Текст книги "В доме с высокими потолками"
Автор книги: Ирина Стельмах
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
– Мне трудно подолгу находится одному, – он самостоятельно наполнил свою чашку во второй раз, – у вас прекрасный чай, чего не скажешь о погоде.
Она молчала, ведь насколько можно было судить, речь шла о стране, и ничего ни добавить, ни опровергнуть в адрес сказанного она не могла.
– И хотя мне достался поистине любопытнейший собеседник, – мистер Скотт вернул чашку на поднос и приблизился к фортепиано, – порою все же не хватает общения с людьми. Как вам наш друг? – Он пробежался пальцами по клавишам, едва касаясь их, но вырвавшийся из инструмента звук невероятно удивил ее своей выразительностью.
– Он прекрасно звучит, – ей не терпелось услышать игру в полную силу.
– В Англии такое фортепиано еще нужно поискать. Вот, взгляните.
Она не спеша подошла к мистеру Скотту и заглянула внутрь фортепиано, последовав его примеру.
– Обратите внимания на струны и на их толщину.
Раньше ей не доводилось видеть фортепиано открытым, и, догадавшись об этом, мистер Скотт пояснил:
– Нынче, когда стало возможным производить фортепиано с литой чугунной рамой, начали использовать более толстые струны, которые и натягивают сильнее, в результате чего инструмент имеет такое мощное звучание.
Мистер Скотт вернулся к инструменту, и, вдохновленный своим рассказом, начал играть. Это была хорошо знакомая ей сороковая симфония Моцарта… И уже вскоре музыка заполнила комнату до отказа. Все требовательней становились звуки, сливавшиеся в неделимую и выдающуюся по своему звучанию мелодию, но и тем более ожидаемой казалась развязка. Она снова вернулась в далекое прошлое, к горам и долгим прогулкам по деревне. Все было так близко, что хотелось протянуть руки и дотронуться до родных сердцу пейзажей. Внезапно сорвавшаяся с черно-белых клавиш симфония пожелала покинуть пределы комнаты и выбраться наружу, в дождь с частыми порывами ветра и сухих листьев, и, как будто чувствуя и предугадывая этот осенний бунт, в тот же миг замерла.
– Браво, – в том восторженном возгласе и после всех тех воспоминаний, она не сразу узнала свой собственный голос. Однако ей достаточно было услышать неповторимую музыку – ноты, близкие и родные ее сердцу, как перед нею предстали столь же живые картины прошлого. Ей почудилось, что ход времени безвозвратно утерян. «Браво», – куда более осознанно и спокойно произнесла она про себя.
– Теперь вы понимаете мое восхищение?
Она была готова ответить мистеру Скотту, когда ее опередил голос вошедшего лорда Элтби.
– Джереми, ты снова собираешь аудиторию?
– Роберт, – мистер Скотт поднялся и направился в сторону лорда Элтби. Тот уже шел ему навстречу. Посредине комнаты они встретились и крепко пожали друг другу руки. Подобная форма обращения удивила ее не меньше, чем внезапное появление лорда Элтби. – Я надеялся увидеть тебя только вечером.
– Мои планы изменились, – лорд Элтби обернулся в ее сторону. – Мисс Оутсон…
– Милорд.
Такое зловещее приветствие лишь усугубило и без того неприглядное положение, в котором она оказалась.
– Мисс Оутсон осталась по моей просьбе, – похоже, ее растерянность передалась мистеру Скотту. – Ты же знаешь, как на меня действует одиночество, – он пытался все перевести на шутку.
– Да, – согласился лорд Элтби, – но знаешь, в последнее время этот человеческий бич охватывает все новые и новые территории.
Это был явный упрек в ее адрес. Выходило так, словно и она, пренебрегая своей новой работой, ищет компании, и, что самое ужасное, на сей раз ее собеседником предстал ни кто иной, как один из уважаемых и почтенных гостей лорда Элтби. Воцарившуюся тишину нарушил мистер Скотт, который успел вернуться на свое место.
– Я предоставил мисс Оутсон возможность первой оценить преимущества нового фортепиано, – и мистер Скотт стал наигрывать незатейливую мелодию. – Ты правильно сделал, что выбрал именно этот инструмент.
