Текст книги "Семейная жизнь Федора Шаляпина: Жена великого певца и ее судьба"

Автор книги: Ирина Баранчеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

1890 год принес Иоле первый большой успех. Она танцевала в Милане в летнем театре «Эден». Иоле была уже прима-балериной небольшой труппы и пользовалась симпатиями публики. Ее имя стало появляться на страницах миланских газет.

«В „Эдене“… Вчера вечером во время балета была устроена бурная овация грациозной прима-балерине Иоле Торнаги, которой преподнесли цветы», – сообщала одна из них [13]13
  Поступив на сцену, в качестве сценического псевдонима Иоле взяла фамилию матери.


[Закрыть].

В других говорилось:

«В „Эдене“, где всегда много народу, несколько дней назад был показан новый балет Марцагоры под названием „Эстелла“, в котором была встречена горячими аплодисментами юная прима-балерина Иоле Торнаги».

«На сцене „Эдена“ появился новый комический балет „Рыбачка из Кьоджиа“, поставленный Смеральди на музыку Маренко и Леви… Двух первых балерин Иоле Торнаги и Джузеппину Гуэрра публика встретила горячими аплодисментами. Это подлинные артистки, обладающие изяществом и блеском».

Среди публики был замечен Луиджи Манцотти, выдающийся хореограф «Ла Скала», который хлопал девушкам, не жалея рук.

В «Эдене» с огромным успехом шел также балет «Кларетт», в который хореограф Чезаре Смеральди превратил оперетту Ш. Лекока «Дочь мадам Анго». «Прима-балерина синьорина Торнаги в роли Кларетт была встречена горячими аплодисментами», – сообщали газеты.

О выступлении Иоле на сцене театра «Эден» поэты слагали стихи, прославляя изящество ее пируэтов и па. Она стала маленькой миланской знаменитостью, и госпожа Вутье, увидев, какие успехи сделала ее бывшая ученица, устроила ей выступление в Бухаресте во время сезона итальянской оперы.

Провожая Иоле и вторую ведущую танцовщицу труппы Джузеппину Гуэрра в Румынию, один миланский журналист не без юмора писал: «Кто знает, сколько голов вскружат там Т. и Г.? Держу пари, что если наследный принц обратит на них свои королевские взоры, то синьорина Вакареско будет быстро забыта. В черных глазах двух этих девушек, возможно, содержится разрешение всех самых важных дипломатических вопросов в наших отношениях с Румынией…»

Но юная очаровательная Иоле Торнаги и не мечтала о любви принца. Она уже была влюблена. Она была помолвлена. И ожидала от будущего большого счастья. С этими радужными надеждами в октябре 1890 года она отправилась в Румынию, и Бухарест не обманул ее ожиданий. Он стал началом ее настоящей, большой карьеры.

Слух о триумфальном выступлении Иоле в столице Румынии быстро достиг Италии. Газеты писали:

«В Национальном театре Бухареста огромным успехом пользуется очаровательнейшая танцовщица Иоле Торнаги. „Libertd“, „Independance Roumaine“ и другие местные газеты, которые мы имеем перед глазами, воздают ей восторженную хвалу».

«Огромный успех мадемуазель Гуэрра и триумф очаровательнейшей мадемуазель Торнаги – именно так надо определить выступление этой танцовщицы, у которой есть великолепное мастерство, ум, изящество, которые и демонстрирует эта совсем юная знаменитость, обладающая всеми качествами звезды первой величины».

Когда Иоле и Джузеппина Гуэрра исполняли «танец часов» в опере А. Понкьелли «Джоконда», публика кричала им «браво!» в один голос.

Бенефис Иоле состоялся в дождливую погоду, но несмотря на это, зал был полон и было много цветов.

«Балетная звезда Иоле Торнаги стала любимицей публики, – писали газеты, подводя итог ее выступления в Румынии. – Грациозную и очаровательную танцовщицу, обладающую святым огнем вдохновения, ждет большое будущее. Блеск, легкость, мастерство, сила, изящество, очарование – все соединилось в ней.

