Текст книги "Бывший муж (СИ)"
Автор книги: Ирина Шайлина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
Глава 22. Ярослав
В последние пять дней перед пересадкой химию давали такими конскими дозами, что Илья на глазах таял, а я видел его только по фото и видео, думать боюсь, что за эти дни пережила запертая там Яна.
А мне вернули Катю. Она тоже была ослаблена процедурой, донельзя нервная и истеричная. Плакала взахлеб, соску бутылочки упрямо выталкивала изо рта языком – поесть согласилась, только совсем оголодав. Нас проведала педиатр и сказала, что восстановление идет хорошо.
На улице май, безудержный и беспощадный, весна, которая прошла практически незамеченной. Выходной, няни моей нет, Катя без настроения. Я решил отвезти ее к Даше, заодно проверить, как у нее там дела. Коляску брать не стали – освоили слинг. Выбрали самый безопасный, в котором ребенку комфортно и голова придерживается, чтобы устав и укачавшись уснуть могла.
Вышли из машины. Зелено кругом, даже кажется, что от чистоты и свежести воздуха голова кружится. Катька недовольно щурится – солнышко ослепило. В такие дни хорошо всей семьей на пикник. Сосиски на костре жарить. Дурачиться.
Хорошее место я для Даши выбрал. И качество на высоте и красиво, и процедуры всякие разные. То, что нужно, чтобы ее на ноги поставить.
– Кто у нас к маме пришел, – пропела женщина, что провожала нас в палату. – Гулять наверное, пойдете? Чего в такую погоду сидеть в четырех стенах.
Я кивнул – услышанное обрадовало. Значит гуляет, а это отлично. Даша сидела у окна с книгой в руке – Тургеневская барышня, не дать, не взять. Катьке обрадовалась, протянула руки. Я с готовностью ребенка отдал – своя ноша, конечно, не тянет, но все же моя мелочь становится увесистой.
– Здравствуй, мое золотко, – улыбнулась Даша.
Катька сжалась, словно пружинка. Я уже знал, что дальше будет. Сначала руки ноги сжимает, сжимаясь в комочек, а потом – ор до небес. Вот и сейчас насупилась, затем дугой выгнулась, заеревела громко. Даша, к таким выкрутасам не привычная, едва ее не выронила – я успел подхватить.
– Просто не выспалась, – смущенно сказал я. – Настроения нет.
Даша расстроилась и доводить ее еще сильнее не хотелось. А на деле я знал – Катьке уже достает мозгов различать людей. Она уже делит их на своих и чужих. Мне милостиво позволяет себя таскать, купать, кормить. Няню не любит, но терпит, понимая, что они повязаны и никуда от нее не деться. В ее фаворитах – Яна. А чужих людей малышка не любит и боится.
Но я знаю, любой кто с детьми сталкивался знает, что ребенок может заплакать когда угодно даже на самых обожаемых руках и трагедии в этом нет. Дашка этого не знала и явственно расстроилась.
– Пойдем гулять, – протянул я Даше руку, чтобы помочь встать, Катька уже в слинге.
Дашка снова смутилась и я буквально через пару секунд понял, в чем дело – дверь открылась и в комнату с лязгом въехало инвалидное кресло. Я зубы стиснул – терпение. Хотя матом орать хотелось и разбить что нибудь. Помог Даше в кресло перебраться, покатил на улицу.
Идем. Дашка сидит в кресле, рассказывает о книге, которую читает. Я качу кресло и зубами скриплю. Катька слюнявит кулак, причмокивает даже.
– У Кати забор донорского материала провели, – сказал я, надеясь немного вернуть жену на грешную землю.
– Надеюсь, мальчику станет лучше, – отозвалась она.
Я злюсь – хоть бы спросила, как все прошло. Думаю о Яне. О Илье думаю, как он там сейчас? Сводки врачей скупые – все ждут и боятся загадывать. И мы ждем, напряженно, до звона в ушах.
Здание пансионата осталось позади. Впереди – озеро. Вокруг него парк, уже буйно зеленый. Редкие люди, ровные квадраты плитки под ногами. Я качу дальше, мимо водной глади. Мне нужна самая далекая глушь, какая здесь возможна. Идеальное место нашлось – мощеная дорожка увела нас далеко в сторону и закончилась тупичком с лавочками. И никого.
