Текст книги "Семейная жизнь Федора Шаляпина: Жена великого певца и ее судьба"

Автор книги: Ирина Баранчеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

После войны Ирина ушла из Театра имени Моссовета, где она работала несколько последних лет, и серьезно занялась работой по собиранию огромного и разбросанного по частным собраниям литературного наследства отца, материалов о его жизни и творчестве, его личных вещей. Вскоре она создала литературно-музыкальную композицию «Рассказ об отце» и отправилась с ней выступать по разным городам своей огромной страны. Она была первой, кто по-донкихотовски открыто, с поднятым забралом, ринулась восстанавливать доброе имя Шаляпина, память о «самом дорогом для нее человеке».

В 1952 году подумывать о том, чтобы снять фильм об отце, начал и Федя, но, как и следовало ожидать, его желания остались только желаниями. С возрастом Федя не стал более упорным или трудолюбивым. Да и кто, если задуматься, смог бы сыграть Шаляпина?..

Несмотря на годы, проведенные за границей, все дети в эмиграции постоянно возвращались мыслями в прошлое. В каком-то смысле они так и остались мальчишками и девчонками с Новинского бульвара, не повзрослевшими шаляпинскими детьми… Как часто они вспоминали Россию, фрагменты их фантастически прекрасного детства, которое больше напоминало сказку! Лида писала маме, что она часто видит во сне Москву, Новинский бульвар… Как они едут на санях по заснеженным московским улицам, а на углах стоят мороженщики, и Иола Игнатьевна с ними – еще такая молодая, красивая, с черными волосами, в которых нет ни пряди седины… В снах перед ними проходили картинки их прошлой жизни. А еще Лиде часто снилось, что мама наконец-то приезжает к ним и они обнимают и целуют ее… Ведь они столько лет с нетерпением ждали именно этого дня!..

Действительность была иная – суровая и жестокая. «Да, мамочка моя! – в серьезные минуты своей жизни писала Лида. – Слава Господу, что он нас наделил большой жизнерадостностью, иначе плохо было бы. Много нас судьба била по голове и немало „соли“ пришлось проглотить. Да и теперь иногда на сердце скребутся кошки, но я их стараюсь прогонять, и мне это удается. Жизнь такая короткая, и несет она гораздо больше горя, чем радости, поэтому надо с этим бороться и отгонять все злое, и ловить все хорошее, и идти ко всему хорошему».

Прошло много лет с того времени, как подавленные и неустроенные, они прибыли в Америку. Теперь времена изменились, судьба была благосклоннее к ним. Борис стал известным художником, создал галерею образов самых известных людей XX столетия, куда входили Тосканини, Рахманинов, Горовиц, авиаконструктор Сикорский, Игорь Стравинский, Сергей Кусевицкий, Яша Хейфец, Михаил Чехов, Клод Фаррэр, Теодор Драйзер, миссис Джеймс Рузвельт, мать президента США, и многие-многие другие… [30]30
  Позже Борис создаст портреты первого космонавта Юрия Гагарина, Жаклин Кеннеди, галерею образов ведущих танцовщиц Большого театра.


[Закрыть]В Америке Бориса называли «автором портретов знаменитостей». В 1950 году он построил себе дом в русском стиле в небольшом городке Истоне, штат Коннектикут, и поселился там со своей второй женой Хельчей. Окрестности напоминали ему Итларь, их милое Ратухино, куда они все постоянно мысленно возвращались.

Федя работал в Голливуде. Нельзя сказать, чтобы он жил шикарно (денег ему постоянно не хватало), но все же и он как-то устроился и довольно регулярно снимался в кино.

Таня посвятила себя семейной жизни. После окончания Второй мировой войны она перебралась в Америку и теперь жила вместе с Лидой в Нью-Йорке. Растила сына Федора. Ее дети от первого брака Лидия и Франко жили в Италии и регулярно писали ей. Таня очень гордилась своими детьми.

