Текст книги "Второстепенный: Плата (СИ)"

Автор книги: Ирина Нельсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Я с недоумением повертела её в руках, пролистнула пару страниц в начале и наткнулась на знакомый почерк Криса: «15 июня. Прорезался второй клык. Очень больно и плохо, и слезятся глаза. Даже Джозеф испугался…»

Меня словно шарахнуло молнией. Дневник Криса! Точно, он же отдал его мне перед Альварахом, хотел рассказать что-то, а я благополучно про это забыла!

– Что там такое? – не утерпел Ай, заглянув мне через плечо.

– Пока не знаю.

С такой скоростью я чистила зубы только будучи студенткой. Кончики пальцев зудели, стоило только бросить взгляд на дневник, в котором, как оказалось, вполне могли храниться многие ответы.

Да, Крис был мальчишкой. Он не знал о Сопротивлении и наверняка многое опустил в своих описаниях. Но он жил в одном доме с тётушкой Ким! Имена, места, какие-то реакции и разговоры – что-то точно попало на страницы!

– Да если у тебя получится оттуда что-то выудить, что ты сделаешь, детка? – насмешливо хмыкнул Ай, когда я поделилась с ним соображениями. – Дух ясно обрисовал тебе все перспективки. Так что…

– О, замолчи! Как-нибудь без мёртвых разберусь!

– Вот сейчас обидно было, – надулся Ай.

Я отмахнулась от него и, разогрев порцию плова в железной миске на кирпиче, открыла дневник.

Почерк у Криса соответствовал возрасту – по-детски круглые буквы прыгали на строчках, точно букашки под дихлофосом. Тут и там встречались чисто детские перлы вроде «Мама была красивая, умная и кричащая», что делало чтение особо занимательным. Времени на то, чтобы осилить всё, ушло немного. Крис не занудствовал, расписывался только на тех моментах, которые вызывали у него эмоции, и делал это с размахом и накалом Стивена Кинга.

«В субботу мы пошли в торговый центр. Там я встретил парня. Он разговаривал с какой-то девушкой. Когда он говорил, его рот широко и сладко разъезжался в стороны. Мне показалось, что он лопнет и покажутся клыки. Вместо глаз словно стояли ромашки с мёдом. Они были такими огромными, что настоящих глаз не было видно совсем. Девушка радовалась и хихикала. Я подбросил ему книжку. Джозеф засёк и сразу сдал. Родители долго извинялись перед парнем, а он смотрел на меня глазами-ромашками, истекал мёдом и скалился. Никто, кроме меня, ничего не видел…»

Да, в этом исполнении история с подброшенной книжкой выглядела трындец как крипово. И чем дальше – тем больше в жизни Криса было таких моментов. Ложь искажала лица людей до такой степени, что эльтёнышу чудился дичайший сюрреализм, от которого любой другой давно и прочно поехал бы крышей. И человечество ещё спрашивает, почему эльты никак не ассимилируются и уходят в сиды, подальше от людей. У меня вот больше нет вопросов.

Кстати, насчёт меня. Я ни разу не видела такой дичи, хотя ложь определяю сразу. Это из-за моей непонятной природы или же разделение на бардов и филидов значит больше, чем просто роли?

А страсти у Криса всё нарастали. На страницах появились зарисовки: парень с ромашками вместо глаз и жуткой акульей улыбкой, видимо, тот самый, женщина с зеркалом вместо лица и паучьими лапками на ладонях, в которой я узнала одну из соседок Стоунов и Стенли, бизнес-леди, старик с птичьими перьями на щеках и клювом вместо носа. Их было много, и не всегда Крис их подписывал. После прозрения у них в доме несколько раз появлялся Аунфлай. Он подарил Крису дорогой нож для бумаги и объяснял, что такое тот видит и почему этого не нужно бояться. Насколько я поняла, Мерфин вообще часто посещал Стенли, просто конкретно в эту тетрадь их другие встречи не попали – её Крис начал вести с выпадением первого клыка.

