Текст книги "Бывший муж (СИ)"
Автор книги: Ирина Шайлина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
Глава 12. Ярослав
– У меня нет матки, – глухо сказала Даша. – Мне матку отрезали.
Она лежала и смотрела в потолок. Из комы ее вывели утром понедельника, меня же к ней начали пускать вот только к концу недели. В себя она еще толком не пришла и смотреть на нее было жутко – тонкая, словно растаяла, лицо посеревшее сплошь из острых углов.
– У тебя есть Катя, – напомнил я.
– У нас, – поправила Даша.
Потянулась дрожащими руками к смартфону на котором фотографии и видео малышки. Теперь, когда Катя начала верещать, видео получались более живыми.
– Как то все… Странно повернулось, – прошептала она и устало закрыла глаза.
Я смотрел на нее и думал про Илью. Как он так же лежал, только больница поганая, пригородная, стены крашеные эмалью, кровати с высокими железными спинками, я и не знал, что такие еще используются. Тряхнуло меня еще на звонке Яны, у нее голос был… Я такого еще не слышал.
Господи, с какой скоростью я запихивал в конверт бедную Катю. Она только глазами хлопала. А потом казалось, что дороге нет конца и края. У Яны на пуховике следы крови.
Я к Илье прошел, хотя не пускали. Он сидел на кровати в одной майке и трусах. По мальчишечьи тощий, мосластый. Волосы растрепались, глаза – круглые, испуганные. На ноге повязка, а на стуле рядом небрежно брошены испачканные кровью вещи.
Вот тогда, именно в тот момент я понял, что любить не нужно учиться. Что либо любишь, либо нет. Иного не дано. Любовь и страх за этого мальчишку захлестнули с головой. Оказывается я всегда его любил, просто не знал этого, не понимал.
– Ты кровь сдавал? – резко спросила Даша.
Я недоуменно посмотрел на руку – свитер закатал и обнаружились крошечные ранки от капельницы и игл для забора крови. Я сдавал кровь, да. Два года назад попал в аварию, не смертельно, но крови потерял порядком. А крови моей группы – нет. Ромка, мой второй зам донора нашел очень быстро. А потом она ко мне пришла – Даша. Навестить, смеялась, что мы теперь одной крови. И как-то все пошло, поехало…
А кровь я с тех пор сдавал каждые четыре месяца, для того, чтобы она просто была, досталась тому, кому нужна. Только вот для Ильи ее не довезли…
– Для Ильи, – ответил я. – Он поранился, кровопотеря была большая.
Дашка поджала губы, глаза закрыла, словно давая мне знак уйти – она уставала и почти все время спала. Я поцеловал ее в лоб и вышел. На работу нужно. Наша няня наконец освободилась от предыдущего контракта и работала с восьми утра до семи вечера. Я был свободен и ощущать эту свободу было странно, и казалось – некуда ее девать. Раз стоя в супермаркете я вдруг понял, что покачиваю вперед-назад тележку с продуктами. Все время прислушивался, заплачет ли ребенок, закряхтит ли…
Перед работой я решил зайти к сыну. На следующий же после ранения день я заказал специальную машину для перевозки и перевел сына. Теперь он в большой городской клинической больнице, что бы не говорили о частных – врачи здесь были лучшими. Здесь в родильном отделении Дашка рожала, здесь же лежала в реанимации. Илюшка лежит в хирургии, мне просто перейти в другой корпус. Оба на коммерческой основе.
А в ту больницу я купил кровати. Много кроватей. Нормальных, с удобными матрасами, специальных, медицинских. В начале следующей недели доставят. Еще главный хирург пользуясь моментом выдал список необходимого – тоже нужно заказать.
Был соблазн покурить на улице, но я его отбросил – после. Все же, дети в палате. Поднялся, кивнув по пути вахтерше. Подумал, нужно было что-то купить Илье, но все тащила Яна. Я не знал, что нужно мальчишке семи лет. Надо было спросить напрямую… Может, книжку? Или гаджет? А едой Янка обеспечивает всю палату разом.
