще теплой погодой и, хотя уже наступил октябрь, по-прежнему ужинали на террасе. Брыся постепенно привыкала к нам и своему новому дому, но все оказалось совсем не так радужно, как рисовало мое воображение в самом начале. Ее реакции были порой непредсказуемы, и мной тихо овладевало отчаянье.

Когда к нам заходили друзья, Брыся отчаянно лаяла и пыталась укусить кого-нибудь за ногу. Когда мы выходили на улицу, она в ужасе шарахалась от прохожих, пряталась за меня или просто пыталась сбежать. От одного вида маленьких детей впадала в ступор.

Я пыталась объяснить ей, что окружающие ничуть не опасны, она внимательно слушала и согласно кивала в ответ, но в следующий раз происходило то же самое. Наши друзья ходили с синяками на ногах, а соседские дети потеряли к Брысе всякий интерес.

Но хуже всего нам давалась ночь. Брыся подолгу плакала внизу, в гостиной, где мы определили для нее место. Она часами взывала к моей совести и иногда засыпала только под утро. ЖЛ купил специальные затычки для ушей и, иронично пожелав мне спокойной ночи, накрывал голову подушкой. Все мои аргументы пролетали мимо Брысиных ушей: заснув в три часа ночи, она просыпалась в пять утра. Через пару недель я выглядела, как мать грудного ребенка. Знакомые собачники советовали оставить все, как есть: она поймет, говорили они, и перестанет плакать…

Прошел месяц, но Брыся продолжала завывать по ночам, как ветер в трубе. Единственным средством от всеобщей бессонницы стали мои ночные бдения. Спустившись вниз посреди ночи, я брала ее на руки и укачивала, как ребенка, вполголоса рассказывая истории из моей жизни и прочую ерунду.

Мы вместе засыпали на диване. Мой позвоночник был в чудовищном состоянии: очевидно, производители дивана «Норесунд» не учли возможность бессонных ночей в компании английского кокер-спаниеля.

Испробовав все известные мне методы убеждения щенков, я решила обратиться к специалистам и нашла в интернете сайт некоего зоопсихолога, специалиста по собачьему поведению, который, к счастью, жил недалеко от нас.

Франц Лофф тоже был иммигрантом. Его фотографии вселяли доверие и желание познакомиться. Голос в трубке оказался приятным, с легким акцентом. Мы договорились на ближайшую субботу. Признаюсь, даже с мужчиной моей мечты я не ждала свидания с таким нетерпением.

Рано утром в субботу, со стоном разогнув затекшую спину, я растолкала Брысю, сладко посапывающую у меня на животе:

– Подъем! Сейчас мы позавтракаем и поедем к психологу!

– А зачем? – спросила Брыся, вяло приоткрыв один глаз. – И что мы там будем делать?

– Я хочу спросить у него совета насчет твоего поведения, – сказала я и погладила ее по голове, чтобы она не обижалась.

– Это еще зачем?! – удивленно повторила Брыся и открыла второй глаз, окончательно проснувшись. – Ты лучше у меня спроси. Я тебе сама все расскажу о моем поведении!

– Хорошо, спрошу, – начала я. – Вот, например, почему ты облаиваешь и кусаешь всех, кто приходит к нам в дом?

– Но я же их не знаю! – возмутилась она. – На всякий случай!

– Ясно. А что надо сделать, чтобы ты не лаяла?

– А чего они ходят? – огрызнулась Брыся. – Пусть не ходят!

– Ладно. Следующий вопрос: почему ты не хочешь спать одна?

– Это просто! – обрадовалась она. – Я хочу спать с тобой!

Она лизнула меня в нос, довольная тем, как легко ей дался ответ на такой сложный вопрос.

– Но если я не могу спать с тобой, почему ты продолжаешь лаять по ночам?

– Я думаю… я думаю, что, может, ты спустишься вниз, и мы будем спать вместе? – предположила она, наморщив лоб. – Мы же так хорошо спим возле камина!

Она отчаянно завиляла хвостом, показывая мне, что ни за что в жизни не предаст свои убеждения.

– Ладно, собирайся, – вздохнув, ответила я. – Судя по твоим ответам, нам точно нужно к психологу.

Мы быстро позавтракали и двинулись в путь.

– А кто этот «олог», к которому мы едем? – спросила Брыся.

– Психолог изучает поведение и дает советы.

– А-а-а, – протянула Брыся, – что такое «псих» я знаю. Вот, например, у нас был один сосед на даче – натуральный псих. А он – кто? Этот псих-олог?