Рисовал он, кстати, не по-детски замечательно, почти профессионально. Особенно мне запало в душу изображение ужина Стенли и Стоунов – его Крис сделал на отдельном развороте чуть дальше основных записей. Эмили, голову которой выели черви, и Энтони с циферблатом на лице заворожённо слушали мистера Стенли, а тот шевелил раздвоенным змеиным языком и дружелюбно скалил истекающие ядом острые клыки. Тётушка Ким с пучеглазой золотой рыбкой вместо головы протягивала Джозефу кувшин с лимонадом и невероятно походила на русалку из советского мультика. Казалось, ещё чуть-чуть – и она распахнет пухлые губы в страстном крике: «Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем!» Скучающий Джозеф на первый взгляд выглядел обычным, но присмотревшись, я разобрала, что из его волос вместо ушей торчали локаторы. Нормальными на рисунке были только я и Крис. Ну не прелесть ли?

Сразу после ужина стояла запись «Я еду в Фогруф!» и шло изображение Мерфина с Аем во всём их потустороннем блеске.

Дальше шла страница восторженных воплей об эльтах, их науках и келпи и до самого злополучного равноденствия никаких развёрнутых записей больше не было – только рисунки и невнятные записки, в том числе и обо мне, больном и несчастном иномирном подростке. Особняком стояли рисунки с профессорами и особенно – с Корионом. Крис во всех подробностях и даже с какой-то любовью пририсовывал ему огромные фасеточные глаза, из которых лилось что-то подозрительно похожее на кровь. Иронично и тонко, как по мне. Профессор действительно засекал опасность не хуже мухи, но в упор не видел меня. Крис таких подробностей не знал и закономерно подозревал алхимика во лжи. Рядышком с рисунком он приклеил вырезку из статьи о преступлении и написал: «Не врёт, не делает плохого, спас учеников. С точки зрения Безликих он чист. Что тогда мы видим?» Дальше следовали ещё несколько записей о Фогруфе, о контрольных, панический вопль о подрыве, обо мне – несчастной жертве, горестный плач о прекрасной леди Аунфлай, возвращение домой на осенние каникулы, новый семестр, зимние каникулы…

– Ну что? – с любопытством спросил Ай, когда я начала перелистывать страницы заново.

– На зимних каникулах Крис понял, что его близкие врут не только другим людям, но и ему, но не понял почему, – хмуро ответила я. – И очень переживал по этому поводу. Строил всякие догадки и выводы. Вот, послушай: «Я понимаю, люди врут, чтобы извлечь выгоду, или когда нужно спрятать правду. Например, когда Джозеф соврал родителям, что готовился к контрольной у друга, а сам был на вечеринке. Но он сдал контрольную на «отлично», и никто не узнал. Все остались довольны. Но я не понимаю, почему мама говорит ребёнку, что укол – это не больно. Укол же будет прямо сейчас. Ребенок всё равно узнает и очень обидится. Потом он не доверится. Почему человеческие мамы так делают? Я не понимаю. И мистер Аунфлай тоже. Вот Элиза никогда не врала, что будет не больно. Она говорила, как нужно делать так, чтобы не было больно».

– Как удивительно. Тринадцатилетний эльт писал о природе лжи, а не о Сопротивлении! Кто бы мог подумать? – ехидно пропел Ай.

Я захлопнула дневник и засунула его обратно в сумку.

– Просто нужно его прочитать медленнее и между строк.

– Ещё погрей страницы, – хихикал Ай. – Вдруг Крис молоком писал?

Ей-богу, я бы его стукнула, будь он жив. А дневник определённо нужно прочитать ещё раз, только попозже, когда весь этот поток эльтского пубертата уляжется в голове. Сейчас же… Сейчас нужно рискнуть с баром и попросить расчёт.

Я с тяжёлым вздохом залезла в палатку – одеваться и собираться. Думать о Корионе волшебную превращательную думу не стала. Всё-таки Вадимом у меня больше шансов унести ноги в случае чего. Да и… Думать о профессоре, конечно, было приятно. Но вот переживать боль превращения – вовсе нет. У меня даже появился рефлекс гнать мысли о Корионе будучи эльтом. Ведь за мыслями о нём теперь неизбежно следовала боль. Одно хорошо – человеком можно было думать о нём сколько угодно.

Я оделась и, подумав, убрала палатку вместе со всеми вещами в почтальонку. Возвращаться сюда, когда здесь побывала тётушка Ким со Змеем, у которых на хвосте аж целый Интерпол, а в городе есть агент Сопротивления, было чревато. Жаль. Ведь неплохая пещерка.