Дела в Лидиной студии пения тоже шли хорошо. Она добилась успеха и теперь уже «занимала положение», как написала она в одном из писем маме. Раз в год Лида с учениками выступала с отчетными концертами в «Карнеги-холл» (Лида посылала маме программки концертов), а в 1956 году Национальная федерация музыкантов Соединенных Штатов учредила стипендию имени Ф. И. Шаляпина и присудила ее Лидиной частной студии!Первым обладателем Шаляпинской стипендии стал ученик Лиды Джон Кармин Фьорито.

Хотя прошло уже много лет со дня смерти Шаляпина, но дети еще остро помнили несправедливость, которая была допущена по отношению к ним отцом. Все еще, затухая или разгораясь, медленно тянулось никому ненужное дело о наследстве. Все понимали, что оно не принесет никаких результатов, но смириться с нанесенным когда-то оскорблением было нелегко. «…Отцу мы ничего откровенно не говорили, – писала Лида матери, – все боялись его расстроить, все деликатничали, „благородно молчали“, принимая незаслуженные пощечины и глотая горькие пилюли. Так он и ушел в лучший мир в полной уверенности, что М.В. наша жертва и наши сестры, бедняжки, из-за нас в большой опасности. Результат нашей дурацкой деликатности и молчания ты знаешь. Если существует загробный мир, как он там страдает и даже злится, видя правду!!! А мы тутот досады на свою глупость лопаемся».

Материальные затруднения могли пройти, но моральные обиды быстро не забывались. Шрамы, нанесенные Шаляпиным детям, зарубцовывались медленно.

В Москве же тем временем шла совсем другая жизнь, далекая от этих материальных интересов. Отношение к Шаляпину в советском обществе – благодаря заботам Ирины – постепенно менялось. В 1953 году удалось отпраздновать 80-летие со дня его рождения. В Москве состоялось несколько торжественных вечеров – в Доме актера, в Центральном доме работников искусств, в Большом зале Московской консерватории. В этих вечерах участвовали лучшие силы: оркестр Большого театра, известные дирижеры во главе с легендарным Н. С. Головановым, лучшие певцы, солисты Большого театра, среди которых был и молодой бас Александр Огнивцев, внешне необыкновенно похожий на Шаляпина [31]31
  А. П. Огнивцев (1920–1981), родившийся в городе Луганске в семье железнодорожного машиниста и сделавший головокружительную карьеру в Большом театре благодаря поддержке А. В. Неждановой и Н. С. Голованова, в течение многих лет поражал современников своим необыкновенным внешним сходством с Шаляпиным. Когда он выступал в театре «Ла Скала», экспансивные итальянцы кричали ему: «Браво, дитя Шаляпина!» К А. П. Огнивцеву с большой симпатией относились Иола Игнатьевна, Ирина, Борис и Марина Шаляпины, которые подарили ему некоторые семейные реликвии, связанные с именем Шаляпина.


[Закрыть], а также бывшие студийцы Шаляпинской студии, ставшие известными артистами, писатели, скульпторы, музыканты, знавшие Шаляпина…

На одном из вечеров Ирина прочитала неопубликованные письма В. В. Стасова, который восхищался талантом молодого Шаляпина. По поводу этих писем в свое время у Ирины с отцом возникла довольно острая переписка. В ноябре 1937 года Шаляпин попросил ее прислать ему письма Стасова в Париж, где французы будто бы хотели устроить его музей, и Шаляпин посчитал «наиболее целесообразным иметь письма и другие какие-либо документы здесь, у меня, в Париже»: «Ибо что я Гекубе? Кому это там будет интересно? Иметь всякую ерунду относительно „врага народа“».

