Текст книги "Вторая попытка (СИ)"
Автор книги: Ирина Шайлина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
Девятнадцатая глава
Я прислушалась к себе. Удивилась ли я? И поняла – нет. Подсознательно я ожидала пакости именно со стороны Эльзы. Конкретно с тех пор, как узнала о документах, и вообще с момента появления Эльзы в моей жизни. Сама виновница всех моих бед была вполне в себе уверена. Привычно выглядела на все сто, украшения поблескивали камнями, отражая свет, в тонких пальцах вилка, которая лишь терзает великолепное содержимое тарелки, превращая ее в пёстрое месиво. Перевела взгляд на её мужа – тот потенциальным покойником не выглядел, пожалуй, Эльза поспешила его к ним причислять. Такие держатся за жизнь бульдожьей хваткой и просто так не выпустят. Супруги не говорили между собой, над столом висела напряженная, гнетущая тишина, лишь приборы звякали о фарфор. Наконец, словно не выдержав, Эльза бросила взгляд на мужа, исподтишка, изучающий. Словно она сама не знала, чего от него ожидать, и опасалась. Поняв, что я её застукала за этим подглядыванием, подмигнула мне, подначивая и одновременно успокаивая.
– Как тебе в нашем милом семейном склепе? – спросила Эльза, отталкивая от себя тарелку. Она даже не притронулась к пище, лишь раскромсала её, смяла. – Игоречек удивительно гостеприимен, не находишь?
– Нахожу, – ровно ответила я и уткнулась взглядом в тарелку, чувствуя себя неловко, будто свидетелем при грязной семейной ссоре, которой, впрочем, не было и в помине.
Эльза закурила, Игорь поморщился.
– Может, ты не будешь курить за столом? Если ты не заметила, у нас гостья.
– Пожалуй, и впрямь не буду, – она смяла сигарету, встала. – Женька, ты заходи ещё, я буду рада. Если тебя, конечно, вообще выпустят.
– Эльза!
Эльза, не прислушиваясь к мужскому окрику, вышла из столовой. Её бедра сексуально покачивались, наверное, она даже не прилагала никаких усилий для того, чтобы приковывать мужские взгляды, и этот дар дался ей вместе с красотой. Вот так, одним все, другим ничего. Игорь меня пугал, хотя бы тем, что от него зависела моя судьба, но сейчас, когда ушла Эльза, мне стало легче дышать. И я решилась обратиться с вопросом.
– Полагаю, вы пригласили меня к обеду не для того, чтобы я полюбовалась вашей семейной идиллией?
Игорь улыбнулся, показав не по возрасту белоснежные зубы. Ребёнок во мне шевельнулся, поддерживая. Из тарелки Эльзы к потолку поднималась тонкая сизая струйка дыма, тлела не затушенная толком сигарета. Игорь молчал.
– Зачем вы меня здесь держите?
– Вереш, – ответил Игорь, поднялся из-за стола, подошёл к окну, остановился, любуясь весенним садом.
– Вереш? – переспросила я.
– Вы даже фамилии его не знаете? – усмехнулся Игорь. – Адам мне нужен. Эльза отчего-то решила, что он за вами придёт. А я признаю, бывает, что в её глупую головку порой приходят недурные мысли.
– Эльза бегает вокруг меня полгода. А толку?
– Но сейчас-то обстоятельства изменились, – он указал на мой живот. – Вереш и раньше был нестабильным, а сейчас и вовсе умом тронулся. И житья он вам не даст. Как и Эльза. Но этот вопрос я решу. Только поживите немножко. Порисуйте свои картинки, почитайте книжки…
– Мне скоро на УЗИ, – сказала я, понимая, что глупо, наивно просить. – Вы меня на него не отпустите?
– Милая, чтоб вы подняли шум, что вас похитили? И потом, посмотрите на меня, – он развел руками, показываясь во всей красе. – Рожден пьющей мамкой безо всяких УЗИ, и какой красавец получился… Отпущу потом, когда дело будет сделано, и документы, которые моя женушка неосмотрительно у меня свистнула, ко мне вернутся.
– Так вы все про неё знаете?
– Конечно. И бегает она здесь до тех пор, пока все не вернётся на круги своя.
