Текст книги "Подлинная история графини де Ла Фер"

Автор книги: Ирина Пигулевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

В тот день, когда гвардейцы Дезэсара выступали из Парижа, она нашла двух своих бродяг, показала им гасконца и приказала убить. За сто луидоров они пообещали ей сделать это.

ВОЙНА И МЕСТЬ

Анна очень скучала по детям и стремилась в Англию, но началась осада Ла-Рошели, все порты были закрыты. Джозеф тоже находился в Лондоне, и это не прибавляло спокойствия несчастной матери. Правда, ее родственник сейчас должен был быть слишком занят в министерстве, чтобы думать о племянниках.

Начало военных действий затронуло и миледи. Война – это всегда разведка, сбор информации, и Ришелье собирал в ставке доверенных агентов, так что вскоре Анна оказалась неподалеку от Ла-Рошели.

В один из дней ей рассказали историю, которая разнеслась по всему лагерю: о храбром гвардейце д'Артаньяне, который совершил вылазку на бастион и вернулся невредимым, принеся важные сведения о гугенотах. С ним были два солдата, один из которых погиб, а другой ранен. Миледи проявила неподдельный интерес, и ей показали и гвардейца, и оставшегося в живых солдата, которого она сразу узнала. Итак, эти мерзавцы не смогли оправдать ни полученных денег, ни своей репутации.

Анне очень не нравилось, что человек, оскорбивший ее и, что гораздо хуже, знавший ее тайну, ходит живой и в героях. Мало того, оставшийся в живых солдат мог все рассказать о своей миссии, и тогда Анне пришлось бы уже опасаться если не за свою жизнь, то за будущность. Следовало нанести удар первой.

Она вспомнила все известные ей еще со времен Востока способы и остановилась на отравленном вине. Д'Артаньян был разлучен со своими товарищами из роты мушкетеров, поэтому посылку можно было представить как дружеский подарок. За мизерную плату ей написали записку якобы от имени трактирщика мушкетеров, ну а яд у нее имелся всегда. В первых числах ноября Анна ждала известия о гибели д'Артаньяна.

Однако какой-то злой рок преследовал ее в этом деле и хранил ее врага. Она не только не добилась желаемого (если не считать смерти второго бродяги), но возбудила на свой счет еще большие опасения и в то же время еще больший интерес.

– Вы все-таки думаете, что это она? – спрашивал Атос д'Артаньяна.

– Я в этом уверен.

– А я должен сознаться, что все еще сомневаюсь, – задумчиво говорил мушкетер.

– Однако же – лилия на плече? – возражал гвардеец.

– Это англичанка, совершившая во Франции какое-то преступление, за которое ее заклеймили.

– Атос, Атос, уверяю вас, это ваша жена! – повторял д'Артаньян. – Неужели вы забыли, как сходятся все приметы?

– И все-таки я думаю, что та, другая, побоится здесь появиться. И ведь я так долго искал ее…

На этот раз покачать головой пришлось уже д'Артаньяну.

– Но что же делать? – спросил он.

Атос был бледен, и было заметно, что он пытается отогнать какую-то мысль.

– Нельзя вечно жить под дамокловым мечом, – сказал он, – необходимо найти выход из положения.

– Но какой же?

Атос крошил хлеб в руках и как будто не решался заговорить.

– Постарайтесь увидеться с ней и объясниться, – медленно начал он. Казалось, он хочет что-то предложить, но не решается произнести это вслух. – Скажите ей: «Мир или война! Даю честное слово дворянина, что никогда не скажу о вас ни слова, что никогда ничего не предприму против вас. Со своей стороны вы должны торжественно поклясться, что не будете вредить мне. В противном случае я дойду до канцлера, дойду до короля, я найду палача, я восстановлю против вас двор, я заявлю о том, что вы заклеймены, я предам вас суду, и, если вас оправдают, тогда… Ну, тогда, клянусь честью, я убью вас где-нибудь под забором, как бешеную собаку!»