Задуманное я провернул быстро. Затем Катьку из слинга вытащил и устроился с ней на лавочке – пусть дышит свежим воздухом.
– Слав?
– Мы гуляем, – пожал плечами я. – Сейчас вот домой вернемся. С Катей. А ты либо останешься здесь, либо вернешься пешком. Здесь недалеко, не торопясь минут пятнадцать.
Дашка побледнела, дернула колесо коляски – но я его застопорил. Мне и жаль ее, и встряхнуть хочется.
– У меня на руках куча заключений врачей, Даша. Ты здорова настолько, насколько это возможно. Но нет же, ты приехала сюда и дальше играешь в неизлечимую. Ты так не выберешься. Увязнешь в трясине. Да, я монстр, буду монстром в чужих глазах. Но я хочу, чтобы сотрудники этого заведения видели, что ты можешь ходить сама.
Дашка отвела от меня взгляд, уставилась в свли колени. Значит будет играть кто кого пересилит. Чудесно, учитывая, что у меня с собой бутылочки нет, а Катя скоро проголодается и придется возвращаться. Хочется смягчиться, но пока могу, буду стоять на своем.
– Я не требую от тебя невозможного. Это тебе по силам.
Никакой реакции. Катя начала плакать, ее уже не умиляла природа, она бутылочку хотела и спать. И прекрасно уснула бы в машине, но я продолжаю ждать.
– Я не правильно поступил, – снова начал я. – Тебе слишком комфортно здесь. С тебя пылинки сдувают, да? Но ты же понимаешь, что это за деньги. Своих денег у тебя нет. Как ты смотришь на перевод в пансионат "Заря"? Комнаты на десять человек, общие душевые, манка на завтрак? Именно так и поступлю, если не увижу хоть какой-то положительной динамики в твоем лечении. Сегодня.
Даша кулаки стиснула так, что костяшки побелели. Катька у меня в руках надрывается. Вернул ее в слинг, поднялся с лавочки – пойдем. Сколько можно ждать у моря погоды? Дойду до стойки ресепшен, сообщу, где им Дашу забрать. Самому ее катить обратно никакого желания.
Мы уже ушли метров на пятьдесят, когда Дашка встала. Шла медленно, чтобы не дай бог, не догнать нас. Медленно, но уверенно, не разыгрывая комедий. Я дождался ее у входа в корпус, но, обиженная, подходить ко мне она не стала. Ушла не прощаясь, даже не оглянулась поднимаясь по ступеням.
Мы с орущей Катей к ее врачу. Лечащего не было – выходной. Только дежурный. Дашу он хвалил – на терапию ходит. Ездит, точнее. Дружелюбна. С психологом занимается. Но мне казалось, что всего этого мало. Правда, что делать, я не знал, к такому жизнь меня не готовила, опускались руки.
Катька очень серчала. Даже бутылочку сосала и на меня смотрела гневно, не засыпала. Уснула только по дороге домой. Она еще не полностью после процедуры восстановилась, на полное восстановление уйдет время.
Но все же Катька чувствовала себя достаточно бодрой для того, чтобы устроить одному отдельно взятому папе веселый денек.
Яна приехала вечером. Я думал забрать ее, как только она об этом сообщит, но она не позвонила, просто постучала в дверь. Открыл, на кухню прошла, села.
– Все, – сказала она. – Меня отправили домой. Отдыхать. А там…там нет никого. Анализы пока хорошие, Ярик, но ничего еще не ясно, ничего.
Глаза потухшие. Взгляд – до странного равнодушный. Словно ничего уже в этом мире ее не волнует. Катька спит, я рад этому, этот мелкий комочек мастерски перетягивает внимание на себя, а оно сейчас Яне нужно. Полез за виски, собрался налить, но Янка только головой покачала.
– Какой алкоголь, ты в совсем уме? Я и так под наркозом словно.
