Текст книги "Семейная жизнь Федора Шаляпина: Жена великого певца и ее судьба"
Автор книги: Ирина Баранчеева
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)
Хотя прошло уже десять лет как этот необыкновенный ребенок покинул их, Иола Игнатьевна до конца не могла примириться с его смертью. Она хранила его детскую одежду, фотография Игоря висела на стене в ее комнате, и ее день начинался и заканчивался под взглядом этих светлых печальных и задумчивых недетских глаз. Теперь бы Игорю исполнилось четырнадцать лет, и Иола Игнатьевна часто думала о том, какой бы это был умный и талантливый мальчик, каких бы успехов он добился, и вся бы их жизнь – она свято верила в это! – сложилась бы совсем по-другому, если бы этот ребенок был жив… Но этого не произошло… Судьба дала им только то, что дала. Значит, надо было смириться. Смириться и терпеть, потому что иного выхода не было…
«27 июля этого года исполняется также пятнадцатилетняя годовщина нашего неудачного супружества, – писала Иола Игнатьевна Шаляпину, – (у нас в Италии это называют бронзовой свадьбой, не знаю, так ли в России)… в любом случае уже пятнадцать лет, как мы тащим эту тяжелую цепь…»
В это время Шаляпин выступал в Лондоне во время «Русских сезонов» С. П. Дягилева. Несмотря на огромный успех, которым сопровождались его выступления в «Борисе Годунове», «Хованщине» и «Псковитянке», с артистической точки зрения предприятие Дягилева Шаляпина теперь удовлетворяло мало. Он считал, что уровень постановок упал с того момента, когда они играли в «Grand Opera» и «Chatelet». Но хотя это его и раздражало и доставляло ему неудобства, отказаться от хорошо оплачиваемых гастролей он уже не мог. Ему нужны были деньги, он взвалил на себя слишком много обязанностей. Он должен был содержать две свои большие семьи.
Его настроение испортило также то обстоятельство, что в Лондоне с ним произошел очередной скандал. Особенно неприятно это было потому, что случился он не на родных российских просторах, что было бы обычно и даже тривиально, а в столице иностранного государства во время гастролей русской оперы.
Как ни странно, Шаляпин вновь оказался жертвой недовольства хора и его напряженных отношений с дирекцией. В книге «Страницы из моей жизни» Шаляпин посвятил тому, что произошло в Лондоне, подробное описание:
«В этот сезон почему-то вся труппа была настроена нервно. Еще по дороге в Париж между хором и Дягилевым разыгрались какие-то недоразумения – кажется, хористы находили, что им мало той платы, которая была обусловлена контрактами. В Лондоне это настроение повысилось, отношения хора с антрепризой все более портились, и вот однажды, во время представления „Бориса Годунова“, я слышу, что оркестр играет „Славу“ перед выходом царя Бориса, а хор молчит, не поет. Я выглянул на сцену – статисты были на местах, но хор полностью отсутствовал. Не могу сказать, что я почувствовал при этом неожиданном зрелище! Но было ясно, что спектакль проваливают…
Я вышел один, спел мои фразы, перешел на другую сторону и спрашиваю какого-то товарища:
– В чем дело? Где хор?
– Черт знает! Происходит какое-то свинство. Хор вымещает Дягилеву – а что, в чем дело – не знаю!
Я взбесился, – по-моему, нельзя же было в таких условиях вытаскивать на сцену, пред лицом чужих людей, какие-то дрязги личного свойства. Выругав хор и всех, кто торчал на сцене, я ушел в уборную, но тотчас вслед за мною туда явился один из артистов и заявил, что хор считает главным заговорщиком и причиной его неудовольствия именно меня, а не только Дягилева, и что один из хористов только что ругал Шаляпина негодяем и так далее. Еще более возмущенный, не отдавая себе отчета в происходящем, не вникая в причины скандала и зная только одно – спектакль проваливается! – я бросился за кулисы, нашел ругателя и спросил его: на каком основании он ругает меня!
Сложив на груди руки, он совершенно спокойно заявил:
– И буду ругать!