Однако Ирина воспротивилась этому и даже, несмотря на свою безмерную – и во многом слепую – любовь к отцу, ответила ему довольно категорично: «Конечно, самое обидное, что ты вследствие тех или иных обстоятельств порвал со своей родиной, но никто тебя „врагом“, как ты думаешь, не считает. Однако же все понимают, что ты совсем забыл нас и все время думаешь, что тебе хотят какого-то зла, да неверно это!!! …Я люблю русскую землю, русскую литературу и хочу, чтобы страна моя обогащалась… Мы не мелочны, как ты думаешь, и хотя потеряли тебя как человека и актера, все же отдаем дань твоему огромному искусству».

Это был необычный для Ирины тон в ее сентиментально-ласковой переписке с отцом. Но письма Стасова она отстояла и вот теперь, наконец, смогла придать их огласке, сделать достоянием широкой публики.

А в фойе Дома актера была развернута выставка, посвященная Шаляпину, куда вошли материалы из фондов Театрального музея имени А. А. Бахрушина. Среди них были материалы, переданные в музей Иолой Игнатьевной и Ириной.

Юбилей Шаляпина отметили широко. Не так это просто было сделать, но все же сила гения Шаляпина постепенно пробивала стену казенного молчания и бюрократизма. Но и то сказать: это уже был 1953 год. Россия стояла на пороге огромных перемен.

В 1955 году «в целях популяризации творчества Шаляпина» была создана комиссия для изучения его наследия, а в конце 50-х годов открылась постоянная шаляпинская экспозиция в Театральном музее имени А. А. Бахрушина.

И только в 1956 году, когда политическая атмосфера в России начала постепенно меняться и легкие заморозки сменили господствовавший до этого трескучий мороз, Ирина осмелилась наконец обратиться с просьбой в ЦК КПСС разрешить ей посетить могилу отца на кладбище «Батиньоль» в Париже. И хотя Ирина немало сделала для культуры своей страны и не раз доказала ей свою преданность, одну в Париж ее все-таки не пустили, рекомендовали ей осуществить поездку во Францию «в порядке туризма с одной из экскурсионных групп», и только восемнадцать лет спустя после смерти Шаляпина Ирина смогла прийти на его могилу и положить цветы… Такой и запечатлел ее объектив фотографа – ее скорбный лик, склоненный над могилой, в эту печальную – и такую позднюю! – встречу…

Ирина могла положить цветы на могилу отца с чистой совестью. Она единственная изо всех детей Шаляпина бескорыстно служила ему, а не только пользовалась его именем. Она не отрекалась от него – в любые годы, перед лицом самых страшных опасностей, даже перед угрозой смерти. Своей реабилитацией на родине Шаляпин был обязан главным образом ей. Она смело шла вперед, и ее энтузиазму, ее упорству поддавались любые, самые непреодолимые преграды.

Благодаря Ирине в различных городах Советского Союза на зданиях, связанных с именем Шаляпина, появились мемориальные доски, а в музеях – специальные экспозиции. Она нашла уникальные документы, написала интереснейшие воспоминания. Вместе с Иолой Игнатьевной они передали в дар Бахрушинскому музею костюмы Шаляпина, подношения и адреса, скульптурные изображения, большое количество фотографий Шаляпина – в ролях и в жизни. Все, кто начинал заниматься шаляпиноведением, обращались к ним.

Их квартира на Кутузовском проспекте напоминала музей. Комната Ирины была целиком посвящена Шаляпину. Здесь стоял старинный шкаф, украшенный по бокам всяческими завитушками и с зеркалом во всю дверцу.

– Перед театром отец всегда смотрелся в это зеркало, – говорила своим посетителям Ирина.

У нее хранились стулья из столовой с Новинского бульвара. Тот стул, на котором любил сидеть Шаляпин, был отмечен красной ленточкой. Ирина хранила шаляпинский рояль, привезенный из Ленинграда накануне Великой Отечественной войны, письменный стол, библиотеку отца… Стены ее комнаты были завешены фотографиями и рисунками Шаляпина, картинами Нестерова, Васнецова, Коровина… Увы, это была лишь малая часть того богатства, которое существовало в их доме до революции. Но и это сохранить в советские годы уже было подвигом. На Кутузовском проспекте, в тесной квартирке Иолы Игнатьевны и Ирины, долгое время хранился весь огромный шаляпинский архив.

