Текст книги "Я зарекалась любить (СИ)"
Автор книги: Ирина Романова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
Я только что вышла из душа, нарядив свое вчерашнее платье, волосы заплела в косу, от макияжа отказалась. Весь мой организм бунтовал против свершившихся двадцати трех лет. Понимаю, что для кого– то это покажется смешным и юным возрастом, возможно, это, действительно, так, это все равно, как если бы я смеялась над шестнадцатилетней девочкой, которая огорчена, что ей уже не пятнадцать. Не то, чтобы я страдала аэтатемофобией, в пятнадцать я ждала двадцати, а когда двадцать исполнилось – мне захотелось остановить время, поэтому каждый последующий год я невольно старалась казаться моложе, например, джинсы с дыркам у меня появились лишь месяц назад, а макияж с каждым годом ложился все более тонким слоем. А может это просто мудрость наступила, что молодая непроблемная кожа не требует значительной корректировки.
Ваня стоял, облокотившись на столешницу кухонного гарнитура, скрестив руки на груди, рассматривая меня и с улыбкой давая понять, что он не расколется так легко и просто.
– Сейчас мы позавтракаем, потом погуляем по городу, а вечером тебя будет ждать сюрприз.
От широкой улыбки у меня начало сводить скулы, я подошла к нему вплотную и обняла за шею.
– Целый день мы будем вдвоем? – он тут же обнял меня за талию, коснулся лбом моей челки и ответил: – Только вдвоем, – и спустя минуту добавил, – вот только с завтраком проблемы, может, сходим сейчас куда– нибудь поесть?
Я оторвалась от него и по-хозяйски заглянула в холодильник:
– Зачем тебе столько творога?
– Ну, – Иван пожал плечами и ответил, – белок, и он долго хранится.
– Так, – продолжила я ревизию, – два яйца и молоко. Ну, – я открутила крышку у бутылки, резкий запах ударил мне в нос, – молоко точно прокисло.
– Меня неделю не было дома, – с извиняющейся улыбкой отозвался он.
В остальном холодильник имел чуть ли не стерильное состояние, как будто в нем хранили лекарство, а не продукты питания, ничего протухшего или заплесневевшего…
– Значит, творог… – снова повторила я, – предлагаю подвергнуть его термальной обработке!
– Что? – переспросил он.
– Ты сырники любишь?
– Ты точно необыкновенная, – Ваня подошел ко мне и обнял сзади за талию, – ты только что приняла душ за пять минут, так еще и готовить собираешься. – Я развернулась к нему, оставаясь перед открытым холодильником, он посмотрел мне в глаза и сказал:
– Я обожаю сырники.
***
Я стояла с завязанными глазами, чувствуя крепкую руку Ивана в качестве опоры и на ощупь пыталась зайти в лифт. Слишком однозначно звуковой сигнал дал мне понять, что сейчас мне предстоит подняться куда– то наверх. Я уговорила Ивана заехать к себе домой, чтобы надеть что– то более подобающее для романтического свидания, чем простенькое трикотажное платье. Надо отдать должное Ивану, он стойко выдержал многозначительные взгляды Киры, всем своим видом показывающую, что она в курсе, что я прелюбодействовала сегодня ночью, так как не обнаружила меня утром в моей комнате. Я краснела до корней волос за ее ужасное любопытство, и даже периодически шикала, но ей удалось припереть меня к стенке своими вопросами, когда мы остались вдвоем в моей комнате под ее предлогом оказания непосильной помощи в подборе наряда.
– Так-так, вся светишься! Рассказывай, давай! – Кира уселась поудобнее на кровати, поджав под себя ноги и ожидая от меня длинной и подробной эротической истории, но я ее разочаровала:
– Я ничего не буду рассказывать, – ответила я, даже не взглянув на нее, полностью поглощённая осмотром своего гардероба.
– Ну как всегда! Хоть бы когда поделилась впечатлениями! Но хотя бы просто скажи, он сделал тебе хорошо? – она интригующе вздернула брови, с нетерпением ожидая ответа.