Когда я заявилась в бар и потребовала расчёт, хозяин сначала не поверил и потребовал предъявить Валю. Пришлось врать, что сестра сейчас вообще не в Лондоне – устраивается на новой работе. Хозяин долго причитал и ругался, что на неё, то есть меня, хотели посмотреть серьёзные люди, что им очень понравились песни, что для певицы это шанс, что им не отказывают…

– Эльтам тоже не отказывают, – брякнула я. – Тот черноволосый ей предложение сделал.

На меня выпучились все, кто был в пределах слышимости.

– Предложение? Ей?! Да ты шутишь! Эльты на людях не женятся!

– Женятся, – возразила я, уже пожалев, что не удержала язык. – Если у них из родни только эльты остались.

Хозяин побагровел. Я даже немного заволновалась, что его хватит инфаркт.

– Ты – эльт?!

– Ага. Так что, вы сейчас мне деньги отдадите или потом, моему профессору?

Профессора Хова и взрослых эльтов в частности никто в баре видеть не захотел, и кровно заработанные мне отдали. И даже зазывали заходить ещё – вдруг «сестра» всё-таки передумает насчёт певческой карьеры.

– А теперь куда? – спросил меня Ай, когда я выбралась из Сохо и пошла к трамвайной остановке.

– Выбора нет. Едем в Тенбрук, – вздохнула я.

Лондон жил своей жизнью. Всюду сновали люди, пели колокольчики на дверях кафе, шелестели колёса электромобилей, какая-то маленькая девочка восхищённо глазела на дирижабль, что плыл в зимнем небе с лебединой величавостью, да мальчишка размахивал газетой и выкрикивал новости. Новости, кстати, были и о Циклогенераторе, и о Владыке Златовласе, который впервые в истории появился на международном собрании монархов. Что, собственно, и побудило меня притормозить купить газету.

Ай помолчал, посмотрел, как я спрятала газету в почтальонку, и спросил:

– Ты серьёзно думаешь провести Хова?

– Нет, конечно, – вздохнула я. – Но если возвращаться – то на своих условиях.

Так больше шансов его зацепить и вызвать меньше вопросов. Главное – сначала хорошенько проработать легенду. Так, чтобы она стала чистой правдой.

Глава 3. Бездна

Вот уж верно говорят, хочешь насмешить бога – расскажи о своих планах. Я ведь как хотела поступить? Сначала приехать в Тенбрук, осмотреться, потыкаться среди местных, найти какой-нибудь угол в ночлежке или палатку разбить в лесу с ограждающим контуром, долго втихаря лечить всех подряд во всех своих видах. И только потом идти к Хову на поклон, когда за мной уже будет много обязанных эльтов. Хорошая мысля? Хорошая.

Была.

По приезду я обнаружила, что Тенбрук – слишком маленький город для ночлежки, и закономерно пошла на другую сторону реки, намереваясь окопаться во владениях профессора. Ведь у него целая улица заброшенных домов, во многих ещё можно было растопить камин. Но в итоге затормозила, увидев приоткрытую дверь знакомого дома.

Профессор никогда не оставлял за собой приоткрытые двери. Да еще в глубине за окном мелькнула какая-то тень. Я юркнула за стены девятого дома.

– Ай, загляни, а?

– А чё сразу я? – шуганулся Ай.

– Ты мертвый, тебя не увидят!

Келпи не было секунд тридцать.

– Порядок, – отрапортовал он. – Хов там не один. Пошли дальше.

– Почему они дверь не закрыли? – насторожилась я.

Взгляд келпи вильнул в сторону.

– Не до этого им.

Порыв зимнего ветра прошёлся по улице, закружилась мелкая снежная пыль. Дверь профессорского дома качнулась, открывшись шире, и я разом забыла о всякой конспирации и планах.

На внутренней стороне двери красовался широкий кровавый отпечаток ладони. А по полу в глубину тёмного коридора уходила цепочка алых пятен. Ветер донёс до меня запах – густой, металлический запах крови и боли нескольких людей, келпи и его, профессора.

Я услышала, как внутри кто-то болезненно стонет, и сорвалась с места, наплевав на причитания Ая. Там Корион, там раненые, им нужна помощь!