Постепенно имя Шаляпина возвращалось к людям. Ирина ездила по городам Советского Союза с чтением своей композиции «Рассказ об отце», сопровождавшейся показом диапозитивов фотографий Шаляпина и записями песен, арий и романсов в его исполнении, и на ее концерты становилось попасть все труднее. Все больше народу тянулось к искусству Шаляпина…

И поскольку теперь Ирина должна была много ездить по своим делам, связанным с пропагандой творческого наследия отца, большую часть времени Иоле Игнатьевне приходилось проводить одной, что в ее возрасте было уже не так-то просто. Может быть, именно поэтому она в 1955 году написала Феде о том, что хотела бы приехать в Италию, но боится, что она слишком стара и слаба для подобного путешествия. Но Федя ухватился за это ее желание и успокаивал маму, что все заботы по переезду он возьмет на себя. Однако в этот раз поездка не состоялась (могла бы не состояться вообще!), ибо в конце 1956 года Иола Игнатьевна сломала позвоночник, и это едва не стоило ей жизни.

История эта почти невероятная, хотя в то же время она необыкновенно ярко характеризует ту атмосферу, которой была окружена Иола Игнатьевна в Советском Союзе. Она упала у себя в комнате рано утром (видимо, у нее закружилась голова), ударившись спиной и головой о край стола. Несмотря на боль, она сама дошла до кровати, но в последующие часы у нее начались такие сильные боли, что пришлось вызвать врача. Приехала «скорая» из Института Склифософского, врач осмотрел Иолу Игнатьевну и заметил, что травма серьезная. Но поскольку Иоле Игнатьевне было уже восемьдесят три года, то по негласно установленному правилу время на нее решили не тратить и гуманно оставили умирать дома.

Но кто-то(опять ее добрый гений?) с этим не смирился. Информация просочилась в прессу, и вскоре Би-Би-Си передало о том, что жена известного певца Шаляпина лежит дома без помощи, так как в госпитализации в лечебное учреждение ей отказали. И тут завертелись проржавевшие колесики советской государственной машины, и на Кутузовский проспект уже мчалась новая «скорая помощь», и Иолу Игнатьевну – двадцать два дня спустя после травмы! – поместили не куда-нибудь, а в знаменитую «кремлевскую» больницу [32]32
  Сведения сообщены П. Н. Мошенцевой, работавшей с 1953 по 1981 год хирургом в спецбольнице Четвертого главного управления СССР. Опубликовано: «Вечерний клуб», 30.08.1994.


[Закрыть].

У Иолы Игнатьевны оказался компрессионный перелом третьего поясничного позвонка, но хорошие специалисты (и хорошие условия) сделали свое дело. Несколько месяцев Иола Игнатьевна пролежала в «кремлевской» больнице. Перелом позвоночника сросся, врачи научили ее ходить. Но общая картина ее здоровья была удручающей. «Старая машина» постепенно приходила в негодность…

Но Федя, казалось, не хотел видеть очевидного и по-прежнему не терял надежды на приезд мамы. В 1957 году он прислал ей из Италии открытку: видел дядю Масси, он старенький, но бодрый. Федя хотел вернуть маму к ее прежней итальянской жизни, зажечь в ней желание увидеть свою родину, своих родных. «У всех итальянцев в семьях живут старушки-мамы. Я вижу, как они сидят на балконах, и, когда я прохожу по улицам, думаю: „Вот и моя мама могла бы так сидеть на балконе нашей квартиры“», – писал он ей, желая устроить ее в Риме в комфорте и уюте и избавить от той скучной, неинтересной жизни, которой она жила в Советском Союзе много лет. Но проблема заключалась в том, что ехать куда-либо одна Иола Игнатьевна уже не могла, а найти сопровождающего в Москве было в то время не так-то просто. И потому в этих бесконечных переговорах безрезультатно утекало время, подтачивая и без того слабые силы Иолы Игнатьевны, и постепенно желание куда-то ехать у нее исчезало. В Москве был ее дом (Иола Игнатьевна в шутку называла себя «старой москвичкой»), ее вещи. Здесь были ее друзья и знакомые. В России она прожила долгую жизнь, здесь она была когда-то счастлива, и теперь она хотела умереть здесь, хотела, чтобы ее похоронили рядом с любимым сыном Игорем. В одном из писем к Феде Ирина заметила, что мама давно уже живет не материальной, а духовнойжизнью. Она мыслями в прошлом, с теми, кого давно нет…