Я толкнул было дверь в палату и замер. В створках – стеклянные вставки. Через них видно палату, кровать Ильи в самом углу, у окна. На постели Яна сидит. Она… Она всегда с такой любовью на сына смотрела. Ее лицо преображалось. Становилось таким, как раньше – раньше она так же улыбалась и мне. Стало привычно горько, я отступил назад, не решаясь нарушить их покой. Я был лишним. Я привык к этому, почти с этим смирился, затем взбунтовался, но… Сейчас, когда она так на него смотрела я войти не мог. Подожду в машине, пока Яна уйдет.
Она постучала в окно. Стук получился резким, отрывистым, сухим. Я сначала хотел просто опустить стекло, но понял, что это будет слишком невежливо и вышел, выпуская из салона густой сигаретный дым – еще немного и топор можно будет вешать.
– Не понимаю тебя, нет! – горячо начала Яна. Споткнулась на словах, встретившись со мной взглядом, потом продолжила. – Ты то врываешься в нашу жизнь не считаясь ни с чьим мнением, то робко стоишь в сторонке, словно бедный родственник. Я видела тебя! Объясни мне, что ты делаешь вообще, Ларин?
Я снова затянулся, хотя от сигарет тошнило уже, да что там – от жизни тошнило. Какая-то она… так себе.
– Я просто не хотел быть лишним, – пожал плечами я.
Янка коротко рассмеялась. Горький смех, невеселый. Я стою, смотрю на нее. На губах трещинки. Заветрились? Быть может, кусала на нервах. Или… зацелованы? Тем, блядь, пижоном.
И свербит надсадно в груди, выть хочется. Не из-за пижона, нет, хотя и от его наличия радости мало. Чертовски обидно, что стать счастливым не получается так же просто, как заработать деньги. Четвертый десяток пошел, деньги уже есть, так много, что хрен знает, куда и на что тратить их, а счастья как не было, так и нет. Если только те полтора обманчиво коротких года с Янкой.
Господи, как же все просто на работе. Там я мог нагнуть кого угодно. Если нужно обмануть, увести тендер из под носа, довести до разорения, если нужно. Сотрудники в моем офисе, казалось, свято верили в то, что я могу все. А я не мог. Я разбивался об эту тонкую высокую девушку, вдребезги разбивался.
– Зачем ты тогда позволил мне уйти, Ларин? – вдруг спросила она.
– Я не мог сделать тебя счастливой.
Да, это блядь, единственное, чего я не мог. А мое счастье, оно в ней было, как иголка в яйце. Там же смерть. Все это в утке, утка хрен знает где – словом, условий так много, что я в них терялся.
– Ты единственный, кто мог, – сказала она. – А Илья… Он там ждет тебя. Привык, видимо.
Стряхнула с рукава пальто несуществующую пылинку, посмотрела на меня исподлобья, моя родная чужая Янка.
– Я люблю его, – коротко ответил я. Потом добавил. – Оказывается… И тебя люблю. Не думай, не ворошу, просто констатирую факт.
– Придурок ты, Ларин, – хмыкнула Яна.
Я засмеялся. Сигарету выбросил. Придурок, да. Янка уходила, удерживать ее я не имел никакого морального права, но и отпускать так сразу не хотелось. Я уже ловил себя на том, что хочется сказать хоть что-нибудь, чтобы не ушла так сразу. Мазохизм.
– В этот раз я все сделаю правильно, – сказал я в ее спину, Янка лишь махнула рукой. – Яна, стой! Что купить ему? Я не знаю, что нравится семилеткам.
– Спроси у него, – устало ответила она не оборачиваясь. – Он уже лет пять, как разговаривать умеет.
Я проводил Янку взглядом, затем нашел глазами окна палаты Даши – их отсюда видно было хорошо. С некоторой долей обреченности вновь подумал о том, что в этот раз точно все сделаю правильно. Вне зависимости от того, что мне это будет стоить. Закурил которую уже за сегодня сигарету, потом посмотрел на время, уезжать было поздно. Все произойдет уже сейчас.
Вновь поднялся наверх. Лифт в этом крыле был, но работал лишь для перевозки больных, поэтому я ходил лестницей. Через несколько ступеней моей колено начинало стабильно щелкать, к третьему этажу начинало молить о пощаде, но я не обращал на него внимания. За эти дни я уже выучил свой путь, знал его, до каждой шербинки между плитками пола.