*   *   *

Голова трещала так, словно все мозговые клеточки превратились в петарды.

– Профессор, потерпите чуть-чуть… Я сейчас, секундочку…

Небольшие мягкие ладони приподняли его голову, в нос ударил крепкий травяной запах, сквозь губы в рот просочилось кисло-солёное лекарство. Слепящее алое марево боли почти сразу подёрнулось дымкой. Свет вышиб из приоткрывшихся глаз слёзы, и уже знакомые ладони быстро вытерли их со щёк.

– Профессор, скажите что-нибудь… – что-то разбилось, вызвав особенно мучительный приступ боли, а следом раздались сочные русские ругательства. Шёпотом, чтобы не беспокоить сильнее.

Темнота раскололась надвое, явив кусок родного потолка отчего дома и перевёрнутую патлатую голову. Золотистую. Кудрявую. Очень обеспокоенную.

– М-м-м… минус двадцать баллов за сквернословие, Волхов, – прохрипел Корион и раскашлялся.

Вадим тут же сунул ему в рот носик заварочника. В рот снова пролилось кисло-солёное лекарство, смягчая сорванное в крике горло. Корион узнал зелье из собственных запасов и, разом вспомнив об остальных, попытался привстать, повёл глазами. Он не ошибся – это была лаборатория его отчего дома, а сам он лежал на низенькой кушетке, у которой рядком стояла армия флакончиков и бутылочек, которую возглавлял тазик с водой и окровавленные тряпки.

– Со мной были десять…

Маленькая мальчишеская рука припечатала его к кушетке не хуже бетонной плиты. По телу потекли тоненькие ручейки тепла с привкусом солнца, смыв беспокойство.

– Лежать, – в голосе Вадима непривычно лязгнула сталь. – С ними всё нормально. Даже с рыжиком, которому осколок в голову попал. Правда, глаз у него теперь чисто для красоты. Но ничего, магия – великая вещь, как-нибудь проживёт. Вам трындец как повезло, что мы решили сегодня в Тенбрук приехать, сэр, и зайти сюда...

Корион выдохнул. Точно. Иначе и быть не могло. Ведь к ним на помощь пришёл истинный целитель. А Вадим продолжал колдовать над его телом и говорить:

– Ещё чуть-чуть – и вся ваша компания распивала б мёд на вересковых пустошах. Ладно келпи, но откуда тут Интерпол, сэр?

Корион вспомнил, как в разгар наказания к Владыке Златовласу пришёл караульный с посланием от людей, как тот, ругаясь сквозь зубы, быстро разматывал шнур и растирал затёкшие руки Кориона и как взрывались в груди фейерверки счастья, когда направлять людей, выследивших сопротивленцев, Злат поручил именно ему, потому что дорожил каждой секундой. Затем были облава, подвал под бывшим храмом, свист пуль и заклятий со всех сторон… Расширенные, злые глаза блондинки в мужской одежде, когда её живот нашпиговало свинцом, до ужаса знакомые тягучие слова Безумного короля «Так и быть, чернявый, тебе сегодня повезёт» от незнакомого мужчины и граната с сорванной чекой в ящике с болтами от него же.

Дальше – провал, словно корова языком слизнула. Как они спаслись? Почему Корион привёл их смешанную группу из эльтов, келпи и людей к себе? Да ещё попытался оказать помощь сам, не ставя в известность ни Сид Трёх Дубов, ни Элизу, ни даже Ирвина с Эридой. Почему?

Из глубин памяти, щедро сдобренное кровью и болью, всплыло воспоминание о белом конверте и надменных словах: «Мэдог передал после суда. Сказал, что после возвращения Владыка сам решит, что делать с вашей связующей нитью…» Тот конверт с живым волосом Владыки, запечатанный всеми возможными заклятьями. Корион кое-как оказал помощь раненым, остановил кровь на собственных ранах и пошёл за ним, но не успел – свалился на лестнице.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Конверт… Мне нужен конверт… Его принёс дед…

– Вам нужно лежать. Молча, – отрезал Вадим и положил ему на лоб влажное полотенце. У Кориона сразу пропало всякое желание сопротивляться. – Со всем уважением, сэр, но у вас сейчас мозги сварятся, если не сбить температуру. Конечно, многие живут и без мозгов, но своими вы ведь дорожите?