Мадемуазель Иоле Торнаги и мадемуазель Гуэрра исполнили тарантеллу, которую повторили по требованию публики. После этого неаполитанского танца бенефициантка получила в подарок большую корзину цветов, белых голубей, бриллиантовый браслет и свой портрет в красиво выполненной раме, очень хорошо написанный».

Начало было многообещающим.

По возвращении в Италию Иоле с успехом выступала в Венеции, а затем Луиджи Манцотти пригласил ее в Неаполь, в театр «Сан-Карло».

Вероятно, с Луиджи Манцотти Иоле встретилась еще в годы обучения в балетной школе «Ла Скала». В начале 80-х годов в Милане как раз шли его знаменитые балеты-феерии «Эксцельсиор» (1881) и «Любовь» (1886), в которых была занята не только вся труппа «Ла Скала» от мала до велика, но даже и животные из миланского цирка.

В альбоме Луиджи Росси «Балет в Милане» есть рисунок, на котором изображен Луиджи Манцотти, занимающийся с маленькими балеринами школы «Ла Скала», отбивая по столу ритм огромной палкой. Возможно, среди этих маленьких черноволосых девочек с огромными темными глазами есть совсем юная Иоле Торнаги?..

В 1891 году Иоле приехала в Неаполь. 10 марта она впервые выступила на сцене театра «Сан-Карло». Иоле танцевала балет «Пьетро Микка» на музыку Дж. Кити, которым Манцотти дебютировал в «Ла Скала» как хореограф. Партнерами Иоле были В. Гандини, А. Пуричелли и Л. Саракко. Дирижер – Дж. Мелилло. В 1891 году Иоле станцевала балет «Пьетро Микка» двадцать три раза.

Неаполитанцы приняли ее тепло. Первые же рецензии на ее выступления были очень доброжелательные: «В балете „Пьетро Микка“ большой успех выпал на долю синьорины Торнаги Иоле, прима-балерины французского ранга… Обладательница превосходной школы, она может быть названа среди лучших балерин итальянской сцены… Помимо привлекательной внешности, она восхищает всех своими танцевальными па и точностью, с которой она исполняет самые сложные танцы. В нашем театре она привлекла к себе избранную публику, которая восхищается ее превосходной балетной культурой и неистово ей аплодирует, и эти аплодисменты вполне заслуживает ее изящество и ее сценическое мастерство».

Прошло совсем немного времени, и Иоле стала любимицей неаполитанской публики.

«Среди балерин ей по-настоящему можно отдать пальму первенства, поскольку помимо совершенно особенной грации, она обладает редким мастерством и многими сценическими качествами. Каждый вечер она получает награду за свое усердие – долгие аплодисменты, и хочется вновь и вновь любоваться ею – настолько велико очарование ее танцев».

В 1892 году Иоле продолжала танцевать балет «Пьетро Микка» (дала тридцать четыре представления). А 5 апреля 1892 года в «Сан-Карло» состоялась премьера балета Луиджи Манцотти «Нарента» на музыку П. Джорца.

Газеты писали: «В театре „Сан-Карло“ нашел теплый прием балет Манцотти „Нарента“, мастерски возобновленный Коппини. Торнаги, Пуричелли и Саракко были встречены аплодисментами».

Однако не все критики были настроены миролюбиво. Один из них посвятил балету и его автору весьма разносную статью. Но – это было отмечено всеми – публика горячо приняла новый балет и еще более восторженно – исполнителей.

«Более чем самому балету, успех выпал на долю прима-балерины Иоле Торнаги, которая в партии Наренты сумела продемонстрировать, помимо всего прочего, превосходные артистические данные. Удивительно видеть ее – такую молодую и уже настолько прекрасную балерину… Можно предположить, что в скором времени она станет одной из самых ярких звезд на нашем балетном небосклоне».

Наренту Иоле танцевала с огромным успехом. Едва она появлялась на сцене, как публика встречала ее аплодисментами, которые не прекращались и по ходу спектакля, а по окончании ее вызывали на поклоны много раз. Иоле станцевала Наренту двадцать два раза. Эту же партию она исполняла на закрытии сезона, прощаясь с неаполитанской публикой.