Однако и в реальной жизни интеллигентской Москвы Иола Игнатьевна играла в то время отнюдь не последнюю роль. Теперь, когда благодаря заботам Ирины имя Шаляпина было реабилитировано, к Иоле Игнатьевне приходило много народу – журналисты, артисты, исследователи творчества Шаляпина. Она стала достопримечательностью культурной Москвы, общаться с ней считалось честью и одновременно большим удовольствием, поскольку она запомнилась как человек «обаятельный и милый», доброжелательный и очень простой в общении.

«Она всегда пользовалась любовью и уважением москвичей – артистов, художников, писателей, всех, с кем ей приходилось встречаться на протяжении своей долгой жизни… Несмотря на преклонный возраст, она была необычайно живой и темпераментной, сохранила ясную память», – писал о ней журналист М. Н. Долгополов в книге «Звездное ожерелье».

А другой журналист Л. В. Горнунг так вспоминал о своем общении с членами семьи Шаляпина:

«Ирина Федоровна – единственная из детей Шаляпина оставалась в Москве и жила со своей матерью-итальянкой Иолой Игнатьевной. И если характер у Ирины был не слишком приятный, то от общения с ее матерью у меня остались самые теплые воспоминания…

В комнате Ирины висело несколько картин Константина Коровина, то ли они были куплены в свое время Федором Ивановичем, то ли подарены ему художником. Ирина Федоровна продавала некоторые пейзажи.

В комнате ее матери картин не было. Висела очень большая фотография первенца Шаляпиных Игоря, который умер пяти лет от роду [33]33
  Игорь умер в возрасте четырех с половиной лет.


[Закрыть].

На письменном столике Иолы Игнатьевны стоял рисунок Серова, изображавший ее в молодости. На туалетном столике – овальное зеркало, за раму которого были заткнуты фотографии ее детей, присланные ей из Америки. Сама Иола Игнатьевна была очень симпатичная старушка, отлично говорившая по-русски. Чаще всего ее можно было застать на кухне, в фартуке около керосинки. Ирина как будто бы даже притесняла ее…»

В последние годы отношения между Иолой Игнатьевной и Ириной ухудшились настолько, что они почти не разговаривали друг с другом и даже хозяйство вели порознь. Слишком многое они пережили, слишком от многого устали. За плечами у них были долгие годы жизни на грани нищеты, постоянные моральные и материальные унижения, страх за свою жизнь из-за их чрезмерной преданности Шаляпину, определенный отрезок времени ненавидимому собственной страной. И теперь еще слишком многое раздражало их в окружающей действительности и друг в друге. Ведь жизнь их – в стесненных материальных условиях – до сих пор была весьма неприглядна.

Но если что-то и объединяло их вместе на короткие радостные мгновения в их жизни, то это опять-таки было имя Шаляпина, которому обе они были безраздельно преданы. Так случилось и в тот раз, когда у их бывшего дома на Новинском бульваре в 1957 году был установлен бюст Шаляпина скульптора А. Е. Елецкого. Об этом во всех центральных и во многих местных газетах появилось краткое сообщение ТАСС:

«9 августа во второй половине дня у дома № 25 по улице Чайковского было необычно многолюдно. Здесь собрались работники искусств, друзья и родственники великого русского артиста Ф. И. Шаляпина.