Она понимала, что отношения между мужчинами выходят за рамки просто дружеских, и, чтобы позволить подобное обращение к себе, лорд Элтби пренебрег рядом принятых в обществе правил. Но кто как не он, прямо высказывавшийся против такого положения дел, мог без зазрения совести их преступить.
– Вы не смогли бы найти более опытного и тонкого ценителя музыки, чем мисс Оутсон? – Он перешел на «вы». В его тоне пробуждались уже хорошо известные ей нотки негодования, а в глазах читалось нескрываемое недовольство.
– Роберт, дружище, – мистер Скотт ничуть не изменился в лице, а, напротив, искренне улыбнулся в ответ, – как же я по тебе скучал. В Америке мне не хватало твоего задора. Мужчины предпочитают выпивку и женщин, а изысканные беседы им, видишь ли, не по нраву.
За все это время она ни на шаг не отошла от фортепиано, и ей с трудом удавалось следить за ходом беседы.
– Мне кажется, – мистер Скотт тем временем продолжал, – ценителем музыки может оказаться человек и без соответствующего образования. Это же нечто неосязаемое и высокое, ты не согласен?
– Боюсь, что нет, – лорд Элтби перевел взгляд на нее. – В музыке, как и во всем остальном, есть свои критерии оценки. Позволь же узнать, как можно говорить о том, о чем не имеешь ни малейшего представления. – Он прервался лишь для того, чтобы подойти к фортепиано, – мисс Оутсон, что вы скажете на это?
Он взял несколько аккордов.
– Что конкретно вы хотите услышать, милорд? – Она боялась выдать свое замешательство.
– Как вы находите звучание? В исполнении я более чем уверен.
– Более совершенное, нежели то, что мне приходилось слышать прежде.
– Да, это определенно оценка, – лорд Элтби насмехался над ней.
Она выглядела смешно в этом квакерском платье, болтавшемся на ней, как флаг Британии на ветру, с заломленными за спину, как того не подобает, руками, и нелепым ответом на его вопрос.
И поделом, ей давно пора было покинуть хозяина дома и его заграничного друга. А ведь она могла избежать нежелательного разговора, если бы оказалась более расторопной и понятливой. Что же теперь остается, в очередной раз упрекнуть себя за глупость?
– Оценка соответствует моему, как вы, милорд, точно заметили, ограниченному представлению. Боюсь, я высказала исключительно личное и неуместное в этом случае мнение, и если бы меня не спросили о нем, потрудилась оставить его при себе, – она говорила спокойно, не торопясь, произнося с нужной расстановкой каждое новое слово.
Глава 10
Мужчины молчали. Сорвавшиеся с уст слова только подтверждали сказанное лордом Элтби. Однако что-то в ее особой интонации, во взгляде теперь уже таких сосредоточенных глаз выдавало подлинную «ее». Даже полное признание своей несостоятельности прозвучало как вызов. Она плохо помнила, как откланялась и вышла из комнаты, захватив с собою поднос с чайным сервизом.
Еще долго после этого разговора она пребывала в подавленном состоянии, а когда вернулась миссис Глендовер и поведала ей о скором отъезде хозяина и мистера Скотта в Лондон, все также оставалась равнодушной, продолжая очищать картофель от кожуры. Она боялась, что к этому времени ей будет предоставлен расчет, а проще говоря – ее выдворят из дома без лишних объяснений. Она позволила недопустимое подчиненной поведение; она и не думала о том, что кто-то, в особенности лорд Элтби, мог не распознать скрытый смысл, который неведомо по каким причинам ей удалось вложить в свои слова. Нет. Она знала причину, ее удивляла та смелость и решительность, на которую пошла она, некогда так уповавшая на эту работу и желавшая остаться в доме лорда Элтби превыше всего.