Я его ударил. Тогда весь хор бросился на меня с разным дрекольем, которым он был вооружен по пьесе. „Грянул бой“…
Если б не дамы-артистки, находившиеся за кулисами, меня, вероятно, изувечили бы. Отступая от толпы нападавших, я прислонился к каким-то ящикам, они поколебались, отскочив в сторону, я увидал сзади себя люк глубиною в несколько сажен, – если бы меня сбросили туда, я был бы разбит. На меня лезли обалдевшие люди, кто-то орал истерически:
– Убейте его, убейте ради Бога!
Кое-как я добрался до уборной под защитой рабочих-англичан. Шеф рабочих через переводчика заявил мне, чтоб я не беспокоился и продолжал спектакль, так как рабочие уполномочили его сказать мне, что они изобьют хор, если он решится помешать мне…
Спектакль закончился благополучно, хор добился своего. Публика, очевидно, ничего не заметила, – скандал разыгрался во время антракта, при закрытом занавесе.
После спектакля мне сказали, что человек, которого я ударил, лежал несколько минут без памяти. Я поехал к нему и застал у него на квартире еще несколько человек хористов. Высказав ему свое искреннее сожаление о происшедшем, я просил простить меня; он тоже искренне раскаялся в своей запальчивости. Плакали, обнимались, наконец, пошли все вместе ужинать в ресторан и предали сей печальный инцидент забвению…»
Примечательно, что английские газеты об этом эпизоде не обмолвились даже словом, но русские газеты расписали «очередной скандал» Шаляпина во всех подробностях.
Это было неприятно, людям, близким к Шаляпину, это причиняло боль (Ирина, которой попали в руки газеты, была ужасно расстроена за любимого папу), но Шаляпин, кажется, уже на все махнул рукой.
«Что же делать, дорогая Иоле, – писал он из Лондона, – это уже моя судьба. Я по-настоящему несчастный человек, что родился русским и живу среди этих мелких душой людишек – сумма всех этих фактов заставляет меня думать о том, чтобы уехать из России, особенно ради моих детей – в России они не смогут получить хорошего образования и всегда будут иметь много неприятностей».
Уже не в первый раз Шаляпин заводил разговор на эту тему с Иолой Игнатьевной. Начиная с 1911 года, после истории с коленопреклонением, он все настойчивее просит ее подумать о том, чтобы переселиться во Францию. Но Иола Игнатьевна противилась этому… Считала ли она это минутной слабостью, капризом Шаляпина? Или не верила в серьезность его намерений?.. Она любила Россию, ее дети были русскими, она воспитала их в традициях русской культуры, да и Шаляпину, возможно, думала она, зная его характер, без России было не обойтись… Но была и другая причина, для нее гораздо более важная. Весь мир Иола Игнатьевна отдала Шаляпину и Марии Валентиновне, но Москва – это была ее территория, ее последний бастион, где хозяйкой была она, где она могла спокойно жить, воспитывать своих детей и где, как ей тогда казалось, она была надежно защищена от той мучительной для нее другойжизни Шаляпина, о которой она старалась не думать…
1914 год начинался так же празднично и весело, как и все предыдущие. В Белом зале стояла сверкающая огнями нарядная елка, дети получили подарки, загадывали желания на будущее…
6 и 8 января шаляпинские детишки вместе с некоторыми своими товарищами привлекли к себе внимание москвичей, выступив в театральном зале Литературно-художественного кружка в опере «Сказка о мертвой царевне» (по А. С. Пушкину), музыку к которой написал господин Миттельштедт. Представляя читателям «Русского слова» этот милый детский спектакль, Сергей Мамонтов, сын С. И. Мамонтова, отметил, в частности, что «все танцы и пластическая часть ставились И. И. Шаляпиной, бывшей знаменитой балериной Торнаги».