– Как это – кто? Ну, голландец! А что?

– Летучий? – она вдруг перешла на шепот.

– Почему летучий? – удивилась я.

– Ну, голландцы, они же летучие! Ты что, не знала? – прошептала она и попыталась влезть ко мне на колени.

– Брыся! – строго сказала я. – Если ты будешь ко мне лезть, я врежусь в грузовик. Да, я знаю про Летучего голландца… И что?

– А то… У нас каждый щенок знает, что «Летучий голландец» – это питомник для собак, хозяева которых продали душу дьяволу! Оттуда никто не возвращается обратно!

Она спрыгнула с сиденья и быстро спряталась где-то внизу.

– Что-что-о-о? – поперхнулась я, чуть было не выпустив руль. – Кто тебе такое сказал?

– В питомнике все про это говорили! Поэтому щенки иногда не спят ночью…

– А что значит – продать душу дьяволу? И какова цена? – поинтересовалась я. – И сядь, пожалуйста, обратно на сиденье.

– Цена – не знаю, говорят, на усмотрение хозяев… А продать душу – это значит выкинуть собаку на улицу или избавиться от нее другим способом…

– Брыся! – мягко позвала я. – Вылезай!

– Ни за что! – донеслось из-под моих ног. – Я лаю по ночам! И кусаю твоих друзей за икры! Не вылезу!

– Ты думаешь, я везу тебя в питомник «Летучий Голландец»? – улыбнулась я.

– Ой-ой-ой! – заверещало снизу. – Только не это…

– Брыся! – очень твердо сказала я. – Я тебя никому никогда не отдам, слышишь? Даже если нас вместе выкинут на улицу.

– Правда? – донеслось из-под кресла. – Ты правду говоришь?

– Чистую! – торжественно ответила я.

Она тут же попыталась влезть мне на колени, но мне пришлось вернуть ее обратно на сиденье.

– Даже если я буду лаять и кусать?…

– Я думаю, что если ты будешь продолжать лезть ко мне на колени, одним сеансом у голландца мы точно не отделаемся!..

Мы долго кружили среди пикардийских полей, пока, наконец, из-за поворота не показалась игрушечная деревушка, по улицам которой бродили разноцветные куры.

Брыся изрядно повеселела и теперь пугала коров с помощью специального приема, который назывался «внезапное появление собаки в окне машины, сопровождаемое ее же оглушительным лаем». Когда от Брысиных вокальных упражнений у меня начала раскалываться голова, мы как раз подъехали к нужному дому. Из дома тут же вышел хозяин – худой, как жердь, высокий блондин с прозрачно-голубыми глазами за толстыми стеклами очков. На вид ему было лет пятьдесят.

– Франц! – галантно представился он и распахнул дверь. – А Вы – Ирина? И Бриссъя?

Я кивнула за нас обеих, потому что Брыся, упершись всеми четырьмя лапами в землю, на всякий случай замотала головой. Я сказала ей, чтобы она перестала дурить, и первой зашла в дом. Ей ничего не оставалось, кроме как идти следом.

В кабинете Франц сел за стол и заполнил какие-то формуляры. Он попросил меня еще раз подробно описать проблему. Пока я говорила, он что-то отмечал в своей пухлой тетради, а потом сказал:

– Я сейчас проведу с Бриссъей несколько тестов, чтобы посмотреть, как она себя ведет. О’кей?

– Тестов? – испуганно переспросила Брыся. – Это – опасно?

– Нет, – ответила я. – Все психологи проводят тесты, чтобы побыстрее понять, какие проблемы могут быть у клиента.

– А у меня нет никаких проблем! – гордо сказала Брыся, но, заметив, что Франц смотрит на нее в упор, ойкнула и скрылась под стулом.

– Мама, чего это он на меня уставился? – прошептала она, пряча голову в складках моего плаща.

– Бриссъя! – позвал Франц и кинул на пол кусочек сосиски. – Иди сюда!

Не скрывая подозрения, она посмотрела сначала на сосиску, потом на меня, потом на Франца, и осталась сидеть под стулом.

Франц вышел из-за стола и прилег на расстеленный на полу коврик. Затем он кинул Брысе кусочек сосиски. Она посмотрела на меня, но я лишь пожала плечами. Тогда она привстала и сделала первый, малюсенький, шажок в сторону Франца.