Я почему-то то побоялась спросить, что останется с Эльзой, когда документы вернутся. И когда Адама…поймают. И что будет со мной, когда все завершится. Но Игорь все понял по моему встревоженному лицу.
– Женечка, дорогая, я же не маньяк, чтобы всех налево и направо убивать. Тем более женщину, тем более беременную, даже если это ребёнок этого ублюдка. Купим вам квартиру подальше отсюда, и рожайте на здоровье. Демография у нас в приоритете! Я сам отлучусь, а вы с Эльзочкой тут ждите своего возлюбленного. Я надеюсь, что хоть одна из пары девиц его явиться-таки вынудит.
Поняв, что ничего больше не узнаю, я вышла из столовой. Мой провожатый довел меня до комнаты и запер дверь. Я снова осталась одна. И боялась, и ждала момента, когда ко мне придёт Эльза, но она не появлялась. Прошло ещё два дня, календаря мне не предоставили, делать нарубки на стене, подобно Робинзону, я не догадалась и поэтому только примерно предполагала, какое сегодня число.
Зацвели яблони. Их в этом саду были сотни. Просыпаясь по утрам, я спешила открыть окно, и пьянящий весенний дурман заполнял комнату. Я пыталась рисовать великолепие, творящееся у стен дома, и тогда на бумаге появлялось настоящее море из бело-розовых лепестков, оно волновалось, изгибалось, поднимаясь кронами деревьев, опадало – словно штормило. Аппетит у меня пропал, что неудивительно. Я была заперта, мне некуда было девать энергию, единственные движения, которые я делала – ходила из угла в угол по выделенной мне комнате или водила карандашом либо кистью по бумаге. Запас бумаги подходил к концу.
Именно из-за отсутствия аппетита я не придала значения тому, что в обычное время, восемь утра, поднос с завтраком не принесли. Я приняла душ, порисовала, уснула. Потом почувствовала жажду, потянулась к столику, на который мне любезно приносили напитки – он был пуст. Солнце было высоко в небе, следовательно, наступило, а быть может уже прошло время обеда. Неужели про меня забыли?
– Ээй, есть кто-нибудь живой? – позвала я. Затем постучала. Сначала робко, потом громче. Подергала за ручку, пнула пару раз дверь.
С последним пинком перестаралась, живот напрягся, твердея.
– Все хорошо, не бойся, ты-то в домике, – сказала я животу.
Легла, постаралась расслабиться, обе руки положила на уже значительно выдающийся вверх живот. Не было боли, был дискомфорт, понимание неправильности происходящего. Казалось, я сама физически чувствую, как ребёнку тесно внутри. Он несколько раз чувствительно толкнулся, усугубляя спазм, а потом затих. А быть может он, как и я, попытался расслабиться, понимая, что от этого многое зависит.
Текли минуты, ветер, залетающий в окно играл лёгкими шторами. Живот ещё не раз сжался, но затем пришёл в норму, то есть в обычное, уже привычное мне состояние упругого шарика с шевелящимся в нем ребёнком.
– Вот, видишь, какие мы молодцы.
Ребёнок ответил толчком. Очень хотелось пить, но вставать я боялась. Не хотелось признаваться себе, но этот спазм меня очень напугал. Выждав ещё, наверное, полчаса, я всё-таки встала и, осторожно ступая, словно по битому стеклу, прошла в ванную. Попила воды прямо из под крана и легла обратно. Наступил вечер – ко мне никто не пришёл. Медленно наплывала темнота, окрашивая комнату в серые, а потом и чёрные тона. Я прислушивалась – в доме абсолютная тишина. Я вспомнила слова Эльзы про склеп и поежилась. Сейчас я была бы рада её компании. Я бы Алика встретила с распростёртыми объятиями. Да что там говорить, даже Вику. При условии, что она не легла бы рядом со мной ждать у моря погоды, выпятив к потолку гигантский живот. А Адам…не так нужны ему его девицы, как рассчитывает на это Игорь. Или он сейчас совсем далеко, где-нибудь на берегу моря, лежит в шезлонге, ветер треплет его отросшие, начавшиеся виться на концах волосы, глаза прикрыты, на губах играет лёгкая полуулыбка. И не вспоминает обо мне, и не думает, наверное, что я сейчас лежу одна, запертая в брошенном всеми доме, боюсь пошевелиться, что бы не навредить растущему в утробе ребёнку, слушаю урчание своего желудка и с тоской вспоминаю овсянку, от которой вчера отказалась.