Подводя итог театрального сезона, один из критиков писал:

«Прежде чем закроются двери „Сан-Карло“, я хотел бы сказать несколько теплых слов о той неутомимой молодой особе, которая приехала в Неаполь скромно, безо всякой помпы, и мало-помалу завоевала публику всех возрастов и сословий своим усердием и трудолюбием. В „Пьетро Микка“ она грациозна и проворна, как оса. В „Наренте“ она являет пример той своеобразной декламации без слов, когда руки и ноги выражают движения души. Таким образом, мастерство хорошей школы в сочетании с превосходным вкусом и темпераментом свидетельствуют в ней о том редком для балета качестве, которое называется сценической интуицией. Если синьорина Торнаги будет и дальше продолжать работать в том же духе, ее ждет дорога триумфов и со временем балетные звездочеты откроют в ней подлинную звезду».

По окончании неаполитанского сезона Иоле отправилась покорять Америку. На одном из спектаклей в «Сан-Карло» ее увидел американский импресарио Томпкинс и пригласил в Новый Свет. Она гастролировала в театрах Нью-Йорка, Бостона и Чикаго.

Америка оказала ей восторженный прием. Ее называли «великолепной Торнаги», «примадонна ассолюта», а один из журналистов предпослал статье о ней цитату из «Двух веронцев» Шекспира: «Такую грацию ей дали небеса, что восхищения она достойна».

Шумная, торопливая Америка со своими «небоскребами» в десять этажей аплодировала европейской грации и красоте итальянской балерины.

«По грациозности движений мадемуазель Торнаги – это Ариэль, как его, должно быть, задумал Шекспир, дух, который ведет вас в безопасное место, быстрый, как ласточка, и такой веселый. Она столь же прекрасна лицом, сколь и формами, настолько же вдохновенна, сколь выразительны ее па. Вы не можете сравнить ее непосредственность и очарование ни с чем из того, что вы видели раньше, но после нее вы сможете оценивать очарование других, сравнивая их с Торнаги», – писал корреспондент газеты «Sundy Herald».

Сразу же по окончании спектаклей поклонники устремлялись в гримерную Иоле. Многие хотели выразить ей свое восхищение. Иоле встречала всех счастливая и свежая, как роза. Единственное, что выдавало ее усталость, было учащенное дыхание. Но она была приветлива и любезна со всеми.

Журналисты были немножко влюблены в нее. Тот же корреспондент «Sundy Herald», воспевавший Иоле стихами Шекспира, наблюдал за ней не только на сцене, но и в жизни, ловил каждое ее движение. Однажды он не смог скрыть своего восхищения.

– Мадемуазель Торнаги, – воскликнул он, – есть ли на свете такая вещь, которую вы не делаете столь изящно?

В другой раз, когда она рассказывала ему о своем обучении в балетной школе «Ла Скала», он снова не удержался:

– Мадемуазель, вас могли научить танцевать, но никто бы не смог научить вас быть настолько изящной. В вас есть подлинная грация, которая затмевает даже ваше мастерство.

Ей было приятно, и в таких случаях Иоле не скрывала своей радости. «Она восхитительно искренна, открыта и сердечна, – писали о ней. – Она совершенно лишена манерности, и это еще одно свидетельство побеждающей свежести ее лет, число которых – восемнадцать».

В Америке Иоле стала настоящей знаменитостью. Журналисты хотели знать о ней буквально все:

«Мадемуазель Торнаги нравится ее жизнь. Каждый день она занимается около двух часов, но делает это с удовольствием, поскольку любит не только выступать перед публикой, но вообще танцевать. Она завтракает в десять часов утра и обедает около трех, после чего не ест вплоть до окончания вечернего спектакля. На вопрос придерживается ли она какой-нибудь диеты, чтобы держать себя в форме, она с улыбкой ответила: „О нет, я ем все – котлеты, макароны, пирожки, мороженое – все, что мне нравится“».