Пока д'Артаньян слушал эту речь и смотрел на мушкетера, который говорил с низко опущенной головой, так что невозможно было видеть его лица, молодому человеку пришло на ум, что Атос сам хотел бы встретиться с миледи и, наверное, узнать если не подробности ее исчезновения и жизни в эти десять лет, то хотя бы судьбу сына. Но д'Артаньян счел неуместным говорить о своих догадках.

– Я не возражаю против этого способа, – ответил он, – но как же увидеться с ней?

– Время, милый друг, время доставит удобный случай, а случай дает человеку двойные шансы на выигрыш: чем больше вы поставили, тем больше выиграете, если только умеете ждать.

Д'Артаньян посмотрел на Атоса и спросил себя, что поставил на кон Атос и что хочет выиграть через семь лет ожидания.

Тем временем кардинал дал знать миледи, что она нужна ему. Встреча была назначена поздним вечером в захудалой харчевне «Красная голубятня». Анна с сопровождающими прибыла туда днем и провела время в верхней комнате с пользой, размышляя над сведениями, сообщенными ей Рошфором. В большом зале харчевни вспыхнула драка, но миледи такими мелочами не интересовалась – ее занимали вопросы большой политики и личные проблемы.

Кардинал прибыл в назначенное время и сразу же объявил, что у него есть очень важное поручение, от которого будет зависеть дальнейшая судьба леди Винтер. Анна могла догадываться о сути этого дела, но в отношении заданий кардинала следовало быть очень аккуратной.

– Я слушаю, ваше высокопреосвященство, с величайшим вниманием, – ответила она.

Ришелье продолжил:

– Небольшое судно с английской командой, капитан которого мне предан, поджидает вас вблизи устья Шаранты, у форта Ла-Пуэнт. Оно снимается с якоря завтра утром.

– Так, значит, мне нужно выехать туда сегодня вечером?

– Сию же минуту, то есть сразу после того, как вы получите мои указания. Два человека, которых вы увидите у дверей, когда выйдете отсюда, будут охранять вас в пути. Я выйду первым. Вы подождете полчаса и затем выйдете тоже.

– Хорошо, ваша светлость, – отвечала Анна, собираясь с мыслями. – Но вернемся к тому поручению, которое вам угодно дать мне. Я хочу и впредь быть достойной доверия вашего высокопреосвященства, а потому благоволите ясно и точно изложить мне это поручение, чтобы я не совершила какой-нибудь оплошности.

Ришелье помолчал несколько времени, как бы формулируя про себя нужные выражения.

– Вы поедете в Лондон, – начал он ровным голосом. – В Лондоне вы встретите Бэкингема…

Это известие обрадовало Анну, ибо отвечало ее желаниям. Однако поручение касалось герцога…

– Замечу вашему высокопреосвященству, – вставила она, – что после дела с алмазными подвесками, к которому герцог упорно считает меня причастной, его светлость питает ко мне недоверие.

– Но на этот раз, – возразил кардинал, – речь идет вовсе не о том, чтобы вы снискали его доверие, а о том, чтобы открыто и честно явились к нему в качестве посредницы.

«Детей я не увижу», – решила Анна и с едва уловимой усмешкой повторила:

– Открыто и честно…

– Да открыто и честно, – подтвердил кардинал прежним тоном. – Все эти переговоры должны вестись в открытую.

– Я в точности исполню указания вашего высокопреосвященства и с готовностью ожидаю их, – не менее ровным тоном ответила миледи.

– Вы явитесь к Бэкингему от моего имени и скажете ему, что мне известны все его приготовления, но что они меня мало тревожат. Как только он отважится сделать первый шаг, я погублю королеву.

«Ого! – восхитилась Анна. – Правду говорят, что от любви до ненависти один шаг».

– Но поверит ли он, – решилась она спросить, – что ваше высокопреосвященство в состоянии осуществить свою угрозу?

– Да, ибо у меня есть доказательства.