Утро, которого я так ждала, не принесло перемен. Про меня никто не вспомнил, никто ко мне не пришёл.
– Есть здесь кто-нибудь!
Я кричала в открытое окно. Кричала долго, сорвала голос. Сначала просила, потом проклинала. Но за окном было лишь море лепестков, и единственным слышимым звуком было гудение пчел в этом нектарном изобилии. Я не собиралась плакать, честно, не собиралась. Но заплакала. Живот снова сжался, буквально затвердел на глазах. Поскуливая от страха, я прошла к постели и осторожно на неё легла. Расслабиться, главное – расслабиться, вчера же помогло. От голода я за два дня не умру, а обезвоживание мне не грозит.
У меня осталось три белоснежных листа бумаги. Серый карандаш, который я так ценила и берегла, превратился в огрызок. Не знаю, хотелось ли мне рисовать. Если бы я нашла в себе силы встать, взять бумагу и этот огрызок карандаша, я бы, пожалуй, нарисовала глаза Адама, которые заколдовали, лишили меня и без того скудного ума. А потом я изорвала бы бумагу в клочья, бросила на пол и сплясала бы на них, содрогаясь и бессвязно крича. Да, я сошла с ума. Сейчас я ненавидела Адама, пожалуй, с такой же силой, с которой совсем недавно любила. Ненавидела Эльзу, ненавидела Алика, ненавидела всех, кто был за стенами моей тюрьмы и не находил в себе сил или желания меня спасти.
Иногда я вспоминала про Сашку. А вдруг он заметит долгое отсутствие соседки и забьет тревогу? Но тут же одергивала себя – я слишком долго его избегала, наверное, он не считает себя вправе, а быть может, даже не думает… начинала жалеть, что так редко звонила маме. Вот она бы… Словом, я перебирала все, даже самые безумные варианты.
Прикидывала расстояние до асфальта. Дом был высоким, и до желанной земли было очень далеко. Сплести веревку из простынь? Некоторое время я думала об этом всерьёз, а потом вспоминала спазм и страх и понимала, если я и спущусь вниз, то наверняка одна. Ребёнок вряд ли выдержит прыжка или падения. Я была в западне.
Перебрав сотни вариантов спасения и решив, что уж хоть один из них обязан воплотиться в жизнь, а быть может, про меня просто вспомнят и дом перестанет быть склепом, я уснула. Проснулась в сумерках, прошёл дождь, я не закрыла окно, и теперь комната была полна вечерней прохлады и сырости, я замерзла. Прислушалась к дому – тишина. Затем к себе. Ребёнок затих, наверное, спит. Живот тянет, но слегка, терпимо. Куда сильнее страдает мой пустой второй день желудок. Я вновь вернулась мыслями к плану с веревкой из простыней. Когда я поднялась, меня чуть качнуло – голод сказывался. Валить надо отсюда, валить. На простыне темнело пятно. Я, поскуливая от ужаса, включила свет, пригляделась – так и есть. Кровь. Небольшое, подсохшее уже пятно, которому здесь было не место. Паника охватила меня мгновенно. Я сдернула халат, да, пятна и на нем, высохшие уже следы крови на бедрах. Живот снова перехватило спазмом. Ужас рвался из меня каким-то нелепым, визгливым криком, унять который не было никакой возможности. Я прошла в ванную, дрожащими руками пустила воду в душе, сполоснулась. Свежей крови не было, это чуть меня успокоило. В многочисленных шкафчиках ванной нашлись прокладки. На данный момент я сделала все, что могла. Попив воды, чтобы хоть как то утолить голод, я вернулась в комнату. Свернула испачканную простыню, закрыла окно и легла, не выключив свет, яркий свет успокаивал. Положила обе руки на живот. Никакого движения.
И именно сейчас, в этот момент я поняла, что хочу его. Ни какого-то гипотетического ребёнка, а именно этого, который сейчас во мне. И не потому, что так получилось, что залетела, а потому что – люблю. Осознание этого факта навалилось вместе с отчаянием. Почему до меня все доходит так поздно?