На стене небольшого особняка – белое покрывало. Внизу – только что посаженные цветы.

Начальник управления культуры Моссовета К. А. Ушаков открывает торжественный митинг. Под звуки гимна Советского Союза со стены медленно снимается покрывало и взору присутствующих предстает установленный в нише бюст из белого мрамора. Внизу мемориальная доска с надписью:

В этом доме с 1910 по 1922 год жил и работал великий русский артист Федор Иванович Шаляпин.

Скульптор Елецкий изобразил гениального певца с приподнятой головой и устремленным вперед взглядом.

Выступившие на митинге заслуженный деятель искусств РСФСР П. А. Марков, народные артисты СССР И. С. Козловский и Р. Н. Симонов говорили об огромном значении Шаляпина для русского национального искусства.

Затем слово берет известный итальянский артист Тито Скипа. Он взволнованно говорит о своей совместной работе с Ф. И. Шаляпиным во время заграничных гастролей во многих странах мира.

На митинге присутствовали также жена Федора Ивановича И. И. Шаляпина и дочь певца Ирина Федоровна» [34]34
  Опубликовано: «Музыкальная академия», 1993, № 3.


[Закрыть].

Так в последний раз при ее жизни в советской печати промелькнуло имя Иолы Игнатьевны Шаляпиной…

После перенесенного недавно перелома позвоночника Иола Игнатьевна еще очень плохо ходила, но все же она приехала на открытие памятника. Среди публики были и ее ученики, бывшие студийцы Шаляпинской студии. Одна из них, Г. Н. Малиновская, позже рассказывала в интервью газете «Советская культура» [35]35
  Опубликовано: «Советская культура», 24.12.1983.


[Закрыть]:

«Среди удивительных людей, пестовавших нашу студию, я с благоговением вспоминаю супругу Федора Ивановича, замечательную балерину Иолу Игнатьевну Торнаги… Когда в Москве было открытие мемориальной доски памяти Федора Ивановича, Иола Игнатьевна не могла уже ходить, ей трудно было даже сидеть. Но она приехала и смотрела через открытую дверцу автомобиля. К ней подошел и о чем-то долго с ней говорил, почтительно склонившись, какой-то немолодой мужчина. Мне сказали, что это великий итальянский певец Тито Скипа… Я принесла цветы Федору Ивановичу, но увидев счастливые и горестныеглаза Иолы Игнатьевны, положила эти цветы ей на колени…»

Это была дань любви и восхищения тех, кому Иола Игнатьевна, не скупясь, отдавала все силы своего благородного сердца… Это был и знак уважения к женщине, которая долгие годы была счастливой звездой великого Шаляпина и благодаря которой память о нем сохранилась в его стране…

Но это были лишь редкие моменты счастья в их по-прежнему многотрудной жизни, полной печалей и невзгод. И поэтому Федя не переставал звать маму к себе. В 1958 году он, в последние годы часто бывавший в Италии, окончательно распрощался с Америкой и перебрался в Рим. Купил квартиру на улице Сан-Томазо д’Аквино и обставил ее мебелью. «Тебе заказал хорошую спальню, как ты любишь, большую кровать… – писал он Иоле Игнатьевне в надежде на скорую встречу. – Теперь есть куда тебе приехать. Чудная ванная, кухня со всеми удобствами и большая терраса, которая будет устроена как сад, так что тебе и ходить никуда не будет нужно, если не хочешь. Есть также и лифт, если вздумаешь прокатиться. Также есть и столовая с большим окном».

Но Федя, расставшийся со своей мамой двадцать лет тому назад, весьма слабо представлял себе, в каком катастрофическом положении находится здоровье Иолы Игнатьевны, а потому был настроен весьма оптимистично: «Следи за собой и подкрепляйся, а я уж здесь за тобой посмотрю и поухаживаю. Устроимся удобно». Он даже убеждал Иолу Игнатьевну, что если она захочет, она всегда сможет вернуться в Москву. Теперь это, действительно, казалось возможным.