Мне стало стыдно. Янка все так же сидела на кухне, молча, я поставил набираться ванную. Пены налил, соли добавил, словно Яна заметит сейчас. Думаю о сыне. Как он там? Отторжения не было, все те часы, когда был риск Янка у его постели сидела.
– Пойдем, – позвал я.
Янка послушно поднялась, не спросив даже куда, зачем. От этой ее отстраненности становится страшно. Она немного напоминает Дашу. Я думаю – вот ирония будет, если обе мои женщины уйдут в себя, оставив мне на память двух детей. Только не смешно ни капли.
В ванной Янка равнодушно позволила мне стянуть с себя одежду. Она падала кучкой на пол у ее ног, Яна только грудь руками прикрыла, словно не знал я ее тело вдоль и поперек до последнего миллиметра. Помог погрузиться в воду. Облака ароматной пены, Янка сидит чуть сгорбившись, лопатки торчат да позвонки острые – совсем исхудала. Я осторожно, как ребенку, как Катьке, помыл ей волосы. Может легче станет, может уйдет наконец больничный стерильный запах.
– Это что? – спросила она, когда я ушел, а затем вернулся с кружкой.
– Какао, – улыбнулся я. – Только осторожно, горячее.
– Какао… Наверное то, что нужно.
Выпила все, и уже это мне казалось маленьким достижением. Затем поднялась, стряхнула с себя клочья пены, завернулась в полотенце.
– Я поеду.
– Куда?
– Домой.
Мне ее встряхнуть хотелось. Вот куда она сейчас такая, уничтоженая почти?
– Останешься, – с нажимом сказал.
– Консъерж у тебя наверное всякое думает… Няня утром придет.
Я поймал ее лицо за подборок, вынудил смотреть мне прямо в глаза. Ее зрачки почти черными кажутся, они бездонные, полны отчаянием и усталостью.
– Янка, ты за последние месяцы прожила сотни жизней. Скажи мне честно, не плевать ли тебе, кто что подумает?
Она задумалась, даже лоб наморщила, а потом призналась
– Плевать.
Но в Дашкину постель идти спать отказалась. Я отвел ее на софу в детской. Она удобной была, специально выбирали с рассчетом спать рядом с малышом в беспокойные ночи. Кто же знал тогда, что малявка обоснуется в гостиной и родительской спальне, а уютная комната до сих пор так и не пригодилась.
Софа была узкой, на одного человека, но я не хотел Янку одну оставлять. Рядом лег, наполовину свисая, неудобно, колено протестует. Пусть. Рядом со мной уснет быстрее. И никакого сексуального подтекста. Нет, я всегда ее хотел, глупо было бы говорить обратное, но за последние годы, как оказалось, мои чувства стали гораздо глубже.
– Все так неправильно, – сказала Яна куда-то в мою грудь.
– Ни хрена правильно не получается, – согласился я.
Волосы у нее влажные, футболка на моей груди промокла. Я нет-нет поглядываю – не спит. Смотрит напряженно куда-то внутрь себя, явно не на влажные разводы на моей футболке. А потом в какой-то момент словно выключилась. Глаза закрылись, унсула. Только дыхание прерывистое, на лбу морщинки – и во сне успокоиться не может. Я разгладил их пальцем, словно это бы помогло. Поцеловал ее в лоб, укутал одеялом, вышел. Позвонил врачу. Я звонил ему по несколько раз в день и мне неловко было его беспокоить и свое же стеснение сам нахер слал – не до гордости сейчас.
Илья спит. Он очень слаб. С ним медствестра рядом. Янку бы не пускать хоть сутки, пусть оклемается, на привидение похожа. Если заболеет, Илье от этого ничего хорошего, да и Яну к нему не пустят до полного выздоровления. Пусть наберется сил. Судить, как пересадка прошла еще рано – динамику будут наблюдать каждый день. Но отторжения нет.
В руках Яны телефон – когда успела схватить? Она панически боялась пропустить звонок от врача и я ее прекрасно понимал. Но сейчас тихонько разжал ее пальцы вынимая телефон. Если зазвонит, сам отвечу.
Телефон я вовремя забрал, только вернулся на кухню, как он разразился звонком. Трубку я взял сразу, пока моих девочек не перебудил, потом только понял – Елагин. Папа.