В такие ненастные дни темнело рано. В кухне уже зажгли свечи. Миссис Глендовер пыталась завязать с ней разговор, но напрасно. Она довольно коротко отвечала, как и раньше старательно выполняя поручения миссис Ларсон. В какой-то момент ей действительно хотелось поведать миссис Глендовер обо всех своих опасениях после недавней встречи с лордом Элтби, но она так и не решилась – скорее всего, из-за страха вызвать недовольство самой миссис Глендовер. «Боишься, – говорила она себе, – снова боишься,… Зачем ты это сказала?.. Как могла?..». Вопросы теснились в ее голове, и она уже представляла, как все должно произойти. Представляла миссис Глендовер, холодно провожавшую ее, дождливую ночь и неизвестную дорогу… А ведь завтра воскресный день, и ей так не терпелось посетить службу, выбраться за пределы поместья, увидеть неизведанные еще окрестности поселка. Значит, все было напрасно – и те нечеловеческие усилия, которые пришлось потратить на ее ныне уже здоровый цвет лица и мирный взгляд голубых глаз, на спокойный ход ее мыслей, а главное, на первые взросшие в ее душе побеги надежды на новую жизнь.
До позднего вечера ничего ровным счетом не происходило. Она ждала ужина с особым нетерпением, но и после него все оставалось на своих местах. Миссис Глендовер отказалась от затеи выведать источник ее излишней молчаливости. Ведь за прошедшие несколько дней ее подопечная стала общительной, охотно поддерживала разговор за ужином с прислугой дома. И пусть она все еще боялась высказывать свое мнение откровенно вслух, с ней было приятно обсудить домашние дела и предстоящую зиму. Однако миссис Глендовер хорошо помнила, как еще две недели назад эта девушка пугалась дневного света и избегала людей. Что ж, возможно, воспоминания из недавнего прошлого напомнили о себе, а те представлялись миссис Глендовер в самых черных красках.
Пробило десять часов. В доме было тихо, прислуга разошлась по своим комнатам, а хозяин дома и мистер Скотт, отужинав и приготовившись к предстоящей поездке, легли рано. Даже миссис Глендовер пожелала ей спокойной ночи и оставила одну в еще хранившей запахи ужина кухне.
Она сидела на низкой скамье возле плиты, неторопливо перебирая цветную фасоль. Она была готова и ожидала худшего, но никак не могла вынести неясности, которая нависла над ней. Близилась ночь, стало быть, у нее в запасе было время до завтрашнего утра. Вряд ли лорд Элтби выкажет свое решение в столь поздний час, а миссис Глендовер наверняка спит сном младенца. Еще одна ночь в доме лорда Элтби, не так уж и плохо… Она решила, что будет хранить в своей памяти каждый прожитый день в доме с высокими потолками. Прежде чем отправиться спать, она проверила огонь – тлеющие головешки еще поддерживали жар плиты и тепло в кухне. Осмотрев стол и полки с посудой, и убедившись в том, что после нее все останется в полном порядке, она вышла из кухни.
Ее не пугали темные коридоры дома. Она шла без свечи и, касаясь одной рукой стены, уверенно держала путь к своей комнате. Она пыталась ступать бесшумно, не торопясь. Ей так хотелось продлить это сладостное мгновение, в котором она могла по праву бродить по длинным коридорам дома. Не думая о том, куда и как направится завтра, она продолжала жить теми немногими часами, которые провела в обществе миссис Глендовер и Эммы, миссис Ларсон и мистера Скотта – всех тех людей, которые трудились на лорда Элтби. До ее комнаты оставалось совсем немного, стоило лишь повернуть направо и пройти с десяток шагов. Она по привычке осмотрелась по сторонам, но не увидела никого. Казалось, одна ночь была ее верным спутником в это время. Дождь не утихал, силы стихии были практически на исходе, однако он продолжал напоминать о себе, барабаня по крыше, и отзываясь в каждом углу дома. Она уже собиралась повернуть, как неожиданно для себя столкнулась с чем-то или кем-то в темноте коридора. Издав приглушенный крик, она отступила назад. Было бы смешно так испугаться от безобидной скульптуры или того хуже – кустарника из оранжереи. Однако ни то, ни другое не могло иметь столь цепкой хватки. Ею овладел страх, и неизвестно, сколько смогла бы она еще вынести это невидимое препятствие, если бы не услышала где-то сверху:
– Кто это здесь бродит?