Я глубоко вздохнула, вспоминая прошлую ночь и немного подумав, ответила:
– Да, – я всеми силами старалась скрыть улыбку, но не могла, – он сделал мне очень хорошо несколько раз! – я закрыла лицо руками от смущения, что смогла это выговорить, а подруга внезапно завизжала, подпрыгнула ко мне и начала обнимать.
– Я так рада! Так рада за тебя! Ты с ним совсем другая!
В пылу впечатлительных воспоминаний я эгоистично забыла узнать, как прошла ее неделя, как встретили ее родители Олега, как она себя чувствует, наконец. Об этом я подумала лишь в машине, мысленно отругав себя за невнимательность к подруге и пообещав себе наверстать все, как только вернусь домой.
Лифт снова издал негромкий звонок, оповещая нас о том, что мы прибыли на место назначения. Меня раздирали восторг и любопытство, граничащие с диким желанием не упасть на высоких каблуках и не разбить лбом какую– нибудь стену, ведь ходить с завязанными глазами, даже когда тебя держат под руку – нелегко.
Я услышала, как Иван открыл передо мной дверь и несильный ветер ударил мне в лицо, мысленно заставляя сообразить, что мы находимся… на крыше. Стало вдвойне страшнее. По телу побежали мурашки то ли от холода, то ли от страха. Я стояла на месте и не могла больше сделать ни шагу вперед.
Я почувствовала, как руки Ивана коснулись повязки у меня на лице. Я часто заморгала, пытаясь разглядеть картину, открывающуюся передо мной. Если бы Иван не держал меня за руку, я бы точно упала в обморок, словно какая-нибудь викторианская леди, от избытка впечатлений.
Мы, действительно, находились на крыше. Перед нами открывался потрясающий панорамный вид на акваторию Невы и весь город. Белые ночи, несмотря на вечернее время суток, позволяли насладиться всеми красотами этого города. Санкт-Петербург буквально горел ночными огнями. Вся крыша была украшена ландышами, лепестками роз и диодными свечами, откуда – то доносилась классическая джазовая композиция. Определенно играл саксофон. В двух метрах от нас стоял стол, сервированный на двоих, в центре которого стоял безупречный букет ландышей.
– С ума сойти… – прошептала я, не веря своим глазам. Иван протянул мне руку в немом предложении потанцевать.
А я не собиралась отказываться. Если и есть смысл в словах «умереть от счастья», то я была недалека от этого. Мы медленно двигались в такт музыке, не сводя друг с друга глаз, словно от длительности зрительного контакта зависели наши жизни. Лишь когда он закружил меня, я почувствовала, насколько мне холодно без его крепких объятий.
Спустя еще три танца нам принесли ужин. К слову сказать, он был удивительно вкусным. В тот день все было невероятно вкусным, начиная с чашки свежесваренного кофе, заканчивая стаканом свежевыжатого сока, который я пила.
– Десерт? – спросил у меня Иван, когда я скрестила приборы у себя в тарелке, и с удовлетворенным чувством чревоугодия откинулась на спинку стула. Не успела я ответить, как передо мной оказалась тарелка, полная пирожных «Буше».
– Вот это да… – протянула я, взглянув на Ивана. От меня не скрылось его довольное лицо Победителя, которому удалось предвосхитить все возможные возлагаемые надежды мира на «романтический сюрприз», в полном смысле сентиментальности этого слова. И он был прав. Я уверена, что любое каменное сердце было бы разбито в крошку от подобного свидания, а ведь мое по плотности было далеко от гранита. Я вообще весьма чувствительная особа.
– Расскажи мне о себе? – попросила я, аккуратно убирая кондитерскую упаковку с бисквитного пирожного.
– Что именно тебя интересует?
– Все. Я ведь могу задать тебе любые вопросы?
– Безусловно. Но, надеюсь, ты не начнешь с тех, где мне придется рассказывать о том, как я потерял девственность или сколько партнерш я имел до тебя.
Я сразу фыркнула.
– За кого ты меня принимаешь?
Никогда не понимала женского любопытства в этом отношении.