«Я имела в виду другое», – подумала она.

– Надо, – сказала Анна вслух, – чтобы я могла представить ему эти доказательства и он по достоинству оценил их.

– Конечно, – подтвердил Ришелье. – Вы скажете ему, что я опубликую донесение Буа-Робера и маркиза де Ботрю о свидании герцога с королевой у супруги коннетабля в тот вечер, когда супруга коннетабля давала бал-маскарад. А чтобы у него не оставалось никаких сомнений, вы ему скажете, что он приехал туда в костюме Великого Могола, в котором собирался быть там кавалер де Гиз и который он купил у де Гиза за три тысячи пистолей…

– Хорошо, ваша светлость.

– Мне известно до мельчайших подробностей, как он вошел и затем вышел ночью из дворца, куда он проник, переодетый итальянцем-предсказателем. Для того чтобы он окончательно убедился в достоверности моих сведений, вы скажете ему, что под плащом на нем было надето широкое белое платье, усеянное черными блестками, черепами и скрещенными костями, так как он в случае какой-либо неожиданности хотел выдать себя за привидение Белой Дамы, которое, как всем известно, всегда появляется в Лувре перед каким-нибудь важным событием…

Анне совершенно не ко времени захотелось узнать, чем большая политика отличается от трактирных сплетен. Она решила, что разница, видимо, в последствиях.

– Это все, ваша светлость?

– Скажите ему, что я знаю также все подробности похождения в Амьене, что я велю изложить их в виде небольшого занимательного романа с планом сада и с портретами главных действующих лиц этой ночной сцены.

– Я скажу ему это.

– Передайте ему еще, что Монтегю в моих руках, что Монтегю в Бастилии, и хотя у него не перехватили никакого письма, но пытка может вынудить его сказать то, что он знает, и… даже то, чего не знает.

– Превосходно.

– И, наконец, прибавьте, что герцог, спеша уехать с острова Рэ, забыл в своей квартире некое письмо герцогини де Шеврез, которое сильно порочит королеву, ибо оно доказывает не только то, что ее величество может любить врагов короля, но и то, что она состоит в заговоре с врагами Франции. Вы хорошо запомнили все, что я вам сказал, не так ли?

– Судите сами, – отвечала Анна, бал у супруги коннетабля, ночь в Лувре, вечер в Амьене, арест Монтегю, письмо госпожи де Шеврез.

– Верно, совершенно верно. У вас прекрасная память, миледи.

Миледи не стала развивать эту тему.

– Но если, несмотря на все эти доводы, – пожелала уточнить она, – герцог не уступит и будет по-прежнему угрожать Франции?

– Герцог влюблен, как безумец или, вернее, как глупец, – с глубокой горечью ответил Ришелье. – Подобно палладинам старого времени, он затеял эту войну только для того, чтобы заслужить благосклонный взгляд своей дамы. Если он узнает, что война будет стоить чести, а быть может, и свободы владычице его помыслов, как он выражается, ручаюсь вам – он призадумается, прежде чем вести дальше эту войну.

– Но что если… – продолжала миледи с настойчивостью, доказывавшей, что она хотела до конца выяснить возлагаемое на нее поручение, – если он все-таки будет упорствовать?

– Если он будет упорствовать? – повторил кардинал. – Это маловероятно.

– Это возможно.

– Если он будет упорствовать… – Кардинал сделал паузу, потом снова заговорил: – Если он будет упорствовать, тогда я буду надеяться на одно из тех событий, которые изменяют лицо государства.

– Если бы вы, ваше высокопреосвященство, – осторожно сказала Анна, – потрудились привести мне исторические примеры таких событий, я, возможно, разделила бы вашу уверенность.

– Да вот вам пример, – ответил Ришелье. – В 1610 году, когда славной памяти король Генрих IV, руководствуясь примерно теми же побуждениями, какие заставляют действовать герцога, собирался одновременно вторгнуться во Фландрию и в Италию, чтобы сразу с двух сторон ударить по Австрии, – разве не произошло тогда событие, которое спасло Австрию? Почему бы королю Франции не посчастливилось так же, как и императору?

