Текст книги "Бывший муж (СИ)"
Автор книги: Ирина Шайлина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
Глава 18. Ярослав
Я проснулся почти выспавшимся. Что само по себе удивительно – Катька просто терроризировала меня ночами, из тихого младенца превратившись в маленького монстрика. Очень упорного к тому же.
Глаза открыл – рассветает уже. Шторы прикрыты не плотно, робко струится свет. Тихо. Хотя тишина не абсолютная, я слышу легкий звон посуды на кухне. Даша, думаю я спросонья. И успеваю испытать легкое сожаление, прежде чем вспоминаю – Даши здесь нет. Бросаю взгляд на часы – шесть только. Значит и не няня. Яна.
Она вошла в комнату так внезапно, что я не успел подготовиться, собраться, я слишком обезоружен, словно голым вытолкнули на потеху толпе.
– Я решила дать тебе выспаться, – сказала Яна где-то над изголовьем дивана.
Я повернул к ней голову, поймал ее взгляд. Она смотрела на колено. Широкая штанина домашних бермуд задралась, обнажая его во всей его красе. Несколько розовых рубцов, что морщились и стягивали кожу, словно пытаясь подражать полотнам знаменитых авангардистов.
– Красиво? – спросил я, пожалуй слишком грубо.
Сел, торопливо одергивая ткань. Уж чем, а коленом лишний раз светить не хотелось. Несмотря на то, что мы и сексом уже занимались, очень много было слишком… Сокровенного. Такого, которое вывернешь, и обнажишься полностью, и назад хода уже не будет.
Тем более раньше я говном кипел. Все мечтал, что докажу что-то. Покажу всем. Ему покажу – Елагину. А потом…стерлось все. Смазалось. Стало неважным. И теперь меньше всего мне хочется бередить Яне душу – проблем ей хватает и без разборок с ее отцом. Тем более – почти семилетней давности.
– Прости, – смягчился я, видя, что она снова отгордилась буквально на глазах, словно шторку задернула. – Просто это колено больная тема. Сам я уже привык, но чужое внимание раздражает. А на меня даже на пляжах глазеют.
– Все в порядке, – пожала плечами Яна. – Катя ночью спала так себе, но сейчас спит. Я уйду, не хочу встречаться с няней.
Я поднялся и колено снова о себе напомнило, щелкнув и скрутив болью, к счастью, мимолетной.
– Не уходи так сразу, – попросил я. – Давай кофе попьем вместе.
После недолгих раздумий Яна кивнула. А я чистил зубы и все думал – сейчас уйдет. Не станет ждать. И неуместное волнение, словно на первое свидание, которое было у нас уже добрую кучу лет назад.
Не ушла. И я снова, словно подросток радуюсь такой мелочи. Ближе нельзя, я знаю. Даже так, на расстоянии вытянутой руки, по разные стороны стола, оказывается слишком близко. Я словно чувствую ее дыхание. И с чего я взял, что время лечит, что буду готов? Ерунда все это.
И пью кофе горький, и молчание между нами такое же на вкус. Оно вязкое, словно болото, в нем увязли сотни, тысячи слов, которые мы могли бы сказать друг другу за эти годы. Или семь лет назад, может, произнесли бы их, словно некое волшебное заклинание, и всего этого не случилось бы.
Янка бросает на меня короткий взгляд из под темных пушистых ресниц и снова его опускает. А я вдруг чувствую, что все готов ради нее сделать. Только попросила бы. Но что-то я могу сделать и без просьб. Для сына. В первую очередь для Яны, для ее успокоения, ведь она так свято верит в родственное донорство.
– Ян, – я медлю, и мне самому становится смешно от нарочитой мелодраматичности этой паузы, но на деле я просто подбираю слова. – Яна, нам не нужен тот донор. У нас уже есть идеально подходящий. Это Катя.
Яна замерла на мгновение, затем осторожно поставила чашку с кофе на стол. Так бережно, словно она из тончайшего хрусталя. Я подумал о том, что сначала нужно было переговорить с Дашей. Катя – ее дочь. Но Даша казалась такой далекой сейчас, а Яна вот она близко, и ей очень нужна надежда. Прямо сейчас.
Сначала Янка словно не поняла. Посмотрела на кофе свой, словно на его темной поверхности плавали ответы на все ее вопросы. На меня взгляд перевела. А в нем…в нем именно то, что я хотел ей дать. Надежда дикая.