– Дочка, – отрывисто бросил он. – Как там Илья?
Не скажу, что я горел желанием с ним общаться. Тем более, после последнего разговора. Но играть в молчанку было бы нелепо, раз уж принял вызов.
– Илья спит. Все нормально.
Тишина, целую долгую минуту.
– У тебя, значит?
– У меня, – согласился я.
Снова помолчали, думая, каждый о своем, а на деле наверняка об одном и том же. Раньше я ненавидел Елагина. Теперь ненависть угасла, так, отголоски, да неприязнь, которая никогда себя не изживет. А теперь Елагин еще и моя совесть – говоря с ним я остро понимаю, у меня, блядь, Даша есть. А Даша это не Яна. В ней нет силы, упорства. У нее нет такого вот отца. Она – как ребенок. Когда то я был искренне рад тому, что Даша не похожа на мою бывшую жену. А теперь не знаю, куда от этого деться.
– Ты звони, если что, – наконец сказал он.
Я сбросил звонок. Прислушался – спят. Так сладко сопят обе, хотя не ночь еще даже, поздний вечер. Я посмотрел на бутылку виски, которую достал для Яны, налил себе, прямо в кружку, выпил залпом – дыхание перехватило. Так себе анестезия, но и на этом спасибо.
Ночью проснулся. Непонятно который час – темно. Откуда-то из глубин квартиры струится свет. Не понял, что разбудил меня, может Катя плакала, а потом успокоилась? На нее это не похоже. Встал, на цыпочках, чтобы не шуметь прошел на свет. Зря старался – детская кроватка пуста. Малышка у Яны.
Дверь открыл, прислонился к косяку. Смотрю. Янка что-то тихо бормочет, Катька молчит, чуть шевелит пяткой. Кроме пяток в носочках и не видно ничего – Яна спиной ко мне. Такая картинка…идиллическая.
– Может, кофе? – спросил я.
Янка вздрогнула всем телом, обернулась ко мне – глаза испуганные. Обиженно захныкала Катька. Словно игрушку отобрали. Я встревожился, сам толком не поняв еще, почему.
– Да что черт побери происходит…
Шагнул вперед и понял. Увидел. Яна испуганно и смущенно отвела в сторону взгляд. Катька надрывается. Кричит она потому, что не может дотянуться до обнаженной груди, от которой ее только отняли – влажно блестит от слюны сосок.
Глава 23. Яна
Солнце светило во всю свою мощь. Воздух оглушающе пах зноем и лениво плавящимся асфальтом – каблуки вязли. Сегодня я предусмотрительно вышла в легких шлепках. Плюс шорты короткие, майка легкая – смотрится совсем легкомысленно. Ловлю мужские взгляды. Еще бы. В последние дни я наконец начала быть похожа на человека, оживать стала. Сходила в парикмахерскую. Хотя думаю мужчин не волосы мои привлекают, а голые ноги да тугая грудь. А тугая потому что молоком налита… Но это уже совсем другая история. Поморщилась, вспомнив ту ночь. Ярик тогда ни слова не сказал. Смотрит на меня – глаза круглые. А у меня в руках Катька орет. Вы знаете лучший способ заткнуть ребенка, кроме как дать ему грудь? Вот и я не знаю. Поэтому подумала – хуже уже не будет, и приподняла Катьку позволяя ей прильнуть к груди.
Ярик ушел. Я на Катьку смотрю. Она тогда еще толком не понимала, что сиська это для еды. Для нее моя грудь была скорее успокойкой. Это теперь, две недели после той ночи спустя она уже в полной мере грудь сосет.
Тогда я за Яриком пошла, прямо с Катькой на груди. Вспомнилось, что ходила так с Ильей, никуда умения не делись. Ярослав налил себе виски, прямо в немытую кружку из под моего какао и теперь сидел молча на нее смотрел.
– Если ты на меня поорешь, станет легче, – подсказала я. – Только давай шепотом.
И мы орали друг на друга. Сердитым свистящим шепотом. Так тихо, что Катька в какой-то момент вырубилась, выпустив изо рта сосок. А я и внимания не обратила, что стою рядом с голой грудью – в конце концов Ярослав же муж, пусть и бывший. Он меня и всякую видел.