– Ваше высокопреосвященство изволит говорить об ударе кинжалом на улице Медников?

– Совершенно правильно.

– Ваше высокопреосвященство не опасается, что казнь Равальяка держит в страхе тех, кому на миг пришла бы мысль последовать его примеру?

– Во все времена и во всех государствах, в особенности если эти государства раздирает религиозная вражда, находятся фанатики, которые ничего так не желают, как стать мучениками. И знаете, мне как раз приходит на память, что пуритане крайне озлоблены против герцога Бэкингема и их проповедники называют его антихристом.

– Так что же? – спросила миледи.

– А то, – продолжал кардинал равнодушным тоном, – что теперь достаточно было бы, например, найти женщину, молодую, красивую, ловкую, которая желала бы отомстить за себя герцогу. Такая женщина легко может сыскаться: герцог пользуется большим успехом у женщин, и если он своими клятвами в вечном постоянстве возбудил во многих слабых сердцах любовь к себе, то он возбудил также и много ненависти своей вечной неверностью.

Анна подумала, что еще год назад такой разговор был бы невозможен ни при каких условиях. И это несмотря на все, что она перенесла. Теперь же она с первым министром государства хладнокровно обсуждает способ убийства человека, бывшего ее любовником, мало того, которого она любила, пусть и недолго. «Что ж, – сказала себе она, – на корабле год назад я дала клятву, и я ее выполню. Я добьюсь своего, даже если мне придется идти по трупам».

– Конечно, – спокойно подтвердила она, – такая женщина может сыскаться.

– Если это так, подобная женщина, вложив в руки какого-нибудь фанатика кинжал Жака Клемана или Равальяка, спасла бы Францию.

– Да, но она оказалась бы сообщницей убийцы.

– А разве стали достоянием гласности имена сообщников Равальяка или Жака Клемана?

– Нет. И, возможно, потому, что эти люди занимали слишком высокое положение, чтобы их осмелились изобличать. Ведь не для всякого сожгут палату суда, ваша светлость.

– Так вы думаете, что пожар палаты суда не был случайностью? – осведомился Ришелье таким тоном, точно он задал вопрос, не имеющий никакого значения.

– Лично я, ваша светлость, ничего не думаю, – сказала миледи. – Я привожу факт, вот и все. Я говорю только, что если бы я была мадемуазель де Монпансье или королевой Марией Медичи, то принимала бы меньше предосторожностей, чем я принимаю теперь, будучи просто леди Кларик.

– Вы правы, – согласился Ришелье. – Так чего же вы хотели бы?

– Я хотела бы получить приказ, который заранее одобрял бы все, что я сочту нужным сделать для блага Франции.

– Но сначала надо найти такую женщину, которая, как я сказал, желала бы отомстить герцогу.

«Видимо, это главный принцип политики, – подумала Анна, – никогда ничего не называть прямо».

– Она найдена, – ответила миледи.

– Затем надо найти того презренного фанатика, который послужит орудием божественного правосудия.

– Он найдется, – холодно сказала миледи, достаточно знавшая английских пуритан.

– Вот тогда и настанет время получить тот приказ, о котором вы сейчас просили.

Эти слова кардинала были подобны молнии на ясном небе. Анна уже убедила себя, что у нее есть высокий покровитель, который готов любым способом помочь своим сторонникам. Но выказывать сейчас свои чувства было бы неразумно.