Вместе с Иоле в Америку приехала ее мать, которая выступала здесь в 1884 году. Газеты вспоминали о том, какой превосходной танцовщицей она была. Но Джузеппина Торнаги уже шесть лет не выступала на сцене. За это время она располнела, ее волосы поседели, но лицо оставалось по-прежнему молодым. Когда они с Иоле вместе шли по улице, их принимали за жену и дочь преуспевающего французского промышленника…

О своей балетной карьере Джузеппина Торнаги уже вспоминала мало. Теперь она радовалась успехам своей умной, талантливой девочки, которая сумела привлечь к себе всеобщее внимание. Газета «New York World» посвящала Иоле целые колонки. Ее описывали как удивительно милое и доброе существо, очаровавшее здесь многих:

«…Ей не больше двадцати, она прелестна и обладает тем живым обаянием, которое свойственно только франко-итальянским девушкам. Она говорит только по-итальянски и по-французски, но и без переводчика то, что говорят ее глаза, руки, плечи, может не понять только бесчувственный слепец».

В другой статье говорилось: «Она очаровательна и изящна и во всех отношениях может считаться привлекательной – овалом лица, карими глазами и лукавой улыбкой. Но природа предназначила ей быть „прима-балериной assoluta“».

И наконец: «У балерины необычайно красивое лицо. Оно изящной формы, ее рот подвижен, а глаза – огромные, сияющие и выразительные. Она необыкновенно внимательна и известна среди своих коллег как человек дружелюбный и с привлекательными чертами характера».

Как бы в подтверждение этих слов в газетах появлялись портреты Иоле – «примадонны assoluta» в балете «Black Crook».

Она и вправду необыкновенно хороша. Черные вьющиеся волосы обрамляют ее красивое лицо. Поражает серьезный, полный достоинства взгляд, аристократическая – от отца! – посадка головы. И вместе с тем… опять та же грусть, какая-то тайная печаль разлита во всем облике этой юной девушки, даже в те месяцы ее шумного успеха на американском континенте и блестящих перспектив на будущее. И выглядит Иоле гораздо старше своих восемнадцати лет – видно, ей пришлось повзрослеть быстрее…

В Америке с Иоле произошел один любопытный эпизод, получивший освещение в газетах. Перед началом спектакля к ней за кулисы пытался прорваться какой-то молодой чернобородый итальянец, прилично одетый и с хорошими манерами. Вышибале Майку, охранявшему покой балерин от слишком надоедливых поклонников, он темпераментно объяснял, что ему нужно срочно увидеть синьорину Торнаги. Помощник директора театра Уоррен, видя, что молодой человек возбужден, велел Майку выставить его за дверь.

Когда об этом узнала Иоле, она, как сообщали газеты, «смертельно побледнела», и чтобы вернуть ее к жизни, потребовался стакан холодной воды. Затем она поведала собравшимся следующую историю.

Молодой человек оказался ее бывшим возлюбленным. Они познакомились в Милане, полюбили друг друга и обручились, надеясь вскоре пожениться. Молодой человек происходил из хорошей семьи. Теперь ему было около двадцати шести лет. У него были две сестры и младший брат. Когда в Бухаресте и Венеции Иоле выпал большой успех, а затем Луиджи Манцотти пригласил ее в Неаполь, ее возлюбленный, страдая от ревности, начал пить, сделался игроком и разорвал помолвку. Затем он начал повсюду преследовать ее.

Однажды в Неаполе он оказался среди публики в зале и, когда Иоле появилась на сцене, крикнул на весь театр: «Неблагодарная, неверная!» Бедняжка так испугалась, что не смогла танцевать. «Я ничего не слышала о нем до сегодняшнего вечера, – закончила она. – Раньше он забрасывал меня письмами, но потом это прекратилось. Если он собирается оскорбить меня при всех, я не вынесу этого унижения».

Ее успокоили и заверили, что если молодой человек снова появится в театре, его сразу же препроводят в ближайший полицейский участок, чтобы он не учинил какого-либо скандала.

Назвать журналистам его имя Иоле отказалась. Не хотела порочить его семью.

Несмотря на этот досадный эпизод, Иоле понравилась Америка и радушные американцы, которые так тепло ее приняли. Она даже хотела остаться здесь, чтобы выучить язык, но потом все-таки решила вернуться в Европу, предварительно подписав контракт на выступления в Америке в течение трех ближайших лет.