– Эй, малыш, – позвала я. И потом уже громче: – Ну, дай маме знать, что с тобой все хорошо. Мама волнуется…
Я впервые сознательно назвала себя мамой. Тишина в доме, тишина во мне, даже желудок сдался и обречённо замолчал. Только сердце бешено тук-тук, тук-тук…так громко, что оглушает, и удивительно, ну как никто не услышит этого громогласного стука, не придёт, не спасёт? Я ждала шевелений ребёнка долго, так долго, что уснула. А когда проснулась, все было также. Новое пятно крови на постели, протекла, несмотря на прокладку, а малыш молчит, не шевелится совсем…
Глаза застилали слёзы. Ну почему же все так паршиво, почему не может быть так, как у обычных, нормальных людей? Я у меня есть две простыни, обе помеченные моей кровью. Я смогу сделать веревку.
Каждую из простыней я распорола надвое, и связала так крепко, насколько позволили мои ослабшие руки. Шевелить пальцами мне было сложно, в ушах тонко звенело – я пила одну лишь воду уже третий день. А когда веревка была готова, отчаяние накатило с ещё большей силой. Только сейчас я поняла, что её некуда привязать. Кровать была слишком далеко от окна, и она была дурацкой – деревянный параллелепипед, без ножек или витых спинок. Лаконичное дерево, удобный матрас. Батареи как таковой тоже не было – пластины отопления были утоплены в стену, я сломала все ногти, пытаясь добраться до трубы, которая там, в глубине, наверняка была. Лёгкий комод или столик не годятся. До ванной слишком далеко, мне не связать такой веревки, материалов не хватит… А потом вспоминала, что там, за садом еще и высокий забор…В общем бельё я испортила зря. Зато в нелепых хлопотах прошёл почти весь день, порой я даже забывала о том, насколько голодна. Пыталась вспомнить, а шевелился ли ребёнок в течение дня – и не могла.
Схватки – если это были они, периодически происходили. Я замирала и пыталась расслабиться. Они проходили, но не сразу, истрепав все нервы. Сейчас я лежала и глядела в потолок. Руки гладили живот, стараясь добиться от него отклика, причём я делала это неосознанно, уже по привычке. Рано, говорила я. Совсем рано, никуда не годится. Сиди внутри, до самого сентября, ну куда нам спешить?
– Сынок? – позвала я. Безрезультатно.
За окном мне почудилось движение. Я повернула голову – рыжий кот сидит на подоконнике. Тот самый, изображение которого у меня уже есть.
– Привет, – поздоровалась я.
Кот вальяжно потянулся всем своим холеным телом. Затем спрыгнул с подоконника в комнату, огляделся. Судя по всему, он нисколько не боялся, наверное, это его дом. Да и где ему ещё жить, такому толстому, не в лесу же. А кот тем временем запрыгнул на постель, потыкался лицом в мои руки, лежащие на животе. Мол, сколько можно себя-то гладить, если я пришёл? Я засмеялась, отняла одну руку, приглашая. Кот, тяжёлый, тёплый, лег прямо на мой живот, я поерзала, устраиваясь поудобнее, и погладила рыжего наглеца. Тот замурлыкал от удовольствия и тихонько выпустил когти в ткань футболки, скрывающей живот, чуть царапая кожу.
– Вот наглый, – восхитилась я.
Я была рада хоть такой компании. Накатило умиротворение. На мне лежал тёплый кот, он мял мой живот лапками и с упоением мурчал, на меня светило солнце, заглядывающее в окно, яркое, весеннее. И на секунду я забыла о том, насколько все паршиво. Улыбнулась. И тут из глубин моего живота навстречу лапкам кота раздалось лёгкое движение. Я замерла, не веря себе самой. Но движение повторилось, на этот раз уже увереннее. Даже кот его почувствовал и навострил уши. Я снова засмеялась, но теперь уже от счастья. Ребёнок во мне жив. А как выбраться из этой передряги я ещё придумаю.
Мои пальцы перебирали длинную мягкую шерсть кота. Наткнулись на ошейник. Да, кот явно был домашним.
– Спасешь меня ещё раз?
Кот зевнул. На кусочке бумаги ненавистным серым карандашом я написала записку. Не стала даже перечитывать, ибо содержание было очень похоже на бред душевно больной. И когда кот ушёл, он унес мою записку, свёрнутую трубочкой и прикрепленную к ошейнику с собой.