Слова, если их сказать шепотом, несколько не теряют жалящей силы. Обидно все равно. И в какой-то момент мне надоело.
– Ты ничего не заметил? – спросила я. – Мы как в прошлое вернулись. Стоим на кухне, у меня ребенок на руках, ругаемся.
– И правда, – озадачился Ярослав. – А казалось то, поумнели.
И выпил наконец свое виски. Я Катюшу отнесла в комнату, уложила – крепко уже спит. И стою возле кроватки, не знаю, что делать. Куда деваться теперь вообще?
Ярослав сзади подошел. Неслышно почти, тихо совсем. На мне футболка, которую в темноте нашла вслепую в шкафу. Он ее задрал наверх, закатал, обнажив грудь. Положил на нее обе ладони. Смял. Огладил большими пальцами, чуть сжал соски. Я знаю – это он зря. Потом, во время секса молоко придет, будет течь, тела станут молочно-липкими… Пришло.
И сейчас вспомнила – сразу грудь налилась, внизу живота горячо стало. Я обернулась – там позади консьерж, которого я, подумать только – боялась. Косых взглядов боялась, пересудов. Сейчас наверное уже ничего не страшно. Только бы с Ильей все хорошо было.
Катька дома. С няней, как должно. Ярослав на работе. Илья в больнице. И мне бы ехать на работу, несмотря на то, что лето пришло, июнь настал, и вроде легче немного стало – хлопот не убавилось. Но сегодня мой путь лежит в другую сторону. Еду за город, чуть окно приоткрываю, несмотря на то, что кондиционер есть. Мне нравится чувствовать на свой коже горячий ветер. Мне нравится оживать. На месте паркуюсь, бросая машину под кривой березой. Женщина на ресепшен увлеченно смотрит сериал и на меня не обращает внимания, я спокойно прохожу мимо. Нахожу нужную комнату, вхожу без стука. Она узнает меня сразу, хотя виделись мы только раз.
– Яна? – чуть привстает Даша, смотрит на меня растерянно, потом садится снова. – Что вы здесь делаете?
Я оглядываюсь, ищу куда присесть. Единственное кресло занято Дашей, на кровать вроде неловко… Хотя, как я разница? Я и так, как слон в посудной лавке. Смело усаживаюсь на аккуратно застеленную постель.
– К тебе пришла, – говорю я. Оглядываю ее с ног до головы, жену моего мужа. Продолжаю. – Я хочу, чтобы ты со мной сражалась.
Она тоже на меня смотрит. Вся такая нежная – пироженка. Зефирка. В детстве, я очень любила зефирки, особенно, если одна половинка розовая, другая белая. Я смуглая – загар вообще ко мне легко прилипал. Худая. Мы удивительно не похожи. Надеюсь, она не вообразит, что я с ней драться пришла. Но она понимает меня правильно. Почти.
– Но как я могу с вами сражаться? Какой в этом смысл? Ярослав вас любит.
– А ты не за него, – смотрю в ее глаза. – Ты за дочку свою сражайся. В конце концов две мамы лучше, чем ни одной.
Даша растерялась еще больше. Мне хочется ее пожалеть. Как ребенка. Но я не могу – нужно быть жесткой. Ярослав никогда не умел быть жестким. Точнее в бизнесе да, но не со своими женщинами. Иногда я даже жалею, что он тогда, семь лет просто не продавил меня морально, не давая сил воевать с ним. Отпустил. Сейчас я буду жесткой за него, хотя бы для того, чтобы наше будущее не накрылось медным тазом.
– Вставай, – тороплю я. – У нас запись к хорошему психиатру уже через час, а еще доехать нужно.
– Но вы не можете меня заставить! Это сугубо добровольное…
Я вздыхаю. Перебиваю.
– А ты добровольно пойдешь. Вставай, Даша.
И она встает. Дает мне руку. Мы идем прочь, я поражаюсь тому, куда жизнь привела. Едем – молчим. Я опасаюсь, что она уйдет, хлопнув дверью, но она находится в кабинете психиатра все оплаченное мной время, пока я сижу в коридоре, жду, переписываюсь с сыном.