Хотя кроме пяти детей Шаляпина в спектакле принимали участие и другие «артисты от шести до четырнадцати лет», все внимание было отдано именно им. Ирину, исполнявшую роль Царевны, хвалили за то, что у нее, «кроме врожденного чутья, замечалась и своя собственная вдумчивость». Отметили, что Лида создала «прелестный образ» Царевича. Вокально девочек готовила к этому спектаклю В. И. Страхова-Эрманс, бывшая солистка Частной оперы. Боря и Федя смешно изображали веселых скоморохов. Но самый большой успех выпал на долю восьмилетней Тани, «с блеском протанцевавшей русскую пляску».
В эти радостные новогодние дни Иола Игнатьевна была особенно счастлива еще и потому, что Шаляпин был с ними, он присутствовал на спектаклях и был свидетелем огромного успеха его детей.
Однако эти спектакли не были только детским развлечением. Сбор от них поступил в пользу яслей Попечительства о бедных Басманного участка города Москвы. В бумагах Иолы Игнатьевны сохранилось благодарственное письмо от 10 февраля 1914 года: «Благодаря главным образом участию Вашей семьи оба благотворительных вечера имели выдающийся успех и дали Попечительству большие средства как на содержание яслей в текущем году, так и на основание фонда для постройки собственного здания первых яслей».
Иола Игнатьевна любила делать людям добро…
Никто не думал о том, что принесет этот год. Ведь начинался он так хорошо, так беззаботно и весело. Шаляпин пробыл в Москве до середины января, затем уехал в Петербург. Весной ему предстояли продолжительные гастроли в Лондоне, а летом он обещал приехать в Россию и отправиться с детьми в их волжское имение около Плеса.
Дети с нетерпением ждали лета.
По окончании сезона Шаляпин послал Иоле Игнатьевне телеграмму из Лондона, что он закончил выступления с большим успехом, сейчас едет на лечение в Карлсбад, а оттуда – прямо к ним в Россию.
Но доехать до Карлсбада ему не удалось. В вагоне поезда, несшего его по направлению к германской границе, Шаляпин узнал, что началась война.
В августе 1914 года Иола Игнатьевна с детьми была на отдыхе в Ялте, но узнав об объявлении войны, она сразу же вернулась домой. Вскоре до нее дошла телеграмма от Шаляпина: «Прошу вас, будьте спокойны. Я в добром здравии. Живу во Франции. Бретань. Ла Боль. Вилла Джорджина. Хотел бы приехать в Россию, но это трудно по причине войны. Уеду пароходом в Швецию, если это будет возможно. Целую всех. Федор».
Одновременно в письме к детям Шаляпин подробно описал все свои «военные» приключения во Франции:
«…Милые мои детенки, две недели тому назад приехал я из Лондона в Париж, чтобы ехать дальше в Карлсбад, как весь Париж был поднят на ноги объявлением Австрией войны Сербии. Не придавая этому особо важного значения, я продолжал оставаться в Париже, чтобы купить там кое-что и пошляться по кафе. На другой же день узнал я, что Россия мобилизует свои войска, а на третий – что Германия послала ультиматум России с вопросом, на который Россия должна была ответить в двадцать четыре часа, „для чего она мобилизует войско“. Когда дело приняло такой оборот, я, бросив думать о Карлсбаде, хотел ехать в Россию, но в русском посольстве, куда я пошел справиться, поспею ли я доехать до каких-нибудь серьезных осложнений до России, мне ехать через Германию не посоветовали. Таким образом, я остался во Франции.
Еще через день парижские „Camelots“ кричали уже, разнося газеты, об объявлении Германией войны России; вслед за этим Германия объявила войну Франции, а несколько спустя Англия объявила войну Германии за нарушенный ею (т. е. Германией) Бельгийский нейтралитет. Сейчас Черногория объявила войну Австрии, а Австрия, как и Германия, – России. Вы уже знаете, значит, что теперь завязалась общеевропейская война. Не зная, как мне быть дальше, я решил уехать из Парижа куда-нибудь подальше от театров военных действий и выбрал La Baule – это маленькое местечко на западе Франции, недалеко от двух портовых городов: Nantes и Saint Nazaire… Сижу я здесь уже дней одиннадцать, купаюсь в океане и чувствую себя, слава Богу, хорошо…»
Благодаря тому, что в одном из парижских банков у Шаляпина хранились кое-какие сбережения, он мог позволить себе жить «сравнительно великолепно». Первоначально он собирался переждать войну в этом тихом и укромном месте. Тогда еще казалось, что это дело нескольких месяцев. Поэтому письмо Шаляпина к детям проникнуто оптимизмом.