– Тогда я весь внимание, – он положил локти на стол и наклонился ближе ко мне.
Я прищурила глаза, передо мной открывалось обширное поле деятельности.
– Каким ты был в детстве?
– Избалованным, непослушным, упрямым… Я могу долго продолжать, – он поджал губы, ожидая моей реакции, но я не отступила.
– Какие у тебя родители?
Он опустил глаза в тарелку с улыбкой побежденного, я поняла, что наступила на больное место.
– Мама – добрая заботливая, мягкая, принесла свою жизнь в жертву нашей. Моей и сестры. Отец – эгоистичный трудоголик, думающий лишь о своей репутации и увеличении своего капитала.
– Какие у них отношения?
– На уровне рабовладельческого строя: он имеет жизнь султана (много любовниц и прочие развлечения), она воспитывает детей, мечтает о внуках.
– Как она на это согласилась?
– Много лет назад она пыталась от него уйти, но это бы значительно испортило его репутацию, он угрожал, что не отдаст ей детей. Она осталась. А когда дети выросли, поняла, что уже и не знает другой жизни, как с ним. Сказала, что за все его простила. Какой он в настоящее время с ней, я не знаю, я вообще не могу сказать что происходило в моем доме после того, как я ушел из него.
– Почему ты ушел?
– Не сошелся во мнениях со своим отцом. Мне однажды дали четко понять, что я неблагодарный сынок, который ничего сам не добился и не имею никакого права голоса в родительских стенах. Я понял, что он был прав, решил что– то изменить, попытался. Было тяжело, но вроде у меня получилось.
– Теперь ваши отношения должны наладиться, разве нет?
– Нет, – Ваня отрицательно покачал головой, – у нас во всем расходятся взгляды. Он бизнесмен, занимается продажей недвижимости. Все, что связано с маркетингом– он презирает, всегда осуждал мой выбор, но, слава Богу, в России образование бесплатное. Он мечтал, чтобы я был его преемником, а меня угнетает сама мысль попытки делать деньги из воздуха!
– Что ты имеешь в виду? – я не понимала, о чем он.
– Рынок недвижимости – это подешевле, продал подороже. Ленивая попытка обогатиться. Мне нравится созидательный процесс, именно поэтому я работаю только в производственных компаниях. Я чувствую себя интеллектуальным звеном создания чего– то. Конечно, я не точу гайки и не стою у станка, но, тем не менее, понимать, что ты приложил руку к тому, чтобы что– то было произведено, приносит осознание, что я принес какую– то пользу. Будь это косметикой или машиной – это неважно. Ты что-то создал, произвел, понимаешь?
– А от услуг, по– твоему, пользы нет?
– Есть, но не в той степени, и, зачастую, услуги бывают ложными.
Мы еще долго болтали, укутавшись в пледы, узнавая, поближе друг друга. Нам удалось насладиться таким архитектурным видением, как развод мостов на фоне белых ночей. Я разглядела в небе первую, совсем блеклую звезду и загадала желание, чтобы этот невероятно романтичный мужчина, по имени Иван Давыдов, любил меня также сильно, как его люблю я. Ведь на День рождения все мечты должны сбываться?
***
Какими бы чудесными ни были выходные, всегда приходит понедельник.
Ночь с воскресенья на понедельник я уже провела в своей кровати, сетуя на то, что мне во– первых, необходимо выспаться, а во-вторых, подготовиться к трудовой неделе. Но чего уж тут греха таить, я просто набивала себе цену. Но ровно в назначенное время меня ждал уже до боли близкий для меня человек в машине возле моей парадной.
– Удачного рабочего дня, – лукаво сказала я Ивану и как можно грациознее выпорхнула из машины. Мне вообще казалось, что если я прибавлю шаг, то точно взлечу, слишком веселое у меня было настроение. Как обычно, с одержимой ответственностью трудоголика я окунулась в работу, отбиваясь от всяческих соблазнительных приглашений Макса попить кофе и посплетничать. Смущало меня именно второе, так как уже не имело смысла притворяться о моих отношениях с Иваном перед моим гомосексуальным другом, было крайне трудно отделаться от его любопытных глаз. Казалось, что у него была специально выверенная шкала моих эмоций, типа: улыбается – хорошо провела выходные, широко улыбается – у нее был секс. Как будто у меня все на лбу написано. Я даже отказалась от обеда, ссылаясь на большой объем работы, понимая, что, если дело пойдет в том же духе, помирать мне с голоду на поле боя между моей стеснительностью и похотливым любопытством Макса.