Корион затих. Мозгом он действительно дорожил. К тому же телу было плохо так, что на отдельные ощущения вот это нечто огромное, отвратительное, проникнувшее в каждую клеточку, никак не распадалось. Он даже жар заметил только тогда, когда на пылающий лоб опустилась прохлада.

Рука Вадима скользнула по щеке странным, каким-то излишне ласковым жестом.

– Спи, мой хороший… – шепнули розовые детские губы.

«Вот и бред», – решил Корион перед тем, как провалиться в сон.

Перед ним разверзлась бездна. Ни видений, ни грёз – ничего. Пустота ломала, выворачивала, насилуя каждую пору, шептала многоголосьем прошедших жизней: «Всего лишь ещё одна ступенька. Тебя нет и на самом деле не было». Корион захлебывался, тонул, теряя себя кусочек за кусочком. Он то плыл брахманом по священным водам Ганга, то шёл по жаркой Тарквинии царственным лукумоном, то любовался красотой гладких мраморных колонн в Афинах, и людская толпа с восторгом внимала его чудесам. «Сейчас мы свободны, но так будет не всегда, – говорил Владыка, хмурясь. – Людей становится всё больше и больше. Однажды они сметут нас. Нужно уходить».

Да, он помнил, как обугливалась его кожа и едкий дым от собственной палёной плоти забивал горло, а толпа радовалась его мучениям. А ведь он всего лишь говорил, что Земля круглая. Люди – жалкие приматы, ушедшие от своих диких предков совсем недалеко. Их пинками гонят в прогресс, им тысячелетиями талдычат об одном и том же, а они так и норовят всё извратить и улечься на алтарь из стародавних выдумок, упиваясь своим невежеством. Лишь немногие души способны раскрыть глаза и совершить рывок. И где-то среди них одна-единственная душа, потерянная, любимая, принёсшая столько счастья и столько боли… Что с ней совершили люди? Как ей пришлось измениться?

Пустота разъедала его. Он выныривал. Каждый раз в краткий миг прояснения рядом оказывался кудрявый эльтёныш с глазами человеческого друида. Истинный целитель. Он лечил и кормил его, раз за разом повторяя своё имя. Иногда Седьмой вспоминал его, иногда нет. Иногда даже не получалось поговорить – Седьмой путался в языках и датах. Целитель не входил в его клан, не переплетал с ним волос, не ложился в постель, но Седьмому было хорошо в слиянии с ним, как может быть хорошо только в объятьях близкого круга. Он слушался, читая целителя по жестам, изгибам бровей и взглядам. Жаль, война с пустотой отнимала все силы. Седьмой определённо знал его. И жалел.

Вечность спустя из пустоты его позвали иначе.

– Проснись, родной мой… – позвал его бархатный голос.

Седьмой вынырнул из войны с римскими захватчиками, услышал, как трещит огонь в камине, как негромко переговариваются где-то наверху, почувствовал прикосновение широкой холёной руки и открыл глаза, чтобы утонуть в родной синеве. И пусть рыжие локоны и широкие мужские плечи совсем не стыковались с воспоминаниями, но осторожное прикосновение силы, её неповторимый привкус перепутать было невозможно ни с чьим другим. Ведь он только что держал опустевшее изуродованное тело своей жены, задыхаясь от боли.

– Неста! Живая! – и плевать, что это прозвучало на валлийском.

Седьмой резко сел, удивив прытью самого себя, и схватил Несту в объятья. Жена охотно прижала его к себе, позволила уткнуться в плечо, спрятав слёзы от целителя. Ни к чему ему видеть слёзы. Он и без того устал.

– Живой-живой, – проворчала Неста непривычным мужским голосом. – Возьми себя в руки и, пожалуйста, не нужно меня целовать. Последние триста лет я не Неста. Делая скидку на твоё состояние, можно просто Восемнадцатый. Ты понимаешь, что с тобой происходит?

Неста… Нет, Восемнадцатый отклонился и тревожно заглянул в глаза. Сознание немного прояснилось, и Седьмой неохотно разорвал объятье. Да, он понимал. Когда не тонул в бездне.

– Пробуждение сути. Я теряюсь в воспоминаниях.

Восемнадцатый с облегчением кивнул.