«Напишите мне, пожалуйста, подробное письмо обо всем, что происходит в России, – просил он. – Я думаю, что там тоже царит большое оживление и воодушевление и там, наверное, верят в победу».
Своим детям Шаляпин, конечно, не стал писать о том, как высаженный из поезда по пути в Германию он вынужден был несколько суток добираться до Парижа и о том, что французы, с которыми ему пришлось разговаривать, спокойно и серьезно относились к войне, понимая, что она будет длительной и потребует «крайнего напряжения сил всей страны».
В отличие от легкого, беззаботного письма, направленного детям, Иоле Игнатьевне в августе 1914 года Шаляпин написал совсем другое письмо:
«Прошу тебя, смотри внимательно за нашими сбережениями в банке, мы теперь живем в ужасное время, кто знает, что может случиться. Я, конечно, верю, что для нас, русских, все кончится хорошо, но кто знает, не разразится ли в России еще одна революция? Конечно, это будет не сейчас же, не теперь, но если случаем война будет проиграна, тогда горе нам!»
Он даже не мог предположить, с какой ужасающей точностью сбудутся его слова!
Как только началась война, русские газеты запестрели заголовками: «Где Шаляпин?», «Пропал Шаляпин» и т. п. Газеты сообщили и тут же опровергли, что Шаляпин задержан немцами на одном из курортов Германии.
Вскоре разнесся слух о том, что Шаляпин находится во Франции и может быть призван в армию для обороны Парижа. Это сообщение особенно взволновало многих поклонников и друзей певца.
Затем в газетах появилось сообщение, что Шаляпин оказался в Лондоне без копейки денег. Иола Игнатьевна опровергла эти слухи, заявив, что Шаляпин действительно переехал в Лондон, но с материальными средствами у него все обстояло благополучно.
В сентябре 1914 года было объявлено, что Шаляпин телеграфировал своей семье из Лондона о том, что он скоро приедет в Москву. По приезде Шаляпин намеревался устроить ряд концертов в обеих столицах в пользу семей запасных и раненых.
И наконец в середине сентября в газетах появилось долгожданное сообщение: «Шаляпин прибывает в Москву».
Путь на родину на этот раз был для него долгим и трудным. Не случайно, свою книгу «Страницы из моей жизни» Шаляпин заканчивает описанием именно этого грустного путешествия в Россию – грустного потому, что оно подвело черту под очень счастливым – мирным и свободным – периодом в жизни Шаляпина и… его страны.
Прожив некоторое время в Бретани и поняв, что война закончится не скоро, Шаляпин хотел через Ла-Манш перебраться в Англию. Однако английское бюро в Кале отказалось продать ему билеты, сославшись на то, что эта линия предназначена исключительно для переезда подданным Великобритании. С огромным трудом Шаляпину удалось получить пропуск на Дьепп. Его поезд, шедший через Париж, был последним. Перед его отходом железнодорожное начальство, входя в вагоны, предупреждало пассажиров, что если появятся германские разъезды, им рекомендуется лечь на пол вагонов…
Из Дьеппа Шаляпин переехал в Лондон, где его встретили очень радушно. Его приезд совпал с отступлением русской армии из Восточной Пруссии, и знакомые англичане тревожно и участливо спрашивали его – кто такой Самсонов? Но Шаляпин еще не успел прочитать газет и ничего не знал о поражении русской армии…
В Глазго Шаляпин сел на пароход «Сириус», шедший до Бергена. И так через Норвегию и Швецию добрался наконец до Финляндии – территории Российской империи. «…B Торнео меня поразила веселая девушка-финка, – заканчивает свой рассказ Шаляпин, – она подавала чай в трактире, все время мило улыбаясь и тихонько напевая какую-то странную песенку, в которой часто встречалось слово „ауринка“. Я спросил: что такое „ауринка“?