Казалось, перед ней открывается блестящая перспектива, еще немного – и весь мир узнает об удивительной балерине Иоле Торнаги. Но вдруг что-то произошло, в отлаженном механизме сломалась какая-то важная деталь.

С возвращением Иоле в Италию жизнь потекла в прежней колее. Ничего для нее не изменилось. Никто не заметил ее успеха в Америке. Балет «Ла Скала» переживал тяжелые времена, и Иоле, как когда-то ее мама, должна была начать ездить из одного города в другой, выступать на сценах различных театров. Весной 1895 года она в очередной раз с огромным успехом гастролировала в Америке. Ее альбомчик исписан стихами и восторженными отзывами ее поклонников. Но то было в Америке… Не в Европе…

В итальянской ее жизни что-то не ладилось. Что-то мешало ей занять то положение в искусстве, для которого, казалось, она была предназначена судьбой. Может быть, мешала ее чрезмерная честность, порядочность, ее аристократизм, неумение идти ни на какие компромиссы и искать себе влиятельных поклонников, богатых покровителей. В общем Иоле была мало приспособлена к роли балерины. Она по-детски любила танцевать, святой любовью любила искусство, сцену и мало заботилась о деньгах и чинах. И потому, несмотря на свой талант, она по-прежнему оставалась лишь прима-балериной небольших итальянских трупп и, постоянно разъезжая из города в город, вынуждена была тяжким трудом зарабатывать себе на жизнь.

Но чем больше мелькали перед ней различные сцены и театры мира, тем сильнее, как вспоминала она впоследствии, какая-то неведомая силатянула ее в далекую, пугающую страну Россию…

Наступил 1896 год. В это время Иоле танцевала в Милане и сотрудничала с театральным агентством Энрико Кароцци, который очень высоко ценил ее талант. «Облетите всю землю на воздушном шаре, лучше не найдете», – написал он о ней в одном письме. Однажды Кароцци сообщил ей, что ее приглашают на гастроли в Россию.

Это сообщение неожиданно напугало ее. Не то чтобы она верила всяким нелепым слухам, ходившим о России – стране снегов и медведей. Ее товарищи, побывавшие там, рассказывали о доброте и радушии русских, любивших балет и хорошо относившихся к иностранным артистам. Но что-то более глубокое и зловещее лежало у нее на сердце, когда она лихорадочно думала о том, как бы отказаться от этого заманчивого предложения…

Но мама сказала ей: надо ехать. Нельзя было упускать такой шанс. Иоле предлагали хорошие условия. В глубине души Джузеппина Торнаги надеялась, что может быть, в России, где в то время выступали многие ведущие итальянские балерины, ее Иоле наконец-то оценят по достоинству, она привезет оттуда хорошие рецензии, отзывы, и тогда перед ней откроются двери лучших театров Европы.

Весной 1896 года Иоле Торнаги отправилась в Россию. Перед отъездом она много плакала…

Глава 3
БАЛЕРИНА ЧАСТНОЙ ОПЕРЫ
(1896–1898)

23 февраля 1897 года с наступлением великого поста закончился сезон московских театров. И для Шаляпина, и для Иоле он был удачным. Главное, они были вместе и любили друг друга…

В короткое время Шаляпин стал знаменитостью театральной Москвы. С первых же выступлений в Русской частной опере он привлек к себе внимание и публики, и музыкальных критиков, а после того как в декабре 1896 года исполнил роль царя Ивана Грозного в опере Н. А. Римского-Корсакова «Псковитянка», возобновленной специально для него, успех его в Москве стал поистине грандиозным.

Нельзя сказать, чтобы эти месяцы и для Иоле прошли даром. Она завоевала себе симпатии московской публики, и ее работа в опере Мамонтова не осталась незамеченной.

Правда, начало было неудачным. На ее дебют в Москве в сентябре 1896 года откликнулась только одна газета – «Новости дня». Рецензент С. Н. Кругликов, известный музыкальный критик (пройдет всего два года, и он будет шафером на свадьбе Шаляпина и Иоле, а также поручителем невесты), поместил две заметки не очень доброжелательного характера. Очевидно, талант балерины оставил его равнодушным. Но вспомним, что в это время Иоле потеряла надежду на встречу с Шаляпиным, и ей не то что танцевать – ей не хотелось жить!