Молчим мы и на обратном пути. И в следующую нашу поездку. Ярослав не знает об этом ничего. Для всех сотрудников заведения, в котором Даша то ли лечится, то ли отдыхает – я ее подруга. Смешно, право слово. Заговаривает она со мной только после четвертого сеанса, то ли ей молчать надоело, то ли и правда черепушку поправили.
– Зачем ты это делаешь? – спрашивает она.
– Ты родила Катю, – пожимаю плечами я.
Резко выворачиваю из потока машин, чтобы прибиться к обочине. Даша вздрагивает от страха и я думаю – на какой выставке кисейных барышень Ярослав ее нашел? Она кровь для него сдавала. Наверное, это тоже было для нее непомерным стрессом.
– Я тебе не подруга, – говорю я. – И не хочу ею быть. Но я хочу жить дальше, жить счастливо, и чтобы ты не маячила надо мной обездоленным призраком. Понятно?
Она кивает, а я думаю, что вот это отрывистое 'понятно' наверняка от отца у меня. Говорю дальше.
– Я не хочу, чтобы ты была в моей жизни. Я вообще, как выяснилось, эгоистка. Но ты мать Кати. Я люблю ее, да. Но я не могу дать ей весь мир. Вся моя жизнь сконцентрирована в другом человеке, – я молчу, а затем продолжаю. – И я подозреваю, что если бы даже ее из меня вырвали, вырезали, всю суть меня, я бы все равно жила. Не хорошо, не плохо. Как-то. И ты жить будешь. И лучше – подальше от меня.
Мне кажется, я все говорю понятно. Доходчиво. Дарья кивает и мы снова едем. Снова молчим. В моей голове – цифры. Я уже почти стала гематологом. Я могу расшифровать любой анализ крови. Знаю, какие показатели о чем говорят. Знаю, что у нас все хорошо. И все равно каждого нового дня жду с трепетом. Первая важная цифра – сто дней. Тогда можно будет судить. И мне самой мой сын хрустальным кажется, одно неловкое движение и разобьется. И я стараюсь не показать ему этот свой страх. Я хочу, чтобы Илья рос уверенным в себе. Здоровым. Счастливым.
Я продолжаю возить Дашу к психиатру три раза в неделю. Еще она сказала, что начала бегать. На велодорожке. Я рада не за нее. Я рада тому, что скоро можно будет жить спокойно. Как не важно, главное – спокойно.
– Скоро выпишут, – улыбается Илья. – Хоть бы летом.
В его мечтах лето. Бегать наперегонки. Лазать по деревьям. Купаться. А я знаю – все это нам нельзя. Что долгие месяцы еще придется жить в стерильной квартире, выбираясь на нечастые прогулки. И понимаю, что для ребенка этот этап будет куда сложнее, чем сама трансплантация.
– Что еще нужно сделать, чтобы можно было начать новую жизнь? – спрашивает Ярослав.
– Ты хотел помириться с мамой, – напоминаю я. – Только давай без меня.
Ярослав кривится, но в ближайший же выходной берет Катюшку и едет мириться. Я вспоминаю, какими мужчины бывают глупыми и беспомощными, бегу к окну, словно телефонов нет, свешиваюсь чуть не по пояс и кричу:
– Цветы купи!
Ярослав салютует и велит лезть обратно, пока не свалилась вниз. Послушно отступаю в комнату. Оглядываюсь – теперь в квартире я одна. Она мне – чужая. Я не живу здесь, не буду жить, я всегда чувствую себя здесь в гостях у Даши. Поэтому всегда стремлюсь уйти домой.
Все двери нараспашку. Захожу в кабинет Ярика, закрыть окно, чтобы пыли не набилось. Бросаю взгляд на стол – документы на развод. Я не читаю их. Я знаю, каково сейчас Ярославу и облегчать его участь не стремлюсь. Заглядываю внутрь себя и понимаю, что даже развод этот не так мне и необходим. Я познала дзен – все в этом мире относительно, все не так важно, как нам кажется.