Наступила ночь. Я уже сбилась со счёту какая. Сегодня я спала без света. Точнее не спала, а просто лежала и смотрела в серый в темноте потолок. Ребёнок слегка шевелился, это радовало. Но промеж моих бедер было сыро. Я знала, что это кровь. Знала и боялась встать, а вдруг спровоцирую ещё большее кровотечение? И боялась увидеть её, такую алую, яркую. Словно, если я не буду обращать внимания на проблему, она рассосется сама собой. А темнота успешно помогала мне лгать самой себе. Я думала о рыжем коте. Вернулся ли он к своему хозяину? Заметил ли тот мой бред, излитый на бумагу? Поверил ли в него?
Где-то далеко в глубинах тёмного пустого дома что-то гулко грохнуло. Шум растворился, словно его и не было, и на мгновение я испугалась, а вдруг и правда галлюцинации на почве стресса и истощения? Но звук повторился, еле слышный, далекий, но такой желанный, говорящий о том, что я в этом склепе не одна.
Двадцатая глава
Мне казалось, что жизнь моя уподобилась песочным часам. И песчинок, которые стремительно утекали, становилось все меньше. И некому было перевернуть часы, чтобы запустить цикл по новой. И то, что песчинки, которые символизировали мгновения моей жизни, были укрыты от внешнего мира за хрупким стеклом, тоже пугало. Одно неловкое движение, и все минуты, часы, секунды мне отмеренные просто рассыплются по полу вперемежку с битым стеклом.
Ночь тянулась и тянулась. Невыносимо, томительно долго. Так, что не получилось бы насладиться ею, даже скажи мне, что эта ночь последняя. Я вспомнила, как меня раньше мучило, бесило ожидание. Ждать для меня значило – ждать Алика. Я ждала, ждала…господи, глупости какие. Сейчас я ждала, позволят ли мне жить дальше. Позволят ли родиться ребёнку, который рос в моём животе. Вот это, я вам скажу, ожидание. Все остальное хрень.
Шум, который подарил мне надежду, растаял, растворился в ночной тишине. Сейчас её нарушало лишь пение какой-то пичужки за моим окном. Быть может, это соловей. Интересно, как выглядит соловей? Никогда не видела…что за дурость в голову лезет?
Грохот повторился. Я сконцентрировалась. Он шёл откуда-то снизу. И определённо источник шума находился в том же склепе, что и я. Быть может, первый этаж или подвал, наверняка здесь есть подвал. Кто может грохотать ночью в подвале? Привидение? Ха-ха.
– Ну давай же, – сказала я тому, кто производил шум. – Кем бы ты ни был. Хоть Дракулой. Хоть привидением. Да бог с ним, пусть даже Эльзой, я и на неё согласна…
Прогрохотало снова. Я ждала и смотрела в потолок. Он был белым, скучным. Если бы у меня были силы, я бы притащила стремянку, взобралась на неё и раскрасила это полотно во все цвета радуги. Но так как сил не было, оставалось лежать и смотреть на то, что есть. Кровотечение прекратилось, и теперь кожу стягивала корка подсохшей крови. Я решила не вставать, терпеть до утра. А потом и помоюсь, и попью. Не буду ходить лишний раз. Зачем испытывать судьбу, я же могу потерпеть…
Тишина, опять тишина. Даже птичка, кем бы она не была, улетела. Наверняка у неё нашлись более увлекательные дела, чем развлекать беременную, умирающую от голода и запутавшуюся в собственной жизни женщину. Начало светать. Вот полежу ещё час и встану, точно встану, решила я.
Внизу пронзительно взвизгнул металл. Быть может, там и правда мертвец выбирается из гроба, замурованного в бетон? Например, бабушка Эльзы… снова ха-ха. Видимо чувство юмора вытекло из меня вместе с кровью. В конце длинного коридора послышались шаги. Я напряглась. Сейчас. Сейчас меня спасут. В дверь трижды постучали.
– Я здесь! – хрипло сказала я. Прокашлялась и сказала громче: – Я здесь!