«Ах… Лучше бы это был вор или привидение…» – она лихорадочно пыталась выдумать объяснения своей ночной прогулки. А еще больше она боялась услышать от лорда Элтби (а голос принадлежал именно этому человеку) такие нежеланные для себя вести. В эти несколько секунд, которые она молчала, ее посетило множество мыслей… Мыслей о том, как в очередной раз судьба сыграла с ней злую шутку, не дав возможности проститься с комнатой и утренним садом, о том, каким тяжелым для нее будет миг расставания. После минутного размышления она откашлялась и заговорила:
– Милорд, это мисс Оутсон. Я направлялась в свою комнату, – а про себя добавила, – пока свою…
– Почему это вы до сих пор не спите, мисс Оутсон? – он, как и прежде, говорил грубо и довольно громко, впрочем, теперь в его голосе не было слышно уже знакомых нот раздражительности. Она могла бы спросить то же самое, поскольку он оказался с ней в одном месте в это позднее время. Но могла ли она спросить? Конечно, нет, с нее было довольно геройств на один день.
– Я задержалась на кухне, – она хотела выглядеть куда как более учтивой и искренней, нежели сегодня днем, поэтому решила добавить, – перебирала фасоль.
– Мисс Оутсон, от вас не требуют таких жертв, для этого вполне достаточно дня, да и миссис Глендовер вами довольна.
Она уже не слышала дальнейших нравоучений хозяина о ночной работе и недостаточном сне, она летала, касаясь крыльями потолка, которого хоть и не видела под ночным покровом, но чувствовала его хорошо изученную лепку, переплетенье цветов и узоров. Эти чувства теснились, рвались наружу – она остается в этом доме! И пусть ей были неведомы причины, по которым лорд Элтби решился оставить ее после, как ей показалось, такого недостойного поведения, она была счастлива. Сейчас ей стало ясно, как важно жить и работать в этом доме, иметь кров над головой и добрую покровительницу в лице миссис Глендовер. Она была готова мириться со всеми вспышками гнева этого человека, только бы просыпаться в теплой кровати и смотреть каждое утро в окно. Ей и до этого было известно о своих чувствах к большому дому, но теперь они обострились, приобрели новое значение. Отныне она будет куда более осторожна, и сможет доказать, что достойна своего места.
Заставив себя опуститься на землю, она коснулась ногами ковровой дорожки. Возле нее по-прежнему стоял лорд Элтби – он молчал, но его руки все еще держали ее подле себя. А ее особой способности так непринужденно терять нить беседы нельзя было позавидовать.
– Вы меня удивляете, – лорд Элтби вернул ее к разговору, – вы слушаете с отсутствующим видом и все время пребываете где-то далеко от собеседника. И хотя я не вижу ни ваших глаз, ни вашего лица, я уверен, что так оно и есть. Однако стоит вас задеть, как вы тут же обескураживаете. Вопрос заключается лишь в том, это святая наивность или холодный расчет?
Такие слова лорда Элтби не могли не задеть ее. И она решила быть честной до конца.
– Если речь идет о разговоре с мистером Скоттом и вами нынче днем, милорд, то я была неправа, и мое опрометчивое замечание, – ей не дали закончить.
– Поверьте, я это понял, – его тон ничуть не изменился, – я говорил о другом.– Лорд Элтби на мгновение смолк. – Скоро будет светать, мисс Оутсон, ступайте спать.
– Спокойной ночи, милорд.
– Еще одно, мисс Оутсон, удовлетворите мое любопытство, чего бы вам хотелось больше всего? – лорд Элтби не спешил прощаться. – Мне всегда были интересны желания таких людей, как вы.
Кого-то подобный вопрос мог обидеть, а кого-то просто смутить, но только не ее – радость, переполнявшая ее сердце в эту минуту, была больше, чем все вопросы и ответы, жалобы и упреки. Чего бы она хотела после всего этого, что еще может желать ее душа? И она вспомнила…
– Я бы хотела увидеть море, милорд…
Она хотела забраться под одеяло и тихо, чтобы не спугнуть удачу, предаваться мечтам до самого утра.