Дождавшись, когда офис опустел на период обеденного приема пищи, я решила проскользнуть и приобрести хоть что-нибудь съедобное в снек– автомате, который совершенно не кстати загробастал всю мою мелочь, но даже не собирался выдать требуемый мною шоколадный батончик. Спираль обернулась в полоборота, но шоколад не успел упасть. Я слегка стукнула по автомату рукой, но ничего не изменилось. Батончик так и продолжал висеть под коварным углом в 45 градусов, сводящий мой пустой желудок с ума.
– Не получается? – услышала я голос позади себя, – а ты своего дружка попроси, у него сил побольше будет, он вообще в этом мастер.
Я отступила назад и обернулась. Передо мной стоял Алексей, а на пол-лица у него светился фингал пурпурно– фиолетового цвета. От удивления у меня вытянулось лицо.
– Чего молчишь? – вызывающе спросил мой собеседник и, не дожидаясь моего вопроса, ответил, – да-да, это его рук дело, хренов защитник.
Алексей окинул меня с ног до головы презрительным взглядом и пошел в сторону лифта, а я, забыв о предполагаемом обеде, сжимая от негодования кулаки, направилась к Ивану, с каждым шагом продумывая уничижительную речь псевдо помощи.
– Ты! Ты что наделал? – я даже не удосужилась постучать, на мое везение Иван был один в кабинете.
Иван, прищурив глаза, оценил мое состояние, медленно встал и закрыл за мной дверь, после чего спросил ровным и непринужденным тоном:
– Ты о чем?
– Я об Алексее, – уточнила я, хотя ни на минуту не сомневалась, что Иван все понимает и так, – ты зачем влез? Кто тебя просил?
– Я не мог не влезть, когда мою девушку поливают грязью, – он стоял в метре от меня, сложив руки на груди в оборонительной позе, облокотившись на край стола.
– Я бы сама во всем разобралась! Я бы поговорила с ним еще раз!
– Еще раз? Почему ты ко мне не обратилась, когда узнала об этом?
– Потому что… – «как же все сложно», – потому что я сама разруливаю подобные проблемы. Потому что не хотела тебя вмешивать. Потому что боялась, что все закончится дракой!
Я даже не поверила, что сказала это, посмотрев в сторону, я изо всех сил старалась успокоиться, потому что ситуация выходила из– под контроля, грозясь нанести моему любимому человеку обиду.
– Посмотри на меня, – он подошел ко мне вплотную, и коснулся ладонью моего лица. – Мы вместе. Я уже давно во всем замешан, я впутался в твою жизнь, еще когда впервые увидел тебя в воде и понял, что не смогу оставить тебя никогда, понимаешь? Поверь, если бы этот ублюдок понимал слова, я включил бы все свои дипломатические способности для разрешения этого конфликта. Это не было состоянием аффекта. Это было животное доказательство силы, показывающее, что теперь ты под моей защитой. И поблизости не было острых предметов, поэтому случайного летального исхода не ожидалось. Я просто немного разукрасил его лицо. И если потребуется, я сделаю это снова.
– Просто…
– Почему так сложно просто довериться мне?
Я молчала, виновато опустив глаза.
– Черт, Анна! Ты что, снова ждешь, что я тебя брошу? Когда ты, наконец, начнешь доверять мне?
– Прости, но это сложно. Очень сложно. Я стараюсь. Я, правда, стараюсь, – обвинительная речь внезапно обернулась для меня оправдательным монологом.
Он притянул меня к себе за талию, и коснулся лбом моей челки со словами:
– Я никогда, слышишь? Я никогда тебя не брошу. Я обещаю тебе, – он посмотрел в мои глаза и продолжил, – ты нужна мне. Нужна как воздух.