– Вы правы, ваше высокопреосвященство, – произнесла миледи, – и я ошиблась, полагая, что поручение, которым вы меня удостаиваете, не ограничивается тем, к чему оно сводится в действительности. Итак, я должна доложить его светлости, что вам известны все подробности того переодевания, с помощью которого ему удалось подойти к королеве на маскараде, устроенном супругой коннетабля, что у вас есть доказательства состоявшегося в Лувре свидания королевы с итальянским астрологом, который был ни кто иной, как герцог Бэкингем; что вы велели сочинить небольшой занимательный роман на тему о похождении в Амьене, с планом сада, где оно разыгралось, и с портретами его участников; что Монтегю в Бастилии и что пытка может принудить его сказать о том, что он, возможно, позабыл; и наконец, что к вам в руки попало письмо госпожи де Шеврез, найденное в квартире его светлости и порочащее не только ту особу, которая его написала, но и ту, от имени которой оно написано. Затем, если герцог, несмотря на все это, по-прежнему будет упорствовать, то, поскольку мое поручение ограничивается тем, что я перечислила… – Анна замолчала, выжидательно глядя на Ришелье, но он не перебил ее, – …мне останется только молить Бога, чтобы он совершил какое-нибудь чудо, которое спасет Францию. Все это так, ваше высокопреосвященство, и больше мне ничего не надо делать? – с ударением произнесла Анна.

– Да, так, – сухо подтвердил кардинал.

– А теперь, – продолжила она, словно не замечая, что кардинал Ришелье заговорил с ней другим тоном, – теперь, когда я получила указания вашего высокопреосвященства, касающиеся ваших врагов, не разрешите ли вы мне сказать вам два слова о моих?

– Так у вас есть враги?

«И всегда были…»

– Да, ваша светлость, враги, против которых вы должны всеми способами поддержать меня, потому что я приобрела их на службе вашему высокопреосвященству.

– Кто они?

Анна остановилась. Ей надо было в одну секунду решить, насколько кардинал захочет распространить свою помощь, когда он только что выказал очевидную холодность. Она решила просить все в надежде получить нечто.

– Во-первых, некая мелкая интриганка Бонасье.

– Она в Мантской тюрьме.

– Вернее, она была там, – возразила миледи. Ей не верилось, что Ришелье чего-то не знает, но выяснять причины этого было не время. – Королева получила от короля приказ, с помощью которого она перевела ее в монастырь.

– В монастырь? – тон Ришелье был совершенно ровным, но внимательный взгляд его говорил многое.

– Да, в монастырь.

– В какой?

– Не знаю, – с искренним сожалением отвечала Анна, – это хранится в строгой тайне.

– Я узнаю эту тайну!

– И вы скажете мне, ваше высокопреосвященство, в каком монастыре эта женщина?

– Я не вижу к этому никаких препятствий.

– Хорошо… – Анна размышляла, сможет ли она расправиться с д'Артаньяном, имея при себе Бонасье, и решила не рисковать. – Но у меня есть другой враг, гораздо более опасный, чем эта ничтожная Бонасье.

– Кто?

– Ее любовник.

– Как его зовут?

– О, ваше высокопреосвященство его хорошо знает! – вскричала Анна в порыве праведной ярости. – Это наш с вами злой гений: тот самый человек, благодаря которому мушкетеры короля одержали победу в стычке с гвардейцами вашего высокопреосвященства, тот самый, который нанес три удара шпагой вашему гонцу де Варду и расстроил дело с алмазными подвесками; это тот, наконец, кто, – миледи с размаху остановилась, потому что кардинал знал правду об этом деле, – кто, решив откуда-то, что я похитила госпожу Бонасье, поклялся убить меня.

– А-а… – протянул кардинал. – Я знаю, о ком вы говорите.

– Я говорю об этом негодяе д'Артаньяне!

– Он смельчак.

– Потому-то его и следует опасаться, – в отчаянии заявила Анна.

– Надо бы иметь доказательство его тайных сношений с Бекенгэмом…

– Доказательство! – вскричала она. – Я раздобуду десяток доказательств!

– Ну, в таком случае нет ничего проще: представьте мне эти доказательства, и я посажу его в Бастилию.

– Хорошо, ваша светлость, а потом?