– Папа! – обрадовался Илья.
Моя кровь словно объединила нас. Нет, я не скажу, что Илья меня вдруг полюбил, боюсь для этого полулитра крови будет мало. Но он оттаял словно. Илья и раньше был безукоризненно вежлив, но теперь эта вежливость перестала быть барьером между нами.
– Меня по дороге медсестра поймала, – сообщил я. – Сейчас поедем анализы сдавать.
Поедем – потому что на кресле. Вчера мы так кардиограмму ездили сдавать, Илье очень понравилось. И сейчас глаза загорелись. Он уже вполне мог бы передвигаться сам, уже бил копытом словно застоявшийся в стойле жеребец, но рана заживала неважно и врачи боялись, что она откроется.
– Залазь, – великодушно разрешил я подкатив коляску.
Выехали из палаты. В этом коридоре снует много людей, тут мы едем медленно. А там, дальше – длинный коридор тоннель ведущий в другое крыло, в лабораторию. Вот там мы позволяли себе развлечься.
– Быстрее! – кричит Илья.
Колено щелкает, а мне насрать. Я бегу. Разбегаюсь так сильно, что волосы Ильи развеваются, а глаза горят от восторга.
– Все, – резюмирую я, остановившись у нужных дверей. – Папа сдох.
Теперь я тоже, как жеребец, только такой, на котором сутки скакали без продыху. Мы сдаем кровь. Из пальца, из вены. Пока идут процедуры я пью кофе из автомата, мне силы понадобятся – еще обратно бежать.
– Мама говорит, что мне уже пора выписываться.
Крови сдали немного, но Илья будто бы уже побледнел. Сколько можно тянуть из него ее, капля за каплей? Или все в порядке, а во мне неожиданно для меня самого включился режим клушки?
– Обязательно выпишут, – уверяю я, а сердце вновь тревожно ноет. – Тебе что принести завтра?
– А можно боастер Нерф? – заискивающе говорит Илья. – Мега Мастодон! Я обещаю им тут не играть. Просто… Для красоты.
Я киваю – пусть будет для красоты. Сажусь на единственное в палате кресло. У Ильи есть сосед, тихий мальчик подросток, но он большую часть времени проводит на процедурах, и в палате мы одни. Смотрю на часы – жду. Думаю о Яне. О том, что нужно ей позвонить.
Наконец дверь открывается. Врача зовут Эрнест Львович – и захочешь не забудешь. Он уже пожилой, степенно молчаливый и всегда улыбается ужасно загадочно. Это наша вторая встреча.
– О, вот и наш покоритель вековых сосен, – улыбается он и хлопает Илью по плечу. – Ну-ка, давай снимай толстовку и майку, покажи мне свои бицепсы.
Илья неуверенно смотрит на меня, я киваю. Он ужасно худенький, хотя я и сам таким был. Трогательно торчат лопатки, острые локти. Кожа болезненно бледная, до сих пор аукается кровопотеря.
– Так, – задумчиво говорит врач и общупывает ребенку шею. Затылок. Подмышки. Заглядывает в рот, в глаза. Затем спрашивает. – Этот синяк у тебя от падения?
– Он и раньше был… У меня всегда есть хоть один синяк, я же на хоккей хожу. А от падения у меня синяк на заднице.
Эрнест Львович кивает, затем задирает на ребенке свободную штанину, осторожно разматывает повязку и осматривает рану.
– Подозрительно много из вас крови вытекло, молодой человек, – говорит он. – Из такой-то маленькой дырочки.
Цокает языком. Что-то записывает. Затем дает мне направление на очередной анализ. Люмбальная пункция, читаю я и снова думаю о том, что Яне звонить придется. Сегодня. Опускаюсь в кресло. Понимаю, что слишком сильно сжал несчастную бумажку, у нее порвался край.
– Пап?
Эрнест Львович уходит. Я откладываю направление на тумбу, не хватало порвать еще к хренам на части. Смотрю в окно – пасмурно. На подоконнике лежит кусок остро обломанной палки, конец выкрашен в бурый цвет – Илья забрал на память. И говорю.