Стул отодвинула так резко, что взвизгнули ножки о паркет. Поднялась и буквально пробежала мимо меня. Я – следом. Нашлась Яна ожидаемо у кроватки. Стояла и смотрела на спящую Катьку.
– Она же такая маленькая, – с сомнением протянула Яна.
Катя и правда была маленькой. Но – уже не прозрачной. Уже не казалось, что она в любой момент рассеется, словно дым, словно туман. Она была настоящим человечком, просто очень компактным. Гномик.
– Стать донором по собственному желанию может только совершеннолетний, – Я уже узнавал, поэтому говорил уверенно. – Но родственное донорство позволяет брать необходимый материал даже у малышей.
Мы снова замолчали, стоим на младенца смотрим. И ей как будто не нравится это – сквозь сон хмурит бровки. А я так остро, просто до боли чувствую близость Янки рядом. Протяни руку – коснешься. И кажется, чувствую ее запах, стоит только вдохнуть полной грудью. Он пьянит. Да с чего я вообще взял, что за семь лет вылечусь? Самонадеянный идиот.
– А если так… – прошептала она. – Может это все не зря было? Может, так и должно было быть?
И это было бы легко. Положиться на судьбу, в которую я не верил, обвинить ее во всех неудачах. Но не смогу. Ради женщины, которую всегда любил, ради маленькой спящей девочки.
– Нет, – мягко ответил я. – Это было бы слишком просто, Ян.
– Ты прав, – тихо отозвалась Яна. – Я папе расскажу. Можно?
Я кивнул. От тени Елагина в нашей жизни никуда не деться. Только раньше он доминировал, подавляя и требуя, не в силах отказаться от единственной дочки, позволить ей взрослеть, то сейчас похоже поумнел. Видимо, старость.
– Как ты уехала от отца?
– Поняла, что пришло время…
А потом резко, без предупреждения ко мне повернулась, буквально ткнулась в меня, стукнувшись подбородком о мою ключицу да так и затихла. Я несколько секунд стоял не в силах совладать со своими руками – обнять Яну хотелось страшно, руки тянулись, но, сотни но… сдался, обнял, сразу легче стало. Катя в кроватке дернула ножкой, словно протестуя.
– Потом, когда все снова станет хорошо, – сказала Яна требовательным шепотом. – Ты потом забудь, какая я была слабая. Потому что я сильная.
– Ты самая сильная из тех, кого я знал.
Я не лгал и не лукавил. И вновь подумал о тех семи годах без нее. О том, как мечтал, что они будут во мне нуждаться, Яна и мой сын. А я, да, я словно рыцарь. На белом, мать вашу, коне. Я бы прискакал и всем бы непременно помог. Герой, блядь. И вот сейчас я им нужен. Прискакал. Помогаю. Только все бы отдал, чтобы Илья не болел, чтобы Катя вновь стала уверенной в себе язвой. И не нужно мне геройских лавров, только у них бы все хорошо было.
Янка голову подняла, посмотрела на меня, глаза в глаза. Ее глаза осунувшиеся, темные круги. Думаю, не стоило звать ее. Но Яну я знаю – если бы она не хотела, то не приехала бы. Ей так же одиноко в пустоте своей квартиры. Только теперь у меня есть Катька, конечно, сомнительная компания, но зато прекрасно отвлекает. А вся Яна мыслями там, с Ильей.
Я поцеловал ее. Легкий поцелуй, совершенно невинный. Только успел почувствовать шероховатость обветренных губ, позволил себе растянуть это мгновение, и отпрянул, пока окончательно все не испортил.
– Я пойду, – махнула рукой Яна. – Няня у тебя… Береги свою девочку. И поговори с женой, если это возможно. Обьсни ей, что Катя нам нужна. Мне нужна. Тебе.
Теперь глаза заблестели. Янка легко коснулась лба Кати, словно проверяя, нет ли температуры, затем не прощаясь ушла. Я дождался прихода няни и поехал к Даше. Успею перед работой. Яна права – поговорить нужно. Чисто по человечески, сказать первой нужно было жене. Но…
– Привет, – поздоровался я входя в палату.