После чего коснулся моих губ поцелуем, стирая все негодование и сложившееся непонимание между нами, отдавая тепло, заботу и надежду. Надежду на любовь.
***
С того дня Алексей мне на глаза больше не попадался. Возможно, он уволился или скурпулезно избегал меня. Мне было все равно, чтобы интересоваться его кандидатурой.
Дни летели за днями. Мы с Ваней много времени проводили вместе, мне кажется, я столько не исходила километров в прогулках по Питеру даже в студенческую пору. Мы все время болтали, смеялись, развлекались и веселились. Иногда я оставалась у него ночевать. Этому особенно была рада Кира: во– первых, она была счастлива за меня, во– вторых, в эти ночи у нее ночевал Олег. Их отношения перерастали из конфетно-букетных в юно-семейные. Свадьбу они решали сыграть после рождения ребенка. Спешно организовать подобное мероприятие крайне сложно, особенно в планируемых масштабах, а красоваться с огромным животом в свадебном платье в семейном альбоме ей не хотелось.
С Борей мы немного отдалились. Наедине с ним я больше не встречалась, а при встречах втроем мне казалось, что он чувствует себя еще более неловко, чем я. Но Иван ничего не замечал. Или делал вид, что не замечает. Я думаю, что ему не хотелось терять своего лучшего друга.
========== Глава 38 ==========
Был рабочий день, когда я сидела за своим столом и со скрупулезностью ювелира собирала статистическую информацию, способную хоть как– то пролить свет на эффективность проведенной рекламной компании. Мой проект был практически доведен до ума, я уже могла пожинать первые плоды в денежном эквиваленте. Контракт Ивана подходил к концу, три месяца пролетели незаметно, оставалась лишь пара недель. Он уже получил несколько предложений по трудоустройству и сейчас находился на стадии обсуждения и выбора. Как мне сказала Вероника, его звали работать обратно в Москву, но он категорически отказался. Мне это было приятно, я практически была уверена, что он остался в Питере из-за меня. Экран моего мобильного телефона вспыхнул, оповещая о входящем смс– сообщении:
«У меня есть два билета на Мюзикл сегодня вечером. Приглашаю тебя на свидание!»
Сообщение было от Ивана, я тихо хихикнула и поспешила отправить ответ:
«У меня так много работы, даже не знаю, отпустит ли меня мой строгий руководитель?»
Под руководителем я, безусловно, подразумевала его.
«Сделай ему предложение, от которого он не сможет отказаться…»
От энтузиазма я закусила губу и быстро настрочила ответ:
«Я предложу ему свидание со мной…»
Ответ Ивана не заставил себя долго ждать:
«О-о-о, как я ему завидую… Целую, малыш. Зайду за тобой вечером»
Подобный флирт был нам не впервой, мы особенно любили развлекаться подобным образом на скучных совещаниях. Я отложила телефон в сторону и поспешила закончить сбор информации, чтобы со спокойной душой уйти развлекаться.
***
Увидеть мюзикл, да еще в 3D мне удалось в тот вечер впервые. Новый жанр. Новый театр. Новый молодой человек. Держась за руки, мы продемонстрировали свои билеты возрастной улыбчивой женщине, после чего мы отправились в гардероб, останавливаясь у некоторых афиш. О жизни Полы Негри я почти ничего не знала, кроме того, что это была великая звезда немого кино начала двадцатого века.
Сказать, что меня впечатлил спектакль– это не выразить и половины того восхищения, которое я получила от шикарного представления. Уже на первых минутах игры маленькой Политы, когда она пела песню о своем отце, я прослезилась. Голос маленькой девочки был настолько волнующим, что я подумала о фонограмме, но позже, взглянув на программку, я убедилась, что все песни, все слова, услышанные со сцены были спеты и произнесены вживую.