Лорд Элтби не ответил. Он уже не держал ее, а она даже не заметила, когда именно это произошло.
Наощупь направляясь к своей комнате, она не переставала думать о минувшем дне. Она действительно рассеянна и принимает все близко к сердцу. Пора браться за ум. Лорд Элтби уезжает в Лондон, а она остается в его доме, и может спокойно работать под началом миссис Глендовер.
Умывшись перед сном и облачившись в ночную рубашку, ее тело утонуло во все еще непривычно большой кровати. Она была благодарна этой ночи, законно взошедшей на небесный олимп, осеннему дождю и крику совы, она была готова благодарить всех и каждого за это предоставленное право быть здесь.
Она полагала, что сможет думать о разговоре с лордом Элтби вечность, но ее хватило ненадолго. Она уснула. Эта ночь была коротка. Но ей снились сны, она видела все буйство красок, и пусть лица людей были ей незнакомы, а место казалось чужим, ей снилось море, взволнованное, шумное, но такое близкое, такое… ее…
ЧАСТЬ 2
Мне чувства эти передать,
Взмыть одинокой птицей,
В краях, где голубая гладь,
О скалы пеной биться…
Глава 11
«О небо, твои бескрайние просторы и твое величие мне по душе, но ты сегодня так далеко от меня. А вы, серые облака, союзники западных ветров, что скажете вы? Вестники дождей и бурь, куда держите вы свой путь, неутомимые странники, молчаливые братья гор?.. Где истинный ваш дом, к пристанищу которого стремитесь вы?». Зима заслуженно вступила в свои права. Дни становились короче, а холмы за проселочной дорогой тонули в молоке тумана. Влажный воздух улицы и мелкий моросящий дождь были надежными провожатыми в это зимнее утро. Дорога, вымощенная камнем, была скользкой, и приходилось часто отрываться от небесной глади и далеких лугов, смотреть под ноги, ступая осторожно и неспеша. Она направлялась по поручению миссис Глендовер в местную лавку за специями и яблочным уксусом. Жизнь в доме лорда Элтби кипела, выплескиваясь на всех жителей поселка. Приближались рождественские праздники – работы было много. Мельники завозили муку, молочницы спешили с молоком и сметаной, во дворе телеги с сукном и пряжей сменялись возами с пушниной, бочковым вином и элем. С самого утра местные жители трудились, не покладая рук. В такие дни можно было заработать хорошие деньги, да так, чтобы и у себя на рождественском столе нашлось место фаршированному гусю или индейке. Хлопотать приходилось с утра и до позднего вечера: уборка, стирка, полировка и глажка – весь дом был поглощен во всеобщий ритм, который мастерски задавала миссис Глендовер. Воодушевленная поддержкой этой женщины, она тоже бралась за любую работу, ей нравилось каждый вечер возвращаться уставшей в свою комнату с чувством выполненного долга, а утром спешить на кухню за новыми распоряжениями. Вот и в это утро, вооруженная списком миссис Ларсон, она готовилась ко дню, полному разных дел.
Прошло две недели со дня отъезда лорда Элтби и мистера Скотта в Лондон. И, так как особых пожеланий лорд Элтби не высказал, миссис Глендовер управляла всем по своему усмотрению. Лишь однажды хозяин дал о себе знать – миссис Глендовер получила короткое письмо, в котором сообщалось о дате приезда господ из столицы. Они планировали провести праздники в загородном доме. Из письма стало известно, что к празднованию Рождества приглашены два семейства: семьи Увелтонов и Келтингов в полном составе прибудут в точности за день до Рождества. Подготовка к предстоящему празднику несколько замедлила начатые ранее приготовления к свадьбе лорда Элтби. Но, по словам все той же миссис Глендовер, до весны было вдоволь времени, чтобы успеть сделать все так, как того требует положение.