В конце 50-х годов в Советский Союз, после десятилетий «железного занавеса», начали приезжать первые эмигранты. Некоторые из знакомых Лиды побывали в Москве и затем привезли ей приветы от сестры и мамы, фотографию бюста отца на Новинском бульваре и фотографии Иолы Игнатьевны и Ирины. Их мама превратилась в маленькую худенькую старушку. С фотографии на Лиду смотрело лицо смертельно уставшей старой женщины.

А в начале 1959 года и Федя – первым из детей Шаляпина – рискнул отправиться в Москву. После стольких лет он ехал на родину и почти с каждой станции, на которых останавливался поезд, слал Иоле Игнатьевне записки и телеграммы. Чувства переполняли его. Но невозможно сказать, чего в этой встрече было больше – радости или печали. Ведь Федю ожидало зрелище изменившейся до неузнаваемости Москвы, обветшалый дом детства на Новинском бульваре… Наконец-то – после стольких лет! – он увиделся со своими близкими, но что это была за встреча! В 1936 году Федя простился со своей мамой, которая была еще энергичной и бодрой нестарой женщиной; теперь же перед ним предстала маленькая больная и жалкая старушка. Он помнил свою сестру молодой привлекательной особой, очаровывающей всех своим шаляпинским шармом, но теперь это была только пожилая и уже тоже больная женщина, раздражительная и нетерпимая, с тяжелым и резким характером, изуродованная чудовищными материальными условиями жизни в Советском Союзе.

Общие знакомые намекнули Феде: надо скорее забирать маму к себе. С Ириной они ужиться не могут. Но в этот раз Федя смог пробыть в Москве всего несколько дней. Дольше ему сложно было остаться по материальным соображениям.

В апреле он опять написал маме об их предполагаемой поездке в Италию. Ехать Иола Игнатьевна уже никуда не хотела, но Федя и Ирина убедили ее в необходимости этого шага, и она усиленно лечилась, чтобы выдержать поездку. Иола Игнатьевна вступала в последний этап своей старости, она становилась беспомощной, а у Ирины не было ни сил, ни здоровья ухаживать за ней. Рассчитывать на достойную старость в Советском Союзе Иола Игнатьевна не могла.

В самом конце 1959 года, когда все было готово к ее отъезду, в Москву снова приехал Федя. Вместе они встретили новый 1960 год, а затем быстро собрались и поехали.

Перед отъездом Ирина от имени Иолы Игнатьевны, у которой уже так сильно тряслись руки, что сама писать она не могла, написала письмо министру культуры Е. А. Фурцевой с просьбой осуществить «заветнейшую мечту» всей их семьи – создать музей Шаляпина в доме на Новинском бульваре. Подписались все трое – Иола Игнатьевна, Ирина и Федя. Это стало последней просьбой Иолы Игнатьевны, с которой она покидала страну, ставшую ее второй родиной [36]36
  Н. В. Каракоз, ближайшая соседка И.И. и И. Ф. Шаляпиных в доме по Кутузовскому проспекту, рассказывала об отъезде Иолы Игнатьевны: «В лифт поставили стул. Из квартиры под руки вывели маленькую худенькую старушку – Иолу Игнатьевну. Усадили ее на этот стул в лифте, и так она отправилась в свое последнее путешествие – на родину, в Италию».


[Закрыть].

На вокзал ее пришли проводить артисты Большого театра. С большим букетом цветов приехал Иван Семенович Козловский. Как это было непохоже на бегство Шаляпина из России почти сорок лет тому назад! Иола Игнатьевна уезжала с сознанием до конца выполненного долга, отдав себя до капли той России, которую она любила как родину любимого человека и с которой разделила все ее самые тяжелые испытания. Теперь ей предстояло отдохнуть… И Иола Игнатьевна с чувством огромного сожаления, боли и тоски навсегда покидала страну, дорогую для нее, в которой она прожила долгих шестьдесят четыре года…