– Понимаешь. Вида моего не пугаешься. Значит, помнишь лишь местные жизни. Хорошо. А теперь… – он подобрался, рявкнул командным тоном: – Корион Велдон Хов! Немедленно объяснись, какого чёрта ты насрал на приказ и припёрся с отрядом в дом своей смертной мамаши, а не к медикам? Мы тут двое суток с ума сходим, Эрида Караул уже на уши поставила, Ирвин с Артуром планируют взорвать местное отделение Интерпола, Владыка от беспокойства наручники сгрыз, а ты, мелкий ублюдок, у Волхова на ручках изволишь подыхать! – и отвесил смачный подзатыльник.

Корион тряхнул головой, привычно огрызнулся:

– Ещё раз тронешь – руки оторву, жертва инбридинга! – и схватился за голову.

– Не спать! – безжалостно встряхнул его дед, вырвав из накатывающего беспамятства. – Не смей спать, предатель! От меня не спрячешься, Корион Велдон Хов! Тебе ещё жениться скоро! Наследников делать!

Корион застонал. Жениться. Точно.

– Вот что подзатыльник животворящий делает! – восхищённо присвистнул Волхов в своём углу. – А я, как дурак, круги вокруг наматывал!

Дед убедился, что Корион пришёл в себя и обратно не собирается, и повернулся к мальчишке.

– А меня вы здесь не видели! И вас я вовсе не звал! – выпалил Волхов. Лорд даже рта не успел раскрыть. – Вы ко мне лечиться придёте только через два дня! С телепатом! Я ведь вам линию наследования сохранил. Да, профессор Хов?

Профессору очень хотелось уйти от лорда Бэрбоу подальше, демонстративно хлопнув дверью. Вот только на иссечённых взрывом ногах далеко не уйдёшь. Да и не до обид ему было. Память, переменчивая сука, в кои-то веки подбросила нужное воспоминание.

– Дед, сопротивленцы нас ждали, – выдохнул Корион. – Я поэтому сюда пришёл. За волосом Владыки. Шпион не среди келпи. О дате и времени облавы знали только эльты!

*   *   *

Корион мог умереть.

Если бы я решила не экономить деньги, а обустроиться в гостинице. Если бы мы с Аем обошли его дом с другой стороны. Если бы… Как было много этих «если бы»! Сработай хоть одно – и я бы в тот день спокойно устраивалась на новом месте, не зная, что Корион истёк кровью в родном особняке, лёжа у дверей собственной лаборатории. С его ранениями группа не справилась бы, даже будь большая её часть целой и невредимой. И Ай узнал бы это только потом, когда было бы уже поздно.

И я, истинный целитель, дипломированный хирург, не помогла бы.

Эта мысль билась во мне, жгла болючими огненными буквами. Всё внутри колотилось от ужаса. Прятаться от эльтов? От Сопротивления? Пытаться наладить жизнь среди людей? Зачем всё это? Для кого? Ведь все мои любимые и близкие там, в странном мире грёз, символов и неживых, а здесь… Здесь – только Корион. Без него всё пусто.

На самом деле мне ещё повезло – он успел оказать срочную помощь своим напарникам прежде, чем свалился сам. Когда я пришла, все спали в гостиной, накачанные лекарствами по уши, и можно было сосредоточиться на нём практически полностью. Иначе… Иначе врачебная клятва вынудила бы меня лечить только тех, кому точно можно было помочь. Опять «если бы».

А что я пережила, когда Корион, очнувшись на следующий день, не узнал ни меня, ни собственное отражение? Сверхчувствительность к магии, бесполезные волшебные науки, невеста, Владыка – все причины, побудившие убежать и не возвращаться, смыло и поглотило вымораживающим осознанием, что профессор не помнит ни меня, ни себя. И я позвала на помощь, плюнув на свою безопасность.

– Мистер Волхов.

На плечо легла холёная рука лорда Бэрбоу. Дозваться до него Ай смог не сразу. Не привыкли эльты считать бьющиеся зеркала, падающие фото и переворачивающий страницы ветер за знаки. Но он всё-таки понял и пришёл, вернув внуку память одним коротким подзатыльником. Смешно. Обхохочешься.

Сообщение о шпионе Сопротивления среди эльтов стало последней каплей, которая окончательно обрушила шаткое душевное равновесие.