– А давай тебе бластер выберем прямо сейчас, в каталоге магазина. А я вечером куплю.
Глава 13. Яна
В квартире было просто жутко тихо. Вхожу – прислушиваюсь. Тишина. Даже холодильник навороченный, папы подарок, и тот работает бесшумно. И от этой жути я с ума схожу – я просто не привыкла быть одна.
Илюшка и раньше уезжал. Пару раз, ненадолго, в спортивный лагерь. К деду на несколько дней. Но то иначе, тогда я наслаждались одиночеством, я знала, что с моим ребенком все в порядке.
Я даже лечь хотела вместе с Ильей. В общем правила больницы на этот счет были не очень гибкими, но коммерческая палата давала свои бонусы. Однако, удивительно, но этому воспрепятствовал сам Илья. Он все еще относился к происходящему, как к приключению, правда, в последние дни уже начал канючить, проситься домой. Чего его там держат? Это всего лишь рана, пусть и перепугавшая меня порядком.
Через несколько дней, порядком отчаявшись от вечеров, которые было нечем наполнить я позвонила Антону. Мне повезло, он в городе был. Наверняка, удивился, что я домой его пригласила – это было не в моих правилах. И у нас с Ильей в гостях он максимум чай пил.
– Привет, – поздоровался он.
Сначала в квартиру вошел огромный букет роз, затем сам Антон. Ему вообще были свойственны такие жесты, хотя я уже раз сто говорила – мне жаль срезанные цветы. Лучше бы горшок с геранью приволок.
Я поцеловала его в щеку, огромный веник отправила в огромную вазу. Один шип впился в кожу ладони, и на ней выступила крошечная капля крови, опять напомнившая мне о сыне. Я торопливо вытерла ее салфеткой.
– Я соскучился, – сказал Антон. – А ты совсем меня забросила.
Я стою с этой салфеткой в руках, Антон прижимается к моей спине, неторопливо расстегивает пуговицы на блузке. Я чувствую его дыхание. Правильно, сейчас задорныи сексом выбью из головы все лишнее.
До постели Антон донес меня на руках. Точнее, до дивана. Я уже было и правда увлеклась происходящим, его руками на своем теле, помогала ему избавиться от рубашки, когда он вдруг остановился.
– Что это?
Я вывернулась, проследила за его взглядом. Вот же глазастый! Он всегда все замечал. Погрешности маникюра, например. К слову сейчас маникюр тоже оброс, но пока не до того. Когда замечал новую стрижку, платье, или цвет волос всего на тон отличающийся от прежнего, это было приятно. А сейчас вот не очень.
– Носок, – нейтральным тоном ответила я.
Антон перегнулся и подобрал валяющийся под креслом крошечный розовый носочек. Видимо, свалился с малышки. Рассмотрел со всех сторон, словно интереснее в жизни ничего не видел.
– Яна, – вздохнул он. – Яночка. Ты всегда мне нравилась именно тем, что не похожа на остальных баб. Клуш. Ты и с сыном вела себя иначе – словно друг. Смогла построить пусть и небольшой, но собственный бизнес. А теперь что? Стоило бывшему приползти, как побитому псу, ты уже нянчишь его младенца.
– Теперь, – я поправила блузку, хотела застегнуть, но пальцы почему-то не слушались. – Теперь я судя по всему тебе не нравлюсь. Иди, Антон.
Он усмехнулся, а я отобрала у него злосчастный носок. Поднялась с дивана, ему все же не суждено стать ложем любви, одернула юбку.
– Обиделась, значит, – констатировал Антон. – Что же, позвоню потом.
Подобрал с пола рубашку, которую я уже успела с него снять, надел. Улыбнулся криво, отсалютовал мне шутливо. Попытался поцеловать на прощание. Смешно, но я и правда обиделась. Не нужно тыкать меня носом в мои ошибки, словно нашкодтившего котенка. Мне тридцать лет уже, сама разберусь.
Я закрыла за ним дверь, посмотрела на носочек, а потом отправила его в мусорное ведро – с глаз долой из сердца вон. Наверное, дурная была идея лечить одиночество сексом, попробую работой, это хотя бы финансово выгодно. А завтра с утра же поеду к врачу сына и поставлю вопрос ребром – пусть возвращают мне ребенка, делать ему там уже совершенно нечего.