Привычно уже – бахилы, шапочка, белый халат. Я так часто бывал здесь, что казалось сжидся с этим местом. Теперь, когда к Илье меня больше не пускали, как потенциального разносчика заразы, и я принял решение реже видеться с Дашей, я и здесь реже стал бывать. Но привычка страшная сила, просто в офисе сидел, и казалось, что надо все бросать и сюда ехать.
– Ты пришел, – обрадовалась Даша приставая на постели. – Как Катюша?
– Спит. Всю ночь ревела.
Вот если бы прибавить – но моя бывшая жена баюкала ее до рассвета, наверное, Даша бы поправилась в разы быстрее. Мысль подлая, я гоню ее прочь. У меня есть чем сегодня шокировать жену. Смотрю внимательно – Даша все так же худа, но больше не походит на ожившего мертвеца. Если отбросить в сторону сантименты, то можно признать, что Даша выглядит куда живее Яны.
– Малышка, – в голосе Даши огорчение. – А что такое? Для зубов рано еще, у меня у самой вылезли в четыре месяца, но Кате и столько нет…
– Выписывайся, увидишь.
Я не очень любезен. Но – я устал. Не только из-за Катьки, ее я как данность уже воспринимаю, я привык к тому, что маленькая дочка есть, скорее дико уже представить свою жизнь без нее. Я устал балансировать на краю. И скоро просто упаду в пропасть под названием Яна. Ухну весь, целиком и буду наслаждаться этим. А Даша – соломинка, которая могла бы меня удержать. Но ее мысли сейчас заняты не мной.
– У Ильи рак, – напоминаю я. – Я тебе говорил.
Морщит лоб – вспоминает. Я и правда говорил. Она забыла. Даша не плохая – она слабая. Когда-то это казалось просто идеальным, с Яной мы не жили, а просто ломали друг друга, оба слишком упертые, чтобы уступить. А Даша – уступала. Теперь я не знаю, что с этим делать. Она не хочет сражаться не только со мной. Со своей болезнью тоже. У нее нет на это сил. Я понимаю – но принять, когда ночью младенец плачет сложно.
– Наверное, говорил, – соглашается она. – Прости.
Закрываю глаза. Не от злости – от бессилия. В этой палате я бессилен.
– Катюша подходит ему, как донор. Даша, я намерен дать согласие на пересадку ее материала Илье.
Теперь Даша садится уже полностью. Округляет удивленно рот, растерянно и даже как-то беспомощно хлопает ресницами. Мне ее жаль, искренне жаль.
– Но она же такая маленькая…
Мне даже хочется, чтобы Даша дала мне отпор. Хочется почувствовать в ней силу. Спорить, убеждать. Я настою на своем, но – она мать. Она имеет право на мнение.
– Забор материала будут производить щадяще.
Дашка смотрит на свои руки. Комкает пальцами простыни. Палата отдельная, комфортабельная, белье дорогое. Комкает – потом разглаживает. Раз за разом.
– А если я откажусь, Слава?
Сейчас – шоковая терапия. Я искренне надеюсь на то, что страх за ребенка пересилит в ней страх перед ее недугом, каким бы он не был.
– Даша, ты асоциальна. Ты отказываешься от контактов со специалистами. Бог мой, ты боишься ходить! Я могу признать тебя недееспособной и тогда твоего разрешения не потребуется.
Встречает мой взгляд. Вспоминаю, какой стальной он у Янки бывает. Когда кажется даже, что сломалась. Когда нет сил. А она…может просто ребенка в охапку взять и уйти, оставляя за спиной пепелище.
– Но она же и твоя дочка, Слава!
– Илья тоже мой сын.
Лицо Даши морщится – плачет. Я подхожу ближе в постели, сажусь на корточки у женских ног, колено опять хрустит. Мне хочется, чтобы Даша сразилась со мной, но она вновь уступает.
– Все будет хорошо, – говорю я, глажу жену по голой худой коленке, торчащей из под длинной футболки. – Я тебе обещаю. Кате не причинят вреда. Хочешь, я съезжу в твое любимое кафе и привезу тебе что-нибудь на вынос?
– Хочу супа из лосося со сливками, – улыбается Даша сквозь слезы.