3D позволяла быстро сменить богатые декорации, что делало восхитительный мюзикл динамичным и безупречным, два с половиной часа пронеслись на одном дыхании. Каждый раз, когда звучала очередная песня, мурашки охватывали все мое тело, настолько это было волнующим и трогательным. Глубокая история жизни великой актрисы отображала ее личную трагедию. Трагедию любви. Она так и не смогла обрести свое женское счастье в браках и не имела детей. Прожив девяносто лет, она была как на вершине славы, так и в безнадежной трясине, потеряв любимую работу, поклонников, любимого. Для меня ее жизнь осталась бесплодной. Да, она останется в памяти как известная актриса, но без потомков, ее жизнь не имела должной ценности . Это обратило мои мысли к теории Ольги, моей коллеги, о том, что смысл жизни – в продолжении рода. И я поняла, что нельзя растрачивать себя, свою жизнь, свои чувства и эмоции на человека, с которым не готова жить до самой старости, от которого не готова иметь детей, за которого не готова умереть. Я посмотрела на Ивана и снова осознала его место в моем сердце. Я его любила, и я не знаю, как мне теперь жить, если он не ответит мне теми же чувствами.
Ваня все время либо держал меня за руку, либо клал свою ладонь мне на колено, мне было важно его присутствие, если бы позволял этикет, я бы забралась к нему на колени, чтобы осязать его тело, чувствовать его тепло, ощущать его дыхание. Каждый раз, когда он убирал ладонь, чтобы поаплодировать, легкий холодок касался меня, и мне не терпелось обрести его тепло снова.
– Как тебе мюзикл? – спросил меня Ваня, когда мы уже, посмотрев спектакль, стояли в очереди в гардероб.
– Это было потрясающе, – я не могла скрыть эмоций, как маленькая девочка, я заламывала руки от охвативших меня впечатлений, – и еще я никогда не видела таких известных актеров. То есть я один раз видела Ивана Урганта, но здесь такая солидная школа: Максим Леонидов, Борис Смолкин… А кто играл главную роль?
– Светлана Вильгельм-Плащевская – она театральная актриса, насколько я знаю, – ответил Иван.
– Играла она превосходно, столько энергии, столько чувств… и голос у нее очень красивый, и сама она очень красивая, – я схватилась ладонями за раскрасневшиеся щеки, – ой, у меня проблемы с построением предложения, – слишком много эмоций.
Иван улыбнулся, убрал мои ладони от лица, поцеловал в щеку и тихо сказал:
– Ты очень красивая, когда волнуешься.
Я облизала пересохшие губы, ужасно захотелось его поцеловать, словами я уже не могла выразить свои чувства, передать ему благодарность за этот чудесный вечер, за эти открытия в моей душе, за то, что он рядом со мной сейчас, помогает мне надеть жакет, заботливо обматывает меня шарфом и обнимает за плечи, защищая от случайных столкновений в толпе выходящих из театра людей. И если бы не окружающие, я бы впилась в его горячие грубоватые губы самым страстным поцелуем, на который я была бы способна, чтобы сказать ему, насколько я счастлива.
Я схожу с ума по этому человеку, я хочу быть только с ним, дышать с ним одним воздухом, ходить рядом по одной земле. Я хочу покупать с ним продукты, выбирать ему одежду, каждый год ездить с ним на море, рожать от него детей. Да! Я хочу детей! Я хочу прожить с ним долгую, счастливую жизнь! И умереть с ним в старости в один день.
Я хотела признаться ему в любви, и мне было наплевать на свою гордость и предубеждения, что девушка не должна первая говорить о чувствах. Мою душу разрывало от избытка эмоций, только нужно было остаться с ним наедине. Чтобы никто-никто нас не слышал. Его машина была припаркована в нескольких кварталах от театра, быстрым шагом я поспешила туда.
– Куда ты так спешишь? – Иван был позади меня. Я резко развернулась и сказала:
– Я хочу тебе кое-что сказать, но только в машине, – « Я словно маленькая девочка», – ухмыльнулась я сама своему поведению. Я взяла его за руку и потянула в сторону пешеходного перехода, мои каблуки отдавались быстрым цоканьем по мостовой. Я спешила.