Ручку подергали, покрутили. Бесполезно, всем этим я уже занималась, дверка крепкая, с наскока не возьмёшь. Взревел сотней раненных монстров какой-то агрегат, дверь затряслась, ручка отлетела и покатилась по полу, а в самом полотне двери появилась кривая дырка. И дверь открылась, наконец, открылась!
– Спасателей заказывали? – спросила Эльза, заходя в комнату с бензопилой в руках.
– О боже, – простонала я. – Когда я говорила, пусть это будет Эльза, я шутила!
– Не ссы, прорвемся, – сказала она и щелкнула включателем. Комнату залил безжалостный свет, я зажмурилась.
Спасительница отложила бензопилу, признаюсь, этот инструмент в её руках меня пугал. Потянулась сладко всем своим гладким холеным телом. На ней был топ и короткие шортики, да в общем чего стыдиться, такую красоту грех скрывать. А я просто озлобленная, завистливая измученная женщина. Но взгляд от аккуратного пупка на плоском животе я отвела. И не в таких ракурсах Эльзу видела.
– Сижу я значит, истребляю запасы своего мужа в винном погребе, и тут приходит Рыжик, – словно в доказательство слов вошёл уже знакомый мне рыжий кот, потерся о ноги хозяйки. – А на ошейнике у него записка.
Эльза достала мою свернутую записку из заднего кармана шорт.
– Прошу спасти меня, ибо вы мой единственный, последний шанс. Спасти меня и нерожденного ещё ребёнка, которых волею судеб и злого рока…
– Не читай дальше, – взмолилась я. – Я три дня не ела, будем считать, что это бред.
– Хорошо, – покладисто согласилась Эльза. – Вот она я, спасатель во плоти. С бензопилой. Чего изволите?
– Врача. У меня кровотечение. Скорую. Больницу.
Эльза подошла к окну, открыла его, впуская утреннюю прохладу. Закурила, перегнувшись через подоконник.
– А не будет врача. И скорой не будет. Только я вот и бензопила.
– Но почему?
– Игорь уехал. Мальчикам велел нас не трогать. Вот они и не трогают. Но поверь, их здесь полно. Нам отсюда не выбраться, даже если мы этот склеп к чертям собачьим спалим. Скорее сами сдохнем, чем сюда пожарные или полиция приедут.
Накатило отчаяние. Ничего не изменилось. Просто появилась Эльза. Слёзы навернулись на глаза и, пробежав по коже, спрятались в волосах. Я скорее вытерла лицо, пока Эльза не увидела.
– Не бойся. Я что-нибудь придумаю. Там Виталик главным, я с ним тра*аюсь.
– Мило, – отозвалась я, думая о том, что жизнь моего ребёнка сейчас зависит от того, насколько Виталик ценит прелести Эльзы. Хотя может она в постели ураган? Тогда ещё побарахтаемся. Трижды ха-ха.
Эльза вышла из комнаты, но вернулась через несколько минут. Принесла мне питьевой йогурт.
– Тебе после голодовки все равно много есть нельзя. Держи. Потом приготовим ещё что. Я к Виталику пошла. Эх, Вадима бы сюда, да его Игорь в Москву забрал. Досада.
И ушла. Я выпила йогурт даже без удовольствия, голода не чувствовала. Представила, что Эльза вернётся, а я лежу в пятнах высохшей уже крови и встала, намереваясь пойти в ванную. Ноги держали плохо, голова кружилась. Встав, я замерла, готовая лечь сразу же обратно, если потечёт кровь. Но кровь не потекла, живот вел себя спокойно, и ребёнок в нем тоже. Медленно, шаг за шагом я добралась до цели, привычно уже попила из-под крана, вымылась, тщательно вспенивая тело. Чистое белье имелось, вместо испачканного халата я завернулась в полотенце и села на край постели, ожидая Эльзу. Ложиться на испачканный моей кровью матрас не хотелось.
– Ты чего встала, дура? У тебя же кровотечение!
– Помылась.
– Понятно. Дура.
Эльза принесла ворох постели, я, ненавидя себя за беспомощность, улеглась снова на чистые уже простыни.
– Что твой Виталик?
– Нет его. Уехал, оказывается, тоже в Москву, – огорченно покачала головой Эльза.
– За главного у них Сергей, я его ненавижу, и он меня тоже.
– И что, с ним ты не спала?