– Солнце, – сказали мне.
День был тусклый, небо плотно обложено тучами, а девушка поет о солнце. Это понравилось мне, и с этим впечатлением я доехал до Петербурга, который уже переименовался в Петроград» [21]21
Это путешествие из Франции в Россию вместе с Шаляпиным совершила и его вторая семья.
[Закрыть].
Из Петрограда Шаляпин сразу же направился в Москву.
На вокзале его ожидал почти весь город. Готовилась торжественная встреча. Однако кто-то пустил слух, что в прибывающем поезде Шаляпина нет, и перрон мгновенно опустел. Остались только Иола Игнатьевна и Ирина – две женщины, бесконечно верные и преданные ему, обреченные вечно любить его, вечно ждать на этом пыльном пустом перроне…
Когда подошел петроградский поезд, Шаляпина там действительно не оказалось. Позже газеты разъяснили, что «знаменитый певец, сгорая от нетерпения увидеть свою семью, сошел с поезда на промежуточной станции и на автомобиле опередил поезд».
Настоящая встреча состоялась дома. Несколько часов кряду рассказывал Шаляпин собравшимся у него знакомым и журналистам о своих мытарствах за границей. А потом, вместо того чтобы отдыхать, поехал в гости к Константину Коровину, а от него – прямиком… в баню. (Шаляпин признался, что очень скучал без нее за границей.) Он не переставал удивлять окружающих. И после долгого тяжелого пути этот неутомимый человек чувствовал себя бодрым и полным сил. Он наслаждалсяжизнью. Мог ли он пропустить в ней одно, хотя бы самое маленькое, мгновение?
По приезде в Москву Шаляпин сразу же объявил, что намерен дать ряд благотворительных концертов, средства от которых пойдут на содержание двух его лазаретов – в Москве и Петрограде.
Мысль устроить лазарет в одном из флигелей их дома на Новинском бульваре подала Шаляпину Иола Игнатьевна. С первых же дней стало совершенно ясно, что Россия оказалась не готова к войне. Государственных лазаретов катастрофически не хватало, и состоятельные люди начали оборудовать частные лазареты на свои средства. Шаляпины были одними из первых, кто открыл свой частный лазарет в Москве.
Часть средств на его содержание была выделена товариществом суконной фабрики П. Митрофанова. Другую часть Шаляпин собрал сам, дав ряд благотворительных концертов в пользу раненых. Один из них состоялся 4 октября 1914 года в Большом театре, и внимание публики было привлечено к ложе дирекции, в которой находилась семья певца – Иола Игнатьевна и девочки в белых платьях сестер милосердия Боря, и Федя – в одежде санитаров. В антракте в фойе Большого театра Иола Игнатьевна вместе с несколькими дамами торговала программками концерта. Только от этой продажи им удалось собрать сумму свыше 1000 рублей.
Несмотря на традиционно «шаляпинские цены» на билеты, зал Большого театра был полон, и теперь никто об этом даже не обмолвился. Шаляпин вызывал лишь безграничное восхищение и уважение: он делал великое и нужное дело, в эти тяжелые минуты он был вместе со своей страной… Три раза со всем залом Шаляпин пел гимн «Боже, царя храни!»
А 10 октября 1914 года газета «Московский листок» уже сообщила об открытии лазарета в доме Шаляпина:
«Этот… лазарет устроен самим Ф. И. Шаляпиным. Устроен без всякого преувеличения роскошно. Великолепные кровати с мягкими тюфяками, тонкое постельное белье. Небольшая операционная своей чистотой и опрятностью напоминает игрушечку. Флигель только что заново отделан и выкрашен, и еще вчера спешно заканчивались некоторые работы. Делаются последние приготовления к молебну. Распоряжается всем жена Ф. И. Шаляпина.
Дети Федора Ивановича тоже принимают деятельное участие в хлопотах, все они от мала до велика одеты: мальчики в костюмы военных санитаров с перевязями на рукавах, а девочки – в костюмы сестер милосердия. В таком костюме и сама И. И. Шаляпина.