Но когда во второй половине сентября в Москву приехал Шаляпин, ситуация изменилась, и уже 29 сентября 1896 года корреспондент газеты «Московские ведомости» в статье, посвященной Русской частной опере Мамонтова, писал: «Нельзя также не обратить внимание на очень хороший балет в этом театре. Прима-балерина г-жа Иоле Торнаги вполне заслуженно пользуется известностью и большим успехом: танцует она с истинным увлечением, причем главное достоинство артистки – изящество танцев – ставит ее в разряд выдающихся артисток в области хореографии».

К хореографическому искусству И. Торнаги с симпатией относился известный музыкальный критик Н. Д. Кашкин. Л. Д. Апраксин, рецензент газеты «Русский листок», еще менее скупился на похвалы: «Главная, то есть прима-балерина г-жа Иоле Торнаги талантлива, грациозна, с прекрасной школой, с движениями плавными и в совершенстве обладает тем неподдельным огнем, который свойственен по преимуществу итальянкам. Г-жа Иоле Торнаги могла бы занять видное место среди первых балерин любой большой европейской балетной труппы».

Почти каждый вечер Иоле выходила на сцену Солодовниковского театра. Она исполняла те же номера, что и на Нижегородской выставке – «Коппелия», «Модели», «Флорентийские цветочницы», балетные дивертисменты. Московская публика тепло принимала ее. Конечно, соглашаясь работать в Мамонтовской опере, Иоле не могла не понимать, что с ее стороны это будет немножко «мезальянс». В Частной опере не было ни полноценной балетной труппы, ни балетмейстера, который бы мог поставить для нее новые спектакли. Но Иоле хотела быть рядом с «любимым Феденькой». Она была готова всем пожертвовать ради него.

И все же ее душа искала интересной работы, новых ролей. 2 октября 1896 года газета «Московский листок» сообщила, что в Частной опере на днях должен увеличиться состав балетной труппы, для чего из Италии выписаны еще несколько артистов. Несомненно, это была инициатива Иоле. «С этими силами можно будет ставить целые комические балеты», – писала газета.

В октябре итальянские артисты прибыли в Москву, и работа над постановкой нового комического балета «Синдик из Перпиньяна» началась. Впрочем, новым этот балет был только для московской публики. Иоле танцевала его еще в Милане, начиная свою артистическую карьеру.

1 ноября после оперы Дж. Верди «Риголетто» состоялась премьера балета. Газета «Московские ведомости» писала: «„Синдик из Перпиньяна“ очень забавен и нашел прекрасных исполнителей в лице г-жи Торнаги, гг. Бордонетти, Веретти и Куки. Публика все время неудержимо смеялась. Балет очень интересен и посмотреть его стоит. Кордебалет значительно пополнел, что усиливает впечатление».

Балет «Синдик из Перпиньяна» получил хорошую оценку в прессе. Весь сезон он пользовался большим успехом у москвичей. И хотя спектакли из-за чрезмерно затягивавшихся антрактов часто заканчивались далеко за полночь, балетные номера Иоле, шедшие в самом конце, никогда не проходили при пустом зале.

«Главной балериной остается изящная г-жа Торнаги», – сообщала газета «Русское слово».

…Но и этот сезон закончился. Шесть месяцев с любимым Феденькой проскочили для Иоле почти незаметно.

Сообщая о закрытии зимнего сезона, газета «Новости дня» писала 24 февраля 1897 года: «Театр Солодовникова закончил свою деятельность при огромных сборах и утром, и вечером. Утром на „Псковитянке“ была сделана грандиозная овация любимцу оперной труппы Ф. И. Шаляпину. После второго акта оркестр встретил его тушем, хор и артисты вышли на сцену и присоединились к аплодисментам публики, причем талантливому артисту поднесли золотой портсигар с сапфиром. В балетном дивертисменте была поднесена корзина г-же Торнаги…»

Контракт Иоле в Частной опере Мамонтова был окончен. Она могла возвратиться домой. Было решено, что при первой возможности Шаляпин приедет к ней в Милан. И хотя расставались они ненадолго – по крайней мере в это очень хотелось верить! – Иоле много плакала перед отъездом.