Мой организм пусть и неохотно, но смирился с существованием будильника. Из сна вырваться никак не получалось, наконец я протянула руку к тумбе, нашарила ненавистный будильник и треснула по кнопке. Но трезвон продолжался. Я на часы посмотрела – начало восьмого только, хотя я планировала встать чуть позже. Проснулась окончательно и поняла, что в дверь звонят.
Открыла, даже не глядя в глазок, за дверью – Ярослав. Странно, я не удивилась даже, так много его теперь в моей жизни.
– Разбудил? – спросил он. – Просто меня ребенок поднял очень рано.
Я с подозрением оглядела бывшего – младенца он нигде не прятал.
– Здравствуй, – поздоровалась я. – Ты же теперь не уйдешь так просто?
– Нет, – словно с сожалением сказал он.
Я вздохнула – сил на борьбу с утра пораньше у меня не было. Пусть уж скажет, что собирался и потом валит.
– Тогда кофе свари, – смирилась я с происходящим. – Я умоюсь.
Холодная вода немного привела в чувство. Я почистила зубы, затем с сомнением полюбовалась на себя в зеркало – бессонная ночь накладывала свой отпечаток, уже не девочка, когда гуляли всю ночь и потом на пары шли. Достала ролик для век, прошлась, потом сама на себя рассердилась – будто мне есть какое-то дело до того, что Ярослав обо мне подумает. Однако в глубине души знала – есть. Каждая женщина тщеславна в той или иной степени, а перед бывшими вообще нужно представать только во всем блеске.
Кофе Ярослав не любил, но варить умел. Две небольшие чашечки с ароматным напитком уже ждали на столе. Я присела, сделала первый обжигающий глоток.
– Ну, – поторопила его я. – Давай, говори.
Он тяжело вздохнул, я поневоле напряглась, отодвинула кофе.
– Я до последнего надеялся, – сказал он. – Что это не так. Что мне не придется тебе этого говорить. У Ильи лейкоз, Яна.
Я на мгновение замерла, улыбнулась даже, дура.
– Что?
– Были признаки. Я оплатил обследование, настоял на том, чтобы оно прошло, как можно скорее. Я сам только вчера вечером узнал, поздно вечером. Яна, та палка его спасла. Если бы не это кровотечение, мы бы еще долго не знали, а сейчас еще не поздно..
– Ты издеваешься надо мной, да?
Я не могла поверить в то, что слышу. Просто не могла и все. Не может такого быть, не с нами.
– Сегодня его в онкологию переведут. Яна…
Наверное, это ненормально реагировать на стресс агрессией. Но в тот момент я просто не могла ничего с собой поделать. Мне хотелось избороздить его лицо новыми шрамами. Я буквально видела алые капли на своих пальцах, чувствовала пьянящий аромат крови. Его крови. Мне хотелось уничтожить его, словно его не станет Ярослава, то не станет и наших проблем.
Глухо звякнула чашка кофе. Я бросилась на него. Да, бросилась, в прямом смысле этого слова. Аромат крови, которую я вообразила просто снес мне голову, лишая последних крох здравого рассудка.
К сожалению, он был слишком силен, мой бывший муж. Схватил меня в охапку, крепко, не давая вырваться. Я от бессилия готова разреветься.
– Это все из-за тебя, – бормочу я, едва сдерживая слезы. – Все из-за тебя! Раньше все было хорошо!
– Ты же знаешь, что это не так.
Я все же расплакалась. Повисла в его руках безвольной тряпкой, даже слезы вытереть не могу – он же меня держит.
– Отпусти, – попросила я. – Я успокоилась.
Он не просто разжал руки, помог еще сесть на стул – оказалось, мои ноги держат так себе. Сижу, не понимаю, отчего ногам так мокро, взгляд на пол перевела – лужа кофе. И пахнет им так нестерпимо, что мутит. Сижу, глубоко дышу. Затем, чувствуя, что силы вернулись, срываюсь к дверям.