Закончены последние приготовления, и за иконами в местную церковь командируются дети Федора Ивановича. Принесены иконы, пришло духовенство. К началу молебна пришел и сам Федор Иванович. Торжество носило чисто семейный характер; были только личные знакомые Шаляпиных, в том числе несколько артистов Малого и Большого театров. Представителем от города был член управы В. Ф. Малинин. Перед началом молебна священник сказал прочувствованное слово о великой заслуге помогать раненым и больным. По окончании молебна хор запел гимн, и в хоре принял участие Ф. И. Шаляпин. Сильно и красиво звучал хор в небольшом помещении, из него ярко выделялся мощный бас Шаляпина.
По личному желанию Федора Ивановича в его лазарете должны быть размещены нижние чины, и только врачебно-санитарная комиссия уговорила Федора Ивановича предоставить три места офицерам.
Заведование лазаретом поручено бывшему ординатору клиник Московского университета доктору И. И. Красовскому».
Лазарет Шаляпина, рассчитанный на пятнадцать коек, был прекрасно оборудован и обеспечен обширным запасом белья, перевязочных средств и медикаментов. При лазарете имелись перевязочная и собственная аптека, а также несколько изоляционных комнат для тяжело раненных. Покровительницей лазарета стала вдовствующая императрица Мария Федоровна.
На несколько лет этот лазарет стал делом жизни Иолы Игнатьевны. В нем она смогла осуществить свои надежды и желания – помогать тем, кому плохо, кто нуждается в помощи. Это она считала своим долгом. В этом находила успокоение.
Вместе со старшими девочками Иола Игнатьевна работала в операционной под руководством доктора И. И. Красовского – перевязывала раненых. Младшие дети – Боря, Федя и Таня – развлекали солдат чтением, ставили им пластинки отца.
Бывая в Москве, Шаляпин часто заходил в лазарет. Солдаты обожали его. Здесь он становился добрым, чутким, внимательным, заботливым, очень простым в общении. Едва он появлялся в лазарете, как по комнатам пробегал шепот, Шаляпина начинали рвать на части:
– Федор Иванович! Федор Иванович!
Шаляпин знал всех своих раненых по именам, у каждого спрашивал о здоровье, подбадривал, сообщал новости о войне. Его всегда с нетерпением ждали и, если он запаздывал, спрашивали дежурившую сестру:
– Что-то не видать барина-то нашего?..
Шаляпин появлялся перед ними в ореоле благодетеля и радушного хозяина того дома, где эти простые бедные люди выздоравливали, возвращались к жизни после тяжелых испытаний войны. Здесь их окружали теплотой и заботой, здесь были с ними неизменно ласковы и терпеливы. Ни в одном другом месте эти рядовые солдаты не могли бы получить подобного ухода. Шаляпин специально настоял, чтобы в его прекрасно оборудованном госпитале лечились только нижние чины – он хорошо знал отношение к бедному человеку в России… И это была еще одна причина, почему ему – известному артисту, вышедшему из народа, а потому понимающему его нужды и беды, – были отданы сердца этих простых, бесхитростных людей.
Но повседневные заботы целиком ложились на плечи Иолы Игнатьевны. Это она должна была каждодневно окружать раненых вниманием, следить за тысячей мелочей в управлении лазаретом, чтобы ее подопечным было хорошо и уютно. Солдаты любили ее, называли ласково «мамашей»… Те, кто выписывался из лазарета, писали письма Ирине и Лидии, ухаживавшим за ними, передавали приветы Иоле Игнатьевне. Эти письма на скомканной посеревшей бумаге, написанные карандашом, часто писались прямо в окопах. Солдаты вспоминали милый дом на Новинском бульваре, чудесный сад со скульптурами, где они гуляли, поправляясь от ран, добрую атмосферу шаляпинского дома, в котором они, может быть, впервые были счастливы, эти восемнадцатилетние мальчишки… Потом письма переставали приходить. Значит, их авторов уже не было в живых. Это была страшная правда войны…
В праздники раненые получали подарки. В эти дни Шаляпин бывал в особенно радостном, приподнятом настроении. Пел для своих солдат. Лидия аккомпанировала ему на гитаре. А потом начинался свободный, непринужденный разговор. Слышны были шутки и смех. Не только доверчивый Шаляпин и его беззаботные дети веселились от души, но даже и Иола Игнатьевна – с ее всегда трагическими, грустными глазами – преображалась. В эти минуты ее лицо светилось счастьем, и были в нем какое-то успокоение и примирение, какой-то светлый покой – от сознания того, что она делает это нужное, благородное дело.