– Представь себе, нет. И такое бывает.
Мне вручили книжку. Слишком умную, чтобы быть интересной, я удивилась, кто её тут такую читает? Игорь, Эльза? Или куплена потому, что в интерьер вписывалась? Эльза приготовила куриный суп, вполне себе съедобный, но встававший камнем в горле, оттого, что приготовлен ею. Мне хотелось быть благодарной, честно. Хотелось, но не получалось.
Так прошёл день. Наступил вечер. Тёплый, мягкий. Мне хотелось на улицу, посмотреть, отцвели ли яблони, мне хотелось на волю, а ещё больше в больницу, под капельницу, и чтобы усталый доктор с умными глазами убеждал меня, что с моим ребёнком все будет хорошо. Но чего хочу я, меня никто не спрашивал, вот же досада. И я продолжала лежать, прислушиваясь к едва заметной возне внутри моего живота и продираясь сквозь мудреный текст книги, даже не запоминая её содержания.
– А ничего попроще у тебя нет? – наконец сдавшись, спросила я у Эльзы, которая перетащила своё барахло в комнату напротив и теперь мозолила мне глаза с завидным постоянством.
– Надо же, а я почему-то думала, что ты умная, – ответила та, но принесла детектив в яркой мягкой обложке.
Темнело. Читать в свете неяркой лампы было все сложнее, а позвать Эльзу, которая ушла в свою комнату, чтобы она включила свет, не хотелось. Я отложила книгу. Хотелось в туалет. Позвать Эльзу, чтобы помогла? Но я уже ходила сегодня, и все было в порядке… Да, мне было тяжело принимать помощь от неё, и я до сих пор не могла в полной мере поверить, что она и на самом деле не может позвать на помощь, выбраться из этого дома, в мифических мальчиков, нас караулящих, я тоже не верила. Их я не видела и не слышала. Скорее Эльза опять ведёт свою игру, а я в неё втянута по самые уши, что бесит.
Прислушалась к своим ощущениям – все спокойно. Я уже поняла, что не стоит впадать в панику, если ребёнок не шевелится, наверное, он может, как и я, просто спать. Присела на постели – все в порядке. Все в порядке было и по дороге к ванной. А вот на обратной дороге живот перехватило резким спазмом. Таким, что я охнула и согнулась. В этой позе и дошла до постели, свернулась калачиком. В дверях показалась Эльза, словно почувствовавшая мой страх.
– Добегалась? – спокойно спросила она.
Помогла мне устроиться на постели, рывком открыла окно, закурила, нервно, дергано, глубоко затягиваясь, не заботясь, что весь дым несёт в комнату.
– Ты мне не веришь, да? Думаешь, я могу тебе помочь? Думаешь, обманываю? И правильно делаешь, девочка, – она засмеялась так, что слёзы выступили. А быть может, они появились по другой совершенно причине, а сам смех их маскировал. – Не фея я. И волшебника на голубом вертолете вызвать тоже не могу. Единственное, что я могу делать – это е*аться. Но знала бы ты, как я этих мужиков ненавижу! И тебя сейчас тоже, даже сильнее, чем раньше…
Она выбросила окурок за окно, ушла, хлопнув дверью, на которой все так же красовалась неровная дырка. И сама бензопила, кстати, тоже до сих пор лежала здесь же, в углу. Минут через пятнадцать Эльза вернулась.
– Как ты?
– Так же. Живот колом стоит.
Она положила руку на мой живот, я не нашла в себе сил возразить. Затем дала мне три таблетки ношпы, я выпила их, не надеясь на чудо. Сама же Эльза уселась на принесённый стул и сидела, ерзая, словно на иголках. Она словно прислушивалась и поминутно поглядывала на дверь. Я прислушивалась с ней за компанию. И к своему животу, и к тишине дома. Наше терпение было вознаграждено, вскоре послышались шаги. Уверенные, будто шагал хозяин жизни. Уж наших жизней это точно. Я постаралась слиться цветом с одеялом, спрятаться подобно хамелеону, если уж не имею возможности залезть под кровать. Сомневаюсь, что это у меня получилось, одеяло было насыщенного фиолетового цвета, спать на таком может прийти в голову только шизофренику. Наверное, поэтому Эльза его и купила.