Выбрасывает из головы и моего больного сына, и свою маленькую дочь. Я съезжу и привезу этот суп. А по дороге буду размышлять над тем, что как-то вместо жены вдруг получил еще одного ребенка. Которого нужно баловать, чтобы он улыбался. Оплачивать палату, потому что дите боится из нее выходить. И не в деньгах дело, если бы только в них, как все просто было бы…
Елагин караулил меня вечером у офиса. К тому времени я плодотворно отработал рабочий день, пытаясь забыться хотя бы в работе, переговорил с Ильей по скайпу. Яна еще не рассказала ему про Катю, правильно, сначала проведем последние тесты на совместимость, решим все бюрократической вопросы. Я улыбался сыну, и во мне почти не было горечи – все же хорошо будет, не правда ли? И поверил в это, а тут, нате, получайте – Елагин.
Это я не мог за ним следить, мои возможности упирались в бетонный забор, за которым он был и царь, и бог, и владетель всея земель. В этот товарищ давно знал и где я живу, и где я работаю.
– Ярослав!
Я с сожалением думаю о том, что нельзя вот так взять и просто сделать вид, что я его не слышу и не вижу, хотя соблазн велик. Сесть бы просто в автомобиль и уехать, тем более время поджимает, скоро няню отпускать.
– Я с Яной говорил, – продолжает Елагин. – Ярослав, дочь и внук это все, что у меня есть.
И молчит. Когда-то Яна и Илья тоже были для меня всем, однако сей факт Елагина нисколько не смущал. Да, я признаю, что мы с Яной сами дров наломали, но если бы не ее отец, у нас хотя бы шанс бы был все исправить.
– И? – я молчу, жду продолжения.
– Чего ты хочешь? У меня много денег, Янка не берет, мне и тратить не на что… Я заплачу, Ярослав. Сколько нужно. Если нужно будет очень много, я достану, просто назови цифру. Ты же бизнесмен, ты знаешь цену деньгам, и чтобы между нами в прошлом не было…
У меня такое ощущение, что я в дерьмо наступил. Гадко, мерзко. Господи, неужели Елагин и правду думал, что я начну спекулировать собственными детьми? Заставляю себя сделать глубокий вдох – не хватало устроить сцену на собственной же парковке. Говорю себе – ради мелкой Катьки, ради Ильи, я бы тоже унижался. Правда менее гадко не становится, и я позволяю себе сказать фразу, которая на языке много лет крутилась.
– Пошел ты на хер, Елагин.
Глава 19. Яна
Теперь меня тянуло туда, словно магнитом. Начинало казаться, что в мире есть всего две точки притяжения. Первая – мой сын. Вторая – квартира в которой жил мой бывший муж и его маленькая дочка. Та, которая могла спасти моего мальчика.
Я начинала думать, что отец и Ярослав были правы, настаивая на сменных вахтах с медсестрой. Я не могла без сына долго, но и там не могла, там, в больнице, я умирала. Улыбалась и выживала только сына ради. Мне нужны были передышки, чтобы вспомнить, как пахнет обычный, городской, отнюдь не стерильный воздух.
– В жизни бы не подумала, что ты такой лопоухий, – улыбнулась я.
Погладила сына по гладкой, совершенно лысой голове. Волосы не выпали, нет – мы их сбрили. Слишком страшно было смотреть на их постепенное осыпание, но избавиться от длинных, с завитками на кончиках волос тоже было непросто. Но мы решились. Я все же спрятала прядь – унесу с собой. Так просто выбросить не могла, я вообще в этом состоянии была готова хранить все, что имеет хоть какое-то отношение к сыну, словно это помогло бы ему крепче цепляться за жизнь.
– Смешной, – недовольно сказал Илья. – Как тети Надин Ванька.
Ванька, сын моей подруги был известен тем, что у него почти до трех лет отказывались волосы расти – только едва заметный младенческий пух. А Илья и правда смешной был – уши топорщатся, трогательно розовые, солнышком подсвеченные.
– Новые вырастут, – уверенно сказала я, стараясь заразить своей уверенностью сына. – Я когда маленькая была, осталась у бабушки на лето, и подцепила вши. И она меня побрила, представляешь? А я девочка! И в садик я потом пошла с бантиком на лысой голове.
Илья звонко рассмеялся. Ради того, чтобы он смеялся, я готова была на голове ходить. Да что там говорить – я бы эту голову побрила, стань ему от этого легче. Но мне кажется, он уловил это мое настроение – беспечной, дерзкой надежды. Мы оба ею жили, правда, про Катюшу сын еще не знал.
– Бластер отняли, – пожаловался он.