Боковым зрением я разглядела какое– то темное пятно, слишком быстро приближающееся, чтобы оказаться не смертоносным. Далее все происходило как в тумане. Я лишь услышала громкий крик Ивана с моим именем, который так и повис в холодном воздухе ночного Питера, отдаваясь бесконечным эхом в моей голове. В следующее мгновение я уже лежала на тротуаре, до моего слуха донесся свист тормозов, удар о металл и звон разбитого стекла. Я попыталась приподняться на локтях, судорожно убирая волосы с лица, чтобы понять, что случилось. А произошло, действительно, нечто ужасное. То, что в конечном итоге перевернуло всю мою жизнь, заставляя пожалеть миллионы раз о своей беспечной невнимательности. Иван оттолкнул меня. Спас. А я сидела на асфальте, туго соображая и осматриваясь по сторонам. В конце концов, мой взгляд нашел его, а мое сердце готово было остановиться. Он лежал. Лежал и не шевелился. Его искореженная поза казалась слишком неестесственной, чтобы принадлежать здоровому человеку. Он лежал в нескольких метрах от меня. Поднимаясь на ватные ноги, не сводя от него глаз, медленно, словно во сне, направилась в его сторону.
«Этого не может быть. Этого не может быть» – говорила я, шевеля одними губами. Его глаза были закрыты, а под головой быстро растекалась лужа крови. Я понимала, что надо попробовать найти пульс и остановить кровотечение, но не могла сдвинуться с места. Зубы стучали от сильной дрожи. Я упала перед ним на колени и начала раскачиваться из стороны в сторону, без остановки шепча его имя: «Ваня. Ванечка. Не умирай». Я не могла даже оказать первую помощь.
« Это неправда. Этого не может быть».
Вокруг нас начали толпиться люди, я кое-как пришла в себя, когда кто-то оттолкнул меня со словами:
– Отойдите, я врач, – резко сказал мужчина, нащупывая слабо пульсирующую жилку. Я отползла на два шага назад, но из виду Ивана не теряла. – Живой. Кто– нибудь уже вызвал скорую? – мужчина уже обратился к толпе, откуда был слышен утвердительный ответ.
– Нужно остановить кровь, – врач быстро посмотрел на меня, – дайте ваш шарф.
Я трясущимися руками начала стягивать с шеи лоскут шелковой ткани, но он лишь затягивался на мне тугой петлей. Кто– то помог мне высвободиться и протянул шарф врачу.
Я стеклянными глазами продолжала смотреть на окровавленное тело своего любимого человека и мечтала то проснуться, то, наоборот, уснуть, чтобы не видеть этого. Меня трясло. Меня трясло крупной дрожью. Зубы стучали, я не моргая смотрела на Ивана, как будто, если хотя бы на секунду закрою глаза, он умрет.
– Он… Он выживет? – я бы не узнала свой голос со стороны. Хриплый, испуганный, он словно не мне принадлежал.
Я понимала, что глупо задавать вопросы, мне никто не может дать гарантий, остается лишь надежда. Тонкая ниточка надежды, за которую цепляется мое затуманенное сознание.
У меня полились слезы из глаз, когда незнакомец молча начал перевязывать голову Вани, а тот все не приходил в сознание. Он лежал, словно сломанная кукла, раскинув руки в сторону.
– Его нельзя трогать до приезда скорой. Есть переломы, – жалкий взгляд врача коснулся моего лица, я посмотрела на него, но он сразу отвел глаза.
Я не знала, сколько времени прошло прежде, чем приехала скорая. Я не знала, где та машина, что сбила его и где тот водитель. Я могла только смотреть на Ивана и молиться. Молиться всем Святым и Богам и высшим силам, чтобы он остался жив. Чтобы он открыл глаза и произнес мое имя нежно и ласково, как мог говорить только он. Чтобы он коснулся меня своей горячей рукой и улыбнулся. Чтобы снова увидеть две ямочки на его прекрасном лице падшего ангела. Чтобы обнять его и сказать, как сильно я его люблю. Но он лежал. Лежал и не двигался, и не приходил в себя. Мне было уже трудно услышать его дыхание, и я с ужасом понимала, что он может умереть в любую минуту.