По приезде домой родные устроили ей праздничную встречу. «Я уже много говорила о тебе с мамой и братом, показала им твои фотографии, которые маме очень понравились, а мой брат просто влюбился в тебя, хотя он ни разу тебя не видел. Не знаю почему, но эти двое очень сильно любят тебя», – сообщала она Шаляпину, который вместе с артистами Частной оперы В. Эберле и А. Секар-Рожанским в марте отправился в гастрольную поездку по русским городам.

Письма от Шаляпина приходили не очень аккуратно. Он стеснялся своего итальянского. Но когда приходили, он изливал на свою дорогую Иоле такой поток нежности и страсти, что она забывала обо всем и, как ребенок, целовала и прижимала к груди эти дорогие листочки. Его успехам она радовалась больше, чем своим.

«Знай, что и вдали от тебя я никогда не забываю молиться о тебе и просить Мадонну, чтобы она послала тебе доброго здоровья и чтобы каждое твое выступление сопровождалось большим успехом», – писала она ему.

Сама Иоле пока жила в Милане, отдыхала после работы в России. Все ее мысли занимал ее возлюбленный. Она терпеливо ждала, когда Шаляпин приедет к ней, и строила планы, как они вместе поедут во Флоренцию, куда ее звали танцевать, потом в Рим, Неаполь, Палермо, на родину ее отца. Она покажет ему прекрасную Италию, ее дорогую солнечную родину, а потом они вернутся в Милан, где обвенчаются в русской церкви, и отправятся в Россию уже как муж и жена.

Однако спускаясь с хрустальных высот мечтаний, Иоле по-прежнему оказывалась в малоутешительной действительности. Все время ее охватывала какая-то смутная тревога, грызла непонятная тоска. Каждую ночь она видела Шаляпина во сне, и сны были такие печальные, безотрадные. Шаляпин снился ей в серой солдатской шинели. Он покидал ее, уходил на войну?..

«Я очень часто плачу, думая о моем будущем», – неожиданно написала она.

Между тем время шло (Иоле хотела, чтобы оно пронеслось птицей!),тянулись дни и недели, а Шаляпин не ехал. Чтобы хоть как-то скрасить это мучительное ожидание, она отправилась танцевать в Вену. Мама отговаривала ее. Оплата была не слишком хорошей. Но Иоле приняла предложение, чтобы быть ближе к Шаляпину.Она хотела первой встретить и обнять его, когда он наконец приедет из России. Своими делами она подтверждала свои слова: «Ты не знаешь, любимый мой, как я люблю тебя, мне кажется, слишком сильно».

В Вене было скучно и холодно. Целыми днями лил дождь. Этот правильно-красивый и чистый город под серым небом навевал на Иоле грусть. Летний театр, где она танцевала, располагался в саду, превращенном на время «в Венецию» – со своими дворцами, улицами и каналами. Иоле имела большой успех, но когда она танцевала, дождь подчас был такой сильный, что публика под зонтами разбегалась по домам.

Вместе с ней в Вене были балетмейстер Цампелли и ее партнер Масканьо, выступавшие летом 1896 года в Нижнем Новгороде и затем в Москве. Они напоминали ей о счастливейших днях ее жизни.

Шаляпину она писала: «Я все время думаю о тебе, и когда другие мужчины начинают говорить мне комплименты или ухаживать за мной, мне неприятно, потому что я люблю только одного моего дорогого Федюшу».

Из окна ее гостиничного номера было видно здание вокзала, прибывающие и отходящие поезда. Иоле считала дни до приезда Шаляпина, и ей так хотелось его увидеть, что иногда она готова была сесть на поезд и помчаться к нему навстречу…

Вскоре от Шаляпина пришло письмо. Его приезд за границу откладывался. Возникли какие-то трудности с оформлением документов. Шаляпин был расстроен, сердит. Иоле поняла его буквально: он не хочет ехать к ней, он разлюбил ее…

Реакция была мгновенной: «Послушай, мой Федя, скажи мне всю правду. Если любить меня для тебя жертва, если ты думаешь, что не будешь со мной счастлив, прошу тебя, тотчас же скажи мне об этом открыто. Ты знаешь, как я страдаю, но я не хочу, чтобы из-за меня страдал кто-то другой. Я буду еще более несчастна, зная, что ты тоже страдаешь».