О лазарете Шаляпина по Москве шла прекрасная слава. В начале 1915 года московские газеты сообщили о том, что популярность его настолько велика, что «те, кому удается попасть в него, считают себя просто счастливцами»: «Все члены семейства Шаляпина окружают „своих раненых“ самыми нежными заботами. Сам Федор Иванович в часы досуга развлекает раненых рассказами, пением, чтением, спектаклями, в которых играют преимущественно его дети. В дни отлучек Шаляпина раненые скучают. Выздоровевшие с грустью расстаются с гостеприимным домом Шаляпиных».
В октябре 1915 года молебном отметили годовщину открытия лазарета. За это время через него прошло около ста шестидесяти человек.
Война – это страшное время – помогла создать в российском обществе совсем другой – новый! – образ Шаляпина. Не было больше того жадного и алчного грубияна, скандалиста и драчуна, который до этого появлялся на страницах русских газет. Теперь это был не только гениальный артист, но и добрый, благородный, милосердный человек. Война раскрыла в нем самые лучшие качества характера, высветила наилучшие стороны его натуры – как раз именно те, которые давно уже мечтала видеть в нем Иола Игнатьевна. И – можно ли не замечать очевидного? – раскрылись они не в последнюю очередь именно благодаря ей.
На какое-то время, делая это общее благородное дело, Шаляпин и Иола Игнатьевна духовно сблизились. Теперь, когда они стали старше, умнее, страсти в них несколько поутихли, острота боли Иолы Игнатьевны немного отступила и они смогли остаться настоящими друзьями, выяснилось, что объединяло их гораздо больше, чем разъединяло. В конце 1914 года, будучи на гастролях в Варшаве, Шаляпин заболел, и Иола Игнатьевна выразила готовность приехать ухаживать за ним. Зная чрезмерную щепетильность Иолы Игнатьевны, ее обостренное чувство чести, вряд ли можно предположить, что она предложила бы это Шаляпину, зная, что ему это будет неловко или неприятно. Шаляпин нежно поблагодарил ее, но сообщил, что уже поправляется, а поезда в Варшаву ходят так плохо, что можно простоять в дороге несколько суток. Вскоре он выразил пожелание, чтобы на седьмую неделю поста Иола Игнатьевна с детьми приехала к нему в Киев, где он должен был выступать, что и было исполнено. Затем они вместе съездили в Харьков и вернулись в Москву.
Однако эти теплые, дружеские – искренние, не продиктованные приличиями! – отношения совсем не входили в планы Марии Валентиновны. Хотя Шаляпин открыто жил с ней в Петербурге и путешествовал по всему миру, для всех, знавших Шаляпина, она по-прежнему оставалась лишь номером вторым, бледной тенью Иолы Игнатьевны, и выносить ей это становилось все труднее и труднее. Но если бы по тем или иным причинам между Иолой Игнатьевной и Шаляпиным произошло примирение,то это было бы для нее настоящей катастрофой. Все ее уловки, все хитрости, которыми она так долго привлекала к себе Шаляпина, оказались бы напрасными, и столько времени было потрачено зря! К счастью для нее, Мария Валентиновна обладала достаточной сообразительностью и потому понимала, что единственным ее шансом добиться давно намеченной цели и занять столь желанное место жены известного певца было рассорить Шаляпина и Иолу Игнатьевну, что, учитывая пылкие характеры того и другого, не представляло особой сложности. В глубине души Мария Валентиновна презирала эту наивную итальянку за то, что она не смогла удержать рядом с собой гения.