– Для тех, кто попадает в Бастилию, нет никакого «потом», – глухим голосом ответил кардинал. – Ах, черт возьми, – продолжал он, – если бы мне так же легко было избавиться от моего врага, как избавить вас от ваших, и если бы вы испрашивали у меня безнаказанности за ваши действия против подобных людей!

– Ваша светлость, – Анна почувствовала, что переступает все мыслимые границы здравого смысла и христианского милосердия, и, как ни странно, ей такое состояние понравилось, – давайте меняться – жизнь за жизнь, человека за человека: отдайте мне этого – я отдам вам того, другого.

– Не знаю, что вы хотите сказать, – ответил кардинал, – и не желаю этого знать, но мне хочется сделать вам любезность, и я не вижу, почему бы мне не исполнить вашу просьбу относительно столь ничтожного существа, тем более, что этот д'Артаньян, как вы утверждаете, распутник, дуэлянт и изменник.

– Бесчестный человек, ваша светлость, бесчестный!

– Дайте мне перо, бумагу и чернила.

– Вот они, ваша светлость.

И кардинал написал записку.

– Благодарю вас, ваша светлость, – радостно сказала миледи, – я сейчас же отправлюсь в Англию с вашим поручением.

Она преклонила колена, становясь под благословение, и они расстались.

У Анны было полчаса на сборы, и она не стала терять времени.

СУПРУЖЕСКАЯ СЦЕНА

Миледи знала, что сопровождающие должны были ожидать ее на улице, и готовилась сойти вниз, когда услышала лязг задвигаемого засова. Немало испугавшись, она обернулась и увидела закутанную в плащ неподвижную фигуру.

– Кто вы? Что вам нужно? – вскричала она.

Откинув плащ и сдвинув со лба шляпу, человек сделал шаг вперед.

– Узнаете вы меня, сударыня? – спросил он.

Анна посмотрела ему в лицо, и у нее подогнулись колени. Она попыталась выговорить имя этого живого мертвеца, но звук не шел из ее горла. «Антуан», – билось в голове.

– Так, хорошо… – сказал Атос. – Я вижу, вы меня узнали.

– Граф де Ла Фер! – наконец прошептала миледи бледнея и нащупывая стену, ибо у нее кружилась голова.

– Да, миледи, – отвечал Атос, – граф де Ла Фер собственной персоной нарочно явился с того света, чтобы иметь удовольствие вас видеть. Присядем же и побеседуем, как выражается господин кардинал.

Не понимая, что она делает, в состоянии потрясения и ужаса, миледи села, не издав ни звука.

– Вы демон, посланный на землю! – начал Атос. – Власть ваша велика, я знаю, но вам известно также, что люди с божьей помощью часто побеждали самых устрашающих демонов. Вы уже один раз оказались на моем пути. Я думал, что дороги наши разошлись навеки, но или я ошибся, или ад помог вам…

При этих словах, пробудивших в ней ужасные воспоминания, миледи опустила голову и глухо застонала.

– Да, ад помогал вам все это время, – продолжал Атос, – ад сделал вас богатой, ад дал вам другое имя, ад почти до неузнаваемости изменил ваше лицо, но он не смыл ни грязи с вашей души, ни клейма с вашего тела!

Анна вскочила, точно подброшенная пружиной, глаза ее засверкали. Атос продолжал сидеть.

– Вы полагали, что я умер, не правда ли? Я тоже предпочитал думать, что вы умерли. А имя Атос скрыло графа де Ла Фер, как имя леди Кларик скрыло Анну де Бейль! Не так ли вас звали, когда ваш почтенный братец отдавал вас замуж? Право, у нас обоих странное положение, – с усмешкой продолжал Атос, – мы оба жили спокойно до сих пор только потому, что считали друг друга умершими. Ведь воспоминания не так стесняют, как живое существо, хотя иной раз воспоминания терзают душу!

– Вы говорите со мной, как с врагом, вы не хотите даже выслушать моих объяснений, – сдавленным голосом проговорила миледи. – Так что же через столько лет привело вас ко мне? И чего вы от меня хотите?