Как была, в домашних штанах и футболке, в носках, мокрых от кофе. Надеваю сапоги, дергаю пальто с вешалки.
– Ты куда?
– К сыну.
И он, Ярослав Ларин, когда-то любовь всей моей жизни просто встает перед дверями, не давая мне пройти. И я понимаю, неважно, насколько искалечены его колени, сколько на нем шрамов – он сильнее.
– Пусти, – снова прошу я. – Ты не имеешь права…
– В таком виде ты к нему не поедешь. Он еще не знает ничего, ты перепугаешь его до смерти.
Он прав, Ярик. Но мне сына видеть хочется буквально до боли во всем теле. Это потребность, которую я не могу унять. Мне нужно увидеть его, обнять, убедить в том, что он жив, материален, не ускользает от меня, не утекает сквозь пальцы.
– Пожалуйста.
– Сейчас выпьешь кофе, оденешься и поедешь.
Я позволяю увлечь себя на кухню, наступая по пути в ту же лужу. Если для того, чтобы увидеть сына, нужно пить кофе, я буду его пить. Ярослав делает что-то, гремит посудой, хлопает дверцами шкафчиков – я не вникаю. Я опустошена. Когда передо мной ставят кружку, я, желая поскорее с ней разделаться, делаю огромный глоток и задыхаюсь. Слезы вновь брызжут из глаз, но уже невольно.
– Это что? – спрашиваю я, отдышавшись.
– Коньяк. В шкафу нашел.
– Папин, – вспоминаю я. – Он там уже несколько месяцев стоит. Ярослав, ты что, как я поеду в больницу с запахом перегара?
Он снова на меня смотрит, теперь даже с улыбкой. Грустной.
– Жвачкой зажуешь. И вообще, лучше немного пьяненькой, чем в истерике. Допивай давай, там всего грамм пятьдесят.
Я прислушиваюсь к себе и понимаю – легче не стало, нет, но вернулась хоть какая-то ясность мыслей. Я допиваю в два глотка – наверное, так люди и спиваются. Затем пью кофе. Бреду в комнату, не запирая дверь раздеваюсь, ищу что надеть. Сейчас мне совершенно безразлично, увидит меня Ярослав обнаженной или нет.
Одеваюсь. Беру у Ярослава сигарету, курю. Затем тщательно чищу зубы, нахожу жвачку – я все же должна выглядеть приемлемо.
– Я готова.
Я не протестую против его автомобиля – выпила. Путь до больницы кажется невыносимо далеким, и одновременно пролетает слишком быстро. Я хочу видеть своего сына, но я не готова. Впрочем, можно ли быть готовым к таким новостям?
На лестнице споткнулась, не от того, что выпила, просто мыслями уже там – в палате. И я уже готова представить себе самое страшное, несмотря на то, что видела своего сына только вчера. По коридору уже бегу, едва не снеся с ног пожилую медсестру. И дверь в палату открыла слишком резко – подросток, сосед Ильи недоуменно оторвался от чтения книги.
– Сынок, – выдыхаю я.
Жадно обшариваю его взглядом – все на месте. Все, так же, как вчера. И огромный страшный бластер подаренный Ярославом тоже в наличии. Илья смотрит на меня и на отца, он явно удивлен, привык воспринимать нас по отдельности.
– Все хорошо?
Все ужасно, правда, пока не знаю, насколько. Но я уже достаточно держу себя в руках, я его не напугаю. Сажусь на постель к нему, обнимаю, зарываюсь лицом в светлые волосы. Твержу себе – не важно, что сейчас. Так или иначе, все наладится. Все будет хорошо.
– Мама! – поражается сын. – Да от тебя пахнет дедовским коньяком! Ты что, без меня там совсем отрываешься?
Я поневоле засмеялась, и Ярослав, и сам Илья довольный, что его шутка так всех позабавила.
– Я скучаю по тебе, – честно сказала я. – Просто невыносимо.
И снова обняла, выпускать его из рук не хотелось, словно в моих объятиях он в безопасности. Снова глаза от слез защипало. Я одернула себя, вдруг отца вспомнив. Вот он строго велел бы мне не рыдать, а собрать себя в кулак. Вот я сейчас и соберу, только посижу с сыном еще минутку.