***
Я стояла перед небольшой часовенкой, скромно спрятанной в березовой роще небольшого парка недалеко от моего дома.
Солнечный свет, отражающийся от куполов, резал мне глаза, непроизвольно хотелось склонить голову. Я не знала, что я здесь делаю, но больше некуда было идти. Церковь была моей последней инстанцией. Иван не приходил в сознание больше четырех суток. Кома. Это ужасное слово из четырех букв пугало своей неизвестностью. Придет ли он в себя? По произведенным исследованиям, у него была черепно– мозговая травма, перелом большой берцовой кости, многочисленные ссадины и ушибы, но самое страшное– был поврежден позвоночник в районе шестого и седьмого позвонка. Последствия в полной мере можно было оценить, лишь когда он придет в сознание.. А сознание к нему не возвращалось.
Я с большим усилием отворила тяжелую дверь. Резкий скрип ранил мои уши, отпугивая. Я не решалась зайти. Я чувствовала себя лицемеркой. Если бы рядом с моим домом находилась мечеть или буддийский храм, я бы пошла и туда тоже. Я готова молить всем Богам, лишь бы мой любимый остался жить.
Иван все это время лежал в реанимации, куда было запрещено входить практически всем, кроме врачей и самых близких родственников. Однажды мне удалось проскользнуть в это белое, почти стерильное помещение, когда постовая реанимационная сестра вышла на пять минут.
Мне потребовались секунды, чтобы определить, какая из четырех кроватей принадлежала Ване. ИВЛ заставлял его голую грудь с шумом подниматься и опускаться под какофонию пикающих приборов. Синий оттенок лица придавал ужасное сходство с мертвецом. У меня сжалось сердце. Я коснулась его руки и испугалась, насколько она была холодной. А ведь мое тело еще помнили его горячие ладони и жаркие поцелуи. Я успела наклониться и поцеловать его в колючую щеку, покрытую щетиной, прежде чем медсестра начала спешно меня выставлять.
Медленно и нерешительно я вошла в полузатемнённое пространство часовни. Запахом лаванды было пропитано все вокруг. Я не надела платка, я даже не перекрестилась. Быстрым шагом, насколько позволяла моя истощенная страданиями душа, я направилась к алтарю. Я не знала молитв. Я не знала обычаев и ритуалов. Я просто упала на колени и разрыдалась. Я ревела как белуга, не видя и не слыша ничего вокруг, повторяя с каждым вздохом лишь одно: «Пожалуйста, сохрани ему жизнь. Пожалуйста, сохрани ему жизнь».
Я шла по длинному коридору, где возле реанимационной палаты уже сидела мать Ивана.
Мы познакомились с ней в день аварии. Мария Дмитриевна оказалась очень приветливой, насколько это позволяло ее состояние, и доброй женщиной. На вид ей было не больше сорока, хотя, насколько я помню, Вероника рассказывала, как в прошлом году они отмечали ее пятидесятилетие. Одета она была аккуратно, со вкусом, но не броско. Отца Ивана я никогда не видела. Не при таких обстоятельствах я бы хотела познакомиться с самым дорогим человеком для Вани. Слезы его матери раздирали мою душу, но я не могла себе позволить отойти от нее, лишь, когда прибегала Вероника, я удалялась в другой конец коридора и тихо плакала, сидя на подоконнике. Вина. Моя вина и полная неизвестность происходящего. Что с ним будет? Что будет со мной без него?… Эгоистично? Да. Но я думала и об этом.
– Аннушка, – она почему-то звала меня именно так, я не собиралась ей перечить. – Хорошо, что ты пришла.
Я сразу оценила ее волнующее состояние.
– Что случилось? – я подошла ближе, и она схватила меня за руку, то ли от волнения, то ли для опоры.
– Его перевели из реанимации в палату интенсивной терапии, он начал сам дышать! – слезы радости бежали по ее нежному лицу.
– Это хорошо! Это очень хорошо! –воскликнула я, – что говорят врачи? Когда он придет в себя?