– Вас всего трясёт, вы в порядке? – спросил лорд.

– Просто отходняк, – кое-как выговорила я, вцепившись в стул. Хороший стул. Крепкий такой, вечный. В лаборатории профессора вообще все вещи неубиваемые. – Сейчас пот-потрясёт и переста-анет…

Голос предательски сорвался. Фигура лорда расплылась, превратившись в смазанное пятно. Я судорожно вздохнула, запрокинула голову, но слёзы не послушались и неудержимо потекли по лицу. По ощущениям – как минимум снесло Волгоградскую ГЭС.

Не кривиться, не шмыгать, не рыдать, не вытираться рукавом! Тебе не тринадцать лет, Валентина Дмитриевна, веди себя достойно, раз уж прорвало.

– Прошу прощения. Не обращайте на меня внимания, я просто перенервничал, – сказала я, кое-как совладав с голосом, и потянулась за салфетками. – Продолжайте разговор. Профессор, вы, кажется, сказали, что шпион среди эльтов…

Профессор Хов понаблюдал за мной, аккуратно собирающей слёзы краешком салфетки, одобрительно хмыкнул и выщелкнул искру заклинания. Без длани, между прочим! Из приоткрывшегося ящика выпорхнул тонкий батистовый платок с вышитым вензелем на кружевном краешке и лег мне в руки. Я поблагодарила его кивком и бросила салфетки на тумбочку.

– Да, среди эльтов, – он повернулся к деду. – У келпи не было возможности передать сообщение. Мы до последнего момента им не говорили, куда идём. Людям тоже обрисовали задачу, лишив возможности передать информацию. О дате и деталях знал только Орден Золотой Розы.

– Это исключено! – отрезал лорд Бэрбоу. – Я могу понять причины твоих преступлений. Заточение Владыки в ловушке души было жесткой необходимостью. Я могу понять причины последней из Броунов – месть за свой род. Да даже мотив того несчастного мальчишки из келпи мне доступен. Но шпионить в пользу Сопротивления? Против собственного народа?

– Не знаю. Но больше некому. Понимаешь? Некому! Поэтому я и пришёл сюда. С помощью связующей нити я поговорил бы с Владыкой напрямую, без свидетелей. Он должен знать, что в Ордене есть предатель!

– Да даже в средние века такого не бывало! – гневно воскликнул лорд Бэрбоу. – Да даже наши дети, рождённые и выросшие в лоне церкви, никогда не поворачивались против нас! Корион, этого просто не может быть. Информацию наверняка передал кто-то другой, да хоть… Да хоть тот же Волхов! У него в подчинении дух сопротивленца, и этот дух может подслушать что угодно и где угодно, оставаясь незаметным для нас. Все проблемы начались после его появления. Да, отравление – точно не его рук дело, но Аю никто не мешал завербовать мальчишку. Вспомни, он ведь единственный из всех был укрыт щитом после взрыва.

Я расхохоталась. Слёзы брызнули из глаз с удвоенной силой. Да, вот что-то такое я от своего возвращения и ждала. Ведь говорящий с духами друид, выпустивший на волю древнего Змея и неизвестно где пропадавший всё это время, так идеально подходит на роль шпиона!

Корион медленно повернул ко мне голову.

– Да. Конечно. А потом он раскаялся, прибежал ко мне на помощь и вызвал тебя, когда понял, что не справляется сам, – саркастично ответил он.

Лорд Бэрбоу искривил губы и встал с края кровати, оперевшись на трость. Холёные руки в богато инструктированных дланях нацелились на меня.

– Я бы не стал отбрасывать такую возможность, внук. Ведь как ты помнишь, именно друиды открыли людям нашу иномирную сущность и развязали первую войну. Тем более что его сестра по-прежнему где-то прячется, а мы не знаем о ней ничего. Возможно, она тоже друид. Возможно, она появилась здесь задолго до своего брата. Мистер Волхов, я вам безмерно благодарен, доказательств у меня пока нет, и только поэтому я оставлю вас здесь, на попечении Кориона. Но отныне вы и шагу не ступите за пределы этого дома.