И правда, несмотря на коммерческую палату, ничего лишнего сюда проносить не разрешалось, что сына очень печалило. Я на часы посмотрела – сейчас придет медсестра и опустит меня с поста. Я уйду с облегчением – невозможно уходить отсюда иначе. И одновременно, все два дня выпавшей мне свободы буду рваться сюда же, обратно. Потому что тут моя жизнь.
– Как только станет можно, – обещала я. – Заведем щенка. Самого лопоухого в мире.
Илья улыбнулся. Я попрощалась с ним и пошла прочь, оставляя с ним кусочек себя – всегда так было и всегда будет. Я пыталась работать все эти недели, правда большей частью из дома. Мысль о том, что снова придется быть на содержании мужчин, претила – не для того я столько сил на самостоятельность потратила. Впрочем, в отношении сына моя гордость была куда более гибкой – ради него я бы на коленях ползала. Поэтому я спокойно смотрела на то, как Ярослав оплачивает счета в клинике. Не знаю даже, какими были цифры, но предполагаю, что высокими.
До вечера я работала, как бы мне этого не хотелось. А потом – сорвалась. Я знала, что это случится, оттягивала момент, как могла. Звонить не стала даже – Ярослав не удивится. А если и да, разве это имело хоть какое-то значение? Я уже выучила расписание вахты консьержей в подъезде бывшего мужа, подозреваю, что они просто считали меня его любовницей. Жена в больнице – это я уже знала, пусть Ярослав и не откровенничал, а тут вон, вертихвостка зачастила. Впрочем и это не имело никакого значения. Плевать.
– Ярослав еще не вернулся? – удивилась я.
Открыла мне Людмила – мы познакомились. Любить ее я больше не стала, но все же признавала за ней профессионализм. Она не была привязана к ребенку, но Катя рядом с ней в безопасности.
– Опаздывает.
– Идите, – милостиво разрешила я. – Я с ней побуду.
Людмила улыбнулась одними лишь губами. Глаза остались холодными, равнодушными.
– Правда? А вы ей кто? Мама? Тетя? Извините, но я дождусь Ярослава, это моя обязанность.
Я прикусила язык – все она знала, эта женщина. Но бывшая жена и правда не имела прав на чужого ребенка. Не гонит и то хорошо. Потому что уйти я не могла. Тут – вторая точка притяжения. Маленькая девочка по имени Катя.
Катюша спала. Я тихонько вошла и полюбовалась на нее спящую. Я бы обманула, если бы сказала, что ощутила к этому ребенку внезапную любовь. Я чувствовала потребность в ней. А еще – жалость. Я была мамой самого любимого в мире мальчика, и крошечное существо, лишившееся всепоглощающей материнской любви, было жаль.
Девочка, словно почувствовав мой взгляд сморщила бровки, захныкала сквозь сон. Затем глаза открыла, нашла взглядом меня. Мне казалось, что она уже начала меня узнавать. Иногда она мне улыбалась, а она никому не улыбалась, я все никак не могла поймать эту неуловимую улыбку и продемонстрировать ее Ярославу.
– Агу, – сказала девочка.
– Агу, – ответила я и подхватила ее на руки.
Она уже уверенно держала голову, с нею теперь не так страшно. И мне по прежнему казалось, что меня с Катей связывает страшный секрет – после того, как я едва не приложила ее к своей груди. И смотрела Катя так серьезно, словно четко зная – то, что ей нужно, может дать только женщина. Мать. Но, к сожалению, не чужая мать, этого маленькая Катя точно еще понять не сумела бы.
– Упрямая ты? – спросила я у девочки. И сама же ответила – упрямая.
А Катя только улыбнулась и пустила ниточку слюны. Не менее упрямая няня ушла греметь на кухню, а я с девочкой расположилась на диване – мне было неловко ходить по комнатам чужого дома, и время мы проводили в гостиной. Людмила принесла бутылочку со смесью, сосала Катя обстоятельно и не торопясь, засыпать отказывалась. Она словно поняла, как здорово не спать, сколько всего интересного можно увидеть за это время, и терпела до последнего, мучая и папу, и няню, и меня теперь. Только я страдать приходила добровольно.
– Пришла, – улыбнулся Ярослав.
Я кивнула – слышала их разговор с няней, слышала, как хлопнула входная дверь. Катька нашла взглядом папу, но улыбаться не стала. Занята делом.