Вытянув шею, она пыталась обнюхать загадочного псих-олога, который почему-то лежал на полу и метал в нее сосисками, но расстояние было слишком большим. Брыся неуверенно посмотрела на меня, но я даже бровью не повела. Тогда она медленно двинулась к Францу, переставляя дрожащие лапы. Дойдя до его ботинка, она вернулась, пятясь задом, на исходную позицию и, не отрывая взгляда от лежащего на полу мужчины, стала быстро-быстро поглощать кусочки сосиски, которыми было усеяно уже почти два квадратных метра.

– Все ясно! Синдром питомника! – лежа на полу, торжественно провозгласил Франц.

Он поднялся, отряхивая брюки, и пошел к столу. Брыся в панике метнулась под мой стул и затаилась в складках плаща. Я ждала разъяснений.

– Ирина, а знаете ли Вы, откуда берут начало собаки? – серьезно спросил меня Франц, заполняя очередной формуляр.

– От волков! – ответила я, почувствовав себя первоклассницей. – А что?

– А то, – продолжил Франц, – что волчата социализируются до четырех месяцев. Все то, что мать позволит им увидеть в этот период, не несет для них ни малейшей опасности. Это, в основном, члены стаи, мелкие животные, птицы, насекомые и прочее. То, что опасно, волчата увидят потом. Это механизм защиты, генетически унаследованный собаками. Вы говорили, что Бриссъя до семи месяцев росла в питомнике. Она крепко усвоила, что только члены ее стаи, а также владельцы питомника не представляют для нее опасности. Судя по тому, что Вы рассказали, дети в эту категорию не входят.

– Не входят! – вставила Брыся, высунув морду из-под стула. – Я их и в дом-то не пущу, не то, что в катигорию!

– И что же делать? – с надеждой спросила я. – Это можно исправить?

– Конечно! – Франц убедительно кивнул. – Синдром питомника – это как иммиграция. Отличие только в том, что мы, люди, это осознаем. Согласитесь, что быть внезапно вынутым из нашего собственного питомника, где каждый камень был знаком, не так-то просто. Надо все начинать сначала. Язык, социум, друзья, профессия, работа…

Я кивнула. Действительно, очень похоже.

– Вернемся в Бриссъе, – продолжал Франц. – Надо сделать так, чтобы каждый незнакомый человек показывал ей, что он не представляет для нее никакой опасности. Даже наоборот, что его появление для нее крайне желательно! Если положительное подкрепление станет регулярным, вы быстро увидите прогресс. И обязательно хвалите ее, когда она не боится и не лает. Собаки, к счастью, быстро обучаются, но учтите, она никогда не будет безоговорочно доверять ни незнакомым людям, ни незнакомым собакам.

– Что ж, – вздохнула я, – будем над этим работать. Но что нам делать со сном?!

– А где она спит? Точнее, не спит?

– На диване в гостиной.

– Т-а-ак… У вас есть клетка-переноска?

– Есть! – опять вставила Брыся. – Я в ней сидела в сама-лете!

– Да, есть, – ответила я, не обращая внимания на Брысины комментарии.

– Научите ее спать в клетке! – воскликнул Франц. – В природе так: чем меньше нора, тем выше безопасность. Много пространства вокруг во время сна вызывает у животных естественную тревогу. А как научить, я вам сейчас объясню…

Мы проговорили почти час. Франц распечатал для меня кое-какие инструкции, я выписала чек за консультацию. Мы пожали друг другу руки: Франц – ободряюще, я – с надеждой.

– Не забудьте, – сказал он, открывая дверь, – главное – это положительная мотивация, которая должна следовать незамедлительно, я подчеркиваю, незамедлительно за правильным поведением.

– Спасибо, мы попытаемся, – кивнула я. – Я вам позвоню через месяц, доложу о результатах…

Итак, я выяснила причину поведения Брыси и знала, как ей помочь. Теперь передо мной стояла нелегкая задача: вовлечь в процесс ее социализации всех окружающих нас людей.

Французы любят собак, но настоящих «собачников» среди них единицы. Хоть собака и является здесь членом семьи, при появлении каких-либо сложностей ей легко находят другого хозяина, отдают в приют или усыпляют. Сначала меня это шокировало, но когда я узнала, что трудных подростков и стариков здесь тоже часто сдают в интернаты, я поняла, что заботу о ближнем они понимают как что-то совершенно отдельное от себя, возложенное на государство или добровольцев. И это не имеет никакого отношения к любви. Это ни плохо, ни хорошо. Это – так.