Она с легкостью справилась с поручением в поселке и, на радость миссис Ларсон, запаслась столь ценными для новых кулинарных шедевров продуктами. Затянутое небо над дорогой грозило вылиться в проливной дождь. Ей пришлось запахнуть накидку плотнее, а выбившиеся за время прогулки волосы заправить под капор. Ускорив шаг и опасаясь переменчивой погоды, она продолжала свой путь, крепко сжимая в руке увесистую корзину. Близился день возвращения лорда Элтби домой, и она все чаще вспоминала их последнюю встречу. Может оттого, что было так темно, и они говорили не видя друг друга, ей чудилось, что все произошедшее – не более чем заоблачный мираж.
Она часто представляла себе будущую встречу с лордом Элтби, и тайно опасалась своих возможно необдуманных слов. Она будет молчать, и полно с нее откровений. Она и без того не знала, что о ней думает этот человек. Его вопросы всякий раз были неожиданными и вызывали в ней смешанные чувства, отчего она едва ли не теряла контроль над происходящим. Но, несмотря на беспрекословное послушание, отныне ей следует избегать хозяина и только в крайнем случае, если того потребуют обстоятельства, принимать участие в беседе.
Обвившие большую часть фасада и ставшие такими знакомыми изгородь у дома и кустарники роз встретили ее в немом согласии. Ей хотелось так думать. Она пробыла в доме лорда Элтби чуть больше месяца, и за это время ее жизнь круто поменяла свое направление. Теперь она не чувствовала себя никому не нужной, лишенной средств для существования и уверенности в завтрашнем дне. К ней все реже наведывалась бессонница, и она гнала мысли о Генри Оутсоне и его смерти. И лишь что-то в ее порою долгом взгляде или случайном вздохе выдавало непрошеное чувство тоски и одиночества. Она ловила себя на мысли о том, что ее жизнь уже нельзя изменить или исправить, но она не уставала повторять: «Нужно довольствоваться тем, что есть. Ценить и беречь…».
– Лидия, вы уже вернулись? – миссис Глендовер встретила ее у двери дома. – Вы быстро справились.
– …И купила все необходимое, – она была рада встретить миссис Глендовер после недолгого расставания. Обе женщины направились в кухню.
– Миссис Ларсон будет довольна, – уже в кухне миссис Глендовер принялась рассматривать содержимое корзины. – По случаю возвращения лорда Элтби сегодня на ужин готовят бараньи ножки, а без базилика и майорана мне трудно будет представить это блюдо.
– Лорд Элтби приезжает сегодня? – вырвалось у нее. Она отчетливо помнила, что в своем письме лорд Элтби указывал другой день. Неужели она ошиблась?
– Да, разве я не говорила, – миссис Глендовер оторвалась от пряностей и специй и с удивлением посмотрела на нее, – ох уж эта голова.
Женщина улыбнулась.
– Вчера пришло еще одно письмо от лорда Элтби, в котором он и сообщил о новой дате. У него здесь остались дела с управляющим поместья, которые он хочет решить до праздников.
Значит, лорд Элтби возвращается. Что ж, рано или поздно это должно было произойти, так почему бы не сегодня? Чем этот день отличается от остальных? Стоит помнить об одном – она прислуга и знает свое место. Довольно прятать глаза от посторонних, пора встречать каждый следующий миг своей жизни с поднятой головой, как бы трудно это ни было; нужно сломить себя, чтобы выпрямиться, чтобы пройти свой путь до конца...
Она отправилась на помощь к Эмме, которая со всем присущим ей усердием наводила порядок в винном погребе. Миссис Глендовер не рискнула поручить эту работу мужчинам, а вот две покорные девушки, одна из которых была еще совсем дитя, а вторая только оправилась от нервного потрясения, могли справиться с задачей как нельзя лучше. Свежие бочки с элем уже были уложены на прочных деревянных подпорах набок. Впрочем, девушки работали не одни – погребщик лорда Элтби мистер Крилтон, увесистый пожилой мужчина, не подпускал их к самому ценному марочному французскому вину и шампанскому. Спустя некоторое время, когда работа стала монотонной, девушки завязали разговор, но говорили негромко, чтобы не нарушить царящей атмосферы покоя. Первой начала Эмма.