– Можешь сходить в душ, я еще не ухожу.
Я бы могла остаться и на ночь. Какая разница, где не спать? Засыпать мне было еще сложнее, чем Катюше. В больничной палате я прислушивалась к дыханию сына, дома к тому, как мерно тикают часы. Здесь уснуть даже проще было – на радостях, что ребенок убаюкан. Но тем не менее я продолжала уходить к себе, стремясь сохранить остатки дистанции, которой еще недавно так гордилась.
– Оставайся, – предложил Ярослав вернувшись из душа. – Я тебе постель в детской, там удобная софа.
– Согласись, это будет слишком странным.
Словно не странно то, что я приезжаю сюда, как на работу, к этой маленькой девочке. И спросил бы меня кто, зачем я это делаю, я не смогла бы найти ответа. Разве можно это объяснить? А я…я чувствовала себя обязанной. Она такая маленькая, эта крошка. И мне отчаянно хотелось додать ей то, чего она не получала – хотя бы этих самых глупых сюсюканий. Над каждым младенцем сюсюкать должны, а Ярослав не умеет, няня – не хочет. А я просто чужая тетя, охочая до донорских материалов. Это – нечестно. И я неуклюже задабриваю карму, задабриваю эту малышку, хотя она и не понимает ничего.
– Вина?
Я подумала и кивнула – какая уже разница? Так может уснуть смогу. Тем более сидеть вот так молча вечерами с Ярославом тоже уже вошло в традицию. Чай мы пили, кофе, алкоголь – неважно. Все равно молчали, перебрасываясь редкими короткими фразами, случайными взглядами, словно боялись оба переступить черту, за которой точка не возврата.
– Иногда мне кажется, что она похожа на тебя, пусть это и абсурдно.
Я посмотрела на девочку – лежит на животе. Голову тяжелую задирает наверх упрямо, та чуть покачивается от напряжения. Опирается на локти. Перед ней – игрушка. Мячик, который мягко подмигивает разными цветами, заманивает. Так ей его хочется, этот мячик, кулаки сжимает, дыхание участилось. Я могу ей его дать, но тогда она потеряет интерес. Ей важно сделать это самой. Но хватать игрушки еще не умеет. Собрала все силы, потянулась к мячику, но сумела лишь толкнуть его кулачком, вскрикнула даже от огорчения.
– Она на тебя похожа, – ответила я. – Смотри, какая упертая.
Я залпом выпила вино, все равно не за руль – на такси поеду. Подумала, что наша жизнь вдруг превратилась в какой-то сюр, в пародию на жизнь. Разве могла я такое представить девять, восемь лет назад? Нет.
Мельком поднимаю взгляд, смотрю на Ярослава. Снова некстати думаю – как он красив. Всегда был самым красивым. И всегда считал свою красоту чем-то должным, не придавал ей никакого значения, не пытался ею пользоваться. И детей красивых делает, белобрысых только…
Сидит, в расслабленной руке бокал. Он и не пьет даже, густое красное вино почти не тронуто. Не то, что я. Он так близко, что я вижу волоски на его руках. Россыпь мелких родинок у локтя – их пять, еще в прошлой жизни посчитала, тогда, когда еще считала этого мужчину безоговорочно своим. Неожиданная горечь затапливает душу, я к ней не готова, не могу ей противиться.
Буду смотреть на девочку. Так безопаснее. Только Катя уснула, положив щеку на кулачок. Все, теперь я тут не нужна. Нет больше причин оставаться.
– Я тебя отвезу, – говорит Ярослав. – Я не пил.
– Глупости, – фыркаю я. – Сейчас только ребенка разбудишь.
Он со вздохом соглашается. Выходит меня проводить. На улице ветрено и прохладно, я в плаще, который сейчас комкаю в руках. Я тяну время. Мне хочется невозможного. Ярослава. Просто на вечер. Напрокат. Я знаю, что он не сможет мне противиться, мы же инь и янь, черт подери. Но я не нахожу в себе сил сделать первый шаг. Тогда, в ту ночь меня толкало отчаяние, а теперь оно мерно дремлет, став родным и уже привычным.
– Останься, – вдруг просит он.