Первые попытки выйти из тени Мария Валентиновна предприняла еще в 1912 году. Путешествуя с Шаляпиным за границей, она стала представляться как жена Шаляпина, а также подписывать счета именем «мадам Шаляпиной» и… иногда забывала платить по ним. Счета, естественно, отправлялись на официальный адрес Шаляпина, Новинский бульвар, и попадали прямо в руки мадам Шаляпиной – Иолы Игнатьевны.
Помимо счетов, Иола Игнатьевна получала письма, адресованные на имя «мадам Шаляпиной», которые были обращены к Марии Валентиновне. Тогда Иола Игнатьевна реагировала на это очень бурно. Она написала Шаляпину возмущенное письмо: кто позволил госпоже Петцольд называться именем, которое в данный моментей не принадлежит? Впервые ей пришлось пригрозить ему, что если подобные инциденты повторятся, она вынуждена будет принять меры, чтобы защитить себя. Угроза имела воздействие: на время Мария Валентиновна угомонилась.
Но вот в 1914 году история началась сначала. Между двумя семьями Шаляпина существовала негласная договоренность – Иола Игнатьевна не ездит в Петербург, Мария Валентиновна – в Москву. Взамен на те жертвы, которые приносила Иола Игнатьевна, она требовала сущую малость – ничего не слышать о Марии Валентиновне.Но та, напротив, вела себя все более смело. В петроградских газетах время от времени стали появляться фотографии младших «дочерей Шаляпина» – Марфы и Марины. Иола Игнатьевна опять была вынуждена серьезно объясниться с Шаляпиным. Она боялась, что это может травмировать ее детей.
Но остановить Марию Валентиновну было уже невозможно. Во время войны, когда Шаляпин – очень ненадолго – приезжал в Москву повидаться со своей семьей, она стала приезжать следом за ним. Часто звонила Шаляпину, слала ему телеграммы на Новинский бульвар, целый день слуга Шаляпина носил их записки друг к другу. И все это происходило на глазах Иолы Игнатьевны.
Несомненно, это была нечестная и недостойная игра. Но Шаляпин, который до седых волос оставался большим ребенком и так и не научился разбираться в людях, конечно, не очень понимал то, что происходило у него на глазах, а главное, не понимал тайных причин такого неожиданного «всплеска чувств». Ему, безусловно, было приятно, что его так любят,что и часу прожить без него не могут. Но Иола Игнатьевна видела, с кем ей предстоит иметь дело. И ее возмущало, что женщина, которую она хоть и не любила, но которой никогдане делала зла, вела себя по отношению к ней таким нахальным, бесцеремонным образом. Возмущало ее и поведение Шаляпина – его беззаботность, легкомыслие, беспечность. Он совсем не думал о детях! Еще меньше он думал о ней!!! Запершись в своей комнате, Иола Игнатьевна писала ему полные негодования письма:
«Вы могли меня разлюбить, даже могли меня возненавидеть, но раз у нас есть дети и ради них я должна нести этот тяжелый крест, то я считаю, что Вы как-то должны помочь мне нести этот крест и постараться по возможности облегчить мне эту ношу, чтобы у меня хватило сил донести ее до конца, пока я необходима моим детям».
«В моих жилах течет не только итальянская, но и сицилийскаякровь», – заметила она в другом письме, намекая на то, что слово вендеттане было для нее отвлеченным звуком. И она только ради детей смиряла эти минутные порывы гнева и жажды мести,молитвой и христианским прощением побеждая темные желания своей души.
Эти письма, написанные в минуты раздражения, отчаяния или обиды, Иола Игнатьевна так и не отправила Шаляпину. Не хотела лишний раз расстраивать его… Хотя прошло почти десять лет с того момента, как между ними произошел разрыв, она по-прежнему – вопреки всему! – любила его, любила и ревновала, как в первые годы их знакомства. Но любовь ее была настолько сильной, что она заставляла ее прощать ему слишком многое, может быть, гораздо больше того, что ему можно было бы простить…