– Мисс Оутсон, на Рождество в поселке будет праздник, и хотя миссис Глендовер не ходит на такие гуляния, я подумала, вы захотите пойти со мной? Будет весело… Здешние люди очень приветливые, вам должно понравиться.
Зимние праздники… Их принято считать лучшим временем года. Она берегла в потаенных уголках своей памяти детские воспоминания о них. Ей все так же виделось, как вся семья украшала дом свечами и ветками омелы, каким вкусным был домашний пудинг, и каким сказочным ожидание подарков. Ее мать всегда пела на Рождество, пела без аккомпанемента, а капелла. У нее был сильный и в тоже время волнующий голос, и она знала множество народных песен. Но такие праздники остались позади. Уже много лет она скиталась по миру, была лишь случайным свидетелем чужих празднеств. Однако в этом году все должно быть по-другому, ей хочется пусть и не изменить эту жизнь, но, по крайней мере, изменить свое отношение к ней.
Она не заставила Эмму долго ждать:
– Я с большим удовольствием составлю вам компанию, – она уже представляла красочные хороводы и песни на главной улице поселка. – И прошу вас, называйте меня по имени.
Девушки еще немного поговорили, обсудив праздничное меню и предстоящий банкет, и снова погрузились в работу. В эту пору она думала о том, как благоприятен для нее такой образ жизни. Ее даже удивляло то, как скоро она смогла восстановить свои силы. В Полмонте над ней бились днями, только бы она заговорила или съела что-нибудь. Но она не поддавалась на уговоры и просьбы, подолгу блуждала по больничным окрестностям, и те несколько месяцев ее свободной жизни у доктора Литхера нынче представлялись неким подобием жизни. В доме лорда Элтби ее можно было принять за обычную девушку своих лет, покорно и смиренно работающую на знатного аристократа. Она смешалась с остальными и тешила себя тем, что была сродни остальным. Не хуже, и не лучше.… Но потом она вспоминала о том дне, когда впервые увидела лорда Элтби. Какой, должно быть, беспомощной и жалкой она казалась, и ее мысли, словно нашедшие самое больное место, пытались отыскать выход. А выходило то, что человек, давший ей новый шанс на будущее, мог уязвить больше, чем кто-либо другой. Ей нужно об этом помнить. И если она сможет подняться и встать во весь рост, она этого не забудет…
Залаяли собаки, с улицы стали доноситься обрывки отдельных слов и фраз. Прошло несколько часов с тех пор, как она присоединилась к Эмме в винном погребе, и работа подошла к концу. И так как мистер Крилтон тоже покончил со своим занятием – он завершил переворачивать бутылки, проверяя состояние горлышек и пробок – все трое направились к выходу.
Выйдя на свет после длительного пребывания в полумраке, она невольно прикрыла рукою глаза. Ей потребовалось время, чтобы осмотреться по сторонам, и уже после взглянуть прямо перед собой. У дома стояла карета лорда Элтби, и, несмотря на то, что фамильный герб был в дорожной пыли и грязи от недавних дождей, эту карету трудно было не узнать. Теперь она могла безошибочно распознать в том или ином предмете принадлежность к лорду Элтби, легко могла угадать его «почерк». Лорд Элтби прибыл незадолго до их появления. Но, ни его, ни мистера Скотта не было видно – похоже, они уже успели пройти в дом.
Она помогла Эмме с бельем, которое пусть и не высохло на влажном английском воздухе, уже вполне годилось для глажки. В доме царила суматоха, во всем чувствовалось возвращение хозяина. Она поспешила на кухню, надеясь там встретить миссис Глендовер. Кухня, пропитанная запахами всевозможных соусов и паштетов, вмещала в это время непривычное для себя количество людей. У дверей толпилось четверо мужчин, – они ожидали своей очереди, и, как она, пытались обратить на себя внимание миссис Глендовер. Женщина стояла в самом центре кухни и бранила провинившегося мальчишку десяти лет, что прислуживал лорду Элтби. Увидев ее, миссис Глендовер оторвалась от поучений и обратилась к ней.