На самом деле она храбрилась. Жизни без Шаляпина она себе представить не могла. В голову начали приходить мысли о самоубийстве. Целыми днями она плакала, сидя в гостиничном номере в Вене. Будущее вырисовывалось смутно – без любви, без радости, без надежды. Ждать было больше нечего. Собрав вещи, Иоле вернулась домой.

Этим летом Шаляпин все-таки приехал за границу. Но в Италию, где была его Иоле, так и не попал. Как истинный провинциал он сперва отправился в Париж, а оттуда в Дьепп – заниматься пением с профессором Бертрами и разучивать партию Олоферна в опере А. Н. Серова «Юдифь». В Дьепп приехали Мамонтов, Любатович, другие артисты Частной оперы. Шаляпин купался в море, наслаждался жизнью и писал Иоле: «Где ты и что с тобой? Мне грустно, что я не могу увидеть тебя сейчас же, сию же минуту».

А что было с ней? Она едва могла прийти в себя от этого чудовищного поступка Шаляпина, от его неблагодарного поведения по отношению к ней. Всей семьей они уехали в Белладжио на озеро Комо. Итальянское лето, не скупясь, дарило им роскошь горячего солнца. Мама лечилась, брат Масси гонял с приятелями на велосипедах, а Иоле почти все время проводила одна. И в отчаянии она пыталась найти для себя надежду. Неожиданно в голову ей стали приходить странные мысли. Это даже хорошо, что они не встретились в Вене, думала она, они бы не смогли больше расстаться!

И все же много вопросов было у нее к Шаляпину… Письма этого периода приоткрывают завесу их первого года жизни в Москве – не все было так радостно, так идиллически-прекрасно в их отношениях, как могло бы быть, и много неприятностей доставил Иоле ветреный, непостоянный характер Шаляпина…

Однако вскоре ее ожидало известие еще более страшное. Мамонтов не хотел заключать с ней контракт на следующий сезон, так как балеты по окончании опер были отменены. Шаляпина это, казалось, беспокоило мало. «Дорогая моя, может быть, ты сможешь приехать в Россию без контракта?.. – спрашивал он. – Ну что же, мы не будем богаты, но и не будем бедны. Будем жить так, как Бог устроит для нас».

Но для Иоле это была катастрофа! Поехать в Россию просто так она не могла – она не была ни невестой, ни женой Шаляпина. Она скрыла от мамы, что они уже год живут вместе. Джузеппина Торнаги воспитывала дочь в строгости, и у Иоле просто не хватило духу признаться во всем.

Ее оскорбила позиция Мамонтова, отказавшегося от ее услуг, хотя она была согласна на любые условия, ее обидело безразличие Шаляпина, который ничего не смог или не захотел для нее сделать. И вот теперь разлука на год, если не больше. И кто знает, что будет потом – дождется ли ее Шаляпин, не разлюбит ли?..

«Для меня все кончено в этом мире, и, если бы не моя мама и мой брат, я не знаю, что бы сделала, потому что не вижу для себя больше ничего хорошего, – писала она. – Я страдаю, потому что очень боюсь, что я тебе безразлична. Тебе все равно, что будет со мной… Но это не твоя вина, если ты больше меня не любишь, как прежде. Сердцу не прикажешь. И теперь, когда все кончено, кончено, ты не делаешь для меня ничего. Это я одна всем жертвовала, потому что по-настоящему любила тебя, а теперь будет то, что Бог пошлет».

И вот когда все слезы уже были выплаканы и надеяться, казалось, не на что, судьба проявила к Иоле редкостное великодушие. То ли Шаляпин уговорил наконец Мамонтова, то ли тот сам не захотел терять первоклассную балерину, но неожиданно Иоле получила приглашение выступать еще один сезон в театре Мамонтова. Ей предстояло ставить и исполнять танцы в русских и зарубежных операх. Окрыленная, она отправилась в Москву.