У меня уже есть свои ключи, что меня пугает, я уже говорила, что не собираюсь здесь жить. Переезжать куда либо я тоже не собираюсь – дополнительный стресс для Илюшки. Раз за разом, день за днем мы уходим все дальше от даты трансплантации – уже месяц прошел. Если все будет хорошо, нас скоро выпишут. Я готовлю квартиру. Убрала все лишнее, все, что может собирать пыль. На всякий случай раздарила горшки с цветами. Старые игрушки – тоже. Оставила только любимые. Квартира должна быть стерильна так, словно сюда скоро привезут младенца аллергика.
– Яна, – позвонил отец. – Ты у себя?
Это 'у себя' звучит с издевкой. Видимо перемирие у мужчин длилось недолго. Прислушиваюсь к себе – мне плевать. Я удивительно спокойна. Сына выпишут и буду счастлива еще.
– Да.
– Сейчас подъеду.
Отец знает, что сына скоро выпишут. Пришел с подарком. Муравьиная ферма. Уже с муравьями. Я ежусь и думаю, что будет, если один из этих муравьев укусит моего ребенка без иммунитета. И тут же перебираю, кому из друзей Илюшки можно передарить, папе конечно не скажу ничего, а он и забудет про подарок.
– Опять на свои грабли? – смотрит с прищуром. – Думаешь снова за него замуж выскочишь и будешь жить долго и счастливо?
Я вздыхаю ибо споры с отцом мне нужны меньше всего. У меня вон подготовка квартиры, Катя, Илья, Ярослав, еще и Дарья теперь… Большое хозяйство.
– А я не пойду замуж, – пожимаю плечами я.
Потому что правда не пойду, чего я там не видела? Боюсь сглазить то, что есть. Буду во грехе жить.
– Он для Ильи чужой мужик, – отец никак не хочет уняться. – И так сразу жить вместе?
Мы и вместе жить не будем. Потому что я не хочу переезжать, пока сын не окрепнет, а в этой маленькой квартире нет места мужчине и младенцу. Вообще не хочу загадывать – время покажет. С такой позицией жить куда проще.
– Папа, – мягко говорю я. – Я большая девочка, ну. Давай я сама поошибаюсь, хорошо?
Отец кивает, и весь поник словно разом. Обнимаю его – родной. По сути, из настоящих родных у меня только он и Илья. Я люблю папу. Но жить хочу своей жизнью. Только, по возможности, учась на своих же ошибках.
Провожаю его и лезу снимать шторы – пылесборник. Повешу римские жалюзи, уже выбрала даже какие. В хлопотах время проходит незаметно. Вечереет. В дверь стучат просто оглушающе, иду открывать и издалека слышу Катькин рев, грудь послушно наливается молоком.
– Держи, – просит Ярослав и передает мне Катьку, которая тут же обиженно всхлипывает жалуясь на отца.
Только сейчас замечаю у ног Ярослава огромную сумку.
– Ярик, – вздыхаю, почти так же горько, как Катя. – Я же сказала, что вместе в этой квартире мы жить не будем.
– А я не в этой, – ухмыляется бывший муж. – Я в своей.
И… Отпирает соседнюю квартиру. Глаза закатываю – чокнутый. Боюсь представить во сколько ему встала эта покупка. И немного радуюсь – сосед увлекался игрищами с перфоратором, когда у него отпуск был, вешался весь подъезд.
– Идем моя хорошая, – шепчу я малышке. – Твой папа сумасшедший просто.
Катька уже хорошо пользуется руками – дергает за майку, требуя грудь, как Илья когда-то. Я спускаю лямку, обнажая грудь, сажусь удобнее. Глажу детские волосы, думаю о том, сколько нам осталось – как только узнаю дату выписки сына прекращу кормить Катю. Я не хочу, чтобы все запуталось еще больше.
Катька засыпает в моих руках, тяжелеет разом, осторожно перекладываю ее в центр дивана, чтобы не свалилась ненароком.
– И что будем делать? – спрашивает Ярослав.
Мне кажется, вопрос риторический. Но я все же отвечаю.
– Жить будем. По возможности – счастливо.