– Мисс Оутсон, а вот и вы… Я вас искала, – она подозвала ее к себе, и протянула нечто похожее на конверт. – Возьмите. Лорд Элтби передал для вас письмо. Можете пока отправиться в свою комнату и прочесть его в полном уединении. И будьте спокойны на свой счет – мне необходимо распорядиться относительно багажа лорда Элтби и мистера Скотта, так что у вас в запасе есть свободных полчаса. Ступайте…
Глава 12
За весь период своего недолгого пути в комнату она так и не решилась взглянуть на конверт. Она не знала от кого это письмо и не могла предположить, каким образом оно попало в руки лорда Элтби. Однако в одном она могла быть уверена наверняка – это письмо из ее прошлого, из той жизни, которую следует стереть из памяти, вычеркнуть по несостоятельности событий. Она редко возвращалась в комнату в столь ранний час – в такую пору еще было достаточно светло, чтобы прочесть письмо без свечи. Решая сесть или остаться стоять, выбирая между окном и местом возле камина, она сознательно тянула время, откладывая чтение письма. Она прошлась по комнате еще раз и остановилась у окна. Конверт был подписан довольно размашистым почерком, и этот почерк был ей знаком. Письмо пришло из Полмонта, Шотландия, а отправителем был доктор Литхер. Это многое объясняло – прежде всего, доктор Литхер знал адрес лондонской квартиры мистера Оутсона, которая отныне, как и все прочее имущество Генри Оутсона, принадлежала лорду Элтби. Первое и единственное письмо от доктора Литхера она получила спустя месяц после своего приезда в Лондон; тогда она написала короткий и несодержательный ответ, и на этом переписка между ними прекратилась. Она не представляла себе возможным дальнейшее общение между ними, и казалось, он придерживался той же линии. Что же могло заставить доктора Литхера, некогда ее лечащего врача, человека ставшего таким близким после смерти родителей, и таким далеким после всех прожитых месяцев в Лондоне, написать ей? Что бы то ни было, доктор Литхер ничего не мог сделать ей, ничего плохо, и ничего хорошего. Она разорвала конверт и принялась читать письмо:
«Здравствуй, моя дорогая девочка!
Позволь мне называть тебя так, словно мы по-прежнему живем среди густых зарослей и извилистых полевых дорог. Я знаю, что прошу неосуществимого, но прошу лишь с той целью, что только так, называя тебя твоим истинным именем, я смогу сказать все. Я не имею права писать тебе, и верь, дорогое моему сердцу существо, я понимаю это как нельзя лучше. Но и молчать, не зная о твоей судьбе ровным счетом ничего, я больше не могу. Мне запрещено говорить о чувствах к тебе, мне – человеку, коему было доверено такую тонкую и чуткую натуру, человеку, посягнувшему на святое, человеку, потерявшему все, но испытавшему счастье. Мне нет прощенья, и пусть мое обещание не искать твоего снисхождения будет нарушено, позволь мне сделать это еще раз. Мне было бы достаточно его, чтобы умереть в мире и покое. Но я жив, и живу… Моя жизнь вся твоя, но она тебе ни к чему – твой дух нуждается в силе, куда более действенной, нежели я могу дать. Знал ли я это до всего случившегося с нами? Знал.… Я буду честным перед той единственной в моей жизни, которая смогла избавить мое сердце от многолетней пустоты, и которой я нанес такую незаживляемую рану. Я знал это с самого начала, знал, но не оставил тебя. А значит, я сломил тебя, как срывают еще зеленые ягоды в лесу, как губят едва набухшие от весенних дождей почки на деревьях…Знай, меня не пугают муки и терзания собственной совести по ночам, ибо даже с самим собой я не так откровенен, но когда я вспоминаю о тебе, мне становится страшно. Я боюсь, что твоя душа не приняла нового мира и чужих людей, боюсь, что ты будешь думать о них скверно и судить излишне строго. Ты имела столь наглядный пример. Я согласен, большинство из них не стоят ни твоего взгляда, ни твоей тени, которую я так любил ловить в воде, но они – твое спасение. Что я пишу? Ты даже представить не можешь, какое это по счету письмо, какая попытка сказать тебе все то, без чего уже невозможно встречать новый день. И решусь ли я отправить это?