– Я хочу вам сказать, что, упорно оставаясь невидимым для вас, я не упускал вас из виду.

– Почему же вы сделали так, что вас считали погибшим? Почему, если вам известно, что я сделала, вы не открылись раньше?

– Я не собираюсь сейчас с вами обсуждать свою жизнь. Я лишь хочу сказать, что могу день за днем перечислить вам, что вы делали, начиная с того времени, когда поступили на службу к кардиналу, и до сегодняшнего вечера.

Мысли Анны были в таком состоянии, что она не могла сосредоточиться на предмете разговора. Прошлое предстало перед ней ужасным призраком. Воскрешение любимого оказалось подобно лихорадочному кошмару. Она не предполагала, что граф де Ла Фер кинется к ней с объятиями, но как-то не ожидала, что он настолько ненавидит ее. Она с трудом понимала, что ей говорил Антуан, и почти бессознательно недоверчиво улыбнулась, когда он заговорил о ее службе Ришелье.

– Слушайте, – ледяным тоном, напряженным голосом продолжил он, – вы срезали два алмазных подвеска с плеча герцога Бекингэма; вы похитили госпожу Бонасье; вы, влюбившись в де Варда и мечтая провести с ним ночь, впустили к себе господина д'Артаньяна; вы, думая, что де Вард обманул вас, хотели заставить соперника де Варда убить его; вы, когда этот соперник обнаружил вашу постыдную тайну, велели двум наемным убийцам, которых вы послали по его следам, подстрелить его; вы, узнав, что пуля не достигла цели, прислали ему отравленное вино с подложным письмом, желая уверить вашу жертву, что это вино – подарок друзей, и, наконец, вы здесь, в этой комнате, сидя на том самом стуле, на котором я сижу сейчас, только что взяли на себя перед кардиналом Ришелье обязательство подослать убийцу к герцогу Бекингэму, взамен чего он обещал позволить вам убить д'Артаньяна.

Положим, это был далеко не полный перечень ее дел, и не все ее время было занято д'Артаньяном, и не все здесь было правдой, но сам факт, что Антуан знал это и что он, вероятно, был другом проклятого гасконца, означал для миледи гибель всего, что она еще берегла в своей душе. Антуан презирал и ненавидел ее, он считал ее воровкой и убийцей, и никогда теперь не будет иначе. Лучше бы он был действительно мертв. Лицо Анны из белого стало смертельно бледным.

– Вы сам сатана! – прошептала она.

– Быть может, но, во всяком случае, запомните одно: убьете ил вы или поручите кому-нибудь убить герцога Бекингэма – мне до этого нет дела: я его не знаю и к тому же он англичанин, но не троньте и волоска на голове д'Артаньяна, верного моего друга, которого я люблю и охраняю, или, клянусь вам памятью моего отца, преступление, которое вы совершите, будет последним!

Анна, вероятно, умерла бы от этих жестоких, рвущих душу слов, если бы из глубины ее существа не начал подниматься встречный поток негодования и ненависти. Она страдала с самого детства, с ней всегда обходились несправедливо, минуты счастья или месяцы спокойной жизни она могла бы перечесть по пальцам, и вот теперь ей опять угрожают, и кто?! Человек, которого она любила больше жизни, которого оплакивала все эти годы, на которого молилась – он стоит здесь с ненавистью в глазах и сердце и обещает убить ее, как будто у них не было прошлого, как будто они чужие. В одно мгновение миледи забыла любовь и овладела собой.

– Д'Артаньян жестоко оскорбил меня, – глухим голосом сказала она, – д'Артаньян поплатится за это, он умрет.

– Разве в самом деле возможно оскорбить вас, сударыня? – усмехнулся Атос. – Он вас оскорбил и он умрет?