Я ждала этого. Стою к нему спиной, по коже – мурашки. Меня разрывает на части. Знаю, что бежать нужно. Но так хочется остаться. Отвлечься от всего. Ярослав – не Антон. В моей внутренней градации грехов все сместилось, и бывший муж вдруг кажется меньшим злом. Он – в моей команде. Команда развалится, когда сын станет здоровым. А еще мой муж – таблетка. Та, которая позволяет забыться.
Я медлю, не в силах решиться. Мужская ладонь касается моей шеи, чуть отодвигает в сторону волосы, поглаживает нежную кожу за ухом. А потом просто меня к себе разворачивает. И я рада тому, что ничего решать не пришлось. Все решили за меня. А сейчас я остро нуждаюсь в том, чтобы быть слабой и безвольной. У меня на это еще два дня, а потом снова в больницу, и я снова стану самой сильной – для сына.
Я позволяю себе целовать его. Принимаю его поцелуи. Глаза открываю, смотрю на него. Так близко. Нос раньше идеально прямым был, сейчас с легкой горбинкой – когда ломал? На нем едва заметная россыпь веснушек – отпечаток весны. Ресницы темные густые, как у Илюшки совсем… Стоп, женщина, не думать сейчас о сыне.
– Гори оно все синим пламенем, – с каким-то отчаянием говорит Ярослав.
А я смеюсь. Наверное, это тоже отчаяние. Обнимаю крепко. Сержусь, что пахнет гелем для душа – мне всегда нравился его запах. Приходил с работы, а я прижималась к нему, вдызала полной грудью, Ярослав меня токсикоманкой называл…
На губах горечь слез, но их я не стыжусь. Вот еще почему именно Ярослав важен и нужен сейчас – перед ним я могу позволить себе быть слабой. Обнимаю его за плечи. Кожа к коже, тесно, близко. Ловлю на себе мужское дыхание, сама дышу через силу – вдруг воздуха становится категорически мало. Наш секс болезненно яростен, Ярослав буквально вдалбливается в мое тело, я судорожно стискиваю его плечи, наверняка потом синяки останутся… Мозг все же отрубается – незадолго до оргазма. В этот раз Ярослав все же кончил в меня, лениво думаю об этом, собирая себя по крохам.
Болит копчик – трахались мы на полу. Все тело ноет, но расслаблено – приятно. Все еще чувствую в себе отголоски оргазма, тело словно вибрирует. Дышу. Смотрю в потолок – идеально белый, неброская лепнина по карнизу. Не думаю ни о чем, и это – прекрасно. Это то, что мне сейчас нужно.
Катя взрывается плачем так резко и яростно, что в реальность я возвращаюсь рывком. Вспоминаю, что ребенка оставили на диване. Он широкий, но Катя вертится уже немного. Представила, что ребенок упал и похолодела. Вскочила, как была, голая, со следами слюны и спермы на теле, понеслась в гостиную, перепрыгнув через лежащего на полу Ярослава.
Она не упала. Перевернулась обратно на спину, иногда это у нее так резко получалось, что она пугалась. Может и сейчас так…подхватила ее на руки. Они – трясутся. Это же не просто маленькая девочка. Это ключ к моему сыну. Ключ к счастью.
Катя успокоилась, но дышала еще рвано, всхлипами, вертелась у меня на руках. То, что я стою голая, вот так, я поняла, когда она схватила меня на сосок. Наверняка неосознанно – не умела еще брать. Я осторожно отстранила ее ручку и устроила ребенка в постели.
– Ночь уже, – сухо сказала я. – Я пойду.
Ярослав отвел прядь моих волос от лица. Вынудил меня приподнять лицо за подбородок. Поцеловал. Не так, как на полу целовал, совсем недавно. Легко, едва коснувшись. А мне зареветь захотелось и к нему прижаться – ну, зачем все так???
Мимо консъержа пробегала низко опустив голову – я и правда такая, как они обо мне думают. Но я не чувствовала стыда. Скорее – злость на себя. Хотя бы за то, что ни о чем не жалею. А утром проснулась совершенно разбитой, не радовало даже то, что сумела проспать рекордных по нынешним временам семь часов. Все тело ломит – последствия бурного секса на полу. Не по годам тебе Яна, такие развлечения. С трудом заставила себя подняться и дойти до ванной.
– Нужно позвонить сыну и ехать на работу, – сказала я своему растрепанному отражению.
А потом увидела небольшие, уже присохшие пятна на белой футболке. На груди. С таким я уже сталкивалась… Когда Илью грудью кормила.