Я успела заметить, как его руки сложились в знаки ВоРу и Йол, а потом бисерные фенечки, моя защита от случайных сглазов в Фогруфе, раскалились и рассыпались прахом. Шею тут же захлестнула петля, не давая дышать. Я выпучила глаза, заскребла ногтями по шее в попытке нащупать верёвку и ослабить захват, но те скользили по коже, ни за что не цепляясь.

– Нечем… дышать… – прохрипела я.

В глазах потемнело, стул полетел куда-то в сторону, локоть больно ударился о ножку кушетки.

– Прошу прощения. Забыл о вашей сверхчувствительности, – невозмутимо отозвался лорд Бэрбоу.

Невидимая петля чуть разжалась, и я с наслаждением вздохнула. Горло полыхнуло болью, вызвав приступ кашля. Корион наклонился, потянул за руку, усадил к себе и подал стакан воды.

– Где ваша сестра, мистер Волхов? – спокойно спросил он, дождавшись, когда я напьюсь и продышусь.

Его руки держали не больно, но жёстко. Как будто не было моих бдений у его постели, как будто это не я лечила его и не он улыбался мне, говоря на латыни слова благодарности. Поверил. Неужели он правда поверил в этот бред?!

– Она… Её… Вы… Вы её не найдёте, – прохрипела я.

Корион схватил меня за плечи, встряхнул. В чёрных разозлённых глазах вспыхнул белый огонёк, лицо словно осветилось изнутри, стало чётче, нечеловечнее, точно как у Мерфина Аунфлая.

– Я настоятельно советую не усугублять ваше положение, – процедил он. – Вам необходимо рассказать, где она, чтобы снять с себя подозрения.

– Вы её не найдёте, – повторила я, и его пальцы впились мне в плечи до боли. – Но завтра вы с ней сможете увидеться и поговорить.

Раз им так хочется Валентину, будет им Валентина.

– Чудесно, – прокомментировал лорд Бэрбоу. – Я воспользуюсь твоим гостеприимством, внук, и займу гостевую комнату…

– Не боитесь, лорд, что я вас ночью прирежу? – прошипела я.

Ошейник чувствовался, лежал неприятной тяжестью, готовый в любой момент сжать горло. И шок таял под натиском злости. Меня привязали к дому! Ошейником! Как какую-то шавку подзаборную! Я же… Я же и так осталась бы здесь, я бы не оставила больше Кориона! У меня ведь больше нет никого!

А лорд Бэрбоу и Хов переглянулись и дружно хмыкнули.

– Ты же целитель. Ты не причинишь вреда ни мне, ни тем более моему внуку, – снисходительно пояснил лорд и с видом глубокого превосходства смахнул со своей изумрудной рубашки рыжий волос.

Я сжала зубы. Целитель, значит? Значит, не причиню вреда, и поэтому со мной можно творить всё, что душе угодно?! В груди, у сердца забился комок бешенства, требуя воли, и я его выплюнула в простом душевном пожелании:

– Да чтоб вы с толчка неделю не слезали, засранцы!

И через полминуты снисходительная улыбочка у лорда и его внука исчезла.

– Прочистка кишочков – это не вред, – с бесконечным удовольствием сказала я в их изменившиеся, недоверчиво-изумлённые лица, – а польза. Вы будете чувствовать себя необыкновенно легко после выхода всех токсинов. И будете не ходить – летать! Словно ласточки!

Лорд Бэрбоу полетел в уборную первым.

Глава 4. Великий и ужасный

Кудрявый ребёнок с солнечной улыбкой, так похожий на ангелов с древних витражей. Корион даже не подозревал, насколько пакостливой тварью он может быть.

Больше всех досталось лорду Бэрбоу. Волхов просто взял и запер его в доме вместе с собой – сиятельный дед посещал уборную чуть ли не каждые десять минут, что не давало ему и шанса добраться до родного сида. Корион и сам не слезал с фаянсового друга, но… Ладно, его приводила в восторг сама мысль, что надменный и самодовольный, весь из себя идеальный дед сидит на старом унитазе. Задело и тех несчастных, которые имели глупость остаться в его доме. Благо, в своё время было оборудовано три уборных. Хватало их на десять существ еле-еле. Порой случались конфузы, и тогда на помощь приходила магия. Так что в воздухе, несмотря на однозначные звуки, по-прежнему витали благостные древесные ароматы.