Вдруг Анна поняла, что Антуан все знает про нее и про гасконца – и полностью защищает его. Его, а не ее! Она бы заплакала, если бы смогла, но уже не могла. Только сейчас она окончательно поняла, что он не считает ее своей женой, ему безразлична ее честь. Он даже не спросил о сыне! Что ж, она сама позаботится о себе.

– Он умрет, – повторила миледи.

У Атоса потемнело в глазах. Вид этого существа, в котором сейчас не было ничего женственного, оживил в нем терзающие душу воспоминания. Он вспомнил, как однажды, в положении ином, чем теперь, он поклялся, если найдет, принести ее в жертву своей чести; жгучее желание убить ее снова поднялось в нем и овладело с непреодолимой силой. Он встал, выхватил из-за пояса пистолет и взвел курок.

Миледи, бледная, как смерть, пыталась что-то крикнуть, но язык не повиновался ей, и с оцепеневших уст сорвался только хриплый звук, не имевший ни малейшего сходства с человеческой речью и напоминавший скорее рычание дикого зверя; вплотную прижавшись к темной стене, с разметавшимися волосами, она казалась воплощением ужаса.

Атос медленно поднял пистолет, вытянул руку так, что дуло почти касалось лба миледи, и голосом, еще более устрашающим, оттого что в нем звучали спокойствие и непоколебимая решимость, произнес:

– Сударыня, вы сию же минуту отдадите мне бумагу, которую подписал кардинал, или, клянусь жизнью, я пущу вам пулю в лоб!

Будь это другой человек, миледи еще усомнилась бы в том, что он исполнит свое намерение, но она знала Антуана; тем не менее, она не шелохнулась.

– Даю вам секунду на размышление, – продолжал он.

По тому, как исказились черты ее лица, миледи поняла, что сейчас раздастся выстрел. Она быстро поднесла руку к груди, вынула из-за корсажа бумагу и подала ее Атосу:

– Берите и будьте прокляты!

Атос взял бумагу, засунул пистолет за пояс, подошел к лампе, чтобы удостовериться, что это та самая бумага, развернул ее и прочитал:

«То, что сделал представитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства.

5 августа 1628 года.

Ришелье».

– А теперь… – сказал Атос, закутываясь в плащ и надевая шляпу, – теперь, когда я вырвал у тебя зубы, ехидна, кусайся, если можешь!

– Вы никогда не узнаете, что стало с вашим сыном, – сказала она с ненавистью.

Атос стал бледнее савана, но вышел из комнаты твердым шагом и даже не оглянулся.

Больше всего Анне хотелось умереть, уснуть, лишиться чувств – сделать что-нибудь, чтобы забыться, ничего не чувствовать. И к жизни ее вернула даже не мысль о детях, а вставшие перед ее глазами лица Джозефа и д'Артаньяна, радостно улыбающиеся. Ненависть оказалась лучшим лекарством, чем любовь.

Она не хотела больше оставаться здесь, поэтому быстро сошла вниз и, застав у дверей трактира поджидавших ее людей, без всяких возражений последовала за ними. На миг у нее, правда, возникло желание вернуться, явиться к кардиналу и все рассказать ему, но ей, как ни странно, все еще не хотелось причинять зло Антуану. К тому же ее разоблачение повлекло бы разоблачение с его стороны: она, положим, рассказала бы, как мушкетер Атос обращался с ней в харчевне, но тогда Атос сказал бы, что она сбежала от него с сыном и драгоценностями и что она заклеймена. Она рассудила, что лучше будет молчать, тайно уехать, исполнить со свойственной ей ловкостью взятое на себя трудное поручение, а потом, после того, как все будет сделано к полному удовлетворению кардинала, явиться к нему и потребовать, чтобы он помог ей отомстить за себя.

Итак, проведя в седле всю ночь, она в семть утра прибыла в порт Ла-Пуэнт, в восемь часов была уже на борту, а в девять часов корабль, снабженный каперным свидетельством за подписью кардинала и якобы готовый к отплытию в Байонну, снялся с якоря и взял курс к берегам Англии.