– Ну что, привет, – сказал вошедший мужчина. Облокотился о косяк покалеченной двери, усмехнулся. – Чего дергаешь? Заскучала?
– У неё кровотечение, – сказала Эльза. – И тонус. Ей врач нужен.
– Я звонил Игорю Владимировичу. Он велел справляться своими силами. Справляйтесь.
– Может, что-нибудь придумаем?
Эльза выпрямилась на стуле, словно кол проглотила. Я так боялась этого мужчину с неприятным взглядом водянисто-голубых глаз и ухмылкой, с его уверенностью, что он может делать все, что захочет, что даже дышала через раз. Эльза посмотрела на меня и улыбнулась. Встала.
– Пошли, – лениво протянула она. – Договоримся.
Сергей утянул её в комнату напротив и даже не позаботился прикрыть дверь плотнее. И все эти минуты я лежала и слушала, как Эльза договаривается. Я не испытывала презрения, мне было её жалко. Её, которая легла под этого мужика с сальным взглядом, чтобы выторговать для нас уступку, себя, которая была заложницей своей беременности и могла лишь ждать. Порой Эльза кричала. Надсадно, хрипло, на пределе. В такие мгновения я хотела встать, пойти к ним, сказать, чтобы он прекратил, что мы справимся сами, что нам не нужно его помощи, добытой такой ценой, а потом вспоминала про ребёнка и оставалась на своём месте. И ненавидела себя, успокаивая, что у Эльзы было столько мужчин, перетерпит, а ребёнок у меня один…
Я закрыла уши и считала про себя. Эльза вернулась, когда я досчитала до двух тысяч. Хлопнула дверью, села, опять закурила, уже даже не притворяясь, что курит в окно.
– Ненавидишь меня, да? – усмехнулась она.
Я промолчала, а живот скрутило очередным спазмом. Я стерпела, сцепив зубы, но Эльза заметила и опять усмехнулась. Она была в открытой майке, я видела, как зацветают на её шее следы засосов, а на груди алеет яркий след зубов. Эльза увидела, что я разглядываю её новые украшения, улыбнулась с вызовом. Я отвела взгляд.
Через час вернулся Сергей. О, я сразу узнала его шаги, сжалась в комок, и ребёнок, мой трусишка, тоже сжался. Вдруг испугалась, а вдруг он потребует от меня такой же платы? Нет, она не соразмерна, пять минут такого же развлечения, и я просто потеряю ребёнка. Нет, тогда я просто убью Сергея, перегрызу его горло и даже если не смогу, если в отместку он убьет меня, я хотя бы буду знать, что попыталась… Эльза же, напротив, выпрямилась и вскинула голову, делая вид, что ей совсем не страшно, хотя я-то знала – страшно.
Но мысли самого Сергея, к счастью, так далеко не заходили. Он вошёл в комнату и бросил на постель у моих ног большой бумажный пакет. Ещё один, звякнувший стеклом, поставил на пол.
– Что это? – спросила Эльза.
– Спасательный круг.
И ушёл.
– Ну что, будем спасаться? – пожав плечами, улыбнулась моя спасительница.
В пакетах были лекарства. Много. Таблетки, ампулы для уколов, банки и пакеты для капельниц. Только мы вывалили все на постель, как едко запахло больницей, словно она сама к нам пришла.
– Вот инструкция, ему врач дал, – протянула мне распечатку Эльза.
– О, Боже мой, скажите, что все это не взаправду, – сказала я, но в инструкцию углубилась.
Читая, старалась дистанцироваться, словно от наших действий не зависит жизнь моего ребёнка, словно просто статью на форуме читаю. Так было легче, не трясло, информация усваивалась лучше.
Эльза же притащила высокий торшер, приладила к нему пакет для капельницы, от него к постели протянулась гибкая змейка, по которой готовилось течь лекарство.
– Ты что, меня иглой дырявить собралась? – не поверила я.
– Да не ссы. Когда-то давно, в шестнадцать, когда я была ещё красивее и глупее чем сейчас, я поступила в медучилище и даже почти его закончила. В вену попаду. Да не бойся, оформим в лучшем виде, я почти два года проучилась.
– А что за лекарство?
– Я же не акушер-гинеколог. В инструкции сказано поставить капельницу, ставим. Давай руку.
